Исландские сказки

Происхождение скрытого народа (Huldumanna genesis, JÁ I. 7)

Однажды всемогущий Бог пришел к Адаму и Еве. Они хорошо приняли Его и показали Ему все, что было у них в доме. Они также привели к Нему своих детей, которые показались Ему подающими надежды. Он спросил Еву, нет ли у нее других детей, кроме тех, что она Ему показала. Она ответила, что нет. Но на самом деле она не успела домыть некоторых детей и стыдилась показать их Богу, и поэтому спрятала их. Бог знал об этом и сказал: «То, чему должно быть скрытым от Меня, да будет скрыто и от людей». Те дети сделались невидимыми для людских глаз, и стали жить в горах и холмах, в пригорках и камнях. От них произошли эльфы, а люди произошли от детей, которых Ева показала Богу. Люди никогда не видят эльфов, если те сами этого не хотят, а эльфы видят людей и могут делать так, чтобы люди их видели.

(перевод Виктора Генке)

Аульв и Альвёр (Álfur og Alvör, JÁ III. 3–4)

Есть много преданий о происхождении аульвов.

Упомянем самые общеизвестные из них.

В книге Ауртни рассказывается о том, как Ева мыла детям головы. Другой рассказ о том, что когда ангелы ослушались своего господа, и он сбросил их с небес, некоторые упали в бездну, но некоторые остались в воздухе между небом и землёй, некоторые попали в воду, и некоторые — в землю, и так они разделились. Некоторые из них хотят меньше вредить людям, а другие — больше, и это ещё одно различие. Они называются: духи воздуха, духи земли и духи воды или водяные. Они показываются в различных образах, которые трудно перечислить, но, конечно, сами истории делают это лучше всего.

Третий рассказ о происхождении троллей и аульвов такой.

Сначала бог создал человека из глины и жену для него также из глины. Эта его жена была такая раздражительная и злая, что Адам устал с ней ругаться. Бог хотел исправить её, но это не получилось. Поэтому бог создал ей мужа по её нраву и назвал его Аульвом, а её — Альвёр, и от них произошли все тролли и аульвы.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Возникновение сокрытого народа (Tilorðning huldufólks, JÁ III. 4)

Как-то раз бог позвал праматерь Еву и сказал ей, чтобы в установленный день и час и в определённом месте она показала ему всех своих детей, и чтобы они были причёсаны, умыты и хорошо одеты, насколько это возможно.

Ева сделала, как ей приказали, но так как детей было много, она не постаралась подготовить всех так, как должно. Тогда она взяла некоторых из них, обоего пола, которые показались ей самыми неприглядными, спрятала их в какой-то пещере и соорудила дверь, чтобы они не смогли выбраться оттуда, а всех остальных она привела в назначенное место и время пред лицо господа.

А когда бог пришёл посмотреть на её детей, он спросил Еву, есть ли у неё ещё дети, но она отрицала это.

Тогда бог молвил ей:

— Те, кого ты сейчас хотела спрятать и сокрыть от своего бога, отныне будут спрятаны и сокрыты от тебя, твоего мужа и всех ваших потомков, кроме тех, кому я это дозволю, и впредь не будет вам от них ни пользы, ни веселья.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Аульв с мешком (Huldumaður með poka, JÁ III. 14)

На одном хуторе рядом с овчарней находился отвесный склон большого травянистого холма. Ходили слухи, что в этом холме что-то живёт.

Однажды случилось так, что одной смышлёной и честной женщине понадобилось встретиться с работниками, которые стояли у овчарни. Но когда она отошла от дома, то увидела незнакомца в синей одежде с завязанным белым мешком на плече, который стоял неподалёку от работников. Он опирался на посох и, казалось, участвовал в беседе.

Почему-то этот человек вызвал у неё страх, и она не пошла дальше. Когда же работники вернулись домой, он сразу спросила их об этом незнакомце, но они оказались в недоумении и сказали, что к ним никто не подходил.

Тогда она догадалась, кто это мог быть, ведь прежде ей порой у этого холма показывались люди, мужчины, женщины и дети, возраст которых она не могла определить, а порой ей слышались человеческие голоса внутри холма, но больше ей никогда не удавалось что-либо заметить.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Аульвы с Тьоудоульвсхайи (Álfarnir hjá Þjóðólfshaga, JÁ III. 26)

На хуторе Тьоудоульвсхайи в Хольте жил бонд, которого звали Йоун Эйнарссон (его отец тоже жил там до него) и его жена, которую звали Кристин, дочь Гюннлёйга из Мулакота, сына Сигюрда, и Сигрид, дочери Оулава из Мулакота и Йоуханны Марии.

В Тьоудоульвсхайи много пещер. Одна из них называется Сенной Пещерой, она расположена перед хутором и под ним. Её так называют потому, что в ней хранят сено. Там, в этой пещере, Кристин оставляла в чаше молоко от своих овец.

Летом произошло нечто странное: молоко исчезло из чаши. Хозяйка обвиняла в этом своих домочадцев. Поэтому пещеру заперли на замок, но исчезновения продолжались.

Летом Сигрид Оулавсдоуттир, её мать, умерла. Тогда Кристин велела положить чуть-чуть от каждого блюда в эту чашу, и еда исчезла, как и молоко. После этого она стала оставлять там кипячёное молоко, и так продолжалось всё лето.

А осенью в этой чаше оказалась серебряная ложка, необычайно красивая. После этого молоко перестало исчезать. Старый Магнус, который рассказал мне эту историю и который был тогда юношей, видел эту ложку и восхищался её красотой.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Вознаграждение за молоко (Endurgoldin mjólk, JÁ III. 26)

На одном хуторе в Эйяфьёрде проживала богатая чета. Однажды там построили кладовую, и внутри неё оказалась некоторая часть большого камня, вросшего в землю.

Одним вечером в начале зимы хозяйка пошла туда разобрать запасы. Она увидела на камне деревянный сосуд вместимостью в четыре марки[1], который был ей незнаком. Она также спросила работницу об этом сосуде, но та не знала, кому он принадлежит. Тогда женщина налила в сосуд парное молоко и поставила на камень, затем заперла дверь и оставила ключ при себе.

Утром женщина пришла в кладовую и осмотрела сосуд; он был пуст. Всю зиму женщина каждый вечер (или во время каждого приёма пищи) наливала молоко в этот сосуд, и оно всегда исчезало из сосуда.

Пришло лето. Ночью первого дня лета женщине приснилось, что к ней пришла незнакомка и говорит:

— Ты хорошо поступала, что всю зиму давала мне молоко, а я ничего тебе так и не подарила. Теперь возьми взамен то, что окажется в твоём хлеву, когда ты пойдёшь туда завтра утром.

С тем она исчезла. Утром первого дня лета женщина пошла в хлев, и там в хлеву оказалась незнакомая серая великолепная тёлка. Женщина догадалась, что эльфийка подарила ей эту тёлку за молоко. Эту тёлку оставили там, и она стала превосходной коровой.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Корова сокрытого народа на прокорме (Fóðruð kýr fyrir huldufólk, JÁ III. 26–27)

На Миннибрекке [Меньший Склон] в Фльоуте жила одна женщина; имени её не упоминается. Как-то осенью ей приснилось, что к ней пришла эльфийка и попросила покормить зимой её корову. Женщина с Миннибрекки пообещала это, так как у неё были хорошие запасы сена. Эльфийка предупредила, чтобы она не вмешивалась ни в отёл, ни в дойку этой коровы.

Утром в хлеву появилась неизвестная корова, и женщина всякий раз задавала ей корм. Увидев, что корова вот-вот отелится, она не стала вмешиваться. Однако одна работница там была любопытна и пошла в хлев узнать, кто у коровы родился. Едва она открыла дверь хлева, как ей в лицо полетел послед, и с тем ей пришлось убраться восвояси.

Когда женщина пришла в хлев на следующую кормёжку, она увидела, что корова отелилась и полностью оправилась, но телёнок пропал. А корова осталась на всю зиму на прокорме. Женщина часто слышала, как её кто-то доит, но никого не видела. Утром первого дня лета корова исчезла, а в стойле лежало прекрасное женское платье. Женщина оставила его себе и иногда надевала.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Гвюдмюнд с Главного Двора (Guðmundur á Aðalbóli, JÁ III. 27–28)

Гвюдмюндом звали человека, который первым заново отстроил Главный Двор в Храбнкелевой Долине. В первое утро пребывания в этой долине он выглянул из палатки наружу и увидел человека из скрытого народа, взвешивавшего на колене каждый из свёртков, которые они принесли прошлым вечером.

Гвюдмюнд сказал, что знал его прежде, что тот годом раньше жил в месте под названием Мокрая Скала на горе выше Обрыва в Долине Потока.

Одной весенней ночью при окоте Гвюдмюнду приснилось, что к нему пришёл тот же человек и попросил у него светло-коричневого ягнёнка, который у него был. Гвюдмюнд пообещал ему ягнёнка, но сказал, что не знает, где тот живёт. Человек из скрытого народа попросил его привязать ягнёнка у большого кустарника на мысе. На следующий день бонд так и сделал.

Следующей ночью ему опять приснился этот же человек, который поблагодарил его за ягнёнка и сказал, что мало чем может вознаградить его, разве тем, что ему больше не нужно будет летом сгонять овец. И на самом деле, в течение всего лета бонд каждый день выгонял овец пастись, а вечером все они возвращались домой.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Девушка помогает эльфийке при родах (Stúlka hjálpar álfkonu í barnsnauð, JÁ III. 33)

Когда у эльфийки не получается родить ребёнка, нужно лишь, чтобы смертный человек положил на неё руку, и аульвам хорошо известно это средство.

Однажды случилось так, что одна девушка собирала вечером высушенное бельё. Тут подходит к ней человек и просит её пойти с ним, поскольку для него это очень важно. Девушка отправилась с ним, и они пришли к какому-то камню в поле; тут холм открылся и мужчина завёл девушку внутрь.

Она очутилась в комнате, с обеих сторон которой было возвышение. Мужчина завёл девушка на одно из возвышений, и она увидела там лежащую на полу женщину; больше она там никого не заметила.

Она помогла женщине родить и омыла ребёнка. Тут мужчина достал некую бутылочку и попросил её намазать ребёнку глаза из неё, но остерёг, чтобы это не попало в её глаза. Она взяла бутылочку и намазала ребёнку глаза. Тут девушке захотелось узнать, что это значит, и она коснулась кончиком пальца своего правого глаза. И произошло так, что она увидела множество народа рядом с собой в другом конце комнаты.

Она поняла, что эта мазь для того, чтобы видеть эльфов, но тут вошёл тот мужчина. Тогда девушка отдала ему ребёнка и бутылочку, а он поблагодарил её; попрощавшись с женщиной, она ушла. Мужчина проводил её и сказал, что она станет счастливой. Он подарил ей что-то на прощание, и она вернулась домой.

Позднее эта женщина стала женой священника. Она постоянно извлекала великую пользу из того, что видела эльфов, поскольку смогла приноровиться к их способу ведения сельского хозяйства, например, уборке сена летом.

Как-то раз жена священника пришла на рынок, и тот эльфийский мужчина был там, ведь общеизвестно, что эльфы ходят на рынок, как мы, и покупают у эльфийских торговцев, хоть мы их и не видим. Она поздоровалась с этим мужчиной, а он испугался, сунул палец в рот и дотронулся до глаз женщины. Она перестала видеть эльфа и с тех пор навсегда потеряла второе зрение.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Мальчик, который вырос у аульвов (Drengur elst upp með álfum, JÁ III. 37–38)

На некоем хуторе жил когда-то бедный мальчик по имени Йоун, которому было около шести лет, когда начинается эта история. Одна старуха взяла мальчика к себе, чтобы он прислуживал и всячески заботился о ней. Оба они спали в хлеву, и туда им приносили еду.

Старуха заметила, что мальчик часто протягивает руку к возвышению пола и оставляет там понемногу от своих еды и питья. Она спросила его об этом, а он ответил, что в стойле живёт женщина, которая тянет руку ему навстречу. Старуха не стала это обсуждать, но начала делать то же самое. Так прошла зима.

Как-то ночью по весне старухе приснилась женщина, которая любезно поблагодарила её от своего имени и имени своей семьи и сказала, что не может вознаградить их достойно:

— Но так как я знаю, что ты любишь этого мальчика не меньше себя самой, то я хочу предложить взять паренька к себе домой. Мой муж, который служит священником здесь неподалёку, выучит его на священника и обеспечит всем, как наших детей.

Старуха дала во сне на это согласие.

Утром, когда старуха проснулась, мальчик исчез. Это удивило её, однако она подумала про сон. Об исчезновении Йоуна много говорили, но вскоре всё стихло, однако с тех пор старуха постоянно тосковала.

Через десять или двенадцать лет в один прекрасный день рано утром старуха сидела снаружи у двери в хлев и прихлёбывала из своей кружки. Она увидела, как по полю быстро скачут двое всадников, один — в красном сюртуке на одного цвета с ним коне, а второй — пожилой мужчина в тёмном сюртуке на коне тёмной же масти.

Они остановились напротив старухи и обратились к ней ласковыми словами. Минутку старуха разглядывала их, а потом разразилась рыданиями.

— Почему ты плачешь, старушка? — просил пожилой мужчина.

— Потому, — ответила старуха, — что тот юноша показался мне очень похожим на мальчика, который давно пропал у меня.

— Тебе правильно показалось, моя воспитательница, — говорит человек в красном, — а это преподобный Аусмюнд, мой воспитатель. Он уже научил меня обязанностям священника, а завтра утром собирается посвятить меня в сан и в то же время обвенчать со своей дочерью Аульврун. Теперь же я приглашаю тебя к себе домой. Скорее иди на хутор и расскажи, как прошла моя жизнь и что сейчас случилось.

Старуха побежала в поместье, но все решили, что она ополоумела; вскоре она вернулась. Йоун посадил свою воспитательницу верхом позади себя и затем они скрылись из виду.

Но не забыла ли она взять с собой свою кружку — об этом история умалчивает.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Положи в ладонь человека, человека (Legg í lófa karls, karls, JÁ I. 29)

Однажды на каком-то хуторе у одного холма играли дети. Это были маленькая девочка и два мальчика постарше. Они увидели в холме дыру. Тогда девочка, которая была из них самой младшей, решила засунуть в дыру руку и сказала ради шутки, как обычно делают дети:

— Положи в ладонь человека, человека! Человек не будет смотреть.

И в ладонь ребёнка легла большая позолоченная пуговица от передника. Увидев это, дети позавидовали девочке. Тогда самый старший просунул руку и сказал то же самое, что говорила самая младшая, представляя себе, что получит не меньшую драгоценность, чем получила она. Но этого не произошло, мальчик ничего не получил, разве что рука его отсохла, когда он вытащил её из дыры, и оставалась такой всю его жизнь.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Ты испытываешь жажду? Хочешь пить? („Ertu þyrstur, viltu drekka?“, JÁ III. 42–43)

Однажды некий юноша собирал овец далеко от хутора, высоко в горах. Была жаркая погода, он устал от ходьбы и испытывал жажду, но он нигде не видел воды, чтобы освежиться.

Он шёл вдоль высокой скалы и ему что-то послышалось внутри неё; он представил себе, что где-то, возможно, со скалы стекает вода, и отправился на поиски. Тогда он ясно услышал звук пахтанья, и в этот самый момент ему показалось, что скала открылась, и увидел он там молодую женщину в одной рубашке, которая стояла у высокой спинки кровати и сбивала масло. От этого зрелища он несколько испугался, однако некоторое время рассматривал девушку.

Она тоже посмотрела на него, прекратив покуда свою работу, и наконец сказала:

— Ты испытываешь жажду? Хочешь пить?

Из-за этого приветствия он смертельно перепугался и побежал прочь. Вернувшись домой, он рассказал одному умному человеке об этом видении. Тот сказал:

— С мной бы не случилось так, как с тобой; я бы принял то, что мне предложили.

Следующей ночью парню приснилась эта самая девушка, и она сказала ему:

— Почему ты не захотел принять от меня прохладительный напиток? Я предлагала тебе от чистого сердца.

Парень будто бы ответил:

— Я не смог из-за страха.

Тогда она говорит:

— Приняв от меня питьё, ты стал бы очень счастливым человеком, но теперь я сделаю так, что ты не сможешь стать никем иным, кроме как пастухом.

Сказав так, она исчезла.

Следующей весной парень уехал из этой округи от страха перед этой девушкой; он больше не видел её ни наяву, ни во все. А её упрёк оказался пророческим.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Кристин из Хова (Kristín á Hofi, JÁ III. 45)

В конце XVIII века в Хове в Хёвдастрёнде воспитывалась девушка, которую звали Кристин. Ей ужасно хотелось увидеть скрытый народ. Как-то раз она искала в горах овец; она улеглась под большим камнем и уснула.

Тогда ей приснилось, что к ней пришла молодая на вид и прекрасная женщина и сказала:

— Тебе давно хотелось увидеть нас, вот сейчас ты и видишь одного из нас. Я сбегаю за твоими овцами здесь на вершину, и они прибегут сюда к этому камню.

Сказав это, женщина скрылась в камне, а Кристин проснулась, и тут её овцы прибежали к ней сверху.

Вот прошло много времени. Кристин была в услужении на одном хуторе. Как-то раз на ужин давали горячее молоко, и Кристин часто оставляла ужин на потом.

Одной ночью ей приснилось, что к ней пришла женщина с бадейкой и попросила её налить туда молока. Кристин узнала ту же самую женщину из скрытого народа и сказала ей об овцах из прошлого. Затем она налила из своего деревянного сосуда в бадейку и сказала женщине из скрытого народа, что она может брать молоко оттуда, когда захочет. Женщина из скрытого народа поблагодарила её:

— Позови меня, если попадёшь в беду.

Летом молоко часто исчезало из сосуда Кристин, поскольку женщина из скрытого народа отливала его по ночам в свою бадейку.

Вот прошло ещё несколько лет. У Кристин появился нарост, который стал очень большим, и не было никакой возможности вылечить его. Как-то вечером ей показалось забавным попробовать позвать женщину из скрытого народа, и она сказала:

— Я хотела бы, чтобы моя благословленная женщина из скрытого народа пришла и помогла мне.

Кристин уснула и спала до утра, ничего не заметив; но когда утром она проснулась, что почувствовала у своей щеки что-то холодное. Это была круглая бутылочка с чем-то ярко-красным, похожим на густой сироп. Она очень обрадовалась этому, поскольку была уверена, что женщина из скрытого народа прислала ей это, чтобы мазать нарост. Она мазала нарост раз в день в течение полумесяца. А тогда нарост исчез, так и мазь в бутылочке закончилась. С тех пор Кристин хранила эту бутылочку до самой смерти.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Тюнгюстапи (Tungustapi, JÁ I. 32)

В древние времена, много веков назад, в Сайлингсдальстюнге жил один богатый крестьянин. У него было несколько детей, и в этой истории говорится о двух его сыновьях. Поскольку их имена неизвестны, мы будем называть их Арноур и Свейн. Они оба подавали большие надежды, но очень отличались друг от друга. Арноур был смелым и энергичным. Свейн был тихим и спокойным, и не был склонен к рискованным предприятиям. По характеру они были совсем несхожи: Арноур любил веселиться и играть с другими парнями из долины; они часто собирались около высокой скалы на берегу реки, напротив хутора Тюнга, которую называли Тюнгюстапи. Зимой они забавлялись тем, что скатывались с самой вершины — которая была очень высокой — по обледеневшим склонам до самого берега, усеянного камнями. Вечером в окрестностях Тюнгюстапи было шумно из-за криков и веселого смеха, и чаще всего Арноур шумел больше других. Свейн редко участвовал в этих играх. Когда другие молодые люди шли играть, он отправлялся в церковь. Часто бывало и так, что он гулял один, и при этом подолгу задерживался у подножия Тюнгюстапи. Говорили, что он ходил к эльфам, жившим в этой скале и в других местах; в новогоднюю ночь он всегда пропадал, и никто не знал, куда и зачем. Свейн часто говорил своему брату, чтобы тот вел себя потише в окрестностях скалы. Но Арноур только смеялся над ним и отвечал, что ему плевать на эльфов, даже если им мешает шум. Он вел себя все так же, но Свейн все время твердил ему, что тот сам будет отвечать за все, что из этого может выйти.

И вот в новогоднюю ночь Свейн по своему обыкновению исчез. Всем показалось, что его нет дольше обычного. Арноур сказал, что найдет его, и предположил, что тот скорее всего у эльфов в Тюнгюстапи. Туда-то Арноур и отправился. Было очень темно. Вдруг он увидел, как скала раскрылась со стороны, обращенной к хутору. Внутри горело множество свечей; он услышал прекрасное пение и понял, что эльфы в скале совершали мессу. Он подошел ближе, чтобы разглядеть их получше. Прямо перед собой он увидел словно бы открытые двери церкви и множество народа внутри. У алтаря стоял священник в прекрасных одеждах, и по обе стороны рядами горели огни. Он переступил порог и увидел, что его брат Свейн стоит на коленях перед алтарем, а священник возложил ему руки на голову и что-то говорит. Арноур понял, что его брата рукополагают в священники, потому что вокруг стояло много людей в священнических одеяниях. Тогда он закричал: «Свейн, иди сюда! Твоя жизнь в опасности!» Свейн вздрогнул, встал на ноги и обернулся к двери. Было видно, что он хочет пойти к брату. Но в тот же миг тот, кто стоял у алтаря, грозно произнес: «Закройте дверь церкви и накажите этого смертного, который нарушает наш покой! Что же до тебя, Свейн, то ты должен нас покинуть, и все это — из-за твоего брата. И поскольку ты поднялся с колен, предпочтя его дерзкий призыв святому рукоположению, ты упадешь замертво, когда еще раз увидишь меня здесь в этом облачении». Тут Арноур увидел, что люди в священнических одеждах возносят Свейна наверх, и тот исчез под каменным сводом церкви. Раздался оглушительный колокольный звон, и внутри церкви поднялся страшный шум. Все, толкаясь, бросились к двери. Арноур со всех ног помчался к хутору и слышал, как попятам несутся эльфы, и как грохочут копыта их лошадей. Тот, что скакал впереди, громко произнес:

Отряд оказался между ним и фермой, так что ему пришлось отклониться с прямого пути. Добежав до склона к югу от фермы, он понял, что заблудился, и упал на землю без сил. Всадники направили своих лошадей прямо на него, так что он остался лежать на склоне едва живой.

Что до Свейна, то он возвратился домой после всенощной. Он был очень печален и ни с кем не хотел говорить о том, где он был, и сказал только, что надо как можно скорее отправиться на поиски Арноура. Один крестьянин из Лёйгара, который шел в Тюнгу на утреню, случайно наткнулся на него на том самом склоне, где тот пролежал всю ночь. Арноур был в сознании, но совершенно без сил. Он рассказал крестьянину, что произошло, и добавил, что нет нужды нести его на хутор, потому что он все равно умрет. Действительно, вскоре он умер на склоне, который с тех пор называют Банабреккюр.

После того, что случилось, Свейн уже никогда не был таким, как прежде — он стал еще печальнее, и известно, что с тех пор он не подходил к скале эльфов и даже не смотрел в ту сторону. Он отрекся от мира, стал монахом и поселился в монастыре в Хельгафедле. Он был таким ученым, что никто из братьев не мог его превзойти, и так прекрасно пел мессу, что все в один голос говорили, что прежде не слышали ничего превосходнее. Его отец жил в Тюнге до конца своих дней. Будучи уже стариком, он тяжело заболел. Это случилось на святую седьмицу. Когда он понял, что умирает, он послал за Свейном в Хельгафедль. Свейн сразу же отправился к отцу, но предупредил, что, быть может, живым уже не вернется. Он пришел в Тюнгу на страстную субботу. Его отец был так слаб, что едва говорил. Он попросил своего сына Свейна совершить пасхальную мессу и приказал отнести его в церковь; он сказал, что хочет умереть там. Свейн колебался, но в конце концов дал согласие, при условии, что никто не будет открывать двери церкви во время мессы, потому что от этого зависела его жизнь. Всем это показалось странным; многие подумали, что он не хочет смотреть в сторону скалы, потому что церковь тогда находилась на холме, в поле к востоку от хутора, и вид на скалу открывался с порога церкви. Воля крестьянина была выполнена, и Свейн перед алтарем облачился в священнические одежды и начал мессу. Все, кто там присутствовал, говорили, что никогда не слышали такой прекрасной мессы, и очень удивлялись мастерству Свейна. Но когда он повернулся от алтаря к приходу, чтобы благословить верных, порыв восточного ветра распахнул двери церкви. Люди в испуге обернулись и увидели дверь в скале, из которой лился свет множества рядов огней. Но когда они снова взглянули на священника, тот уже рухнул наземь и отдал Богу душу. Все были поражены этим событием, в особенности потому, что в тот же миг со скамьи напротив алтаря замертво упал и крестьянин. Поскольку и до, и после этого происшествия погода была тихая, то всем стало ясно, что этот порыв ветра со стороны скалы не был случайным.

Там же был и крестьянин из Лёйгара, который когда-то нашел Арноура на склоне, и он рассказал обо всем этом деле. Люди догадались, что предсказание эльфийского епископа о том, что Свейн упадет замертво, когда снова увидит его, исполнилось. Поскольку скала раскрылась, то, когда порыв ветра внезапно толкнул двери церкви, эльфийский епископ и Свейн оказались прямо друг напротив друга и их взгляды встретились, когда они произносили последнее благословение — ведь двери эльфийских церквей расположены напротив входов в церкви людей. Со всей округи собрались люди, чтобы обсудить случившееся, и было решено убрать церковь с холма и перенести ее ближе к хутору, в небольшую долину у ручья. Таким образом хутор оказался между Тюнгюстапи и дверями церкви, так что с тех пор через двери церкви ни один пастор не мог видеть скалу эльфов, стоя у алтаря. Впрочем, ничего подобного с тех пор не происходило.

(перевод Виктора Генке)

Эльфийка из Вассенди (Álfkonan hjá Vatnsenda, JÁ III. 60)

В Вассенди в Вестюрхоупе жила вдова, которую звали Сигрид; у неё было двое сыновей, одного звали Йоуном, а другого — Арнгримом. У Арнгрима имелась привычка метать камни из пращи в цель, а Йоун играл на лаунгспиле[2] и постоянно упражнялся с ним. Часто они занимались этим под скалами, которые расположены к югу от Вассенди.

Но как-то ночью Сигрид приснилось, что к ней пришла женщина и попросила её запретить мальчикам бывать на юге под той скалой со своими играми, поскольку она, по её словам, не может удержать своих детей внутри из-за лаунгспиля, а выпустить их не осмеливается из-за камней, которые швыряет Арнгрим.

Сигрид запретила братьям ходить на юг под ту скалу играть, и на некоторое время они это прекратили. Впрочем, однажды они случайно забрели на юг под скалу, и тогда их матери Сигрид приснилось то же самое, что и в первый раз, но теперь женщина добавила, что хуже им будет, если они ещё повторят это.

Сигрид снова запретила им ходить под скалу, и они перестали и играли в другом месте, однако как-то раз случилось так, что они забыли о запрете и отправились на юг под скалу и стали играть там.

Следующей ночью Сигрид приснилось, что та женщина пришла к ней, и она выглядела очень сердитой; она сказала, что случилось то, чего она опасалась: она не смогла удержать детей внутри из-за лаунгспиля, они вырвались наружу, и Арнгрим сломал руку одному из них камнем из пращи. Она сказала, что теперь поражает их слепотой, и та будет сохраняться в их роду три поколения.

Утром Арнгрим совершенно ослеп, а Йоун — наполовину. Вот оба они состарились. Арнгрим был чрезвычайно силён и каждую зиму ходил на вёслах на восток к Ёкюлю, хоть был слеп, а Йоун женился и имел большое число детей; многие из них плохо видели, а сам он совершенно ослеп, когда ему стукнуло сорок лет.

Сейчас его внуки средних лет и моложе, и у всех слабое зрение, а из четвёртого поколения или правнуков никто ещё не родился.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Йоун из Свинахоуля (Jón á Svínahóli, JÁ III. 69)

Как-то раз вечерней порой в зиму на одном хуторе зашёл разговор об аульвах, и люди по-разному верили в такие рассказы. Там был один сын бонда, которому было около двадцати лет и которого звали Йоуном, человек очень крупный, сильный и с тяжёлым нравом. Он наотрез отверг все эти рассказы про скрытый народ и в конце концов в шутку заявил:

— Хотел бы я жениться на какой-нибудь девушке из скрытого народа, тогда я стал бы большим счастливчиком.

На этом беседа прекратилась.

А на следующий день, когда он сторожил овец, явилась к нему молодая на вид и красивая девушка. Она подошла к нему очень близко, но не заговорила с ним, и он не заговорил с ней. Она преследовала его, куда бы он ни шёл, едва он оказывался в одиночестве, и исчезала, едва он приходил к кому-нибудь.

Так продолжалось несколько дней, он не обращал на неё внимания, делал вид, что не видит её, и даже никому не упоминал об этом. Спустя некоторое время она начала посещать его по ночам, но не обращалась к нему, а просто сидела возле его постели. Он же начал тяготиться этими ночными визитами, поскольку они мешали ему спать.

В то время там остановился так называемый Латинский Бьядни (прозванный некоторыми Дьяволобойцей); у него спросили совета, и он посоветовал мужчине уехать из этого района и сказал, что эльфийка не сможет оставить своё жилище, так и было решено.

Следующей весной Йоун переехал из Свинахоуля в Далире (где случилась эта история) в Брекку в Гильсфьорде. Но в последнюю ночь, когда Йоун жил в Свинахоуле, его девушка пришла к нему, как обычно, и весьма сердито сказала ему:

— Недолго тебе радоваться счастью в твоём задуманном новом жилье, а я к тебе теперь не вернусь.

Она произнесла лишь это, и затем они расстались. Йоун переехал в Брекку и построил там дом, но спустя несколько лет он заболел проказой, и он страдал этой болезнью до самой смерти.

(перевод Тимофея Ермолаева)

«Ну что, берём?» („Tökum á, tökum á“, JÁ I. 42)

Две женщины-альва однажды пробрались на хутор, чтобы подменить там ребёнка. Они вошли туда, где спал младенец, которого они собрались украсть. Он лежал в колыбели. Поблизости никого не было, кроме другого ребёнка, двух лет от роду.

Младшая, более беспечная, немедленно приблизилась к колыбели и воскликнула:

А старшая отвечает:

Так они и ушли несолоно хлебавши: ведь и колыбелька, и младенец, прежде чем его уложили, был осенён крестным знамением, а ещё рядом с колыбелью сидел тот двухлетний ребёнок, который потом и рассказал об этом случае.

(перевод Ольги Маркеловой)

«У меня в мире альвов восемнадцать детей!» (Átján barna faðir í álfheimum, JÁ I. 43)

Однажды летом на одном хуторе все ушли на луга кроме хозяйки. Она осталась сторожить дом, а с ней был её сын, которому шёл третий или четвёртый год. До того мальчик хорошо рос и развивался. Он уже неплохо умел говорить и был весьма смышленым. Но так как у хозяйки помимо мальчика было много других хлопот, ей пришлось ненадолго отлучиться от него: сбегать к ручью, протекавшему недалеко от хутора, и сполоснуть корыто для молока. Ребёнка она покуда оставила на пороге, вернулась нескоро, а что творилось в доме до её возвращения, неизвестно. Она заговорила с ребёнком — а он в ответ лишь верещит и орёт, да так злобно и жутко, что она диву далась: ведь раньше этот ребёнок был спокойного нрава, послушный и покладистый, — а теперь от него только шум и вопли. Проходит ещё немного времени, а ребёнок ни слова не говорит, зато вечно ноет и капризничает. Женщина никак не могла взять в толк, отчего произошла такая перемена. А ещё он совсем не растёт и ведёт себя придурочно. Та женщина сильно опечалилась и решила навестить соседку, которая слыла умной и сведущей — и рассказала ей о своей беде. Та подробно расспрашивает её, как давно на ребёнка нашёл такой стих и отчего, по её мнению, это могло случиться. Мать мальчика рассказала ей всё как на духу. Мудрая соседка выслушала её и отвечает: «Не кажется ли тебе, родная, что вместо мальчика у тебя подменыш? Сдаётся мне, его подменили, когда ты оставляла его одного на пороге дома». «Не знаю, — отвечает та. — А ты не можешь посоветовать мне, как это проверить?» — «Могу, — отвечает соседка. — Оставь этого ребёнка одного, а перед ним поставь какую-нибудь диковинку. Когда он заметит, что рядом никого нет, он непременно что-нибудь о ней скажет. А ты в это время подслушивай, что он будет говорить. Если его слова покажутся тебе странными и подозрительными, пори его нещадно, пока что-нибудь не изменится».

На этом их разговор закончился: мать мальчика поблагодарила соседку за совет и ушла домой. По возвращении она поставила на пол посреди кухни маленький котелок. Затем она взяла много шестов и привязала один к другому, так что верхний конец упёрся в самый дымоход, а к нижнему концу она привязала половник и сунула в котелок. Когда она закончила все приготовления, она принесла мальчика в кухню и оставила там одного. А сама принялась подслушивать и подсматривать в щёлку в двери. Едва она вышла за порог, как мальчик принялся бродить вокруг котелка с половником, осматривать его, а потом сказал: «Я такой старый, что у меня даже усы поседели, у меня в мире альвов восемнадцать детей — а никогда я не видал такой большой штуковины в таком маленьком котелке!» И тут женщина снова входит в кухню с большим пучком розог, хватает подменыша и давай безжалостно и долго пороть его. Он жутко вопит. И через некоторое время та женщина видит: в кухню входит какая-то незнакомка, а под мышкой у неё красивый миловидный ребёнок. Она голубит его — а той женщине говорит: «Не по-честному у нас выходит. Я твоего ребёнка лелею, а ты моего мужа бьёшь!» Сказав это, она отпустила мальчика — сына хозяйки и оставила его там, а своего мужа забрала, и они исчезли. А мальчик стал жить у своей матери и, когда вырос, стал видным человеком.

(перевод Ольги Маркеловой)

Мальчик, которому не понравилось жить у альвов (Sveinninn sem undi ekki með álfum, JÁ I. 48)

Однажды в округе Тингэйарсисла на севере страны пропал мальчик, которому шёл четвёртый год. Но через неделю он отыскался под высокими утёсами близ хутора. На его щеке виднелись следы трёх пальцев. А когда его спросили, где он был, он сказал, что был «вон на том хуторе» — и указал туда, где все видели лишь скалы. Он рассказал, что там живут альвы, и что они хотели заманить его к себе, но он ответил им: он, мол, не может есть их еду, потому что ему кажется, будто она вся червивая. Они смекнули, что им его не переубедить, и тогда одна старуха увела его оттуда и сказала, что за это он будет носить знаки того, что побывал у альвов — и отвесила ему пощёчину, а после ушла прочь.

Потом этот мальчик вырос, возмужал и стал зажиточным бондом. Однажды в старости он проезжал мимо тех утёсов, под которыми его тогда нашли, и произнёс такую вису:

Покойный врач Хатльгрим Бакман видел этого человека и его щёку со следами пальцев, которые он носил до самой смерти.

(перевод Ольги Маркеловой)

Дочь священника (Prestsdóttirin, JÁ III. 77)

На Престабакки в Сиде в Скафтафетльссиле жил как-то раз священник, которого звали Эйнаром. Он был богат и имел много детей. Он не верил, что скрытый народ существует, и очень дурно отзывался о нём. Он говорил, что никаких аульвов никогда не существовало, и подстрекал их доказать, что они есть, если они могут. Он часто хвастался, что они не посмеют напасть на него.

Как-то ночью приснилось ему, что пришёл к нему человек и сказал:

— Вот сейчас ты видишь человека из скрытого народа, давно тебе хотелось этого. Ты часто говорил плохое о нас, аульвах, и подстрекал нас встретиться с тобой. Болван, ты мнишь, будто знаешь то, что тебе не дано узнать своими силами, и отрицаешь существование аульвов. Впредь ты не будешь этого отрицать, поскольку видишь здесь человека из скрытого народа, и в доказательство я заберу с собой твою старшую дочь, и ты больше никогда её не встретишь.

Сказав это, он исчез, и в миг пробуждения священнику показалось, словно дух ужасного аульва отлетает от его постели. Священник поднялся, а его двенадцатилетняя дочь пропала. Её долго и повсюду искали, но не нашли.

Затем подошёл следующий новый год, и священник часто думал о своей глупости и об этом происшествии. А в эту новогоднюю ночь ему приснилось, что его дочь пришла к нему. У неё был радостный и довольный вид. Она сказала, что сможет приходить к нему во сне каждую новогоднюю ночь, но она не в состоянии подробно сообщить ему о своём положении. Она сказала, что настолько странное и удивительное всё, что она видит и слышит.

Позднее она снилась ему каждую новогоднюю ночь и в последние разы даже чаще, после того, как, по её словам, старик, удочеривший её, умер. Однажды она сказала своему отцу, что утром выходит замуж за сына эльфийского священника. После этого священнику Эйнару его дочь больше не снилась.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Аульвы возвращают ребёнка (Álfar skila barni, JÁ III. 83–84)

Один человек, живший на востоке, отправился как-то раз в торговую поездку на юг страны. А незадолго перед этим его жена родила ребёнка.

Уезжая, этот человек распорядился, чтобы, пока его не будет, из дома не выходили все разом, оставляя ребёнка без присмотра.

Но когда он уехал, через три дня получилось так, что все вышли из дома, и короткое время рядом с ребёнком никого не было.

Когда же к ребёнку вернулись, он словно обезумел, буйствовал и непрестанно кричал. Он вёл себя совершенно не так, как раньше. Так продолжалось, пока домой не вернулся хозяин. Ему сразу рассказали об этом.

Он подошёл к колыбели, раскрыл ребёнка, тщательно осмотрел его и сказал:

— Меня сильно подвели и не выполнили того, о чём я просил.

Затем он выбежал на двор, схватил дубинку и пошёл к скале неподалёку от усадьбы. Он стал колотить по скале с бранью и проклятиями тем, кто там живёт, и всячески угрожал им. Он сказал, что сотрёт их жилище в порошок, если они не вернут ему его ребёнка.

Через некоторое время он вернулся в дом и приказал всем уйти на ночь с хутора, а ребёнка оставить одного, так и было сделано. А когда рассвело, он разрешил людям войти. Ребёнок вёл себя как обычно, и после этого с ним не замечали ничего странного.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Ребёнок с пятном на щеке (Barnið með blettinn á kinninni, JÁ III. 85)

Однажды в конце лета на одном хуторе случилось так, что ребёнка пяти или шести лет оставили дома в одиночестве, а все домашние отправились на луг убирать сено.

Когда вечером люди вернулись с луга, ребёнок исчез, а оловянную кружка, которую ему дали поиграть, обнаружили в наружных дверях. Ребёнка тотчас начали искать, повсюду, где только можно было придумать. Поиски продолжались несколько дней, но ни к чему не привели — ребёнка не нашли.

В конце концов было решено прибегнуть к помощи Латинского Бьядни, чтобы он сказал, что случилось с ребёнком. Бьядни сказал, что знает это, но не скажет. Его упрашивали вернуть ребёнка, если он ещё жив. Бьядни взялся за это дело и вскоре вернулся вместе с ребёнком, но было невозможно заставить его сказать, где он нашёл пропажу.

Ребёнок был точно такой же, как был, когда он исчез, за исключением синего пятна на его правой щеке. Когда его спросили, как так получилось, что он пропал, он рассказал вот что:

— Я игрался своей кружкой у наружной двери и пел песенку, и тут ко мне молча подошла моя мама, взяла меня за руку и увела за собой с хутора. Я сказал: «Ой, я забыл свою кружку!» Но она не обратила на это никакого внимания и продолжала идти вместе со мной вперёд, пока мы не пришли к какому-то удивительному хутору, который был непохож на наш хутор. Я увидел там много людей, но никого не узнавал; тогда я также понял, что эта женщина не моя мама, а какая-то незнакомая женщина, хотя и немного похожая на мою мать. Я стал плакать, но женщина утешала меня и подарила мне множество красивых диковинок из золота.

Все хорошо ко мне относились, однако мне так не нравилось; мне очень хотелось к моей маме и домой на мой хутор. Однажды я не захотел пить молоко, которая дала мне женщина; тогда она сделала мне замечание и легонько ударила меня по щеке.

Так рассказывал ребёнок о своём пребывании у этих людей. Ребёнок не знал о синем пятне, по показал точь-в-точь на него, когда объяснял, куда женщина ударила его по щеке. Это пятно осталось у ребёнка на всю жизнь, но вреда от него никакого не было.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Девочка из Свинаскаули (Stúlkan á Svínaskála, JÁ III. 89)

Одним весенним вечером на хуторе в Эскифьорде, что называется Свинаскаули [Свиная Хижина], случилось такое происшествие. Жена хозяина, которую звали Тоурунн, застилала в комнате постели, а рядом с ней на полу игралась её дочь по имени Рагнхейд, четырёх или пяти лет от роду. Когда же женщине осталось застелить последнюю постель, девочка попросила у неё разрешения выйти в переднюю.

Погода была хорошая, и она отпустила ребёнка, сказав:

— Можешь дойти до порога, жди меня там, а наружу не выходи.

Девчушка ушла, и в руках у неё была маленькая деревянная ложка, которой она играла. А женщина поспешила застелить постель; затем она вышла в переднюю и собралась было встретить свою маленькую дочку в дверях дома, но увы! Она исчезла, и хотя мать искала её со слезами на глазах и звала её рыдающим голосом, она не появилась, и лишь эхо отвечало на её крики.

Скоро на розыски девочки собралось множество народа, и искали её много дней подряд, но не нашли. Никто не мог сказать, куда она делась, потому что поблизости не было ничего опасного, ни болота или пруда, куда мог бы упасть ребёнок, ровная земля без ям и ни одной реки, кроме маленького красивого ручья, что протекал с одной стороны усадьбы.

А неподалёку от хутора возвышались ровные плоские скалы, похожие на стены дома. Когда же девочку искали у этих скал, то обнаружили маленькую деревянную ложку, что малышка держала в руках, когда в последний раз отошла от матери. Это стало доказательством того, что сокрытый народ из скалы забрал ребёнка. Конечно, с тех пор эту девочку больше так никто и не видел.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Преподобный Йоуханн из Свальбарда (Séra Jóhann á Svalbarði, JÁ III. 90)

Жил как-то на Сёйданесе священник. У него был молодой сын по имени Йоуханн. Однажды он с другими детьми пошёл в ягодник неподалёку от усадьбы, и когда они собирали ягоды, Йоуханн сказал своим товарищам:

— Гляньте, вот там в кустах много детей собирают ягоды!

Затем на глазах остальных Йоуханн бросился к тем детям, но когда он оказался рядом, все они исчезли, так что ребятишки с усадьбы больше никого не видели. Они побежали домой и рассказали о происшествии. Это случилось в субботу, и священника, отца Йоуханна, не было дома. Поэтому вечером поиски не начинали, а в воскресенье рано утром священник вернулся домой, и ему рассказали об исчезновении его сына.

Отец не придал особого значения этому и сказал, что тот недалеко. В церковь пришло много людей, и священник начал богослужение. Поднявшись на кафедру, он перевёл проповедь на своего сына и заклял сокрытый народ, который удерживает его, отпустить мальчика. Когда же он произнёс это, маленький Йоуханн сбежал с каменистого холма, что возвышался рядом с усадьбой. Люди увидели, что одна щека у него синяя, и спросили, что это значит и где он пропадал.

Мальчик рассказал, что наверху холма, там, где стоят большие камни, расположен двор с церковью, и священник проводит там службу; а он будто бы сидел в доме вместе с женой этого священника.

Тут она сказала мальчику:

— Из-за твоего отца я тебя больше не могу удерживать.

Затем она дала ему пощёчину и сказала:

— Надеюсь, тебя по такому будет легко узнать!

Тогда-то щека у него и посинела.

Позднее Йоуханн стал священником в Свальбарде. Когда он приходил на Сёйданес, то всегда сворачивал на холм рядом с усадьбой и часто ночевал там. Все были уверены, что там у него есть добрые приятели.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Речи льювлинга[3] (Ljúflingsmál, JÁ I. 63)

Как-то раз случилось, что дочь бонда понесла от человека из Сокрытого Народа и родила ребёнка. Но никто не хотел верить её рассказу про отца младенца. Родители были в сильном гневе из-за того, что ребёнок оказался безотцовщиной, и стали суровы со своей дочерью. Так случилось однажды в вечерний час, что ребёнок заплакал и мать не могла никак его утешить. Тут стали бранить её все, кто там был, и каждый всячески упрекал её и мальчика, так что она разрыдалась. Тогда, как говорят, были произнесены сверху из окошка над матерью и ребёнком речи льювлинга[4]. И были те слова вещими, поскольку сказанное сбылось, и мальчик стал образцом для всех людей, что жили тогда. А когда он начал стареть, говорит рассказ, то исчез, и мать его вместе с ним, и отец его и был тем самым льювлингом, что произнёс эти стихи.

(перевод Надежды Топчий)

Аульв и крестьянская девушка (Álfapilturinn og selmatseljan, JÁ I. 66–68)

Хозяин одного хутора на востоке страны каждое лето выгонял коров на летнее пастбище. Теперь так почти никто не делает, а тогда было принято повсюду. Хозяйничала на пастбище его дочка. Однажды, когда она варила обед, в дом вошел парень лет семнадцати, красивый и приветливый. Девушка вежливо поздоровалась с ним и спросила, кто он. Парень сказал, что он аульв, и попросил, чтобы она давала ему молока для его больной матери, потому что своей коровы у них нет, а он за это будет помогать ей по хозяйству. Девушка согласилась. Аульв протянул ей деревянный жбанчик, и она наполнила его молоком. Потом она накормила парня и велела ему приходить каждый день, хотя он и это молоко еще не отработал. Аульв обрадовался, сердечно поблагодарил хозяйскую дочь и ушел.

Он принес матери молоко и рассказал о доброй крестьянской девушке. Мать сочла, что хозяйская дочка поступила великодушно и достойна всякой похвалы.

— Боюсь только, — сказала она, — что встреча эта к добру не приведет и горя нам не миновать. Однако будь что будет.

Каждый день аульв приходил к девушке, и она давала ему молока и кормила его. А осенью она вернулась к себе домой. Он и туда к ней частенько наведывался, но об этом никто и понятия не имел. Когда хозяин узнал, что его дочь ждет ребенка, он очень разгневался и хотел выведать имя ее дружка, но девушка отказалась назвать его. Ни пастух, который пас на пастбище коров, ни скотница, которая помогала их доить, тоже ничего ему не сказали.

Летом хозяйская дочка снова поехала на пастбище, и аульв снова помогал ей по хозяйству. Вот пришло ей время родить. Аульв не отходил от нее ни на минуту, брызгал ей в лицо водой и всячески ободрял ее. Она родила мальчика, и аульв отнес ребенка к своей матери.

— Чему быть, того не миновать, — сказала она и взяла ребенка.

А аульв вернулся к своей возлюбленной и ухаживал за ней, пока она совсем не оправилась.

Пришла осень, настала пора покинуть летнее пастбище. Девушка и аульв долго толковали, как им быть дальше. Аульв просил ее три года не выходить замуж. Девушка обещала сделать все, что в ее силах.

— Боюсь только, отец не разрешит мне так долго ждать и заставит выйти замуж против моей воли, — сказала она.

На этом они распрощались, и девушка уехала домой. Отец встретил ее сурово.

Как-то зимой приехал к ним один крестьянин, человек богатый и достойный. Он посватался к девушке, и хозяин тут же дал свое согласие. Узнав об этом, дочь стала просить, чтобы ей разрешили подождать три года. Жених готов был уступить, однако отец воспротивился. Он не захотел откладывать, и свадьбу договорились сыграть через месяц. Услыхала девушка, что отсрочки не будет, и сказала своему жениху:

— Ладно, пусть будет так, как хочет отец, но к тебе у меня есть одна просьба.

Жених дал слово исполнить все, что она пожелает, и она попросила, чтобы он никогда не брал к ним работников на зиму без ее ведома. Он тут же согласился.

В назначенный срок сыграли свадьбу, и хозяйская дочка благополучно переехала в усадьбу мужа. Молодые хорошо ладили друг с другом. Жена отличалась трудолюбием, только была очень молчаливая, и никто никогда не видел, чтобы она смеялась. Муж был человек добрый и всякому готов был оказать услугу.

Так минуло три года, пошел четвертый. Как-то раз работал крестьянин у себя на дворе и вдруг видит — идет человек приятной наружности и с ним мальчик лет трех или четырех. Пришелец поздоровался, хозяин ответил и спросил, как его зовут. Оказалось, прозвище у пришельца Горемыка и он ищет работу, чтобы прокормить себя и сына.

— Возьмите нас с мальчонкой к себе на зиму, — попросил он. — Я слыхал, что вы с женой добрые люди.

Крестьянин обещал взять, если жена не будет против. Пошел он к жене и рассказал, что какой-то бедный человек с маленьким мальчиком просит взять его на зиму.

— Если ты не против, я бы взял их, — сказал он.

— А ты забыл слово, которое дал мне, когда я выходила за тебя замуж? — спросила жена.

Хозяин помнил о своем слове.

— Поэтому я и сказал ему, что прежде поговорю с тобой. Но мне бы очень хотелось, чтобы ты разрешила взять на зиму этого человека. Ведь у него ребенок.

Жена ответила:

— Что ж, бери, хотя мне это не по душе. Да, видно, от судьбы все равно не уйдешь.

Хозяин вернулся к пришельцу и сказал, что оставляет его с мальчиком на всю зиму, а для жилья он выделил им отдельную пристройку.

Пришелец был человек молчаливый и кроткий. К хозяйке он никогда не обращался и даже не здоровался с нею. Но она следила, чтобы они с мальчиком всегда были сыты и не терпели ни в чем никакой нужды. На прощеное воскресенье собрались хозяин с хозяйкой в церковь. Перед отъездом хозяин спросил жену, у всех ли на хуторе она попросила прощения, может статься, она когда-нибудь кого-нибудь и обидела. Жена ответила, что попросила.

— И у нашего нового работника?

— Нет, — ответила она, — его я не обижала.

Хозяин сказал:

— Не нравится мне это. Мы не поедем в церковь, пока ты не попросишь у него прощения.

— Зря ты меня к этому принуждаешь, смотри, как бы тебе потом не раскаяться, — сказала она и пошла к пристройке, где жил работник со своим сынишкой.

Ждал-ждал хозяин жену, не дождался и пошел посмотреть, почему ее так долго нет. Заходит он в дом и видит, что его жена и работник, оба мертвые, лежат в объятиях друг друга, а над ними плачет мальчик. Хозяин чуть ума не лишился от горя, когда понял, что сам виноват в их смерти. Однако он взял себя в руки, кликнул людей, велел им унести покойников и похоронить их честь честью. А мальчика утешил, как мог, и оставил его у себя за сына. Когда мальчик вырос, он стал уважаемым человеком, женился и у него было много детей.

Говорят, будто хозяйка в последнюю зиму открыла своей служанке, что человек, пришедший к ним, — аульв и она зналась с ним, когда работала у отца на летнем пастбище, а мальчик — это их сын. Она сказала, что раз уж им не суждено было пожениться, то и жить рядом не следовало, ведь сердца их пылали любовью. Поэтому они не смели друг с другом даже словом перемолвиться.

Но все это служанка рассказала хозяину, когда его жены уже не было в живых. И с тех пор никто никогда не видел его веселым.

(перевод Любови Горлиной)

Греттир, служанка и аульв (Grettir, griðkonan og huldumaðurinn, JÁ III. 161–162)

На одном исландском хуторе был такой обычай: всегда, если кто-нибудь из работниц провинился, её твёрдой рукой выставляли из комнаты в сочельник и заставляли ночевать на постели в дверях хутора. Каждый, кто был приговорён к таком ночлегу, в рождественскую ночь исчезал, и люди думали, что дело тут нечисто. И так неизменно повторялось каждое рождество.

Как-то летом случилось так, что служанки доили овец в доильне. Вдруг там появился какой-то человек, высокого роста и весьма сильный на вид; он попросил одну доярку овечьего молока и сказал, что очень хочет пить. Она спросила, как его зовут, а он назвался Греттиром Аусмюндссоном. Она сказала, что не смеет дать ему молока, поскольку её ждёт суровое наказание от своей хозяйки, если она увидит, что молока меньше, чем обычно.

Пришелец сказал, что станет её хранителем, когда она будет крайне нуждаться в помощи, если она не откажет ему в питье. Тогда она вняла его просьбе и протянула ему ведро, а он осушил его до дна. Затем он исчез. Когда же служанка пришла домой, хозяйка очень сильно упрекала её за потерю молока, когда она рассказала о случившемся, и с тех пор относилась к ней как к изгою, а перед рождественским вечером выставила её за дверь.

Недолго пробыла там служанка, как пришёл туда аульв и попросил её стать его женой, но она отказалась. Затем он ненадолго исчез, но вскоре дважды возвращался к ней, спрашивая её о браке, и сказал, что предаст её смерти, если она откажет. И он уже собирался убить её, но тут пришёл Греттир, и аульв сразу исчез, а Греттир улёгся девушке на колени и ночью спал там, и она не заметила никаких существ.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Аульва Ульвхильдур (Úlfhildur álfkona, JÁ I. 102)

Жил когда-то один крестьянин, хутор его находился на северном берегу озера Миватн. А озеро это такое большое, что самой короткой дорогой вокруг него — тридцать шесть километров. Дело было в начале сенокоса, все обитатели хутора сушили на лугу сено. В это самое время на хуторе появилась незнакомая женщина, отыскала хозяина и попросилась переночевать. Он спросил, как ее зовут.

— Ульвхильдур, — сказала она.

— А откуда ты родом? — спросил хозяин, но на этот вопрос она не ответила.

Вечером Ульвхильдур стала грести сено вместе с другими женщинами и работала очень проворно. Наутро она снова собралась было грести сено, но хозяин не разрешил и дал понять, что ей пора восвояси. Ульвхильдур расплакалась, хозяин пожалел ее и разрешил остаться еще на день. На другое утро он снова напомнил ей, что пора уходить, но она опять расплакалась, и он опять пожалел ее и оставил на целую неделю. Вот проходит эта неделя, и хозяин говорит Ульвхильдур, что не может дольше держать ее у себя. Она снова в слезы и плакала до тех пор, пока ей не разрешили остаться на хуторе. Ульвхильдур была рада-радехонька, да и все обитатели хутора тоже: очень она пришлась им по душе, потому что не было женщины более работящей, чистоплотной и добропорядочной.

Зимой, перед рождеством, хозяйка дала Ульвхильдур кусок кожи, чтобы она сшила башмаки для себя и еще для двоих работников. Ульвхильдур работникам сшила башмаки, а себе — нет. На рождество все уехали в церковь, одна Ульвхильдур осталась дома, потому что у нее не было новых башмаков.

Минул год, и про то, как они жили до следующего рождества, ничего не говорится. Только перед рождеством хозяйка снова дала Ульвхильдур кусок кожи, чтобы она сшила башмаки, и Ульвхильдур снова работникам сшила, а себе — нет.

На рождество все уехали в церковь, дома остались только Ульвхильдур да еще работник, который смотрел за овцами. Ночью работнику почудилось, будто Ульвхильдур куда-то отлучалась, ему стало любопытно, и он решил в следующий раз непременно узнать, куда это она ходит.

Кончились праздники, промелькнула зима. На хуторе все привязались к Ульвхильдур, просто души в ней не чаяли. И вот подошло третье рождество. Хозяйка снова дала Ульвхильдур кожи для башмаков, и та снова работникам сшила башмаки, а себе — нет, хотя хозяйка предупредила ее, что хочет она или не хочет, а в церковь ей поехать придется — пастор уже упрекал их, что она не посещает службу. Однако Ульвхильдур ничего не сказала на это.

Перед праздником все легли спать пораньше, не спал только тот самый работник. И вот он видит, как Ульвхильдур тихонько, чтобы никого не разбудить, встает и выходит из дому. Он — за ней. Она подошла к озеру, спустилась к воде, пополоскала рукавицы, и тут же через озеро перекинулся мост. Ульвхильдур взошла на мост, а работник — за ней, Перешла Ульвхильдур через озеро, опять пополоскала рукавицы, и мост исчез, а она пошла дальше. Несмотря на густой туман, работник не отставал от нее ни на шаг, ему казалось, что теперь они идут под землей. Долго ничего не было видно, но мало-помалу посветлело.

Теперь они шли по цветущей равнине. Никогда в жизни работник не видывал такой красоты. По обочинам дороги пестрели цветы, луг был ярко-желтым от залитых солнцем одуванчиков, и на нем паслись овцы. Посреди луга стоял красивый дворец. Работник сразу догадался, что в таком дворце могут жить только король с королевой. Рядом с дворцом высилась величественная церковь. Ульвхильдур вошла во дворец, а работник спрятался так, чтобы его никто не увидел.

Вскоре Ульвхильдур вышла из дворца, на плечах у нее была королевская мантия и на каждом пальце — по золотому кольцу. На руках она несла ребенка, а рядом с ней шел человек в мантии и с короной на голове. Работник тотчас смекнул, что это и есть король с королевой. Они направились в церковь, их сопровождала толпа веселых, празднично одетых людей. Подошел к дверям церкви и работник, никто его не заметил, даже Ульвхильдур. Началась служба, заиграли арфы, зазвучало дивное пение. Ребенок Ульвхильдур захныкал, она сняла с пальца кольцо и дала ему поиграть. Ребенок уронил кольцо на пол, оно подкатилось к работнику, и тот, не будь дурак, схватил его и спрятал в карман. После службы все покинули церковь, и Ульвхильдур вместе с королем вернулась во дворец. Работнику показалось, что теперь им всем уже не так весело.

А потом Ульвхильдур вышла из дворца в своем прежнем платье и быстро пошла обратно. Работник побежал за ней. Как они добрались до озера, про то неизвестно, а там Ульвхильдур пополоскала в воде рукавицы — через озеро перекинулся мост, и они перешли на тот берег. Ульвхильдур снова пополоскала рукавицы, и мост исчез. Тут работник обогнал ее, прибежал домой и лег спать, а вскоре потихоньку вернулась Ульвхильдур и тоже легла.

Утром хозяйка напомнила Ульвхильдур, что пора ехать в церковь.

— Никуда ей не надо ехать, — сказал работник, — она уже была в церкви нынче ночью.

— Может, ты всем расскажешь, что тебе известно? — спросила Ульвхильдур.

Работник согласился и рассказал все, что видел ночью, а в подтверждение своих слов показал золотое кольцо.

Обрадовалась Ульвхильдур и тут же поведала всем свою историю. Она оказалась дочерью короля аульвов. Как-то раз она поссорилась с одной старухой, тоже из аульвов, и та наложила на нее заклятие и обрекла ее жить среди людей. Спасти Ульвхильдур от заклятия мог лишь человек, который спустится с нею в царство аульвов в одну из трех рождественских ночей. И только в эти ночи ей дозволялось видеться с мужем. Но и она в свой черед прокляла старуху: та умрет, если кто-нибудь освободит Ульвхильдур от заклятия.

— Отныне тебе во всем будет сопутствовать удача, — сказала она работнику. — Завтра ступай на озеро, найдешь там два кошелька, возьми себе меньший, а больший отдай хозяину.

Потом она сердечно со всеми простилась и отправилась в путь, перешла через озеро и исчезла, и никто больше никогда ее не видел, хотя на хуторе еще долго о ней вспоминали.

А на другой день работник спустился к озеру и нашел там два увесистых кошелька. В меньшем кошельке были золотые монеты, а в большем — серебряные. Говорят, что с тех пор работнику всю жизнь везло.

(перевод Любови Горлиной)

Хильдур — королева аульвов (Hildur álfadrottning, JÁ I. 105)

Жил когда-то в горах крестьянин, но как его звали и как назывался его хутор — неизвестно. Крестьянин был холостой, и хозяйство у него вела женщина по имени Хильдур, о ее родне никто ничего не знал. На Хильдур лежала вся работа по дому, и она хорошо с нею справлялась. Все обитатели хутора уважали Хильдур, в том числе и хозяин, однако большой приязни между ними так и не возникло, потому что Хильдур была женщина суровая, молчаливая, хотя и весьма обходительная.

Крестьянин был богатый, и хутор его процветал, одно только было плохо — никто не шел к нему в пастухи. А стадо он держал большое, и ему было трудно обходиться без пастуха. Охотников же пасти у него скот не находилось, и не потому, что он был строг или его домоправительница прижимиста, а потому, что на том хуторе пастухи не доживали до старости — в первый день рождества их находили в постели мертвыми.

В сочельник все обычно уезжали в церковь, а кто-нибудь один оставался дома, стряпал на праздники еду и заодно сторожил усадьбу. С тех пор как на хуторе поселилась Хильдур, дома всегда оставалась только она. Дел у нее было много, поэтому ложилась она поздно. Бывало, люди вернутся после службы, заснут, а она все хлопочет но хозяйству.

Уже не один пастух умер на хуторе рождественской ночью, слух об этом облетел всю округу, и хозяину стало нелегко находить работников, которые соглашались бы пасти у него овец. Однако никому и в голову не приходило обвинять в смерти пастухов хозяина или его домочадцев, тем более что умирали-то пастухи как будто своей смертью. В конце концов хозяину стало совестно нанимать людей на верную гибель, и он махнул рукой и на стадо, и на доход от него.

И вот однажды приходит к нему незнакомый парень, на вид сильный и смелый, и предлагает свои услуги.

— Работники мне не нужны, — говорит ему хозяин.

А парень спрашивает:

— Разве ты уже нанял на зиму пастуха?

— Не нанял и нанимать не собираюсь, — отвечает ему хозяин. — Небось слыхал, что ждет моих пастухов.

— Слыхать-то слыхал, — говорит парень, — да только их судьба меня не пугает. Возьми меня к себе.

И хозяин согласился. Стал парень работать у него, и очень они были довольны друг другом. Да и всем остальным домочадцам пастух пришелся по душе, потому что оказался человеком надежным, работящим и охотно брался за любое дело.

До рождества на хуторе ничего особенного не случилось, и в сочельник, как обычно, хозяин со своими людьми уехал в церковь. Дома остались только Хильдур да новый пастух. Каждый занимался своим делом. Подошел вечер, пастух вернулся домой, поел и улегся поближе к дверям, он решил, что лучше ему в эту ночь не засыпать. Однако страха он не испытывал. Он слышал, как люди вернулись из церкви, поужинали и легли спать. Его тоже начал одолевать сон — после его работы в этом не было ничего удивительного. Но пастух знал, что ему несдобровать, если он заснет, и изо всех сил старался не спать. Вскоре он услыхал, как кто-то приблизился к его постели, и ему показалось, будто это Хильдур. Пастух притворился спящим. Вдруг он почувствовал, что она всунула что-то ему в рот. «Никак это удила», — подумал пастух, но противиться не стал. Взнуздала Хильдур пастуха, вывела его за дверь, вскочила ему на спину и погнала во весь опор. У какой-то большой ямы, а может, расселины, она остановилась, соскочила с пастуха, отпустила поводья и скрылась в расселине. Пастух решил, что глупо упускать Хильдур, не разведав, куда она отправилась. Однако он чувствовал, что с этой заколдованной уздой ему далеко не уйти. Стал он тогда тереться головой о камень, сбросил узду и, лишь только освободился, прыгнул в расселину, в которой скрылась Хильдур. Пробежав немного, он увидал ее, она быстро шла по широкому зеленому лугу. Пастух уже смекнул, что Хильдур не обычная женщина, за какую ее принимают люди. Понял он также, что, если он побежит за ней по лугу, она сразу его заметит, поэтому он достал волшебный камешек, зажал его в левой руке и что было духу припустил за Хильдур.

Тем временем она уже подбежала к большому красивому дворцу. Из дворца навстречу ей вышли люди. Впереди шел человек, одетый богаче других. Он поцеловал Хильдур, и работник понял, что это ее муж. Остальные почтительно склонились перед ней, точно приветствовали королеву. Этого человека сопровождали двое подростков. Они радостно бросились к Хильдур, и было видно, что это ее дети. Потом вся свита проводила Хильдур и короля во дворец, там их ожидал пышный прием. Хильдур облачили в королевские одежды, а пальцы украсили золотыми кольцами.

Пастух последовал за всеми во дворец. Он ни к кому не прикасался, чтобы его не обнаружили, но старался ничего не упустить из виду. Покои дворца были убраны с небывалой роскошью, пастух в жизни не видывал ничего подобного. В залу внесли столы и подали всевозможные яства, а вскоре вошла и Хильдур в королевских одеждах. Пастух только диву давался. Гостей пригласили к столу, и Хильдур заняла почетное место рядом с королем. По обе стороны от них сели придворные. Все принялись за еду. Когда гости насытились, столы унесли и воины с девами начали танцевать, а кто не хотел танцевать, развлекался как его душе угодно. Король и королева тихонько беседовали друг с другом, и пастуху почудилось, будто им обоим невесело.

Во время этой беседы к ним подошли еще трое детей, помладше тех, что встречали Хильдур, и тоже поздоровались со своей матерью. Хильдур ласково обняла их. Младшего сына она посадила на колени, но он все время хныкал. Тогда она спустила ребенка на пол, сняла с пальца кольцо и дала ему поиграть. Ребенок перестал плакать и занялся кольцом, потом он уронил его, и оно покатилось по полу. Пастух стоял совсем близко, он успел поднять и спрятать кольцо, так что никто ничего не заметил, хотя все очень удивлялись, куда подевалось кольцо.

Под утро королева Хильдур стала собираться в путь. Придворные умоляли ее побыть с ними еще немножко и огорчались, что решение ее непреклонно. В углу залы пастух заметил старуху, которая злорадно поглядывала на королеву. Она единственная не поздоровалась с ней, когда та пришла, и теперь не уговаривала остаться. Король увидел, что Хильдур уходит, несмотря на все мольбы, и подошел к старухе:

— Сними свое заклятие, матушка! — сказал он. — Позволь моей жене остаться со мной и пусть мое счастье будет долгим!

— Как было, так и останется! Не сниму я своего заклятия! — сердито отвечала ему старуха.

Король умолк и печальный вернулся к королеве. Он обнял ее, поцеловал и еще раз попросил не покидать его. Но Хильдур ответила, что вынуждена уйти, ибо таково заклятие, наложенное его матерью.

— Видно, такая уж злая у меня судьба, — сказала она. — Вряд ли мы с тобой еще увидимся. Пришло время мне расплатиться за все мои злодеяния, хотя и совершила я их не по своей воле.

Пока она так говорила, пастух вышел из залы — ведь он уже узнал все, что ему было нужно, — и побежал через луг назад к расселине. Там он выбрался наружу, спрятал за пазуху волшебный камень, который делал его невидимым, надел узду и стал ждать Хильдур. Вскоре она пришла, вскочила ему на спину и погнала домой. Она даже не заметила, что все это время он только притворялся спящим. Дома она сразу ушла к себе, а пастух решил, что ему больше ни к чему соблюдать осторожность, и крепко заснул.

Утром хозяин поднялся первым. Ему не терпелось узнать, жив ли пастух. Он был готов, как бывало уже не раз, вместо рождественской благодати испытать горькую скорбь. Пока хозяин одевался, проснулись и остальные обитатели хутора. Хозяин подошел к пастуху и тронул его за плечо. Увидев, что тот жив, он громко возблагодарил Бога за эту милость. Пастух открыл глаза. Хозяин спросил, не случилось ли с ним ночью чего-нибудь особенного.

— Да нет, ничего особенного со мной не случилось, — ответил пастух. — Разве что вот сон мне чудной приснился.

— Какой сон? — спросил хозяин. И пастух поведал всем историю, которая только что была рассказана. Люди слушали пастуха, разинув рты. Когда же он закончил свой рассказ, Хильдур проговорила:

— Все это пустая выдумка! Как ты докажешь, что все так и было?

Пастух вынул из кармана кольцо, которое подобрал ночью во дворце аульвов.

— Хоть я и не считаю, что правдивость моего рассказа надо доказывать, — сказал он, — однако вот верное доказательство, что я побывал ночью в царстве аульвов. Чье это кольцо, королева Хильдур?

— Мое! — ответила Хильдур. — И дай Бог тебе счастья, что ты снял с меня заклятие моей свекрови. Не по своей, а по ее воле творила я зло.

И королева Хильдур рассказала им свою историю.

— Я происхожу из незнатного рода аульвов, однако наш нынешний король полюбил меня и взял в жены против воли своей матери. Тогда она разгневалась и прокляла меня, сказав, что счастье наше будет коротким и встречи редкими. С тех пор я стала рабыней земного царства и мне всегда сопутствовало зло. Каждое рождество по моей вине умирал человек, оттого что я надевала на пего уздечку, чтобы съездить на нем в царство аульвов и увидеться с моим дорогим супругом. Свекровь хотела, чтобы люди узнали о моих злодеяниях и покарали меня за них. Лишь очень отважный и сильный человек, который осмелился бы последовать за мной в царство аульвов, мог освободить меня от чар. Теперь вы знаете, что все пастухи на этом хуторе погибли по моей вине, но, надеюсь, вы не станете судить меня за то, против чего я была бессильна. А пастуха, который освободил меня от неволи и от злых чар, я отблагодарю. Сейчас же я больше не могу медлить, мне хочется поскорей вернуться домой к своим близким. Спасибо вам всем за вашу доброту ко мне!

После этих слов королева Хильдур исчезла, и с тех пор ее больше никогда не видели среди людей.

А про пастуха надо сказать, что весной он женился и поставил собственный двор, Хозяин помог ему, да и у самого у него деньги были. Он сделался лучшим хозяином во всей округе, и люди постоянно обращались к нему за советом и помощью. Все его уважали, и он был так удачлив, что про него говорили, будто у него каждая скотина о двух головах. А сам он считал, что своим счастьем обязан королеве Хильдур.

(перевод Любови Горлиной)

Аульвы и Хельга крестьянская дочка (Álfarnir of Helga bóndadóttir, JÁ I. 114)

Жила когда-то в Гнюпверьяхреппе на хуторе одна богатая чета. Было у них две дочери, о которых и пойдет речь в этой сказке. Старшая дочка была у родителей любимицей, а младшую они недолюбливали, ее звали Хельгой. У этого хутора была дурная слава: кто оставался стеречь дом в рождественскую ночь, тот обязательно умирал, и потому в эту ночь никто не хотел оставаться дома.

Однажды хозяева и все домочадцы собрались, как обычно, в церковь на рождественскую службу. Решили они выехать в сочельник пораньше, чтобы поспеть к вечерне и остаться на всенощную. Домой же собирались вернуться на другой день после обедни. Родители велели Хельге остаться дома, чтобы подоить коров, накормить скотину и наварить к рождественскому обеду мяса. За нее они не боялись.

Наконец все уехали и Хельга осталась одна. Первым делом она подоила коров, потом тщательно прибрала в доме и поставила варить мясо. Когда мясо сварилось, в кухню вошел ребенок с деревянной миской в руке. Он поздоровался с Хельгой, протянул ей миску и попросил дать ему немножко мяса и сала. Хельга исполнила его просьбу, хотя мать строго-настрого наказала ей до наступления праздника и самой мяса не есть, и другим не давать. Ребенок взял миску с мясом, попрощался и ушел. А Хельга закончила все дела, зажгла в большой комнате светильник и легла на постель родителей читать молитвенник.

Вскоре во дворе послышались громкие голоса, кто-то направлялся к дому. Через минуту в комнату ввалилось множество незнакомых людей. Их было так много, что Хельга не могла даже слезть с кровати, и она видела, что пришельцев полно не только в доме, но и во всех других постройках хутора. Кое-как разместившись, незваные гости начали развлекаться всякими играми и забавами. Хельгу они не трогали, как будто ее тут и не было. Она тоже не обращала на них внимания и продолжала читать молитвенник.

Подошло время снова доить коров. На хуторе в праздничную ночь обычно доили только после чтения молитвы, впрочем, так делают во многих местах. Однако из-за толчеи Хельга не могла даже ноги с кровати спустить. Среди пришельцев выделялся немолодой человек с длинной бородой. Он громко крикнул на всю комнату, чтобы гости посторонились и дали Хельге возможность надеть башмаки и выйти из дому. Гости повиновались. И Хельга вышла в кромешный мрак, потому что светильник она оставила гостям.

Только Хельга начала доить, как услышала, что в хлев кто-то вошел. Вошедший поздоровался с ней, и она ему ответила. Потом он предложил ей отдохнуть с ним на сене, но Хельга отказалась. Несколько раз он повторял свое предложение, а она всякий раз отказывалась. Тогда он исчез, И Хельга продолжала спокойно доить коров. Потом в хлев опять кто-то вошел и поздоровался с ней. Это была женщина, и Хельга вежливо ответила на ее приветствие. Женщина сердечно поблагодарила Хельгу за своего ребенка и за то, что она отвергла домогательства ее мужа. Потом она протянула Хельге узел и просила принять его в благодарность за двойную услугу.

— Здесь в узле платье, достойное тебя, — сказала она. — Надень его на свою свадьбу. Тут есть и пояс, и он нисколько не хуже платья. Тебе во всем всегда будет удача, и ты выйдешь замуж за епископа. Только помни, это платье нельзя ни продавать, ни надевать, пока не выйдешь замуж.

Хельга взяла узел и поблагодарила гостью за подарок. Та ушла, а Хельга закончила работу в хлеве и вернулась домой. Никто даже не взглянул на нее, но все расступились, давая ей дорогу, и она снова уселась на постель читать молитвенник. Под утро гости начали расходиться, на рассвете ушли последние, и Хельге показалось, будто тут никого и не было. Оставшись одна, она развернула узел и увидела, что аульва подарила ей прекраснейшее платье, а пояс к нему, украшенный драгоценностями, был и того прекрасней. Хельга снова сложила платье и спрятала узел.

Она справила всю утреннюю работу и прибрала дом к возвращению родных из церкви.

— Мы так и знали, что с нею ничего не станется, — сказали родители, когда увидели Хельгу живой и невредимой.

Все принялись ее расспрашивать, что было ночью на хуторе. Она отвечала уклончиво, однако показала платье, которое ей подарила аульва. Родители и все домочадцы долго восхищались платьем, но больше всего им понравился драгоценный пояс. Мать с сестрой хотели отобрать у Хельги и платье, и пояс, говоря, что она недостойна такого дорогого наряда, но Хельга платья не отдала и спрятала его в свой сундук.

Время шло, и до следующего рождества ничего не случилось. Теперь уже остаться дома захотели и мать, и сестра, они надеялись тоже получить подарок от аульвы. В конце концов дома осталась сама хозяйка, а все прочие уехали в церковь. Когда хозяйка варила мясо, к ней пришел ребенок, протянул маленькую деревянную миску и попросил положить ему немножко мяса и сала. Хозяйка рассердилась.

— Ничего я тебе не дам, — сказала она. — Кто знает, может, вы побогаче нас будете.

Ребенок повторил свою просьбу, тогда хозяйка разгневалась еще пуще и так сильно толкнула ребенка, что сломала ему руку, а миска покатилась по полу. Ребенок поднял здоровой рукой миску и ушел весь в слезах. Больше о поступках хозяйки ничего не известно. Когда обитатели хутора вернулись из церкви домой, они нашли ее на полу с переломанными костями, всю в ссадинах и кровоподтеках. Она успела только рассказать про ребенка и про то, как она его встретила, и умерла. Все в доме было перевернуто вверх дном, переломано и побито, а еда выброшена. И с тех пор уже никто не осмеливался оставаться на этом хуторе в рождественскую ночь.

А про Хельгу следует сказать, что через несколько лет она уехала в Скаульхольт[6] и там вскоре вышла замуж за епископа. Однако кто именно был тогда епископом в Скаульхольте, ничего не говорится. На свою свадьбу Хельга надела платье, подаренное аульвой, все им восхищались, но больше всего понравился пояс, потому что такого драгоценного пояса никто никогда не видывал. Удача всю жизнь не покидала Хельгу, она жила долго и счастливо. А больше про нее ничего не рассказывают.

(перевод Любови Горлиной)

Перекрёсток (Krossgötur, JÁ I. 118)

Некоторые рассказывают, что есть перекрёстки, например, в горах или на возвышенностях, с которых видно четыре церкви. Существует старое верование, связанное с тем, когда кто-то проводит рождественскую ночь под открытым небом. Ведь именно тогда меняются года, и даже сегодня люди считают свой возраст по рождественским ночам, и, к примеру, того считают пятнадцатилетним, кто прожил 15 рождественских ночей. Позднее начало года перенесли на ночь с 31 декабря на 1 января.

Когда человек сядет на перекрёстке, со всех сторон придут аульвы, соберутся вокруг человека и попросят его пойти с ними, но их нельзя слушаться. Тогда они принесут различные сокровища, золото и серебро, одежду, еду и питьё, но брать ничего нельзя. Придут туда эльфийки в образе матери или сестры этого человека и попросят его пойти с ними, и будут пробоваться другие хитрости.

Но едва рассветёт, человек должен встать и сказать:

— Слава богу, день уж вовсю!

Тогда все аульвы исчезнут, а все эти эльфийские богатства останутся, и можно забрать их себе. Но если человек ответит или примет приглашение аульвов, то он будет околдован, обезумеет и больше никогда не станет обращать внимание на людей.

Так случилось с человеком, которого звали Фуси. Он сидел снаружи в рождественскую ночь и долго терпел, пока не пришла эльфийка с большим куском сала и не предложила ему откусить. Фуси взглянул и сказал то, что позднее стало поговоркой:

— От сала я никогда не отказывался.

Затем он укусил этого сала, околдовался и сошёл с ума.

(перевод Тимофея Ермолаева)