Искушение архангела Гройса

12. День независимости (2)

Эдуард Шаблыка сидел в большом удобном кресле, слегка покоцанном кошками, издалека кивал вновь вошедшим гостям и сразу вводил их в тему предстоящей дискуссии.

– На свете существует только одна свобода, это свобода от евреев, – говорил он каждому, кто появлялся в поле его зрения. – От евреев и американцев. Но это одно и то же.

После этого полагалось включаться в разговор или благоговейно молчать. Я поздравил соседа с Днем независимости и подчеркнул:

– Правильно! Смерть немецко-фашистским оккупантам!

Шаблыка выглядел расслабленным, обмякшим. Я не ожидал, что хозяин отреагирует на мою реплику.

– Вот именно! Оккупантам! Диалектика природы! Жертва и палач меняются местами. Мы освобождаем землю от одного врага, но ее незаметно захватывает другой. Шестьдесят лет назад нашу независимость нужно было воспринимать как победу над немцами, сегодня – над мировой закулисой.

Шаблыка завел нескончаемый монолог, и у меня появилась возможность осмотреться.

Вчера в отпуск приехал их старший сын, курсант академии Министерства внутренних дел. Вечеринка, как я понял, была приурочена к его приезду. Стриженный под машинку спортивный парень с упрямым выражением лица сидел по правую руку от Эдуарда и напряженно смотрел в стакан с красновато-мутной жидкостью. Ольга приготовила кисель – я и забыл давно, как он выглядит. Хлопец молчал, нас не представили. Остальные были мне более-менее знакомы. Лев Васильевич из ЖКХ, местный интеллигент, светский лев; дед с бабкой, приехавшие из близлежащей деревни; подруги Ольги по «эзотерическому оккультизму»; несколько молодых людей, которых я, скорее всего, встречал, прогуливаясь по поселку.

Мне было непонятно, зачем мы сюда пришли. Я положил оливье себе на тарелку, взял на вилку несколько зеленых горошков, незаметно понюхал.

– Оккупанты, говорит! – витийствовал Шаблыка, продолжая комментировать мою фразу. – Конечно, оккупанты! Вы были на экскурсии в Минске? В любом еврейском городе? Что вам обычно говорят? Что со скорбью показывают? Еврейское гетто! И рассказывают, как тут всех мучили и жгли. А потом везут в старый город, в центр. И говорят: тут жили богатые евреи. А остального города почти нет. То есть еврейский город был, а белорусского не было… Где логика? Вы определитесь, бедные вы или богатые? Счастливые или несчастные?

– Ужасно, ужасно, – соглашались женщины. – Куда только власть смотрит? Тем более раньше – партия, правительство. Они должны были проследить, нанести упреждающий удар.

– Разве ж за всеми уследишь? Вон у нас сколько евреев было, а где они теперь? На Брайтоне. Колбасу режут. Попили нашей кровушки, взялись за американскую.

– Эх, утратили мы чувство интернационализма, – подытожил Лев Васильевич. – А ведь как все было просто. Тактично. Деликатно. Не нужно думать об этом.

Шаблыка не обратил на его слова внимания.

– Они чувствовали свою вину! – продолжил Эдуард Павлович. – Понимали преступность деяний. Борис Берман. Нафталий Френкель. Федор Эйхманс. Израиль Плинер. Лазарь Коган… Сто сорок лет террора! Пять тысяч убитых каждый день. Перед Второй мировой начали в массовом порядке менять фамилии, маскироваться. В Кишиневском погроме погибли сорок человек. Дворовая драка, а шум на весь мир! Они отомстили казакам: уничтожили четыреста тысяч лучших русских людей.

Шаблыка вздохнул, но не устало, а, как мне показалось, с облегчением. Он не только освобождался от внутреннего груза и плода долгих раздумий, он делал нечто ему приятное, представляя свой любимый предмет со всех сторон. Другим любимым предметом являлся его сын Максим. Эдуард Павлович сообразил, что неплохо бы его представить вновь пришедшим гостям:

– Товарищи, внимание! Следующим номером нашей программы… В общем, Максим Эдуардович Шаблыка, сотрудник МВД, отличник учебы, черный пояс по карате.

Оленька тоже решила принять участие в презентации сына:

– Отличник. Любит работать. Он вообще у нас любитель. Мы его воспитали. Дисциплина, хороший лексикон речи. Флаконы мне сегодня протер. – Она махнула в сторону люстры. – Мы с ним, во-первых, поели утром овсяночку с бананчиком, и во-первых, я колбасочку с лучком обжарила, и отварила макарончик, и тоже с лучком обжарила. Так вкусно мы с Максимкой покушали. В женщине должна быть загадка. А мужчина, он всегда циник. И это хорошо.

Для Ольги ничего не было второстепенным: всегда только «во-первых».

Парень встал, кивнул головой и вновь сел на табуретку, показывая всем своим видом, что вступать в пустопорожние беседы не намерен. Отец похлопал его по плечу, продолжил:

– Макс стал звездой радиоэфира. К нему звонят корреспонденты газет. Но он скромен. Посмотрите, как он ответил буржуазной прессе. «Простой смертный крестьянин. Обожаю спорт, экстрим, нагрузки. Моя слабость: авто, мотоциклы. Еще я готов отстрелить ноги пидорам и тем, кто под них косит, ненавижу эмо и оппозицию, также ненавижу фуфлогонов. Люблю бананы». Как емко! Выразительно! Не в бровь, а в глаз! Макс, может, расскажешь, как ты стоишь на страже порядка? Люди должны понимать, что происходит в столицах. Пятая колонна нашего общества пустилась кривляться, хлопать в ладоши на площадях, звонить будильниками мобильных телефонов. Расскажи, Максик.

Тот неохотно поднял глаза:

– Что тут говорить. Фуфлогоны. Предложить ничего не могут. Извращаются. Мы их учим. Лечим. Многие возвращаются к нормальной жизни. Те, кто не хочет, – добро пожаловать на Окрестино, Володарского. Или в Новинки. А еще лучше – чемодан, вокзал, Европа. Нам здесь пидоры не нужны.

Наступила неловкая пауза. Она вряд ли была связана с грубостью высказанного, а лишь с его рубленой неполнотой. «Революцией в сетях» в Нарочи никто не интересовался. Ольга перехватила инициативу, воспользовавшись затишьем:

– Во-первых, что мы все о плохом да о плохом! – Перевела дыхание и продолжила: – Во-первых, давайте выпьем за наш праздник. Эдик, умой личико водичкой! У тебя уже глаза соловьиные. С Днем независимости, друзья! Мы скоро новый дизайнер в квартире сделаем. Вот увидите!

Народ одобрительно зашелестел, загремел бокалами. У Шаблык был роскошный столовый сервиз, купленный еще в советские времена в Чехословакии: он до сих пор служил им верой и правдой. Биографию Шаблыки я не знал, но хозяин, видимо, принадлежал к номенклатуре и до сих пор имел в республике политический вес.

– Это правда, что поляки угнали у вас машину? – неожиданно спросила меня девушка, сидевшая напротив. – Я что-то такое слышала… Как вам удалось ее вернуть?

Я вздрогнул:

– Да нет, все нормально. Просто я встретил друга детства на свадьбе. Съездили с ним в Островец.

– Как там? Хорошо? – спросила девушка.

– Плохо, – ответил я. – В Гродненской области всегда было хуже, чем у нас.

– В Гродненской области цивилизация, – заявил вдруг интеллигент из коммунального хозяйства. – Там чище, чем у нас. Католическая традиция чистоплотней.

– В психиатрии это называется анальным комплексом, – согласился я. – Человек пытается вымыть и очистить все окружающее. Стирает одежду несколько раз в день, меняет постель…

– Наверное, у таких людей совесть нечиста, – согласилась девушка. – Вот они и пытаются все вокруг обелить.

– Нет!!! – поймал нас Шаблыка на слове. – Если совесть нечиста, то люди пытаются все вокруг очернить! Достижения социализма, например. Кусать руку, тебя кормящую, – это традиция особых народов. У них это в природе – подсадить людей на чувство вины. Думаете, евреи обижены на немцев? Да ничуть! Сначала создается легенда о зверствах. Наивный арийский народ проникается чувством вины, и все. Бери его тепленьким. Они вновь захватили Германию, подсадив ее на чувство вины. С Россией происходит то же самое. Аналогичная схема.