Испытание

Глава 1

Это утро оказалось последним, когда они еще были все вместе: муж, жена и двое детей — совсем маленький сынишка и дочь-школьница. Хотя это и не имеет значения. Теперь, после всего, что произошло, уже ничего не имеет значения. А началось все довольно забавно. Мужчина собирался завтракать. Остывшие за ночь деревянные половицы холодили его босые ступни. Бросив мимолетный взгляд в сторону разовой плиты, он вдруг заметил, что их сиамская кошка внезапно уткнулась мордочкой в миску с молоком. Кошка вообще была довольно бестолковой. Ей нравилось спать на включенном телевизоре, но во сне она вертелась и часто падала на пол, а потом таращила свои круглые голубые глазищи, не понимая, что произошло. А еще она любила смотреть на пламя свечей и садилась так близко, что иногда опаляла себе усы. Теперь же эта дуреха, кажется, разучилась лакать молоко. Мужчина едва не расхохотался, наблюдая, как она пытается подняться и отряхнуться, но смех застыл в горле, когда ее передние лапки подломились и она снова упала головой в миску. Маленькое тельце содрогнулось в конвульсиях и обмякло. Мужчина нахмурился и встал из-за стола, чтобы подойти поближе.

Падая, кошка опрокинула миску и теперь лежала в молочной луже. Он поднял безжизненную тушку, которая показалась ему странно тяжелой. С мокрой шерстки сквозь его пальцы капли молока падали в лужицу.

— О Господи! — выдохнул мужчина.

Клер, которая возилась с малышом, устраивая его на высоком стульчике, обернулась на голос мужа. Она озадаченно посмотрела на кошку в его руке и так же, как он, нахмурила брови.

— Странно. Когда я выпускала ее сегодня утром, все было в порядке.

— Папа, что с Самантой? — Дочка Сара в утренней пижамке оглянулась через спинку стула, кокетливо склонив голову набок. — Она заболела? Что с ней?

Девочка говорила спокойно, но глядела чуть исподлобья, как всегда, когда была чем-то встревожена. Это была ее кошка. Они даже спали вместе. И однажды она сочинила про нее стишок:

— Солнышко, пожалуй, тебе лучше пойти в свою комнату, — откликнулся отец.

— Но что с Самантой?

— Я же сказал — иди к себе.

Кажется, он понял, что случилось. Кошку выпускали гулять утром, подумал он и со злостью вспомнил одного старикана, жившего за два дома от них, который постоянно путал их Саманту с двумя другими соседскими сиамскими кошками. Те нередко охотились за малиновками и голубыми сойками. Как раз вчера, когда Сара, прижимая к себе свое сокровище, возвращалась домой, старик остановил ее и припугнул. “Послушай, девочка, — сказал он. — С сегодняшнего дня держи свою кошку дома. Она губит моих красивых птичек, а знаешь, что я делаю с кошками, которые губят моих птичек? Я их засовываю в мешок, а мешок одеваю на выхлопную трубу моей машины. А если они появляются у меня во дворе, я стреляю в них из ружья!”

Сара примчалась домой и кинулась в подвал, чтобы спрятать кошку в кладовке. Он ходил выяснять отношения со стариком, но тот даже не открыл дверь.

— Что ты делаешь? — поинтересовалась Клер.

— Я вспомнил об этом старом ублюдке. Пытаюсь понять, не ранена ли она.

Но никаких ран он не обнаружил. Вообще было не заметно, чтобы ее кто-то покалечил. Непонятно. Отчего же она умерла, черт побери?

— Не стоит возводить напраслину на пожилого человека, — возразила жена. — Мало ли что могло случиться!

— Но что? Ты можешь объяснить?

— Откуда я знаю? Ей все-таки было шестнадцать лет. Может, сердечный приступ.

— Может, Вполне вероятно, — согласился он, но мысль о старике продолжала вертеться в мозгу. Сара стояла рядом и плакала в своем стульчике, завопил малыш. Мужчина подошел к лестнице, ведущей в подвал, и положил кошку на ступеньки. Вернувшись, он обнял дочку.

— Ну не плачь, успокойся, моя хорошая. Давай лучше поешь и постарайся забыть об этом.

Но она даже не пошевельнулась, а когда он приподнял ее и усадил на стул, отвернулась от стола и застывшим взглядом уставилась на свою Саманту. Он попытался неловко пошутить, спросив, не надо ли ее тоже покормить, как маленькую, и погладил по голове.

— Хорошая девочка. Я люблю тебя.

Малыш тем временем вопил не переставая, скривив свое раскрасневшееся личико. Клер взяла его на руки и собралась кормить из бутылочки, предварительно прижав ее к щеке, чтобы проверить, не слишком ли горяча.

— Позавтракаем, и я отвезу кошку к ветеринару, — сказал мужчина. — Надо же понять, черт возьми, что с ней произошло.

Он продолжал подозревать старика. Не мог ли тот подсыпать яд? Может, он подбросил отравленное мясо, или рыбу, или еще что-нибудь?

А может, молоко?

Сара с трудом подняла тяжелый кувшин и налила себе молоко в тарелку с хлопьями, расплескав немного на стол. Он больше не думал о старике, он вспомнил Кесса и их разговор восемь месяцев назад, когда Кесс рассуждал, что яд — очень удобное средство для уничтожения людей. Господи, этого просто не может быть! Даже Кесс не способен на такое! Он рванулся вперед и перехватил ложку, которую дочка уже было поднесла ко рту, одновременно крикнув Клер:

— Его бутылка! Стой!

Но было уже поздно. Она уже дала ему соску. Малыш сделал глоток, поперхнулся и замер.

Яд, — говорил Кесс, — великолепное оружие. Его легко достать. То, что вам нужно, возможно, давно стоит на какой-нибудь полке в соседской теплице. Его остается только хорошо очистить. Он удобен в применении. В конце концов, каждому человеку надо есть и пить. — Кесс разгибал пальцы, перечисляя достоинства яда; в его ровном приятном голосе слышалось все большее возбуждение. — Он действует немедленно и наверняка. Он не требует вашего непосредственного присутствия, достаточно подсыпать его вашей жертве в картофельные хлопья, например, или в молоко, или в кофе. И дело сделано! Вы можете находиться где угодно в тот момент, когда ваша жертва делает глоток — и падает замертво. Вдобавок, лучшие яды очень трудно обнаружить в организме.

Глава 2

Он то и дело подходил к большому окну в гостиной, высматривая, не едет ли полиция и “скорая помощь”. Черт возьми, ну куда же они делись? Почему до сих пор никого нет? Мягкий толстый ковер глушил шаги. Внезапно он замер, услышав звук сирены. Звук все приближался, и он напряженно ждал, когда машина появится из-за угла. Но сирена, достигнув крещендо, стала ослабевать — автомобиль проследовал куда-то на север. Вслед за первой взвыла и другая, и тоже, приблизившись, миновала их дом в том же направлении. Что это? “Скорая” или полиция, спешащие на место аварии? Но почему же не едут к ним?

Из гостиной ему была видна Клер, оцепенело сидящая на кухне с малышом на руках. Ее застывший взгляд уперся в молочную лужицу на черном столе. Господи, как же она изменилась за эти минуты! Всегда такая хорошенькая, круглолицая. Она резко осунулась и побледнела, кожа лица словно обтянула череп… Так плохо она выглядела только в последние месяцы беременности и первое время после родов, когда малыш почти не спал по ночам и совершенно измучил их. Она словно сжалась вся внутри, и от малейшего толчка могла снова начаться истерика — в тот момент, когда он звонил в полицию. Клер в слезах грохнула несчастную бутылочку об стенку, тут же в рыданиях зашлась Сара, закричав: “Перестань! Я не хочу ничего слышать! Я не буду вас слушать!” Заткнув пальцами уши, она выскочила из кухни. Куда она побежала?

Господи, почему они до сих пор не едут?

Он всерьез был обеспокоен нервным состоянием дочки и хотел отправиться на поиски, но в то же время боялся оставить без присмотра Клер, а в голове крутилась одна мысль: Кесс. Он не имел права! Только не ребенка! Что бы там ни было, за что же…

Господи, ребенка-то за что?

Полтора года назад, весной, он чуть было не ушел к другой женщине. Она была очень симпатична и мила, а главное — подвернулась ему в тот момент, когда он уже было решил, что в его жизни не осталось ничего, кроме работы и ответственности перед Сарой и Клер. Старая как мир история, и ему следовало быть хоть чуточку поумнее. Она сказала, что готова уйти от мужа, но ей надо немного пожить одной, чтобы все хорошенько обдумать… Иными словами, это означало, что между ними все кончено. Но он, как последний дурак, успел объявить Клер, что они расстаются.

Рождением второго ребенка они хотели зачеркнуть прошлое. Он даже присутствовал при родах. Все четыре часа, пока продолжались схватки, он простоял рядом с Клер, и она изо всех сил сжимала его руку при очередном приступе, а потом отпускала, тяжело и трудно дыша. Оболочка плода оказалась слишком плотной, и доктору пришлось проколоть ее, прежде чем хлынули воды, залив простыню. Потом врач сделал Клер два обезболивающих укола, и медсестры увезли ее в родильную палату.

Они с доктором переоделись в стерильные халаты, шапочки, специальные бахилы, повязали марлевые повязки и вошли в ярко освещенное, резко пахнущее антисептиком помещение. Он сел на стул у ее изголовья. В специально установленном зеркале он мог видеть весь процесс появления ребенка на свет. Плотная марлевая повязка на лице затрудняла дыхание; ему стало жарко. Медсестра раскладывала на подносе инструменты, доктор шутил о том, как, наверное, удивится малыш, оказавшись в совсем ином мире. Он нервно смеялся. Клер было трудно, и доктор хирургическими ножницами сделал разрез. Хлынула кровь, и только после этого в промежности показалась розоватая головка, покрытая темными волосиками. Клер, задыхаясь, стонала: “Давай, малыш, давай, ну же!”, и малыш мало-помалу продвигался вперед. Доктор помог пройти одному плечику, затем другому…

Он помнил, как томительно тянулись долгие минуты ожидания, как он уговаривал себя, что все должно быть хорошо, помнил подбадривающий голос акушерки: “Ну давай, парнишка!” и его собственный возглас: “Нет, это может быть девочка!” и чувство облегчения, когда ребенок наконец выскользнул в подставленные ладони доктора и издал слабый, какой-то скрипучий писк — складненький мальчик, тельце его еще было покрыто материнской кровью и какой-то коричневатой слизью. Толстая пуповина с голубовато-черными венами соединяла его с Клер, но еще одно сокращение матки — и гладкий скользкий красный послед тоже выпал наружу…

А вот теперь Итен мертвый лежал на руках матери.

Потому что Кесс убил его. До сих пор это не укладывалось в голове.

Каждый раз, как только он отворачивался от окна и видел, как Клер обнимает ребенка, касаясь распущенными черными волосами его лица, новая волна потрясения, и обиды, и бессильной злости накатывала на него и заставляла сжиматься все внутри.

Сказав “а”, вы обязаны сказать “б”, — вещал Кесс. — Начав с одного, вам придется уничтожить их всех, убить зло в зародыше и выкорчевать все его побеги. Вот в этих папках — досье на сто пятьдесят тысяч тех, кто известен своими симпатиями к коммунистам. Вы можете гордиться — вы первый из посторонних, кому я это показываю. Часть из них — безвредная шушера, но большинство довольно активны, а кое-кто к тому же занимает весьма высокие посты. Стоит мне отдать приказ — и в течение трех часов с ними будет покончено. А затем настанет очередь их семей.

Нет, произнес он про себя и потряс головой, чтобы прогнать дурные мысли. Нет. Только не ребенка. Он попытался переключиться, вспомнил, что с утра не выпил кофе, и ужаснулся. Ведь он был готов уже долить молока в чашку, и только странное поведение кошки отвлекло его от этого занятия; Господи, он был на волосок от гибели! Один глоток — и он был бы мертв, так же, как Итен. Его передернуло от страха. Воображение живо нарисовало ему картину собственной смерти — труп, навалившийся на стол, в смертельном расслаблении мышц обделавшийся мочой и фекалиями… Через пару дней его бы уложили в гроб и похоронили… А может и нет, если Сара и Клер тоже успели бы выпить молока — кто знает, кому и когда пришло бы в голову зайти к ним проведать, что случилось. Так бы и разлагались они все вместе в своем доме, как в могиле.

Сердце зашлось от страха и гулкими ударами отдавалось в горле.

Сара. Он услышал ее торопливые шаги по ковровой лестнице со второго этажа и подошел к дверному проему в тот момент, когда она уже спустилась и собиралась проскользнуть мимо него в гостиную.

— Где ты была, моя хорошая? — мягко произнес он, загораживая ей путь.

— В ванной. — Она беспокойно выглядывала что-то у него за спиной, пытаясь пройти.

— А что у тебя в руке?

— Аспирин.

— Зачем?

— Для Итена.

От ее наивной уверенности в том, что таблетки помогут ее маленькому братику, если она поспешит, горечью свело скулы. Ему пришлось крепко зажмуриться, чтобы взять себя в руки.

— Не надо, милая, — хрипло произнес он.

— Ну может, он не совсем умер? Вдруг таблетки помогут.

— Нет, милая. — Он уже не мог говорить, горло душили спазмы.

— Тогда я дам их маме!

Это было уже слишком. Нервы не выдержали.

— О Боже, — закричал он, — ну почему ты никогда меня не слушаешься! Я же сказал — нет!

Глава 3

Машина “скорой помощи” затормозила у подъезда. С порога он крикнул быстро пересекающему залитый солнцем газон водителю:

— Почему вы ехали без сирены?

— А зачем? В это время машин немного…

— Но вы так долго добирались!

— Совсем не долго. Десять минут. Черт побери, это очень быстро, если учесть, что мы ехали через весь город.

Водитель, длинноволосый, с усами и бакенбардами, был молод. Коротко стриженный, с аккуратным пробором врач, следовавший за ним, казался еще моложе.

Господи, подумал он, неужели они не могли прислать кого-нибудь постарше?

Пока они шли через гостиную к кухне, он пытался объяснить им, что произошло. Увидев Клер, они застыли. На ее лице, еще больше осунувшемся, резко выступали скулы. Широко раскрытые глаза странно блестели. Она вздрогнула, увидев приближающегося врача, и изо всех сил прижала ребенка к. груди. Только совместными усилиями им удалось высвободить тельце из ее рук. Все это было ужасно.

Врач послушал, бьется ли сердце, потом посветил в зрачки, чтобы удостовериться в смерти.

— Он очень маленький, уже начал остывать, — зачем-то объяснил врач. — Лучше забрать его, чтобы она его не видела.

Но в тот момент, когда водитель собрался отнести тельце в машину. Клер дико вскрикнула и вцепилась в него.

— Помогите мне, — бросил доктор, крепко держа ее руку и протирая ваткой предплечье. В ноздри ударил резкий запах спирта. Борну было невыносимо мучительно удерживать вырывающуюся изо всех сил жену. Он повторял только как заведенный: “Клер… Пожалуйста, Клер…” Мелькнула мысль, что ее надо бы ударить, чтобы привести в чувство, но он понял, что сделать это не в состоянии.

Доктор резко ввел иглу. Клер дернулась так, что ему показалось — кожа прорвется, но все обошлось благополучно. Шприц уже был в руках врача. Потом они с трудом подняли ее и повели через гостиную в спальню. По дороге она цеплялась за все, что можно, и только повторяла: “Мой малыш, где мой малыш?”

Кое-как им удалось уложить ее на кровать, но Клер продолжала метаться и стонать, исступленно умоляя отдать ей ее ребенка. Через некоторое время она ослабела, повернулась на бок и заплакала, уткнувшись, лицом в ладони и поджав колени. Только теперь они отпустили ее.

— Успокойтесь, пожалуйста, — уговаривал ее врач. — Расслабьтесь и постарайтесь ни о чем не думать.

Он подошел к окну и поплотнее задернул шторы. Комната погрузилась в полумрак. Постель с утра была еще не убрана. Клер лежала на сбившихся простынях, не переставая, громко, в голос, плакала, прерываясь на секунду лишь для того, чтобы набрать воздуха. Дома она обычно носила старенькие джинсы, но в это утро одела оранжевую плиссированную юбку, которая сейчас задралась и обнажила бедро, обтянутое голубыми шелковыми трусиками. Он взглянул на доктора и в некотором смущении потянулся, чтобы одернуть юбку. Клер дернулась, чтобы избежать прикосновения его руки.

— Расслабьтесь, — повторил доктор. — Сейчас подействует снотворное. — Он наклонился, вслушиваясь в ее дыхание и всхлипы, потом медленно выпрямился. Кровь прилила к голове, и его тонкокожее светлое лицо покраснело. — Лекарство подействовало. Сейчас она уснет, — проговорил он, взъерошив пятерней волосы. — А вы как себя чувствуете?

— Не знаю, — хрипло откликнулся он. В горле пересохло. — Кажется, ничего. Да, думаю, все в порядке.

— Ну и хорошо, — кивнул доктор и вынул из своей сумки пластиковый пузырек с желтыми продолговатыми таблетками. — Вот, возьмите. Парочку примите сейчас и запейте стаканом воды. А эти две — перед сном. И одну дайте вашей дочери. Только пусть обязательно тоже запьет целым стаканом воды.

Он вспомнил о Саре. Куда она могла подеваться? Она спускалась вниз, а потом, когда приехала “скорая”, он ее больше не видел.

— Погодите, — спохватился он. — Вы не снотворное мне даете?

— Нет, разумеется. — Врач отвел взгляд. — С вами же все в порядке.

— Я совсем не хочу засыпать.

— Это просто успокаивающее. Честное слово. В крайнем случае, может слегка кружиться голова, так что лучше не садиться за руль и ни в коем случае не пить спиртного — свалитесь.

Клер едва слышно всхлипывала во сне.

— Я побуду здесь, пока она совсем не успокоится, — проговорил доктор. — А вы идите и примите таблетки.

Мужчина бросил взгляд на жену, потоптался в нерешительности и вышел из комнаты.

Глава 4

Он пересек холл и направился в ванную. Размышляя об отравленном молоке, он смотрел не отрываясь на стакан с водопроводной водой. Вода была мутноватой, как это часто бывает после нескольких дней проливных дождей. Мысль о яде не покидала его.

А что, если таблетки тоже отравлены? Нет, это сумасшествие. Если бы Кесс действительно решил поступить таким образом, он бы наверняка выбрал для этого кого-нибудь постарше, посолиднее, больше похожего на врача. Человек от Кесса назвал бы свое имя, для правдоподобия упомянул бы название больницы, из которой приехал. Но этот парень ничего не сказал, просто сразу принялся за работу.

Известковый привкус воды не дал возможности почувствовать вкус таблеток, если таковой и был. Он кинул их одну за другой в рот и судорожно, большими глотками, выпил стакан. Потом поставил его и несколько раз плеснул в лицо крупными пригоршнями холодную воду.

Он же знал, что за человек этот Кесс! Знал еще до того, как с ним встретился. Так что же, черт побери, нашло на него тогда?

Год назад, в декабре, трое лейтенантов Кесса были обвинены в попытке преднамеренного убийства. Это случилось в Хартфорде, штат Коннектикут. Они нацелились на сенатора, баллотирующегося на третий срок. Его выступление было широко разрекламировано прессой. Прямо под сценой, с которой он произносил свою речь, была установлена термическая мина, но взорвалась она в тот момент, когда сенатор спустился в зал, чтобы пообщаться с публикой. Осколками тяжело ранило восемь человек, сидевших в первых рядах. Эти лейтенанты принадлежали к трем коннектикутским филиалам организации Кесса и оказались вполне уважаемыми в обществе людьми. Один был полицейским, другой — пожарником, третий — преподавателем ботаники. Через день был обстрелян из минометов молодежный негритянский лагерь в штате Нью-Йорк. Множество юношей и девушек погибли от осколков, троих буквально разнесло на куски от прямых попаданий, еще несколько сгорели в пламени пожара, охватившего помещение. Все произошло за какие-нибудь четверть часа. Ближе к ночи полиция обнаружила уединенный охотничий домик, использовавшийся людьми Кесса как учебный центр. Полицейские арестовали пятерых лейтенантов и захватили восемь пулеметов, три базуки, два миномета, противотанковое реактивное ружье, два автоматических карабина “браунинг”, восемь радиостанций, множество пистолетов, охотничьих ружей, дробовиков и десять тысяч патронов.

Оба раза Кесс всячески отрицал свою причастность к этим событиям. Он изображал негодование и потрясение случившимся. Но через неделю, под Рождество, полиция нагрянула и в его дом в Провиденсе, штат Ред-Айленд, где обнаружила двенадцать незарегистрированных автоматов “томпсон” и два ящика гранат. Его обвинили в нарушении федерального закона об огнестрельном оружии и в организации заговора с целью нападения на арсенал Национальной гвардии штата Иллинойс.

А теперь, в сентябре, стоя в собственной ванной с мокрым от воды лицом, он вспоминал, как приник к телевизору, когда шел репортаж об аресте Кесса. Ему хотелось взглянуть этому человеку в лицо — но его не показали. Он вспоминал и о том, сколько усилий он приложил позже, чтобы встретиться с Кессом лично, и вдруг снова подумал об Итене, но постарался взять себя в руки.

Схватив полотенце, он сильно, до боли, растер лицо. Все, что угодно, но только не думать об этом! Надо чем-нибудь заняться. Но чем?

Кстати, где же Сара? Надо найти ее немедленно, узнать, как она себя чувствует.

Искал он недолго. Девочка была в своей комнате. Она сидела на кровати, прислонившись к спинке. При его появлении она постаралась сделать вид, что читает. Но книжку она держала вверх ногами.

— У меня есть для тебя дело, — произнес он. Она перевернула страницу.

— Мама тоже умрёт? — тихо проговорила Сара, не отрываясь от книжки.

Ему пришлось снова крепко зажмуриться, прежде чем ответить.

— Нет, но она очень плохо себя чувствует, и мы должны постараться ей помочь. Об этом я и хотел бы попросить тебя.

Боль в глазах немного прошла, и он смог посмотреть на дочь. Та отложила книгу и, прищурившись, взглянула ему в лицо.

— Маме было больно; когда доктор делал укол?

— Не очень. — Он почувствовал, что к горлу подступает очередной спазм, и заторопился. — Солнышко мое, сейчас врач выйдет из спальни, и я думаю, маме было бы очень хорошо, если бы ты пошла к ней, укрыла одеялом и полежала с ней. Пока она спит, но когда проснется, очень нужно, чтобы кто-нибудь из нас был рядом и смог оказать ей что-нибудь хорошее. Ты сможешь это сделать ради нее?

Она грустно кивнула.

— Ты кричал на меня… и толкнул…

— Я знаю. Прости меня, пожалуйста.

Глава 5

Они стояли у входной двери на солнце и внимательно смотрели, как он спускается по лестнице, цепляясь за перила. Один — широкозадый, высокий, другой — худощавый и пониже ростом. Оба с полицейскими значками на груди.

Он назвал им свое имя — Рубен Борн — и провел на кухню.

— Меня зовут Вебстер, — сказал высокий. — А это — Форд. Вы знаете, что это за яд?

Сидя за столом, он отвечал на вопросы толстозадого, пока тощий разглядывал подсохшие лужицы молока и осколки разбитой бутылочки на полу.

— Нет, не знаю. — Он подумал, что имена полицейских что-то смутно напоминают ему, но не смог сосредоточиться. Наверное, сказываются таблетки.

— Хорошо. Вы можете сказать, каким образом яд мог попасть ребенку?

— Могу. Он был в молоке, которое принесли сегодня утром.

— В молоке? — недоверчиво переспросил Вебстер и коротко переглянулся с Фордом.

— Да, в молоке. Наша кошка тоже умерла от этого. Я положил ее там, у лестницы в подвал. — Таблетки явно начали действовать. По крайней мере, собственный голос он уже слышал откуда-то издалека.

Форд поднялся и, осторожно переступая через осколки и лужицы, пошел взглянуть на кошку. Ему показалось, что полицейский идет очень медленно, и отвернулся. Со своего места за столом он мог видеть сквозь большое окно гостиной машину “скорой помощи”, которая отъехала от входа и теперь стояла на обочине, между двух елей. Он даже мог разглядеть длинноволосого водителя за рулем.

— Мистер Борн, я задал вам вопрос, — услышал он голос Вебстера. — Я спрашиваю: есть ли у вас предположения, как яд мог попасть в молоко?

— Кесс, — равнодушно бросил он, все еще рассматривая “скорую помощь”. Занавеска на одном из окон машины сбилась, и за ней угадывался какой-то небольшой предмет, но он не был уверен, что это Итен. Он даже представил себе белые, жестко накрахмаленные простыни, на которые уложили ребенка, но ничего не почувствовал при этом.

— Что значит Кесс?

— Это сделал человек по фамилии Кесс.

— Вы знаете этого человека? Вы уверены, что именно он это сделал?

— Не лично. Я хочу сказать, что знаю его, но не думаю, что лично он это сделал. Скорее всего, он приказал кому-то. Я встречался с ним в этом году, когда писал статью… — Собственный голос звучал все глуше; у него не оставалось сил, чтобы продолжать связный разговор.

— Мистер Борн, пожалуйста, посмотрите на меня! — окликнул его Вебстер.

Он с трудом повернулся к полицейскому.

— Что вы имели в виду, когда сказали, что писали статью?

— Я писатель.

— Серьезно? — заинтересованно произнес от двери Форд. Это было его первое слово в доме. — А что вы пишете? Может, мне попадалось что-нибудь?

— Романы. Рассказы. — На подробные объяснения не было сил. Итен умер из-за его писанины. Но это тоже не объяснить. Он отделался дежурной фразой, которую обычно говорил незнакомым людям, когда они спрашивали о его работе. — Три года назад мне повезло с одним романом. Он едва не попал в список бестселлеров и по нему сняли фильм. — Он сказал название.

— Жаль. Должно быть, я пропустил его, — откликнулся Форд.Вебстер оглядел кухню и гостиную. Кирпичные стены, обшитые дубовыми панелями, свидетельствовали, что гонораров Борну хватило не только на покупку, но и на реставрацию своего жилища. Дом словно сошел со старинных фотографий, всем своим основательным видом показывая, что строился давно и с расчетом не на одно поколение. Наверняка Вебстер подумал — да, парень, тебе действительно повезло!

— Так что вы говорили о статье? — вернулся он к делу.

— Когда у меня не ладится с книгой, я иногда оставляю ее и пытаюсь написать какую-нибудь статью. В декабре я услышал о Кессе, то, что я узнал, заинтересовало меня, и я решил написать о нем.

— А кто такой этот тип? — спросил Форд.

Но рассказать об этом он уже был решительно не способен. Он чувствовал, что голова пошла кругом, а когда усилием воли попытался остановить кружение, кухня поплыла перед глазами. Он пошатнулся, с трудом встал и двинулся по мягкому глубокому ковру в гостиную к книжным полкам.

— В чем дело? — обеспокоился Вебстер. — Что вы делаете?

— Сейчас я вам ее дам, — ответил Борн, размышляя, сумеет ли вернуться обратно на кухню. Он раскрыл журнал. — Вот эта статья. В ней все сказано.

Глава 6

Чемелек — штаб-квартира организации Кесса, его командный пункт. Он расположен на огромном пустыре на окраине Провиденса — столицы штата Род-Айленд — и представляет собой большое темно-серое приземистое одноэтажное здание без окон. По периметру оно обнесено высоким забором с колючей проволокой, по которой пропущен электрический ток. Здание постоянно патрулируется вооруженной охраной.

Компания Кесса занимается производством химического и электронного оборудования незначительной степени субсидируется различными крупными американскими корпорациями. Дело в том, что Кесс с самого начала запретил деятельность профсоюзов на своих предприятиях. Его сторонники также принимают участие в финансировании производства, поскольку кровно заинтересованы в.свобод-ном доступе к продукции такого рода. Она нужна им для создания современных взрывчатых устройств, которые они планируют применять в случае чрезвычайных ситуаций, а также для ведения химической и электронной войны с потенциальным агрессором.

Компания была создана Кессом в 1965 году на базе двух обанкротившихся предприятий. Кесс обвинил в банкротстве государство, которое, по его мнению, вынудило заказчиков отказаться от возобновления контрактов. Это заявление — всего лишь следствие, а отнюдь не причина разногласий Кесса с правительством.

В сорок пятом году Кесс служил в американских войсках, которые вели боевые действия на территории Германии. Ему тогда было двадцать лет, в политике он совершенно не разбирался, но ему не понравилось, что американцы получили приказ остановиться, в то время как русские продолжали наступление. Переживая за гибель своих друзей, он во всеуслышание настаивал, чтобы Америка захватила всю Германию. Ему посоветовали держать свое мнение при себе, а когда он не внял этому, был уволен из армии с диагнозом агрессивной паранойи.

В 1963 году Кесс и пятеро его друзей отправились охотиться на оленей на север Мичигана. В лесу их кто-то по ошибке обстрелял. Судя по всему, ситуация показалась им увлекательной. Они обнаружили незадачливого охотника, подкрались и открыли стрельбу — не на поражение, а на испуг. Целый день они гоняли его, пока тот с дикими воплями, бросив оружие, не убежал из леса. Больше всего им понравилось то, что они, оказывается, даже спустя много лет после войны сохранили присутствие духа под огнем, не растеряли боевых навыков и вообще выполнили все отлично. Они решили, что, если Америка когда-нибудь подвергнется нападению — а это, по их мнению, было вполне возможно, — они еще сумеют неплохо драться.

Вечером, хорошо выпив и вспомнив свои военные подвиги, они так увлеклись этой идеей, что стали думать о ее реальном осуществлении — о том, как устроят лагерь в горах, будут жить в лесу, совершать партизанские вылазки, уничтожая патрули, военные склады и все такое прочее, и снова скрываться в лесах, уходя от преследования. В идеале, разумеется, врагу не должно быть позволено даже приблизиться к берегам Америки, но для этого требуется тщательная военная подготовка. Правительство же, на их взгляд, слишком слабо и не в состоянии сделать этого, потому что в нем окопались враги и их сообщники.

Кесс даже предложил название для их организации — “Защитники Республики”…

— Ваша жена успокоилась и заснула, — внезапно услышал Борн голос врача. Тот стоял в дверном проеме, снова с идеальным пробором на голове. Мягкий ковер в гостиной заглушил его шаги. — Она должна проснуться около шести. Несмотря ни на что, постарайтесь ее покормить. Хотя бы немного бульона. Если увидите, что она по-прежнему агрессивна, дайте еще пару таблеток. А ваша нога сильно болит?

— Моя нога? — удивленно переспросил Борн и опустил взгляд. Было такое ощущение, что он смотрит в перевернутый бинокль. Пришлось сделать усилие, чтобы не упасть. Ноготь большого пальца на правой ноге был наполовину сорван; под ним запеклась кровь. Может, из-за таблеток, но боли он совершенно не чувствовал. — Я даже не заметил, — ответил он; — Наверное, за что-то зацепился, когда пытался удержать Клер. Ничего страшного. Я сам займусь этим, когда вы уедете. По крайней мере, будет хоть какое-нибудь дело, чтобы отвлечься.

— Нужно будет произвести вскрытие.

Фраза доктора застала его врасплох. Он с трудом переключился и тут же представил, как хирург разрезает маленькую грудку Итона, раздвигает ребра, вынимает какие-то органы…

— Хорошо, разумеется, — ответил он, быстро переведя взгляд на таблетки в своей руке, чтобы отогнать кошмарный образ. — Вы обманули меня с этими таблетками!

— Но они же помогли вам расслабиться?

— Да, если желание свалиться со стула можно назвать помощью.

Врач взял свою сумку, собираясь уходить.

— Доктор, можно вас на минутку? — произнес Вебстер.

— Да, разумеется.

— Только не здесь.

Борн был озадачен, когда Вебстер встал и направился с врачом через всю гостиную в холл, скрывшись из виду. Полицейский старался говорить очень тихо, но все-таки Борн смог разобрать слова и уже на второй фразе понял, в чем дело.

— Не сомневаюсь, что вы проведете тщательное обследование тела, доктор. Но проблема в том, что вы унесли его раньше, чем я смог осмотреть его и сфотографировать. Поэтому буду откровенен — я хочу знать, есть ли на теле ребенка следы побоев. Наш человек будет при вскрытии, мы займемся и кошкой… Мы вас, естественно, ни в чем не подозреваем, но все это выглядит так странно, что я предпочитаю перестраховаться, чтобы ничего не упустить…

Слушая Вебстера, Борн неотрывно смотрел на второго полицейского. Тот с озабоченным видом в десятый раз внимательно разглядывал пол, лужицы молока и каждый осколок бутылочки, словно надеялся найти там нечто важное. Наконец он догадался достать сигареты и, обрадованный тем, что может нарушить молчание, предложил Борну закурить. Не дождавшись ответа, он произнес:

— Послушайте, Вебстер не имеет в виду ничего плохого. Честное слово. Просто у него такая манера. Последний раз он проявил снисходительность десять лет назад. У одного типа была изнасилована и убита восьмилетняя дочь. Вебстер сидел с ним и переживал случившееся. Этот тип решил, что виноват один парень, школьник. И как только Вебстер уехал, он взял дробовик и пошел его искать. Он нашел его раньше, чем полиция, и разнес ему череп. Это, конечно, ужасно, но позже выяснилось, что Вебстер зря поверил этому типу — тот ошибся и паренек был ни в чем не виноват.

— Но я-то ни в чем не ошибся!

— Я не об этом! Послушайте…

Но в этот момент в коридоре хлопнула входная дверь, и на пороге кухни появился Вебстер.

— Вы напрасно беспокоитесь о синяках, — резко проговорил Борн. — У меня нет привычки бить пятимесячных младенцев.

— Вы слышали наш разговор?

— Так же, как вас сейчас.

— Что ж, прошу меня извинить.

— Да, вам следует просить об этом!

— Я прошу прощения за то, что вы стали невольным свидетелем разговора, а не за то, как я делаю свою работу. Я не хотел вас беспокоить, но уж коли так вышло, скажу откровенно: яд в молоке — это нечто новенькое для меня. Дело в том, что мне известно несколько случаев, когда малышам как бы случайно попадали в руки емкости с химикатами, или мебельный лак, или еще что-нибудь в таком роде. Но при обследовании обнаруживалось, что это никакая не случайность, потому что родители-садисты выламывали ребенку суставы, избивали, а потом совали в рот какую-нибудь отраву, по глупости надеясь, что мы не обратим внимание на синяки… Вот вы говорите, что виноват этот Кесс; у меня нет оснований не доверять вам. Но я должен изучить этот случай со всех сторон. Вы бы сами посчитали меня халтурщиком, если бы я этого не сделал. Пуля, нож — это обычное дело, нам не привыкать, Но у меня самого двое детишек, и когда я слышу, что ребенка отравили молоком, у меня это не укладывается в голове!

Глава 7

Машина “скорой помощи” уехала. Люди из медицинской лаборатории, полицейский фотограф, специалист по дактилоскопии, сделав свое дело, тоже уехали. Борн с двумя полицейскими вышел на залитую солнцем веранду. На противоположной стороне улицы стояло несколько женщин, оживленно обсуждая происшедшее. Форд держал в руках два пластиковых мешка: в одном — осколки бутылки со следами молока, в другом — труп кошки. Вебстер протянул свою визитную карточку.

Борн еще раз пытался вспомнить, откуда ему знакомы их имена. Палец на ноге болел так, словно в него только что воткнули нож. Наконец его осенило. Ну конечно же! Вебстер и Форд. Драматурги елизаветинской эпохи. Кажется, последнюю фразу он произнес вслух.

— Что? — переспросил Вебстер.

— Нет-нет, ничего. Это все из-за таблеток, которые дал мне доктор.

— Думаю, вам лучше прилечь.

— Я так и сделаю. — Он попытался улыбкой скрыть свое состояние, но на самом деле встревожился не на шутку. Если он не в силах даже контролировать свою речь, как он сможет позаботиться о Саре и Клер, когда та проснется? Глаза его тоже беспокоили. Перед этим вся кухня виделась словно в сером тумане, а теперь, на солнце, глаза ломило так, что хотелось зажмуриться. Голова кружилась, и ему пришлось опереться на поручни веранды, пока полицейские садились в машину и отъезжали от дома. Тут же зазвонил телефон.

Дверь в дом оставалась открытой; он поспешил к ближайшему аппарату в холле, чтобы снять трубку прежде, чем они разбудят жену или дочку.

— Алло, — произнес он, тяжело опускаясь на табурет.

— Ага, копы уже отвалили! — раздался хриплый, грубый голос. Страх охватил его с новой силой. — Но нам наплевать, отвалили они или нет, потому что мы все равно до тебя доберемся, можешь не сомневаться!

— Что? — воскликнул он, непроизвольно вскочив на ноги. — Кто это?

— Ну, скажем, это друг твоего друга, хотя вы не такие уж и друзья, так ведь? Я вижу, твоего младшенького уже увезли. Все правильно; Об остальных можешь не беспокоиться, с ними мы тоже разберемся раньше, чем копы шевельнут своей задницей…

Слова застряли у него в горле. Он хотел крикнуть — Нет, хватит, остановитесь! Ради Бога, не надо никого больше убивать! — но в трубке уже звучали короткие гудки отбоя.

Глава 8

Он опустился на табурет и долго сидел так, не в силах даже положить трубку на рычаг. Просто сидел и слушал короткие гудки. Его знобило; руки дрожали, страшная, слабость ударила в колени. Он даже не был уверен, что в состоянии встать. В ушах продолжал звучать хриплый, грубый голос. Непонятно почему, но интонация особенно напугала его. Озноб сменился испариной. Господи, как же он узнал, что Итена увезли, и полиция уехала? Откуда он звонил? Судя по всему, откуда-то поблизости. Но на улице нет ни одного телефона-автомата. Он был за углом? Или в каком-нибудь из соседних домов?

Входная дверь по-прежнему была открыта. Со своего места он мог видеть улицу и даже женщин на другой стороне, которые до сих пор не разошлись и оживленно беседовали, поглядывая в его сторону.

Хватит. Это уже слишком. Он сделал над собой усилие и встал, чтобы запереть дверь.

Нет, среди соседей не могло быть убийцы. В этом он был уверен — он знал их всех и со многими поддерживал дружеские отношения. И даже тот старикан не способен на такое. Но снова всплыл хриплый голос, и он вспомнил слова Кесса:

Мы не одиноки. Таких организаций, как наша, десятки. Только в наших рядах — двадцать тысяч подготовленных бойцов и еще двадцать — в резерве. А если посчитать всех наших сторонников по стране — это окажется не намного меньше, чем все военно-морские силы США, Это почти двести сорок тысяч. Наши люди есть везде — в промышленности, в правительстве, в правоохранительных органах, в армии. Парень, у которого вы купили свой автомобиль, или ваш тихий, незаметный, сосед — любой их них на самом деле может оказаться одним из нас.

Он так и стоял, прислонившись к закрытой двери, когда увидел, что по лестнице спускается Сара. На ее лице было написано страдание.

— Папа, меня тошнит, — проговорила она, держась за живот.

— Тебе плохо? — поспешил он к ней.

— Да… Меня сейчас вырвет…

Он тут же с яростью подумал о таблетках, которые дал врач, но постарался взять себя в руки. Все правильно, они могут вызвать тошноту. Господи, а может, он был прав, и этот врач послан Кессом, а в таблетках просто яд замедленного действия — чтобы преступник успел скрыться?

Нет, нельзя поддаваться панике, произнес он про себя, посмотрев на беспомощно-жалкое лицо Сары. Яд замедленного действия — абсурд, потому что можно успеть найти противоядие.

Правильно.

А может, он ошибается?

Да нет, все верно.

— Не волнуйся, — Он постарался придать уверенность голосу. — Пойдем. Сейчас вытошнит, и тебе станет легче. — Он обнял ее за плечи, отвел в ванную и поднял крышку унитаза. — Давай, не бойся! Встань на коленки и закрой глаза. И сразу все пройдет… Я тебя подержу.

Он подождал немного, но она вдруг повернула голову и тихо спросила дрожащим голосом:

— Папа! А со мной тоже случится то, о чем говорила мама?

— Что случится, моя хорошая? Я не понимаю, о чем ты.

— Ну то же, что с Самантой, потому что ей было шестнадцать лет. Ведь мама так сказала?

Он даже сразу не сообразил. Столько времени и событий прошло с тех пор…

— Ты имеешь в виду сердечный приступ?

— Да. Когда мне исполнится шестнадцать.

— Сара, ты знаешь, что Саманту отравили? Ты должна это хорошенько понять и ничего не брать в рот без моего разрешения.

— Но когда мне исполнится шестнадцать, со мной случится то же самое?

— Да нет конечно же, глупышка. Кошки — это не люди. Для кошки шестнадцать — это как для человека восемьдесят.

— Значит, даже с тобой это не скоро случится? Он обнял ее за плечи и поцеловал в макушку.

— Конечно, солнышко. Надеюсь, господь Бог даст мне еще возможность пожить с вами со всеми…

Сара, все еще на коленях, не обратила внимания на его слова.

— Папа!

— Что, милая?

— Итен с Самантой уже в раю?

Наконец-то он сообразил, в чем дело. Он медленно повернул ее лицом к себе.

— Сара, можно у тебя кое-что спросить?

Она промолчала.

— Слушай, тебя правда тошнит? Или тебе просто не хочется быть одной? Ты понимаешь, что происходит, и тебе страшно, да? Она опустила голову.

— Ну а почему ты мне просто не сказала об этом? Мы можем с тобой поговорить о чем угодно. Ты меня так напугала, я решил, что ты заболела.

Девочка не откликнулась.

— Послушай, уверяю тебя, ничего страшного не происходит. Я вот что тебе скажу. Давай вернемся к маме, ты еще полежишь с ней, а я посижу рядом. Хорошо?

Только теперь она подняла голову и взглянула на него.

На самом деле ему надо было пойти позвонить Вебстеру и рассказать о телефонном звонке. Может быть, Вебстер прикажет устроить обыск в близлежащих домах, может, еще что-нибудь сделает. Он и так оттягивал этот звонок сколько мог, рассчитав время, которое нужно Вебстеру, чтобы добраться до участка. Но больше ждать уже не было сил.

Он встал, разминая затекшие колени. Ему пришлось взять Сару за руку, чтобы вывести из ванной.

В полумраке спальни Клер, укрытая пушистым голубым одеялом, спала, свернувшись клубочком. Он почти не слышал ее дыхания. Подождав, пока Сара заберется к матери под одеяло, он наклонился поцеловать ребенка, и в этот момент опять громко зазвонил телефон.

Глава 9

Он замер.

— Папа, что случилось?

Застыв в склоненной позе, он слушал очередной звонок.

— Папа, почему ты не берешь трубку?

Господи, неужели это снова тот голос?

Телефон опять затрезвонил. А вдруг это Вебстер, который уже приехал в участок и хочет ему что-то сообщить?

А вдруг не он?

А если все-таки он? Он решился и снял трубку. И внутри все похолодело.

— Слушай, мать твою так! Если ты позвонишь копам, тебе уже ничто не поможет. Так и знай. Лучше подумай, кто будет следующим — твоя старшая? Или жена? А может, ты сам? У тебя еще есть время.

— Папочка, что с тобой? — воскликнула Сара. Он почувствовал, как заледенели пальцы и свело челюсти. Голос дрожал, когда он выдавил из себя:

— Подождите! Ради Бога, не вешайте трубку. Нам нужно поговорить. Умоляю вас! Так больше нельзя! Вы должны остановиться!

— Остановиться? Слушай, я скоро разочаруюсь в тебе. Говорили, ты неглупый малый. Ну, ты там книжки пишешь и так далее. Ты что, не понял, что нас уже ничто не остановит? Мы только начали!

— Нет! Послушайте меня! Скажите, что вы хотите. Пожалуйста. Я все сделаю. Только скажите. Деньги? Сколько вам нужно?

— Слушай, приятель! Ты и так уже сделал вполне достаточно. Впрочем, в одном ты мне можешь помочь.

— Чем же? Я все сделаю!

— В следующий раз побыстрее подходи к телефону. А то мне надоедает ждать.

В трубке раздались короткие гудки.

— Кто это был, папа? — беспокойно спросила Сара.

— Не знаю, солнышко. — Он постарался не выдать волнения.

— А почему ты так с ним разговаривал? — Она испуганно села в кровати.

Он не хотел ее пугать, но и отвечать не было сил. Сдерживая дрожь в руках, он положил трубку.

— Папа, но почему ты так странно с ним разговаривал? — не унималась дочь.

Он посмотрел на Клер. Ее длинные темные волосы разметались по подушке, закрывая половину лица. Потом — на Сару, светловолосую, с короткой стрижкой. У Клер были карие глаза и смуглый цвет лица, у Сары — беленькое лицо в веснушках и глаза голубые. Если посмотреть на них вместе — никто бы не догадался, что это мать и дочь. Его дочь и его жена.

Когда он чуть было не ушел от них, иногда он представлял себе, как упростилась бы его жизнь, если бы они вдруг погибли — например, в автомобильной катастрофе. Он ненавидел себя за такие мысли и полностью отдавал себе отчет, как страшно бы он переживал, если бы они действительно умерли… Но все-таки не он был бы причиной их гибели, а поэтому смог бы начать новую, другую жизнь. А сейчас он не видел смысла жить, если они погибнут:

— Не вылезай из кровати, — сказал он. — Я приказываю. Мне нужно позвонить. Я спущусь вниз, а ты оставайся тут.

Глава 10

Секретарша заученным тоном приветствовала его, сообщив, что Чемелек слушает и благодарит за звонок, но он прервал ее. Там, где он жил, было десять часов утра. В Чемелеке наступил полдень, и он боялся, что секретарша уйдет на перерыв.

— Я хочу передать сообщение Кессу. Она ответила осторожно и не сразу.

— Мне искренне жаль. Мистер Кесс больше не работает у нас.

— Я знаю, что он скрывается, но вы можете связаться с ним! — Рука, сжимавшая телефонную трубку, мгновенно вспотела.

— Нет, сэр. Я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Вы должны меня помнить! Мы с ним много общались восемь, нет, девять месяцев назад! Я просто прошу передать ему — передать, что звонил Рубен Борн и просил сказать, что я все понял. Что я и так уже достаточно наказан за свою ошибку, мой ребенок умер, и, Господи, пусть он остановится! Я нервничаю сейчас и испуган, ради Бога, не поймите, что я требую. Я просто прошу, передайте ему, пожалуйста, чтобы он оставил нас в покое!

— Мне действительно очень жаль, сэр. Я не могу понять, о чем вы говорите, и я ничего не могу для вас…

— Ради Бога, только не вешайте трубку!

— Всего доброго. Благодарю вас, что позвонили в Чемелек.

— Нет! Подождите!

Щелчок, и междугородная линия отключилась. Весь разговор продолжался не более полминуты. Ему показалось, что есть возможность спасти их всех, но не удалось даже толком объясниться — так резко все оборвалось.

“Господи, на что ты, дурак, надеялся? — произнес он про себя. — Неужели ты на самом деле верил, что тебе нужно всего лишь позвонить и попросить о милосердии?”

О милосердии — у Кесса!

Глава 11

— Совершенно ясно, что мы не в состоянии обыскать каждый дом на вашей улице, — возразил Вебстер. — Как только я попрошу санкции для этого, прокурор непременно поинтересуется, что именно я собираюсь найти. А что я ему отвечу? Что я ищу одного парня с хриплым голосом, который к тому же наверняка хрипит нарочно, чтобы его не узнали?

Они сидели в гостиной друг напротив друга: Борн — без сил откинувшись в кресле, Вебстер — на диване, наклонившись вперед.

— Даже если прокурор сойдет с ума и выдаст разрешение на проведение повального обыска, оформление ордеров займет слишком много времени. К тому моменту, когда мы сможем приступить к делу, звонивший скорее всего уберется подальше, если уже это не сделал. И если при нем были какие-нибудь улики — ружье, например, или яд, — они тоже исчезли. А кроме того, совершенно не обязательно, что он звонил из дома. Лично я склонен считать, что он пользовался машиной с радиотелефоном. Он узнал, что ваш сын мертв, потому что проехал мимо в тот момент, когда санитар выносил его в “скорую помощь”. И ему нетрудно было узнать, когда мы с Фордом покинули вас, если он просто сидел в автомобиле неподалеку.

Он слушал в полном отчаянии и автоматически в третий раз потянулся за сигаретой из пачки, предложенной Вебстером. Три недели назад он решил бросить курить. Теперь это не имело никакого значения. Он глубоко затянулся, надеясь, что табак хотя бы немного прояснит затуманенные мозги.

— Теперь о другом, — продолжил Вебстер. — О вашем намерении позвонить в полицию и его требовании этого не делать. Все это театральщина. Нетрудно догадаться, что вы обязательно позвоните мне после его первого звонка; нетрудно посчитать, сколько времени нам нужно, чтобы добраться до участка. Он просто угадал время, вот и все. Конечно, могло случиться и так, что вы бы связались со мной раньше; в таком случае второй звонок означал бы, что ваш телефон прослушивается.

— Если бы вы согласились со мной, то теперь, по крайней мере, мы бы знали, в каком направлении вести поиски, — слабо возразил Борн.

— Послушайте меня. Все это я мог бы рассказать вам и по телефону, не приезжая сюда. Мне просто хотелось посмотреть на вас и еще раз напомнить: искать его — моя забота, а не ваша. Единственное, что от вас требуется, — держать себя в руках.

— Черт побери, что это даст? Неужели вы не видите, в каком я состоянии! Предположим, мне удастся справиться с собой. Но это их никак не остановит!

— Почему “их”? Может быть, он один?

— Они всегда действуют группой. От восьми до двенадцати человек.

— Я запросил у ФБР список людей Кесса, которые могут действовать в нашем районе.

— Ерунда. У Кесса нет никаких списков. У него нет никаких бумаг. Все приказы он отдает устно через подчиненных. Даже если ФБР и знает несколько его людей в этих краях, установить непосредственную связь невозможно.

— Вы знаете о нем больше, чем мы. Вы правы, в феврале, когда ему было предъявлено обвинение, он скрылся. По одной версии, сейчас он в британской Вест-Индии, по другой — на Гавайях.

— А может, прямо здесь…

Вебстер пристально взглянул на него.

— Держите себя в руках. Для вашей безопасности уже сделано немало. Скоро прибудет наш человек, чтобы установить на телефон прослушивающее устройство. Если вам еще раз позвонят, мы сумеем определить номер. Форд поехал на ферму, с которой вы получаете молоко. Он все разузнает о том, кто привозит его. Скоро я получу результаты химического анализа, мы узнаем, что это за яд, а если повезет — то и где его взяли.

— В теплице.

Он слишком часто вмешивался в непосредственные обязанности Вебстера, и это уже стало раздражать собеседника.

— Я знаю, мистер Борн, — произнес он с нажимом. — Я обязательно это проверю.

После этого полицейский выдержал паузу, разглядывая ковер, и сменил тему.

— У меня была еще одна причина приехать к вам. Дело в том, что результаты медэкспертизы подтвердили отсутствие на теле мальчика следов насилия. Редкий случай, когда я ошибся. Приношу вам свои извинения.

— Естественно. Странно было бы наоборот.

Глава 12

На самом деле у Вебстера была и третья, самая главная причина для визита — подробнее узнать о Кессе.

— Все, что я прочитал, — очень интересно. Но не могли бы вы рассказать еще что-нибудь?

Борн докурил до самого фильтра, последний раз глубоко затянулся и, раздавил окурок в пепельнице.

— Хорошо. Когда охранник проводил меня в кабинет Кесса, первое, что мне бросилось в глаза — большой револьвер “магнум”, который лежал на столе, на стопке бумаг. Рядом, на промокашке, были рассыпаны патроны. Пепельницей служил обрезок гаубичной гильзы.

— Вы что, знакомы с оружием? Вы уверены, что это был “магнум”?

— Видите ли, когда я сажусь за книгу, я всегда тщательно изучаю необходимый мне материал. А уж такой крупный револьвер узнать несложно — самый большой, сорок четвертого калибра. Ну так вот. Кесс встал из-за стола, протянул руку и очень любезно попросил прощения, что заставил меня ждать с интервью.

— Но если он задолго до этого отказался встречаться с журналистами, почему он изменил свое решение и встретился с вами?

— Я полагаю, он уже подозревал, что ему будет предъявлено обвинение, и собирался уходить в подполье. В этом интервью он хотел сделать свое последнее публичное заявление. Думаю, что ему попались какие-то мои книги, и он решил, что именно я смогу представить его в лучшем свете. Так что все дело в книгах.

Борн внезапно подумал, что Вебстер неспроста заговорил обо всем этом. Наверное, Вебстер решил таким образом немного отвлечь его. Что ж, как бы то ни было, уловка удалась, и он чувствовал себя немного лучше. По крайней мере, не так одиноко. Он потянулся за очередной сигаретой и извиняющимся тоном произнес:

— Вы бы лучше прибрали их, а то я все выкурю!

— Я вообще не курю.

— А зачем носите?

— У меня всегда при себе пачка — для моих собеседников. Тактика Вебстера срабатывала — Борн даже улыбнулся. Он сделал глубокую затяжку и медленно выдохнул. Горло першило, во рту пересохло.

— Я пишу триллеры, — продолжил он. — В моих книгах главный мотив — преследование. А главный герой — одиночка, который вынужден скрываться от преследования и защищать себя. Кессу показалось это близким. Ему всегда хотелось перенестись куда-нибудь в прошлое, этак лет на тысяч тридцать назад, в тропики. Это его заветная мечта. Ну а в ближайшем будущем он спит и видит, как нападет враг, и тогда он уведет своих людей в горы, будет совершать опасные вылазки и скрываться от противника.

В этом и весь парадокс. Он увидел себя в моих книгах, поэтому вообразил, что я — его сторонник. Он дал мне интервью, а теперь мне самому уготована роль одного из моих персонажей. Разница лишь в том, что мои герой всегда знают, что им делать, а я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не наложить в штаны от страха.

— Разница и в другом: вы не одиноки. Человек, который приедет ставить ваш телефон на прослушивание, останется здесь и будет охранять вас. Весь район патрулируют полицейские машины; у них специальное задание — присматриваться к автомобилям, которые часто останавливаются или кружат по улицам. Рядом с вашим домом будет дежурить еще одна наша машина. Не волнуйтесь. Мы доберемся до них раньше, чем они до вас.

Борн почти поверил ему.

Но как только Вебстер поднялся с дивана и со словами “сигареты я вам оставляю” шагнул к выходу, весь страх вернулся к нему. И Борн ничего не мог с собой поделать.

— Простите, вы не могли бы немного подождать? — жалобно, почти как ребенок, произнес он. Вебстер изучающе оглядел его.

— В доме есть какое-нибудь оружие?

— Есть. Винтовка, пистолет и револьвер двадцать второго калибра.

— Вы умеете ими пользоваться?

— Мы с женой учились на курсах. Нам преподавал бывший морской пехотинец.

— Все ясно. Не трогайте их.

Он произнес это мягким тоном, но Борн расценил слова как пощечину.

— В книгах все по-другому, — продолжил Вебстер. — А это — жизнь, и я совсем не желаю, чтобы вы по ошибке подстрелили кого-нибудь из моих людей или просто постороннего человека. Вы служили в армии?

— Нет.

— Почему?

— Освобожден из-за учебы в колледже.

— Тем хуже для вас. Если вам придет в голову заняться преследованием одного из этих парней, вы быстро убедитесь, что описывать охоту на человека — это одно, а самому прицеливаться и спускать курок — совершенно другое! Вы можете случайно ранить себя или даже убить и таким образом решите за них их проблемы. Ну а помимо всего, из вашего двадцать второго калибра вообще никого убить нельзя.

Все это он и сам знал и даже написал об этом после того, как Кесс пригласил его осмотреть учебные классы Чемелека.

Вы доказали, что способны поражать мишени в тире, — говорил инструктор своим ученикам. — Но скоро вы убедитесь, что в реальной жизни все не так просто. Во-первых, живая мишень может выстрелить в ответ. Во-вторых, ваш противник не будет столь любезен, чтобы стоять и ждать, пока вы хорошенько прицелитесь.

На следующей неделе мы отправляемся на учения. Там вы почувствуете, что такое боевые условия. Вам придется стрелять по движущимся и скрытым мишеням. А пока почитайте инструкции о правилах ведения огня. Обратите внимание на первый раздел. Запомните: когда вы целитесь в человека, бегущего в гору, обычная ошибка — слишком низкий прицел. Он ведь все время поднимается выше траектории выстрела. Поэтому нужно стрелять с упреждением. Если вы хотите поразить его между лопаток — цельтесь в затылок.

Вебстер уже стоял у выхода.

— Пожалуйста, — глухо произнес Борн. — Вы не могли бы еще подождать?

— Зачем?

— Наверное, я схожу с ума, но этот ваш человек, который придет… Как я узнаю, что он — от вас? Дождитесь его, пожалуйста. Чтобы я уж точно был уверен…

Резко зазвонил телефон.

Борн вздрогнул. Спазмом схватило все внутренности. Он бросил взгляд на аппарат в холле, потом обернулся к Вебстеру. Тот уже широкими шагами пересек холл и поднял трубку.

— Алло, — произнес он спокойно. И замолчал, внимательно прислушиваясь. На лице полицейского не отражалось никаких эмоций. Борн подошел и стал рядом, нетерпеливо шепча:

— Кто это? Что они говорят?

Но Вебстер не отвечал. Через некоторое время он хмыкнул и аккуратно положил трубку.

— Что случилось? — повторил Борн.

— Ничего.

— Но вы так долго слушали! Что они сказали?

— Ничего. Просто кто-то дышал в трубку.

— Я по вашим глазам вижу, там было что-то еще!

— Я слышал только дыхание.

— Послушайте, речь идет о жизни моей семьи и о моей собственной! Вы не имеете права ничего утаивать от меня. Черт побери, да говорите же!

Вебстер помедлил немного, а потом произнес:

— Трудно сказать. Действительно кто-то просто дышал в трубку. Я сразу не смог разобрать, да и сейчас не очень уверен… Но мне кажется, это была женщина.

Глава 13

Доктор ошибся. В шесть вечера Клер не проснулась. Борн подтащил кресло к кровати, сел и долго разглядывал ее лицо в сумеречном свете спальни. Он слышал ее дыхание. Прошел час, но она все еще спала. В комнате с задернутыми шторами почти стемнело. Если она не проснется в половине восьмого, надо звонить врачу, решил он.

— Папа, я хочу есть, — услышал он голосок дочери. Сара стояла в дверях. Бедный ребенок, она уже несколько часов терпеливо ждала, не зная, чем себя занять. Она просила его поиграть с ней, но он отказался — не было сил. Он представил, как она одиноко сидела в своей спальне, и жалость кольнула сердце. Каково ей все это вынести!

— Ты знаешь, я, пожалуй, тоже немного голоден. Во всяком случае, поесть надо. Но я не могу сейчас пойти на кухню. Вдруг мама проснется, пока меня не будет.

Если она проснется, подумал он. Нет-нет, проснется. Обязательно.

Но что приготовить? Что в доме можно есть без опаски? Вероятно, какие-нибудь консервы. Например, гороховый суп с ветчиной. От этой мысли даже потекли слюнки.

— Я могу сварить суп, — предложила Сара.

— Это было бы замечательно, солнышко, — откликнулся он. — Но я не хочу, чтобы ты шла на кухню одна.

— Почему? — Она стояла, прислонившись к дверному косяку, едва доставая головой до выключателя. Пожалуй, придется ей все сказать как есть.

— Солнышко, послушай меня. Тебе, наверное; это трудно понять, но это очень важно, поэтому ты просто должна мне поверить. Один человек решил, что твой папа сделал ему плохое. И теперь его друзья хотят мне отомстить. Сделать плохо и мне, и тебе, и маме. Они уже так сделали с Итеном и Самантой.

— Убили их?

— Да.

— Почему?

— Я же тебе только что сказал.

— Нет, почему тот человек думает, что ты сделал ему плохое?

— Я написал кое-что о нем, и это ему не понравилось.

— А ты должен был это сделать?

— Тогда я считал, что должен. А сейчас…

А сейчас ты сомневаешься в этом, но, черт побери, именно сейчас не должно остаться места для сомнений. Иначе какой смысл было затевать все это дело, если оно стоило жизни Итена и, не исключено, может стоить жизни всем остальным…

И тем не менее, полной уверенности не было.

Клер пошевельнулась, тяжело вздохнула, пробормотала “отдайте моего сыночка” и снова затихла. Он оцепенел. Через несколько секунд он почувствовал, что от напряжения тело свело, словно судорогой. Он обернулся, но Сары уже не увидел.

Она поднялась по ступенькам и сообщила удивленно:

— Там внизу у телефона какой-то дяденька. Это был детектив, присланный для охраны. Но Борн сердито прикрикнул на дочь:

— Я же запретил тебе спускаться вниз! Почему ты не слушаешь?

— Я только на секундочку! — вздрогнула она и приготовилась заплакать.

— Немедленно ступай к себе и не смей выходить без моего разрешения!

Он уже пожалел о своих словах, увидев, как ребенок сник и низко опустил голову, и кинулся было просить прощения, но удержал себя. Несмотря ни на что, ей следует осознать всю серьезность ситуации и слушаться беспрекословно. Поэтому он пристально посмотрел на нее и добавил:

— Иди. Слышишь, что я сказал? Иди в свою комнату! Глубоко обиженная и жалкая, Сара вышла из спальни. В комнате уже совсем стемнело. Он сидел подле кровати, уставившись в пустоту невидящим взглядом, и только слушал, как жена тяжело вздыхает и беспокойно ворочается во сне. Наконец он не выдержал, встал, подошел к окну и отодвинул занавеску. Фонарь под домом не горел; это его встревожило. Он не помнил, чтобы такое случалось прежде. В машине, стоявшей неподалеку, вспыхнула спичка. Борн напрягся и инстинктивно сделал шаг в сторону. Огонек погас. Он пригляделся и различил полукруглый фонарь на крыше автомобиля. Значит, это полиция.

Тем не менее, он плотно задернул штору. Темнота давила. Он на ощупь добрался до маленького ночника и включил его. Слабенький желтоватый свет, не дающий четких теней. Повернувшись к кровати, он увидел, что Клер открыла глаза.

Взгляд был еще довольно бессмысленным.

Но, по крайней мере, она проснулась.

И постепенно начала приходить в себя.

— Рубен, — произнесла она и опустила веки. Ее губы распухли и потрескались. — Рубен, — повторила она, опять открыв глаза.

— Т-ш-ш-ш, — отозвался он. — Все в порядке. Просыпайся потихоньку. Доктор дал тебе снотворное, ты проспала весь день.

— Доктор? — пробормотала она, едва шевеля губами, и провела ладонями по лицу. Руки снова бессильно упали на грудь. — Какой доктор? Где Итен? У него есть чистые пеленки?

Рубен молча отвернулся к стене.

— О Господи, — выдохнула Клер. — Он же умер. Он застыл, не в силах шевельнуться, почти так же, когда увидел, что Итен сделал глоток, поперхнулся и замер…

— Как ты себя чувствуешь? — выдавил он.

— А как, по-твоему, я могу себя чувствовать?

— Врач сказал, что я должен покормить тебя супом.

— Не хочу никакого супа.

— Врач предупреждал меня об этом, но потребовал, чтобы ты обязательно хоть что-нибудь поела.

Клер лежала на спине с закрытыми глазами, скрестив руки на груди. Можно было подумать, что она умерла, и лишь подрагивание ресниц говорило, что это не так. С тяжелым чувством Борн встал, собираясь отправиться на кухню. Ему не хотелось оставлять её в таком состоянии, но и сидеть так, без дела, он больше не мог.

Когда он был уже у двери, сзади раздался неожиданно сильный возглас:

— Не приноси никакого молока!

Он замер на пороге и в открытую дверь увидел Сару — маленькую съежившуюся темную фигурку в темном холле.

— Что было в молоке? — требовательно спросила Клер. Помедлив, он обернулся.

— Отрава.

Она продолжала лежать наедине, не открывая глаз.

— Случайность или..?

— Ты имеешь в виду — подсыпали?

— Именно это я и имею в виду.

Он никак не мог понять ее реакции — ведь только что Клер была в полубессознательном состоянии.

— Это Кесс. Его люди.

— Из-за твоей статьи?

— Похоже, что так.

Клер медленно повернула голову. Он увидел ее невероятно расширившиеся зрачки.

— Ты убил Итена.

Он почувствовал, как Сара затаила дыхание.

— Нет, — произнес он тихо. — Это сделали люди Кесса.

— Не надо. Это ты убил Итена.

Наверное, это лекарство, подумал он. Таблетки сделали ей только хуже.

— Пожалуйста, Клер, прошу тебя, — повторил он. — Сара все слышит. Ты не понимаешь, что говоришь. Она заговорила громче.

— Я знала, что тебе не надо было писать это. Ты должен был понять, чем это грозит.

— Но я не написал ни слова о том, что Кесс мог бы запретить!

— Но написал не так, как ему бы хотелось. Вы же договаривались, ты помнишь?

Ему пришлось отвести взгляд.

— Разве он тебя не предупреждал? Не говорил, что если ты напишешь о нем так же, как прочие… — Клер судорожно вздохнула, — и представишь его психопатом, он убьет тебя?

Борн не ответил.

— Не говорил?!

— Но он скрылся, его разыскивают. У него хватает своих забот, разве я мог подумать, что он вспомнит обо мне?

— Ты убил моего ребенка. И я тебя предупреждаю — лучше не ложись спать. Если заснешь, я убью тебя. И да поможет мне Бог.

Глава 14

Вечер он коротал на первом этаже в гостиной. Читать он не мог. О том, чтобы писать, не могло быть и речи. Все время он думал, о телефоне, но когда в одиннадцать раздался звонок, это было так неожиданно, что он не сразу кинулся в холл, чтобы снять трубку. Главное, чтобы не успела подойти Клер. Этот хриплый голос может добить ее окончательно.

Полицейский, сидевший рядом с прослушивающим устройством, попытался успокоить его.

— Ну что вы так волнуетесь? Может, ничего особенного. Например, ваша матушка.

— Моя мать умерла два года назад, — бросил Борн, берясь за телефон.

Звонила подруга Клер. Но руки все равно дрожали.

— Клер плохо себя чувствует. Она перезвонит тебе завтра.

— Надеюсь, ничего серьезного?

— Она тебе позвонит, — повторил он.

В мозгу вспыхнула мысль: а что, если это она дышала в трубку, когда к телефону подходил Вебстер? Нет, разозлился он сам на себя. Прекрати. Ты сходишь с ума. Это же ее лучшая подруга.

И тем не менее, он не мог выбросить ее из головы.

— Вы плохо выглядите, — произнес Вебстер, входя наутро в дом.

Он привез с собой сменщика для охраны. Но и сам он выглядел неважно. Его широкоскулое лицо было бледным и уставшим, глаза потухшие, словно он провел бессонную ночь. Он даже не переоделся, и его серый костюм помялся.

— Мы обнаружили этиленгликоль, — сказал Вебстер. — Легче всего взять его не в теплице, как вы полагали, а в каком-нибудь гараже, потому что он применяется в антифризе и жидкостях для очистки стекол. Он сладковатый на вкус, поэтому распробовать его, например в молоке, очень трудно. Достаточно одной-двух капель… Найти источник, как вы понимаете, практически невозможно — сколько автомобилистов пользуется антифризом и жидкостью для стекол!

— И вы проделали весь этот путь в такую рань только для того, чтобы сообщить мне, что не в состоянии выявить преступника?

— По крайней мере, вы будете знать, что я ничего от вас не скрываю. Если вы слышите от меня неутешительные новости, то поверите и тогда, когда мне удастся сообщить что-нибудь обнадеживающее.

— В таком случае сообщите мне что-нибудь обнадеживающее, умоляю вас!

— В данный момент я не располагаю хорошими новостями, ФБР, как вы и предполагали, помочь не может. Человек, который привозил вам молоко, вне подозрений, но мы продолжаем наблюдать за ним. Он привез флягу в шесть утра — значит, у кого-то было достаточно времени, чтобы капнуть отравы… Вскрытие проведено, медицинская экспертиза закончена, так что вы можете взять тело вашего мальчика и обратиться к услугам агента.

Сначала Борн даже не понял, о чем речь. Лишь постепенно до него дошло, что Вебстер говорит о похоронах. До сих пор он не мог смириться с тем, что его ребенок мертв, а потому об этой процедуре даже не думал.

— Что с вами? — поинтересовался Вебстер, подозрительно вглядываясь ему в лицо. У Борна хватило сил только отмахнуться.

Как только Вебстер уехал, Борн позвонил в церковь.

— Извините, — ответил служитель. — Святые отцы на утренней мессе. Дом пастора откроется не раньше девяти утра.

Пришлось ждать. Борн закурил сигарету из новой пачки, которую сунул ему Вебстер. Запахло паленой тряпкой, к тому же она оказалась слишком туго набитой, и Борн, конечно же, перепугался бы, если бы не выкурил вчера такие же, любезно оставленные полицейским.

Вы берете несколько крупинок из этого пластикового пакета и засовываете в сигарету вашей жертве. Достаточно сделать одну затяжку, чтобы человека не стало.

Он привел эти слова Кесса в своей статье, не раскрывая подробностей. Да причем здесь подробности, мелькнула мысль.

Господи, осталось ли вообще что-нибудь в мире, не предназначенное для убийства?

Священник сказал, что похороны могут состояться через два дня. Борн раскрыл телефонный справочник и поискал номера телефонов похоронных бюро. Таких не оказалось; нужно было смотреть раздел “Распорядители похорон”. Правильно, подумал он. Конечно. Именно это мне и надо. Чертов распорядитель. Машинально он стал набирать номер, первый по списку, но остановился, снова вспомнив о Кессе. Не надо уж так подставляться. Разумеется, Кессу и его людям не составит большого труда выяснить, к услугам кого именно он обратился, но облегчать им задачу он не намерен. Борн выбрал предпоследний номер.

— Моему сыну пришлось делать обширное вскрытие, — сообщил он агенту. — Боюсь, что его нельзя будет положить в открытом гробу.

Голос в трубке был мягок и ровен, как у проповедника на радио.

— Но если вы этого хотите, сэр, мы сделаем все наилучшим образом.

Он задумался.

— Да, пожалуй; Так хочет моя жена. Я не могу сейчас приехать, чтобы выбрать гроб и все такое. Пожалуйста, подберите сами лучшее из того, что у вас есть.

— Разумеется, сэр. — Собеседник, кажется, был слегка удивлен. — Как вам угодно.

— А также я не смогу сам поехать в больницу и подписать бумаги. Поэтому вам придется привезти их ко мне домой, прежде чем вы получите тело.

Тот удивился еще больше.

— Да, сэр, конечно. Позвольте мне выразить вам самые искренние соболезнования в такой тяжелый для вас момент…

— Валяйте-валяйте…

Глава 15

Через час у дверей дома появился священник. Сутулый человек в запылившемся черном костюме с морщинистым лицом и реденькими седыми волосами, похожими на паутину, представился пастором. Борн никогда его раньше не видел, да и Клер не упоминала о пасторе, похожем на него.

Они расположились в гостиной, образуя треугольник, — сам Борн, священник и детектив у телефона.

Пастор долго извинялся за неожиданный визит, словно не хотел переходить к теме, ради которой пришел.

— Я уверен, что это совсем незначительная проблема, — произнес он, пристраиваясь на краешке дивана. — Но мы должны ее обсудить с вами. Вы не представляете, как мне не хотелось бы беспокоить вас в вашем горе. — Голос звучал приглушенно и неуверенно.

— О чем вы говорите? — не выдержал Борн, размышляя, не следует ли позвонить в приход, чтобы удостоверить личность этого священнослужителя. Детектив положил руку на бедро, поближе к кобуре, спрятанной под курткой.

— Не думаю, что это серьезно, — продолжал мямлить священник. — Конечно же, пустяки, но, понимаете, я стал проверять записи, это такое обычное дело… Вы ведь католик, мистер Борн, не так ли?

— Католик.

— А ваша семья?

— Тоже.

— Вы регулярно посещаете службы?

— Жена с дочерью ходят в церковь каждое воскресенье.

— А вы сами?

— Я не был там лет десять.

— И даже в Святую Пасху?

— Совершенно верно.

Священник на мгновение отвел глаза, словно увидел что-то непристойное. Прокашлявшись, он продолжил:

— Могу ли я спросить вас, почему это произошло?

— Там теперь служат мессу на английском и играют на гитарах.

— Многие из нас тоже сожалеют об этих изменениях, мистер Борн. Но, несмотря на это вам следовало бы исполнить свой долг христианина в день Пасхи, чтобы оставаться в лоне Церкви и позаботиться о спасении души. Вы неверующий?

— Да. — Борн почувствовал себя как на исповеди.

— Не верите в Церковь?

— Не верю в Бога. Простите меня, святой отец, но что вы хотели сказать?

— Пожалуй, я все уже понял. После того как я проверил все наши записи, я позвонил в другие приходы. Я узнал, что ваш сын родился здесь, однако нигде не обнаружил записи о его крещении…

Боже Всемогущий, ты послал своего Сына, чтобы спасти нас от рабства греха и даровать нам свободу, которой могут насладиться только Твои сыновья и дочери. Мы молимся сегодня за этого ребенка, которому придется вступить в мир со всеми его соблазнами и бороться с дьяволом во всех его проявлениях. Твой Сын умер и воскрес во имя спасения нашего. Пусть Его победа над грехом и смертью освободит этого ребенка от власти тьмы. Укрепи его милостью Божией и защити его на каждом шагу его жизненного пути. Через Господа нашего Иисуса Христа обращаемся к Тебе. Аминь.

Он догадался, в чем дело, и испугался за Клер. Невозможно даже представить, как ей сказать об этом. Принципиальность, черт бы ее побрал. Это все его дурацкая принципиальность…

— Да, ребенок не был крещен, — тихо произнес он. Теперь Борн не сомневался, что перед ним священник. Даже Кесс со своими людьми не мог бы додуматься до такого.

— Сын мой, была ли у вас для этого серьезная причина?

— Первые два месяца малыш был очень слаб, и мы боялись выходить с ним на улицу.

— Понимаю, но… Вы по телефону сказали, что ему было четыре, нет, пять месяцев… Без сомнения, он вполне окреп для того, чтобы его можно было принести в церковь.

— Я не хотел крестить его, потому что не был уверен, что хочу воспитать его католиком.

— Крещение не связано с вероисповеданием. Крещение дает каждому христианину надежду на спасение души — независимо от вероисповедания.

— Да, если верить.

— Но у вас не было права рисковать спасением его души во имя вашего неверия. Вы точно знаете, что никто не крестил младенца? Может быть, медсестра в больнице? Или ваша жена, пока он болел? Для этого ведь не нужен священник. Любой христианин может совершить обряд с помощью обычной воды.

Крещу тебя во имя Отца, Сына и Святого Духа.

— Нет, — ответил он. — Я уверен, что никто его не крестил.

— Это усложняет дело.

— Продолжайте. Впрочем, я и так знаю, что вы хотите сказать.

Пастор, скорее для проформы, произнес:

— Канон церкви запрещает служить заупокойную мессу по вашему сыну. Он также запрещает предавать его тело земле в освященном месте. Как младенец, он не мог еще совершить никакого греха, а потому избавлен от проклятья ада. Он успокоится в его преддверии и не испытает мук геенны огненной, но обречен на вечную муку оттого, что никогда не узрит славу Господню…

Глава 16

В сопровождении детективов в тот же вечер они поехали в дом ритуальных услуг. К этому времени он уже все рассказал Клер, в любой момент ожидая, что она устроит истерику, обрушится с обвинениями, может, даже ударит его, но она вообще никак не отреагировала. Она просто молчала, погруженная в себя, и казалось, что она просто не замечает, что происходит вокруг.

Один из полицейских сел с ними в машину, другой поехал сзади, контролируя обстановку; Добравшись до места, полицейские вышли, проверили сумеречную, густо усаженную деревьями аллею перед домом и только потом разрешили им войти в здание.

Внутри пол был устлан мягкими коврами; стены, задрапированные тяжелыми темно-красными портьерами, излучали приглушенный свет. Откуда-то из-под потолка лилась негромкая печальная мелодия электрооргана. Наверное, магнитофон, подумал Борн, чувствуя, как сдавило горло.

Он не хотел брать с собой Сару, но и оставлять ее дома, даже под охраной детектива, побоялся. Он захватил с собой несколько детских книжек, а по дороге купил бисквитов и молока в какой-то лавочке. По крайней мере, их можно есть без опаски. Он попросил служителя устроить ее где-нибудь в уголке.

— Но я хочу увидеть Итена, — возразила девочка. — Почему мне нельзя посмотреть на него?

— Потому что он будет не таким, каким ты привыкла его видеть.

— Он совсем изменился?

— Нет, но он не такой, как раньше.

Сара задумалась.

— Он стал похож на куклу?

Он вздрогнул.

— Tы этого боишься?

— Нет. Думаю, что не боюсь.

— Пожалуй, так он и будет выглядеть.

Девочка все еще продолжала размышлять над этим, когда служитель взял ее за руку и повел за собой. Один из охранников двинулся за ним, другой быстро осмотрел все помещения, постоянно оглядываясь на входную дверь.

Почти сразу же появился распорядитель. В черном отлично сшитом костюме, высокий, худощавый, седоволосый, он подошел тихо, словно едва касался ботинками ковра. Он был само сочувствие, но Борн уже в каждом незнакомом лице подозревал человека Кесса. Распорядитель бросил взгляд на детектива, застывшего у входа, и протянул руку Борну.

— Мистер Борн, примите наши искренние соболезнования. Рука на ощупь оказалась мягкой и теплой.

— Ваш сын находится там. Надеюсь, вам понравится, как мы все устроили.

Они прошли зал, миновали одну комнату, в углу которой стоял гроб; женщина в черном, сотрясаясь от глухих рыданий, обнимала тело молодого человека. Над ней стояла другая, растерянно приподняв руки, словно, не зная, следует ли ей дотронуться до плачущей, чтобы попытаться успокоить ее.

В следующей комнате был Итен. Борн почувствовал такой озноб, что с трудом заставил себя передвигать ноги. Охранник в расстегнутом пиджаке опередил их и расположился у двери так, чтобы можно было видеть, что происходит снаружи.

Траурная музыка звучала не переставая.

Гробик был сделан из благородного темного дуба. Похоже на дом, подумал Борн, только маленький, как игрушечный. Итен лежал на белом атласе, в голубых шерстяных Ползунках, самых лучших, что нашла в шкафу Клер, несколько часов перебирая все его вещички, чтобы отдать распорядителю.

Борн ошибся, сказав Саре, что Итен будет похож на куклу. Он был просто мертвым. Его еще неправильно загримировали, применив крем для замазывания морщин — как старику. Личико Итена и без того было гладким, поэтому выглядело сейчас как восковое. Такие крохотные, такие нежные черточки…

Борн отвернулся, зажмурившись, потом медленно, усилием воли заставил себя открыть глаза и смотреть, смотреть на это странное существо, которое когда-то было его сыном.

Клер не отрываясь глядела на малыша. Ее лицо под густой вуалью закаменело и резко постарело. Господи, почему она молчит, подумал Борн. Почему она не плачет, не рыдает, изливая в слезах ту муку, которая сжигает ее изнутри?

А сам? Ведь это твой сын. Сам-то ты почему не плачешь?

Он заказал венок из красных гвоздик. Умирающие цветы источали тошнотворный, сладковатый запах. Смерть. Всюду смерть.

Музыка звучала не умолкая.

Он резко встряхнул головой и отвернулся от гроба. Распорядитель все еще стоял рядом. Чего он ждет? — подумал Борн. Благодарности? За то, что он сделал с лицом Итена?

— Вас все устраивает? — произнес тот.

— Очень хороший гроб.

— Лучший из тех, что у нас есть, не сомневайтесь. Мы старались сделать все, что могли, для вашего сына. — Голос в помещении с коврами и тяжелыми драпировками звучал глухо, как издалека.

— Могу ли я предложить вам и вашей жене чашечку кофе? Борн моментально вспомнил о яде и отказался.

— А может, бокал вина или чего-нибудь покрепче? Иногда это помогает.

— Нет, благодарю вас.

— Если вам что-нибудь понадобится, дайте нам знать. — Распорядитель выглядел разочарованным. Медленно, мягкой походкой он направился к выходу.

В этот момент в дверь ввалился грузный мужчина с багровым лицом, и съехавшим набок галстуком. Никто и глазом не успел моргнуть, как охранник навалился на толстяка и неуловимым движением крутанул его лицом к стене, уперевшись пистолетом в спину.

— Боже ты мой! — воскликнул распорядитель. — Что это?

— В чем дело, черт побери! — попытался сопротивляться мужчина.

— Стоять! — прикрикнул на него детектив, профессионально обшаривая брюки, пояс и подмышки в поисках оружия. Потом выпрямился и резко спросил: — Что вам здесь нужно?

— Я ищу моего друга.

— Какого друга?

— Мой друг, он попал под поезд! Я пришел попрощаться с ним.

— Ах, вот в чем дело, — откликнулся распорядитель. — Вы ошиблись, это в другой комнате.

— Я пришел попрощаться с моим другом, — повторил толстяк. Детектив принюхался к нему и немного отступил.

— Ладно, пойдем посмотрим, где ваш друг. А заодно проверим, насколько вы пьяны.

— Нет, — внезапно воскликнул Борн. — Не уходите!

— Я на минутку, — отозвался охранник. — Надо узнать, что это за тип.

— А если они специально подослали его, чтобы отвлечь ваше внимание? И пока вас нет, они ворвутся сюда?

— Все равно я должен его проверить. Я буду следить за дверью.

Как только они покинули помещение, у Борна от страха тошнота подступила к горлу. Клер, по-прежнему безучастная ко всему, не отрываясь, смотрела на Итена. Взглянув на сына, он почувствовал себя еще хуже. Даже когда детектив вернулся, ему не полежало. Он не мог выйти и присесть где-нибудь в сторонке, потому что Клер нельзя было оставлять одну. Он ждал, пытаясь побороть тошноту.

Минут через десять она впервые за день произнесла несколько слов. Произнесла ровным, монотонным голосом, не отводя глаз от тела.

— Ох, Рубен, ну почему? Ну почему ты не ушел тогда к своей девке. Ты не представляешь, как я жалею об этом.

Глава 17

Через два дня утром они хоронили Итена.

Священник сказал, что во время траурной церемонии нельзя читать молитвы за упокой, нельзя окроплять гроб святой водой и посыпать саван песком, изображая крест. Он добавил также, что некрещеные не могут быть внесены в церковь, после чего Борн не выдержал.

— Или все, или ничего, — бросил он. В результате церемония состоялась там же, в доме ритуальных услуг.

В несколько рядов расставили металлические стулья. Он сидел с Сарой и Клер в первом ряду, сзади — друзья, которых пришло даже больше, чем он ожидал. Уже по привычке он прикидывал — не может ли среди них оказаться человек Кесса? Двое детективов охраняли вход.

Священник прочитал разрешенные молитвы, закрыл Требник и обратился к ним с речью.

— Мы можем принять смерть стариков, — сказал он. — Они прожили свою жизнь и выполнили свой долг. И Бог в своей мудрости решил, что они готовы быть призванными Им… Но смерть молодых — вот что труднее всего понять и принять среди всех деяний Божиих. Мы смотрим сейчас на этого младенца в гробу и скорбим о том, что ему не суждено испытать радость бытия. Никогда не насладится он вкусными яствами, не обретет друзей, не познает любовь и не создаст семью. Не суждено свершить ему великие дела, стать достойным, человеком, снискать уважение людей… Во всем этом отказал ему Господь. Все пошло прахом, говорим мы.

В утешение я могу сказать, что такова Господня воля — в столь юном возрасте призвать его к вечному блаженству. Но по причинам, которые скрыты от нас. Он не позволил крестить этого ребенка. Пятно первородного греха лежит на душе его, а потому место ей уготовано лишь в преддверии ада. И это еще одна тяжкая утрата — сознавать, что он лишен возможности созерцать славу Господню, и с этим еще горше смириться.

Мы сидим по ночам в тишине наших жилищ, задавая себе вопросы и надеясь на утешение, и приходим к мысли о том, что Бог в своем бесконечном предвидении, возможно, знал, что это дитя не сможет достичь спасения, и потому уберег его от адского пламени, от геенны огненной, уготовив ему место в преддверии ада.

Если жизнь несет в себе радость, то вместе с тем она несет и боль, и страх, и болезни, и печаль… И пусть нас утешит мысль, что этому ребенку не суждено было испытать страдания, какие испытываем все мы, и что смерть его явилась милосердием по отношению к нему…

Борн перевел глаза на паутинку седых тонких волос на голове священника, подумав, что ногти и волосы продолжают расти и после смерти. И это все, что происходит с нами после смерти, сказал он себе.

Могилу выкопали в дальнем, неогороженном конце кладбища, под высоким ветвистым каштаном. Поблизости не было ни одного креста.

Борн увидел глубокую яму с бетонными стенками и таким же дном. Наверное, это для того, чтобы земля не проседала, подумал он, когда гроб и тело начнут разлагаться. Гроб сверху накрывают бетонной плитой, а лишь потом засыпают землей. Поодаль лежал приготовленный дерн. Нет уж, решил он про себя, пусть лучше меня кремируют, когда я умру.

День стоял солнечный, жаркий. Борн подумал, что слова священника о предании праха земле тоже ложь, если вспомнить о бетонных стенках. Распорядитель, сопровождавший их, шепнул, что можно уходить, но Клер не шелохнулась.

— Я останусь до конца, — сказала она. Это было единственное, что произнесла она с тех пор, когда они ездили в бюро ритуальных услуг.

— Пусть будет так, как она хочет, — произнес Борн. Распорядитель подошел к служащему кладбища, они аккуратно завели веревки под маленький гробик и начали плавно спускать его вниз, в слишком большую для него яму. Сара шагнула вперед и положила на крышку гроба венок. Борн понимал, что она не сама это придумала, ей бы просто такое в голову не пришло. Несомненно, это идея Клер.

Он посмотрел на жену. Та ответила ему долгим, тяжелым взглядом сквозь густую вуаль. Борн отвел глаза и, как только крышка и венок из белых цветов исчезли из виду, резко повернулся и зашагал прочь.

Глава 18

Только спустя много дней, Клер позволила ему спать с ней в одной постели. Она обращалась к нему, но лишь для того, чтобы позвать ужинать, или узнать, какие ему брюки надо погладить. Продукты они покупали каждый раз в новом магазине, отказались от привозного молока, запретили Саре самостоятельно ходить в школу и провожали и встречали ее на машине. Ей больше не разрешалось и играть на улице. Возле дома постоянно дежурил полицейский автомобиль, но любая машина, замедлявшая ход в пределах видимости, вызывала тревогу.

Но ничего не происходило. И чем дольше так продолжалось, тем с большим страхом Борн ждал, когда в телефонной трубке снова раздастся тот самый хриплый голос. Он стал бояться телефонных звонков. Он пытался работать, но не мог сосредоточиться ни на чем. Это состояние было ему прекрасно известно — он неоднократно описывал его в своих романах.

Если кто-то очень хочет добраться до тебя, ему ничто не помешает. Для этого существуют тысячи способов — просто нужно время.

Все свое вооружение, включая коробку с патронами, он держал теперь в холле второго этажа; в шкафу. Вебстер отговаривал его от этого, но ведь не Вебстеру угрожала смерть, а кроме того, за многие годы своей писательской практики он стал почти специалистом в этой области. Раньше оружие хранилось в специальном ящике, запирающемся на ключ, чтобы ребенок, не дай Бог, не наткнулся на него случайно. Сейчас ему пришлось показать Саре, где что находится, одновременно взяв с нее честное слово, что она не будет прикасаться к оружию без разрешения.

Однажды рано утром, спустившись из спальни, он не обнаружил охранника на его обычном месте — в холле у телефона. Более того, исчезла и вся прослушивающая аппаратура. Он кинулся к окну; полицейской машины тоже не было. Он вдруг почувствовал, что стоит всего лишь в тонкой пижаме, и резко отступил в глубь комнаты.

Через некоторое время приехал Вебстер.

— Я не смог попасть к вам раньше, — произнес он извиняющимся тоном. — Поймите, я не имею к этому никакого отношения. Это приказ шефа. Наши люди работали в три смены, круглосуточно — один у вас в доме, двое — в машине под окнами, еще двое — в патрульном автомобиле. Помножьте это на количество недель, в течение которых мы этим занимаемся, посчитайте, во что это обошлось, прикиньте также, в скольких местах они могли бы быть тоже полезны…

Лицо Борна пылало. Он едва сдерживал себя.

— Но вы же полиция! Если вы отказываетесь защищать нас, на кой черт тогда вы нужны?

— Я вас прекрасно понимаю.

— Ни черта вы не можете понять!

— И все-таки выслушайте меня. У шефа есть своя точка зрения на всю эту историю. Он говорит, если люди Кесса до сих пор ничего не предприняли, это может означать следующее. Любо они потеряли к вам интерес, либо ждут, пока мы уберемся. В любом случае нам торчать тут нет смысла. Если только мы им мешаем, можно прождать год, и все равно это ничего не даст. Они нападут только тогда, когда мы снимем охрану.

— Поэтому вы решили сэкономить время и позволить им напасть сегодня же, не так ли? Может, ваш шеф — тоже человек Кесса? Или просто бездушная скотина?

— Советую вам выбирать выражения. Я весь вечер отговаривал его от этого решения, не заставляйте меня пожалеть об этом. Я поговорил с парнями, которые вас охраняли, и они согласились время от времени заезжать к вам, чтобы сделать вид, что все остается по-старому. У вас есть мой служебный и домашний телефон. Звоните в любое время — даже если вам просто что-то померещится. Может, вам повезет, и в этом не будет необходимости. Не исключено, что шеф прав. Они убили вашего сына, напугали вас и удовлетворились этим.

— Как бы не так! Они здесь обязательно появятся.

Глава 19

Борн выскочил из машины, не захлопнув дверцу, и побежал по раскаленной от солнца автостоянке к зданию школы. Клер не отставала от него.

Под табличкой с названием школы — “Вудсайд” — их ждала молодая женщина, такая же молодая, как тот врач из “скорой помощи”. Слишком молодая. Учительница Сары. Невысокая, с коротко стриженными каштановыми волосами. В свободном зеленом платье. Примерно на пятом месяце беременности.

— В чем дело? Что случилось? — закричал он, подбегая. — Говорите же, что произошло?

Та что-то пробормотала растерянно, но он уже влетел в здание школы. Клер, задыхаясь, вбежала за ним. В гулком холле с полированными мраморными полами, пропитанном сладковатым запахом скипидара, он торопил вошедшую следом учительницу:

— Куда нам? Где она? Да говорите же, ради Бога!

— Туда, пожалуйста, — проглотив комок в горле, махнула рукой женщина. Они свернули направо и помчались по коридору мимо классных комнат и низеньких фонтанчиков с питьевой водой для малышей. Он влетел в дверь с надписью “Директор”, даже не постучав, и сразу увидел Сару, в слезах, сидящую в кресле и закутанную в одеяло. Рядом стояла медсестра. Мужчина, по всей видимости директор, при их появлении неловко встал из-за стола, прищурившись. Очки в массивной роговой оправе лежали рядом. Рукава рубашки закатаны, узел галстука распущен.

— Это была ошибка, — проговорил он. — Вы должны понять, мы не могли даже подозревать…

Борн, не обращая на него внимания, кинулся к дочке и обнял ее. Клер была рядом. Сара расплакалась с новой силой.

— Солнышко мое, что с тобой? Скажи нам, с тобой все в порядке?

Она судорожно качнула головой, так что он не смог сообразить, что это значит. И тут на полу увидел кровь.

— О Боже!

— Вы должны понять, — повторил директор.

— Господи, ты ранена, Сара? Чем? Ножом? Кто это сделал? Когда? — Он попытался развернуть одеяло, но медсестра не позволила ему это сделать.

— Не надо, — твердо произнесла она.

— Вы должны понять, — не унимался директор. Борн резко обернулся к нему. Он обратил внимание на крупные пятна пота под мышками. В кабинете стоял тяжелый, застарелый запах табака. В грязной переполненной пепельнице тлел полузатушенный окурок, другая сигарета, едва начатая, дымилась в его руке.

— Ну хорошо, черт побери. Объясните вы. Что я должен понять?

Сара заплакала в голос.

— Я едва успокоила ее, — упрекнула Борна медсестра, — а вы ее снова разволновали.

— Да-да, давайте все успокоимся, — попробовал выдавить улыбку директор. — Нам всем будет лучше.

— Чем я ее разволновал? — не понял Борн.

— Полицейский, — всхлипнула Сара и зашлась в рыданиях.

— Какой еще полицейский?

— Родненькая, постарайся рассказать нам!

— Ой; мамочка, полицейский…

— Поймите, мы ведь делали все, что могли, — заговорил директор. — Мы не знали, что произошло, знали только, что вот уже несколько недель за девочкой наблюдает полицейский. — Он глубоко затянулся, выпустив дым в сторону, и прищурился. — А сегодня появился другой…

— Не может быть!

— Он сказал, что ему нужно задать девочке несколько вопросов, потому что произошли некие новые события. Откуда мне знать, что все это значит? Мне ведь никто ничего не говорил…

— Мы хотели, чтобы она жила нормальной жизнью.

— Простите?

— Мы не могли ее все время держать дома, она становилась очень нервной. Надо было, чтобы она ходила в школу, играла с детьми, отвлеклась и быстрее забыла о том, что произошло. Если бы мы рассказали вам, в чем дело, вы бы наверняка запретили привозить ее в школу, а если бы узнали другие — все бы стали пялиться на нее… Одним словом, мы решили, что полицейского вполне достаточно, чтобы защитить ее от опасности.

— О чем вы говорите?

— Сначала расскажите мне о полицейском.

— Он появился сегодня утром и попросил отпустить девочку из класса, чтобы поговорить с ней. — Пятна пота на рубашке директора расползались все шире. — И я ему разрешил. Вы понимаете, почему я так сделал? Ну а потом кто-то из учительниц услышал крик из подвала. Она плакала и кричала, истекая кровью…

— Откуда?

— Из подвала, я же сказал.

— Да нет, откуда у нее текла кровь?

От ужасной догадки перехватило горло. Но Борну надо было услышать, как это произошло. Директор сказал, что полицейский надругался над девочкой, причем жестоко, с использованием того, что может применить вооруженный человек для этой цели. Борну стало дурно.

— Нет! Нет! — только и мог повторять он.

Глава 20

Она сидела в машине на переднем сиденье между ним и Клер.

Врачи в больнице остолбенели, когда он рассказал им, что случилось. Пришлось накладывать швы там, где ствол пистолета поранил ее тело. Сделали обезболивающий укол, вложили гигиеническую салфетку, которую надо было регулярно менять…

Кровотечение наконец остановилось и боль немного прошла.

В больнице сделали даже небольшое переливание крови и предложили оставить девочку под наблюдением, но он категорически отказался, сообщив им, что не уверен, не окажется ли на месте того полицейского какой-нибудь врач. Нет уж, лучше мы увезем ее домой.

И вот теперь Сара сидела между ними в машине с серым, как цемент, лицом.

— Почему, папа, почему он хотел мне сделать больно там?

Он ответил не сразу, соображая, как объяснить.

— Солнышко мое, помнишь, когда мама носила в животике Итена, ты спросила, как он там оказался… — Он опять замолчал, потому что представил себе это маленькое окоченевшее тельце глубоко под землей. Нога машинально придавила педаль газа. Он заметил это и сбросил скорость. — Ну так вот. Ты тогда думала, что ребенок начинает расти в животе женщины, когда она становится взрослой и выходит замуж. Ты пришла и спросила меня об этом.

Девочка придвинулась к нему поближе.

— И я сказал, что это не так.

— Рубен, прекрати, — вмещалась Клер.

— Она задала мне вопрос, и я должен на него ответить, — парировал он, продолжая. — Я сказал тебе, что мы с мамой были вместе и что мы делали, чтобы получился Итен. Это все очень хорошо. Мы с мамой оба хотели этого. И мы были счастливы друг с другом. Это делают только люди, которые любят друг друга, и если все получается хорошо, у них рождается ребенок. И тогда им становится еще лучше друг с другом.

— Но почему он хотел сделать мне больно там?

Он повернул за угол и заговорил снова:

— Сара, не каждый человек будет любить тебя, как мы. Вокруг немало других, плохих людей, которым доставляет удовольствие делать зло. Мы не знаем, почему им нравится делать нам плохо, но они хотят этого, и нам приходится обороняться от них.

— Рубен! — снова одернула его Клер.

— Я хочу ей объяснить. Понимаешь, дорогая, поэтому мы с мамой и говорим тебе — никогда не бери ничего у чужих людей, не садись в машину с теми, кого ты не знаешь. Сейчас тебе надо быть особенно осторожной с незнакомыми. Они могут быть хорошими, а могут оказаться плохими, злыми. Плохих людей очень много; это не только те, кто нас преследует, но и другие тоже. Им нравится причинять нам боль, они могут лгать нам, обкрадывать, говорить гадости просто так. Они… — Борн свернул на свою улицу и очень захотел нажать на тормоз, но передумал и прибавил газу.

Выли сирены. Толстые черные шланги тянулись вдоль улицы прямо к их дому. Он рванул вперед, не обращая внимания на шланги и толпу зевак. Пожарные в блестящих черных плащах с трудом удерживали брандспойты, извергающие мощные струи воды на крышу дома и гараж.

Из гаража вырывались языки пламени, смешиваясь с черными клубами дыма и паром. Он резко затормозил, успев подставить руку, чтобы дочка не ударилась. Открыв дверь, он выбрался из машины. Шум работающих моторов, крики, звуки сирены — все смешалось в его голове. На лицо оседали хлопья сажи, смешанные с водяными брызгами. Он увидел Вебстера, угрюмо прислонившегося к борту одной из пожарных машин. Тот тоже заметил его и медленно пошел навстречу, то и дело оглядываясь на горящее здание.

— Горит только гараж, — сказал он. — Мне доложили, что дом практически в безопасности.

Борн не откликнулся, разглядывая яркие языки пламени. В этот момент порыв ветра кинул в их сторону черные клубы дыма; жаром опалило лицо. Он обернулся и увидел, как Клер крепко прижала к себе Сару.

— Как это случилось? — наконец выдавил он.

— Пока не знаю. Я приехал следом за пожарными. Кто-то из соседей позвонил в полицию.

— Он видел, кто это сделал?

— Мой сотрудник сейчас выясняет это. Я вообще-то ехал к вам по другому делу. Учительница описала человека, который напал на вашу дочь. Мы сверились с нашим досье и обнаружили, что в полиции нет никого подходящего под это описание. Не знаю, где он достал форму, но он Точно не из наших. — Лицо и костюм Вебстера были покрыты копотью. — Что с вами? Похоже, вы не верите мне?

— Я вообще не знаю, кому мне теперь верить. Мой сын мертв, дочь изнасиловали, дом горит… Полиция не в состоянии защитить нас, и более того…

— Теперь вы получите защиту по всей форме. Шеф признал свою ошибку. Он назначил специальную бригаду для вашей охраны.

— Очень хорошо. А что, если кто-то из вас уже один раз одолжил этому типу свой мундир? И тот заявится снова?

— Здесь я бессилен. Мы ведь не можем держать отдельных людей для того, чтобы следить за полицией!

— О Господи! — вздохнул Борн. — Значит, все начинается сначала. Только еще хуже.

Глава 21

— Можете посмотреть, где все это началось, — сказал командир пожарной команды.

Задняя стенка гаража оказалась прожженной насквозь. От черной дыры во все стороны расползались какие-то, черные щупальца; черными от копоти были и уцелевшие балки на крыше.

Пожарные еще раз полили дымящиеся и шипящие головешки.

Жар от растрескавшегося бетона чувствовался сквозь подошвы ботинок. Переступая через лужи и битое стекло, Борн пробрался внутрь гаража, наткнувшись по дороге на детский велосипед Сары. Покореженная рама дымилась, от остатков сгоревших шин шел удушливый запах.

— Вон там! — махнул рукой пожарник. — Видите? — На земле у задней стены виднелись осколки бутылки. Приглядевшись, Борн все понял, но Вебстер опередил его:

— Коктейль Молотова!

Смешать одну треть жидкого мыла и две трети бензина в большой бутылке, плотно закрыть ее и прикрепить фитиль.

Все верно. Они подъехали, кто-то выскочил из машины, поджег фитиль и швырнул бутылку об стену гаража. Бутылка разбилась, горючая смесь, подобно напалму, прилипла к стене… Вот откуда такая дыра и эти странные щупальца-разводы…

Но он, оказывается, не только думал об этом, но и рассуждал вслух. Потому что командир пожарников внезапно поинтересовался:

— А откуда вам об этом известно?

Глава 22

Ничего не поделаешь, решил Борн, придется ночевать дома. Если уж суждено пережить нападение, то не стоит подвергать опасности жизнь друзей, к которым можно было бы поехать, и тем более нельзя ночевать в гостинице, где свои порядки и трудно предугадать, откуда может грозить опасность.

Он сидел в машине с женой и дочкой, когда начальник пожарной команды сообщил, что опасность возгорания ликвидирована. Сару, которой было больно идти, он отнес в дом на руках. Клер по мере сил постаралась навести порядок, но это оказалось делом непростым. Вода залила весь второй этаж и лестницу, мокрые стены почернели. Ребенка пришлось устроить в их спальне, потому что в ее комнате похозяйничали пожарные. Даже проветрив все как следует, не удалось избавиться от пропитавшего все помещение резкого запаха дыма.

Он не заметил, как Клер куда-то исчезла. Отправившись на поиски, он обнаружил ее в незапертой ванной комнате. В промокших и перепачканных джинсах, усталая и осунувшаяся, она сидела на крышке унитаза, тупо уставившись в стенку.

— Слушай, а может, тебе принять ванну? — предложил он. — Я полагаю, в ближайшее время ничего не должно произойти.

— Рубен, нам уже ничего не поможет, — вздохнула она.

— Ну что ты! Перед домом опять полиция, в холле у телефона дежурит охранник. Сейчас мы в относительной безопасности. Полезай, расслабься!

— Господи, как же я устала. У меня даже нет сил тебя ненавидеть.

Улыбка застыла на его лице. Терпение иссякло. Пожалуй, лучше пойти проверить, как там Сара.

Поднимаясь по лестнице, он услышал шум льющейся в ванну воды. Это уже кое-что; в любом случае на большее рассчитывать не приходилось.

В девять Клер уже спала рядом с Сарой, а он бродил по дому, не зажигая света. Потом покурил с детективом, сидевшим у телефона. Огоньки сигарет описывали в темноте замысловатые траектории. Наконец решил подняться наверх и прилечь. Но заснуть не удалось от запаха дыма. Он подошел к открытому окну и отодвинул штору, чтобы подышать свежим воздухом и проветриться.

Шел дождь. Он начался больше часа назад; монотонный, моросящий дождь с шорохом ложился на траву и асфальт. Борн высунулся в окно, подставив голову падающей с неба влаге, и с удовольствием вдыхал сырой, прохладный воздух. Фонарь под домом опять не горел. Несколько пробивавшихся сквозь дождь и туман тусклых огоньков в окнах домов на другой стороне улицы не могли рассеять окружающий мрак.

Уличный фонарь. Он пытался убедить себя, что весь этот страх, от которого сводило живот, — не более чем разыгравшиеся нервы. Хватит паниковать. И все-таки что-то словно толкало его от окна, и он наконец не выдержал и втянул голову обратно, стукнувшись о раму. И в этот момент вспышки разорвали ночную тьму, как фейерверк, как молнии. Пять? Восемь? Десять грохочущих вспышек? Он не успел сосчитать, сколько их там было.

Мощный залп из дробовиков с противоположной стороны улицы. Зазвенели разбитые стекла на первом этаже. Он упал на пол; почти одновременно такой же звон раздался прямо над ним. Осколки градом посыпались на спину. Дробь забарабанила по дальней стене.

Клер села в постели, не понимая, что происходит. Сара пронзительно закричала. Борн встал на колени, сердце нещадно колотилось, ледяная струйка — наверное, с мокрых волос — протекла за шиворот. Еще один залп дроби ударил в окно, усыпав комнату битым стеклом. Клер вскрикнула и вместе с ребенком скатилась с кровати на пол.

— Папа! Папочка! — истерически завопила Сара.

Выстрелы, кажется, прекратились. Борн услышал, как распахнулись дверцы патрульной машины под домом, голоса и топот ног. Не в силах унять дрожь, он поднялся и выглянул в окно. Два полицейских, разбрызгивая лужи, бежали по направлению к большим деревьям у входа.

Он тут же вспомнил о Вебстере. Нужно срочно звонить ему. Охрана наверняка уже подала сигнал тревоги, но это не важно. Все равно надо звонить Вёбстеру.

Он обогнул кровать и схватил трубку, пытаясь вспомнить телефон Вебстера. Но аппарат молчал. Ни шороха. Мертвая тишина…

— Оставайтесь здесь, — приказал он жене и дочке. — Нет, лучше в ванную, спрячьтесь там! Спрячьтесь где-нибудь, — прокричал он уже с лестницы. За спиной послышался громкий плач Сары.

Внизу он чуть не наткнулся на детектива, который стоял в коридоре у входной двери.

— Телефон не работает! — сказал Борн.

— Я знаю.

Он почувствовал пистолет охранника рядом со своим плечом и инстинктивно отпрянул, ударившись спиной о перила лестницы. А если он — от Кесса?

— Спокойно. Ради Бога, не путайтесь под ногами, — хрипло бросил полицейский. — Идите наверх.

— Я хочу помочь. Скажите, что мне делать?

— Вернитесь наверх. Снаружи раздался крик.

— Это меня. Парни зовут меня, — произнес охранник и бегом кинулся в гостиную. Присев у подоконника, он заорал в темноту:

— Нормально! Тут все нормально! Ему что-то прокричали в ответ, но Борн не смог разобрать слов. Затем тот вернулся, ругаясь сквозь зубы.

— В чем там дело?

— Черт знает что, — откликнулся он. — Они обстреляли наш патруль. Парни кинулись за ними к деревьям, но одного ранили в голову. Он в сознании, но ничего не видит. — Охранник отпер входную дверь и слегка приоткрыл ее.

С улицы повеяло прохладой и сыростью.

— Подождите, что вы делаете?

— Иду туда. Надо же затащить нашего парня в дом. Борн прислушался к непрекращающемуся шороху дождя.

— Нет, оставайтесь здесь! Пусть его напарник тащит его сюда!

— Это невозможно. Он должен прикрывать нас в случае чего.

— Но вы можете прикрывать его отсюда. Ну пожалуйста! Это глупо. Не бросайте меня!

— Должен пойти я. Отсюда ни черта не видно, деревья мешают. Единственный шанс — побыстрее добраться до него и вернуться, пока у нас есть защита. — Он глубоко вздохнул и шире распахнул дверь.

— Не ходите, пожалуйста! — В отчаянии Борн схватил его за руку.

— Вы что, думаете, я сам не хотел бы остаться? Что мне очень хочется переться черт знает куда?

Глава 23

И он исчез в темноте.

Борн стоял в холле у открытой двери и слышал, как парень спустился по деревянному крыльцу, прошлепал по асфальтовой дорожке, зашуршал ботинками по мокрой траве… Потом остался только монотонный шум дождя. Рука, которой он пытался удержать полицейского, застыла на весу. Он представил себе, как тот, с пистолетом наизготовку, подбегает к дереву, падает плашмя в мокрую траву и пытается найти своего раненого товарища. Но почему до сих пор нет подмоги? Где полиция? Ни одной сирены не слышно.

Все возвращалось на круги своя. Когда умер Итен, он стоял почти так же, не находя себе места и ломая голову, куда же запропастились врачи и полиция… Яд. Кошка. Итен. Сара. Стрельба. Звонки…

Почему не слышно сирен?

Может быть, Вебстер специально запретил ими пользоваться, чтобы не спугнуть людей Кесса?

От дождя и сырости его постепенно стал пробирать озноб, который превратился в крупную дрожь, как только он подумал, что полицейские могли и не успеть вызвать по радио помощь — ведь им пришлось выскакивать из машины под огнем. Он набрал полную грудь воздуха и задержал дыхание, считая про себя — один, два, три… — и одновременно прислушиваясь, не возвращается ли охранник с раненым. Он высунулся наружу, но ничего не смог разглядеть за пеленой дождя. Господи, ну где же они? Что они там возятся?

Мысль о том, что люди Кесса могут сейчас ворваться в дом, вызвала неодолимое желание захлопнуть дверь. Нет, нельзя, нужно дождаться их.

А если он дождется людей Кесса?

Когда раздались выстрелы, в близлежащих домах стали просыпаться люди. Там и тут в окнах зажигался свет. Может, это спугнуло нападавших? Может, они уже убрались?

Ничего подобного. Вспышка и звук выстрела слились, одновременно послышался чей-то крик. Этого Борну хватило, чтобы резко захлопнуть дверь и повернуть ключ. У кого-то из стрелявших был не дробовик, а мощная винтовка, потому что дробь никогда бы не пробила прочную дверь в два дюйма толщиной. Страшный удар в плечо отбросил его к стене и оглушил. Крик не прекращался. Только он доносился не с улицы — кричал он сам. Каким-то чудом он все еще стоял на ногах, схватившись за онемевшее от боли плечо, и кричал. Повернув голову, он с удивлением обнаружил, что крови не видно. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело.

В него попала не пуля, а здоровый кусок дерева. Но ему уже было не до того, потому что еще один выстрел прошиб дверь, щепки разлетелись во все стороны. Кажется, он еще кричал, когда на улице послышались залпы дробовиков и редкие ответные пистолетные выстрелы. Потом пистолеты смолкли.

Все, в ужасе подумал он. Они прикончили полицейских и сейчас доберутся до меня. До нас.

Он ринулся вверх по лестнице.

Наверху он споткнулся, все еще держась за плечо, но не упал и подбежал к шкафу, где положил оружие. На ощупь он не нашел его. Пришлось зажечь свет. Ни винтовки, ни пистолетов на месте не оказалось. Наверное, Клер убрала их подальше от Сары. Из спальни снова послышался истерический плач ребенка. Почему они его не послушались и не спрятались в ванной?

— Где оружие? Клер, куда ты его засунула?

Он обшарил все полки шкафа и наконец наткнулся на то, что искал — наверху, прикрытые одеялами. Что взять? Винтовку? Для ближнего боя она слишком велика и неудобна. Пистолет или револьвер? Вспомнились слова Вебстера: “Вы можете случайно ранить себя или даже убить и таким образом решите за них их проблемы. Ну а помимо всего, из вашего двадцать второго калибра вообще никого убить нельзя”.

Он выбрал револьвер, “ругер” с барабаном. Главное неудобство в нем заключалось в необходимости каждый раз перед выстрелом взводить курок, но зато здесь стоял “магнумовский” барабан. Когда-то он сам заменил стандартный на этот, по виду напоминающий 32-й калибр. Такая пуля, разумеется, не свалит человека с ног, но хотя бы ранит. Не много, конечно, но все-таки лучше, чем ничего.

Только сейчас он с удивлением обнаружил, что от его рук на “ругере” остались пятна крови. Он снова ощупал плечо. На рукаве тоже появились кровавые следы. Оказывается, он порезал ладони осколками тогда, в спальне, и даже не заметил этого. Плечо просто опухло и откликалось болью, когда он дрожащими руками стал снаряжать барабан.

Стрельба на улице прекратилась. Они разобрались с полицейскими и идут сюда. Борн кинулся в спальню.

— Клер, вставай! Надо уходить!

Она не шевельнулась, даже не подала виду, что слышит его. На улице раздался еще один долгий пронзительный вопль, от которого по телу пробежали мурашки. Во мраке он разглядел, что Клер сидит с Сарой на руках, покачиваясь и низко склонив голову.

— О Господи, умоляю, прости меня, грешную, — громко шептала она. — Я каюсь перед Тобой во всех моих прегрешениях и молю простить и избавить от адских мучений, потому что…

Он крикнул:

— Заткнись! Вставай сейчас же!

Сара заплакала.

— Потому что я недостаточно любила Тебя, Господи, а ведь Ты всегда был так добр ко мне. К милости Твоей призываю и клянусь Тебе, Господи…

— Хватит! — заорал он. — Мы уходим! — Он подскочил к ней и встряхнул. — Ты слышишь меня? Надо уходить!

Пощечина была столь сильной и неожиданной, что у него на миг потемнело в глазах и навернулись слезы. Он затряс головой и несколько раз моргнул, приходя в себя. Осколки стекла, засыпавшего комнату, блестели, как льдинки.

— Не смей затыкать мне рот, — услышал он ее голос. — Мы все погибнем из-за тебя.

— Правильно. Если мы останемся тут, мы все погибнем. Он неловко взял Сару на руки и прижал к груди. Сквозь рубашку он почувствовал ее теплые слезы. Он спустился с ней по лестницей быстро проскользнул мимо входной двери, опасаясь очередного выстрела, миновал гостиную и вошел в кухню. Сара оказалась довольно тяжеленькой, на повороте он пошатнулся и со всего маху ударился об острый угол плиты. Ребенка пришлось поставить на пол. Клер не было. Неужели она осталась наверху? После пощечины он решил, что она наконец пришла в себя, но, по-видимому, ошибся.

Нет, не ошибся. Она тенью показалась на пороге кухни.

А если они и на заднем дворе?

Он уже думал об этом. Но единственный способ проверить — выйти наружу. Борн повернул ключ и взялся за ручку двери. Револьвер в руке казался тяжелым и неудобным.

В ушах вновь прозвучал голос Вебстера: “Если вам придет в голову заняться преследованием этих парней, вы быстро убедитесь, что описывать охоту на человека и самому прицеливаться и спускать курок — совершенно разные вещи!”

Он никак не мог повернуть дверную ручку.

Должен был.

Но не мог.

Глава 24

Очередной крик со стороны фасада решил все. Ему показалось, что враги уже бегут к дому. Кровь бросилась ему в голову. Дрожащей рукой он распахнул дверь и прыгнул прямо с крыльца в кусты, успев крикнуть Клер: “Запри за мной!”

Ветки хлестнули по лицу. Он упал на мокрую землю, запоздало подумав, что в кустах кто-то мог быть. Дождь лил не переставая. Борн перекатился под стену дома и напряженно всмотрелся в темноту. Но никого не разглядел.

Используя кустарник как прикрытие, он пополз вперед. Да, Вебстер был прав. Борн не мог сообразить, что надо делать. А ведь ему неоднократно приходилось описывать подобные ситуации в своих романах, представляя себя на месте героя; сейчас же он производил слишком много шума, слишком громко дышал, трещал ветками, оскальзывался в грязи. Любому не составляло труда подстрелить его, ориентируясь на звук.

Как ни странно, именно это соображение и придало ему уверенности — он вел себя так неумело, что давно был бы убит, если бы кто-то подстерегал его здесь.

Если, конечно, они просто не ждут, когда выйдут Сара и Клер.

Но думать об этом некогда.

Он смутно различал пространство двора — кусты, деревья, качели Сары. Враг мог скрываться в любом месте. Дальше, за белым забором, начинался соседний участок. Люди в этом доме наверняка должны были проснуться от выстрелов. Но ни одно окно не горело, хотя со всех сторон можно было различить отсветы огней. Может, соседей просто нет дома?

А может, их захватили люди Кесса? Из-за меня? Об этом тоже некогда рассуждать. Вперед!

Он выбрался из кустов и прыгнул в заросли по другую сторону крыльца. Плечо болело невыносимо. Револьвер пришлось взять в левую руку. С левой он стрелял плохо, но это не важно. Если в кустах кто-то есть, выстрелить он все равно не успеет.

Сама мысль о том, что ему удастся кого-то обнаружить первым, показалась смешной. Он не знал самых элементарных вещей — например, следует ли ему забраться в глубь кустарника, или держаться с краю, иди вообще поступать иначе? Он просто обманывает сам себя.

И Борн решил выбраться на открытое пространство. Только подставив себя как мишень, он мог проверить, таится ли опасность на заднем дворе. Что-то почудилось ему, и Борн резко обернулся, но никого не увидел.

Дождь усилился. Мокрая одежда прилипла к телу, вызывая дрожь. Утирая с лица капли дождя, он пригнулся и пошел вдоль кустов, пока не наткнулся на стену дома. Никого нет.

Его уже начало просто трясти от холода.

Шевелись, приказал он себе. Еще немного. Давай, вперед. Осталось совсем чуть-чуть.

Но не смог.

Ну давай же, быстрее! Проверь забор, забирай Сару и Клер и сматывайся отсюда к чертовой матери!

Только сознание, что за забором они будут в безопасности, заставило его двинуться с места. На полпути он заметил справа от себя какую-то тень. Кажется, за кленом. Было такое ощущение, что его темный ствол раздвоился.

— Стой, черт побери! — услышал он мужской голос и кинулся к дому, но поскользнулся и плюхнулся в грязь. Сзади еще раз кто-то чертыхнулся, и прогремели выстрелы. Пули просвистели над головой и врезались в стену. Он пополз в заросли.

— Рубен! — пронзительно вскрикнула Клер.

Заткнись, произнес он мысленно. Оказавшись в кустах, он встал, низко пригибаясь, и сделал четыре выстрела в том направлении, откуда слышал голос. Никакого силуэта он больше не видел. Во дворе все стихло. Слышался только шум дождя, какие-то голоса на улице и отдаленные звуки сирен. Сирены! Наконец-то едет полиция.

— Рубен! — снова позвала его Клер.

Заткнись, повторил он. Не вздумай открывать дверь. Он не мог ей ответить, опасаясь обнаружить себя. Вдруг откуда-то справа послышался стон. Не понимая, куда стрелять, он поразился другому: оказывается, он сумел-таки спустить курок и готов сделать это еще раз! Пожалуй, Вебстер немного ошибся.

Завывание сирен приближалось, а неподалеку стон становился громче, перемежаясь хриплыми булькающими звуками, словно жидкость клокотала в горле.

Эти кусты — просто чепуха, подумал он. Они только создают иллюзию безопасности, не обеспечивая реального укрытия. Любому заметно, как он тут копошится. Но почему же до сих пор никто этим не воспользовался? Почему он до сих пор жив?

Потому что здесь больше никого нет.

Снова раздался стон, переходящий в захлебывающийся кашель. Борн пополз к клену. В этот момент дверь дома открылась и он тут же проорал:

— Закрой!.. Черт побери, закрой сейчас же!

Неподалеку от клена на клумбе он обнаружил человека, лежавшего навзничь. Что-то темное заливало нижнюю часть лица и шею. Он изредка моргал и стонал, пытаясь дотянуться рукой до пистолета, упавшего поодаль. Борн шагнул и подхватил оружие — мощный “магнум”, совсем не такая игрушка, как у него. Он взвел курок и прицелился в голову лежащего, но, заметив, что глаза у того уже остекленели, опустил пистолет.

Дождь еще усилился. Сирены завывали уже совсем рядом. Борн, поскальзываясь, побежал к дому, взлетел на крыльцо и рванул дверь.

— Пошли! — выдохнул он.

— Ты цел?

— Все в порядке. Пошли быстрее!

— Ты слышишь сирены? Теперь мы в безопасности. Помощь пришла.

— Клер, мы уходим. Теперь я сомневаюсь даже в Вебстере, хотя и доверял ему. Нас спасет только одно — исчезнуть, уехать туда, где нас никто не знает. — Он почувствовал на себе ее пристальный взгляд. — Клер, это наш единственный шанс. Мы не можем здесь оставаться. Они пришли сегодня. Они могут прийти через полгода. Мы должны… — горло перехватило… — бежать!

Он с надрывом выкрикнул это слово, и на глаза навернулись слезы. Подхватив Сару на руки, он решительно шагнул к двери во двор. Со стороны парадного входа вовсю завывали сирены.

— Рубен, я не хочу! — воскликнула за спиной Клер. Он мгновенно понял все, что крылось за этой простой фразой: она пойдет с ним. Она не может сказать это прямо, и ей действительно тяжело покидать дом, но она не отказывается идти.

— Я понимаю, — ответил он, бросая прощальный взгляд на свое жилище. — Господи, я тоже не хочу!

Они почти миновали задний двор, когда сильно забарабанили в парадную дверь. Борн передал дочку жене и перебрался через забор. Потом протянул руки, принял Сару и подождал, пока перелезет Клер. Они осторожно миновали чужой темный и тихий дом. Борн выглянул на параллельную улицу, посмотрел направо, затем налево… Сара, вся промокшая, судорожно всхлипывала у него на плече.

У него самого по лицу текли слезы, смешиваясь со струйками дождя и оставляя на губах солоноватый привкус. Неловко прижимая к себе ребенка, он перебежал улицу. Клер, не отставая, держалась чуть сзади. Только когда они свернули за угол и оказались еще в одном дворе, он с уверенностью мог сказать, что их никто не преследует.