История болезни (сборник)

За фотоаппаратом пришлось заехать домой. Конечно, ее «мыльницу» не сравнить с профессиональным цифровиком Виктора, но Коля сказал, что ради нее вытянет любое качество. Оля не стала уточнять – «ради нее», как ради женщины или как ради начальника отдела, восприняв ответ чисто информативно.

Пока они ехали по городу на старенькой, но шустрой Мишиной «копейке», Оля жадно оглядывала дома, словно прощаясь с ними. Она понимала, что все это ерунда – никакая это не командировка, а так, загородная прогулка, но ведь она никогда никуда не ездила – даже в детстве, а университетская турбаза – тот же город; кстати, его оттуда даже видно в хорошую погоду.

Оля перевела взгляд на стриженый Мишин затылок. В первое время этот человек ей импонировал. У него, в отличие от многих, была цель, к которой он собирался идти своим сложным путем. Чем-то он напоминал ее саму, только она в то время, вообще, не знала, чего хочет, а Миша знал. Он хотел стать писателем, но почему-то те, кто издал хотя бы одно печатное слово, не приняли его. Они сразу так высоко возносились над остальной людской массой, стараясь не допустить никого в свой узкий богемный кружок, что невольно закрадывалась мысль о боязни конкуренции – наверное, не так хорошо они писали. Оля читала несколько современных книг и поняла, что может писать лучше. Если, конечно, поставит такую цель.

А Миша?.. Через месяц она разочаровалась в нем. Оказывается, между ними существовало огромное различие – он всегда только собирался; он мечтал, что напишет роман, который получит какую-нибудь премию, потом по нему снимут фильм и останется только почивать на лаврах. Мысль неплохая, но писать свое «бессмертное» произведение он так и не начал. Отверженный писательской организацией, он «прибился» к их журналу, почему-то посчитав его наиболее близким к «большой литературе» (наверное, подвела все та же глянцевая обложка). Работая охранником сутки через трое и не имея, ни жены, ни детей, он все свободное время отирался в редакции, выполняя роль безотказного добровольного помощника.

Иногда Миша приходил после дежурства в особенно приподнятом настроении. Это случалось, когда за ночь на его стоянке происходило что-нибудь мало-мальски интересное. Например, пьяный водитель, сумев все-таки поставить машину, буквально выпадал из нее и засыпал прямо на земле; или кто-то приезжал с девушкой и просил за отдельную плату на часок освободить сторожку. Миша тут же начинал протягивать от свершившегося факта причинно-следственные связи, компоновать их в незамысловатый сюжет и, в конце концов, объявлял, что это и будет его долгожданный роман.

Все бы ничего – процесс творчества у каждого протекает по-своему, но беда заключалась еще и в том, что он стремился побыстрее поделиться своими задумками, мешая всем работать. Конечно, можно было прогнать его раз и навсегда, но собственного автомобиля у редакции не было, а на «BMW» Александра Борисовича особо рассчитывать не приходилось. Миша, скорее всего, понимал свою незаменимость и пользовался ею с совершенно детской непосредственностью.

– Ольга Викторовна, вы тоже решили попробовать написать что-нибудь? – спросил он, не оборачиваясь.

– Да нет, мне это неинтересно, но Виктор болеет, Олеся занята. Надо же номер делать…

– Олеська – классная девка, да? Как вы думаете, Ольга Викторовна? Я б никогда не пошел трахаться неизвестно с кем, ради какого-то репортажа.

…Он и об этом знает, – подумала Оля рассеянно, – одна я почему-то все узнаю последней. Наверное, потому что мне это меньше всего надо…

– Классная, – согласилась она. Зачем спорить по вопросам не имеющим, ни практического, ни принципиального значения? И добавила, – смазливая, опять же.

– Не думал, что женщины могут оценить женскую красоту.

Оля не стала объяснять, что понятия «красивый» и «смазливый» имеют разные значения и снова уставилась в окно.

Город кончился, но вместе с этим не произошло ничего, ни радостного, ни трагического; не оборвалась никакая нить, а просто вместо нагромождения многоэтажных домов возникла жидкая изгородь лесополосы, да уносящиеся назад неказистые магазинчики и кафе. Иногда они напоминали целый игрушечный городок, а иногда стояли одиноко, оставаясь единственным ярким пятном на многие километры… совершенно непонятно, для кого их построили – наверное, уронили, когда везли…

Не прибавляла настроения и погода. Серое небо смыкалось с черными, давно убранными и вспаханными полями. Казалось, жизнь замерла… кстати, может, пестрые кубики кафе для того и разбросали с определенной периодичностью, чтоб у едущих не складывалось впечатление, будто вся их жизнь осталась позади? Удручающее зрелище, эта дорога…

– Мы какой-нибудь город проезжать будем? – спросила Оля.

– Город? – Миша весело рассмеялся, – какой тут город? Поселок будет, городского типа. Тысяч десять жителей если там есть, то хорошо. Зато церковь у них красивая…

…Тогда совсем неинтересно, – Оля вздохнула.

Смотреть в окно расхотелось вовсе, и она достала письмо. До этого она лишь зачитала Мише подчеркнутый жирной чертой адрес, располагавшийся в самом конце, а теперь пришло время познакомиться с остальным содержанием. Аккуратно расправила лист, густо исписанный явно не дрожащей стариковской рукой. Правда, коробило слово «капуста», в одном месте написанное через «о», но все встало на свои места, когда выяснилось, что писал местный фермер.

Памятуя прописную истину, что государство всегда более надежный партнер, нежели какой-нибудь рыночный барыга, он решил предложить свою продукцию – « копусту» в этот самый дом престарелых. Но приехав туда, выяснил, что финансирование прекращено больше года назад; кладовые пусты; угля, чтоб топиться зимой, нет; воды нет; мыла нет; в палатах умирают изможденные люди, и так далее, и так далее, аж на двух страницах. Фамилии своей фермер почему-то просил не упоминать, однако при этом с гордостью сообщал, что овощей на целый месяц оставил там совершенно бесплатно. Тоже не совсем понятно – обычно меценаты, либо скрывают свои добрые дела, либо, наоборот, используют их в качестве рекламы. Какое-то половинчатое решение…

Ладно, бог с ним, с фермером. Интересно было другое, почему о творящихся безобразиях написал он, а не администрация, которая отвечает за состояние учреждения, и даже не сами старики?..

Оля убрала письмо и прикрыла глаза, мысленно составляя отдельные планы вопросов для персонала и для обитателей дома. Конечно, не мешало б записать их – это всегда помогает сосредоточиться и выстроить любое дело в правильном порядке, но машину трясло, и ручка прыгала, яростно клюя бумагу.

Миша, видимо, не привык рулить молча. Работал он не за зарплату, а исключительно для души; значит, душа и должна была получать компенсацию. Но поскольку Ольгу Викторовну возить приходилось не часто, он просто не знал, о чем с ней разговаривать. Вообще, она жила какой-то своей жизнью, отгородившись от остального коллектива, посредствам двух шкафов и полностью «приватизировав» одно окно. Миша вынужденно вернулся к прежней, возникшей спонтанно теме.

– Это мы привыкли, что десять тысяч жителей, не город, – сказал он, – а есть места, где он считался бы городом, да еще каким!.. Вот, был я в Как е …

– Где? – Оля открыла глаза.

– В Как е .

– И как называется твоя к а ка? – Оля улыбнулась его почти детскому юмору.

– Так и называется – Как а . Это Туркменистан. Сто тридцать километров от Ашхабада. Но то, что вы подумали, очень соответствует действительности.

«Туркменистан» являлся таким далеким и расплывчатым понятием, что Оля даже толком не знала, где он находится. В сознании всплывали только тюбетейки, верблюды, заунывная восточная музыка и люди, сидящие скрестив ноги и пьющие чай. Однако несмотря на эту убогую информацию, она не жалела, что никогда не бывала в Каке – она хотела посетить Нью-Йорк, Париж, на худой конец, Петербург, но никак не Каку.

– И что ты там делал? – спросила Оля.

– Меня Борисыч послал…

– В Туркменистан?!.. – Олино лицо удивленно вытянулось, – зачем? К тому же откуда у нашего журнала такие деньги?!..

– Все просто, – Миша довольно засмеялся, видя, что наконец-то заинтересовал собеседницу, – там живет наш земляк; бывший офицер. Кака – город пограничный. Раньше там много наших войск стояло. Но тогда там другая жизнь была, вот, он и остался, а теперь выехать не может. Прислал письмо сестре, а она его Борисычу передала – какие-то у них там есть общие знакомые. Вот, однажды Борисыч и говорит, хорошо бы, мол, съездить, проведать земляка. Заодно, говорит, можно новый проект начать, типа «Как нашим там живется?..», да денег нет на разъезды. А я и говорю, деньги-то у меня есть…

– Ты так много зарабатываешь на своей стоянке?

– А, думаете, мало? – в Мишином голосе прозвучал вызов, – это зарплата у меня две тысячи, а за ночь, знаете, сколько транзитников заезжает? Думаете, я им квитанции выписываю? Как же, а то у хозяина рожа треснет от радости!.. Плюс к этому руками кое-что могу делать – ну, типа, тормоза прокачать, карбюратор отрегулировать, колесо сменить, если кто пачкаться не хочет… женщины особенно брезгают. Вот, в месяц тысяч пятнадцать – двадцать и набегает. А куда мне их девать? Пить, я особо не пью, жены нет, питаюсь обычно… всякие сотовые телефоны мне не нужны. Кто мне звонить будет? А я и из своей сторожки позвоню, если надо. Так что, имеются сбережения… Короче, Борисыч обрадовался. Говорит, вот, ты и будешь вести этот новый проект. Даже в штат обещал зачислить. А я говорю, мне в штат не надо, «за штатом» я больше имею. Вы мне, говорю, документы сделайте, чтоб меня принимали, как журналиста, а остальное, мое дело. Он и сделал, даже загранпаспорт оформил по своим связям за три дня.

– И репортаж напечатали? – перебила Оля, напрягая память.

– А как же! Только это уж больше года прошло, и с тех пор никто к нам из-за границы не обращался, поэтому проект затух сам собой.

Оля подумала, что если б взялась за это дело, то разыскала все местные общины, вплоть до Австралии. Хотя, с другой стороны… если все за свои деньги, то это быстро надоест. Двадцать тысяч в месяц не густо, чтоб путешествовать по миру.

– Так вот, про Каку… – Миша почувствовал, что повисла пауза, грозящая прервать нить разговора. – Ольга Викторовна, вы границу представляете?

– Никогда даже не видела.

– Ну, хотя бы в кино. Типа, блокпост; шлагбаум; суровые пограничники; прожектора; здание таможни. Короче, все солидно и мощно – лицо страны все-таки. А там… шлагбаум, правда был, но весь покореженный. Видимо, кто-то таранил его, и с тех пор он так и стоит, ничего не перегораживая. Вместо зданий, ржавая железнодорожная цистерна и лаз автогеном прорезан. Там же, и живут, и документы проверяют. Груз, по-моему, вообще никто не досматривает. Даже электричества нет! Я вечером подъехал, так они паспорт при керосиновой лампе изучали. Сами солдатики худые, маленькие, глаза горят голодным блеском…

…Кстати, – отметила про себя Оля, – хорошая мысль. Надо остановиться в этом поселке с красивой церковью и купить чего-нибудь, если старики голодают – разговорчивее будут…

– …понимаете, вот, кому ни рассказываю, никто не верит, что сейчас еще так живут. В кишлак один заезжаем. Автомобилей нет вообще. На площади семеро мужиков пытаются завести какой-то «кусок железа» – по-другому я назвать его не могу. Там и марку-то определить невозможно – ржавый, без стекол… Один рулит, а остальные сзади толкают. Были б это пацаны, решил бы, что играют, но тут взрослые мужики, все «в мыле». Около домов обглоданные до бела кости и черепа каких-то животных валяются. Жуть полнейшая. В магазине продают веники, два халата и консервы по двести сорок тысяч манатов за банку.

– Это много?

– Пенсия у них сто семьдесят тысяч, а средняя зарплата – четыреста. Если работу найдешь, конечно.

– Значит, много, – заключила Оля равнодушно. Проблемы выживания туркмен ее не особо интересовали, поэтому чтоб дальше не выслушивать «путевые заметки», она спросила, – а почему ты об этом не напишешь свой роман? Такие впечатления есть далеко не у всех.

Миша удивленно обернулся, на несколько секунд оставив без внимания дорогу.

– О чем?!.. Об этом? А кому это интересно? Это так, языком потрепать в дороге, а роман… Там фабула должна быть, сюжет… (Оля хотела спросить, чем фабула отличается от сюжета, но не стала ставить его в неловкое положение) …Роман, – продолжал Миша, – это любовь, секс, преступления… короче, все закручено так, что читатель не может ничего понять, но интересно, и только в самом конце все проясняется…

– Ты еще ужастики забыл и мистику, – Оля улыбнулась с высоты своего филологического образования.

– Я не забыл, но это совсем не то. Это ж заведомо понятно, что такого не бывает. А раз не бывает главного, значит, и все остальное выдумка.

– Может, ты и прав, – неожиданно согласилась Оля, подумав, что к мистике у нее примерно такое же отношение. Однако из двух выдумок лучше выбирать более захватывающую, поэтому взаимоотношения потусторонних сил, борьба добра и зла лично для нее выглядели привлекательнее, чем выяснять, кто убил какого-нибудь Джона Вудса или изнасиловал Сару Джонс.

Переход к литературе сбил Мишу с туркменской тематики, и он замолчал. Тем временем, длинная вереница придорожных торговых точек незаметно превратилась в улицу с аккуратными, даже богатыми домами.

– Это и есть твой поселок? – спросила Оля.

– Он самый.

– Притормози у магазина. Купим чего-нибудь голодающим старикам, пусть радуются.

– Запросто, – Миша остановился у синего павильона с вывеской «Продукты».

Оля вошла и в раздумье остановилась посреди зала. Оглядела полки с колбасой, консервами – конечно, это был бы оптимальный вариант, но денег, чтоб накормить всех, у нее с собой не было; раздавать всем по конфетке как-то несерьезно, и она решила взять упаковку «Сникерсов». Все-таки это не конфета, которую и на ладони не видно. К тому же реклама сообщает, что они весьма питательны.

Уехали они, так и не увидев «красивую церковь».

– Ольга Викторовна, вы просто смотрели не в ту сторону. Это я виноват. На обратном пути мы можем даже остановиться, если хотите…

Но в данный момент Оля хотела только одного, чтобы он замолчал. По мере приближения к конечному пункту, она все сильнее чувствовала потребность собраться с мыслями, сконцентрироваться, потому что не привыкла приступать к делу, не обдумав и не просчитав все возможные варианты, а времени оставалось все меньше. Она начинала нервничать, но сказать «Заткнись!..» тоже не могла.

Видимо, каким-то чутьем Миша сам понял ситуацию и километров сорок они проехали в относительном молчании. Оля не следила за указателями, поэтому очень удивилась, когда машина свернула с трассы на проселочную дорогу.

– Куда это мы? – спросила она.

– Куда заказывали – к дому престарелых. Тут шесть километров осталось, если верить знаку.

Оля чуть подалась вперед, вглядываясь в лобовое стекло, но увидела только разбитую колею, извивающуюся между вывороченных глыб земли с одной стороны, и прозрачной без своего зеленого убранства рощи, с другой. В это время на дороге возникли две понурые, видимо, вышедшие из леса, фигуры, медленно двигавшиеся в том же направлении.

– Сейчас все узнаем, – обрадовался Миша.

Фигуры потеснились на обочину, пропуская автомобиль, но он остановился рядом с ними, и Миша опустил стекло.

– Добрый день. К дому престарелых мы правильно едем?

– К приюту, что ли? – подозрительно уточнила худая старуха с лицом, серым и морщинистым, как потрескавшаяся под зноем земля.

– Правильно, правильно, – кивнула вторая, тоже худая, одетая в нищенское рванье.

– А вы сами не оттуда будете? – Оля придвинулась к открытому окну, вдохнув прохладный влажный воздух.

– Откуда ж еще?..

– А здесь что делаете? – удивился Миша.

– Работу ходили искать… – отвечала исключительно «нищенка», а «землистая», прищурившись, придирчиво разглядывала машину и ее пассажиров, – летом-то лучше было. Тут деревня недалеко, километров восемь…

– Восемь километров пешком?! – ужаснулась Оля.

– А кто ж нас возить будет? Если с утречка выйти… – «нищенка» вздохнула, – зато покормят. Огородик кому-нибудь прополешь, глядишь, и маслицем хлебушек намажут.

– Кошмар!.. – пробормотал Миша, – садитесь, подвезем. Мы, как раз, к вам едем.

Оля представила, что придется прикоснуться к этим грязным, вонючим лохмотьям и уже собиралась перебраться на переднее сиденье, но «нищенка», словно понимая несовместимость себя и автомобиля, покачала головой.

– Спасибо. Нам пешком привычнее, да, Полина Алексеевна?

– Хватит болтать, Мария, а то люди еще подумают, бог знает что! – сказала «землистая» неожиданно строго, – вы-то зачем туда? Неужто кого проведать?

– Да вы что?! – возмутилась Оля. Сама мысль, что ее мать или отец могут пребывать в таком положении оскорбила ее. У них своя квартира, приличные пенсии. Бред какой-то!..

– Мы из журнала. Напишем, как вам тут ужасно живется, – объяснил за нее Миша.

– Не делали б вы этого…

– Почему? – не поняла Оля.

– Все равно никто нам не поможет, кроме Господа. А когда заберет он всех нас, тогда и совсем хорошо будет.

…А ведь она права, – подумала Оля и вдруг поняла всю бессмысленность своей миссии, – ведь они действительно никому, кроме Бога (если считать, что он есть) не нужны. Так стоит ли пытаться продлить их бренное существование?..

– Так вы не поедете? – уточнил Миша, чтоб корректно завершить беседу.

– И вы б не ездили. Там хорошо; вы никому не верьте…

– Ладно, – оборвал ее Миша, заводя двигатель.

Машина медленно поползла вперед, а старухи не спеша побрели следом.

– Им помочь хотят, а они отказываются. По-моему, у них уже крыша поехала или вы так не думаете, Ольга Викторовна?

– Я так не думаю, – подтвердила Оля.

Миша замолчал, пытаясь самостоятельно определить ход ее мыслей и понять столь нелогичный, с точки зрения человечности, вывод, но не успел. Дорога резко свернула вправо, и в ее конце показалось грязно-желтое двухэтажное здание, которое когда-то окружал монументальный, а ныне совсем разрушенный, кирпичный забор.