Испытание

Глава 1

— Папа, мы скоро придем?

— Скоро. Вон за тем поворотом.

Они шли на юг по проселочной дороге вдоль подножия холмов. Слева простирались луга, справа возвышались лесистые склоны, поросшие желтеющим кизилом, осинами, тополями. Над ними виднелись вечнозеленые хвойные леса, а еще выше, вдали, — снежные пики скалистых гор. Денек выдался солнечным и теплым, как раз для прогулок. Борн шагал, на ходу срывая листочки с ветвей, нависающих над дорогой.

После долгого размышления он решил, что лучше отправиться к агенту по продаже недвижимости одному. В этих местах компания из трех человек — мужчина, женщина и ребенок — слишком бросалась в глаза, а исключить того, что их будут искать, он не мог. Его самого, конечно, тоже запомнят, но он предусмотрительно отпустил бороду и представлялся под другим именем. Еще одна опасность заключалась в том, что он мог расплачиваться только наличными, и других купюр, кроме двадцатидолларовых, у него не было. Это может показаться подозрительным, поэтому он решил сказать, что хочет взять дом в аренду, на сезон осенней охоты. В таком случае можно дать наличными за месяц, а потом доплачивать — это вполне естественно.

Ему предложили целых три дома на выбор. Борн был готов согласиться на первый, но подумал, что спешка ни к чему, поэтому осмотрел вместе с агентом два других, после чего они вернулись в офис, где он расплатился и подписал бумаги.

— Это изумительное место, мистер Уиттэкер, — убеждал его агент. — Совершенно не понимаю, почему его до сих пор ни кто не занял. Уверен, что вы будете довольны. Кстати, что вы предпочитаете?

— В смысле?

— Я имею в виду охоту. На кого вы любите охотиться?

— А-а-а… На лося. Раньше я предпочитал оленей, но теперь мне захотелось чего-нибудь покрупнее.

— Прекрасно вас понимаю. У меня есть друг, которому только лося и подавай, но, к сожалению, в наших местах их осталось мало, и люди записываются, чтобы получить лицензии, которые разыгрываются в лотерею. Моему другу еще ни разу не повезло.

— Вот я и хочу осмотреться для начала.

— Простите?

— Да нет, ничего. Все в порядке.

Борн вернулся к жене и дочери, ожидавшим его в ущелье, они купили рюкзаки, набили их провизией и направились к дому. Через пять миль они добрались до поворота, от которого вверх по склону шла еле заметная заросшая колея, петляющая между деревьев. Ярдов через тридцать лес внезапно кончился, и они очутились на просторном горном лугу с огромными валунами и зарослями шалфея. Ветер волнами ходил по высокой траве. Все на мгновение замерли, вдыхая свежий чистый воздух. Полуденное солнце заметно припекало.

— А вот на голову мы ничего не взяли! — воскликнул Борн. — Нам теперь помногу придется находиться на солнце, недолго и солнечный удар получить! — Где же наш дом, папа? Я его не вижу!

— Скоро увидишь, детка. Уверен, он тебе понравится! Тебе придется его полюбить, добавил он про себя. Все равно ничего другого у нас пока нет.

Дорога пошла круче в гору, и они с трудом преодолевали последние ярды, помогая друг другу. На вершине холма Клер замерла, ахнув:

— Рубен!

Он даже не понял, какие чувства она хотела выразить этим восклицанием, и переспросил:

— Тебе нравится?

— Я просто в восторге!

Он почувствовал прилив гордости. На плоской вершине холма, в дальней ее части, стоял двухэтажный особнячок. Оштукатуренный сруб из толстенных бревен покоился на высоком фундаменте из массивных валунов. Перед крыльцом можно было различить колодец, крышу венчала маленькая башенка. Два окна располагались по обе стороны от входной двери, к которой вела мощенная камнем тропинка. Слева от дома стоял еще и сарай.

Первым делом Сара побежала к колодцу, подняла крышку и заглянула внутрь.

— Осторожней, доченька! — окликнула ее Клер.

— Мамочка, там водичка!

— Ну конечно, — покровительственно откликнулся Борн. — Это колодец. Мы будем брать из него воду для питья. Крыша не течет, — продолжил он, обращаясь к Клер, — камин хороший. В кухне большая чугунная печь. Здесь можно жить хоть круглый год, ни в чем не нуждаясь. Тебе нравится? Правда?

Клер обернулась и посмотрела на уходящий вниз травянистый склон, на дорогу, вьющуюся под холмом… Потом перевела взгляд на горные вершины, широко развела руки в стороны и зажмурилась, подставив лицо солнцу.

— Замечательно. Все просто отлично, — произнесла она и впервые после смерти Итена прильнула к нему на мгновение, потом отстранилась и поспешила по заросшей тропинке к дому.

— Единственное, что мне здесь не нравится, — пробормотал он, шагая вслед, — так это деревья за домом. Впереди все прекрасно — на этом склоне все видно как на ладони, а вот деревья… Слишком хорошее укрытие…

Клер не слышала его, потому что уже стояла у двери и изо всех сил дергала за ручку.

— Я не могу открыть, ее, наверное, заклинило!

— А ты вот этим попробуй, — предложил Борн, протягивая ключ.

Она скользнула внутрь. От затхлого воздуха, перехватило дыхание. Клер увидела серые пыльные чехлы на мебели, засохшие листья в камине и паутину по углам. Она быстро раздвинула занавески, распахнула окна и двинулась дальше.

Он обернулся и заметил, что дочка от колодца уже переместилась к сараю и стояла у его открытой двери, заглядывая внутрь.

— Папа, тут какое-то странное сиденье! С дыркой!

— Ничего странного. Это туалет.

— Как это?

— Очень просто. Приходишь, садишься и делаешь все свои дела.

— Правда?

— Конечно. В старину все так жили.

— А как же быть, когда холодно и снег?

— Не сидеть долго, — улыбнулся он. Сара захихикала. — Ну пойдем посмотрим, чем там мама занимается.

Когда они вошли в дом, Клер уже наспех прибрала одну из комнат и осматривала кухню. Пол в кухне был каменный; посередине стоял большой деревянный стол, на одной стене висели шкафы для посуды и провизии, под окном — раковина, вдоль другой стены — массивная восьмиконфорочная плита, которую надо было топить дровами. Клер вернулась в комнату и, засучив рукава, принялась снимать и сворачивать чехлы, вздымая облачка пыли.

— Ну как? — поинтересовался он.

— Нормально, — ответила Клер. — Не знаю твоих планов, но неплохо бы залить котел и нагреть воды. Когда я разберусь со всем этим, у меня огромное желание залезть в горячую ванну и лежать там долго-долго. И вот что еще…

— Говори, я сделаю все, что ты скажешь!

— После того как ты затопишь печку, налей себе стакан, сядь и подумай, что бы нам приготовить на ужин.

— Спагетти! — вдруг откликнулась Сара.

— Замечательно! — поддержал он.

Они принесли с собой много консервов, в том числе и спагетти с ветчиной. Холодильника, как Борн обнаружил еще в первый приезд сюда, в доме не было, да и что ему тут делать, если электричества здесь нет? Зимой, когда выпадет снег, мясо можно хранить в специальном ящике со льдом, а пока он полагался только на консервы. Борн принес дров для водонагревателя и печки из поленницы, сложенной за домом, и развел огонь.

Вечером они втроем устроились за большим круглым столом, в центре которого горел масляный светильник, и дружно ели спагетти с ветчиной, поливая все кетчупом и макая хлеб в подбивку. Даже Клер, которая обычно скептически относилась к консервированной пище, ела с аппетитом, а он настолько проголодался, что обжег себе нёбо.

— О Господи! — то и дело счастливо вздыхал он. — Боже милостивый, как хорошо! — Он покончил с ужином и тщательно вытер корочкой хлеба остатки соуса.

Подогрев немного воды, Клер вымыла посуду, и они перебрались в гостиную. Устроившись в кресле, он плеснул себе еще немного в стакан и расслабился, наслаждаясь запахом горящих в печке дров.

— Папа, а мы долго здесь будем жить? — спросила Сара, примостившаяся на диванчике.

— Не знаю. Может быть, до весны, если не станет слишком холодно. Я еще не думал об этом. А что? Ты боишься здесь заскучать?

— Нет, мне просто интересно, сможем мы покататься на санках, когда выпадет снег?

— Ну, это я тебе обещаю! Нам тут будет чем заняться, не беспокойся.

Сара сдержала зевок.

— А сейчас, я полагаю, тебе пора в постель.

— Не хочу спать. Хочу с вами.

— Солнышко, ты устала. Пойдем. Завтра у нас много дел. Мне надо скосить траву перед домом. Ты мне поможешь?

— Мне не хочется… Спать не хочется!

— Не бойся, твоя кровать вот здесь, прямо за стенкой. Мы же рядом! И ты будешь не одна — мы с мамой тоже скоро придем. — Он встал из кресла и подошел к ней. — Пойдем, малышка!

Она не шевельнулась, но и не сопротивлялась, когда он поднял ее на руки и отнес в спальню. Просторная кровать с металлическими спинками была покрыта толстым стеганым одеялом. Пижамку они не захватили, поэтому он разрешил ей не раздеваться, только снять носочки. Уложив дочку, он подоткнул одеяло, поцеловал и подошел закрыть окно. Выглянув на всякий случай наружу, он ничего не смог рассмотреть в темноте.

— Папа!

Он обернулся.

— Можно, я буду спать со светом? Сара лежала под одеялом — такая маленькая в этой, большой, мягкой постели — и смотрела на него.

— Ну конечно, можно. Этот дом пока еще чужой для всех нас, сейчас зажгу, тебе будет спокойней.

Он снял стекло с керосиновой лампы на столике рядом с кроватью, чиркнул спичкой и поджег фитиль. Потом вернул стекло на место, подождал, пока пламя разгорится, и подкрутил фитиль, оставив слабый желтоватый огонек.

— Если тебе ночью захочется в туалет, разбуди меня, я тебя провожу, — сказал он, поцеловал дочку еще раз и вышел из комнаты, оставив дверь приоткрытой.

Клер стояла у левого окна и смотрела на северо-восток.

— Отсюда видны огни города, — сказала она. Пожалуй, это были не огни, а скорее слабо мерцающее зарево у горизонта. Борн подошел и встал рядом. Оба какое-то время молчали, а потом он вдруг обнял ее и сказал тихо:

— Все будет хорошо.

— Конечно, — ответила Клер. Но ему почудилось какое-то сомнение в ее голосе. Она отвернулась от окна и прижалась к нему грудью. Борн отвел прядь волос от ее лица и поцеловал куда-то за ухом.

— А как же Сара? Она услышит…

— Мы не будем шуметь, — успокоил он.

Потом, когда он сидел в темной гостиной, устремив, взгляд на далекое ночное зарево, пришла мысль: если кому-то захочется застать их врасплох, нет ничего легче, чем подождать за сараем, когда они пойдут в уборную… И никакого шанса на спасение не оставалось, ворвись кто-нибудь в дом, пока они тут на полу занимались любовью.

Глава 2

— Вы продаете лошадей?

— Может быть… Это зависит…

— От чего?

— От многих вещей. Например, от того, зачем они вам нужны, от того, насколько вы в них разбираетесь, наконец, от того, сколько вы собираетесь заплатить.

Борн стоял на растрескавшейся от солнца земле заднего двора ранчо и разглядывал старика хозяина, который откровенно изучал его. Борн долго думал, на какое ранчо ему отправиться — на это, северное, ближе к городу, или подальше, на юг, где располагались еще два. Из осторожности он поехал на юг, но его все равно послали сюда. Жилище выглядело неприглядно — дом покосился и осел в землю, окна грязные, цветочные клумбы давно засохли…

Старик распахнул дверь и вышел к нему, что-то жуя.

— Простите, я не хотел отрывать вас от еды!

— Ничего, я уже пообедал.

Старик с дряблым морщинистым лицом был одет в ковбойские сапоги, выцветшие джинсы и рубаху из грубой ткани навыпуск с темными пятнами пота под мышками. Он сутулился, но под закатанными рукавами угадывались крепкие еще мускулы.

— Так какие лошади вам нужны? — повторил он.

— Мне надо перевезти снаряжение в горы. Я собираюсь заняться охотой.

— Сколько вам нужно?

— Три. Одна — под седло, две — для поклажи.

— Вы поедете сами?

— Да, мне уже приходилось этим заниматься.

— Ваше дело. Только учтите, что лошадки — не голуби, и если с вами в горах что-нибудь случится, они не прилетят сюда с посланием.

Старик направился к сараю, такому же дряхлому и облезлому, как и дом. Борн последовал за ним. За сараем располагался загон с желобом для воды и кормушкой. Яркое солнце слепило глаза.

— Вот, смотрите сами, — предложил хозяин, продолжая что-то жевать. — Все они здесь. Я теперь с лошадьми не работаю, сдаю землю в аренду парню, который живет неподалеку. А лошадок оставил, просто чтобы было чем время занять.

— Именно так этот парень мне и сказал. Он считает, что вы не прочь расстаться с несколькими.

— Может быть… Вы хорошо знаете лошадей? — Старик облокотился на ограду, поглядывая на загон.

— Немного знаю.

— Ну и какие три из них лучше? Ах вот в чем дело, подумал Борн. Старик совсем не прочь продать их, только не первому встречному, а человеку, который понимает толк в лошадях. Придется это доказывать.

Они вошли в загон, и лошади подняли головы — шесть кобыл, три из них гнедые, одна рыжая, одна каурая и еще одна пегая, все коренастые, с крепкими ляжками, за исключением пегой — пониже ростом и помельче, с маленькой головой, как последыш.

Борн постоял, приглядываясь и давая им привыкнуть к себе, потом двинулся вперед и протянул ладонь к морде каурой. Она доверчиво ткнулась губами в руку, обнюхала и стала легонько подталкивать ее, выпрашивая угощение. Две лошадки кружили поодаль, остальные стояли и разглядывали незнакомца. Он погладил каурую, потрепал ее по холке, отступил назад и с силой хлопнул по крупу, принуждая бежать. Потом перешел к пегой, погладил и тоже похлопал по ляжке. Лошади послушно побежали по кругу; постепенно к ним присоединились остальные, и Борн отошел к забору, чтобы как следует рассмотреть их на бегу.

Сказав старику, что немного знаком с лошадьми, Борн не солгал, но и не сказал всей правды. Непосредственный контакт с ними был у него один раз, когда для работы над очередным романом ему пришлось брать уроки верховой езды. Тогда же он прочел несколько книг по коневодству. Если тот роман оказался удачным, то в основном как раз благодаря небольшой практике и освоению теории этого дела. Ну что ж, сказал он себе. Посмотрим, как ты умеешь применять свои знания в жизни.

— Каурая слепа на один глаз, — обратился он к старику. — Не могу сейчас сказать, что это — несчастный случай или катаракта, которая скоро перекинется и на второй…

— Она такой родилась. Но я не смог пристрелить ее. Мои внуки ее очень любили и часто катались на ней.

— У одной гнедой сломана правая передняя подкова, но это ерунда, если своевременно ей заняться. Две другие выглядят вполне прилично, хотя, конечно, стареют и в полную силу смогут работать год-два, не больше; А вот у рыжей дела похуже — у нее опухоль в верхней части берцовой кости, и это мне совсем не нравится…

— Отложение солей.

— Нет, я так не думаю. Что говорит ветеринар?

— Именно это он и говорит — отложение солей.

— Ничего подобного. Смотрите, на бегу она словно лягает сама себя и когда-нибудь просто покалечится. О пегой не могу сказать ничего определенного. Непонятно, больна она или просто такая от рождения. К ней надо присматриваться.

— Ну и что же вы решили?

— Несомненно, лучше всех — гнедые. Но остальные тоже годятся для работы, если за ними правильно ухаживать. Впрочем, сомневаюсь, что рыжая проживет еще год, а пегую просто нельзя нагружать. В общем, если вы решили продавать, как раз последних я бы и взял…

— Я еще не решил. Вам нужны две лошади для поклажи, стало быть, у вас много вещей?

— Нет, — покачал головой Борн. — Одна — для поклажи, другая — для зерна и овса.

— Хм, я бы поступил точно так же. А почему вы не хотите взять их напрокат? Когда закончится охотничий сезон или выпадет глубокий снег — они вам не понадобятся. Почему бы вам не сэкономить деньги?

Борн снова отрицательно покачал головой.

— Если в горах с одной из них что-нибудь случится, я хочу быть уверен, что мне придется пристрелить собственную лошадь, а не чужую. К тому же я буду испытывать ощущение, будто вы подсматриваете мне через плечо за своей собственностью. Когда они станут мне не нужны, я продам их вам обратно — дешевле, разумеется. Разница в цене будет, равна стоимости аренды, зато все это время лошади будут моими.

Старик задумался.

— Неплохо, — произнес он и опять пожевал губами. — Все по-честному. Совсем неплохо.

— Ну что, тогда по рукам?

— Не сейчас. Мы не обговорили еще одну вещь.

— Какую?

— Цена. Сколько вы заплатите? Кстати, как вы относитесь к пшеничному спирту?

— Никогда не пробовал.

— Уверяю, он вам понравится. Почему бы нам не пойти в дом и не пропустить по паре стаканчиков?

Глава 3

Он зафиксировал тот момент, когда они обратили на него внимание. Он как раз только что вышел из магазина металлоизделий, где приобрел себе шикарную портупею для “трофейного” “магнума”. Теперь он выглядел словно парень из вестерна — револьвер отлично подошел к широкой, дюйма в три, кожаной портупее с патронташем и кожаным ремешком, чтобы по-ковбойски привязывать кобуру к бедру. Правда, Борн не собирался пользоваться этим ремешком — ни к чему, да и движения сковывает, но все равно все это выглядело щегольски. Главное, теперь не нужно будет совать револьвер за пояс и таскать патроны в карманах, гуляя с Сарой по лесу. Он прикупил еще коробку патронов и уложил все в рюкзак.

Он сам не знал, что заставило его бросить взгляд на противоположную сторону улицы.

Два парня в джинсах шагали по тротуару навстречу. Единственное, что отличало их от остальных, — шерстяные охотничьи рубашки в крупную красную клетку, поверх которых были накинуты полевые армейские куртки цвета хаки. Один из них, уставившись на Борна, толкнул другого локтем. Борн не подал вида, что обратил на это внимание, просто постоял некоторое время, поправляя лямки рюкзака, потом проводил взглядом проехавший мимо почтовый грузовичок и неторопливо двинулся по тротуару.

Все это происходило в пятницу. Стояла отличная солнечная теплая погода. Уличные часы показывали одну минуту четвертого. На всем протяжении улицы у тротуаров стояли легковые и грузовые автомобили, владельцы которых приехали в город по делам: получить наличные в банке, заняться покупками и поразвлечься, отметив начинающийся уик-энд. Мужчина с двумя мешками, вывалившийся из бакалейной лавки, едва не наскочил на женщину, толкающую перед собой коляску с младенцем.

Не суетись, сказал себе Борн, обнаружив, что невольно ускорил шаги, и заставил себя идти помедленнее.

Только не суетись. Может быть, все это ерунда. Может, тот парень просто обратив внимание на какую-нибудь девушку рядом. Может, они приняли тебя за кого-нибудь из своих знакомых.

Черта с два!

Он не позволил себе оглянуться и посмотреть, преследуют ли они его, хотя очень хотел это сделать. Все-таки он дотерпел до ближайшей витрины и остановился перед ней, якобы разглядывая бритвы и кремы в ярких упаковках. И сразу же увидел в стекле их отражение: они стояли почти прямо за спиной на другой стороне улицы и не сводили с него глаз.

Витрина принадлежала аптеке; не раздумывая, он толкнул дверь и вошел внутрь.

Как им удалось отыскать его так быстро?

Дело не в том, что быстро, как им вообще удалось разыскать его?

— Мне нужна самая большая аптечка первой помощи, самая большая, что у вас есть, — обратился он к миловидной продавщице в белом халатике. — И еще аспирин и поливитамины.

Он задумался о том, что еще может пригодиться. Что он упустил? Напряженное размышление, видимо, как-то отразилось на его лице, потому что девушка странно посмотрела на него, но ничего не сказала и ушла выполнять заказ.

В аптеке сильно пахло лекарствами.

Нож! Вот что он забыл. В том же магазине металлоизделий он забыл купить себе хороший нож. Прикрываясь стеклянным шкафчиком с какими-то лаками и жидкостями для ванн, он высматривал, что происходит на улице. Те двое переходили улицу. Вот они пропустили мотоциклиста, затем двинулись дальше и спрятались между двумя машинами у тротуара.

— Пожалуйста, сэр! — услышал он голос сзади. Девушка укладывала его покупки в большой бумажный мешок. — С вас восемь долларов семьдесят центов.

Он протянул ей десять долларов и взял пакет.

— Ваша сдача, сэр! Но он уже был в дверях.

Они стояли по-прежнему между машинами и наблюдали за ним. Близнецы, подумал он, сворачивая налево, к магазину металлоизделий. Оба высокие, светловолосые, с худощавыми лицами, тонкогубые, с короткой стрижкой. Он повернулся к ним спиной и бросил взгляд на отражение в витрине: они двинулись следом.

— Привет еще раз! — воскликнул продавец, завидев его.

— Мне нужен нож.

— Какая модель вас интересует?

— Все равно.

В этот момент звякнул колокольчик, дверь отворилась, и один их этих парней вошел внутрь, увидел Борна и направился к стойке с удочками.

— Я хотел спросить, какого вида нож вам нужен — с коротким или длинным лезвием, с широким…

— Прямое лезвие дюймов пять длиной, обоюдоострое, и широкая, крепкая рукоятка.

— Серьезная вещь, — оценил продавец.

Пол в магазине был усыпан опилками. Парень у стойки с удочками уже перестал перебирать их и откровенно смотрел на Борна.

— Что вы скажете об этом? — Продавец положил на прилавок поднос с ножами, выбрал один и протянул ему. Это был настоящий кинжал с тускло блестящим лезвием, с рукояткой из темного дерева и металлическим эфесом, предохраняющим руку.

— Мне еще нужен чехол.

— Разумеется, ножны входят в комплект. Сэр, я займусь вами через минуту, — повернулся продавец в сторону парня у стойки с удочками.

— Я просто присматриваюсь, — ответил тот.

Борн расплатился и вышел на улицу. Парень, которого он уже про себя окрестил близнецом, последовал за ним. Но второй близнец уже был не один. Рядом оказался еще один тип, одетый точно так же, как они, с такой же прической, но повыше и покрупнее, с квадратным лицом и усами. В руках он держал винтовку с оптическим прицелом.

Троица шла за ним буквально по пятам, поэтому Борну пришлось заскочить в первое же подходящее помещение. Это оказалось маленькое кафе — стойка в виде подковы, за ней старинная металлическая кофеварка, нарезанный на куски торт-безе в холодильнике за стеклянной дверцей, машинка для приготовления гамбургеров… Несколько мужчин в ковбойских шляпах сидели у стойки и в паре кабинок. Пожилая женщина с наколкой на голове возилась с грилем.

— Один гамбургер, пожалуйста! — произнес он и занял свободную кабинку.

— Три кофе! — донеслось из соседней. Он с трудом удержал себя от желания заглянуть туда.

Он все понял. Это его литературный агент, больше просто некому. Только через него можно было напасть на след. Они, должно быть, направили своих людей в Нью-Йорк и Бог знает, что они с ним могли сделать, чтобы вытрясти нужные сведения. Конечно, не стоило вообще звонить в Нью-Йорк.

А как бы иначе он получил деньги?

Конечно, можно было бы сказать, чтобы агент отправил их в другой город…

Они все равно рано или поздно выследили бы его. Просто ездили бы по всем городкам в округе и когда-нибудь да наткнулись.

Гамбургер напоминал по вкусу опилки.

— Послушайте! Вы должны это прекратить! — Он встал и подошел к ним.

— Я вас не понимаю, — откликнулся усатый, придвигая ближе к себе винтовку, которая стояла прикладом на полу.

— Черт побери, все вы отлично понимаете. Я требую это прекратить!

Усатый нахмурился. Он посмотрел на близнецов, сидевших напротив.

— Может, вы знаете, о чем он говорит?

— Понятия не имею, — ответил один.

— И я тоже, — поддержал его другой.

— Вы следите за мной! Вы преследуете меня с тех пор, как я первый раз еще вышел из магазина металлоизделий.

— Ах, металлоизделий! — догадался один из близнецов. — Припоминаю, я видел этого типа, когда зашел выбрать удочку!

— Хватит дурака валять!

На него уже все стали обращать внимание. Пожилая женщина замерла, забыв о подгорающих гамбургерах. Все замолчали.

— Слушай, приятель, ты тут полегче, — начал усатый. — Я, конечно, понимаю, нынче жарко, и могу догадаться, что у тебя дома неприятности, но ты относись ко всему попроще. Я знаю, такие передряги на всех плохо отражаются. Послушай, что я тебе скажу. Если уж ты так уверен, что мы следим за тобой, почему бы нам не выйти и не потолковать снаружи? А люди пусть, спокойно поедят.

— Нет! — выкрикнул он, пошатнувшись и опираясь свободной рукой о край стола. — Нет! — повторил он сдавленным голосом, стараясь убедительно имитировать приступ рвоты. Если они не поверят — ему конец. Он согнулся, исподлобья взглянул, где находится туалет, и нетвердой походкой поплелся туда. Протискиваясь с рюкзаком через вращающуюся дверь, он думал только об одном: а вдруг в этом коридоре ничего нет, кроме туалета? Но ему повезло. Он увидел запасной выход, и дверь оказалась открытой.

По узкой дорожке, заваленной мусором и пустыми банками, он кинулся бежать прочь.

Глава 4

— Клер! — кричал он, задыхаясь от быстрого подъема по крутому склону. Он споткнулся и упал лицом вниз. Сухая трава колола щеку, глаза заливал пот, на зубах скрипела пыль. Он кое-как встал и на дрожащих ногах продолжил свой путь.

Он очень спешил. Он был уверен, что оторвался от них, петляя по городу и выбравшись в поле совсем с другой стороны.

Очевидно, они не знали, где он живет, иначе давно бы уже просто поджидали его на этой дороге. Значит, у них два варианта: либо кружить по городу на машине, либо попытаться навести справки — у того же продавца металлоизделий или у агента по продаже недвижимости. Если им это удастся, минут через пятнадцать, в лучшем случае через полчаса они будут здесь.

Он еще раз позвал Клер. На губах застыла твердая соленая корка — должно быть, он поранился, когда упал по дороге. Поднявшись на вершину холма, он обнаружил Сару.

— Где мама? — задыхаясь, прохрипел он.

— Дома.

— Я спешу, объяснять некогда. Лежи здесь и следи за дорогой. — Сердце колотилось у горла, внутри все горело. — Следи и кричи что есть мочи, когда увидишь кого-нибудь, ладно?

Она попыталась что-то спросить, но он остановил ее.

— Никаких вопросов. Делай, как я сказал! — Он положил руку ей на плечо, придавливая к земле, и побежал к дому. Клер стояла в дверях с застывшим лицом.

— Боже, Неужели?..

— Я встретил троих в городе. Думаю, они идут за мной. Надо быстро собраться и уматывать отсюда.

— Ты уверен? Не может быть, что ты ошибся?

— Абсолютно. — Он скинул рюкзак, вытащил портупею и застегнул на себе. Проверив, заряжен ли “магнум”, сунул его в кобуру. К поясу пристегнул новый нож.

— Давай быстро упаковывай два наших рюкзака, бери седельные сумки и через заднюю дверь выноси их наружу. Не забудь взять одеяла.

— Папа, кто-то идет сюда! — закричала Сара. Они с Клер переглянулись.

— Жди меня у начала тропы, — бросил он и побежал к Саре. Та уже встала во весь рост и кричала, показывая вниз:

— Кто-то идет! Там кто-то идет!

— Ложись! — грубо толкнул он ее и по-пластунски подполз к краю скалы. Они действительно шли сюда — трое в красных клетчатых рубашках, джинсах и полевых куртках. Они шли по дороге, мелькая между деревьев, по направлению к склону. Кажется, это та самая троица, только сейчас у каждого в руках винтовка, а не только у усатого… Нет, ни у одного из них усов не было, и вообще один был довольно полный, другой — круглолицый… Это не близнецы! Совсем другие люди. Выходит, они сменяют друг друга. И настолько уверены в себе, что даже не маскируются. А может, кто-то сейчас подбирается со стороны леса?

Он вернулся к дочери.

— Вставай! Пойдем, мама ждет нас на тропинке. Но она осталась лежать, схватившись за живот и тяжело дыша. Ему пришлось приподнять ее, поставить на ноги и буквально потащить за собой.

— Быстрее, солнышко! Надо бежать!

Направив ее по тропинке к матери, он взлетел вверх по лестнице в башенку. Это было единственное место, откуда он мог дать им отпор, замедлить их продвижение, заставить думать, что он будет держать оборону в доме. Борн подобрался к открытому окошку, выставил ружье и три раза выстрелил наугад. Приклад больно бил в плечо. Он заметил, что они бросились врассыпную, и прыжками кинулся вниз. Над головой со звоном разбилось стекло. Издалека донесся звук выстрела. Через кухню он выскочил на заднее крыльцо и помчался по тропе, где под деревьями его ждали Сара и Клер.

— Что там за выстрелы? — спросила Клер.

— Это я стрелял, не бойся.

И они побежали. Он закинул на каждое плечо по рюкзаку, Клер волокла седельные сумки, впереди всех неслась Сара. В лесу было сыро; листья уже облетели, покрыв желтым ковром землю. Слышались голоса каких-то птичек, потом щебет умолк, и осталось только тяжелое дыхание, топот и громкий шорох листьев под ногами. Слишком громкий, подумал Борн. Он может нас выдать. Но тут уж ничего не поделаешь, надо просто бежать. Тропа повернула направо, пошла круче вверх, потом налево и стала еще круче, и вот наконец они вырвались на открытое, залитое солнцем пространство.

Шум, который они производили, напугал Лошадей; они встрепенулись, заржали и сбились в дальний угол загона.

Он наткнулся на этот загон на второй день после того у как они поселились здесь. Обнесенный длинной изгородью, с поилкой и кормушкой под навесом, именно он натолкнул его на мысль о лошадях. В загоне стоял полуразвалившийся сарай с упряжью; очевидно, предыдущий хозяин хижины предпочитал ездить на охоту верхом.

Потолковав со стариком ковбоем, он даже уговорил его продать одну гнедую вместо хромой рыжей, сделав вид, что не очень доволен неказистой пегой, хотя решил, что она как нельзя лучше подойдет Саре. А с каурой, слепой на один глаз, он решил, что управится сам.

Каждый день он ходил сюда, чтобы кормить их, гонять по кругу; он обучил жену и дочь всему, что умел сам, и неоднократно проверял, помнят ли они, что надо делать в случае опасности.

— Помоги мне с седлами, — попросил он Клер, сваливая рюкзаки. Клер бросила сумки на землю и вынесла седла из сарая. Сара тем временем побежала вдоль загона к лошадям, залезла на изгородь и криками погнала их к сараю. Он перескочил через ограду, подозвал пегую и начал седлать ее. Он вложил ей в рот удила, перехлестнул через голову недоуздок и застегнул его. Потом накинул попону, положил на спину седло и затянул подпругу. Клер осталась приторачивать сумки, а он перебежал к гнедой.

Мы слишком долго возимся, мелькнула мысль. Они могут быть здесь с минуты на минуту.

Он начал спешить, но в результате стал ошибаться, поэтому пришлось умерить пыл и делать все как следует. Закончив седлать гнедую, он повернулся к третьей, но та отпрянула, и он потратил несколько минут, чтобы успокоить ее.

— Идут! — крикнула Клер.

Она была права. В лесу послышался шум шагов и громкий шорох листьев.

— Открывай ворота! — крикнул он Саре, помогая Клер надеть рюкзак и взобраться на лошадь.

— Пошла! — с силой хлопнул он гнедую по крупу. Та рванула в распахнутые ворота, взяв с места галопом, и чуть не сбросила Клер. Затем он подсадил Сару на пегую, приказав держаться как можно крепче, и погнал лошадь вслед. После этого сам надел рюкзак и вскочил в седло. Звук торопливых шагов уже раздавался совсем близко. Он хлестнул свою каурую и с силой ударил ногами под брюхо. Та взвилась и ринулась вперед, промчавшись так близко от столба ограды, что он чуть не разбил колено. Главное — преодолеть открытое пространство между загоном и лесом, а там будет легче.

Раздался выстрел, и какой-то сук с громким треском надломился впереди. Он изо всех сил погонял кобылу, низко пригнувшись в седле. Кобура, которую он забыл пристегнуть, била по ноге. Еще один выстрел — и что-то с силой толкнуло его в спину, едва не сбросив наземь. Все в порядке, отметил он. Пуля попала в рюкзак. Клер и Сара уже почти скрылись между деревьями. Еще один выстрел. Пуля вонзилась в ближайший ствол, и ошметки коры брызнули в лицо. Ерунда, значит, он тоже домчался до леса, к счастью, такого густого здесь, что стрельба на расстоянии безрезультатна. Он слышал стук копыт впереди и понимал, что на время опасность миновала.

Освещение изменилось почти мгновенно. Он поднял голову к небу, ожидая увидеть облака, закрывшие солнце, но вместо этого обнаружил, что дневное светило почти исчезло за высоким горным хребтом справа. Через полчаса наступят сумерки, а через час стемнеет. Необходимо использовать оставшееся светлое время, чтобы убраться как, можно подальше. Звук копыт теперь доносился слева; он доскакал до поворота и чуть ослабил поводья, давая возможность полуслепой лошади осторожнее выбирать путь. Тропа поднималась круто вверх. Он пригнулся к холке и крепче ухватился за луку седла, пока его каурая с усилием, рывками взбиралась в гору. Наконец он выехал на поляну и вдали увидел жену и дочь. Клер подгоняла свою гнедую, комья грязи летели из-под копыт. Пегая не отставала. Борн пришпорил лошадь и догнал их. Слева от этого травянистого склона начиналась еще одна тропа, ведущая еще выше. Он заранее изучил этот маршрут по карте и показал его Клер. В случае опасности спасение можно было искать только в горах. Он выбрал единственно возможный вариант.

Преодолев еще два подъема, они наконец выехали туда, куда нужно, к подножию отвесных скал. Наверх можно было подняться по узкому сухому руслу. Весной, когда тают снега, здесь наверняка несется мощный поток воды. Сейчас же оно представляло собой весьма сомнительный проходе нагромождением камней и поваленных стволов деревьев. По карте нельзя было понять, куда он ведет. Другой маршрут наверх через эти скалы лежал справа, в двадцати милях к западу.

Обследуя окрестности, Борн сообразил, что только здесь можно оторваться от преследования. Он даже предварительно немного расчистил завалы, но далеко не поднимался. Теперь им предстояло пройти этот путь целиком.

Они спешились. Верхом здесь все равно не пробраться. Солнце скрылось за хребтом, и сразу резко похолодало. Все вокруг как-то посерело.

— Достань мою куртку, — попросил он Клер. — И вы тоже оденьтесь.

Глаза слезились от быстрой езды; он вытер их рукавам и пристально вгляделся в кажущийся непреодолимым хаос из камней и бревен.

Он специально приобрел толстые шерстяные куртки с капюшонами, выбрав коричневый цвет, наименее заметный в осенних горах.

Застегнувшись и сразу ощутив ее теплую тяжесть на плечах, он намотал на руку поводья и торопливо пошел вперед, с трудом перешагивая через стволы деревьев, обходя камни, осторожно нащупывая дорогу перед собой. Лошадь слегка прихватила зубами его за плечо, когда он приостановился, давая ей возможность выбрать, куда ступить. Он поскользнулся, ударившись лицом о камень, быстро поднялся и оглянулся назад. Клер двигалась уверенно, но не быстро — перед ней шла Сара, которая тоже вела свою лошадку в поводу.

— Папа, я больше не могу! — выдохнула она.

— Надо, доченька! Не спеши, иди аккуратно. Он подождал, пока они приблизятся, и снова зашагал вверх, проверяя каждый шаг, лавируя между камнями, отодвигая некоторые из бревен в сторону. Через какое-то время он опять оглянулся, ища взглядом то место, где они вышли из леса. Там все было спокойно, и он снова посмотрел вперед. Верхняя граница скал казалась так же далеко, как и в начале подъема. Нужно идти.

— Папа!

Он обернулся. Девочка в изнеможении прислонилась к валуну.

— Не останавливайся! Еще немного, мы уже почти пришли! — солгал он.

С трудом Сара оттолкнулась от камня, но в этот момент ее лошадь дернулась, потянула ее за собой и девочка упала в расщелину между камнями. Лошадь, видимо, застряла, потому что билась и не могла двинуться с места.

— Лежи! Не пытайся встать! — заорал он. Накинув поводья на какое-то бревно, он поспешил на помощь. В спешке он наткнулся плечом на сук, но удержал равновесие. Добравшись до пегой кобылы, он успокоил ее, оглаживая и приговаривая:

— Стоять, стоять… Потом подошёл к Саре.

— Ну, все в порядке, не плачь. — Он с удивлением обнаружил, как откликнулись эхом скалы на его голос, и наклонился, чтобы помочь ей подняться. Та, испуганная и уставшая, прижалась к нему и заплакала.

Конечно, нельзя было ее заставлять вести лошадь. Удивительно, как она вообще смогла пройти столько.

— Мы оставим одну лошадку здесь. Она подождет, а ты пойдешь со мной. — Увидев подошедшую Клер, он распорядился: — Привяжи свою и веди пегую. Мы доберемся до места, и я вернусь за ней.

Некогда было даже приласкать, успокоить ребенка. Он только вытер ей слезы, поцеловал и за руку повел туда, где оставил свою лошадь, а потом предложил самой идти вперед. Клер подхватила поводья пегой, а гнедая осталась сзади, тревожно вытянув голову им вслед.

От страха или от перевозбуждения, но Сара взобралась наверх гораздо раньше него. Теперь за нее можно не волноваться. Но Борн все равно изо всех сил торопился, оскальзываясь на подгнивших бревнах и спотыкаясь. За спиной раздавалось громкое цоканье копыт. Последний участок оказался ровным, без камней, он быстро преодолел его и поднялся на плато. Сразу же подул ветер. Впереди виднелись кусты и темнеющая стена леса. Сара сидела на развалившемся пне, бледненькая, тяжело дыша. Ветер трепал ее волосы. Он довел лошадь до ближайшего дерева, привязал ее и поспешил назад, успев лишь потрепать дочку по плечу. Клер поднялась навстречу, он только кивнул головой в сторону Сары и побежал, скользя, вниз. Камни с грохотом вылетали из-под ног. Он обгонял их, понимая, что может свернуть шею, но не останавливался; добравшись до гнедой, он притормозил, потому что та испугалась и начала биться на привязи. Успокаивая лошадь, он смотрел вниз — не появятся ли в сгущающихся сумерках три человеческие фигуры.

Потом он решил, что вряд ли они попрутся в горы пешком на ночь глядя. Утром они достанут лошадей… Но, отвязывая гнедую, продолжал поглядывать вниз. Знакомый путь показался быстрее, но вымотал последние силы. Это Борн понял, привязав гнедую рядом с двумя другими и рухнув на землю рядом с Сарой и Клер.

Они уже жевали, разломив несколько шоколадных батончиков. Борн всегда считал их слишком приторными, но сейчас настолько проголодался, что глотал кусок за куском, не различая вкуса, лишь бы прийти в себя.

— Мы сделали, что хотели. Господи, даже не верится! Но про себя он знал, что это далеко не все. Это только первый этап. Чтобы быть в безопасности, нужно идти дальше, подниматься в горы еще выше.

Он придержал руку Сары, которая потянулась за следующим батончиком.

— Потерпи, солнышко! Они нам еще понадобятся в дороге. — Он поднялся, почувствовав боль в изрезанных ладонях, и подошел к краю плато. Кромка леса, откуда они вышли, смутно виднелась вдали.

Никого нет.

— Ну что ж, пора трогаться дальше, — проговорил он.

— Уже? — удивилась Клер. — Но мы только присели… Он показал рукой на закат. Недавно еще яркие краски быстро бледнели.

— Мы можем еще пройти полчаса до темноты, и надо поторопиться. — Он вынул из рюкзака карту, но линии уже различались с трудом, поэтому пришлось свернуть ее обратно. — В этом лесу, примерно в миле отсюда, протекает ручей. Хорошо бы до него сегодня добраться.

Внезапно налетевший порыв ветра швырнул в лицо пыль и редкие листья. Небо на востоке стремительно затягивали черные облака.

— Наверное, будет буря, — решил он.

Лошади настолько устали, что пришлось вести их в поводу. Они друг за другом скрылись в густом лесу, на который все быстрее опускалась ночь.

Глава 5

Сначала он решил, что врет карта. По его представлениям, они прошли уже больше мили, но никаких признаков ручья не было и в помине. Деревья все теснее обступали их со всех сторон в сгущающейся тьме.

Они добрались до небольшой поляны, точнее, до двух полян, соединенных между собой узким перешейком, так что все это по форме напоминало песочные часы. Здесь вполне можно устроиться на ночь. Дальняя поляна, заросшая горной травой, годилась как пастбище. Это обрадовало его: можно меньше расходовать овес, небольшой мешок которого он успел прихватить с собой.

Почти стемнело, и Борн решил, что придется остановиться здесь, хотя бы и без воды. Но в этот момент ухо различило неясный звук. Еле слышное журчание — но этого было достаточно. Привязав кобылу к дереву, он продрался сквозь голый кустарник на краю поляны и увидел его — ручей, довольно широкий, не перешагнуть, плавно бегущий под небольшим уклоном вниз, туда, откуда они недавно ушли.

Борн ступил на берег, опустился на колени и зачерпнул полные ладони холодной воды.

— А ее можно пить? — послышался голос Клер. Он сделал глоток и уже знал ответ. Вода была чистой и сладковатой на вкус. Зачерпнув еще раз, он сполоснул лицо.

В горах можно пить практически любую воду, главное, чтобы она была проточной и без пены. Основные неприятности начинаются весной, когда тают снега. В талой воде вам могут попасться красные водоросли, которые вызывают такие судороги, что вы решите, будто умираете.

Так он писал в одном из своих романов. Борн вспомнил об этом и улыбнулся.

— Иди, попробуй. — Обернувшись и увидев рядом с женой Сару, он добавил: — И ты иди сюда, маленькая, не бойся! Обе остались на месте.

— Для вас это странно, но этот ручей — совсем не то, что вы видели в городе. Ту воду я и сам не стал бы пить. Здесь же — совсем другое дело, поверьте.

Они опять не отреагировали. Тогда он опустился на четвереньки и полностью погрузил, голову в поток, смывая пот и пыль. Вода залилась в ноздри, и пока он отфыркивался и стряхивал влагу с волос, обе осторожно подошли и зачерпнули пригоршнями.

— Какой странный вкус, — произнесла Клер.

— Нормальный вкус чистой воды, без всякой химии, — ответил он.

— Но она же грязная! Тьфу! У меня скрипит на зубах! — выплюнула Сара.

— Это песок, ничего страшного. У тебя теперь будут грубые корма, — рассмеялся Борн.

— Что у меня будет?

— Да так, ничего. — Он улыбнулся. — Привыкай, другой воды здесь нет.

— А откуда она течет?

— С гор. Снег и дождь собираются в горах в озера, и из них берут начало ручейки, вот такие, как этот. — Он вспомнил о цепи озер, помеченных на карте, и добавил: — Ты скоро увидишь столько интересного, о чем и не мечтала!

— Папа, она сладкая!

— Ну вот видишь, распробовала, молодец. Но надо идти, у нас много дел, а скоро станет так темно, что мы ничего не увидим.

Он пошел впереди, нащупывая тропинку в зарослях. Густые сумерки искажали очертания предметов; поляна теперь казалась просторнее.

Он отвязал с седел три фляжки и протянул их дочери.

— Держи. Сходи к ручью и набери воды.

— Ты забыл их наполнить дома, когда складывал седла? — поинтересовалась Клер.

— Нет, просто я решил, что лишний вес нам ни к чему. Я был уверен, что здесь всюду есть вода. А кроме того, она бы за это время могла испортиться. Ты чего ждешь? — наклонился он к Саре.

— Я боюсь.

— Боишься идти одна?

Она кивнула.

— Бояться нечего. Здесь никого, кроме нас, нет. Если кто-то будет подкрадываться, ты услышишь его издалека и успеешь прибежать.

— А дикие звери?

— И их бояться нечего. Здесь могут появиться только олени и лоси. Медведи уже залегают на зимнюю спячку. Ну, шагай, у нас много дел, всем надо трудиться.

Посмотрев вслед удаляющейся дочери, он направился к своей каурой, чтобы расседлать ее.

— Распрягай остальных, — предложил он Клер. — Потом найди место, где мы будем спать, и отнеси туда седла. Мы их положим под голову.

— А ты не хочешь сначала заняться костром?

— Низкого костра. Только в самом крайнем случае.

— А как же готовить еду?

— А мы и не будем ничего готовить. Во всяком случае, не сегодня. Утром, если успеем, можно развести небольшой бездымный костерок… Но только утром. Вдруг им все-таки удалось раздобыть лошадей. Если они отправились за нами, свет костра может выдать нас. Нет, нельзя рисковать.

Они обменялись взглядами. Клер, поворачиваясь, чтобы заняться пегой кобылой, которая стала подавать признаки беспокойства, бросила уже на ходу:

— Что ты хочешь на ужин?

— Ну, выбор-то у нас невелик…

— Это верно. — Клер с трудом отпустила подпругу, сняла седло и поволокла его под дерево. Увидев вернувшуюся Сару, он похвалил ребенка и предложил теперь помогать маме.

Сам же снял моток веревки, притороченный к луке седла, взял за уздечку каурую и повел ее на соседнюю поляну.

Борн знал. Что есть три способа оставлять лошадей пастись на ночь. Можно просто привязать ее на достаточно длинной веревке, но если она что-нибудь почует в лесу и решит добраться туда — а ведь лошади так же любопытны, как и люди! — то будет рваться несмотря ни на что. Можно стреножить — в таком случае она сможет передвигаться по всей поляне, но, испугавшись, может переломать ноги. Третий способ заключался в том, чтобы привязать лошадь к достаточно длинному, но не очень тяжелому бревну, которое она могла бы таскать за собой, но не смогла бы уйти далеко в лес.

Вот для этого Борн и обшарил всю опушку, пока не нашел то, что требовалось. Накинув ременную петлю на шею каурой, он разнуздал ее и легонько похлопал по крупу. Лошадь потянула носом воздух, наклонилась, обнюхала траву и нехотя стала щипать ее.

Господи, я же забыл напоить ее, спохватился Борн на обратном пути. Двух других он уже сначала отвел к ручью, дал им напиться, а уж после этого привел на поляну и также привязал к бревнам. Потом пришлось сходить к ручью и с первой — не поить же ее из фляжки.

Борн огляделся. В разных концах темной поляны лошади тихо щипали траву, едва различимые на фоне леса. Время от времени они поднимали головы, принюхиваясь. Одна негромко заржала. С лошадьми все в порядке, подумал он, разве что запутаются к утру в веревках, но тут уж ничего не придумаешь. Он еще постоял, разглядывая животных. Скоро появится луна; ее еще не было видно из-за гор, но небо над головой приобрело характерное светло-серебристое свечение.

Вдруг он услышал сверчков. Удивительно, что они живут здесь, в этом холоде. Но это стрекотанье ни с чем не спутаешь. Борн глубоко вздохнул, зная уже, что изо рта идет пар, и направился к своим, чувствуя, как промокают от росы ноги.

— Вы еще не едите? — поинтересовался он, увидев под одним из деревьев смутно белеющие лица жены и дочери.

— Ждем тебя, — откликнулась Клер.

— Тогда еще минутку, — попросил он, спустился к ручью, набрал еще одну флягу, проверил, все ли в порядке, и вернулся обратно. — Я хочу вам кое-что сказать.

— Ну что еще? — недовольно произнесла жена.

— Я понимаю, вы устали. Мы долго возились сегодня, но надо привыкать делать все как положено. Скоро мы научимся управляться быстрее.

— Так о чем ты хотел сказать?

— О том, как ходить а туалет.

— Ну папочка! — воскликнула Сара — то ли в смущении, то ли сочла эту тему смешной.

— Сходить по-маленькому — это не проблема…

— Для тебя не проблема, — откликнулась Клер. — Встал за дерево, и все дела. А для нас посложнее.

— К этому я и веду. — Он резко повернулся, краем глаза заметив какое-то движение в кустах. Наверное, енот или барсук, решил он. Расслабься!.. И тем не менее, какое-то время вглядывался в темноту, а затем продолжил: — Так вот, это не проблема. Вам только надо запомнить, что не следует этого делать рядом с ручьем. Мы все-таки берем оттуда воду. Лучше отойти подальше. Я знаю, что вам нужно подтереться, для этого лучше всего использовать листья — не очень сухие. Или подмываться. Подмываться нужно в любом случае — иначе появится зуд. Ладно, с этим все ясно. Теперь о том, как ходить по-большому. Нельзя допускать, чтобы это оставалось на земле. Нужно найти подходящий булыжник, отвернуть его, разгрести ямку, потом засыпать снова землей и поставить камень на место. И тоже обязательно подмыться. Кроме того, возьмите за правило ходить по-большому каждый день. Не важно, хочется вам или пока нет.

Существует одно замечательное правило — не забывать делать обязательные вещи. Умываться каждый день. Ходить в туалет каждый день. Стирать белье, как только появляется такая возможность. Есть, когда пришло время, даже если совсем нет аппетита. Я специально обращаю ваше внимание на это, потому что не исключены ситуации, когда вы так устанете, что будете не в силах шевельнуть рукой или ногой, вам захочется просто упасть и лежать. Если вы ycтyпитe своей слабости, тут же посыплются все болезни, откроются язвы, вы не сможете делать самых элементарных вещей… Одним словом, если вы забудете это правило — вы пропали.

Он хотел было сказать еще что-то, но понял, что начнет повторяться. Да и не время для лекции. Он молча стоял перед ними, ощущая странную пустоту и неловкость. Они также молча смотрели на него. Наконец, чтобы разрядить обстановку, он бодро поинтересовался:

— Вы же, наверное, голодные!

— Да, — тихонько отозвалась Сара, едва шевельнув губами.

— Ну давайте поужинаем! Знаете что? А не принять ли нам на десерт по таблеточке витаминов?

— Шутка явно не удалась.

Никто даже не улыбнулся.

Глава 6

На ужин у них была вяленая говядина и банка консервированных персиков. Проголодавшись, они быстро расправились со всем, запили сироп водой из фляжки и устроились на ночлег. Каждый завернулся в свое одеяло. Сару положили посередине. Она проснулась лишь однажды, пожаловавшись на холод. Он обнял ее, согрел, пошептав ласковые слова, и девочка снова заснула. Потом ему почудился, какой-то взрыв, и он резко сел, оглядываясь по сторонам. Услышав приглушенный гул сверху, он поднял глаза и увидел высоко в небе два огонька — зеленый и красный. Самолет, успокоился он и провалился в сон.

Рано утром, еще до восхода солнца, их разбудил птичий щебет. Он встал и пошел к лошадям. Две все-таки запутались, как он и предполагал, но стояли спокойно. Он отвязал их, отвел всех к ручью на водопой, а потом привел в лагерь, дал понемногу овса и оседлал. Пока жена и дочь приводили себя в порядок и умывались, он решил, что времени на костер и на завтрак нет. Они тронулись в путь, жуя по дороге все то же мясо, крекеры и шоколад.

— Попозже мы где-нибудь остановимся и приготовим горячий завтрак, — сказал он в утешение. На самом деле нужно было торопиться уйти в горы как можно дальше, и ему не хотелось терять время. Выезжая на очередной открытый участок, они посылали лошадей в галоп, но переходили на шаг, экономя силы животных, как только снова попадали в лес.

К восьми часам солнце поднялось довольно высоко. Отсыревшая за ночь одежда высохла. Стало тепло. В девять они спешились и повели лошадей под уздцы, через пятнадцать минут снова сели верхом. Он решил, что такая разминка полезна. В полдень он остановил свой караван и устроил привал.

— Сегодня вечером мы должны быть здесь, — показал он Клер озеро, помеченное на карте. — А идти нам вот туда. — Он махнул рукой вверх, в сторону длинного пологого склона между двух горных пиков. — Там полдюжины озер, попробуй найди нас! Дорога длинная, но я надеюсь, что мы справимся.

Уже в седле он услышал рокот мотора и, обернувшись, увидел далеко внизу над лесом вертолет.

— Это за нами? — нервно спросила Клер. — Это нас ищут?

— Все может быть. Не знаю. Может, лесничие совершают дежурный облет, нет ли пожара. Да мало ли кто. Даже если это они, сегодня им до нас не добраться. Мы все-таки здорово оторвались, а попасть сюда можно только на лошадях.

— Ты уверен, что они от нас не отстанут?

— Там, у дома, они не очень-то старались. Думаю, им важен сам процесс преследования.

— Значит, если они нас догонят, то снова дадут уйти?

— Не исключено. Трудно сказать. Дело в том, что скоро ляжет снег. Он и так в этом году подзадержался. А тогда ни о каком преследовании с привалами уже речи быть не может. И они захотят прикончить нас и убраться отсюда поскорее.

Вертолет стрекотал уже довольно близко.

— Пожалуй, пора, — проговорил он, трогая лошадь. Сара и Клер двинулись за ним. Они проезжали смешанный лес, где кусты кизила перемежались голыми облетевшими осинами и высокими елями. Это было неплохое укрытие. Он знал, что через пару часов они попадут в полосу вечнозеленых лесов с такими густыми и высокими елями, что с воздуха их не увидеть, даже если вертолет будет кружить прямо над головой.

Они доехали до излучины ручья и приостановились, давая лошадям утолить жажду.

— А если перебраться через ручей и сбить их со следа? — предложила Клер.

— Здесь это бесполезно. Грунт очень мягкий, течение медленное — шесть пар копыт отпечатаются так глубоко, что и за три дня не размоет. Если бы дно было галечным — другое дело. Но и в этом случае мы их лишь немного задержим, но не остановим. Они разделятся и поедут в разные стороны, выглядывая, где мы выбрались на тот берег. А потом продолжат преследование.

Он испытал странное ощущение, что все это уже однажды было.

Он шагал по берегу, следуя за поворотами ручья. Он знал, что по следу пустили собак, но не стал идти по воде, чтобы попытаться запутать их. Все равно это задержит их не надолго, ведь рано или поздно придется выходить из воды. Собак разделят на две группы и пошлют в обе стороны, пока те снова не возьмут след…

Он был уже здесь, он говорил эти слова…

Нет, об этом он писал в одном из романов. Там тоже был вертолет. Он вдруг отчетливо понял, что и сегодняшний не имеет никакого отношения к лесничеству. Борн встряхнул головой и пришпорил лошадь, стремясь скрыться под кронами деревьев. Оглянувшись и увидев, что Клер и Сара последовали за ним, он послал лошадь в галоп, низко пригибаясь и уворачиваясь от веток, и помчался вперед и вверх по склону, постепенно приходя в себя. Поднявшись на следующее плато, он остановился.

— Что случилось? — воскликнула Клер, догоняя его.

— Нет, ничего, мне просто что-то померещилось. Я ошибся. Теперь они ехали не спеша в густом тенистом еловом лесу. Копыта мягко ступали по толстому рыжевато-коричневому ковру из опавшей хвои.

— Пожалуй, мы не поедем на это озеро, — произнес он с ощущением, что и эти слова уже говорил раньше. — Если это их вертолет, им не составит труда приземлиться там на какой-нибудь поляне и все проверить. Озер не так уж и много, и они все невелики.

— А куда же мы направимся?

— Наверх и влево. Судя по карте, там есть еще один ручей.

— Но я хочу посмотреть озеро! — захныкала Сара.

— Я понимаю. Я тоже хочу. Но пока мы будем поступать следующим, образом. Мы выбираем самое симпатичное место, которое нам больше всего подходит, — по мнению тех, кто нас преследует. А после этого выбираем менее симпатичное, куда и направляемся. Теперь нам все время придется все хорошенько обдумывать, прежде чем решать окончательно. Но озеро ты еще увидишь, я тебе обещаю. Много озер. Но не сейчас.

Начинался очередной подъем. Они забирались все выше.

Глава 7

Ручей оказался настоящей горной рекой — бурной, пенистой, с маленьким водопадом, шумно обрушивающимся в широкую заводь. Этот шум они слышали издалека, но добрались сюда только за час до наступления сумерек.

Сара спрыгнула с лошади и побежала к воде. Борн остановил ее.

— Подожди! — Она остановилась и посмотрела на него удивленно. — Сначала — дело. Лошадки устали гораздо больше тебя, но сами не могут о себе позаботиться. Ты должна нам помочь, а когда мы все сделаем, то сможем пойти и посидеть у воды.

Девочка еще раз взглянула на водопад и медленно пошла обратно.

— И еще, — добавил он. — Посмотри, как ты бросила поводья! Твоя лошадка может в любой момент убежать в лес, а если ее там что-нибудь напугает, нам придется ее долго искать. Вчера я говорил тебе об этом. Надо быть повнимательней.

Сара, повернувшись к нему спиной, крепко привязывала повод к ветке.

— Тебе надо наполнить фляги, как вчера, а потом помочь маме.

Она молча кивнула, но потом ни разу не взглянула в его сторону, пока он занимался лошадьми — расседлывал их, водил к реке, кормил остатками овса и привязывал на ночь. Все завершив, он сам подошел к дочке.

— Ну что ж, — похлопал он ее по плечу. — Теперь можно подумать и о себе.

Она не откликнулась. Ему пришлось присесть на корточки и двумя пальцами приподнять ее подбородок.

— Послушай, — негромко сказал он. — Если тебя поправляют, не надо обижаться, И дуться не надо. Давай об этом забудем, но в следующий раз делай все как следует. Договорились?

Она медленно опустила головку.

— Ну вот и хорошо. Вставай, пойдем на речку! Он уже сидел на берегу, сняв ботинки и носки, когда она наконец подошла к нему.

Глава 8

— Карты. Вам надо научиться их читать. Если вдруг со мной что-нибудь случится… — С этими словами он достал из кармана куртки пластиковый пакет с тремя листами географической карты и вынул тот, который соответствовал их местоположению. На двух квадратных футах причудливо располагалось множество синих извилистых линий с редкими цифрами. — Эти линии называются горизонталями. Они показывают высоту местности над уровнем моря. Чтобы прочесть эту карту, вам нужно хорошенько запомнить две вещи. Во-первых, смотрите, вот здесь, внизу, написано: горизонтали проведены через пятьдесят футов. Это значит, что между каждой синей линией перепад высот пятьдесят футов. Если линии изгибаются так, значит, вам придется идти в гору; а если вот так — вы будете спускаться вниз. Читаем дальше. Масштаб: в одном дюйме — тысяча футов. Иными словами, если на каждый дюйм приходится мало таких линий — впереди довольно пологий склон. Но если линии расположены очень близко — перед вами отвесная стена. Там, где линии выгнуты, друг к другу, — ущелья или ложбины наподобие той, по которой мы шли вчера вечером. Конечно, они могут оказаться загромождены камнями, и пройти будет невозможно. К сожалению, эта карта не такая подробная, чтобы показать детали, поэтому нам придется полагаться на судьбу. Прежде чем отправляться в путь, мы будем прокладывать маршрут и в случае затруднений — прокладывать новый. Проблема в том, что наши преследователи тоже неплохо разбираются в карте. Они знают, где легче пройти, и наверняка будут поджидать нас именно в этих местах. Поэтому нам придется выбирать нестандартные решения.

— Ты говорил о. двух вещах, — напомнила Клер. — Второе — это что?

— Вот это, — сунул он руку в карман. Глазки Сары округлились от любопытства.

— До сих пор мы этим не пользовались, потому что путь наш был прост, и мы все время могли видеть, куда идти. Но за перевалом начнется спуск в долину, похожую на ту, из которой мы ушли. Мы пересечем ее и снова пойдем вверх… Там глубокие каньоны и множество мелких отрогов, поэтому нам придется так петлять, что немудрено забыть, где юг и где север. Здесь нужно будет самим чертить маршрут и ориентироваться по компасу.

— А как насчет солнца? — проявила эрудицию Клер. — И мха на деревьях?

— Мох на деревьях растет со всех сторон, а по солнцу не всегда можно точно определить стороны света, — возразил Рубен. — Единственное надежное средство — это компас. Известны случаи, когда охотники, заблудившись, пытались определить свое местоположение по солнцу, но в результате погибали, так. и не сумев выйти к людям.

— А мы еще не заблудились? Мы сейчас знаем, где находимся, но куда мы идем? И что нам делать дальше?

— Не знаю, — произнес он задумчиво. — Полагаю, нам нужно перевалить хребет и спуститься вниз до того, как выпадет снег. Если он выпадет раньше…

Он замолчал, оборвав фразу, и прислонился спиной к дереву, наблюдая, как Сара играет с компасом. Она вертела его в разные стороны и улыбалась, видя, что стрелка всякий раз упрямо указывает одно и то же направление.

Глава 9

— Папа, меня тошнит.

Он почувствовал себя дома в то самое утро, когда умер Итен:

Доктор приказал им выпить таблетки. Борн взбежал по лестнице и спросил дочку: “Сильно тошнит?” Она ответила: “Меня сейчас вырвет”. Но оказалось, что все это приснилось, потому что он очнулся, озябший, кутающийся в отсыревшее одеяло, на поляне около ручья, оттого, что кто-то тряс его за плечо, жалобно повторяя:

— Папа, меня тошнит!

Он стряхнул с себя остатки сна, открыл глаза и увидел, как Сара, пошатываясь, сделала несколько шагов в сторону, зажав рот ладошкой, и встала под деревом, издавая характерные звуки. Он вскочил и подбежал к ней, придерживая за плечи. Клер уже была рядом.

— Что с ней?

— Не знаю.

Еще один сильный спазм буквально скрючил маленькое тельце. Рвоты не было, но когда Борн положил руку ей на живот, пытаясь успокоить, то ладонью почувствовал конвульсивно сокращающиеся затвердевшие мышцы.

— Папа, — простонала она, судорожно хватая воздух. Спазмы участились; казалось, ее просто выворачивает наизнанку. Наконец тоненькая мутная струйка желтоватой желчи вытекла изо рта. Ее немного отпустило, Сара совершенно без сил свалилась на траву, поджав колени и слабо постанывая.

— Тихо, тихо, маленькая. Успокойся. Ничего страшного… И эти слова он уже говорил раньше. Борн опустился на колени рядом с дочерью, положил ладонь на лоб, покрытый холодной испариной, потом пощупал пульс. Жилка под пальцами билась часто и неровно.

— Может, она съела что-нибудь? — предположила Клер. — Что-нибудь у нас испортилось?

— Да нет, мы же все едим одинаково. Ты же видишь, желудок переварил все, ее рвет одной желчью.

— Ну тогда в чем же дело?

— Думаю, это горная болезнь.

— Что это такое, я не понимаю!

— Она меньше нас, и ее организм реагирует быстрее, — неловко стал объяснять Борн. — Да и вчерашний переход подействовал на нее сильнее, чем я ожидал.

— Господи, да объясни же ты по-человечески! — взмолилась Клер.

— Все дело в соли. Организм потерял слишком много соли, и ее нечем восполнить.

Сара приподнялась, опираясь обеими руками о землю. Ее еще раз вырвало желчью.

— Папочка! — простонала она.

— Да, милая, успокойся, сейчас все пройдет, все будет хорошо, — приговаривал он, обнимая и поглаживая ее. Ребенок затих, и он обернулся к Клер.

— Понимаешь, здесь уже разреженный воздух, поэтому нам приходится затрачивать на все больше усилий и поэтому больше потеть. Вместе с потом из организма выводится соль, а она необходима, чтобы удерживать достаточное количество жидкости в крови. Если соли не хватает, происходит так называемое обезвоживание организма. При этом ты можешь пить сколько угодно, но это не поможет.

— Господи, ты что, хочешь сказать, что она может умереть? Он резко взглянул на жену, показывая, чтобы она не смела произносить такие слова, но в этот момент Сара снова привстала, уже совсем, зеленая, и, простонав: “Больше не могу!”, содрогнулась в мучительных спазмах.

— Нет конечно. Мы ей поможем. Надо срочно спускаться вниз. Подержи ее, я пойду седлать лошадей.

Он быстрым шагом пересек поляну. В эту ночь лошадей привязали к деревьям около реки; свободно пастись они не могли, Но травы было достаточно. Легкий туман поднимался в утреннем холодном воздухе.

Соль. Я должен достать соль. Как же я умудрился ее забыть?

Глава 10

На двери хибары висел замок. Это ему было хорошо видно с вершины холма, на которой он лежал, изучая окрестности. Окно рядом со входом закрыто ставнями. Другие окна, если они есть, наверняка тоже закрыты. Слева от этой убогой лачуги можно было разглядеть загон для скотины и сенной сарай, тоже на замке. Складывалось впечатление, что сюда уже давно не ступала нога человека, но рисковать он не мог.

Борн ползком спустился с холма и только в лесу позволил себе встать в полный рост. Прячась за деревьями, он обошел строение со всех сторон и не обнаружил никаких признаков присутствия людей. На земле тоже не было следов, хотя это, конечно, ни о чем не говорило — его преследователи искусством маскировки владели в совершенстве.

Но все равно он тщательно осмотрел всю земли вокруг.

Борн наконец вышел из сосновой рощи и. постоянно оглядываясь по сторонам, осторожно двинулся по большой дуге к домику. Если ему удалось высмотреть на своей карте эту точку, то и они способны сделать то же самое и устроить здесь засаду, предположив, что рано или поздно он придет к этому единственному на много миль жилью в поисках какого-нибудь нужного инструмента или еды.

Например, за солью.

Клер и Сара остались там, наверху. Разумеется, он должен быть очень осторожен, но в то же время надо спешить. Если приступы рвоты не остановятся, может открыться кровотечение.

У ограды загона оказалась заросшая кустарником ложбина, спустившись в нее, он приблизился к сараю. Сарай, закрытый на висячий замок, не мог вызывать опасений. Но он все равно постоял какое-то время, всматриваясь и вслушиваясь в тишину. Потом двинулся вперед. Открытое пространство до дома он пробежал что было сил и замер под стеной у ставня, ожидая какого-нибудь звука изнутри дома. Углядев на земле кусок металлической трубы, он подхватил его и одним резким движением выдрал замочную петлю вместе с куском дверной рамы. Выхватив пистолет, Борн нырнул в лачугу и прыгнул в правый угол. Дом был пуст — по крайней мере, так ему показалось, хотя после яркого солнца глаза не сразу привыкли к сумраку помещения.

Через несколько секунд он уже мог спокойно осмотреться. Вдоль левой стены одна на другой громоздились деревянные кровати, точнее — рамы, без матрасов и пружинных сеток. Справа располагалась большая черная плита с трубой, уходящей в потолок. В помещении пахло сыростью и плесенью. На полках хранилось разнообразное снаряжение, тяжелые на вид и объемные мешки висели на длинных веревках, привязанных к потолочным балкам.

Борн вышел на крыльцо и помахал рукой в направлении склона, давая своим знак спускаться. Немного подождав и никого не увидев, он перепугался, что на них уже напали, но потом увидел, как они едут — Клер с Сарой вдвоем на одной лошади, две другие — в поводу.

Они приближались; каменистая тропа, ведущая к хижине, перед домом переходила в мягкую травянистую лужайку. Борн жестом приказал им остановиться там и подбежал, чтобы сиять Сару.

Девочка в изнеможении опустилась на землю.

— Тебе получше? — спросил он. Сара еле-еле кивнула.

— Ну вот и хорошо. — Обернувшись к жене, Борн сказал: — Подождите меня тут. Все, что я разыщу, принесу сюда, здесь и погрузим.

На верхней полке он обнаружил два спальных мешка в большом пластиковом пакете. Это было не совсем то, что он искал, но все-таки решил взять их. Отнеся добычу на улицу, он вернулся в дом и продолжил поиски соли. Хозяин лачуги, которому принадлежали все эти запасы, обязательно должен был оставить какое-то количество соли — для себя, для своих работников, для лошадей, наконец, просто для путника, оказавшегося в беде и случайно наткнувшегося на спасительную избушку.

И тем не менее, соли на полках Борн не обнаружил. Там стояли только банки с говядиной, лососем и сардинами, пластиковые мешки с мукой, сухая смесь для бисквитов, изюм, фасоль — все, что угодно, кроме соли. Он перевернул первый мешок, подвешенный к потолку, за ним второй, нервно рванул было третий, но тут его осенило. Он вернулся ко второму. В нем действительно оказалась соль, только он вначале решил, что среди мотков веревок, лоскутов кожи и старых ремней валяются самодельные сахарные леденцы. Теперь он лизнул один из них и понял, что это обыкновенная каменная соль — мелкие твердые кусочки мутно-белесого цвета с черными вкраплениями. Он положил один кусочек в рот, набрал полную горсть и поспешил на улицу.

— Вот, положи это на язык, только не глотай, подавишься, — предложил он Клер и протянул другой кусочек Саре. — Пососи немножко, а потом запей водичкой, пару глотков, и все будет хорошо.

И тут снова послышался рокот мотора. Поначалу он даже подумал, что это почудилось, но в следующий момент гул вертолета стал отчетливее. Они с Клер переглянулись — слова уже были не нужны. Клер подхватила Сару и усадила ее на лошадь, он побежал было к своей каурой, но вдруг вспомнил: хижина! Он же оставил ее открытой!

Борн вбежал внутрь, первым делом подвесил мешки обратно к балкам, потом сдернул их назад, все веревки и кожу запихал в один, а в другой, освободившийся, покидал пакеты и банки с полок, стараясь брать так, чтобы остатки выглядели естественно. Подвесив первый на место, со вторым он выскочил на крыльцо. Бросив раздувшийся от провизии мешок, он приладил вырванный замок, даже воткнул кое-как шурупы и отломанный кусок древесины.

Вблизи этот “ремонт”, разумеется, никого не обманет, но издалека, а тем более сверху, ничего не заметно. В любом случае так лучше, чем оставлять дверь распахнутой и тем самым оповещать весь мир, что здесь были люди.

Подхватив свои трофеи, он побежал к лошадям. Сара сидела впереди Клер на гнедой кобыле. Звук мотора становился все громче. Пристроив мешок на своей каурой, Борн вскочил в седло, пришпорил кобылу, дернул за повод пегую — и вот они уже галопом помчались наверх по каменистой тропе под защиту соснового леса, и только камни летели из-под копыт стремительно скачущих лошадей.

Глава 11

У него не было времени свериться с картой, чтобы выбрать подходящий маршрут. Он знал только одно: от этого места надо убраться подальше и как можно быстрее. Они перевалили через хребет, затем спустились по ложбине, потом опять вверх по склону и снова вниз, один раз срезали угол, чтобы миновать глубокий каньон, из которого не было выхода, и поднялись снова в горы, в густой еловый лес. Один раз он остановился, и то только для того, чтобы в этой сумасшедшей скачке не пропустить гул вертолета, но ничего не услышал. Может, тот приземлился, может, направился куда-нибудь другим маршрутом — во всяком случае, преследования не было, а все остальное не имело значения. Вполне возможно, что вскоре оно возобновится и за спиной раздастся не только звук мотора, но и цокот копыт. Он пришпорил каурую, проскакал наискосок по лугу и очутился в причудливом лабиринте ложбин и оврагов.

Через некоторое время он вспомнил, что Саре надо дать еще немного соли и воды. Притормозив, он слез с лошади и только сейчас обратил внимание, как ходуном ходят ее взмыленные бока. Не лучше выглядели и две другие, и Борн понял, что в результате такой спешки он просто загонит животных. Подлечив дочку, дальше он пошел пешком, ведя лошадей в поводу, Клер и Сара медленно ехали сзади на гнедой кобыле.

Теперь они шли по узкому сухому руслу ручья. Копыта звонко постукивали по мелкому галечнику. Ветви могучих елей, растущих по обеим сторонам ручья, нависали над ними, заслоняя небо. Борн достал карту и попытался на ходу рассмотреть, где они находятся, но, не видя вокруг себя никаких приметных ориентиров, бросил это занятие. Внезапно русло круто пошло вниз. Спускаясь, он увидел впереди проблески солнечного света, отражающегося от гладких скал: Лес поредел, огромная скала стала видна почти целиком, и наконец они выбрались на крутой глинистый склон, который представлял собой край огромного каньона. Справа и слева вздымались высоченные отвесные скалы, образуя сплошную непреодолимую стену примерно в миле впереди от этого места. По мере спуска глина сменилась каменистым грунтом, на котором странным образом существовали густые коричневатые заросли неизвестного кустарника. Никогда раньше ему не приходилось видеть ничего подобного. Скалы, словно отполированные, отражали лучи солнца и слепили глаза. Вдали над утесами слышалось завывание ветра.

Теперь Борну не составляло труда определить по карте, где они находятся. На первом листе был обозначен только край каньона, поэтому пришлось достать второй. Эта местность называлась Овечьей пустыней, и он даже мог вполне объяснить, почему. Когда люди с отарами пришли на эту территорию, местные скотоводы вытеснили их в горы, скрепя сердце позволив пользоваться самыми неудобными землями. “Потом скотоводам показалось и этого слишком много, и они начали войну. Владельцы ранчо, вооружившись винтовками, совершали набеги, убивали пастухов и угоняли отары за перевал. Тогда хозяева овец наняли испанских басков. Баски испокон веков были известны как отменные пастухи, которые не допускали даже чужого-взгляда на своих овечек. Поэтому когда в следующий раз люди с ранчо появились второй раз, баски устроили засаду, обстреляли их и заставили убраться восвояси. Те собрали больше людей и приехали вновь, но еще больше басков выступило на защиту отар, В конце концов люди с ранчо, конечно, победили, но эта война продолжалась здесь до двадцатых годов двадцатого века. Пересекая эту местность, до сих пор еще можно увидеть хижины, ограды и каменные стены, оставшиеся со времен басков”.

Но им не надо было ее пересекать. Путь по каменистой почве вдоль подножия утесов Борна вполне устраивал. Галечное русло высохшего ручья не сохранило следов; дорога по глинистому склону была удобна тем, что можно было легко разглядеть проходы между нагромождением скал и спокойно спускаться в каньон, не опасаясь попасть в тупик. К тому же он заметил, что полоса леса опоясывала лишь нижнюю часть склонов, значит, выше тоже сплошные камни. К тому времени, когда преследователи сообразят, каким путем они пробрались здесь, они втроем будут уже далеко.

Остается проблема царапин, которые неизбежно оставляют на камнях стальные подковы. На очередном коротком привале он разорвал на лоскутья одно одеяло и обмотал копыта. Кобылам потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к “обувке”; поначалу они осторожно переставляли ноги, но потом привыкли, и Борн снова поехал верхом. Сара по-прежнему сидела вместе с Клер, пегая лошадка шла в поводу налегке. Они медленно передвигались справа налево по камням вдоль скал. Вокруг стояла невероятная тишина, нарушаемая лишь глухим перестуком копыт и посвистыванием ветра в горных отрогах.

Все выходы из каньона на первой трети пути Борн начисто игнорировал. Они вели преимущественно в обратном направлении, а он хотел уйти как можно дальше, в совершенно новые места. Солнце уже прошло зенит и теперь начинало бить в глаза. Даже под широкополой шляпой он чувствовал палящие лучи. Борн расстегнул куртку в надежде просушить пропотевшую насквозь рубаху и взглянул вверх. В ярко-синем небе над головой парила какая-то крупная птица. Ястреб, подумал он. А может, орел.

— Возьми еще соли, — посоветовал он, обернувшись, Саре.

Они уже были примерно на середине каньона, и Борн решил, что пора выбираться. Первый проход, на который он обратил внимание, показался слишком крутым. Следующий, ярдах в пятидесяти от первого, выглядел очень удобным, но именно очевидность подобного выбора и заставила от него отказаться. Третий вариант отличался от двух других тем, что здесь путь шел не в гору, а прямо между скал, и был довольно широким — три лошади рядом могли спокойно войти в него. Правда, он довольно резко сворачивал, и Борн не мог рассмотреть, что там дальше, но почему-то решил все-таки идти здесь.

За поворотом ущелье немного расширилось. Каньон уже не был виден. Глухой стук копыт эхом отражался от нависающих скал. Борн поднял голову к узкой полоске по-прежнему яркого неба над головой, потом взглянул перед собой. Проход разделялся надвое. Он решил идти правым. Из опасения очутиться в узости, где не удастся развернуть лошадей, он решил, что при малейшем подозрении повернет назад. Скалы порой сходились так, что они были вынуждены поднимать ноги на круп лошадей, но каждый раз Борн мог видеть впереди расширение и продвигался все дальше и дальше. Снова образовалась развилка, и опять он выбрал правый Проход, решив, что так уж точно не заплутает в случае необходимости вернуться. Один раз каурая испугалась теснины, захрапела и встала на дыбы; он быстро слез, потрепал ее по холке и успокоил, зашагав впереди. Стены ущелья в этот момент, казалось, совсем сомкнулись. Казалось, нечем дышать в этой холодной сырости, напоминавшей пещеру. Борн обернулся. Жена с дочкой ехали за ним, он подумал, что им, наверное, страшно еще больше. Дорога пошла под уклон, снова раздваиваясь. Теперь он почему-то повернул налево, почти уверенный, что рано или поздно придется возвращаться, но все-таки упрямо продвигался вперед. Если уж им удалось преодолеть так много, может, все обойдется.

Он попытался представить себе, как выглядит сверху этот лабиринт между скал, затем взглянул на часы. Прошло довольно много времени. Ущелье снова делало резкий поворот. Миновав очередной угол скалы, он внезапно остановился и даже зажмурился на мгновение, ослепленный ярким солнечным светом.

То ли от долгого пребывания в мрачном сыром ущелье, то ли от неожиданно яркого солнца, но он не сразу поверил в реальность увиденного.

— Что это? — воскликнула не менее удивлённая Клер.

— Не знаю. Этого Просто не может быть! — Он торопливо вытащил карту и развернул ее. — Смотри. Вот Овечья пустыня, где мы были, вот горы, вот долина, которую мы видим перед собой. Если топографы не поленились отметить такую малость, как та хижина, то это они должны были указать наверняка!

Впереди под ними простиралась, насколько хватало глаз, длинная и узкая долина, с обеих сторон окаймленная крутыми горными склонами, которые плавно переходили в пологие лесистые холмы. Посередине извивалась блестевшая на солнце лента реки. Все это напомнило Борну пейзаж где-нибудь в Андах — с яркой зеленью лесов и лугов, слегка дрожащих в знойном мареве, подобно миражу. Но долина четко была обозначена на карте, и изумился он совсем не по этому поводу. Все дело в том, что там, внизу, у реки, располагался город! Можно было различить главную улицу, рассекавшую его надвое, и поперечные, делящие город на кварталы. На вид в нем должно быть не менее трех тысяч жителей, но нигде не было заметно никаких признаков жизни.

— Что-то здесь не так, — произнесла Клер. — Ты, наверное, взял не ту карту.

Он на всякий случай вынул компас и сориентировал карту по нему.

— Нет, Клер, здесь нет никакой ошибки. Долина показана точно. Просто на карте нет никакого городка.

— Но так же не бывает! Как могут люди, составляющие карту, не нанести на нее целый город?

— Не знаю. Иногда карты составляют при помощи аэросъемки, иногда — просто с какой-нибудь высокой точки. Может быть, они так спешили, что забыли его пометить?

Он сам не верил в то, что говорил. Единственным более или менее приемлемым объяснением, которое могло прийти в голову, было то, что город не нанесли на карту сознательно. О его существовании уведомили историков и государственных чиновников, но скрыли информацию от всех остальных, чтобы этот городок не постигла судьба остатков индейских поселений в Аризоне, подчистую разграбленных охотниками за сувенирами.

Не исключено, что так оно и есть. Но сомнения не оставляли Борна, пока он спускался по крутому каменистому склону, привязывал лошадь под деревьями, поднимался обратно, чтобы снести вниз Сару, и вновь карабкался вверх, чтобы переправить лошадей. После залитой солнцем Овечьей пустыни здесь было мрачно и холодно. Он предложил Саре еще погрызть кусочек соли и запить ее как следует.

Они продолжили путь — Сара по-прежнему вместе с Клер, он — на своей; третья лошадь шла в поводу. Было такое ощущение, что они ехали по парку — густой шатер вечнозеленых деревьев, раскинувшийся высоко над головой, глушил всю мелкую растительность под ногами. Копыта лошадей мягко ступали по толстому ковру мертвой хвои. Сырость заставила Борна снова поплотнее застегнуть куртку.

Оказавшись у реки, едва слышно протекавшей в своих берегах, Борн с удивлением обратил внимание, что в лесу стояла вообще мертвенная тишина — ни единого птичьего голоса, ни крика или визга какой-нибудь четвероногой живности. Да и холодно было, пожалуй, не от снижения температуры воздуха, а от самого места, источавшего что-то зловещее.

Почти бесшумная, река все-таки была и широка, и довольно глубока. Они отправились вниз по течению в поисках брода. Среди деревьев по левую сторону виднелись заброшенные хижины. Еще дальше можно было угадать фундаменты для других хижин — так и не построенных. Потом они миновали перевернутый крытый фургон с отвалившимися колесами. За фургоном Борн, присмотревшись, обнаружил вполне подходящее место для брода — из-под воды торчали камни, виднелась галька на дне; в начале переправы вода доходила лошадям до колена. Ниже по течению можно было заметить ржавые останки какой-то крупной конструкции.

В какой-то момент Борн подумал, что лошади могут испугаться ширины водного потока и понести, пытаясь сбросить седоков, но ничего не успел предпринять, потому что противоположный берег был уже почти рядом. Миновав препятствие и согревшись на солнце, он немного успокоился. Пока лошади шумно пили, Борн все вспоминал, что же такое он еще должен был сделать, но нервная обстановка в том темном лесу помешала. Оторвав лошадей от слишком продолжительного, на его взгляд, водопоя из опасения, что они ослабеют, Борн обвел взглядом простирающуюся перед ним равнину с высокой густой растительностью и внезапно отчетливо представил себе, сколь четко будет виден сверху их след в траве. Пожалуй, имеет смысл продвигаться по мере возможности вдоль берега, не теряя из виду отдаленные крыши домов. Потом ям попалось уходящее от реки вправо некое подобие проселочной дороги, заросшей травой, доходящей лошадям по брюхо. Время от времени среди травы появлялись пыльные проплешины с едва различимыми следами колес от проезжавших здесь когда-то повозок. Если город столь же древен, как и встретившиеся им наверху развалины хижин, никакой дороги здесь уже не должно быть вообще.

Впереди, в сотне ярдов, виднелся город — по обе стороны дороги стояли одинаковые низенькие островерхие домишки, за исключением нескольких двухэтажных зданий в глубине главной улицы. Проезжая вдоль окраины и углубляясь в центр, беглецы видели одно и то же — дома полуразрушены, двери выдраны, стекла разбиты… Но все-таки это были не лачуги, как на противоположном берегу: стены здесь были сложены из толстых, крепких брёвен и обшиты досками, вдоль проезжей части тянулись деревянные тротуары и вдалеке уже можно было различить шпиль церкви. Несмотря на прогнившие в большинстве своем доски тротуара и перекосившийся крест на церкви, все это оставляло впечатление, что люди строили город добросовестно и с любовью.

Посередине улицы валялся сорванный ветром деревянный щит с глубоко вырезанной надписью: “Мареро”. Чуть пониже почти неразличимый текст: “Население 4000”; цифры явно пытались соскоблить, потому что поверх читались другие — 350.

Они миновали несколько лавок — кондитерскую, табачную, две прачечные, одна напротив другой, парикмахерскую, бакалейную лавку… Вывески в основном валялись на земле, кое-что можно было различить и на случайно сохранившихся стеклах. Добравшись примерно до центра города, они тщательно огляделись и только тогда позволили себе спешиться.

На самом крупном здании виднелась надпись: “МАРЕРО ХАУЗ”. Вход его даже был оформлен двумя деревянными колоннами, которые поддерживали некое подобие фронтона.

По обе стороны двухстворчатых дверей — большие зыпыленные окна, на верхнем этаже, где окошки поменьше, — балкончик. Привязав лошадь к коновязи перед домом, Борн остановился в раздумье. Вокруг стояла полная тишина — ни скрипа дверей, ни посвиста ветра в разбитых оконных проемах… Треск подломившейся под ногой доски заставил его вздрогнуть. Почему-то он подумал о змеях и резко выдернул ногу, разорвав штанину.

— Гос-с-споди, — выдохнул он, ощущая неприятную сухость во рту.

Осторожно проверяя прогибавшиеся доски деревянного крыльца, Борн отворил наружную дверь, затем — внутреннюю и заглянул внутрь. Вдоль левой стены тянулась стойка бара, за ней пыльное зеркало, все покрытое паутиной. В нижней части стойки была укреплена медная подставка для ног, по краям и в середине — пепельницы. На нескольких столиках в центре зала стояли бутылки и стаканы, стулья были отодвинуты в беспорядке, словно посетители лишь минутку назад покинули помещение. В глубине виднелась небольшая эстрада с пианино в углу, обрамленная пыльными красными бархатными занавесками. Лестница вдоль правой стены через дыру в потолке вела на второй этаж.

Вот тебе и Мареро, хмыкнул Борн и позвал остановившихся на крыльце Клер и Сару:

— Все в порядке. Нам это подходит. — Язык царапал нёбо, словно наждак.

Борн продолжил осмотр. Под потолком висела большая деревянная люстра в виде фургонного колеса. Свет с улицы проникал только до середины зала, поэтому ему пришлось попросить Клер распахнуть двери пошире. Теперь можно было различить толстый слой пыли, покрывавший столы, бутылки, стаканы и пол, на котором отчетливо отпечатались его следы.

Половицы жутко скрипели. Борн подошел к эстраде; по ее периметру были расставлены обгоревшие свечи с металлическими отражателями.

Жена и дочь с любопытством оглядывались вокруг; половицы под их ногами также громко скрипели.

— Что такое, черт побери, иди кто такой был этот Мареро? — произнес Борн.

— Он был мексиканцем, — раздался голос за спиной. От неожиданности у Борна перехватило дыхание; он застыл, но через мгновение развернулся, выхватывая пистолет и целясь на голос, но Клер и Сара мешали ему; Борн прыгнул вправо и пригнулся: в дверном проеме стоял высокий седой старик с ружьем; рядом с ним скалил зубы крупный пес, готовый к прыжку.

— Эй, сынок, — спокойно проговорил старик. — Отверни свою пушку куда-нибудь в сторону. Не сомневаюсь, что ты можешь пришить меня, но мои пальцы на курке, и я успею ответить. Если ты не отдашь концы сразу, поможет собака. Так что лучше отведи пистолет!

Борн пропустил его слова мимо ушей, продолжая держать старика на мушке.

— Слушай! Я ведь мог бы натравить пса на твою девочку. Пока ты будешь думать, в кого стрелять первым, я успею спустить курок. Давай не будем. Отверни свою пушку.

Борн по-прежнему не изменил позы. Руки, вцепившиеся в пистолет, тряслись. Старик, бросив на него еще один внимательный взгляд, вдруг пожал плечами, направил ружье дулом вниз, спустил курки и прислонил к стене.

— Ну хорошо. Если первый шаг должен быть за мной — я его сделал. Теперь твоя очередь. Борн слегка расслабился.

— А как насчет собаки? — осведомился он. Старик негромко произнес “Лежать!”, и пес, продолжавший сохранять боевую стойку, тут же лег у его ног. Борн вздохнул с облегчением и распрямился.

— Я ведь не прошу тебя убрать пистолет, — миролюбиво напомнил старик. — Просто направь его куда-нибудь в сторону.

Тут наконец Борн опустил пистолет и снял палец со спускового крючка. Старик ухмыльнулся, обнажив неровные желтые зубы.

— Так-то лучше, сынок. У тебя так тряслись руки, что я подумал — судьба нам обоим отдать концы не сходя с места! — Старик расхохотался, широко разинув рот, отчего все морщины на его лице куда-то сдвинулись, а кожа обтянула скулы и лоб, как у мумии. Он просто трясся от смеха, напоминающего пронзительное кудахтанье.

Ветхая одежда болталась на его тощей фигуре как на вешалке.

— Да, сэр, вот именно: отдать концы не сходя с места! — повторил старик, уняв наконец приступ веселья. — А Мареро был мексиканцем. Приехал в эти края и нашел золотой самородок весом в двадцать три фунта, а когда за ним понаехали остальные, этот малый сказал им, что знает места, где есть самородки такой же величины, как и у него. Вот поэтому-то, когда они выстроили этот городишко, то назвали его в честь Мареро. Правда, потом тот завел шашни с какой-то белой женщиной, и сородичи линчевали его. Потом они сильно пожалели об этом, потому что золото найти не смогли, но было уже поздно. И город переименовывать не стали. Такая вот случилась штука.

— Вы говорите об этом так, будто сами присутствовали при всем этом.

— Почти, сынок. Но город был построен в 1879 году, а я, конечно, стар, но не настолько. Я прочитал обо всем этом в бумагах, что хранятся в здании суда, — это как раз в конце улицы… Э-э, да я гляжу, твоя малышка приболела?

Сара с опухшим лицом и запавшими глазами сидела, откинувшись на спинку стула.

— У нее горная болезнь.

— Все ясно. Ничего страшного. Здесь она скоро поправится. Как ты себя чувствуешь, золотце? — Старик направился к ней, пес двинулся было за ним, но старик вновь бросил: “Лежать!”, и тот остался на месте.

— Это чтобы ты больше не нервничал, — обращаясь к Борну, захохотал он. — Не хочу, чтоб ты опять начал трястись, будто тебя паралич разбил.

Сара отпрянула.

— Все в порядке, золотце. Тебе нечего меня бояться. Я так давно не видел маленьких девочек, что сейчас просто хочу поглядеть на тебя. Как тебя зовут?

Она перевела взгляд со старика на отца. Тот утвердительно кивнул, и тогда она ответила:

— Сара.

— Сара? Какое замечательное имя. Когда-то я знавал одну маленькую девочку, которую тоже звали Сарой, и ее маму тоже так звали. Но это было так давно, что я даже не помню, как они выглядели. Помню лишь, что они обе были хорошенькие. По крайней мере, я хоть это помню. И они похожи на тебя. А сколько тебе лет, Сара?

— Восемь.

— Прекрасный возраст. Лучше не бывает. Помню, когда мне было восемь лет, я жил с отцом на ферме в Калифорнии. И там у меня был пес, немножко похожий на этого, но не такой большой. У тебя была когда-нибудь собака? Она отрицательно покачала головой.

— А хочешь с моей познакомиться?

Сара призадумалась на миг, потом кивнула в знак согласия.

— Ты не против? — Старик обернулся к Борну. Рубен ответил не сразу. Старик ждал.

— Ладно, я не против.

— Ты теперь уверен? С оружием в руке теперь уверен, что мне можно доверять, так?

— Нет, я не уверен! Но тем не менее, собаку вы ей можете показать.

Старик ухмыльнулся и присвистнул. Пес тут же подбежал к нему — здоровый крупный зверь темного окраса с квадратной мордой, возвышавшейся над столом. Сара испуганно отшатнулась.

— Не бойся. Протяни ему ладонь, пусть он с тобой познакомится.

Девочка помешкала, потом медленно, нерешительно вытянула вперед ладошку. Пес обнюхал пальцы, лизнул их и остался стоять рядом со стариком.

— Ну вот, видишь. — Старик потрепал пса по загривку. — Тебе нечего бояться.

Сара успокоилась и посмотрела на собаку с любопытством.

— А как его зовут?

— У него нет имени. Я просто не думал об этом. Я зову его “пес”.

Пес приподнял уши.

— Я нашел его мать в лесу. Немецкая овчарка. Может, охотник ее бросил, а может, просто давно одичала, В общем, мне удалось скрестить ее с волком. Это оказался единственный щенок в помете, но он один стоит целого выводка. А его мамаша замерзла года два тому назад. Тебя тошнило, Сара?

Она кивнула.

— И живот болел?

Она кивнула еще раз, вздрогнув, когда он приподнял руку.

— Не бойся, девочка, я только пощупаю твой лоб, — произнес старик и обернулся к Борну. Желтые зубы снова обнажились в ухмылке. — Ты вправду уверен, что не застрелишь меня и все такое прочее?

Борн промолчал. Старик приложил свою руку ко лбу Сары. — У нее очень низкая температура. Вы давали ей соль?

— Да, как только смог достать.

— Ну что ж, это хорошо. Но недостаточно. Надо, чтобы она пила как можно больше жидкости.

— Ее просто вырвет водой.

— Не вырвет, если я дам ей одно лекарство. Оно быстро поможет.

— И что же это такое?

— Пойдем сходим за ним ко мне на тот конец улицы.

— Нет, я предпочитаю остаться здесь.

— О, тебе здесь понравилось? А я никогда не любил бывать здесь и терпеть не мог парня, который тут хозяйничал; Мне всегда нравился другой отель, на том конце улицы. У меня такое уютное местечко — комната и все остальное.

— Однако вы сказали, что не настолько стары, чтобы могли застать жителей этого города?

— Я так говорил? Что ж, в этом вопросе не может быть двух мнений, не так ли? Значит, одно из них ошибочно. — Он опять ухмыльнулся и обвел взглядом помещение. — Может, ты и прав. Человек не должен быть скован в своих поступках. А иначе это признак старости. Я — исключение из этого правила.

Старик направился к выходу.

— Подождите! Куда вы?

— А как ты думаешь? К себе, чтобы взять мое снадобье. А в чем дело, сынок? Неужели ты решил пойти со мной?

— Пожалуй, да.

— Слушай, тебе следовало бы быть порешительнее. То ты не хочешь идти со мной, то хочешь… Ты уж разберись в себе, а то все перепутается. — И он потянулся за своим ружьем.

— Не трогайте, — приказал Борн.

— В чем дело, сынок?

— Ружье останется здесь. — Стараясь не приближаться к старику, он поднял с пола оружие. Пес напрягся и заворчал.

— Спокойно, — бросил ему старик и осклабился. — Сынок просто осторожничает. Не волнуйся.

Борн подошел к Клер и протянул ей ружье.

— Наше можешь оставить в покое. Если кто-нибудь здесь появится, пустишь в ход вот эту штуку. Оно, конечно, сильно отдает в руку, но тому типу придется гораздо хуже.

— Еще какому-то типу? — удивился старик. — Так вот что тебя тревожит! Ты полагаешь, что здесь есть кто-то еще, и пока мы будем отсутствовать, он может прийти?..

— Правильно, — спокойно ответил Борн.

— Что ж, чувство опасности у тебя неплохо развито, в этом я не сомневаюсь. Но я ведь не раз уже повторил — тебе не о чем беспокоиться. Я живу здесь исключительно потому, что не желаю видеть людей. Как ты думаешь, если бы мне нужна была компания, стал бы я здесь жить? С вами-то тремя это место кажется мне чересчур шумным. И если увижу, что вы собираетесь остаться здесь надолго, мне придется подумать о том, чтобы покинуть его.

— Мы сами уйдем.

— Ну конечно. Не обижайся. Я на вашем месте сделал бы то же самое. Да и вообще, — добавил он, направляясь к выходу, — твоей дочке не станет лучше от того, что мы стоим здесь и болтаем. Надо шевелиться. Тебе еще нужно поставить лошадей в конюшню. Скоро стемнеет. — Старик в сопровождении собаки вышел на улицу.

Борн спустился с крыльца, отвязал лошадей от коновязи и последовал за ним.

— Конюшня совсем рядом, — сказал старик. — Кстати, а что вы делали там, наверху?

— Путешествовали.

— Ну да. Конечно. Без палатки и вьючных лошадей.

— Мы выбрались всего на пару дней. И заблудились.

— Конечно, заблудились… С этими картами и компасом, который выпирает из кармана твоей куртки.

— Оказалось, что я не настолько хорошо разбираюсь в них, как полагал раньше.

— В таком случае, сынок, ты должен был кинуться от радости мне на грудь вместо того, чтоб хвататься за пистолет. А обмотанные копыта твоих лошадей и все остальное? Нет, ты точно от кого-Т9 удираешь. А этот путь, которым ты сюда добрался! Заблудившийся человек никогда не пойдет через эти ущелья! Нет, ты шел этим путем осознанно, ты хотел от кого-то оторваться.

— Сказал вам, мы заблудились! Моя дочь заболела, и я кратчайшим путем решил выбраться из каньона. Кстати, на карте этого города нет. Так какой же смысл для меня, по-вашему, специально идти сюда, если я не мог подозревать о его существовании?

— Что-то у меня со слухом, видно, неладно. Минуту назад ты говорил, что не умеешь читать карту, или мне показалось?

Борн застыл прямо посреди улицы. В этот момент они проходили очередной перекресток: на углу виднелось здание ресторана. Кругом была пожухлая пыльная трава. Заметив, что спутник отстал, старик остановился.

— Да, конечно, города нет на карте, — сказал он. — И никогда не было. Его построили очень быстро, а покинули еще

быстрее, так что никто и не успел узнать о его существовании. Ну ладно, конюшня уже совсем рядом, вон за тем домом. — Он указал рукой налево. — Эти тряпки на копытах все равно пооборвались, лошади будут только рады от них избавиться.

Ворота оказались широко распахнуты, солнечный свет проникал внутрь. Их встретил густой запах древесных опилок, прелого зерна и плесени. Со смутным чувством тревоги, не в первый раз охватившим его, Борн остановился.

— В чем дело? — спросил старик.

— Идите вы первым.

— Как угодно. — Он прищелкнул пальцами, подзывая собаку, и вошел внутрь.

Борн постоял в нерешительности, потом встрепенулся и последовал за ним.

Глава 12

От запаха плесени першило в горле. Старый деревянный настил был засыпан перепревшей соломой, такой сухой, что при каждом шаге в воздухе поднималось облачко пыли. С каждой стороны Борн насчитал по десять стойл; половина перегородок была разрушена.

Привязав лошадей у входа, он, зажав пистолет в руке, быстро нырнул во второе стойло справа, вглядываясь в сеновал напротив.

На первый взгляд, здесь никого не было.

Он перебежал налево, продолжая следить за сеновалом. Немного удовлетворенный осмотром, добрался до конца конюшни, взобрался на стремянку, опробывая ногой ступеньки, и проверил дальние углы сеновала. Никого.

— А ты, я посмотрю, парень не промах! — ухмыльнулся старик.

Борн не ответил. Когда он спускался, одна перекладина подломилась, и он чуть не сверзился вниз. Старик заржал.

— Да, ты действительно парень не промах. Не хочу сказать, что ты напрасно осторожничаешь. Стало быть, есть основания. От кого же ты так бежишь? Конечно, ты не считаешь, что я один из них?

— Я же сказал вам — мы ни от кого не бежим, — разозлился Борн.

Старик поджал губы.

— Дело твое, сынок.

— И перестаньте называть меня сынком.

— Как скажешь. Нечего заводиться. Он снова поджал губы и прищелкнул пальцами, подзывая к себе собаку, затем направился к задней двери.

— Оставайтесь на месте! — приказал Борн, поднимая пистолет.

Старик покорно повернулся и уставился на него.

— Послушай меня, сынок. Я изо всех сил стараюсь относиться к тебе по-дружески, но если ты будешь наставлять на меня пистолет всякий раз, когда я захочу прогуляться или сделать что-нибудь, мы с тобой не поладим, нет. Там, на дворе, есть колодец, и если ты не хочешь, чтобы твои лошади умерли от жажды, я возьму вон то ведро и принесу им воды. Если ты мне это позволишь.

Борн промолчал, и старик, подхватив ведро, вышел.

Глава 13

Он долго не возвращался.

Вспомнив об оставшихся в отеле Клер и Саре, Борн ринулся к задней двери, но не успел он толкнуть ее, как дверь резко открылась и вошел старик с полным ведром, слегка согнувшись, чтобы не расплескать воду. Он тяжело дышал.

— Занервничал, что ли? — ухмыльнулся он. — Для меня это хорошее упражнение. Спасает руку от атрофии. Хорошее слово — атрофия. Знаешь, что оно означает?

— Надеюсь.

— Сокращается и усыхает. — Он подошел к лошадям и поставил ведро на пол, все еще тяжело дыша. — Так же, как и твоя штучка после занятий сексом. Я читал об этом когда-то. Нам нужно нарвать травы, чтобы покормить лошадей, и принести еще воды, но сначала, думаю, надо их расседлать. — Он начал с каурой, снял с нее узду и повел в стойло. — Как мне кажется, ты удираешь либо от полиции, либо от тех, кем интересуется полиция. У тебя симпатичная семья, и сам ты мне нравишься, значит — скорее от тех, кто не в ладах с законом. Правильно?

— Я же сказал вам…

— А-а-а, знаю-знаю, ты ни от кого не убегаешь. Но я прав?

У Борна уже не было сил отпираться. Он просто пожал плечами.

— Конечно, я прав. Теперь ты чувствуешь себя получше? Борн засомневался — к нему относилась последняя фраза или к каурой кобылке, которую старик распрягал, похлопывая по крупу. Поставив перед ней ведро, он вышел, заперев за собой дверцу.

— Сколько их? — спросил он, обернувшись к Борну.

— Трое верхом. И вертолет. Не знаю точно.

— Что же ты им сделал?

— Довел их до сумасшествия.

— Держу пари, ты на это способен. — Старик рассмеялся. — Ну хорошо, я не хочу знать, что там между вами было. У меня своих забот хватает. Скажи мне вот что: для них это очень важно?

Борн кивнул.

— Ну, что ж, посмотрим. Вертолет нам не опасен. Мы услышим его задолго до того, как он к нам приблизится, и сумеем приготовиться. Другое дело — верховые. Сегодня до темноты мы уже не успеем, но завтра утром пойдем на скалу и скинем вниз пару валунов, чтобы перекрыть проход, по которому вы прошли. Даже если они придут сегодня, здесь есть предостаточно мест, где их можно хорошо, встретить. Кто знает, может, тебе повезет и несколько дней вы сможете отдохнуть, прежде чем двинуться дальше.

Было ясно, что имел в виду старик.

— Вы хотите сказать, что через несколько дней мы в любом случае должны уехать? Старик задумался.

— Да, пожалуй, именно это я и хотел сказать. Даже если мне тоже придется перебираться куда-нибудь в другое место. Здесь становится слишком многолюдно. Конечно, вы ведь многого не знаете, Городок этот очень странный — иногда его можно увидеть сверху, а иногда — нет. Последний человек нашел сюда дорогу лет двадцать тому назад. И это был я.

— В таком случае вы не могли быть знакомы с тем парнем — хозяином гостиницы.

— Возможно, ты и прав. — Старик уже расседлывал пегую. — Ты не хочешь мне помочь, а? Ведь это все-таки не мои лошади, так? — Помолчав секунду, он добавил: — Да, я все равно уйду отсюда. Так, на всякий случай. Но когда выпадет снег, я вернусь… — Казалось, что он разговаривает сам с собой. — А пока держись меня. Я много знаю и научу тебя, как от них избавиться. Да, сэр, все будет совсем так же, как в прежние времена.

Глава 14

— Такой ужин, — говорил старик, вытирая рот и откидываясь на стуле, — такой ужин — простая фасоль, сушеное мясо и бисквит — стоил в те дни около двадцати долларов.

Он улыбался, сидя напротив Клер. При свете лампы его улыбка, казалось, была более привлекательной. Клер поблагодарила егоза комплимент.

Пока они отсутствовали, она нашла кухню в задней комнате отеля и попыталась разжечь огонь в большой черной плите. Она даже нашла на дворе сухие поленья, однако в трубе птицы свили свои гнезда, поэтому, когда Борн со стариком вернулись, кухня была полна дыма. Старик показал, как прочистить трубу, после чего Клер принялась за стряпню.

Собаку старик оставил у входной двери на тот случай, если кто-то появится поблизости. Потом он взял с полки позади бара запечатанную бутылку и поставил ее на стол.

— Это хороший напиток, — сказал старик, — нужно только сначала слить масло сверху, а дальше все замечательно.

— Как много бутылок! Они, наверное, очень спешили и потому оставили все их здесь…

— Это из-за оспы.

Борн, только что пригубивший вина, поперхнулся и отшвырнул стакан от себя.

— Оспа?

— О, теперь все в порядке. Если б вирус сохранился, я бы давным-давно помер оттого, что пью это вино. К тому же ведь вам делали прививку против оспы, так ведь? Так что пей, не бойся. Оно не причинит никакого вреда.

Старик осушил свой стакан двумя быстрыми глотками и налил еще.

— Давай, — повторил он, поднимая стакан. Борн отпил из своего. Терпкое вино со слабым привкусом масла обожгло внутренности. Он помотал головой. Старик, захихикал.

— Видишь, я же говорил, оно совсем неплохое. Только надо попривыкнуть.

Борн потянулся к фляжке с водой, чтобы запить. В это время старик опрокинул в себя еще один стакан и вновь наполнил его.

— Так вот. Первый случай оспы случился у них как раз в середине лета. Многие тут же сообразили, в чем дело, и быстро смотались, но немало оказалось и таких, которые из-за золота были готовы на все. Они выстроили хижину в лесу подальше от реки и изолировали там ту семью, в которой заболел оспой сын. Он, конечно, умер, мать и отец заразились от него и тоже умерли, а затем и двое оставшихся сыновей. Но в городе после этого не было ни одного случая оспы, и когда смрад от трупов тех людей стал распространяться от хижины, однажды ночью члены городского совета напились как следует и решили ее сжечь.

Я бы сказал, они выбрали для этого дела подходящее время — как раз начиналась буря, уже гремел гром, молнии сверкали в дальнем краю долины, но огонь от полыхающей хижины все равно перекинулся на деревья, и до тога, как ливень загасил огонь, сгорело около тридцати акров отличного леса. Люди уже были готовы бежать, боясь, что пламя доберется до лугов, а потом и до города, но увидели, что буря сделала свое дело. Тогда они решили, что такой большой пожар случился весьма кстати: все микробы наверняка погибли в этом огне. И люди вздохнули спокойно.

По крайней мере, на душе у них полегчало. Хотя, конечно, риск того, что оспа снова появится в городе, оставался. Но к началу сентября они окончательно решили, что опасность миновала. Они снова проложили водоотводные канавы для промывки золота, большей частью от реки, хотя кое-кто прокопал канавы от горных ручьев. В тот месяц они намыли почти тысячу фунтов золота и ждали лишь, когда заготовители привезут на зиму провизию. И тут произошел второй случай оспы.

Это произошло примерно в то же время года, что и сейчас, в 1881 году, и снег тогда тоже еще не лег. Я неверно сказал: “случай” — там было целых четыре случая. Они построили для больных отдельные хижины, однако на следующей неделе слегли еще четверо, а через неделю еще восемь человек. Одни люди уезжали из города, другие умирали, и к зиме они уже потеряли пятнадцать тысяч жителей — это было перед Рождеством. Конечно, в глубоком снегу они уже не могли строить новых хижин, поэтому пришлось разделить город напополам. Одна половина была для больных, другая — для здоровых, а между ними — что-то вроде ничейной полосы.

К февралю часть города, предназначавшаяся для заболевших, занимала уже две трети территории. Начались самоубийства, люди пытались уйти из города и замерзали по дороге. И когда в конце концов началось таяние снегов, от первоначальных четырех тысяч жителей оставалось лишь триста пятьдесят человек, да и те тут же дали деру. Слухи о кошмарной трагедии распространилась по всей округе. Никто больше не отваживался отправляться сюда за золотом: все помнили только об оспе. Здесь в долине влажновато, поэтому-то город не превратился в труху и не рассыпался, а также не сгорел от пожаров. Снежные лавины ему тоже не грозили, так что он остался почти таким, каким был прежде. Те превосходные луга скрывают столько могил, что трудно сосчитать. Вся эта история содержится в городском архиве. Если будет возможность, прочитайте эти документы.

Старик допил вино и снова наполнил свой стакан, заметив Борну:

— А что ты не пьешь?

— Какая часть города была отведена для больных оспой? — задал вопрос Борн.

— Эта, конечно. Вот потому-то я и живу на противоположном краю и не очень люблю приходить сюда. Нет-нет, здесь все в порядке, просто у меня возникают всякие ассоциации: этот отель, видимо, был превращен в больницу. Можете представить, как они все лежали здесь на полу, в горячке, покрытые волдырями, и стонали, а на улице стоял мороз, и они умирали. — Он покачал головой и снова выпил. — Представляю, какое это было зрелище.

Внезапно взгляд старика затуманился; он замолчал, потом привстал; толкнув стул, вытер губы и пробормотал:

— Ну ладно.

Направляясь к стойке бара, он произнес:

— Думаю, нам стоит посмотреть, готово ли лекарство для твоей малышки. — Наклонившись над горшком, он потянул воздух носом. — Полагаю, уже остыло. Давай попробуем.

— Вы так и не сказали мне, из чего оно состоит.

— Немножко того, немножко другого… Я бы не хотел называть, а то ты еще не позволишь ей пить это лекарство.

— Тогда сначала выпейте вы.

Старик обернулся к нему.

— Все еще осторожничаешь? Думаешь, я хочу отравить ее, а? Сколько хлопот на мою голову! Я уже готов бросить все и уйти, ей-богу!

Однако старик не ушел. Он просто взял деревянную ложку, что лежала рядом с горшочком, и зачерпнул светло-зеленой жидкости, похожей на гороховый суп.

— Теперь доволен? — спросил он, отхлебнув и скривившись.

— Но она ведь выпьет не одну ложку. Попробуйте-ка еще.

— Ты знаешь, это зелье не такое уж и вкусное.

— Пейте!

Старик, прихлюпывая, проглотил еще одну.

— Хватит?

— Не совсем. Еще раз.

Старик молча зачерпнул снова, проглотил и облизал ложку.

— Ну все — это последний раз! — воскликнул он. — Если и это тебя не устраивает, заботься о ней сам.

— Устраивает. — Борн встал из-за стола, подошел к старику, взял в руки горшок и поднес его к Саре, калачиком свернувшейся в спальном мешке в углу. Глаза девочки были закрыты. — Проснись, солнышко! — Он опустился на колени и легонько потряс ее. — Просыпайся. Я принес тебе кое-что, от чего ты сразу почувствуешь себя лучше.

Она вздохнула, но глаз не открыла и даже не шевельнулась.

— Ну же! — Он встряхнул ее посильнее. — Проснись!

Девочка приоткрыла глаза; лицо ее было в тени.

— Уже утро?

— Нет, до утра еще далеко. Я хочу, чтобы ты выпила это. И тебе станет полегче.

— Не хочу пить.

— Если ты это выпьешь, тебя перестанет тошнить. Я верно говорю? — обернулся он к старику. — От этого ведь перестанет тошнить?

— Конечно. Потом ее можно будет покормить. И дать немного соли. Сначала — пару ложек моего настоя. А через час — повторить. Утром она может попробовать поесть. Однако ей не понравится вкус этого лекарства; тебе придется заставить ее выпить.

Что-то в его тоне заставило Борна взглянуть на старика попристальнее, но потом он повернулся к дочке.

— Слышала, что он сказал?

Сара кивнула.

— Ну что ж, тогда попробуй. Садись и чуть-чуть выпей. — ин бережно ее приподнял, подложив под спину второй спальник в качестве подушки.

Но когда он поднес ложку ко рту, она отвернулась.

— Не хочу!

Руками девочка держалась за живот.

— Ты должна это выпить, — настойчиво повторил Борн и, улучив момент, быстро сунул ей в рот ложку с лекарством.

— Фу! — Сара скривилась, готовая плюнуть, и ему пришлось зажать ей рот. — Гадость! — жалобно воскликнула она, отталкивая его руку.

— Конечно, — согласился он, — конечно, это невкусно, но ведь это лекарство!

В конце концов, Сара смирилась, открыла рот и сморщилась, и он моментально успел влить ей в рот еще одну ложку.

Глава 15

— Они делали это так, — начал старик, усевшись рядом с Сарой и откинувшись к стене. Стакан и бутылку он поставил около себя на пол. — Брали большой таз, садились на корточки на берегу реки и зачерпывали в него воду, песок и гравий. Потом они вращали таз таким образом, что вода выплескивалась через край, а с ней и немного песка с гравием. И так они вращали, вращали его до тех пор, пока в тазу не оставалось лишь чуть-чуть воды и прекрасного песка. Ну, а если им везло, то даже один-два приличных по размеру кусочка золота.

Но это случалось не часто, и они были счастливы даже тогда, когда получали просто песок. Потому что это был, конечно, не песок, а золото. Россыпное золото, крупинки золота, смытые водой с гор. А так как золотой песок тяжелее обычного, то он оседает на дне реки, где течение слабое, или там, где оказывается какая-нибудь естественная запруда, перед которой оно тоже оседает. Вот почему старые золотоискатели пользовались такими тазами. Золото такое тяжелое, что остается на дне таза после того, как большая часть гравия выплескивается вместе с водой. Разумеется, они должны были работать очень быстро. Им было невыгодно тратить по полчаса на один таз гравия, и в старые времена многие могли обработать его всего за пару минут.

Но потом им надоело перетряхивать камни, скорчившись в три погибели, и они додумались заставить работать на себя силы природы. Найдя на склоне горы подходящее местечко, где, как им казалось, могло быть золото, они его раскапывали, а грунт отвозили на тачке в большой деревянный ящик около воды. Когда ящик наполнялся, они направляли водный поток сквозь этот ящик, его еще называют лоток, регулируя скорость воды так, чтобы она смывала только гравий, но не уносила с собой золото. И в конце дня им оставалось только собрать золотой песок и самородки со дна ящика.

Впрочем, большинству из них вообще не удавалось ничего намыть, а те немногие, которым повезло, либо тут же спускали все деньги, либо покупали оборудование, чтобы найти новые места и начать копать там… В городках наподобие этого деньги у людей не задерживались. Едва лишь появлялось золото, цены взлетали, и если раньше за пять долларов можно было купить бифштекс, то теперь за целых двадцать давали бобы и солонину.

В общем, в этой гонке не могло быть победителей, за исключением, пожалуй, владельцев магазинов, салонов и прочих, кто кормился за счет золотоискателей. Я уже не говорю об обморожениях, опасностях горных лавин и всем прочем, что могло подстерегать этих бедолаг. Нет, безусловно, существовали более легкие способы заработать на жизнь, но на самом деле, наверное, им всем нужно было не столько золото, сколько сама идея независимости — срываться с места, когда захочется, работать там, где сочтут нужным, по собственному желанию возвращаться в город, чтобы отдохнуть и распить с приятелями бутылочку. Конечно, не обходилось и без захвата чужих участков, и без выстрелов в спину, и всего такого прочего, но ведь была и настоящая мужская дружба…

Речь старика все замедлялась; он сидел, подняв глаза к потолку, словно увлеченный игрой теней, и казалось, мыслями был где-то очень далеко. Потом он помолчал и посмотрел на Сару. Девочка уже сладко спала. Старик улыбнулся, взглянул в окно, где в призрачном лунном свете виднелись пустые дома на противоположной стороне улицы, и налил себе стакан. Выпив его залпом, он сделал над собой усилие и встал, но не удержался на ногах. Его качнуло к стене; уперевшись рукой, он тяжко вздохнул и восстановил вертикальное положение. Бутылка, которую он держал в другой руке, была на три четверти пуста.

Все последние полчаса Борн пристально наблюдал за ним из-за стойки бара. Конечно, после такой дозы пожилому человеку нелегко удержаться на ногах, и тем не менее, речь его была связной, а походка твердой. Борн взглянул на Клер, стоявшую рядом. За исключением того момента, когда старик поблагодарил за ужин, она не расслаблялась ни на миг. Она явно не доверяла старику.

— Холодает. — Старик сунул руку под мышки, приблизившись к ним. — Чувствуете — он уже на носу. Через два-три дня ждите обязательно.

— Кого ждать?

— Снег. — Старик поежился, согреваясь. — Никогда здесь не видел такой теплой осени, как сейчас. Зима должна быть суровой.

Откуда-то издалека послышался волчий вой. За ним — еще два коротких, один протяжный. Лежавший под столом пес навострил уши и вскочил.

— Лежать, — произнес старик.

Еще два голоса, один — пониже, другой — повыше тоном, послышались немного левее первого. Пес направился к двери, внимательно прислушиваясь.

— Успокойся, — ровным хрипловатым голосом обратился к нему хозяин. — Они не хотят тебя видеть, даже если твой папаша и был одним из них. Такого, как ты, они за минуту прикончат.

— А я бы подумал, что он с ними поладит, — сказал Борн.

— Он пахнет мной, они никогда его не примут. А потом, он слишком долго был со мной и утратил охотничьи повадки, зиму ему не пережить. — Старик облокотился на стойку бара, пристально разглядывая свое отражение в зеркале. — Пора спать. Завтра мы должны встать очень рано.

Он взял бутылку и лоскутное одеяло, которое принес с собой, потоптался у бара, отхлебнул из горлышка, заткнул его пробкой, завернулся в одеяло и улегся прямо на полу.

— Ложись спать, — предложил он Борну.

— Пожалуй, я посторожу немного.

— А зачем? Пес нас разбудит, если что-то будет неладно.

— Я все равно постерегу.

— Ну, как хочешь.

Они с Клер молча стояли, глядя друг на друга. Через какое-то время стал слышен храп старика.

— Я разбужу Сару и дам ей еще лекарства, — сказала Клер. Борн поцеловал ее в щеку, задумался на мгновение и утвердительно кивнул головой. Затем, взяв свое одеяло и стул, он направился к окну, сел в тени и стал глядеть на тоскливую улицу, залитую лунным светом. Ветер гнал по ней пыль. Он почувствовал, как тянет холодом через щели в полу, и поплотнее завернулся в одеяло. Клер поговорила о чем-то с Сарой, дала ей настоя и задула лампу. Он расслышал, как она расстегнула “молнию” на втором спальнике и залезла в него, пристроившись рядышком с Сарой.

— Спокойной ночи, — сказала она тихо.

— Спокойной ночи, — отозвался Борн.

Пыль и песок, гонимые порывами ветра, по углам в щелях расхлябанного пола посвистывало. На какое-то время ветер утих, в комнате стало слышно, помимо похрапывания ровное дыхание Клер и Сары. Потом загудело с новой силой Борн все сидел в темноте, глядел на улицу, по которой ветер гнал пыль, и пытался вообразить как она выглядела в те далекие времена, — фургоны, люди идущие куда-то или беседующие друг с другом, прислонившись к дверному косяку, мчащиеся мимо всадники, пианино, играющее где-то вдалеке…

Глава 16

В холодных серых предрассветных сумерках они спешились и привязали лошадей на поляне под елями. Они специально сделали длинные привязи, чтобы животные могли свободно передвигаться и щипать заиндевевшую с ночи траву, похрустывающую под ногами. Выйдя из леса, они двинулись к глинистому откосу, над которым возвышались скалы.

Старик шел впереди вдоль подножия скал. Добравшись до первой узкой расщелины, прорезавшей крутой склон под углом, он двинулся вверх по ней. Таким же способом — неторопливо, спокойно, не останавливаясь, чтобы перевести дух, — он преодолел и Следующую, ведущую в противоположном направлении. Борну казалось, что старик в своем уверенном восхождении вот-вот должен остановиться, уперевшись в непреодолимую преграду, вернуться назад, чтобы поискать иной путь, но каждый раз тот находил подходящий выступ, нужный камень, на который можно было поставить ногу, щель, в которую можно было просунуть руку, и подняться еще выше. Либо он уже проходил этот путь неоднократно, подумал Борн, либо прожил в горах так долго, что ему достаточно одного взгляда для безошибочного выбора маршрута.

Вскоре верхушки сосен оказались у них под ногами. Светало. Камни внизу казались пугающе огромными; заглядевшись на них, Борн едва не сорвался, успев в последний момент поймать ногой прочную опору.

— Не прижимайся близко к скале. Отклонись. Она сама поможет тебе, — негромко посоветовал старик.

Борн удивился: тот находился гораздо выше и, казалось, должен был кричать, чтобы быть услышанным. Непонятно, как это происходит. Борн больше не смотрел вниз, а просто виимательно искал, за что ему покрепче уцепиться кровоточащими, в ссадинах пальцами, посиневшими от холода, и переставлял ноги по почти отвесной поверхности скалы, взбираясь все выше и выше — и вот над головой уже не было ничего, только небо и вольный воздух. Последнее усилие — и он на плоской вершине. Старик сидел неподалеку, рядом с какими-то голыми кустиками, и ждал. Борн поспешил к нему.

— Посмотри на свои руки, — проговорил старик. Борн понял, что тот имел в виду: его разбитые в кровь руки дрожали крупной дрожью — то ли от холода, то ли от пережитого страха, когда он едва не свалился вниз, — но ничего поделать не мог. Решив не обращать на это внимания, он двинулся вслед за стариком, который уже был на другом краю плоской макушки скалы. Ползком он добрался до обрыва. Внизу простирался каньон — Овечья пустыня. С этой высокой точки он был виден как на. ладони. Широкие каменистые участки, обрамляющие подножия скал, полоса пожухлой травы в средней части. В самом центре каньона можно было различить хижину, несколько сараев и загон для овец, оставшиеся, видимо, с тех давних пор, когда здесь жили пастухи. Он вспомнил, что на карте они также не были помечены. Старик протянул вперед руку, и Борну показалось, что он предупреждает об опасности. Он тут же напрягся, пытаясь разглядеть, не движется ли кто около строений, но быстро догадался, что старик обращает внимание на черную тучу, быстро заволакивающую горизонт. Ну вот и снег, подумал он, вспомнив слова старика прошлой ночью. Облака закрыли солнце; вокруг резко посерело и потянуло холодом. Борн вздрогнул и попытался согреть окоченевшие руки. Вот мы его и дождались, повторил он про себя. Старик уже отполз от края, словно, опасаясь, что его фигуру могут заметить на фоне неба, потом огляделся и, пригнувшись, побежал направо, туда, где внизу был проход из каньона в речную долину.

Когда Борн догнал его, тот уже примеривался к крупному валуну. Отсюда было ясно видно, сколько путей в этом скальном лабиринте внизу заводили в тупик; лишь один, прямо под ними, вел к цели.

С первым валуном они справились без труда. Просто подтолкнули его, и он неожиданно легко перевернулся, покатился по склону и рухнул, отскакивая от стенок расщелины. Грохот от его падения был подобен раскату грома в горах.

— Ну, вот и славно. — Старик был доволен. — Они подумают, что это буря наделала.

— Вы что, видели их?

Валун, упав вниз, не перегородил проход полностью. Просто через него стало труднее перебраться. Старик уже шагал к другому валуну, гораздо больших размеров.

— Вы не ответили мне, — повторил Борн, догоняя его. — Вы их видели?

— Нет. Это ты считаешь, что они где-то здесь. Каменная глыба не поддалась, даже когда они навалились на нее изо всех сил. Подобрав сухую лесину, они подвели ее под камень, действуя, как рычагом, и попытались столкнуть его с места. Конец бревна обломился. Со второй попытки валун покачнулся, но с места не сдвинулся. Потом им удалось перевалить его на другой бок; эту операцию пришлось повторить трижды, прежде чем глыба оказалась на пологом склоне, по которому уже под собственным весом, набирая скорость, покатилась вниз и исчезла. Грохот падения достиг их слуха, раньше, чем они добежали до края скалы. Валун рухнул точно меж стенок прохода. Теперь уж ни одному всаднику не заставить свою лошадь взять такой барьер.

— Конечно, они могут бросить лошадей и идти дальше пешком, — рассудительно заметил старик и побежал еще к одному валуну. Измучившись, но так и не сумев сдвинуть его с места, оба в изнеможении опустились рядом с ним, решив, что человек все равно переберется через камни, какими бы огромными те ни были, и что главную цель — создать видимость того, что на лошадях здесь не проехать, — они достигли.

Облака висели уже прямо над головой и быстро передвигались в сторону города; так похолодало, что Борну пришлось достать из кармана куртки толстые шерстяные перчатки и натянуть их на свои распухшие, порезанные камнями руки. Подул ветер — колючий, пронзительный, выжимающий слезы из глаз. Он повернулся к ветру спиной, поднял капюшон и взглянул на город. Там еще сияло солнце, но вот тень от облаков накрыла его, и в этот же момент несколько белых крупинок мелькнуло перед глазами.

— Пожалуй, пора спускаться, а то лошади испугаются, — сказал старик; ветер и холод, казалось, ему были нипочем; он лишь плотнее натянул шляпу и застегнул куртку, но от ветра не отворачивался и даже не спрятал руки в карманы. Пригнувшись и уперевшись ладонями в колени, он увлеченно наблюдал, как ветер несет пыль и гнет ветви деревьев и кустарников.

— Одну минуту, — попросил Борн и достал из кармана куртки фотографию. Вчера вечером после ужина он заприметил ее на стенке за баром.

— Так город выглядел как раз перед оспой, — сказал ему тогда старик.

Обычная старинная фотография размером пять на шесть дюймов, пожелтевшая от времени, потрескавшаяся и ломкая — чем-то она привлекла его внимание. Такие снимки делали в старину громоздкими аппаратами на треноге, в которые вставляли большие стеклянные негативы в деревянных рамках. С задней стенки ящика свисал длинный кусок черной материи, под которой фотограф подлезал, чтобы навести на резкость объектив. На фотографии была изображена панорама города в долине, снятая издалека и с. высокой точки. Несмотря на дымку, можно было различить людей и даже какой-то фургон, выезжающий из города по направлению к реке.

— Это снято сверху, с того места, куда мы отправимся завтра, — пояснил старик. Борн, повинуясь какому-то безотчетному импульсу, открепил кнопки и сунул ее в карман.

Теперь, сличая старый снимок с тем, что было перед глазами, он не мог не согласиться: снимали действительно почти с этого места, только немного правее. Он сдвинулся вправо, пытаясь совместить угол зрения.

— Что ты делаешь? — спросил старик. — Мы должны идти.

— Еще минутку, — повторил он и сделал еще пару шагов вперед и в сторону, продолжая держать фотографию перед собой, добиваясь максимальной точности. Он даже наклонился, как это сделал бы фотограф, и смотрел на снимок, словно в видоискатель фотоаппарата, передвигая его слегка взад-вперед, чтобы совместить изображение с реальностью. Он почти добился желаемого, хотя уже понял, что полностью ему это не удастся. Во-первых, снимок был сделан летом, и кустарник на переднем плане кадра сейчас не был виден, а те кусты, что торчали перед глазами, отсутствовали на фотографии. Тогда летом все было покрыто зеленью, а сейчас все листья облетели. И сам город был тот же, да не совсем. Он стал как-то меньше, съежился, словно усох с годами, и отсутствие каких-либо признаков жизни там, внизу, делало его еще меньше.

Он смотрел на фотографию, которая была такой же старой, как город, со странным ощущением какой-то двойственности. Ему казалось, что ветер вот-вот выхватит ломкую карточку и она просто исчезнет, растворится в пространстве, оставив какие-нибудь обрывки…

— Ну хватит, пора идти, — произнес старик за спиной; холод, кажется, пронял и его. Во всяком случае, он спрятал руки в карманы и втянул голову в плечи. — Это всего лишь фотография.

Но что-то в ней царапало взгляд, и Борн продолжал вглядываться, не понимая причины своего беспокойства. Расположив снимок перед собой так, чтобы он максимально точно соответствовал по масштабу и положению виду города, Борн, даже сделав скидку на время года и на изменения, произошедшие в пейзаже за столетие, чувствовал, что что-то не так, что есть на снимке какая-то неуловимая деталь, вызывающая безотчетный страх. Да, страх исходил не от боязни потерять карточку, унесенную порывом ветра, а от того, что было изображено на ней. И наконец, он увидел это — в левом нижнем углу среди густых зарослей на краю утеса он увидел пригнувшуюся фигуру человека в пятнистой куртке, почти не различимой на фоне кустарника. Лицо его скрывалось в густой листве.

Впрочем, Борн не мог сказать наверняка, был ли это человек, а не игра теней, была ли у него в руках винтовка, чье дуло высовывалось из кустов, или это просто сухая, ветка торчала в направлении снимка. Нет, неверно, в направлении объектива, в направлении фотографа. В его направлении. Он взглянул туда, где, согласно снимку, должны были быть кусты, но сейчас там стоял старик. В такой же пятнистой куртке, как на фотографии. Холод уже пронизывал Борна до костей, куртка не защищала от ветра, но он стоял с широко открытыми глазами, не в силах сдвинуться с места.

— Мы должны спускаться, — крикнул старик, быстрым шагом направляясь к краю обрыва. — Если ветер усилится, нас просто сдует со скалы!

Но Борн не шелохнулся, оцепенело наблюдая, как старик смотрит вниз с утеса и изучает спуск. В следующий момент фотография улетела — ветер выхватил ее и унес в ущелье. Он бросился за ней и почти сорвался вниз, опомнившись на самом краю. Бросив взгляд на старика, Борн понял, что тот заметил происшествие и даже приостановился. Фотография быстро исчезала из виду в легкой снежной пелене, укрывавшей долину.

Борн подошел к обрыву, снял перчатки, медленно спустил ноги вниз, как это делал старик, потом, держась руками, нащупал под собой узкий выступ и встал на него, продвинулся на несколько дюймов вдоль скалы, нашарил еще одну опору… Мелькнула мысль о том, что нужно найти эту фотографию, но было ясно, что сделать это не удастся. Ухватившись за очередной выступ скалы и повиснув на руках, нашел опору для ноги в расщелине; схватился за другой выступ и спустился ниже, нащупал новый выступ и снова повис на руках. То, что они сделали сегодня, имело значение не меньшее, чем удачный отрыв от погони в самый первый день — только ему никогда не пришло бы в голову, что он способен взобраться по этой вертикальной стене.

Через некоторое время он стоял у подножия слева от старика. Из-за деревьев послышалось лошадиное ржанье. Переглянувшись, они бросились вниз по глинистому склону. Без слов было ясно, что следует разойтись и подобраться к лошадям с разных сторон — на тот случай, если там кто-то уже был. Сделав большой крюк и увидев лошадей, беспокойно метавшихся по поляне, Борн сообразил, что маневр не имел смысла — ведь старик был безоружен. Он выругал себя в душе за то, что не предложил ему хотя бы свой маленький пистолет, а потом понял, что старик не вспомнил об этом просто потому, что какое-то оружие у него при себе было.

Борн продолжал кружить по лесу, останавливался, прислушиваясь, снова кружил, но слышал только шум ветра в кронах деревьев и звук снежной крупы, бьющей по еловым веткам. Наконец, на поляне появился старик. Он подошел к лошадям и стал успокаивать их. Конечно, следовало бы более тщательно проверить окрестности, но страх того, что старик может угнать лошадей, заставил Борна поспешить присоединиться к нему.

— Ну, чего испугалась? Это просто ветер и снег, — разговаривал старик с каурой кобылкой, похлопывая ее по крупу.

— Где он?

Старик повернулся и посмотрел на него.

— Не понимаю, о чем ты?

— Ваш пистолет. Где он? За поясом? В сапоге? Где?

— В кобуре под курткой, — после паузы ответил он.

— Какой? Покажите!

— Зачем? Уж не собираешься литы отнять у меня и его? Ты прекрасно знаешь, что этого я не позволю.

Борн промолчал. Ситуация вновь, как и днем раньше, оказалась тупиковой, но с тем лишь различием, что сейчас Борн не смог бы направить пистолет на старика. Хотя бы потому, что сам бы поступил на его месте точно так же. Он просто разозлился на себя за то, что позволил себя одурачить.

— Нет, — ответил он, — не собираюсь. Если бы вы хотели нас убить, вы бы давно это сделали. У вас было для этого немало возможностей. Я, видимо, просто нервничаю из-за погоды — так же, как лошади.

— Похоже на то. — Старик пристально взглянул на него. — Это старый армейский кольт 45-го калибра.

Он расстегнул куртку, достал револьвер и показал его Борну. Это был револьвер, похожий на “магнум”, с длинным стволом, наподобие тех, что показывают в вестернах, но металл был тусклый и серый, на деревянной необработанной рукоятке виднелась трещина.

— Он еще неплохо стреляет, — сказал старик. — Не бойся, я умею им пользоваться.

— Не сомневаюсь, — ответил Борн.

— Они не обменялись больше ни словом, ни жестом, но атмосфера разрядилась. Борн почувствовал, что все снова будет хорошо.

— Берите каурую, — предложил он старику, потом распутал концы веревок, которыми были привязаны лошади, смотал их и сел в седло.

Глава 17

На обратном пути ветер дул им в спину, но холод все равно пробирал до костей. Метель разыгралась вовсю; снег уже покрыл землю толстым, не менее дюйма, слоем. Гривы лошадей превратились в тяжелые снежные кремы, мотавшиеся из стороны в сторону. Под стенами домов намело сугробы. Проезжая мимо “Мареро Хауз”, Борн заметил вышедшую им навстречу Клер, дрожащую от холода, но не стал останавливаться и лишь покачал головой, словно передавая ей изумление внезапно обрушившемуся ненастью. Добравшись до конюшни, они расседлали лошадей, принесли воды, задали им корму и, только убедившись, что с ними все в порядке, плотно закрыли, за собой дверь и двинулись сквозь буран в обратный путь к отелю.

Снег слепил глаза. Борн решил пробежаться, но через несколько шагов обнаружил, что старик отстал. Обернувшись, он увидел, что тот замер посреди улицы с посеревшим лицом.

— Что с вами? — обеспокоился Борн, возвращаясь. Старик не шевелился и едва дышал, словно малейшее движение могло причинить ему боль. Хлопья снега оседали на его лице.

— Не знаю. Наверное, спазм, — выдавил он из себя. — Может, лишняя тяжесть или что-нибудь. Сейчас все пройдет.

Но его явно не отпускало. Под ногами уже намело снежные холмики. Борн, не зная, что предпринять, стоял рядом и просто поддерживал старика.

Вдруг его лицо исказила судорога, глаза закатились, но старик удержался на ногах, а через пару секунд глубоко вздохнул и стал приходить в себя. Он открыл глаза; словно тень сошла у него с лица, и оно начало приобретать нормальный цвет.

— Вот и все. Я же говорил — сейчас все пройдет.

— Хорошо. Пойдемте отсюда. Я вам помогу.

— Я же сказал — со мной все в порядке.

— О`кей.

Борн взглянул ему в глаза. Старик, задев его плечом, тяжелой походкой двинулся в сторону отеля. Борн поглядел ему в спину и побрел следом.

Клер встретила их на пороге.

— Мне нужно поговорить с тобой, — сказала она.

— Почему? Что случилось?

— Ты слышишь? Сейчас же, — повторила Клер и пошла в кухню.

— Семейные неприятности? — посочувствовал старик.

— Не знаю, — ответил Борн в замешательстве.

— Ну что ж, это ваши проблемы. Я пока посижу немного с твоей малышкой.

Борн кивнул и нехотя отправился к жене. За спиной старик стряхивал снег с куртки и разговаривал с собакой.

— Что с тобой? Что случилось? — спросил он, входя. Клер стояла лицом к плите.

— Закрой дверь.

Он повиновался. Клер обернулась.

— Сегодня утром, как только вы ушли, я пошла в город. Сара вполне окрепла, так что я взяла ее с собой. Мы нашли в архиве те документы, о которых говорил старик. Пара здоровых томов, покрытых слоем пыли толщиной с палец. Я полистала их. Записи, конечно, не такие подробные, как он изображал, но все же достаточно полные. Так вот, здесь не было никакого мексиканца, которого линчевали, и не было никакой оспы. И город был построен не в 1879 году, а в 1890-м, и люди не были вынуждены уезжать отсюда. Просто золото исчезло, и они отправились на поиски лучшей доли.

Борн оказался не готов к такому повороту событий.

— Ты, наверное, пропустила что-нибудь. Может быть, есть другая версия.

Жена покачала головой.

— Нет, мы обыскали все. Мы даже проверили подвал и чердак. Поверь мне, там нет других документов.

— Разница в датах ничего не значит. Старика могла подвести память.

— Но это не объясняет историю с линчеванием и оспой.

— Ну, линчевание — это не то событие, которое хотелось бы отразить в документах. А оспа, должно быть, произвела на них такое впечатление, что им стало не до записей.

Клер снова покачала головой.

— Записи велись практически до последнего дня. Тот, кто их вел, написал, что в городе остались буквально считанные единицы жителей и что он прекращает вести книгу. Если бы здесь была оспа, он не мог не упомянуть о ней.

— Если у него нашлось время сделать последнюю запись, почему он не забрал книги с собой? Ты уверена, что они вообще относятся к этому Городу?

— Название города написано на обложках. Насколько я поняла, он собирался вернуться, но, видимо, почему-то не смог. Но дело не в этом. Старик — сумасшедший. Он опасен, и я это чувствую. Как только прекратится метель, мы должны уехать отсюда.

— Но куда?

— Мне все равно. Я боюсь за себя и за Сару. Мысль о Саре подхлестнула его. Он резко распахнул дверь и увидел дочку, сидящую у противоположной стены комнаты, укутанную в спальный мешок. Старик расположился у ее ног на полу, спиной к кухне, и рассказывал очередную историю. Борн прислушался.

— Это случилось примерно в такую же пору. Тоже шел снег, совсем как сейчас. Погода была не настолько плоха, чтобы невозможно было высунуть нос, но можно было понять, что дальше будет хуже и пора заканчивать свои дела и убираться отсюда.

Старик говорил тихо, монотонно, завораживающе, как будто от многократного повторения знал эту историю наизусть. Словно загипнотизированный, Борн медленно вышел их кухни и встал у стойки бара.

— И долина реки была похожа на эту, — продолжал старик. — Только там был не город, как здесь, а просто деревня, и жили в ней не белые, а индейцы. Они жили в вигвамах и согревались у костров. А женщины их ходили, завернувшись в одеяла от холода. Мне было шестнадцать лет, когда все это случилось, потом я уехал оттуда и поселился здесь.

Борн увидел, что Клер тоже подошла к бару и не отрываясь смотрела на старика. Он почему-то боялся услышать продолжение и в тоже время не мог остановить старика, будто находился в каком-то трансе.

— Ты понимаешь, они воровали лошадей. Но им этого стало мало, и они начали воровать скот. Двоих из них застукали, когда они пытались ограбить склад на пастбищах. Потом горожане поймали одного из индейцев, пристававшего к белой женщине, и линчевали его. С этого все и началось.

Похоже на историю с мексиканцем, подумал Борн. Сара, казалось, была полностью поглощена рассказом; она слушала, затаив дыхание и широко раскрыв глаза.

— Однажды мужчины города собрались вечером, крепко выпили, а к утру решили проучить этих индейцев. Человек сорок, вооружившись, оседлали коней и отправились в эту деревню. По дороге они пили, болтали, смеялись, стреляли в воздух. Не доезжая до места, все слезли с лошадей, потому что хотели подобраться тайно, и залегли на утесе, изучая местность. В это время шел снег, и они поняли, что нужно действовать быстро.

Но при этом не торопиться. Индейцы никогда не нападали в открытую; никаких всадников с ружьями наперевес, несущихся во весь опор, никакой стрельбы заранее. И белые решили поступить так же, чтобы у противника не было возможности собраться и дать отпор. Они спустились с утеса, договорившись подобраться к деревне и окружить ее, прячась в высокой траве. Они даже порадовались, что пошел снег — в метель легче подкрасться незаметно. Пустив по кругу последние бутылки, они двинулись в путь. Далеко за полдень они добрались до травы, а еще через час подошли к деревне вплотную.

Я был с ними. Мне тогда было всего шестнадцать, я уже говорил, и мне казалось, что все это жутко интересно. Они взяли меня с собой, а двух других мальчиков оставили сторожить лошадей. Я шел вместе с человеком по имени Арондэйл. Он был хорошим другом моего отца, но к тому времени отец уже умер и этот человек во многом заменил мне его. Он часто заходил проведать нас с матерью. Я думаю, он хотел жениться на ней. Ты не можешь представить, как я им восхищался. Он брал меня с собой на охоту и научил практически всему, что я сейчас знаю. Крупный мужчина. Мощные плечи. Лицо как скала. Хотя по натуре мягкий, как твой папа…

Клер стояла, прижавшись к нему. Борн был почти уверен, что старик почувствовал их появление, но просто не подал виду, продолжая тем же ровным голосом:

— Мы ползли с ним в траве. У меня был дробовик наподобие моей нынешней двухстволки. Никогда не забуду, какой жесткой была та трава, какой был снег и ветер. Я протер штаны и ободрал коленки. Мы с ним подобрались так близко, что могли видеть блестящие от жира лица их женщин. Он дал мне знак затаиться, и мы стали ждать. Понимаешь, мы договорились, что все должны занять удобные позиции и начать одновременно. Даже назначили срок — в две минуты шестого. Помню, как Арондэйл смотрел на свои карманные часы, у них еще стекло было треснуто — наверное, он где-то ударил их о камень. Потом на другом конце деревни раздался выстрел. Трудно было сказать, кто стрелял — наши или индейцы, но сразу поднялась такая пальба, что мы тоже вскочили и начали стрелять. Я помню, как недалеко от нас падали индейские женщины, я видел, как отовсюду выскакивали из травы наши люди. Арондэйл бежал впереди меня. Он убил огромного индейца, который, шатаясь, вылезал из вигвама, чтобы узнать, что происходит.

Впрочем, я ошибся. Когда я сказал, что мы начали стрелять, я был не прав. Я совсем не стрелял. Я просто бежал. Наверное, мне казалось, что я тоже стреляю, потому что меня захватил азарт атаки. Арондэйл убил еще троих индейцев, вылезших из того же вигвама, а когда добежал до следующего, то уже не ждал, а просто несколько раз выстрелил в полог из оленьих шкур, продырявив их насквозь. Потом обернулся и прикладом сбил с ног подбегавшего индейца. А потом начался такой гвалт, что я и не помню толком, как все происходило. Все куда-то бежали, стреляли, вопили…

До сих пор не понимаю, как мне удалось уцелеть в тот день, ведь я был прямо в центре событий. Правда, настоящий бой длился всего минут пять, почти все индейцы были убиты, горожане бегали вокруг вигвамов и добивали раненых, а другие стреляли лошадей и скот. Вот этого я уже не понимал. Если они пришли сюда отнять у индейцев ворованных лошадей и коров, то зачем же их убивать? Но они делали это. А еще я помню индейскую девушку, ей, наверное, было лет шестнадцать — как и мне тогда. Она лежала на земле рядом с мертвой матерью, притворяясь убитой, надеясь, видимо, что на нее не обратят внимания. Но Арондэйл подошел и легонько толкнул ее ногой — она вскочила и понеслась, будто испуганный кролик.

Она тут же потеряла один свой мокасин, одеяло свалилось, на ней была одежда из оленьей кожи, расшитая красным бисером; правда, потом я подумал, что это могла быть кровь. Она мчалась, и ее длинные волосы развевались по ветру. Арондэйл погнался за ней; не знаю почему, но я тоже побежал. Когда-то он служил в кавалерии и привез с войны саблю. Он всегда носил ее на боку, так, для забавы. Но часто точил ее. И вот, когда он догнал девушку, он просто выхватил саблю и ударил ее сбоку, а это ведь был крупный человек — помнишь, я говорил тебе, — и он разрубил девушку прямо надвое…

Борн почувствовал, как ногти Клер впились ему в руку, сдирая кожу.

— И ты знаешь, она умерла не сразу, — продолжил старик. — Не спрашивай меня, как это могло быть. Я подбежал к Арондэйлу. Она была все еще жива и, кажется, дышала. Из открытого рта лилась кровь, и кровью исходили обе половины ее тела. Она смотрела на нас огромными черными глазами, и даже теперь было видно, какой она была красавицей. Арондэйл не просто стоял, он начал лихорадочно расстегивать штаны, а потом вытащил свою штуковину!

Борн вырвал свою руку из судорожно вцепившихся пальцев Клер и ринулся к старику. Тот, не обращая внимания, продолжал монотонно:

— Он нагнулся над нижней частью ее тела, содрал одежду, приподнял за ноги, раздвинул их и с маху насадил себе…

Борн обеими руками вцепился старику в глотку с такой силой, что мог бы, пожалуй, свернуть тому шею, но старикан ухватил его за мизинцы, выламывая их; непонятно как, но ему удалось ослабить хватку.

— И он гонял ее тело туда-сюда, плотно прижимая к себе, а она еще была жива и смотрела на это! — прокричал или прохрипел он яростно, пытаясь оторвать от себя руки Борна. — И тогда я поднял ружье и размозжил ему башку! У него просто вылетели мозги! Вот почему он никогда не женился на моей матери, и вот почему…

Внезапно он резко вывернулся, выхватил висевший на поясе у Борна нож и ткнул ему лезвием в живот.

— Хочешь знать, что чувствовала та девчонка? — заорал старик, выкатив глаза и побагровев. — Хочешь? Только дотронься до меня еще раз, сынок! Только попробуй, и я выпущу тебе кишки!

Глава 18

Он не помнил в точности, что прозвучало раньше — крик Клер или звон разбившегося вдребезги окна слева от входа. Наверное, Клер закричала, увидев, как старик схватился за нож. А может, она закричала, услышав звон стекла. Этого уже никогда не узнать. Мелькнула мысль, что кто-то швырнул камень в, окно или оно разбилось от ветра, но тут же две пули вонзились в стену рядом с ним, и Борн плюхнулся на пол.

— Господи, они добрались до нас! Ложись! — приказал он Клер. — На пол!

Та рванулась к Саре и упала, обнимая дочь. Старик, все еще в состоянии крайнего возбуждения, продолжал стоять; озираясь, с ножом в руке.

Сквозь разбитое окно в комнату влетели хлопья снега. Потом со звоном разлетелось стекло правого окна, пули впились в стену; в помещении вовсю гулял холодный ветер.

— Ложись! — крикнул он старику, хватая того за ногу. Ему пришлось с силой рвануть его на себя, прежде чём тот упал лицом вниз. Борн выхватил у него из руки свой нож. Достал “магнум” и нервно переводил ствол с двери на окно.

— Они сейчас придут, они уже идут! — Голова старика тряслась; струйка крови появилась в уголке рта.

— Где ваш пистолет? — заорал на него Борн. Наконец старик пришел в себя и полез за пазуху.

— Чертов старый осел! — разозлился Борн. — Эти валуны не обманули их, наоборот, они услышали шум и догадались, где мы находимся.

— Может быть, — буркнул старик, но его слова заглушил еще один выстрел. Пуля попала в пианино; звук лопнувших струн диким стонущим аккордом словно подчеркнул трагизм ситуации.

— Черный ход! — воскликнула Клер.

— Нет, — возразил Борн. — Они нападают спереди и как раз ждут, что мы кинемся в заднюю дверь.

— Он прав, — поддержал старик. — Наш единственный шанс — на второй этаж.

— Какой же это шанс? Мы просто загоним себя в ловушку. При мысли о черном ходе он вспомнил, что Клер закрыла за собой дверь, уходя из кухни. Значит, кто-то мог уже проникнуть туда через заднюю дверь. Услышав там какой-то шум, он не раздумывая выстрелил в дверь кухни. Сара вскрикнула, звук выстрела больно ударил в уши. Пес тоже, видимо, почуял кого-то и зарычал, оскалив зубы.

— Сидеть, — приказал старик. Пес остановился.

— Ко мне, — произнес старик, и пес вернулся на место. Из-за кухонной двери повалил густой черный дым, пробиваясь сквозь щели. В тот же момент через разбитые окна вместе со снегом влетели два горящих факела и, описав дугу, упали на пол. Осколки стекла брызнули во все стороны, тошнотворно-сладкий запах керосина ударил в ноздри; вспыхнуло пламя, огромная волна огня взметнулась к потолку, отрезав их от двери и окон.

Сара закашлялась; сквозь густой черный дым из кухни начали пробиваться оранжевые языки пламени, нижняя часть двери загорелась.

— Закрой рот рубашкой. Дыши через ткань, — сказал Борн Саре.

— Говорю вам — наверх! — повторил старик, бросился к бару, схватил дробовик, оставленный Клер, потом забежал за стойку.

— В чем дело?

— В этом. — Старик, кашляя, появился в дыму, сжимая в другой руке винтовку.

— Как она там оказалась?

— Я положил ее туда прошлой ночью, пока ты спал.

— О Господи!

— Вот именно. Быстро на второй этаж!

Не дожидаясь ответа, он, пригнувшись, добежал до лестницы и начал подниматься. Пламя было уже совсем рядом, пол трещал, пожираемый огнем. Потолка не было видно в дыму. Дверь в кухню прогорела насквозь; там тоже вовсю гудел пожар.

— Пошли, — решил Борн, подавая Клер руку и пытаясь поднять Сару.

— Я могу идти сама, — сказала дочь.

— Тогда вставай. Пошли быстрее.

Они побежали к лестнице. Борн безотчетным движением прихватил с собой спальный мешок Сары и свой рюкзак и ринулся за ними. Поднимаясь, он почувствовал, как раскалился воздух. Комната внизу уже была полностью охвачена пламенем.

— Сюда, — крикнул старик.

— А как же огонь? Он доберется до нас и здесь! — в недоумении воскликнул Борн.

Дым проникал сквозь щели в полу. Кое-где уже появились язычки пламени.

— Некогда объяснять! — Старик уже бежал по коридору, освещенному отблесками огня. Это было что-то вроде крытой галереи, тянущейся вдоль улицы. Добежав до двери, он поторопил Борна: — Помоги!

Пламя гудело на первом этаже, жара становилась нестерпимой, коридор наполнился удушливым дымом. Они навалились на дверь, но она не открылась. Они. раз за разом пытались выломать запертую дверь, но та не поддавалась.

— Надо выбить замок, — предложил Борн и потянулся за дробовиком.

— Нет, они услышат.

Наконец отчаянным броском им удалось выломать ее, и они полетели на пол вместе с обломками.

— Мы теперь в другом здании, — сказал старик. — Оно тоже принадлежало хозяину отеля. Здесь был его офис.

Мимо большого письменного стола и изгрызенного мышами кожаного кресла они перебежали к противоположной стене. Пропустив всех вперед, включая собаку, Борн боком, пригнувшись, протиснулся в пролом в стене. Пожар остался позади. Воздух вокруг был чист и свеж.

— Я устроил такие переходы во всем городе. Чтобы передвигаться незаметно, когда кто-нибудь здесь появится, — объяснил старик.

Комната, в которой они оказались, была заставлена деревянными ящиками, один из них — рядом с проломом, — очевидно, чтобы замаскировать дыру в случае необходимости. Потом побежали по коридору, мимо еще каких-то ящиков, мимо лестницы, пролезли еще в одну дыру и очутились в тюремной камере.

Борн отшатнулся от крепких, в дюйм толщиной, металлических прутьев и от железной кровати, приставленной к стене, подумав, что попал в западню. Но в заграждении оказалась потайная дверь. Старик толкнул ее и объявил:

— Мы почти пришли.

В этом помещении тоже был стол, а также специальная подставка для винтовок и большая доска на стене с гвоздями — очевидно, для ключей. На полу в углу виднелась крышка люка.

— Я подниму, а ты будь наготове, — сказал старик, продевая палец в кольцо и резко поднимая крышку; Борн навел пистолет в дыру, готовый стрелять, но на лестнице никого не было.

— Отлично, — обрадовался старик. — Я беспокоился именно из-за этого. Теперь они у нас в кармане.

— О чем вы говорите?

Но старик уже спускался вниз. На полпути он остановился, прислушиваясь, потом пошел дальше. Все последовали за ним. Они очутились в кабинете шерифа. Еще один ряд камер, стол, пустой ящик для винтовок, деревянный шкаф для папок и бумаг в переднем углу, карта на стене, прибитая гвоздями, объявления о розыске без фотографий — просто имена и описания преступлений: убийство, поджог, изнасилование — и сумма вознаграждения. Борн быстро осмотрел все это, пока старик добрался до черного хода под лестницей около камер и осторожно приоткрыл дверь, выглянув наружу. Даже посередине комнаты можно было почувствовать ледяной холод улицы, где по-прежнему бушевала метель.

В маленькие окна, залепленные снегом, Борн попытался разглядеть, что там происходит. Старик вышел на улицу и через пару секунд вернулся.

— Никого нет. Наступил наш черед. На мгновение Борна охватило возбуждение от мысли, что появилась возможность сбежать, но он тут же одернул себя:

— Они могут послать кого-нибудь и на конюшню!

— На конюшню? При чем здесь конюшня? Мы сейчас с ними разделаемся!

Эта мысль даже не приходила Борну в голову.

— Как это?

— В окна кинули два факела. Значит, у парадного входа их двое. Еще один с черного хода поджег кухню. Начнем с него.

— Но это безумие, А если их не трое, а целая дюжина?

— Не имеет значения. В такой буран их может быть и трое. Мы захватим их врасплох.

— Вы — пожалуйста. А мы уходим отсюда.

— Вот как? Послушай! Даже если вы убежите сейчас, они от вас не отстанут. Другого такого случая не представится. Ты знаешь, где они находятся, а они — нет; к тому же метель — отличное прикрытие.

— Что-то здесь не так. Ведь вы делаете это не ради меня, а ради себя. А я не собираюсь подвергать свою семью опасности только для того, чтобы помочь вам.

— Ты прав, черт побери! Это мне нужно! Это мой город они подожгли. Нет, не просто мой город — мой дом! И я не позволю им уйти безнаказанно.

— Зачем это? Город обречен. Когда они покончат с. этой частью, то примутся за другую. В результате здесь останутся одни головешки. Другое дело, если бы у нас была возможность спасти хоть что-нибудь. Но просто мстить? Нет, это не для нас. Мы уходим.

— Я убью тебя!

Ну вот, круг замкнулся. Старик направил на него свой дробовик, он на него — свой “магнум”. Но на этот раз Борну придется уступить. Потому что старик спустит курок, в этом нет никакого сомнения. А он — не сможет, потому что побоится, что те услышат выстрел. Это не тупик. Это самоубийство.

Потянуло дымом.

Старик взвел курки.

— Ну ладно, — согласился Борн. — Расскажите, как вы собираетесь это сделать.

Старик усмехнулся и опустил ружье.

— Ты просто иди за мной и делай, что я скажу. Борн перевел дух.

— Горит! — воскликнула Клер.

Гудение и потрескивание огня слышалось совсем близко. Дым просачивался в помещение.

— Их лучше вывести на окраину. Пусть спрячутся в траве, — кивнул старик в сторону Клер и Сары. Он отвернулся к двери, приглашая их за собой. Борн подумал, что настал удобный момент дать ему пистолетом в висок, а потом добраться до лошадей, но отбросил эту мысль. Было такое чувство, словно все решено за него, и оставалось только подчиниться этому решению, благодаря судьбу за то, что еще способен хоть что-то сделать. Может, старик и прав, и лучшего шанса не будет. Так или иначе, через полчаса все это закончится. И возможно, им не придется больше ни от кого убегать.

Глава 19

Ветер со снегом хлестал в лицо. Густые клубы черного дыма достигали нависших над головой свинцовых облаков. Даже зарево пожара, охватившего уже целый квартал, не могло рассеять сгустившийся мрак. В четыре часа дня было темно, как ночью. Они с трудом разбирали дорогу, прикрывая лица от колючего слепящего снега. Направляясь к догорающему “Мареро Хауз” и проходя мимо покосившегося домишки, они едва не натолкнулись на человека, который прятался под стеной, наблюдая за задней дверью отеля. Старик заметил его и отпрянул, толкнув Борна плечом за угол. Не оборачиваясь, он зажал ему рот холодной костлявой ладонью. Не дав себе труда объяснить что-либо, старик наклонился, вытащил из сапога длинный охотничий нож и исчез за углом.

Борн удивился. Если старик прятал нож в сапоге, почему же он не воспользовался им во время стычки в отеле? Не успел? Или просто хотел показать, как легко может лишить Борна его оружия? Ответа на этот вопрос он так никогда и не получил.

Внезапно из-за угла появился старик, вытирая нож о брюки. За гулом пожара и метели Борн даже не расслышал звуков скоротечной схватки. Если тот парень вообще успел что-то крикнуть. Да, до старика в подобной ситуации мне далеко, подумал Борн.

— Пойдем, поможешь, — коротко бросил старик.

Словно в трансе, Борн последовал за ним.

Парень лежал ничком под стеной. Вокруг него уже начало наметать сугроб, который быстро темнел, пропитываясь кровью. В крови была и вся голова. На поясе у старика висел бесформенный комок окровавленных волос. Догадавшись, в чем дело, и представив себе, как старик схватил парня за волосы и резанул вкруговую, он зажмурился и выдохнул с нескрываемым ужасом:

— Господи, вы скальпировали его!

Старик угрожающе взмахнул ножом.

— Заткнись и помоги мне. Будешь ныть, я устрою тебе то же самое. Мне некогда с тобой рассусоливать! — Он схватил парня за ноги и поволок к горящему зданию; за телом убитого тянулась кровавая полоса. — Слышал, что я сказал? Помогай, черт тебя побери!

Борн, спотыкаясь, бросился вперед, схватил труп за руки, приподнял его и боком, стараясь не наступать на кровавый след, который стал шире и гуще, потащил к огню. Снег таял на куртке Борна, хлопья сажи оседали на руках. Подойдя как можно ближе, они раскачали труп и швырнули в огонь. Тот шмякнулся у самого края, руки неестественно вывернулись. Языки пламени лизнули лицо, и в ноздри Борну ударил острый тошнотворный запах паленых волос. Полыхнуло жаром, и Борн, уже не понимая, чьи это волосы горят — того парня или его собственные, отшатнулся, наступив на клубок кишок, вывалившихся, пока они раскачивали труп. Неудержимая тошнота подкатила к горлу. Отпрыгнув с омерзением в сторону, он увидел, как старик наклонился, поднял этот комок и, размахнувшись, швырнул в огонь. Кишки, развеваясь, плюхнулись прямо в центр пламени. Огонь уже целиком охватил тело. Колени Борна подкосились. Его рвало.

— А ну, вставай! — прикрикнул старик.

Но сил подняться у него не было. Стоя на коленях спиной к огню, Борн чувствовал, как коченеют от холода лицо и руки. Его прошиб ледяной пот. Дышал он с трудом.

— Я сказал, вставай! — повторил старик, рывком поднимая его на ноги. — Здесь нам нечего делать. Я пойду туда. — Он показал в сторону конторы шерифа. — Проверю дома на центральной улице. А ты сделай то же самое с другой стороны. — Он указал рукой в противоположном направлении. — Мы возьмем их в клещи.

Борн даже не успел возразить. Да это и не имело смысла, так как старикан уже сорвался с места и исчез в снежной пелене. Весь в холодном поту, он еще какое-то время продолжал стоять, не отрывая глаз от кровавой полосы, быстро заметаемой снегом, и чувствуя запах горелых волос, плоти и одежды. Потом сделал над собой усилие и побежал в том направлении, куда указал старик. Миновав несколько горящих зданий, он выскочил на улочку, ведущую к центру, и решил двинуться по ней.

Однако от этого пришлось отказаться: дома по обе стороны были охвачены пламенем; сунуться туда означало сгореть заживо. Поэтому он продолжал идти по задворкам, там, куда еще не добрался огонь. Неожиданно он оказался на следующей улочке.

Прижавшись к стене крайнего дома, он осторожно выглянул из-за угла, приготовившись стрелять, и стал всматриваться в пространство между домами в направлении главной улицы.

Никого…

Короткими перебежками, замирая под стенами домов, напряженно всматриваясь сквозь метель в пустое пространство улицы, в фасады магазинов, он продвигался вперед. Ему повезло, что теперь ветер дул в спину, но все равно приходилось напрягать зрение, чтобы разглядеть что-либо в этом мраке и снежной круговерти.

Пока ничего подозрительного он не заметил. Затаив дыхание, Борн перебежал улицу на углу. И здесь никого не было. Он торопливо шагал по тротуару, проверяя окна магазинов, мимо которых проходил, всматриваясь вперед, оглядываясь по сторонам.

Он надеялся, что здесь никого не встретит. Скорее всего, те просто остались у отеля, дожидаясь, пока он прогорит окончательно и наверняка похоронит под своими останками всех, кто прятался там. Но если преследователей не трое, а больше, то кто-то мог отправиться патрулировать улицы — так, на всякий случай. Поэтому Борн не позволял себе расслабиться. Наконец он добрался до перекрестка, откуда уже был виден горящий впереди и справа квартал с отелем в центре пожара. Он замедлил шаг и замер, услышав выстрелы. Три выстрела, где-то впереди. Гул пожара и вой ветра помешали определить, из чего стреляли — из винтовки или пистолета. С беспокойством подумав о старике, он решил было броситься на помощь, но почему-то замешкался, и это секундное колебание спасло ему жизнь. На перекрестке из-за снежной пелены возникла белая фигура, быстро увеличивающаяся в размерах. Она уже стала выше человеческого роста, но продолжала расти… Наконец Борн понял, что видит человека в белом маскхалате, а его огромный рост — всего лишь обман зрения, потому что там он сидит на корточках.

Он мгновенно распластался под стеной, едва не задохнувшись в снегу, забившему рот и ноздри. Сердце заколотилось как сумасшедшее, дыхание перехватило. Осторожно подняв голову, он увидел, как фигура быстро удаляется в сторону выстрелов.

Оттуда донеслось еще два хлопка. На этот раз ближе, и Борн безошибочно определил, что стреляли из пистолета. О Боже, старик тратит последние патроны! У него не будет времени перезарядить пистолет, а дробовика у него нет — он отдал его Клер. Правда, остается еще винтовка, но в этой метели противника издалека не разглядеть, а в ближнем бою винтовка — плохой помощник.

Еще один выстрел, теперь винтовочный, громкий, раскатистый. Борн не смог определить, откуда стреляли. Опасаясь наткнуться еще на одного человека в белом халате, Борн ползком поспешил убраться с перекрестка под стену ближайшего здания. Время от времени останавливаясь, чтобы оглядеться и прислушаться, он достиг тротуара и пополз вдоль стены, прячась под ней на тот случай, если кто-нибудь сторожит улицу, выглядывая из окна какого-нибудь здания. В такую погоду вряд ли они захотят торчать снаружи, в полной уверенности, что из пожара никому не выбраться. Они просто устроились где-нибудь под крышей и ждут, пока утихнет пурга и погаснет огонь. Тогда они выйдут, чтобы посмотреть на результаты своей деятельности.

Нет, он ошибается. Если он наткнулся на улице на одного, с тем же успехом здесь могут оказаться и другие. Это не исключает того, что кто-то еще и прячется в домах. Поэтому Борн вовсю вертел головой, утирая тающий снег с лица и продолжая свой путь ползком.

Винтовочные выстрелы. Два. Один, за ним другой. Потом — чей-то вопль. Нет, на голос старика это не похоже. Значит, он сам подстрелил одного из тех. Или наоборот? И он просто не узнал предсмертный крик старика?

И тут Борн не выдержал. Осточертела эта метель, они все ему осточертели! Выхватив пистолет и крепко зажав его заледеневшую рукоятку, он вскочил, пробежал несколько шагов по тротуару, шибанул плечом в дверь и влетел внутрь. Прыгнув в сторону, он присел и осмотрелся. Когда-то это была бакалейная лавка: прилавки вдоль стен, за ними — пустые полки. Он сунулся в один угол, затянутый паутиной, затем в другой, заглянул под прилавок, потом, стараясь не шуметь, метнулся к двери, прислушиваясь к звукам на улице.

Никого. Он отступил в тень и споткнулся о какую-то коробку; в этот миг распахнулась задняя дверь и вместе с ветром и снегом внутрь ввалился человек с пистолетом в руке. Они узнали друг друга на мгновение раньше, чем спустили курки.

Слабый свет, проникавший в помещение, не давал Борну толком понять, что старик делает там, у дальней полки. Лицо его было смертельно бледным, и двигался он с трудом. Сначала Борн даже подумал, что тот ранен, но это было не так. Похоже, у старика снова случился приступ, как тогда, посреди улицы.

Что-то словно оторвалось в нем. Наконец Борн разглядел, что тот достал керосиновую лампу. Старик встряхнул ее, проверяя, есть ли в ней горючее, потом снял стекло и зажег фитиль. Поставив стекло на место, он размахнулся.

— Что вы делаете? — Борн схватил его за руку.

— Заткнись! — оборвал его старик. — Не мешай!

Он вырвался и швырнул горящую лампу в стенку. Стекло разбилось, огонь охватил все полки, сухое дерево занялось почти мгновенно.

— Они тут почти в каждой лавке, — отрывисто сообщил старик. — Ну ничего. Я им устрою. Как они мне. Сейчас они полезут наружу, как тараканы из щелей, вот я их и встречу.

Он истерически захохотал и неуклюже заковылял к входной двери.

Это же полный абсурд, подумал Борн. Старик решил отомстить пришельцам за то, что они начали жечь город, а теперь сам делал то же самое. Это уже не расплата. Это сумасшествие. Он просто хочет уничтожить всех! Так вот почему старик не дал им убежать, вот почему Клер и Сара коченеют сейчас в открытом поле, прячась в траве!

Борн не мог больше сдерживаться и закричал яростно:

— Безмозглый сукин сын!

Но это уже не имело никакого значения. Старик сделал всего шаг на тротуар, потом выронил винтовку, схватился обеими руками за живот и рухнул на колени. Хохот перешел в стон. Прогремел выстрел. От удара пули старика приподняло и швырнуло обратно в дверь. Он упал навзничь, всхлипнул, дернулся и затих.

Борн не двинулся. Он понимал, что нужно либо нырнуть в укрытие и открыть ответный огонь, либо поспешить скрыться через черный ход, чтобы не попасть им в лапы. Но вместо всего этого он стоял, глядя на старика с развороченной пулей грудной клеткой, и кричал не помня себя:

— Подонок! Тупой, мерзкий подонок! — Потом выстрелил трижды в распростертое тело.

Пламя перекинулось с потолка на пол и уже подбиралось к пальцам старика. Еще одна пуля разнесла стекло и впилась в прилавок рядом с Борном. Он выстрелил в мертвого старика еще раз, размозжив тому голову, потом пальнул в открытый дверной проем и выскочил в заднюю дверь.

Глава 20

Как ему удалось найти Клер и Сару, Борн не мог бы объяснить никогда.

Он выбежал в заднюю дверь лавки. Метель бушевала по-прежнему, ветер усилился, снег больно сек по лицу и глазам, но он даже не пытался осмотреться, пригнуться на бегу. Борн не думал о том, чтобы, спрятаться в каком-нибудь из домов или просто в сугробе. Он мог только бежать, надеясь, что в такую метель его не заметят. Он пересек главную улицу, нырнул в переулок, чтобы скорее попасть в поле, где прятались его жена и дочка. Он уже не понимал, где находится. Но все равно бежал, спотыкался, падал, вставал, снова бежал, а в голове крутилось: “Подонок! Безмозглый, грязный, мерзкий, выживший из ума подонок!”

Впрочем, может быть, он кричал вслух, но этого он тоже не помнил. Он просто бежал, не разбирая дороги, мимо складов, мимо лачуг, из улицы в улицу, шатаясь и падая. Он даже не заметил, когда выскочил из города и очутился в открытом поле, очередной раз споткнулся и упал лицом в жесткую траву. Мелькнула мысль, что в поле он заблудится и погибнет от холода, и лишь спустя какое-то время за ней последовала другая: ведь Клер и Сара тоже в поле, в снегу, ждут его и тоже могут замерзнуть! Подумав о жене и дочке, он наконец пришел в себя.

Он двинулся назад, ориентируясь на горящий город, как на маяк. Прячась под стенами зданий, он пересек центральную улицу, вышел к тому месту, где они проходили со стариком; спотыкаясь, миновал еще пару улиц. Зарево пожара освещало ему путь. Наконец он выбрался в поле, с трудом передвигая ноги, побрел по траве и буквально наткнулся на своих. Клер, которой он строго-настрого приказал стрелять в любого, кто приблизится и не окликнет ее по имени, чуть не пристрелила его, но, слава Богу, узнала знакомую фигуру. Они сидели в какой-то ямке, забившись в спальный мешок, почти занесенные снегом.

— Боже, я уже не знала, что думать! — воскликнула она. — Я слышала все эти выстрелы и видела, как разгорается пожар. Я уже не надеялась увидеть…

— Я понимаю. Все хорошо, не волнуйся. Теперь все будет хорошо, — успокаивал он Клер, надеясь, что та ему поверит.

Они продрогли до костей, но времени, чтобы размяться и хоть как-то согреться не было. Сначала он думал сразу отправиться в лес, но понял, что пешком далеко не уйти и они могут просто заблудиться и замерзнуть насмерть; значит, надо возвращаться за лошадьми. Существовала, конечно, опасность, что преследователи не оставили конюшню без внимания. Но без лошадей они пропадут, поэтому надо хотя бы попытаться. Если конюшня охраняется — ну что ж, он будет знать, что сделал все, что мог. Тогда ничего другого не останется, кроме как уходить обратно в метель, надеясь на спасение в лесу.

Они сделали большой крюк, обходя городок по краю поля. Сара так замерзла, что ему пришлось нести ее, прокладывая путь по сугробам. В какой-то момент она прильнула к нему, и Борн понял, что должен заставить девочку идти, иначе она заснет и может умереть от переохлаждения. Он спустил ее с рук и заставил передвигать ноги, поддерживая за плечи я подталкивая вперед. Наконец они подошли к тому углу центральной улицы, налево от которого в середине квартала располагалась конюшня. Здания впереди уже были охвачены огнем. Остальные было трудно разглядеть из-за густой снежной пелены.

— Мы должны войти одновременное двух сторон, — сказал он Клер. — Если там кто-то есть, это дезориентирует их.

— Но мы не сможем войти одновременно, — возразила Клер. Она была права. Да и вообще этого делать не следовало. Надо держаться вместе. Разъединившись, они могут потом не найти ДРУГ друга. Либо все вместе, либо никто. Еще раз рисковать нельзя. Подтолкнув Сару, он перебежал улицу. Клер держалась рядом. Они миновали переулок, потом какую-то дорожку и остановились у западной стены конюшни. Борн подал знак подождать, а сам осторожно, пригибаясь, двинулся вперед, обошел здание, выискивая следы у главного входа, но ничего не обнаружил. Высота сугробов перед воротами говорила о том, что их никто не отворял с того момента, как началась пурга. Он поглядел на дорожку, заметенную снегом, потом — на зарево пожара, затем обернулся и увидел, что Клер с Сарой уже подошли тихонько и стояли сзади. Собравшись с силами и тяжело вздохнув, Борн взялся за ручку, ногой откинул снег от двери и рывком распахнул ее. Двумя прыжками он оказался за ближайшей перегородкой, упал, перекатился в сторону, целясь вдоль прохода. Лошади заметались, испуганные запахом дыма и внезапным появлением человека. Борн бросил взгляд на сеновал, пробежал между стойлами, вгляделся в сеновал у противоположной стены. Если кто-то здесь прятался, меня уже не было бы в живых, подумал он.

— Давайте быстрее! — бросил он, подходя к пегой кобыле, чтобы оседлать ее. — У нас совсем нет времени.

Клер подбежала к гнедой, а Сара, притопывая у лестницы на сеновал, растирала ладони, чтобы согреться. У него самого руки окоченели настолько, что сразу справиться с седлом не удалось. Пришлось несколько раз резко бросить руки вниз, хлопая по бедрам, прежде чем он сумел продеть ремни через шлевки и надежно их затянуть. В тот момент, когда он собрался шагнуть к каурой. Клер отчаянно вскрикнула. Обернувшись, он увидел на сеновале человека, поднимающего винтовку. Должно быть он прятался в углу, полагая, что, занимаясь лошадьми, его ни кто не заметит. Молодой парень в таком же маскхалате с капюшоном, как и тот тип на улице, ухмылялся, продолжая держать Борна на мушке. Борн перемахнул через стенку стойла, дрожащей рукой вытаскивая пистолет, но окоченевшие пальцы ж удержали ледяную сталь, и пистолет выпал из рук. Безоружный он увидел, что парень еще шире расплылся в ухмылке, прижимая приклад к плечу и слегка опустив голову, чтобы прицелиться поточнее.

Грохот двух выстрелов был оглушительным. Парня словно разорвало на части — голова отлетела в одну сторону, рука — в другую, грудь разворотило, винтовка упала вниз, какая-то невидимая сила подбросила его тело, а затем швырнула в угол, где он, вероятно, и прятался раньше.

Борн ничего не мог понять; он слышал только бесконечный крик Сары. И тут он увидел Клер, которая застыла с дробовиком в руках, направленным на сеновал, туда, где только что стоял парень. Она не могла ни вздохнуть, ни отвести глаз, продолжая сжимать в руках ружье. Ему пришлось применить силу, чтобы разжать ее пальцы. И только после этого у Клер дотекли слезы. Но приводить ее в чувство не было времени. Потом Борн сам удивился, откуда у него взялись силы к решительным действиям: Он вывел гнедую и пегую из стойл, покрикивая на жену и дочку, чтобы они шевелились побыстрее, вытолкал их с лошадьми через заднюю дверь, потом бросился к каурой, кое-как застегнул седло и накинул уздечку, надеясь, что сумеет удержаться на скаку, выбежал с ней на улицу, прыгнул в седло и, беспрестанно нахлестывая, рванул вперед. Догнав своих, он хлестнул их лошадей, понукая, и с криком “За мной!” пустил лошадь галопом. С дорожки они попали в переулок, потом пересекли центральную улицу и помчались по направлению к лугу. За спиной вдалеке прогремел выстрел, но пуля прошла стороной. Он постоянно подгонял свою кобылку, вцепившись в поводья и луку седла, чтобы не свалиться на землю. Теперь они скакали рядом — он в центре. Клер — по одну сторону от него, Сара — по другую. Метель, кажется, начала стихать; впереди немного развиднелось. Они уже были в поле, когда Борн услышал второй выстрел. Он мгновенно понял, что произошло. Хорошо, что Сара была с другой стороны. Оборачиваясь на скаку, он уже знал, что увидит за спиной.

Последний раз в жизни он видел Клер. Сначала превратившееся в кровавое месиво лицо, потом, когда она качнулась вперед, уже падая с лошади, — затылок с зияющей раной… Подпрыгнув от удара о землю и прокатившись по траве, ее тело осталось сзади, в снегу.

Глава 21

Он долго не мог прийти в себя.

Шок от увиденного был настолько силен, что Борн мог только безудержно погонять лошадь, заставляя ее скакать изо всех сил; слава Богу, кобылка, на которой ехала Сара, не отставала. Они неслись по лесу, но Бори не замечал этого, лишь инстинктивно натягивал поводья, чтобы обогнуть препятствия — стену кустарника, внезапно выросшую перед ним, затем — поваленные деревья… Увидев просвет между стволами, он ринулся было туда, но испугался. Резко взяв влево, он обогнул открытое пространство, направив лошадь вверх по лесистому склону, потом — по другому, третьему, подстегивая и колотя каблуками. Наверное, он загнал бы ее до смерти, но вдруг заметил, что рядом никого нет. Резко осадив, он обернулся. Пегая лошадь лежала в снегу далеко внизу; рядом с ней увидел Сару. Пустив свою каурую в галоп и едва не свалившись с седла, он подскакал к ним, соскочив на землю, накинул поводья на ветку и поспешил к дочке. Та даже не пыталась выбраться, почти утонув в снегу. Борн испугался, что она сломала ногу, но понял, что ее просто придавило крупом лошади.

Он вытащил дочь, потом, схватив пегую под уздцы и проваливаясь в снег, попытался поднять ее. С трудом это ему удалось. Привязав лошадь к дереву, он почувствовал такую усталость от всего пережитого, что ноги подкосились и он рухнул на снег, прислонившись спиной к стволу ели. Метель кончилась; лишь ветер по-прежнему раскачивал макушки деревьев; с веток слетали редкие снежинки.

Ветер внизу утих, но над головой по-прежнему неслись тяжелые облака. В угрюмом ельнике сгустилась какая-то гнетущая тишина, лишь где-то вдали снежные комья срывались с веток и с глухим звуком валились на землю.

— А где мама? — спросила Сара. Голосок ее прозвучал сдавленно и глухо.

Борна передернуло.

— Где мама? — повторила она.

— Там…

— А почему она не идет к нам?

Он промолчал.

— Она придет к нам?

— Я думаю, что не придет.

Голова Клер, пронзенная пулей, с развороченные лицом… Эта картина стояла перед глазами. Он взглянул на небо со стремительно бегущими облаками, потом на свои дрожащие руки, наконец перевел взгляд на Сару и привлек ее к себе.

— Солнышко мое, твоя мама умерла. — Он обнял девочку. Она не шелохнулась. Борн отодвинул Сару от себя и посмотрел ей в лицо. Оно оставалось таким же — холодным, серым, безучастным, каким было вот уже много-много дней.

— Что с ней случилось?

— Ее убили.

— Ты в этом уверен?

— Когда мы выехали из города. В поле. Я видел, как в нее попала пуля.

— Ты точно знаешь, что она умерла?

— Точно. — И он снова прижал ее к себе.

Но ее вопросы разбередили душу. Сомнения в правильности своих действий так никогда и не оставили его. Да, была страшная метель, они отчаянно уходили от погони, но ведь он видел Клер всего лишь мгновение — когда она падала. Ему показалось, что это длилось долго, но на самом деле это был только миг… А если она не убита? Если пуля лишь задела, например, щеку и кровь на лице от этого? Если бы он остановился, вернулся, поднял ее — она была бы сейчас с ними?

Да нет, никаких “если”. Он видел не просто кровь, а развороченное пулей лицо. И дырка в темени, выглядела так, будто кто-то рубанул по нему мотыгой. Она умерла еще до того, как упала на землю, и никакие “если” уже не вернут ее.

Но перед глазами по-прежнему стояло лицо Клер. Крепко прижимая к себе Сару, он боролся с этим видением, зажмурившись, кусая губы, стискивая кулаки, дрожа всем телом… Постепенно он осознал, что главная причина его шокового состояния — страх. Страх от того, что это окровавленное лицо могло принадлежать ему, что это он мог свалиться с лошади и грохнуться на всем скаку о землю, что это его голова могла расколоться, как орех… И от этого чувство вины в нем росло — Клер мертва, а он трясется за себя. Он представил себе, что тело, оставшееся там, в открытом поле, могло быть его телом, представил, что те люди могли сделать с ним, вспомнив рассказ старика об индейской девочке, и чувство вины стало невыносимым. Он не должен был оставлять Клер так. Что бы ни было, он не должен был оставлять ее.

Он слегка отпустил от себя Сару.

— Послушай меня. Я должен туда вернуться. Снег и ветер кончилась, теперь не так уж холодно. Ты сможешь спокойно поспать. Я сделаю укрытие, ты ляжешь в спальник, и лошадки останутся с тобой, так что ты будешь тут не одна. Сейчас мы что-нибудь поедим быстренько, и ты ложись. А я должен вернуться обратно.

Она не произнесла ни слова, только смотрела на него все тем же отрешенно-безучастным взглядом, пока он доставал из карманов еду. С тех пор как они покинули избушку лесника, он взял за правило носить с собой еду: шоколад, вяленое мясо, соль. Они молча поели. Лошади рыли копытами снег, пытаясь добраться до травы, и изредка всхрапывали.

— Нам не в чем согреть воды. Но снег есть нельзя, — сказал Борн. — Ты только замерзнешь еще больше. Поэтому придется потерпеть, Мне очень не хочется оставлять тебя здесь, но я должен идти, а тебя с собой взять не могу. Обещаю, что скоро вернусь. Чтобы тебе не было так страшно одной, постарайся заснуть. Когда ты проснешься, я уже приду. Обещаю тебе — я вернусь.

Девочка держала в руке плитку шоколада и смотрела на отца. Потом киврула равнодушно. Он выкопал яму в снегу, положил туда спальный мешок, прикрыл лапником, уложил в него Сару и застегнул “молнию”. Поцеловав дочь, Борн взглянул на нее еще раз и отправился в путь.

Глава 22

Сначала он решил идти пешком. Он боялся, что лошадь может заржать и выдать его, к тому же ночью по лесу пешком передвигаться сподручнее, чем верхом. Но, почувствовав, насколько закоченели ноги и сообразив, как далеко от города он в результате своего панического бегства очутился, отказался от этой идеи. Без лошади ему не одолеть путь туда и обратно.

Каурая четко придерживалась их старых следов. Еще не рассвело, когда они оказались на опушке. Впереди простиралось заснеженное поле. Пока все складывалось весьма удачно.

Борн слез с седла и надежно привязал лошадь под деревом. Снег поскрипывал под ногами. Высокая трава кое-где еще торчала из-под снега. Было облачно. Город догорал; кое-где еще взмывали вверх ярко-оранжевые языки пламени. На фоне виднелись силуэты немногочисленных уцелевших зданий.

Борн двинулся вперед, придерживаясь конского следа. Кое-где следы почти исчезали, заметенные ветром и продолжавшимся снегопадом, но все равно их было легко разглядеть — более темные углубления на сером снегу. Чем ближе к городу, тем яснее они были видны.

Вначале он шел, не испытывая страха. Он знал, что на фоне чернеющего за спиной леса его издалека не разглядеть. Но по мере приближения к городу он пригибался все ниже, опасаясь, что теперь отблески пожара могут высветить его силуэт на более светлом снегу.

Маловероятно, что они устроили засаду прямо здесь, в поле. Вряд ли они думают, что он вернется. В этом нет никакого смысла. Разумеется, кроме одного: вернуться за телом Клер. Подумав, что не может исключить такой возможности, Борн снова испугался, пригнулся, а потом и вовсе пополз. В толстых шерстяных перчатках руки вполне согрелись, но теперь пришлось одну снять и засунуть в карман куртки, чтобы достать пистолет. Настывший металл неприятно холодил ладонь.

Он полз, стараясь вспомнить место, где упала Клер. Они уже выехали за город и были примерно в середине поля. Впрочем, он мог и ошибиться в расстоянии, и ему только показалось, что они ускакали так далеко. Во всяком случае. Клер тогда была слева, значит, теперь надо смотреть справа, немного в стороне от следов. Придется взять правее.

Зарево стало ближе. Слева послышался какой-то звук — словно кто-то царапал землю. Борн замер, прислушиваясь. Потом прополз еще немного и снова прислушался. Тишина. Наверное, какой-то кролик или суслик вылез из норы. А может, ему просто померещилось. Он пополз дальше.

На снегу плясали красные отблески пожара. Внезапно на фоне города — или того, что от него осталось, — он различил движущуюся фигуру и схватился за пистолет. Сжимая его изо всех сил, чтобы унять дрожь, он ждал. Фигура исчезла. Борн огляделся, прислушался и, забирая вправо, пополз туда, где, по его предположению, могла упасть Клер. Представив себе, как он доберется до нее, прикоснется рукой, увидит ее лицо, он помотал головой.

Борн не удивился, не найдя Клер там, где рассчитывал. Он понимал, что может ошибиться, и был готов повторить попытку. Слева опять послышался царапающий звук. Он замер. Выдержав паузу, которая показалась бесконечной, он снова двинулся вперед. Руки онемели от холода. Пришлось сунуть их за пазуху и интенсивно поработать кистями, чтобы разогнать кровь. Клер он до сих пор не нашел, хотя оказался уже так близко от окраины города, что человек, бродивший по пепелищу — если он там еще был, — мог легко заметить его. Он заполз слишком далеко, она должна быть где-то позади. Борн повернулся и пополз обратно, думая о том, каково Cape — совсем одной в лесу. Хотелось найти Клер поскорее и забрать ее тело, чтобы можно было бы ее где-нибудь похоронить, хотя бы завалить ветками или камнями — как угодно, лишь бы те не нашли ее утром. Но он не мог позволить себе торопиться. Он должен использовать все шансы, проверить каждый сантиметр земли, где она может быть, вдоль и поперек прочесать следы, проползти, тщательно высматривая все бугорки и впадины. Вперед! Главное — не останавливаться!

Нет, теперь он оказался слишком далеко от города. К тому моменту, когда в нее попала пуля, они не могли ускакать так далеко. Надо поворачивать назад, к городу. Наверное, он тогда не дополз немного. Повернул слишком рано. Еще бы несколько футов — и он точно нашел бы ее.

Борн повернул назад, взял правее собственных следов и пополз. Миновав то место, где остановился в первый раз, продвинулся дальше, совсем к окраине города. Нет, здесь ее просто не может быть. Он отправился в обратный путь, останавливался, оглядывался, прислушивался, опять полз…

Он не заметил, когда начал плакать. Просто в какой-то момент ощутил, как по щекам текут слезы. Он тер глаза рукой, но слезы продолжали литься безостановочно, примораживая ресницы и ледяными дорожками мгновенно застывая на лице. Он ничего не мог поделать с собой. Они нашли ее. Все кончено — они ее нашли. Ведь Кессу нужны доказательства. Опять вспомнился старик с его рассказом об индейской девочке. Он вскочил и бросился бежать, спотыкаясь, вдоль той едва видимой полосы, на которой можно было еще найти Клер, затем рванулся прямо через поле — к лесу. Куда угодно — только не думать об этом! Он кричал и рыдал на бегу, пока сильнейший удар о ствол дерева не отбросил его назад.

Возможно, он даже на какое-то время потерял сознание.

Он помнил только, что очнулся в снегу. Было трудно дышать. Ощупав лицо, он понял, что разбил нос. Кое-как утеревшись снегом, он поковылял в темноте, пытаясь найти лошадь, потом сообразил, что идет не в ту сторону. Найдя ее, долго отвязывал, кое-как взобрался в седло, ухватившись за гриву, несильно вздернул удила и двинулся в глубь леса.

Они нашли Клер.

Теперь он не мог сделать для нее ничего.

Небо стало светлеть. Облака ушли. Борн понял, что провел в поисках Клер почти всю ночь. И единственным утешением было то, что, вернувшись к Саре, он застал ее крепко спящей в своем спальном мешке. Почти машинально он привязал лошадь, равнодушно отметил, что гнедая кобыла, с которой упасла Клер, сама нашла дорогу и стояла неподалеку, привязал и ее, потом осторожно, стараясь не разбудить, прилег рядом с Сарой, потер лицо снегом, чтобы убрать засохшую кровь, и наконец задремал.