Эпилог Лондон, 22 мая 1136 года

Ему накинули на плечи мантию, роскошную, тяжелого пурпурного сукна с пушистым горностаевым оплечьем. На голове ловко сидела высокая корона с зубьями-трилистниками, усеянная громадными сапфирами и окаймленная рядом молочно-белых жемчужин.

— Государь, вы просто великолепны!

Стефан это знал. Собственное отражение в зеркале — большом листе посеребренной меди — пришлось ему по душе. Царственный рост, величественная осанка, вьющиеся волосы до плеч по моде крестоносцев. Новый король не мог отвести от себя взгляда, но не хотел, чтобы это не приличествующее воину любование собой заметили другие.

Повелительным жестом он выслал всех из покоя.

В это светлое Христово Воскресение он впервые по-настоящему чувствовал себя королем. Ибо сегодня его признали все — друзья и недруги, духовенство и знать. Все они съехались в Лондон, чтобы присутствовать на торжественной мессе в Вестминстерском аббатстве, а затем вместе с королем участвовать в празднествах и увеселениях, которые он устраивал для жителей своего верного города Лондона.

Так будет сегодня, но всего несколькими месяцами раньше…

На сером промозглом рассвете Стефан с небольшим отрядом высадился в порту Дувра. В крепость их, однако, не впустили, так как ее комендантом был верный человек Роберта Глочестера.

Стефан не растерялся и поспешил в Кентербери к архиепископу Уильяму — но и там его ждала неудача. Первосвященник не пожелал признавать Стефана королем, пока его не признают знать и народ.

Народ? Эта мысль понравилась Стефану, и он двинулся в Лондон, жители которого почитали и любили его. И не ошибся. Казалось, весь город собрался в Вестминстерском соборе, когда два очевидца кончины Генриха I — Эдгар Гронвудский и Гуго Бигод, — заявили, что прежний монарх перед смертью трижды назвал имя Стефана в качестве преемника на троне. И лондонцы возликовали. Они объявили Стефана королем, благословляя последнюю волю Генриха.

Стефану на миг показалось, что он уже у цели, но его отрезвил брат, епископ Генри. Лондон — далеко не все королевство, и Стефан должен благодарить небо, что в море затяжные шторма и воинственные нормандские бароны не ведают о его самоуправстве.

Генри был прав, и Стефан отправился вместе с ним в Винчестер. В этом городе хранилась казна королевства, и ее необходимо было прибрать к рукам. Но и там вышла заминка — верховный лорд-казначей отказался отдавать ключи и заперся в замке, ссылаясь на присягу императрице Матильде. Однако и этот щепетильный вельможа вынужден был уступить, когда в большом Винчестерском соборе Гуго Бигод и Эдгар Гронвудский клятвенно подтвердили последнюю волю умирающего короля.

Стефан помнил, как они произносили клятву. Гуго говорил без запинки, с пылом и воодушевлением, Эдгар же нечленораздельно бормотал и мямлил, каждое слово приходилось тянуть из него клещами.

Это оказалось неожиданностью, ведь Стефан уже привык считать Эдгара своим сторонником. Кровь Христова! Он замял историю с убийством графини Бэртрады, сообщив всем, что та погибла в результате о трагической случайности, и после этого Эдгар позволял себе колебаться! Многие заметили, что он помедлил, прежде чем положить руку на Библию. Да, нет спору, клятвопреступление — тяжкий грех. Но было ли оно налицо? С течением времени Стефан все больше убеждал самого себя, что именно его старый Генрих хотел видеть на троне Англии.

Так или иначе, но эти двое подтвердили последнюю волю прежнего короля, и Стефан отпустил их. Гуго тут же отправился вступать в должность графа Норфолка, а Эдгар поспешил к своей распрекрасной саксонке.

У Стефана же появились иные хлопоты. Его неожиданно взял в оборот милейший братец Генри Винчестер. Святая правда — чем выше поднимаешься, тем призрачнее становятся родственные узы. И Генри, воспользовавшись неустойчивым положением брата, потребовал от него хартию, по которой церковь получила бы такие права и свободы, что фактически стала бы независимой от монаршей власти.

Это было неслыханно, но Стефана подхлестывали события. В Нормандии бароны уже дали согласие признать на престоле его старшего брата Теобальда, а Стефан еще не был помазан на царство. Скрипя зубами, он дал эту хартию.

Теперь даже архиепископ Кентерберийский принял его сторону, и 22 декабря, в Лондоне, Стефан Блуа был коронован. Церемония прошла без особой пышности, да и присутствовали на ней всего несколько баронов и два епископа. Только горожане Лондона снова ликовали и стекались к Вестминстеру, несмотря на густо летящий огромными хлопьями сырой снег. Они пели и плясали, радуясь, что приложили руку к избранию короля.

Мод Блуа прибыла в Англию уже после коронации мужа, едва оправившись после рождения младшего сына Бодуэна. Стефан был счастлив наконец-то встретиться с ней и обнять старших детей. Мод разделила радость супруга и одобрила все, что он успел предпринять.

— Дарованнная церкви хартия нам даже на руку, Стефан. Теперь мы заручились поддержкой клира, и даже оба Папы будут на твоей стороне. А Матильда останется без их поддержки. Во-первых, она дочь притеснявшего церковь Генриха; во-вторых — вдова отлученного от Церкви германского императора, и наконец, ныне она — супруга графа Анжу, известного гонителя духовенства. Ты показал себя верным сыном церкви, оттого и помазан освященным миром, как Саул и Давид.[94] Что касается Теобальда, я думаю, что ему хватит благоразумия, чтобы не мешать воцарению родного брата.

Мод оказалась права. В Риме никто и не подумал защищать права Матильды. А старший брат Стефана Теобальд решил, что с него достаточно и трех его графских корон, чтобы зариться на спорный английский трон. Поэтому когда нормандские бароны прибыли к Теобальду с предложением взойти на трон, он благодарил их, но ответил твердым отказом.

Знать затаилась, выжидая, как проявит себя новый король. А показать себя Стефану пришлось немедленно. Едва он похоронил с великими почестями в аббатстве Ридинг тело Генриха I, как пришло известие о том, что банды валлийцев перешли уэльскую границу и опустошили долину реки Северн. Стефан, используя доставшуюся ему от прижимистого Боклерка казну, нанял наемников во Фландрии, укомплектовал войско, однако вести его пришлось уже не на Уэльс, а на север Англии, куда вторглись шотландцы. Король Дэвид Шотландский, дядя Матильды, пустился отвоевывать английские земли ради племянницы.

Приходилось начинать царствование с военной кампании. Что-что, а воевать Стефан умел и любил, и вскоре потеснил шотландцев, завершив поход миром в Дархеме.

Но вместо того, чтобы бросить полки на непокорный Уэльс, понадобилось двинуться спешным маршем в Норфолк, где начались смуты, ибо в Дэнло никто не хотел видеть своим главой бывшего разбойника Гуго Бигода. Королевскому ставленнику пришлось брать штурмом город Норидж, чтобы водвориться в собственной резиденции, и это отнюдь не прибавило ему популярности. Стефан был в бешенстве от того, что в Денло не считаются с его повелениями, но в конце концов дело удалось уладить — прежний граф Эдгар всенародно объявил, что добровольно снимает с себя всякие полномочия.

Только тогда Гуго Бигод прошел обряд инвестуры, а Стефан вернулся в Лондон. К этому времени власть уже начала его утомлять. Утешало лишь то, что знать наконец начала признавать его полномочия и все больше лордов высказывали желание присягнуть новому королю. Сбор знати был назначен на Пасху, и к величайшему удовольствию Стефана, в Лондон прибыл даже его заклятый враг граф Роберт Глочестер.


* * *

Дверь в покой стремительно распахнулась. Только Мод, любимая жена, имела право без предупреждения входить в покои его величества Стефана Блуа.

— Милорд, супруг мой, у нас осталось не так много времени, и необходимо еще раз все обсудить.

Невысокая, коренастая, уже облаченная в парадные одежды, она стремительно пересекла покой и села рядом. Говорила Мод всегда коротко и сжато:

— Сейчас тебе предстоит приветстввовать свою знать в Вестминстер-холле. Ты выйдешь к ним, ведя за руку принца Юстаса. Они должны увидеть отца и сына вместе, понять, что в новой династии сохранится преемственность. И сразу направься к Генри Винчестеру. И не закатывай глаза! Генри немало для тебя сделал, к тому же мы одна семья. Все должны видеть, что Блуа — это одно целое.

Затем она сказала по нескольку слов о каждом из лордов и прелатов, посоветовала, как с кем держаться. Суррею следует пообещать благословить его намерение отправиться в Святую Землю, но при условии, что сей граф-паломник оставит свои маноры под патронатом короны. С вдовствующей королевой Аделизой следует держаться ласково и приветливо, даже несмотря на ее нарушающий всякие приличия скоропалительный брак с лордом д'Обиньи.

— И вот что еще важно. Следи за тем, чтобы твой новоявленный граф Норфолк пореже сталкивался с Робертом Глочестером, — проговорила королева, поправляя мех на оплечье мужа. — Роберту не нужно до срока знать, как погибла Бэртрада и как ты поторопился замять это дело.

Мод неожиданно улыбнулась.

— Стефан, ты поступил разумно, сделав Гуго Бигода графом Норфолка. Эдгар был там слишком популярен и влиятелен. После возвышения Бигода сила Эдгара пойдет на убыль, зато в Восточной Англии появятся два заклятых врага. Ни один из них не позволит другому добиться абсолютной власти в тех краях.

— А я-то был готов биться об заклад, что ты всегда поддерживаешь Эдгара, — заметил Стефан. — Между прочим, лорд Гронвудский уже прибыл ко двору. И даже с супругой. Ты видела ее?

Мод кивнула, но на ее лице появилось холодное выражение. Из чего король справедливо заключил, что нынешняя леди Армстронг весьма хороша собой. Мод всегда начинала тревожиться, когда ее супруг начинал интересоваться красивыми леди, поэтому сейчас ограничилась сухим замечанием, что хоть жена Эдгара и мила, но отнюдь не так ослепительна, как Бэртрада.

— Упокой, Господи, ее душу! — королева осенила себя крестным знамением. Теперь, когда у нее не было такой соперницы, как интриганка Бэрт, она могла позволить себе жалость к ней. — Что касается самого Эдгара, не забывай — он всегда был нашим другом.

— Да. Но я слишком хорошо помню, как он колебался, когда речь шла о моей короне.

— Стефан, — королева положила короткопалую руку на запястье мужа. — Учти: Бигод, легко солгавший над Библией, способен на все ради достижения своих целей. А Эдгар после того, как ты спас его саксонку, останется нашим должником вовеки. Есть одно древнее изречение: кто хочет друга без недостатков, останется без друзей.

Первым кого они увидели, покинув покой, был принц Юстас. При взгляде на сына у Стефана болезненно сжалось сердце. Юстасу шел одиннадцатый год, но его кожная болезнь, про которую лекари говорили, что с возрастом она пройдет, только усугубилась. И сейчас, чтобы скрыть рубцы и гнойники на лице ребенка, его густо намазали белилами и напудрили. От этого лицо мальчика казалось маской. Но живыми и пристальными оставались его странные глаза — очень светлые, с мелкими, как булавочные головки, зрачками, пронзающими насквозь того, на кого падал их взгляд.

Мальчик подошел к отцу и взял его за руку.

— Государь, было бы недурно на предстоящем пиру отравить бастарда Глочестера. Он почувствовал вашу силу и явился, поджав хвост. Однако покажет зубы при первой же возможности. Отравите его — зачем вам такой подданный?

Стефан и Мод опешили. А Юстас невозмутимо продолжал, ощупывая отца и мать своим не по-детски тяжелым взглядом:

— И будьте построже с бывшим графом Эдгаром. Возмутительно, что он привез новую жену, когда двор еще не забыл красавицу Бэртраду. К тому же о смерти Бэртрады поговаривают всякое…

Мод молниеносно ударила сына по щеке.

— Замолчите, Юстас! Вы еще дитя, и ваше дело — помалкивать.

Юстас исподлобья взглянул на мать. Его улыбка была похожа на оскал маленького хищного зверька.

В большом зале Вестминстера собралась внушительная толпа. Улыбающиеся лица, нарядные одежды, оживленный гомон. В день светлого Пасхального Воскресения никто не хотел поминать прежних ссор и споров, избегали сплетничать и интриговать. И когда Стефан, величественный и сияющий, появился в окружении близких на ступенях широкой лестницы, тотчас раздались приветственные возгласы и рукоплескания.

Король сегодня был милостив. Ласковое слово одному, улыбка — другому, царственный кивок третьему.

Здесь собралось все высшее духовенство — епископы Солсбери, Линкольна, Кентербери, Вустера, Или. Прибыл даже известный аббат Ансельм из Бэри-Сент-Эдмундс, который сейчас пробирался сквозь толпу, чтобы король и его запечатлел в своей памяти.

Высшая знать явилась с женами, детьми, родственниками, и Стефан учтиво улыбался Глочестеру, брал под руку и отводил в сторону Норфолка, внимал надменному Честеру. С Аделизой и д'Обиньи держался несколько суше и остался доволен тем, что Юстас ненадолго задержался возле этой пары. Уж его волчонок найдет словцо, чтобы сбить спесь с молодоженов. Тем более, что Стефана вовсе не устраивала неожиданно начавшаяся переписка Аделизы с императрицей Матильдой. Во вдовью долю бывшей королевы входили несколько крупных крепостей на южном побережье Англии — чем не плацдарм для высадки войск противника?

Скучнейший Суррей задержал короля нескончаемыми жалобами на неблагосклонность небес, пославших ему дочь вместо ожидаемого наследника. А ведь он уже почти собрался в Святую Землю, он дал обет, ему были видения… Стефан сухо улыбнулся, про себя пожелав этому зануде как можно быстрее отправиться в преисподнюю.

Именно в этот момент он заметил Эдгара Гронвудского. А рядом с ним — женщину в серебристо-сером атласе, красиво облегавшем ее точеную фигуру. То есть наоборот — Стефан поначалу обратил внимание на красивую женщину в завязанной на саксонский манер шали, что невольно выделяло ее среди нормандских дам, а уж потом сообразил, что это и есть пресловутая убийца Бэртрады, внучка кровожадного Хэрварда и новая баронесса Гронвуда.

Он поймал на себе ее настороженный взгляд. Эта женщина понимает, что Стефану известно, как погибла его кузина. Но сейчас его занимало другое. Король отметил, что Эдгар не зря так долго добивался ее, ибо эта женщина действительно хороша — какой-то воздушной, тонкой красотой. И отчего это Мод уверяла, что Гита Гронвудская не сравнится с Бэртрадой?

Заметив внимание короля, Эдгар взял супругу за кончики пальцев и шагнул вперед.

— Мой король!..

Он склонился в поклоне, прижав руку к груди. Леди Гита опустилась в низком реверансе — переливающиеся блики заскользили по складкам платья.

— Рад видеть вас, господа, — кивнул Стефан. — О вас, миледи, я весьма наслышан.

Она, похоже, встревожилась и бросила вопросительный взгляд на мужа. Но Стефан уже произносил длиннейший комплимент, выражая надежду, что их брак с Эдгаром окажется удачным.

— А как здоровье вашего сына?

— Благодарю, государь. Он уже поправился. И хотя наш сын рожден до срока, небеса были благосклонны к нам, сохранив его.

— Надеюсь небеса и впредь будут к вам благосклонны, милорд Эдгар. В особенности, если вы и в дальнейшем останетесь нашим преданным слугой.

Это был прозрачный намек. Стефану была необходима поддержка столь богатого и могущественного подданного.

— Надеюсь вы с супругой будете частыми гостями при дворе, — улыбнулся король.

— Это величайшая честь для нас, — поклонился Эдгар.

— Я ведь всегда относился к вам с особым расположением. У вас есть просьбы? Пользуйтесь случаем, пока ваш король в настроении.

Они переглянулись. Эдгар едва заметно кивнул.

— Государь, я и в самом деле хочу попросить за одного человека. Это мой родич и друг сэра Гай де Шампер. В прежнее царствование он был изгоем, но он замечательный воин, и если вы даруете ему прощение, у вашего величества не будет более верного и искусного рыцаря.

Эдгар осекся, заметив, как изменилось лицо короля, вмиг ставшее холодным и замкнутым.

— Известно ли вам, милорд, что оный сэр Гай уже проявил себя, как негодный подданный, примкнув к валлийцам в их разбойном рейде на долину Северна?

Эдгар сокрушенно вздохнул.

— Это чистое недоразумение, государь. Вряд ли бы сэр Гай открыто восставал против вас, если бы знал о произошедшей смене власти. Нападение валлийцев случилось в самом начале года, когда на западе королевства еще ничего не знали о воцарении Стефана Блуа. Примкнув к валийцам, Гай де Шампер добивался лишь одного: вернуть свои маноры на англо-уэльской границе, которыми беззаконно завладел аббат Шрусберийский.

— С каким пылом вы просите за этого преступника! — резко перебил король. — Может быть вы решитесь заступаться еще и за некоего Хорсу из Фелинга? Как я слышал, он тоже ваш родич?

Эдгар на мгновение растерялся.

— Да, мы не чужие с Хорсой. Но то, что я изгнал его в мою бытность правителем Дэнло было справедливо и…

— Свидетельствует о вашем легкомыслии, — вновь перебил Стефан. Приветливости в его голосе не осталось и в помине, глаза недобро щурились. — Разве, будучи правителем, вы не ведали, что Хорса из Фелинга — бунтовщик? И вместо того, чтобы упрятать негодяя в крепость, вы отпустили его. А он тут же примкнул к нашим врагам шотландцам и отличился особой жестокостью, сражаясь против нас во время последней кампании.

Эдгар молчал, сжимая пальцы жены, вздрагивавшие в его руке. Многие уже глядели на них, заметив гнев короля. Только когда рядом со Стефаном оказалась Мод и мягко взяла его под руку, король смягчился.

— Боюсь, что ваша просьба в отношении Гая де Шампера невыполнима, — проговорил он уже спокойнее. И неожиданно спросил: — Какое имя вы дали вашему сыну?

— Свейн.

— О, старое саксонское имя! Что ж, как и прежний государь, я намерен быть добрым отцом обоим моим народам. И когда ваш маленький сакс Свейн подрастет, думаю, ему найдется место в свите принца Юстаса.

Произнеся это, король оглянулся и подозвал к себе все еще донимавшего несчастную Аделизу сына. Затем, рука об руку с королевой, другой удерживая при себе принца, король Стефан двинулся к группе священнослужителей в высоких митрах, и ему тут же поднесли списки хартии для подписи.

Ох уж эта хартия! Но сколь приятно было начертать: «Stephanus Dei Cratia Rex Аnglorum»[95].

Уф, — перевела дух Гита. — До чего же изменчиво настроение его величества!

— В этом весь Стефан, — ответил ее муж. — «После того, как выскажется, он начинает думать. После того, как сделает, хватается за голову», — насмешливо процитировал он и улыбнулся жене: — В любом случае, худшее уже позади, и мы вполне сможем ладить с ним.

Гита задумчиво нахмурилась.

— Бедный Гай! Ему и впрямь суждено быть вечным изгнанником.

— Он не пропадет, — заверил Эдгар. — Возможно, мы о нем еще услышим. И если он не вернет свое в Англии, то уж в Уэльсе точно не упустит.

О Хорсе не было произнесено ни слова.

В этот миг раздался колокольный звон, и вся знать и духовенство вслед за королем двинулись к выходу. Наступало время пасхальной мессы.

С Эдгаром и Гитой раскланивались, и они учтиво отвечали на приветствия.

— Ты довольна, что я взял тебя ко двору? — спросил у жены Эдгар.

— Да. Здесь интересно. Ведь я еще никогда не покидала Норфолкшир.

Внезапно ее рука, лежавшая на сгибе локтя мужа, дрогнула. Мимо них как раз проходил граф Роберт Глочестер.

— О небо! — беззвучно ахнула Гита. — У него глаза в точности, как у…

Она не договорила — но Эдгар все понял.

— Ты все еще не можешь забыть последних слов Бэртрады? Не думай об этом. Она уже никогда не сможет вредить нам. Ты моя жена, у нас прекрасные дети, а все остальное… Думаю, правление Стефана не причинит нам больших неприятностей. Ну же, улыбнись, мое Лунное Сияние, моя Фея Туманов, прекрасная леди Гронвуда!

Так, сияя улыбками, они вышли на залитую золотым солнечным светом площадь перед Вестминстерским аббатством.

Это произошло в светлое Пасхальное Воскресение 1136 года.

Загрузка...