История франков

Глава 1. О споре короля Хильперика с братьями об отцовском наследстве.

После похорон Хлотаря между его сыновьями началась борьба за власть. Ибо Хильперик, из братьев в замыслах самый решительный, не довольствуясь разделом наследства с остальными братьями, завладел сокровищницей отца, находившейся в городе Паризии, и захватил власть над теми франками, которые, как он знал, были жадны до денег и которые были наняты им. Но братья, объединившись, в неожиданном нападении изгнали его из города. Наконец, приглашают его, согласившегося с условиями мира, и четыре брата делят все королевство на четыре равные части. При этом Хариберту, который звался и Арибертом, по жребию достался город Паризии, некогда принадлежавший Хильдеберту, Гунтрамну – Аврелиан, то есть королевство Хлодомира. Хильперику был выделен город Свессион, сама столица отцовского королевства. Сигеберту достался Медиоматрик, он же Меттис, некогда подчиненный владычеству его дяди Теодориха, город известный и прославленный и поэтому среди остальных городов Галлии всегда занимавший видное место. Отступив на некоторое время от начатого повествования, расскажем о нем то, что смогли найти в старинных книгах.

Когда народ вандалов, присоединив к себе свевов и алан, собрался опустошать Галлию, король вандалов Хрок[375] спросил у своей матери, делая какие свершения, он прослывет великим. Она ему говорит: «Если, сын, жаждешь быть известным в мире, разрушь великие здания, построенные предыдущими поколениями. Разрушая большие города, умертви мечом их жителей. Ибо не сможешь построить жилища лучшие, чем жилища предшественников, и не сможешь, воюя, шире распространить славу твоего имени». Тот стал ревностно выполнять этот ее наказ, словно это было сказано божественным оракулом, а не голосом человека. Ибо, перейдя Рейн по мосту у Могонциака[376], сначала жестоко разрушил сам город, а затем повернул путь следования к городу Меттису. Ночью, которая предшествовала дню его прихода, его стены, рухнув сами собой по Божьей воле, открыли путь вторгающимся. Неясно, то ли это бедствие было навлечено на грешных и нераскаявшихся горожан Божьим гневом, то ли, быть может, для того чтобы ускорить справедливую погибель ужаснейшего убийцы, который, считая из-за этого, что ему благоприятствуют решения, принятые на небесах, стремился бы туда, где подвергся бы заслуженному наказанию за ужасные деяния. И вот, когда горожане Меттиса были доведены почти до полного истребления, спешит в Треверы. Треверцы, расположив охрану на территории города, оказали сопротивление его нападению. Хрок, не сумев взять Треверы, при попытке захватить Арелат был пойман неким рыцарем, по имени Марий, проведен через города, которые разорил, и погиб, измученный пытками. Но сказанного об этом достаточно.

Глава 2. О Хариберте, прозванном также Арибертом, и об иммунитете церкви святого Германа.

Хариберт, он же Ариберт, король Паризиев, взял в жены Ингобергу[377]. У нее были две служанки. Имя одной – Марковефа, другая звалась Мерофледой. Король воспылал к ним такой любовью, что бросил жену Ингобергу и на ее место принял их обеих, из-за чего был попрекаем блаженным Германом, епископом упомянутого города. Но не исправившись, познал скорбь, потеряв вместе с сыном, которого ему родила одна из них, пораженных с небес их обеих. Также и сам, немного времени спустя[378] окончив жизнь в Аквитании в крепости Блавии[379], был похоронен в базилике святого Романа[380].

В эти дни блаженнейший Герман, чувствуя, что приближается день своей кончины и замечая, что Церковь Римского Престола[381] испытывает много бедствий (как о том рассказано выше о смещении Сильверия и о преемстве Вигилия), также опасаясь, что епископы города Паризии в последующие времена будут по какому-либо основанию тревожить монастырь святого Креста и святого Винсента[382], которую построил прославленный король Хильдеберт, в особенности по тому основанию, которое содержится в эдикте славного короля Хлотаря и гласящее: «Назначаем аббата той обители и т. д.», – постановил издать указ об иммунитете, которым всех епископов кафедры Паризиев лишил бы этого основания. Святой ум даже предвидел, что Святая и Апостольская Римская Церковь в последующем согласится с иммунитетом, или свободой, монастырей. Ибо сам блаженный папа Григорий[383] в последующем это установил и утвердил своими декретами. Эта же жалованная грамота иммунитета такова.

Жалованная грамота[384] святого Германа, епископа Паризиев, об иммунитете киновии господина Винсента от всякого подчинения прелатам.

Грешный Герман господам апостольским мужам святым братьям во Христе всем будущим епископам города Паризии, которые сподобятся благодати Божьей и будут одарены сопричастием небесному.

Всем хорошо известно, насколько щедр был к монастырям и церквам, также и к мужам, боящимся Бога, светлой памяти прославленный король Хильдеберт. Его величайшая милость многим пожаловала щедрые благодеяния, нам же – твердые гарантии иммунитета от повинностей. Ибо считая, что, поскольку он откладывает себе то преходящее, что должно быть причислено к его заслугам, гораздо большее ему будет дано Богом: что если он из-за любви к Богу основывает церкви и храмы и поддерживает в нужде убогих, то малое дает за великое и за земное будет удостоен небесного. Поэтому, думая о своем погребении, и нам поручил выполнять некоторые свои решения, сделав уступки относительно этих решений. Так вот, этот славный государь построил в Паризиях единую базилику во славу святого Креста, Господина Винсента и других святых и распорядился похоронить его там. Также постановил, чтобы мы пользовались щедростью его благодеяний, основываясь на рукописи его завещания, и установил условия этого пользования.

Но поскольку рукопись завещания находится во власти человеческого преходящего и некоторые в своем лукавстве стремятся к тому, чтобы не было ему дано вечное блаженство и чтобы написанное не было исполнено, также чтобы аббат и конгрегация не получили завещанного и погибли от нужды в одежде и пропитании, память о нем воззвала меня и в любви к нему устрашила меня эта опасность, также и чувство благодарности и преданности. В то время, когда он был жив после Бога, были у нас иммунитет и безопасность, мир и покой, также и полное обособление от мирских дел.

При нынешних же обстоятельствах мы, думая о его благочестии, также и других королей[385], хочем, чтобы привязанность вашей братской любви была согласна с нами в том, чтобы почитание этого известнейшего святого места и память упомянутого славного государя сияла в этом месте во все времена нашей эпохи. Пусть сам монастырь имеет аббата из собственной конгрегации, который через преемство пусть имеет попечение об этой обители, находясь под властью королей. И пусть всякий епископ Паризиев будет отчужден от этой обители так, что впредь да не будет у него никакой власти в отношении чего-либо, относящегося к самой обители. Одновременно и постановляем, чтобы не решился войти в обитель никакой митрополит либо его суфраган для того, чтобы кого-либо возвести в сан, если только войдет по приглашению аббата этой обители, чтобы совершить святое таинство, или освятить церкви, или благословить клириков и монахов. От этих обязанностей он не может отказаться никоим образом. В остальном же постановляю, предлагаю, заклинаю, чтобы все, что будет дано или предоставлено с настоящего момента в отношении фисков, поместий, полей, золота или серебра, обитель имела в полном объеме как в мои времена, так и во времена моих преемников – епископов, сидящих на кафедре Паризиев, также и боящихся Бога правителей народа этого города. Также этой грамотой об иммунитете и цессии постановляю, чтобы моя базилика, упомянутая выше[386], оставалась без обязательств относительно своих действий[387]. И поскольку ранее не было такого обычая и это мне только дозволено королями и государями, я решил не обходить того, чтобы испросить согласия вашего благочестия с написанным мной. Поэтому прошу, чтобы все было утверждено и подтверждено через вас, с тем чтобы впредь было законным.

И если кто-либо в какое-либо время будет пытаться действовать вопреки этим моим решениям, которые я в своем стремлении к достоверности постановил записать по совету и убеждению митрополита и остальных епископов, либо, возможно, будет искать возможности возражать им, во-первых, пусть не будет допущен на пороги святых церквей, пусть будет лишен общения со всеми епископами и священниками и пусть не будет ему мира как в настоящем времени, так и в будущем. А на грядущем суде пусть узнает на себе мое вместе с присутствующими господами моими митрополитами и соепископами, со святыми и угодниками Божьими (во славу которых составлена эта рукопись) осуждение и пусть будет анафемой маранафой.

И сверх того, чтобы эта грамота могла иметь достоверность и полноту, я постановил подтвердить ее подписями господ епископов из нашей провинции, также моих братьев пресвитеров и диаконов.

Составлено в городе Паризии в десятый день до сентябрьских Календ в пятый год правления[388] господина короля Хариберта.

Грешный Герман перечитал и подписал составленную мной грамоту цессии и иммунитета в означенный выше день.

Никита[389], епископ Лугдунский[390], во имя Христово по просьбе господина апостолика и моего брата епископа Германа и госпожи королевы Вультроготы, также госпожи Хротезинды и госпожи Хротберги перечитал и утвердил собственноручной подписью в означенный день это постановление, которое надлежит постоянно соблюдать с настоящего момента преемникам господина епископа Германа.

Претекстат[391], епископ Кабиллонский, по просьбе и в присутствии господина епископа Германа с радостью согласился и подписал в означенный день решения, приведенные выше.

Феликс[392], епископ Аврелианский, в согласии с мнением и решениями господина Германа, которые да останутся в силе в последующем, подписался в означенный день.

Евфроний[393], епископ Нивернский, по просьбе господина апостолика епископа Германа перечитал и подписал эти решения в означенный день.

Домициан[394], епископ Карнутский, согласился с мнением и решениями моего брата епископа Германа и подписался в означенный день.

Домнол[395], епископ Ценоманский, согласился и подписался в означенный день.

Калетрик-грешник[396] согласился с мнением и решениями господина епископа Германа и подписался в означенный день.

Виктурий-грешник[397] в присутствии и по просьбе моего брата Германа согласился с этими решениями и подписался в означенный день.

Леодебанд-грешник[398] согласился и подписался в означенный день.

Нотариус Амануенсис[399] по приказу господина епископа Германа написал настоящую жалованную грамоту цессии и подписал.

Итак, кратко рассказав об этом, вернемся к последовательности событий истории.

Глава 3. О деяниях Гунтрамна и о его детях.

Гунтрамн же имел четырех сыновей от разных наложниц, чьи имена перечислять я посчитал излишним главным образом потому, что они не состояли с ним в законном браке и, когда он еще был жив, нашли предел своей жизни вместе с рожденным потомством. Был же этот король в высшей степени добродетельным, ценил мир и справедливость. Славу такого мужа омрачало лишь то, что, привлеченный соблазнами распутных женщин, пренебрегал законным браком. Однажды отправившись в лес на охоту, когда спутники по неотложным делам разбрелись кто куда, сам с одним из самых верных своих слуг сел отдохнуть под деревом. Приклонив голову на колени близкому другу, заснул, желая дать отдых глазам. И вот неожиданно из уст отдыхающего короля вышел зверек, похожий на рептилию, и стал бегать вдоль берега протекавшего вблизи ручья, стремясь перейти на противоположный берег. Тот, кому на колени король приклонил свою голову, видя это, обнажил из ножен меч и положил сверху ручейка. И так этот зверек перешел на противоположную сторону. Затем ушел под основание некоей горы и по прошествии нескольких часов вернулся, войдя, пользуясь тем же мостом, в уста Гунтрамна. Король проснулся и, рассказывая своему приближенному сон, сказал, что видел удивительное видение, говоря: «Видел огромную реку, перегороженную железным мостом. Перейдя по нему, вошел в пещеру, устроенную у подножия некоей горы. Там обнаружил бесценные сокровища и спрятанную казну древних предков». Тот ему передает то, что сам видел при этом. Рассказ о сне и увиденное наяву оказались согласными друг с другом. Что далее? Место было раскопано и найдено несметное количество золота и серебра. Гунтрамн решил послать в Иерусалим к гробу Господа Иисуса Христа огромной величины и красоты кубок, изготовленный из этого металла.. Но так как ему помешали выполнить этот обет как трудности пути, так и опасность со стороны сарацин, которые угрожали этим местам, приказал возложить его на могиле святого Марцелла в базилике[400], основанной им самим и расположенной под городом Кабиллоном. И пока кубок оставался на этой могиле святого мученика, украшая ее, во всей Галлии нельзя было найти творения, которое могло бы сравниться с ним.

Глава 4. О женитьбе[401] Сигиберта на Бруне, дочери короля готов.

Со своей стороны Сигиберт, узнав, что братья из-за несчастливых брачных связей терпят большой позор, посылает посла Гогона в Испанию к изгнавшему из Испании войско императора королю готов Атанагильду, с тем чтобы просить себе в жены его дочь, именем Бруна, которую Гогон и доставил от отца к Сигиберту со многим приданным. Сигиберт, поскольку она состояла в арианской ереси, приказал католикам крестить ее, назвав Брунгильдой и посвятив в ортодоксальную веру, а затем взял ее в жены, устроив большой пир. Она, как только утвердилась в королевстве, разожгла в короле Сигиберте ненависть к Гогону, который привел ее из Испании.

Когда Сигиберт был в детском возрасте, все франки из его королевства избрали майордомом Хродина, человека честного и боящегося Бога. Именно этому Гогону тот уступил предложенную почетную должность, обратившись к королю с такими словами: «Все знатные франки связаны со мной узами кровного родства, и я не могу переносить их раздоры, когда каждый, надеясь на родство со мной, в той мере окажется готовым вредить другому, в какой не убоится моего судебного решения как более близкий по родству. Но утверждаете, что доброе дело – наказывать даже родственников из соображений справедливости. Кто это будет отрицать? Ведь известно, что терпели бесчестье и Торкват[402], казня секирой сына, не выполнившего приказ, и Брут[403], погубивший подобным образом двух родных сыновей ради свободы Отечества, так что лучший из поэтов написал о нем: «Что бы потомки о нем ни сказали - он будет несчастен[404]». Но допустим, что лучше терпеть упреки за снисходительность, чем за жестокость. Но, с другой стороны, к чему быть снисходительным к бесчестным, когда, получив прощение, они станут всюду более наглыми в своей порочности? Да минует меня то, чтобы я из-за их преходящей признательности подвергся вечному осуждению». После этих слов, когда король и вся знать предложили ему сделать выбор о столь важном преемстве по своему усмотрению, в тот день он промолчал. Встав утром на рассвете следующего дня, сразу направился с некоторыми из придворной знати к дому Гогона. И одев свое брахиле ему на плечи[405], дал ему знак будущей власти, сказав: «Наш господин король Сигиберт и собрание нашего государства решили, чтобы я был графом королевского двора[406]. Сейчас я по милости уступаю тебе эту должность. Пользуйся счастливо моей привилегией, от которой я, открыто заявив, отказываюсь по доброй воле». Остальные присутствовавшие знатные, следуя его примеру, объявили Гогона майордомом. Гогон был деятельным в осуществлении власти вплоть до того времени, когда ему было приказано доставить из Испании Брунгильду. Тот день стал для Гогона днем смерти и было бы ему лучше удалиться в изгнание прежде, чем вознес ее на своих плечах, оказавшуюся свирепее любого зверя. Ибо Брунгильда, как упомянуто, став супругой короля, отвратив от Гогона его натуру, в конце концов вынудила короля казнить его[407]. Ею было пролито столько людской крови, были совершены столькие убийства знатных людей и даже королей в королевстве франков, что недаром есть поверье, что за много веков до нее о ней предсказала Сивилла: «Придет Бруна из земли Испании, перед ее взором погибнут народы и короли народов. Сама же погибнет, разбитая копытами лошадей».

Глава 5. О новой женитьбе[408] женолюбца Хильперика.

Король Хильперик, тоже стараясь быть похожим на брата, хотя и был окружен вопреки королевскому обычаю толпой многих женщин, которые сочетались с ним больше из-за его красоты, чем знатности рода, направил посланников просить старшую сестру Брунгильды у отца Атанагильда и пообещать в свою очередь, что, если ему будет дано дозволение овладеть ею, он отвергнет остальных жен. Веря их словам, Атанагильд отправляет к Хильперику дочь, именем Галесвинта, одарив ее большим приданным. Она, после того как была освящена католическим крещением под собственным именем, соединилась с королем на брачном ложе. Когда же послы короля Атанагильда потребовали, чтобы, коснувшись святых мощей, король принес клятву, что Галесвинта при ее жизни не будет изгнана с королевского трона, Хильперик не стал отказываться. Когда клятва была дана и заключен мир, позволил им отбыть домой. Но так как был он по характеру легкомысленным, стал нарушать условия соглашения. Ибо Фредегунда, величавшаяся прежде супругой короля Хильперика, оскорбившись ненавистными взглядами новой жены, в течение малого промежутка времени настолько превзошла ее в искусстве лести, что вернулась к брачной связи с королем. Зазнавшись с женским своеволием до того, что стала отваживаться на большее, стала со всеми, кто был в королевском дворце, вести себя как госпожа и не переставала осыпать оскорблениями Галесвинту, дочь короля Атанагильда. Когда та жаловалась мужу на оскорбления, он, вообще уже охладев в любви к ней, насмехался над ней, произнося ласковые речи. Наконец, разжигаемый свирепыми фуриями, подстрекаемый Фредегундой, задушил ее жесточайшим образом, когда она лежала в постели. Чудовищное преступление, неизвестное до того никакому тирану, а франку, в особенности королю, совершенно несвойственное – не устыдиться задушить безвинную супругу, безмятежно отдыхающую на брачном ложе, которую стоило бы, если бы она была захвачена врагами, освобождать оружием или стремиться принять смерть за нее! Безумец, кто по внушению известной всем распутницы, чьим коварством сам немного времени спустя был изведен, осквернил великую чистоту брака! После же ухода Галесвинты на ее могиле Божественное могущество посчитало достойным явить большое чудо. Ибо когда стеклянница, в которой возжигался налитый туда елей, упала наземь, твердость каменного пола исчезла, и та, оставаясь целой, воткнулась в пол словно в модий муки.

Не стали терпеть братья, чтобы запятнанный таким преступлением был их соправителем, но, объединившись, решили изгнать его из королевства. Это решение не было выполнено не столько из-за хитрости Хильперика, сколько из-за самой неосновательности, с которой было принято.

Глава 6. О сыновьях Хильперика и об их деяниях.

У Хильперика было три сына: Теодеберт, Меровей и Хлодвиг, – рожденные от королевы Аудоверы. Фредегунда изгнала ее таким же вероломным обманом, каким и Галесвинту, при следующих обстоятельствах. Хильперик, совершая с братом Сигибертом поход против саксов, оставил дома тяжелую чревом королеву Аудоверу. Фредегунда, словно служанка, происходившая из ее челяди, прислуживая ей во всем необходимом по жизни, стала побуждать госпожу, чтобы привела новорожденную дочь к благодати крещения, чтобы король, возвращаясь, обрадовался не только тому, что у него родилась дочь, но и тому, что она возродилась во Христе. Женщина прислушивается к советам распутницы тем внимательнее, чем с большим доверием считает, что она дает ей добрые советы. Когда королева стала спрашивать о матроне, которая приняла бы девочку из святой воды крещения, Фредегунда ответила, что не найти более знатной, чем королева, которая пусть и выполнит с кротостью эту обязанность. Та, доверяя также и этим словам, становится дочери духовной матерью. Возвращающемуся после этого королю идет навстречу Фредегунда и останавливает его такими словами: «Сколь славным показывается сегодня король Хильперик, возвращаясь победителем, одержавшим триумф над врагами, и у кого родилась дочь Хильдесинда, столь замечательная собой! Но о горе! Сегодня ночью тобой будет совершено преступление, которое можно избежать, если только возможно стремиться уйти от того, чтобы моя госпожа Аудовера вошла с тобой в уединенную тишину брачных покоев». Сильно удивившись необычности этого разговора, король спросил о причине. Встретив молчание, стал выведывать настойчивыми расспросами, движимый негодованием. И получив сведения, что королева является ему кумой из-за воспринятого потомства, ответил Фредегунде следующими словами: «Если теперь я лишен объятий Аудоверы, возьму тебя своей супругой». Ему же, спешащему во дворец, вышла навстречу королева, неся на руках малолетнюю дочь, которую дважды (так можно сказать) родила. Король говорит ей: «Ты, о королева, совершила нечестивый и недостойный королевского величия поступок. Не могу иметь тебя супругой, ибо стала ты называться кумой». После этого, отправив в изгнание епископа, который крестил девочку, королеву с дочерью, принявших монашеский постриг, удалил в монастырь, предоставив им поместья и имущество. На Фредегунде же женился.

В это время королю Сигиберту, брату Хильперика и Гунтрамна, пришлось вести войска против кагана, государя гуннов, который быстро подходил, собираясь опустошить территорию его королевства. Нанеся гуннам огромные потери, король оказался в этом столкновении победителем. С оставшимися же гуннами заключил мир. Хильперик, воспользовавшись его отсутствием, нарушил общенародный мир между франками раздором гражданской смуты, что было свойственно его мятежному характеру, и неожиданным нападением захватил Ремы, богатейший город королевства Сигиберта. И сам Сигиберт, удрученный этим ударом, занял[409] из королевства Хильперика Свессион и подчинил своей власти народ захваченного города, а обнаруженного там сына Хильперика Теодеберта заключил под стражу, которого позже, милостиво одарив, вернул отцу по его просьбе, взяв клятву, что Теодеберт в последующем ничего не будет предпринимать против Сигиберта, которая недолго оставалась нерушимой при потворстве врага рода человеческого[410]. Также и Хильперик, побежденный в войне, принял условия мира.

Глава 7. О саксах, вторгшихся[411] в Галлию и отогнанных Муммолом.

Саксы, которые по приказу Теодеберта Старшего[412] переселились в Италию, с женами и детьми прорвались в Галлию. Муммол[413], патриций короля Гунтрамна, выйдя им навстречу, вынудил их в бегстве вернуться в Италию. На следующий год саксы вновь дошли до реки Родана, намереваясь войти в Галлию. Муммол, находясь со своим войском напротив, не позволял им переправиться через реку, но, получив дань, дал им дозволение пройти к Сигиберту по территории государства, которое охранял. Когда они были приняты Сигибертом, получили указание проживать на собственных землях. Когда направлялись туда, в пути обманули многих купцов, продавая медные пластины, неким образом искусно подделанные под вид лучшего чистого золота, и получая в уплату за них золотые монеты. Многие торговцы поздно горько раскаялись в этом, доведенные до бедствий нищеты. Но саксы понесли заслуженное наказание за свое мошенничество. Ибо были трижды побеждены в сражении со свевами и другими народами, захватившими их родину. Потеряв убитыми почти двадцать тысяч своих, оставшиеся, хотя и вынужденно, подчинились условиям врагов.

Глава 8. О Юстиниане и Юстине[414] августах.

В это время[415] Юстиниан, после того как в течение тридцати трех лет успешно правил империей, оставил скипетр и корону государства Юстину Младшему. Был же Юстиниан мужем католической веры, отличался благочестием и был выдающимся поборником справедливости. Поэтому все ему благоприятствовало: он и успешно вел через различных военачальников, в особенности через Велизария, гражданские войны, и был изумителен в устройстве законов и улаживании гражданских тяжб. Из-за различных побед был удостоен прозвищ, так что назывался Готским, Аланским, Вандальским, Африканским. Этот же принцепс построил в городе Константинополе храм, посвященный Христу Богу, или Мудрости Бога-Отца, который назвал греческим словом Hagia Sophia, то есть «Святая Мудрость[416]». Это его творение, как свидетельствуют те, которые видели, настолько превосходит все строения, что невозможно найти где бы то ни было на земле ничего подобного.

Глава 9. О Кассиодоре, блаженном Германе и о многих славных мужах.

Во времена Юстиниана знаниями как мирского, так и Божественного прославился Кассиодор[417], Присциан Цезарейский – в науке грамматики, Аратор – в написании стихов о деяниях апостолов, аббат Дионисий[418] был достоин восхищения в построении доказательств при расчете дней Пасхи. Также и Бенедикт[419] в Божественной мудрости просиял смирением более всех остальных. Также и блаженнейший Герман, пресул города Паризии, отправившись в Иерусалим, в святые места, и возвращаясь оттуда, пришел к вышеупомянутому принцепсу и был им принят с почетом. Когда принцепс хотел почтить его многочисленными дарами, муж, исполненный Божественного, отказываясь от даров золота и серебра, попросил у него только мощи святых. Вышеупомянутый принцепс, возрадовавшись его набожности, преподнес ему как большой подарок терновый венец Господа нашего Иисуса Христа вместе с мощами Безвинных младенцев и десницей святого мученика Георгия. Человек Божий, приняв это с благодарностью, возвратился домой и поместил упомянутые святые реликвии в монастыре святого Креста и святого Винсента.

Любовь к добродетельному принцепсу и к тем, кто жили в его времена, подвигла нас кратко рассказать об этом. Сейчас сжато изложим деяния Нарсеса, чтобы в последующем без отступлений было продолжено начатое изложение последовательности событий истории.

Глава 10. О славных деяниях Нарсеса.

Итак, Нарсес, прославленный множеством триумфов над покоренными народами, отмеченный гражданским венцом, правил в Италии с величайшей справедливостью. Но из-за этого больше познал несущую вред зависть порочных, чем благодарность добродетельных. Ибо, хотя и очень часто подвергался смертельной опасности ради освобождения граждан, навлекая на себя тем самым ненависть соседних народов, претерпел от римлян такое, что познал больше опасности от своих после войны, чем на самой войне от врагов. Совершили римляне нечестивый проступок, перед трибуналом судьи не устыдившись обвинять, даже в его отсутствие, того, кого имели защитником своего благополучия. И это был у них не новый вид преступления, ибо некогда Сципион Старший Африканский[420], прославленный трофеями побежденного Карфагена, долго живя в изгнании вдали от неблагодарного к себе города Рима, скончался в своем поместьи от болезни и печали. Также и другой Сципион Африканский[421], очень известный потомок предыдущего, после покорения Ливии был вынужден в сенате возражать обвинителям, говоря, что знает, что его, радеющего за Отечество, обвиняют люди порочные и неблагодарные. В следующую же ночь он был убит в спальне завистниками. Подобным образом до принцепса Юстина и его супруги Софии[422] дошло послание римлян, жалующихся на тогдашнего Нарсеса, что якобы с победой над готами свобод у них не прибавилось, ибо ими управляет ужасный господин, евнух, разумеется, Нарсес. Услышав это, цезарь, воспылав гневом, направил префекта Лонгина[423] в качестве преемника Нарсеса. Говорят, что Нарсес, узнав об этом, сказал так: «Если плохо поступил с римлянами, пусть я получу по достоинству за мои дела. Если же хорошо, даже если не желают отплатить тем же, зачем клевещут, воссылая на мою голову ложные свидетельства?» Против Нарсеса же поднялось такое негодование, в особенности августы, что, помимо всего прочего, передала ему (ибо был евнухом) в довольно оскорбительных словах, что должен в женской мастерской отвешивать шерсть, а не обладать римским консульством. На это Нарсес ответил: «Вытяну нить, из которой получится такая ткань, которую Юстин и София не смогут разорвать за всю свою жизнь». Не медля с обещанием, отправил[424] посланцев к Альбоину, королю лангобардов, чтобы призвали его покинуть бедные земли Паннонии и переселиться на благодатную землю Италии. Тот, не отвергнув предложения, со всем своим народом и их скарбом спешит в Гесперию. Между тем Нарсес, покинув город Рим, прибыл в Неаполь. Папа Иоанн[425], преемник Пелагия, следуя за ним, просил его вернуться в Рим. Получив согласие, оба вернулись назад. И при этом святейший Иоанн недолго еще оставался в живых. Нарсес же спустя некоторое время скончался[426], а его тело, положенное в свинцовый гроб, вместе со всеми его богатствами было перенесено в Константинополь.

Но, чтобы исполнить обещанное, надо вернуться к последовательности событий истории.

Глава 11. О гуннах, или аварах, вторгшихся[427] в Галлию.

Гунны, они же авары, нарушив мир, который заключили с королем франков Сигибертом, наводнили не ожидавшую их Галлию. Когда тот, собрав войско, собрался встретить их в сражении, гунны, прежде чем дело дошло до столкновения, некими чарами магического искусства заставили франков в панике бежать. Сам король, безуспешно пытавшийся сопротивляться, был взят в плен. Но благодаря хитрости своего ума, дав подарки, получил дозволение с почетом вернуться к своим, заключив с гуннами на будущее прочный мир. Король не стал ставить исход смерти выше сохранения жизни, отвергнув тем самым неправильный выбор римлянина Красса[428], некогда консула, который, чтобы избежать позора рабства, подготовил не выкуп врагам, а себе погибель. Ибо когда волею случая попал, отважно сражаясь с фракийцами, во власть неприятелей после того, как пали тысячи своих воинов, чтобы не стать посмешищем для врагов вонзил в глаз охранявшего его фракийца хворостину, которой пользовался, чтобы погонять лошадь. Варвар, вспылив от боли и гнева, пронзил мечом тело Красса. И так подвергся смерти муж великой славы и отваги, избегая того, от чего можно было бы уйти при подвернувшемся удобном случае или благодаря снисходительности врага. Когда же смерть наступила, ее не может отвратить от соперников даже благожелательно настроенный друг.

Глава 12. О деяниях Хлодвига и Гунтрамна.

В это время Хлодвиг, сын Хильперика, вошел в город Бурдигалу, который принадлежал королевству Сигиберта. Сигульф, предводитель сторонников Сигиберта, напав на него, изгнал его оттуда и гнал его, когда тот поспешно возвращался домой, словно оленя, трубя в сигнальные рожки, вплоть до его убежища в городе Паризии. Узнав про это, Хильперик посылает[429] Теодеберта, второго из сыновей, который прежде поклялся Сигиберту, что ничем ему не будет вредить, в Нейстрию для захвата городов, которые были подчинены брату. Теодеберт, подчинив некоторые города, возложил по праву победителя дань на жителей Туронов, Пиктавов, Кадурка, Лемовиков. Пройдя же по провинции Аквитании, разоряя грабежами монастыри слуг и служанок Божьих, монахов и клириков подверг истязаниям, санктимониалок[430] же – постыдному обесчещиванию. И вот когда некоторые из воинов стали стремиться в монастырь святого Мартина, который называется Латта, стараясь переправиться через реку, преграждавшую им путь, монахи возопили, говоря: «Не смейте, о варвары! Не смейте причинять обиды этой киновии святого Мартина!» Услышав это, некоторые повернули обратно, сердечно раскаиваясь. Однако двадцать человек из них, переправившись в ладье через реку, избив монахов, взломали монастырь и разграбили добро. Сделав узлы, стали возвращаться на корабль. Но явила себя сила блаженного исповедника. Ибо, пустившись в плавание, потеряли весла. Когда подгоняли ладью шестами, та под ногами ушла под воду. Сами же, пронзенные своими копьями, были ввергнуты в пучину. В живых остался лишь один, который их призывал отступиться от этого дела. Монахи же, достав их и свои вещи из воды, самих похоронили, а вещи вернули в монастырь. Теодеберт христианам Аквитании тогда казался таким, каким некогда католикам по всему миру казался Диоклетиан. Сойдясь в Пиктавах в сражении с предводителем Гундоальдом, Теодеберт уничтожил почти все его войска. Не оставался праздным и Хильперик, раздосадованный тем, что его войска стали для брата Сигиберта предметом забавы. Ибо, не удовлетворясь триумфом сына, сам пришел с большим отрядом и опустошил Ремскую Кампанию[431]. Сигиберт, однако, не сидел сложа руки и недолго терпел многие убытки своего королевства, но, удачно устроив засаду, истребил все войско Теодеберта вместе с ним самим. Тот, стремясь вырваться, был окружен людьми из королевской свиты и убит. Его тело, подобранное герцогом Арнульфом и перенесенное в Энголизму, там было похоронено. Затем, созвав франков Австразии, собрав в помощь и союзников, Сигиберт направляет[432] войска против брата. Но при посредничестве послов был заключен мир. Затем по совместному соглашению предпринимают поход против своего брата Гунтрамна, короля Бургундии. Сигиберт поручает гражданам Арверна неожиданно напасть на Арелат. Узнав про это, Гунтрамн с помощью вестовых предупредил граждан Арелата о приближении врагов. Те, заранее устроив засады под предводительством Цельса, поубивали тех, которые пришли их убивать. Также и Гунтрамн, собрав отовсюду воинов, готовится идти навстречу братьям. Когда он расположился лагерем в местечке, которое называется Вириаком[433], Сигиберт находился у Архиака[434], Хильперик же – в том месте, где, как говорят, через Секвану проложены двенадцать мостов[435]. При посредничестве некоторых в высшей степени благоразумных мужей, которые обыкновенно всегда дают советы королям, эти три брата, пришли к взаимному согласию. Затем Сигиберт с Хильпериком в Трекасе в оратории святого Лупа[436], соединив руки, дали клятву Гунтрамну в том, что не будут предпринимать против него никаких враждебных действий. Также и Гунтрамн, как было видно, дал им такую же клятву. И они разошлись друзьями, взаимно вежливо попрощавшись. Гунтрамн вернулся домой, Сигиберт же и Хильперик – в лагеря.

Тогда австразийцы, помня, что были привлечены к участию в войне обещанием обогащения за счет врагов, стали бранить Сигиберта, требуя, чтобы тот выполнил обещанное, говоря, что ему следует либо выдать жалование из собственных средств, либо указать общественное имущество врагов, которым бы они обогатились. Жалуются, что пока короли между собой торгуются о вражде или мире, они между тем считаются за наемников, первых для опасностей, последних для почестей и наград. Утверждают, что не хотят выдвигать никакой жалобы на какую-либо несправедливость со стороны Гунтрамна, с которым Сигиберт утвердил союз справедливым договором, но что все испытывают ненависть к Хильперику, вспоминая старую вражду; что он один из всех, чья жизнь всем в тягость, смерть – в радость. И вот Сигиберт, принужденный этими уговорами своих людей, решил воевать с братом, который, ни о чем таком не тревожась, большую часть войска распустил по зимним квартирам. Получив известие о преследовании со стороны брата, сам с немногочисленной конницей укрылся в городе Торнаке. Следуя за ним по пятам, Сигиберт вошел в город Паризии. Выйдя ему навстречу, святой епископ Герман говорит: «Если ты, кровожадный, жаждешь пролить кровь брата, то согласно изречению Псалмопевца познаешь, что та яма, которую готовишь брату, была приготовлена для тебя, и будешь зваться братоубийцей. Ведь даже сам замысел не избегнет наказания». Пренебрегая этим как сказанным епископом, сочувствующим партии брата, Сигиберт вознамерился довести задуманное до конца. И прибыв в поместье, название которому Викториак[437], встретил там сильный отряд нейстрийцев из королевства Хильперика, по их виду желающих сдаться ему. Они, увидев короля, один за другим подходя к нему, отдают себя в его власть. И не осталось с Хильпериком никого из герцогов или знатных людей королевства франков, за исключением Ансоальда, который предпочел быть связанным с судьбой короля даже в трудных обстоятельствах, чем слыть или быть предателем, нарушив данную клятву верности. Итак, Сигиберт, имея столькие отряды воинов, подчинил своей власти все города королевства Хильперика. Затем, подойдя к городу, имя которому Торнак, окружил брата осадой. Тот, видя, что тесним, оставался в нерешительности, не зная, что предпринять, каким путем освободить от опасности супругу и детей, которых, придя в город, привел с собой. Но женщина, в хитростях гораздо более искусная, чем муж, подговаривает двух воинов, которым отвага придала презрение к смерти. Их побуждает и уговаривает, чтобы подошли к Сигиберту и, притворившись, что поклоняются ему как своему господину, убили его. Если они это исполнят, обещает, что оставшимся в живых даст награду, мертвым же – достойное погребение, а также подношения к святым местам за прощение такого преступления. Те не мешкая выполняют приказ: выйдя из города, идут в лагерь врагов. Ничего в этой войне не выходило из города для врага, более ужасного, ничего, более дерзкого, чем эти воины. Ибо, прорвавшись в окружение врагов, не дрогнули, не отступились, но, пребывая, словно среди своих близких сотоварищей, решили возвращаться назад не раньше, чем предадут короля ужаснейшей смерти, окружив его со всех сторон и поразив его тело кинжалами. Тотчас в лагере всюду поднимается крик и возникает скорбь, когда всем было дано знать, что Сигиберт мертв. Бросаются, стало быть, совершая нападение на убийц, легко убивают, изрубив на куски, двух воинов. Когда Хильперик страшился выйти и не знал, что случилось, к нему подошла супруга Фредегунда. Как только узнал, что брат погиб, воскрес душой, словно из мертвых, к надежде на жизнь и благополучие. На следующий день, выйдя из города, когда к его милости вернулись нейстрийцы, которые отпали от него к Сигиберту, приказал похоронить тело брата в поместьи, имя которому Ламбр[438]. В последующем оно было поднято верными людьми и захоронено в церкви святого Медарда в Свессионе рядом с отцом Хлотарем. Правил же он тринадцать лет.

Глава 13. О епископе Фортунате[439] и о его познаниях.

В его (Сигиберта) времена[440] Фортунат, известный в поэзии и искусстве красноречия, прибыв из Гесперии в Галлию, назначается епископом Пиктавов. Он частью прозой, частью стихами составил описания жизни и страданий многих святых. Также и к друзьям написал элегическим дистихом эпиграммы как изящный мастер слова и послал вышеупомянутому королю элегическую поэму, поздравляя его с женитьбой на Брунгильде, которую читал и я, когда случай дал мне в руки его книгу с сочинениями, написанными к разным близким ему людям, и был весьма удивлен дару слова этого мужа и его очаровательной приветливости.

Глава 14. О хитрости Брунгильды при спасении детей.

Между тем, после того как при таких обстоятельствах был убит Сигиберт, произошли перемены и многие из его близких стали искать дружбы Хильперика. Брунгильда же, которой Хильперик, вернувшись после обхода городов брата, приказал предстать перед ним в Паризиях, когда узнала об убийстве мужа, находясь в этом городе, металась в мыслях, как спасти себя и своих детей от угрожающей смерти. Тогда герцог Гундоальд, схватив мальчика, именем Хильдеберт[441], положил его в корзину и передал через окно одному из своих верных людей, чтобы тот доставил его в Меттис. Когда он был принесен туда, стараниями Гундоальда все австразийцы подняли его на отцовский королевский трон. Брунгильду, когда она освободилась от заботы о сыне, объяла другая тревога. Ибо в страхе за себя не было у нее ни сна глазам, ни покоя душе. Хотя и было у нее желание скрыться, не было возможности. Обремененная такими тревогами, она была отправлена в ссылку в Ротомаг пришедшим Хильпериком. Ее имущество было присоединено к владениям Хильперика, дочери помещены под стражу в Мельдах.

Глава 15. О деяниях Меровея и других королей.

Меровей же, посланный отцом Хильпериком, чтобы привлек на свою сторону города, расположенные на реке Лигере, отложив приказ отца, направляется[442] в Ценоманы под предлогом желания встретиться со своей матерью Аудоверой, которая там была в ссылке. Оттуда перейдя в Ротомаг, пришел к Брунгильде и взял ее в жены. Хильперик не стал терпеть этого, но, желая разлучить их друг от друга, прибыл в Ротомаг. Те, избегая его присутствия, укрылись в базилике святого Мартина, которая была сооружена из деревянных досок за стенами упомянутого города. Если бы Хильперик не дал клятву, пообещав не только не разлучать их, но даже с Божьего соизволения сочетать их, все его усилия были бы напрасны с самого начала. Поверив этому, они вышли к нему и были встречены им роскошным двухдневным пиром. Отправившись на третий день в путь, он увел с собой сына, пренебрегая клятвой, которую дал. Был он строгим ревнителем нравов и осудил недозволенный брак сына, не убоявшись будущего суда Божьего над собой за нарушение клятвы. Однако больше боялся он коварного характера Брунгильды, опасаясь, что та обучит сына вероломству, чем возмущался нарушению Божественного закона. Возвращаясь из Ротомага, получил сообщение, что знать Ремской Кампании увела из-под его власти город Свессион. Взяв без промедления войска, одолел их в сражении, убив многих из знатных, и, захватив город, восстановил в нем свою власть. Сына же Хлодвига направил в Туроны и приказал, чтобы подчинил себе Петрокорий и Агинский паг[443], дав ему герцога Дезидерия[444], чтобы пользовался его поддержкой во всех трудных обстоятельствах. Муммол, патриций Гунтрамна, выйдя с войском им навстречу, разбил их и обратил в бегство с огромными потерями своих людей. Ибо из его войска пали пятьдесят тысяч[445], а со стороны врагов, хотя и побежденных, полегло лишь двадцать тысяч. После этого Хильперик по внушению мачехи Фредегунды приказал заточить, постриженного в монахи сына Меровея в монастырь Аннинсулу[446] и возвести в сан пресвитера, заподозрив его в измене и в том, что тот поддерживает сторону Брунгильды.

Глава 16. О кончине божественного епископа Германа, его святости и чудесах.

В это время[447] почти в восьмидесятилетнем возрасте отошел к Господу святейший и поистине достойный Бога Герман, епископ Паризиев. Его тело было погребено в оратории святого Винсента. Я же не обойду вниманием того, что написал Фортунат об этом блаженнейшем муже.

Сообщает:

– Как-то раз, когда превосходнейший король Хильдеберт Старший послал ему для выплаты бедным шесть тысяч солидов, Герман, выплатив три тысячи, возвращается во дворец. Когда король спросил, не осталось ли еще что раздать, тот отвечает, что осталась половина и что не нашел нуждающихся, чтобы выплатить всю сумму. Ему король говорит: «Раздай все, что осталось. Ибо не убывает того, что раздавать, когда щедро дарит Христос». Ведь дал, чтобы не потерять, священнику все то, чем владел до того, разрезав золотые блюда и измельчив серебряные сосуды. Было, стало быть, между священником и государем состязание, достойное того, чтобы заметить его: так сражались друг с другом за первенство в милосердии, так вели борьбу за первенство в благочестии, что раздавали свои богатства, обогащая нуждающихся от своих талантов.

Как-то в другой раз, когда священнику был нужен удобный для езды конь, король отдал ему своего, прося, чтобы конь оставался у Германа. Между тем блаженный муж отдал отказанного коня находящемуся в плену, когда тот просил его. Ибо глас неимущего для Германа значил больше, чем глас короля.

В последующем же, когда король Хильперик вошел в город Паризии, на следующий день после того, как король вошел в город, встал параличный, который сидел в портике базилики святого Винсента, в которой покоится телесно блаженный Герман, а с наступлением утра на виду у народа благодарил блаженного предстоятеля. Когда об этом сообщили королю, он, придя туда с большим благоговением и возрадовавшись такому чуду, сочинил ритмически его эпитафию такими дистихами:

Упомянутый король, с царской щедростью торжественно совершив подношение святому, вернулся домой. В это же время скончался святейший аббат Доктровей. Его преемником в правлении стал Скубилион[448].

Тогда же Хильперик принял посольство Хильдеберта Младшего, своего племянника, с просьбой вернуть ему его мать Брунгильду. Не отклонив его просьбу, отпустил ее к племяннику с заверениями мира.

Глава 17. О королях Испании.

Между тем, когда умер король Испании Атанагильд, королевскую власть приняли Лиува с братом Леовигильдом. После смерти Лиувы[449] Леовигильд владел всем королевством Испании, имея женой Госвинту, мать Брунгильды. У лангобардов царствовал Альбоин, о ком мы рассказывали. Он, овладев большинством городов Италии, поставил в них своих людей. Из римлян изгнал тех, кого знал как самых враждебных. Осаждая в течение трех лет город, имя которого Тицин (который называется по-иному Папией[450]), наконец взял его. Когда решил посечь мечом его жителей, так как знал, будучи язычником, что они христиане, его конь лег в середине городских ворот. Подгоняемый шпорами, секомый розгами, никак не мог быть принужден подняться. Наконец король, обратившись по совету своих людей к вере, отказался от обета об убийстве христиан.

Была за ним замужем дочь короля франков Хлотаря Хлотсинда. Когда она умерла, он взял в жены рожденную королем гепидов Кунимундом[451] Роземунду[452], чьего отца он когда-то убил. После того как в течение более трех лет правил лангобардами в Италии, был убит[453] ею постыднейшей смертью в месть за убийство отца.

И погиб по замыслу лишь одной ничтожной женщины в высшей степени воинственный и величайшей храбрости муж, ставший прославленным в войнах столькими победами над врагами! Она же вскоре понесла заслуженную кару за такую жестокость. Ибо после этого, когда ее соблазнитель, Хельмехис, которому она сама дала оружие для убийства короля, выходил из бани, она протянула ему бокал с ядом, утверждая, что это целительный напиток. Тот, поняв, что сделал смертельный глоток, обнажил меч и заставил ее выпить оставшееся. Так ужасные убийцы подверглись справедливому возмездию за свои деяния. После же Альбоина власть над народом лангобардов в течение года[454] и шести месяцев держал Клеф, знатнейший из лангобардов. В последующем у народа лангобардов вновь на десятилетний срок были избраны герцоги. И каждый из герцогов правил своим городом. Некоторые из них, вторгнувшись в Галлию из-за стремления к обогащению, вели войну в Провинции[455] с патрицием Аматом, который подчинялся королю Гунтрамну. Нанеся бургундам тяжелейшее поражение[456], убили самого герцога. Узнав об этом, Гунтрамн, вызвав к себе Муммола, воина выдающейся доблести, возложил на него обязанности патриция. Когда лангобарды вновь ворвались в Галлию, им навстречу вышел Муммол с сильным отрядом бургундов. Практически полностью разгромив врагов в двух сражениях, оставшихся вынудил в бегстве возвратиться в Италию. Впредь лангобарды и не помышляли войти в Галлию. Ибо Муммол, направив вслед им войско франков, осадил и взял замок Анагн[457], расположенный на территории Италии. Из-за этого[458] граф лангобардов Рагилон, придя в Анагн, разграбил его и, когда спешил возвратиться домой, был убит встретившимся ему на пути герцогом франков, по имени Храмнихис.

Глава 18. О деяниях Юстина Младшего.

В эти времена в Константинополе царствовал Юстин Младший, как о том мы упоминали выше. Был он настолько предан стяжательству, что приказал изготовить железные ларцы, чтобы складывать в них таланты награбленного золота. Так как отвратил слух сердца своего от Божьих заповедей, справедливым судом Бога сделался безумным. После этого пригласил[459] Тиберия[460] как цезаря, чтобы тот управлял его империей, человека честного, толкового, подателя милостыни, мудрого, справедливого в судебных решениях, славного в победах и (что превосходит все остальное) истинного христианина. Итак, Юстин после правления в течение одиннадцати лет[461] обрел[462] наконец предел своей жизни и своего безумия. Войны же, которые, как мы, забегая вперед, сказали выше, были объявлены через патриция Нарсеса готам и франкам, начаты были во времена Юстиниана, но закончены при Юстине.

Глава 19. О Тиберии Константине и его правлении.

По смерти Юстина верховную власть принял Тиберий Константин, пятидесятый из царей римлян. Он, как мы сказали выше, будучи цезарем еще при Юстине, управлял общественными делами. И поскольку раздавал нуждающимся много милостыни, Господь послал ему большое количество золота. Ибо, прогуливаясь по дворцу и заметив на полу дома мраморную плиту, отмеченную знаком Господнего Креста, говорит: «К чему попираем недостойными стопами Крест Господа, которым должны крепить грудь и чело?» Тотчас с этими словами приказал поднять с пола эту плиту. Когда она была убрана, обнаруживают и другую, отмеченную таким же символом. После нее находят также и третью. Когда они были убраны, на свет явилось бесценное и долго таившееся сокровище, которое Тиберий по свойственной ему привычке раздал бедным. Употребил на подобные цели и богатства Нарсеса, выкопанные из земли в одном из городов Италии в месте, указанном неким ветхим стариком. София же августа, забыв об обещании, данном Тиберию, прилагала усилия, чтобы лишить его верховной власти, а на его место поставить Юстиниана, племянника Юстина. Император, узнав про это, августу заключил под стражу. Сделав благожелательными словами порицание Юстиниану, впоследствии полюбил его такой любовью, что обещал его сыну свою дочь и просил его дочь выдать за своего сына. Неизвестно, однако, почему это не было выполнено. Король франков Хильперик, послав к нему своих послов, получил от него много украшений, даже золотые в одну либру монеты, имеющие на одной стороне изображение императора и надпись вокруг: «Tiberii Constantini perpetui Augusti[463]», на другой же – квадригу и возницу с надписью «Gloria Romanorum[464]». Войско, посланное им, нанесло сильное поражение персам. Возвратившись же с победой, привез такое обилие добычи вместе с двадцатью слонами, что можно поверить, что этим можно удовлетворить человеческую страсть к стяжанию.

Глава 20. О событиях в Бретани и преступлении Гунтрамна.

Пока это происходило на востоке, в Бретани случились следующие события. Маклиав[465] и Бодик[466] в это время были графами бретонцев. Они, дав друг другу клятву, заключили взаимный союз. Когда Бодик умер, Маклиав изгнал из королевства бретонцев его сына Теодерика[467]. Теодерик, собравшись с силами, убил[468] Маклиава вместе с его сыном, именем Якоб, и вернул отцовское наследство. Варох[469], Маклиава сын, наследовал отцу в должности графа. Тогда же Гунтрамн, король франков, убил двух сыновей Магнахария[470], своего бывшего тестя, забрав в казну его имущество. Из-за этого последовала смерть двоих его собственных сыновей. Тогда Гунтрамн, лишившись сыновей, усыновил своего племянника от своего брата Сигиберта.

Глава 21. О враждебности Хильперика к Претекстату.

Хильперик, его брат, другой король франков, решил отправить в изгнание Претекстата, епископа Ротомагского, за то, что тот, как говорили, пользуясь советами королевы Брунгильды, готовил заговор против него самого. Меровей же, сын Хильперика, который, как мы помним, постриженный в монахи, был заточен в монастырь, вновь стал[471] мирянином. Ибо, подстрекаемый через посланников герцогом Гунтрамном[472] (о котором многое поведает последующий рассказ), был вовлечен своим приближенным Гайленом в то, чтобы, уйдя из монастыря и облачившись в светскую одежду, бежать в Туроны, в церковь святого Мартина. Наконец и сам Гунтрамн бежал в нее, боясь угроз короля Хильперика, ибо про него говорили, что он убил в упомянутом выше сражении Теодеберта, его сына. Из-за этого Хильперик послал в Туроны некоего Рокколена, чтобы тот вывел его оттуда силой. Рокколен, прибыв в Туроны, потребовал от бывшего тогда епископом блаженного Григория, чтобы изгнал Гунтрамна из святой базилики, (пригрозив), что если он будет медлить исполнить это, то пусть знает, что Хильперик придет с сильным отрядом и сам исполнит это. Святой же предстоятель ответил, что такого не бывало никогда и что это не может быть им исполнено никоим образом. Между тем, после того как Рокколен не убоялся разрушить дом церкви, в котором остановился[473], он был поражен царской болезнью[474] и в жалком состоянии перенесен в базилику святого Мартина, где, не получив никакого исцеления, по прошествии нескольких дней умер. Меровей же, придя в эту церковь, когда упомянутый епископ служил мессу, стал просить причастить его. Когда тот отказал ему[475], стал угрожать убить некоторых из народа, так как отлучил его без суда священников. Тогда епископ, хотя и причастил его, но поставил в известность через диакона о произошедшем короля. Королева же стала утверждать, что клирик – соглядатай, подосланный Меровеем, и король удалил его в изгнание. К священнику же послал людей с приказом изгнать из церкви его врага. Когда тот стал медлить, Хильперик приказал[476] двинуть войска. Услышав про это, Меровей решил выйти из базилики. Левдаст[477] же, граф Туронов, перебил его рабов, которые по неотложным делам пришли в поместье. Из-за этого Меровей при содействии Гунтрамна задержал врача Марилейфа, шедшего от короля, отобрав у него золото и серебро, которое нес, и вообще убил бы его, если бы тот не укрылся в церкви. Между тем, когда Меровей обвинял отца и мачеху во многих грехах, в один из дней пригласив епископа Григория на трапезу, просит почитать что-нибудь для доброго примера. Тогда предстоятель, взяв книгу Соломона, сразу встречает изречение и читает: «Глаз, насмехающийся над отцом, пусть выклюют вороны дольние[478]». Тот, однако, из этого ничего не понял, предстоятель же был удивлен тому, что первые слова, встретившиеся ему, были в порицание[479].

Глава 22. О Гунтрамне, вопрошающем прорицательницу.

После этого Гунтрамн, чтобы спросить о своей судьбе, послал людей к женщине – прорицательнице, которая ему однажды предсказала не только год, но день и час, в который умрет король Хариберт. Она ему передала следующее: «В этом году, когда умрет Хильперик, Меровей, победив братьев, завладеет королевством, тебя назначит герцогом. После исполнения в течение шести лет обязанностей герцога, в седьмой станешь епископом». Тот рассказал об этом Григорию и получил от него следующий ответ: «Об этом надо было бы лучше спросить у Бога, чем у дьявола». Однако Фредегунда, которая тайно благоволила, покровительствуя, Гунтрамну из-за смерти Теодеберта ( ибо не был рожден от нее), послала к нему людей, передавая, чтобы убедил Меровея выйти из церкви. Тот, полагая, что убийцы наготове, не стал выжидать, но нисколько не навредил Меровею. Хильперик же в свою очередь через диакона посылает к могиле святого Мартина два листа, на одном из которых было написано, чтобы на другом, который был чистым, ему свыше был написан ответ, можно ли Гунтрамна удалить из храма. Диакон, прождав три дня, удалился, не получив ответа. Но Гунтрамн, когда прибыли посланцы короля, дал клятвенные гарантии перед алтарем, во всеуслышание пообещав без ведома короля никогда не выходить из храма.

Глава 23. О Меровее, вопрошающем о будущем у Божественных книг.

Наконец Меровей, пренебрегая ответами прорицательницы, после трехдневной вигилии получил такой ответ в Божественных книгах. В книге Царств: «За то, что оставили Господа Бога вашего, отдал вас Бог в руки врагов ваших». В Псалтири между тем: «… низверг их в превозношении[480]». В Евангелии же: «Вы знаете, что через два дня будет Пасха и т. д»[481]. Узнав это и рыдая, с более чем пятьюстами воинами покинул могилу святого Мартина, взяв с собой Гунтрамна, и через город Автиссиодур прибыл в замок Дивион, откуда ушел в Ремскую Кампанию. Будучи окруженным в некоем поместьи людьми из Тарваны[482] и сознавая, что будет схвачен, опасаясь, что отец подвергнет его суровому наказанию, если будет приведен к нему, попросил некоего Гайлена, своего приближенного, чтобы пронзил его мечом, и погиб, когда тот поразил его ножом во внутренности. Гайлен, когда у него отрубили руки и ноги, также отрезали нос и уши, безобразно окончил свою жизнь.

После этого умер Самсон, сын Хильперика. Король с глубокими рыданиями провел его похороны. В этот год посередине луны была видна сверкающая звезда.

Глава 24. О дочерях Гунтрамна Бозона, освобожденных благодаря мужеству отца при заступничестве святого Мартина[483].

Некий самый могущественный из знати Хильперика, так прозванный одним именем Гунтрамном Бозоном, оставив в церкви святого Илария своих дочерей, ушел к Хильдеберту. На третьем же году правления Хильдеберта Младшего, который был семнадцатым годом правления Хильперика и Гунтрамна, Гунтрамн Бозон, решив забрать своих дочерей из Пиктавов, пытался просьбами и подарками склонить некоего Драколена, который был враждебен ему и преследовал его, к тому, чтобы тот отстал от него. Драколен, так как был объят гордостью, надменно ответил, утверждая, что путы, которыми он всегда губил других, пойманных им, готовы, чтобы повязать ими Гунтрамна. Не стал терпеть Гунтрамн заносчиво похваляющегося, но, воздев руки к небу, воззвал к творящему чудеса Господу и в мольбе просил его, чтобы оказал ему милость через посредничество блаженного Мартина. Сойдясь с неприятелем, уста, произносящие слова гордыни, поразил копьем и, выбив его из седла, поверг бездыханным на землю. Пользуясь этой удачей, забрал дочерей из Пиктавов и привел, куда пожелал.

Глава 25. О раздоре между Пиктавами и бретонцами.

Пиктавийцы[484] и байокасцы[485], которые сейчас называются арбасцами, присоединившись к андекавцам[486], решили в неожиданном нападении одолеть графа бретонцев Вароха[487]. Варох упредил их коварный замысел, напав на них среди ночи и нанеся им страшное поражение. На третий же день заключил с военачальниками Хильперика договор, дав в заложники сына и вернув то, что захватил. Также вернул город Венет при том условии, что если ему будет дозволено по милости короля владеть им, то все ежегодные налоги будут своевременно выплачиваться. По прошествии же некоторого времени, перестав выполнять договор, послал к королю епископа города Венета Евния[488] чтобы тот передал ответы на некоторые вопросы. Король, в гневе обругав его, отправил в изгнание.

Глава 26. Об обвинении Хильпериком епископа Претекстата и об оправданиях Претекстата.

По прошествии всего этого в церкви Святого Петра города Паризии был созван[489] собор епископов и король Хильперик в их присутствии стал обвинять епископа Ротомагского Претекстата, о котором мы уже упоминали, вернув его из ссылки и говоря: «Хотя, почтенные епископы, королевская власть могла бы виновного в государственной измене наказать по закону, я, однако, этого зачинщика заговора, составленного против меня, который обманом присвоил себе имя пастыря, представляю в ваше присутствие, не идя против святых канонов». И обратясь к Претекстату, епископу Ротомагскому, говорит: «Зачем, о епископ, раздавал подарки народу, злоумышляя против моего благополучия? И с какой целью сочетал Меровея, моего сына, с женой его дяди? Разве не знал, что в этом случае предписывают святые каноны? Почему, наконец, так настроил сына против отца, что тот задумал отнять у меня вместе с королевской властью и мою жизнь?» Когда король закончил говорить, франки, которые стояли перед входом, подняв шум, были готовы ворваться в двери базилики, чтобы подвергнуть наказанию предстоятеля. Но король, запретив им делать это, предоставил Претекстату возможность оправдаться. И когда тот стал отвергать предъявленные обвинения, некоторые лжесвидетели, поднявшись, стали клеветать, что епископ дал им вознаграждение за то, чтобы они коварством погубили короля. Епископ им говорит: «Подтверждаю, что вы правдивы, утверждая, что получили от меня подарки. Ибо как мне, получившему ваши дары, было поступить иначе? Ложно же вы утверждаете то, что я злоумышлял против короля. Это совершенная ложь». Когда он говорил это, хотя король удалился во дворец, но епископы заседали в доме церкви. Этий, архидиакон Паризийский, придя, обратился к ним следующим образом: «Сейчас наступил момент, о праведнейшие священники, когда вы либо будете удостоены славы за вашу великодушную стойкость, либо за изгнание и поругание вашего брата и соепископа, если промолчите, будете в последующем презираемы». Когда остальные молчали, приложив персты к устам из-за того, что боялись гнева королевы, по побуждению которой все это происходило, Григорий, предстоятель Туронов, начал говорить так: «Надлежит нам, дорогие братья, и в особенности тем, кто пользуются благорасположением короля, дать ему полезные советы, чтобы часом не случилось, что, несправедливо преследуя в гневе священника Господа, был бы еще более сурово наказан Богом – заступником невинных». Когда они и на это ничего не ответили, предстоятель добавил: «Нам стоит опасаться той страшной угрозы Господа, которую изрек через пророка: «Когда Я скажу беззаконнику: «смертью умрешь!», – а ты не будешь вразумлять его, Я взыщу кровь его от рук твоих[490]». Поэтому мы, находящиеся в Божьем доме как свидетели, должны позаботиться, чтобы королю указать на опасности для него, и, если будет необходимо, побудить его к раскаянию примерами: как Максим-император[491], понуждая блаженного Мартина причащать беззаконников, был лишен власти; или как погиб Хлодомир, не повинуясь священнику Авиту[492]». И когда никто из епископов даже после этих слов ничего не ответил, некоторые, искусные в лести, донесли королю, что никто ему не сопротивляется более упрямо, чем Григорий Туронский. Вскоре он был вызван через некоего придворного. Король, стоя в беседке, крытой ветвями, по правую руку имея рядом с собой Бертрамна, епископа Бурдигальского, по левую же – Рагнемода, епископа Паризийского, обратился к епископу с такими словами: «Скажи, господин епископ, почему, держась для остальных тропы справедливости, мне отказываешь в этом? Но, как я вижу, потакаешь порочным и в отношении тебя сбывается народная пословица, говорящая, что ворон ворону глаз не выклюет». Ему священник: «У меня, – говорит, – будет много хулителей, если я отойду от справедливости. Кто обличит тебя, впавшего в заблуждение, кроме разве лишь Того, Кто всем известен как Карающий за грехи? Поэтому, если не захочешь прислушаться к нам, призывающих тебя к справедливости, больше будешь осужден Богом, чем нами». На это король отвечает: «У остальных я всегда нахожу справедливое отношение, у тебя – никогда. Однако я придумал лучший способ отомстить за себя: скажу народу Туронов, чтобы он возопил, что ты отказываешь ему в справедливом отношении, а сам также открыто заявлю, что я, который наделен королевской властью, не могу получить от тебя ничего из того, что они сами требуют. И таким образом, когда в народе возникнет ненависть к тебе, будешь заклеймен прозвищем несправедливого». На это епископ возражает: «Если я и являюсь несправедливым, об этом больше известно Богу, чем тебе. Ты же, если пренебрегаешь нашими советами, возьми святые каноны и, согласившись, по крайней мере, с ними, все реши по справедливости». Тогда король, будучи человеком хитрым, начал добиваться благорасположения предстоятеля следующим образом. Был перед ними стол, а на нем хлеб и различные яства. И король говорит священнику: «Вот кушанье, которое я приготовил для тебя, которое состоит не из чего иного, кроме как из гороха и мяса птиц. Откушай его сейчас со мной в удовольствие». Когда же блаженный Григорий ответил, что более желанная пища для него – исполнять волю Отца своего, Который на небесах, и попросил у короля, чтобы король пообещал ничего не делать против канонов. Хильперик, воздев руки, поклялся Живущим в веках, что не преступит установления святых отцов. Следующим утром на заре в покои упомянутого епископа пришли люди, посланные королевой Фредегундой, принеся в подарок две либры серебра и прося, чтобы согласился с остальными епископами низложить Претекстата. Ибо посланцы утверждали, что у них есть принятое остальными решение. Когда же он дал отказ, говоря, что не может согласиться никоим образом, даже если бы ему давали тысячу либр, и когда они еще более настойчиво продолжали просить, наконец, пообещал дать согласие своим братьям согласно с установлениями канонов. После этого, когда ушли те, которые просили, считая, что получили желаемое, и выражая благодарность, пришли некоторые священники, прося о том же. Им предстоятель дал тот же ответ, что и предыдущим. Когда же епископы собрались на собор, король Хильперик, прибыв, объявил им, что нашел в установлениях канонов, что епископ, виновный в воровстве, должен быть лишен священства. Был ибо король обучен грамоте. Когда же епископы стали спрашивать, кто из них обвиняется в воровстве, король ответил: «Неужели забыли, сколько всего я вам показал того, что украл у меня Претекстат?» Ибо накануне король показывал различные украшения, чья стоимость оценивалась до трех тысяч солидов, с мешочком, наполненным золотыми монетами, говоря, что все это было украдено у него епископом. Но Претекстат легко оправдался по предъявленному, дав королю ответ следующим образом: «Его превосходительство мой господин король сможет вспомнить, если соизволит, что, когда Брунгильда, уезжая из Ротомага, передала мне много поклажи с различными вещами и через некоторое время, послав рабов, потребовала ее у меня, я, господин король, подчиняясь твоим указаниям, исполнил твою волю и передал им один узел, потому что больше они не могли нести. Когда они пришли во второй и третий раз, по твоему приказу вернул остальное, так как твое величество сказало мне, чтобы я не оставлял это у себя, чтобы между вами из-за этого вновь не вспыхнул скандал[493]. У меня остались только два эти узла. И как виновного в каком же воровстве ты меня сейчас обличаешь?» Ему король отвечает: «Если все обстоит именно так и все это ты принял для охраны, зачем, взяв оттуда пояс, шитый золотыми нитками, разрезал его и раздал тем, которые угодны тебе, за то, чтобы свергнуть нас?» Тогда священник говорит: «На это я уже однажды отвечал и сейчас вновь говорю, что я их одарил не по какой иной причине, кроме той, чтобы лишь равным образом отблагодарить за их дары, предоставленные мне. Что же до того, что я взял кое-что из отданного на хранение, когда не хватало своего, уверенности сделать это мне придало то, что Меровей, супружества с которым возжелала Брунгильда, рожденный тобой телесно, доводится мне в крещении духовным сыном». Хильперик, поняв, что так Претекстата не одолеть, уйдя с собора и созвав некоторых льстецов, говорит им: «Признаю, что я побежден словами епископа, и сознаю, что он говорил правду. Но чтобы была удовлетворена королева Фредегунда, ступайте и, как бы давая ему совет от вашего имени, скажите: «Наш господин Хильперик, как ты знаешь, – король милостивый и покаявшихся быстро прощает. Поэтому ступай и кинься ему в ноги, каясь, что согрешил против него, – и тотчас простит тебя». Когда те исполнили приказанное, Претекстат был введен в заблуждение их хитростью, которые также обещали, что будут целовать королю ноги, умоляя простить его. На следующий день, когда епископы заседали на соборе, Хильперик вновь начал тяжбу с Претекстатом, говоря: «Если подарки дал за подарки, зачем взял клятву против моего благополучия от людей Меровея?» На это священник отвечает: «Я уже обращал внимание вашего величества на то, что я принял Меровея из спасительной купели. Поэтому, если бы была возможность, даже ангела господнего призвал бы ему на помощь». Что далее? Когда тяжба продолжалась, Претекстат пал в ноги королю, возопив: «Сжалься, милостивейший король, над убийцей, который хотел лишить тебя королевской власти и на твое место поставить твоего сына». Когда он произнес это, король, упав и сам в ноги остальным священникам, которые заседали на соборе, сказал: «Послушайте, праведнейшие священники, ужаснейшего преступника, признающегося в гнусном преступлении!» Но когда епископы подняли короля с земли, король приказал Претекстату выйти из церкви. Сам же удалился во дворец, послав собору некоторые каноны, к которым был прибавлен в тетради новый, содержащий следующее: «Епископ, уличенный в убийстве или прочих преступных грехах, да будет лишен сана». Когда это было прочитано, пока Претекстат стоял потрясенный, Бертрамн, предстоятель Бурдигальский, говорит ему: «Послушай, брат и в прошлом соепископ. Если не удостоишься королевской милости, не сможешь пользоваться нашим сообществом». После этого Хильперик предложил епископам, чтобы с Претекстата были сняты облачения, над ним прочитан сто восьмой псалом, который содержит проклятия Искариоту, и он навечно был бы отлучен. Но когда епископы делать это отказались, в особенности при несогласии Григория Туронского, Претекстат был изгнан из церкви и заключен под стражу. Когда ночью пытался бежать из-под стражи, пойманный и выпоротый, был отправлен в изгнание на некий остров, который прилегает к городу Констанции[494].

Глава 27. О речи короля бургундов Гунтрамна к Хильдеберту.

Гунтрамн же, король бургундов, передал Хильдеберту, королю австразийцев, чтобы вместе со знатью своего королевства с миром встретился с ним на мосту, который называют Каменным[495]. Когда тот прибыл, долго с ним обнимался. Затем в присутствии всех так обратился к нему: «Случилось, что из-за моих грехов лишен я сыновей, рожденных мной. От того мне, не имеющему собственных наследников, необходимо искать рожденных другими, кому оставить накопленные богатства. Поэтому посчитал лучшим избрать тебя, мой племянник Хильдеберт, самого дорогого мне из всех живущих, чтобы стал и преемником моей королевской власти, и владельцем собранных богатств. Из-за этого прошу, чтобы была между нами любовь, какая должна быть между отцом и сыном. Пусть один защищает нас щит, одно хранит от недругов копье. И с сегодняшнего дня и впредь пусть остается между нами такая привязанность, что, если, даст Бог, порожу сыновей, тебя, однако, не отстраню от права наследования». После того, как было произнесено это, и после того, как знатные Хильдеберта поручились за него, так как был еще ребенком, после совместной трапезы почтив друг друга подарками, разошлись по домам. Однако оба послали к Хильперику послов, объявив, чтобы либо вернул то, что захватил из их королевств, либо готовился к ратным столкновениям. Хильперик же в то время отнесся к этому свысока.

В это время в народе поднялось волнение против епископов Салония и Сагиттария. Святой Никита, предстоятель Лугдунский, воспитав их, сначала поставил диаконами, затем удостоил сана священника и назначил епископами: Салония – в Эбредун[496], Сагиттария же – в Вапинг[497]. Те же не занимались вопросами веры как епископы, но как тираны погрязли в убийствах, грабежах чужого добра, разврате. И их порочность дошла до того, что напали с вооруженной толпой на Виктора, предстоятеля Трикастинов[498], когда тот праздновал день своего посвящения в сан. Содрав с него одежду, избив и разогнав слуг, захватили всю столовую утварь, оставив самого предстоятеля одного в таком поругании. Когда сведения об этом происшествии дошли до слуха короля Гунтрамна, по его указанию в Лугдуне был собран под председательством святого Никиты собор[499], который, доказав вину, изгнал их с занимаемых мест. Те, сильно негодуя на это, заручились поддержкой короля. Получив от него письма, отправились к Римскому папе Иоанну. Убедив его в том, что они несправедливо осуждены, привезли королю письма от него с указанием восстановить их на своих местах. Король, дав им словесное порицание, приказал вернуться в свои города. А те, помирившись с Виктором, направили к нему людей, которые ему причинили обиды, чтобы он сам наказал их. Он, помня о завете Господа, отпустил их, не воздав злом за зло, невредимыми по домам. В конце концов Салоний и Сагиттарий, каждый день к дурному добавляя худшее, совершили много убийств, приняв участие в экспедиции, которую организовал Муммол против лангобардов. Равным образом и над своими согражданами настолько жестоко свирепствовали, что многих избивали вплоть до пролития крови. Когда об этом сообщили королю Гунтрамну, он приказал доставить их, но не допускать до приема у себя на время расследования. Сагиттарий воспринял это с таким негодованием, что, говоря о короле недостойное, открыто утверждал, что сыновья короля не будут царствовать потому, что их мать из прислуги Магнахария. Ведь сыновья короля тогда еще были живы. Король, воспылав из-за этого гневом, отобрал у них лошадей и все, что было у них, а самих заточил, чтобы каялись, в два монастыря, далеко отстоящие друг от друга, поручив своим наместникам, поставленным в тех местах, чтобы охраняли их с неусыпным вниманием вооруженные люди, дабы случайно не ускользнули. Как раз в это время заболел старший из сыновей короля. Некоторые приближенные, приходя к королю, убедили его повелеть упомянутым епископам вернуться в собственные приходы, чтобы часом не пал гнев Божий на дом государя из-за их осуждения. Когда король не отказал им в просьбе, Салоний и Сагиттарий, вернувшись домой, показывали себя настолько ревностными поборниками святой веры, что, ежедневно оглашая весь по порядку Псалтирь, казались непрестанно читающими псалмы. Однако через некоторое время до такой степени вернулись на свою блевотину[500], что, предаваясь прелюбодеянию и пьянству, когда клирики пели утренние псалмы, сами все еще пребывали в застолье и требовали вина. С наступлением же зари спали в окружении женщин вплоть до третьего часа дня. И так как вели такой образ жизни, презирая Бога, сами, также презираемые Богом, навлекли на себя его гнев, что мы покажем в последующем.

Глава 28. О жестокости Хильперика к Эннодию и другим сторонникам Хильдеберта и о набеге бретонцев.

В это время Хильперик захватил город Пиктавы и вассалы его племянника, то есть короля Хильдеберта, вместе с герцогом Эннодием были изгнаны его людьми. Эннодий, таким образом, был отправлен в изгнание, его имущество конфисковано в казну. Через год же был возвращен на родину, получив обратно имущество. Даккон же, сын Дагариха, когда всюду скитался, оставив Хильперика, был обманом пойман герцогом Драколеном, прозванным Усердным, который поклялся не убивать его. Когда же привел его к королю, решил казнить. Когда Даккон, находясь под стражей, узнал об этом, исповедавшись некоему пресвитеру в своих грехах, попросил о покаянии, хотя король не знал об этом. После покаяния был казнен. Драколен же впоследствии был убит герцогом Гунтрамном при обстоятельствах, о которых мы уже рассказали.

В это время[501] бретонцы, сильно опустошая земли Редона[502], дошли до поселения, называемого Корнутом[503]. Когда они возвращались, их стал преследовать посланный против них герцог Бепполен, опустошая Бретань огнем и мечом. Это вызвало столь великий гнев у бретонцев, что в следующем году они стали тревожить не только провинцию Редона, но и Намнета[504]. Обещая же посланцам Феликса[505], епископа Намнетского, исправиться, оказались лжецами.

Глава 29. О поругании храма Дионисия и его восстановлении.

В это время в Паризиях некая женщина, обвиненная в прелюбодеянии ревнивым мужем, попросила помощи у своих родных. А те, веря, что она невиновна, поклялись за нее ее мужу и его родным на могиле святого Дионисия, но были обвинены ими в том, что поклялись ложно. И когда спор дошел до скандала, ни одна из сторон не уступала другой, ибо были первыми при дворе Хильперика. Разя друг друга мечами, осквернили кровью святую базилику. Когда церковь оставалась без богослужений и об этом сообщили королю, тот пригрозил, что ни к кому из них не будет благосклонен, доколь, примирившись, не получат прощения Рагнемода, предстоятеля Паризиев, в чьем приходе все это произошло. Когда они осознали преступление, епископ примирил их с Церковью, назначив им епитимью, церковь же вновь освятил.

Глава 30. Об ужасной смерти Нантина Энголизмийского.

В это время[506] Нантин, граф Энголизмийский, Божьей волей подвергся ужасному наказанию смертью по следующей причине. Его дядя Марахарий был долгое время графом упомянутого города. Получив сан священника, вскоре стал епископом. Его враги, подсунув ему яд в голове рыбы, гнуснейшим образом погубили его, но недолго упивались этим. Ибо Фронтоний, по чьему замыслу было совершено это преступление, после него лишь год пробыл епископом. Когда его преемником стал пресвитер Бурдигалы Ираклий, Нантин, чтобы отомстить за смерть дяди, купил у короля должность графа и сильно упрекал Ираклия за то, что удерживал у себя убийц его дяди. Когда конфликт из-за этого разгорался все больше, граф захватил поместья, оставленные дядей церкви по завещанию, утверждая, что Церковь не должна вступать в то наследство, чей наследодатель был убит ее клириками. После этого еще более жестоко разъярившись, убил даже некоторых мирян и приказал подвесить одного из пресвитеров, раненного копьем, но еще живого, чтобы вынудить его признаться в преступлении. Тот, долго вися со связанными за спиной руками, истекая кровью из открытой раны, безвинно испустил дух. И вот Нантин, отлученный Ираклием за такие преступления от Церкви, попросил некоторых из священников собравшихся в городе Сантоне, чтобы походатайствовали за него перед предстоятелем, пообещав вернуть имущество Церкви и загладить зло, которое причинил. Предстоятель, удовлетворив просьбу братьев, снял отлучение с Нантина. Но граф, вернувшись в Энголизму, разрушил дома, которые захватил, говоря: «Если это возвращает назад Церковь, пусть это будет найдено опустошенным». Епископ же, когда услышал про это, вновь отлучив его от церкви, ушел из жизни. Нантин также, возвращенный в лоно Церкви некоторыми епископами, подкупленными деньгами, впал в недуг. Когда же его терзала сильная лихорадка, вопил: «Ох! Ох! Какие муки терплю от Ираклия! Сам меня сейчас терзает, в огне его сгораю! Смерти прошу, чтобы не жить больше в таких муках!» Испуская такие стенания, скончался. Пусть знают это те, кто причиняют обиды священникам или тем, которые стремятся служить Богу. Пусть поймут, что Бог – заступник за несправедливо угнетенных.

Глава 31. О свирепости Хильрерика к своим из-за Фредегунды.

Король же Хильперик по совету Фредегунды начал притеснять[507] подвластный народ тяжелейшими поборами. Из-за этого многие из низших сословий, покинув родную землю, предпочли искать себе пристанища изгнанниками на чужбине, чем, населяя отцовские места, гнуться под тяжестью несправедливых налогов. Ибо помимо прочих податей, которые были принуждены платить даже происходящие из рода свободных, приносили к королевскому столу от земли, возделанной собственным трудом, амфору вина. Референдарий Марк, назначенный обеспечить исполнение этой обязанности, когда понуждал увещеваниями и угрозами все города Аквитании, относящиеся к королевству Хильперика, к выплачиванию этого налога, был зарезан[508] горожанами Лемовиков, поднявшими бунт. Были сожжены в огне также все податные книги, которые он нес с собой.

Хильперик же, каждый день к плохому добавляя худшее, был застигнут[509] сильной лихорадкой. Когда оправился от этого недуга, начал сильно недужить его маленький сын, еще не принявший крещения. Когда же был осенен благодатью крещения и когда недуг несколько отступил, не смог обрадовать мать в полной мере. Ибо когда он выздоравливал, она была опечалена тем, что впал в подобный недуг его брат старшего возраста Хлодоберт. И так в конце концов неизвестная зараза поразила все королевское потомство. Казалось, что, как бы перейдя из организма короля, решила найти себе по праву наследства место пребывания в членах детей. Наконец Фредегунда, чье истерзанное сердце столько раз мучила боль страдания, сколько раз созерцала находящиеся при смерти тела своих детей, оставила прежнюю жестокость и облекла свою душу человеческим состраданием. И, подойдя к королю, повела с ним такой разговор: «Стоит нам с тобой, мой муж, которые столько времени был одержимы злом и которых не наказало высшее Мягкосердечие, отплатить за благодеяния Божьи, оказанные нам. Ведь не терпели мы бичевания всемогущим Богом, как преступники, но, воспитанные розгой, как дети, испытали на себе сказанное через пророка: «Бьет же всякого сына, которого принимает[510]». Вот так и мы были всегда мучимы недугами и различными несчастьями; помимо этого, теряем объятия дорогих нам сыновей, которых подвели близко к смерти слезы вдов и сирот, несправедливо обиженных нами. Раскаемся же, наконец, во зле, которое когда-то совершили, и, обратившись к Господу, будем молить Его быть снисходительным к нашим порокам, ибо не отвернется от молящихся Ему, хоть и недостойных Его, потому что милостив и милосерден. Сожжем поэтому несправедливые податные списки, которые установили для притеснения неимущих, уничтожим их для нашего и наших детей благополучия. Если раскаемся искренне, нам не надо будет бояться претерпеть тяжкое, так как самое тяжкое мы уже перенесли. Ибо что можно претерпеть тяжелее, чем потерять самое дорогое? Что, поистине, для нас может быть милее, чем любовь детей? Кому же мы сохраняем собранные в течение стольких лет богатства, если переживем наследников, которых желали сделать преемниками? Поистине, стоит нам опасаться быть осужденными как тот богач в Евангелиях, который, перестраивая амбары и собирая многие богатства, получил ответ, что не увидит завтрашнего дня и не узнает наследника своего достояния[511]. Но уже может быть милостивым Тот, Кто наказал, и более снисходительным, чем если бы вообще не наказывал». Ведя такую речь, королева Фредегунда отвратила Хильперика от безумных намерений и настолько умерила его рвение, что тот собственноручно предал всепожирающему огню книги, в которых был записан неправый закон. Когда это было сделано, закончил свои дни их младший сын. Его тельце было похоронено в оратории святых мучеников Дионисия и иже с ним пострадавших[512]. Прошло немного времени, и оказался при смерти также и другой из сыновей – упомянутый выше Хлодоберт. Мать, пришедшая в ужас от мучительных стонов больного сына, перенесла его в Свессион, в базилику святого Медарда, где оба родителя принесли обеты, почтив могилу святого золотыми дарами. Но с наступлением ночи больной испустил дух. Народ вышеназванного города, облаченный в траурные одежды, в величайшей скорби провожал его в погребении до церкви святых Криспина и Криспиана[513]. В этом месте вышеупомянутый сын короля обрел могилу в земле. На следующий год другой из сыновей Хильперика, именем Теодорих, обрел предел жизни. Тогда Хильперик, поняв, что над его челом нависла угроза Божественного наказания, раздал многие дары церквам и убогим. Оставался же в живых к тому времени единственный потомок королевского рода, которого Хильперик заключил по совету Фредегунды под стражу и отдал стражникам для наказания[514]. Хильперик настолько упорствовал в злых поступках, что для него не было достаточно того наказания, которое угрожало его роду, если не усугубил его своими преступлениями.

Глава 32. О наводнении, буре, землетрясении и многих предзнаменованиях.

На пятом году правления короля Хильдеберта, который был девятнадцатым годом правления Хильперика и Гунтрамна, во всех областях Галлии случилось такое наводнение, что реки, выйдя из берегов так, как раньше никогда не выходили, погубили домашний скот и произвели в некоторых местах тяжелые разрушения строений. Когда же они вошли в свои русла, а дожди прекратились, в месяце, называемом сентябрем, вновь зацвели деревья.

Тогда также была видна молния, пробежавшая по небу, и был по всей земле слышен звук, как словно от падающих деревьев.

Город Бурдигала был поражен землетрясением, а с Пиренейских гор сорвались огромные камни, раздавленная которыми, погибла огромная масса животных и людей.

Пригород Бурдигалы, воспламенившись от огня, посланного свыше, а не разожженного по умыслу какого-либо человека, многих погубил в пламени, быстро охватившем дома и полные урожая амбары.

В похожем пожаре был опустошен город Аврелиан.

В паге Карнута из преломленного хлеба вытекла кровь.

В городе Пиктавы волк, придя из леса, вошел в городские ворота. Когда они были закрыты вместе с остальными воротами, горожане убили волка среди города. Было также видно, как горело небо. И река Лигер разлилась более обычного. Южный ветер был настолько сильным, что валил леса, разрушал дома и изгороди, а людей катал вплоть до смерти. Протяженность этого вихря в том месте, где, как было видно, он прошел, в ширину была семь югеров, хотя нельзя оценить, какова была его длина.

Однако за этими знамениями последовали тяжелые бедствия. Ибо и раздор, возникший между королями, привел к гражданским войнам, и почти всю Галлию охватила эпидемия дизентерии. Королева Австригильда, обрученная с королем Гунтрамном, страдая от этой напасти, пожаловалась мужу на врачей, утверждая, что болезнь так усилилась из-за их небрежения по отношению к ней. По приказу Гунтрамна врачи были умерщвлены различными видами казни, сама же она, слабея после этого, скончалась.

Глава 33. О захваченных и отпущенных послах. О славной кончине епископа Маврилиона и о победе Григория Туронского, стоявшего за католическую веру.

В это время Хильперик захватил в Пиктавах и заключил в Паризиях под стражу посланных к королю Гунтрамну послов короля Галисии Мирона[515], который властвовал над свевами, но через год свободными отпустил их на родину.

Также Маврилион, епископ Кадурка, прикладывая из-за недуга подагры к голеням и стопам горячее железо, впал в еще большую болезнь. Когда она усилилась и многие домогались епископства, сам, пока еще был жив, избрав Урсицина, благословил его и с тем отошел от мира сего. Был же он щедрым подателем милостыни, в Божественном Писании настолько умудренным, что перечислял, главным образом по памяти, генеалогии Ветхого Завета. Так защищал от притеснений со стороны несправедливых судей бедняков своего прихода, что мог бы, подобно Иову, возгласить к Господу, говоря: «Отцом был я для нищих и тяжбу их разбирал внимательно[516]».

Тогда же Григорий Туронский провел диспут о Святой Троице с послом короля Испании Леовигильда Агилой, так как был сам Агила арианином, и удивительным образом победил его. Тот, хотя и отрицал, что когда-либо станет католиком, но был принужден недугом принять саму веру.

Глава 34. О кончине Тиберия Константина и о наследовании власти Маврикием.

Тиберий же Константин, после того как правил в течение семи лет, чувствуя, что приближается день своей смерти, посоветовавшись с августой Софией, избрал для правления Маврикия, родом из Каппадокии, мужа решительного, отдав ему свою дочь, одетую в царские облачения, говоря: «Да будет тебе вместе с этой девушкой уступлена власть. Властвуй счастливо, не забывая справедливость и законность – самые первые качества лучшего императора». После того как сказал это, оставив оболочку плоти, отошел[517] в вечное Отечество, оставив из-за своей кончины огромное горе подвластным себе народам. Ведь был он в высшей степени добродетельным, всегда был готов подать милостыню, очень осмотрительным в делах правосудия, ко всем относился со вниманием, всех любил и сам был любим всеми.

Когда он скончался, Маврикий, облаченный в пурпур, увенчанный диадемой, прошествовал на стадион и, когда ему воздали хвалы, раздал по обычаю подарки народу и был первым по происхождению из греков утвержден во власти.

Глава 35. О первом короле лангобардов.

Лангобарды же, после того как в течение десяти лет были под властью герцогов, наконец, совместным решением избрали[518] себе королем Флавия Аутари, сына упомянутого выше государя Клефа. Герцоги, которые были тогда, предоставили ему в связи с восстановлением королевской власти половину всего своего достояния, чтобы оттуда получали содержание сам король и те, кто ему подчинялись, будучи поставленными выполнять различные обязанности. Было же это у народа лангобардов удивительным: не было никакого насилия, не плелись никакие интриги, каждый безопасно без страха направлялся, куда пожелает.

Глава 36. Об императоре Маврикии, побуждающем франков идти на лангобардов.

В это время император Маврикий отослал королю франков Хильдеберту пятьсот тысяч солидов с той, главным образом, целью, чтобы с войском напал на лангобардов и изгнал их из Италии. Тот без промедления неожиданно вошел в Италию с несметным множеством франков. Лангобарды же, не помышляя об открытом сражении, укрылись за укреплениями своих городов и при посредничестве послов, дав подарки, заключили с Хильдебертом мир. Узнав, что тот возвращается в Галлию, император Маврикий из-за того, что Хильдеберт заключил с лангобардами мир, стал требовать назад солиды, которые дал ему, чтобы изгнал лангобардов. А тот, надеясь на могущество своих сил, на это даже не пожелал давать ответа.

Глава 37. О преследовании католиков в Испании.

В те дни[519] в Испании было ужасное преследование католиков, которое было начато матерью Брунгильды Госвинтой[520] по следующей некоей причине. Герменегильд, сын короля Леовигильда, имел женой сестру Хильдеберта. Этот, стало быть, Герменегильд проповедями Леандра[521], Гиспальского епископа, и увещеваниями своей жены был обращен из арианской ереси, которой был поражен его отец, в Католическую веру. Госвинта между тем всеми силами пыталась уговорить свою невестку Ингунду, чтобы та погубила мужа каким-либо способом. Когда не сумела добиться этого, убеждает короля приказать сыну, чтобы поселился с женой в другом городе, говоря, что ее оскорбляет то, что они другой веры. Когда и этой несправедливостью Герменегильд не смог быть склонен к отрицанию таинств истинной веры, нечестивый отец взял его под стражу, а затем в самый день святой Пасхи казнил[522], зарубив топором. Ингунда же, бежав из Испании после смерти мужа и мученика, когда стремилась на родную землю Галлии, попала в руки солдат, которые охраняли со стороны готов границу Испании. Захваченная вместе с маленьким сыном, была отвезена на Сицилию, где закончила свои дни. Сын же был направлен в Константинополь к императору Маврикию. Хильдеберт, узнав о пленении сестры и выяснив, что было совершено против нее, направил войска в Испанию и дал готам сражение. Нанеся им огромный урон, вернулся оттуда победителем.

Август Маврикий, вновь отправив послов к Хильдеберту, просил, чтобы направил войска против лангобардов. Хильдеберт, думая, что его родная сестра все еще находится в Константинополе, дал согласие послам Маврикия и, чтобы суметь вызволить свою сестру, вновь направил войска франков в Италию против лангобардов. Но пока лангобарды готовили войска и собирались выступить навстречу неприятелям, франки и алеманны, имея между собой разногласия, вернулись на родину, не добившись какой-либо выгоды.

Глава 38. О Римских понтификах Иоанне[523], Бенедикте[524] и Пелагии[525]. О бегстве Муммола в Авиньон. О переходе Хильдеберта на сторону Хильперика. О Лупе, герцоге Кампании. О походе Хильперика на Петрокорий. О гибели Бладаста и о святости затворника Госпиция. О кончине блаженного Мартина Галисийского и о комете и небесном знамении.

Римскую же Церковь после Иоанна принял[526] для управления Бенедикт. После него был поставлен Пелагий без утверждения принцепсом из-за того, что Рим осаждали лангобарды и никто не мог выйти из Рима.

Патриций Муммол отложившись от короля Гунтрамна, укрылся[527] в крепости Авиньоне, где собирался защищаться оружием против преследовавших его, находясь под защитой его укреплений.

Также и Хильдеберт, нарушив мир с Гунтрамном, присоединился к Хильперику, когда Хильперик пообещал сделать его наследником, так как был бездетным. В этом обещании оказался лживым, как имел обыкновение быть таким и в остальном.

Луп[528], герцог Кампании, обращенный в бегство Урсионом и Бертефредом, когда вот-вот уже должен был быть либо схвачен, либо убит вместе со своим войском, при заступничестве за него Брунгильды был избавлен от нависшей опасности. Однако его имение вышеупомянутые герцоги предали разграблению.

Хильперик направил герцога Дезидерия[529] с собранным войском для захвата городов Аквитании Петрокория и Ажена. Тот, изгнав герцога Рагновальда, занял упомянутые города, лишив всего имущества жену Рагновальда.

Герцог Бладаст погиб в Васконии с большей частью своего войска.

В это время в городе Ницце жил некий затворник, раб Божий, по имени Госпиций[530]. Окованный поверх голого тела железными веригами, сверху прикрывался власяницей. На каждый день питался одним хлебом и несколькими финиками, в Четыредесятницу же – кореньями тех трав, которые росли в ските. Через него, пребывавшего на земле лишь телесно, Господь посчитал достойным явить многие чудеса и знамения для хвалы и славы Имени Своего.

В это время отошел к Господу блаженный Мартин Галисийский[531]. Он, будучи родом из Паннонии, проходя на востоке по святым местам, в совершенстве постиг там грамоту и, возвращаясь через Галисию, был рукоположен в епископы в базилике, которая первой была освящена у испанцев во славу святого Мартина. В этом сане пробыл тридцать лет.

В седьмой год правления короля Хильдеберта, который был двадцать первым годом правления Хильперика и Гунтрамна[532], в день святой Пасхи была видна звезда комета.

В городе Свессионе было видно, как горело небо. В паге Паризиев кровь, пролившаяся из тучи, окропила одежду многих людей. В этот год народ франков изнуряли различные болезни и большая смертность.

Глава 39. О кончине герцога Хродина и его благочестии.

Тогда же скончался герцог Хродин, истинный податель милостыни, исполненный добродетели, со всеми обходившийся по справедливости, любивший убогих. Когда в один из дней он собирался похоронить покойника, приказал своим рабам открыть некую могилу, чтобы положить туда скончавшегося. Когда те без промедления исполнили это, нашли огромный по весу клад и немалое количество солидов. Подняв это из земли, представили перед взором своего господина. Тот же, понимая, что это дар небесный, раздав все нищим, вернул, удвоив доверенный себе талант, через руки нуждающихся Тому, от Кого получил. На небе же в тот год были видны многие знамения и чудеса.

Глава 40. О впадении Хильперика в савеллианскую ересь и его раскаянии.

В это же время[533] Хильперик, задумав распространить савеллианскую ересь, написал епископам Галлии, чтобы, отвергнув Троицу, признали бы только единого Бога, утверждая, что Отец – то же, что и Сын, и Святой Дух, а Сын – то же, что и Святой Дух, Который есть Отец, и что не может быть никоим образом какого-либо разделения лиц в Боге. Когда пытался убедить в этом, признавая, однако, что в этом его утверждении ему противоречат Иларий и Августин[534], Григория Туронского, который тогда превосходил авторитетом остальных епископов, блаженный предстоятель говорит ему: «Стоит опасаться, мой господин король, чтобы не разгневался на тебя и Тот, Чьими слугами были те, которые, как ты сам согласился, отвергают это суеверие». Когда король после этого надменно ответил, что об этом надо спросить более мудрых, чем Григорий, священник сказал, что не является мудрым всякий, кто считает по вере своей иначе, чем он сам. Также король убеждал пришедшего во дворец Сальвия[535], епископа Альбийского, быть согласным с ним, прочитав к его вниманию небольшое сочинение, в котором изложил упомянутую ересь, которую блаженный епископ настолько решительно отверг, что грозился сжечь ее, разорвав на части, если бы она случайно попала к нему в руки. Наконец король, поняв, что все не согласны с ним, сам отступился от этого намерения.

Также добавил он к нашим буквам греческую ω, то есть омегу, и три другие, чье написание, придуманное им самим, с их собственным звучанием мы подписали здесь: χ ch, θ th, φ ph.

Направив письма в подвластные города, приказал, чтобы дети были обучены им и чтобы были переписаны книги, зачищенные пемзой[536].

Глава 41. О святых Агриколе[537] и Далматии[538].

В это время покинули сей мир Агрикола Кабиллонский и Далматий Рутенский, мужи выдающейся святости и наилучшим образом исполнявшие епископские обязанности. Из них Агрикола, который также упоминается в житии блаженного Германа, пресула Паризийского, церковь своего города укрепил колоннами, облицевал разноцветным мрамором, украсил мозаикой. Далматий же часто перестраивал свою, стремясь улучшить, и оставил незаконченной.

Глава 42. Об изгнании из-за тирании графа Левдаста.

В это же время был изгнан из графства Левдаст, граф Туронский, за то, что беззаконно притеснял народ и причинял обиды епископу Григорию, хотя часто давал ему обещания ничем не навредить. Когда его сменил Евномий, Левдаст, движимый ненавистью к епископу из-за того, что, как он считал, все это произошло с ним из-за его козней, направился к королю, обвиняя Григория в том, что тот замыслил город Туроны сдать королю Гунтрамну и говорил много плохого о королеве, утверждая, что она в связи с Бертрамном, Бурдигальским епископом. Сообщником же имел клирика Рикульфа, который плел против учителя много козней. И вот король из-за того, что было сказано о королеве, приказал собрать собор. Когда в поместьи Бреннаке[539] собрались епископы и когда Бертрамн пожаловался, что его несправедливо обвинили, Григорий по решению братьев трижды поклялся, что никогда не говорил этого. И хотя знали, что это противоречит канонам, однако было выполнено, чтобы удовлетворить короля. Из-за этого епископы, придя к королю, сказали ему: «Брат и соепископ наш Григорий клятвами доказал, что невиновен. Что теперь, как считаешь, стоит сделать с тобой и с тем, кто возвел клевету на нашего брата епископа Бертрамна, кроме как отлучить вас от Церкви?» Король им ответил, что сам он этого не говорил, а пересказал показания Левдаста. Когда стали искать Левдаста и не нашли его – ибо сам, боясь за себя, избегал присутствия, – предстоятели отлучили его от Церкви и написали отсутствующим, чтобы не имели с ним никакого общения. В это время все присутствовавшие были изумлены удивительному терпению короля. Ибо, хотя всем было рассказано о таком проступке королевы, который позорил и самого короля, не был он настолько потрясен душой, чтобы кого-то несправедливо притеснять. Однако в иных случаях он не имел обыкновения так поступать. Одного лишь Левдаста приказал изгнать отовсюду из своего королевства за то, что лжесвидетельствовал против епископа. Тогда Левдаст перенес из города Туроны на землю Битуригов[540] все свое имущество, которое ему было уступлено как благодеяние короля. И долго скитаясь туда-сюда, наконец по прошествии многого времени был примирен с Церковью и помилован королем. Хотя епископ Григорий советовал ему остерегаться натуры королевы, настроенной против него, Левдаст, пренебрегая советом, кинулся ей в ноги, когда она молилась в некоей церкви. Отвергнутый ею, когда вышел из оратория и хотел купить некоторые товары, чтобы подарками примириться с королевой, был окружен ее рабами. Поразив одного из них мечом, остальными был обращен в бегство и на мосту города Паризии сломал себе ногу, попавшую между бревен. Забранный оттуда и помещенный по приказу короля для лечения в одном поместьи, закончил свою несчастную жизнь тем, что ему была сломана между двумя брусьями шея посланными королевой людьми.

Таков был конец того, кто для того, чтобы обвинить своего епископа, многих заключил в кандалы, некоторых даже подверг бичеванию. Был также порочен не только одними преступлениями. Ибо, происходя из казенных рабов, сначала был направлен на королевскую кухню. Но так как страдал гнойным заболеванием глаз, был отправлен оттуда в пекарню, где, пока притворялся, что ему нравится иметь дело с тестом, бросился из рабства в бега. Поскольку, будучи неоднократно пойманным, продолжал побеги, был заклеймен отрезанием уха. Не в состоянии скрывать эту обиду, ушел к жене короля Хариберта. Став с помощью лести приближенным к ней, был поставлен пастухом лошадей. Добившись, помимо прочих охранников, звания графа, получил от Хариберта после смерти королевы Туронское графство. Откуда с позором, о чем мы уже сказали, был изгнан.

Клирик же Рикульф, который не усомнился быть лжесвидетелем против своего предстоятеля, вытерпел такое бичевание, которому подвергся по приказу короля, что если бы даже был из меди, все же доставил бы свидетелям удивительное зрелище, терпя такие истязания. Но все же при вмешательстве блаженного Григория был избавлен от смертной казни. Во время истязаний и бичеваний признался, что измышлял такое о королеве для того, чтобы, когда та будет изгнана из королевства, стал властвовать, приняв власть от отца, Хлодвиг, который единственным из сыновей Хильперика оставался в живых. А этот Хлодвиг, рожденный от другой жены Хильперика, после смерти сыновей короля, которые были рождены от Фредегунды, был принужден отцом, подстрекаемым Фредегундой, оставаться в поместьи Бреннаке, чтобы погиб от той же, что и братья, болезни. Ибо тогда в этом поселении свирепствовала эпидемия дизентерии. Но тот, когда избежал опасности смерти, явно видя коварство мачехи и относясь к ней с презрением, всем говорил, что он остался единственным наследником королевской власти. Были, однако, те, которые, сочиняя доносы против него, передавали ей не только то, что он обидного говорил о королеве, но и некоторые ложные измышления, утверждая, что ее сыновья погибли из-за колдовства матери некоей женщины легкого поведения, которая имела обыкновение спать с Хлодвигом. Королева, когда услышала это, воспылав гневом, приказала девушку подвергнуть бичеванию и посадить на кол перед покоями Хлодвига. Ее же мать, истерзанную бичами, принудила признаться, что все сказанное – правда. Когда королева попросила короля об отмщении, король, отправляясь на охоту, повелел связать сына, которому было приказано прибыть, и отправил его к королеве. Та его поместила под стражу, выведывая истину и выясняя, кто из знати являлся его сторонником. Однако тот, не сознавшись ни в каком преступлении, оговорил своих друзей и близких. Через два дня она поручила переправить его через Матрону в поместье, называемое Ноцетом[541], и там под стражей убить ножом, а короля убедить через подосланных людей, что сам покончил с собой и что нож до сих пор остается в ране. Король, услышав это, нисколько не опечалясь смертью сына, поручил его там же похоронить. Мать Хлодвига была жестоко убита, сестра, обесчещенная рабами королевы, – заточена в монастырь. Женщина[542], которая свидетельствовала против него, была приговорена к сожжению живьем. Хотя и тщетно кричала, что сказала ложь, была заживо сожжена, привязанная к столбу. Казначей Хлодвига, приведенный из Битуригов коннетаблем Хуппой и связанным направленный к королеве, по просьбе за него блаженного Григория, епископа Туронов, был самой ей освобожден от пут и наказания.

Глава 43. О зрелищах Хильперика. О видении Сальвия и о том, что за ним последовало.

В это время Хильперик, приказав построить в Свессионе и Паризиях ристалища, устроил для народа зрелища. После же упомянутого собора[543], когда блаженный Григорий, собираясь возвращаться домой, по дружески беседовал в атриуме королевского дворца со святым Сальвием, Божий человек Сальвий говорит ему: «Видишь, о брат, над крышей королевского дворца то, что замечаю я?» Когда тот ему ответил, что не видит ничего другого, кроме черепицы, которую король приказал настелить накануне, и попросил рассказать ему, если заметил что-либо иное, чем он сам – ибо считал, что тот по своему обыкновению шутит, – тот вновь говорит ему: «Вижу меч гнева Божьего, нависающий над этим домом». И не напрасно пророчил это. Ибо по прошествии двадцати дней умерли два сына короля, о которых расскажем немного позднее. Также и сам архипресул Григорий в одну из ночей, лежа в постели после ночного богослужения, узрел ангела Божьего, летящего над церковью и возглашающего громким голосом: «Увы! Увы! Поразил Бог Хильперика и всех сыновей его. Не будет из тех, которые сейчас живы, наследника власти его». Ибо тогда все еще были живы четверо из сыновей его.

В это время собор[544], собранный в Лугдуне, сделал порицание многим из епископов, нерадиво ведущих себя.

Глава 44. О благословении, которое отверг иудей, а Хильперик получил, и о кончине затворника Епархия.

Между тем[545] Хильперик, находясь в поместьи, называемом Новигентом[546], когда собрался отправляться в Паризии, попросил упомянутого предстоятеля Григория, чтобы возложил руки[547] на некоего приближенного к себе иудея, именем Приск. Но когда иудей стал сопротивляться и говорить, что не верует, кроме того, стал умалять нашу веру, блаженный епископ в успешно проведенном споре опроверг его доводы. Король ему говорит: «Поскольку, о святой священник, неверный отверг благословение, пусть тогда и оно не будет дано ему. Я же тебе говорю словами Иакова, которыми тот обратился к ангелу, боровшемуся с ним: «Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня[548]». Тогда епископ, благословив короля и отобедав вместе с ним, вернулся домой.

В это время в Энголизме скончался Епархий-затворник[549], муж величайшей святости, который вернул к жизни человека, повешенного на виселице за воровство.

Глава 45. О Теодоре[550], епископе Массилии[551] и Лупе, горожанине Туронов. О затмении луны и о предвещающем недоброе истечении крови, также и о других знамениях.

В эти самые дни[552] епископ Массилии Теодор был незаконно задержан Динамием, правителем провинции, и подвергнут оскорблениям. Когда был освобожден и стремился оттуда к королю Хильдеберту, вновь был захвачен королем Гунтрамном. Его клирики, питавшие к нему ненависть, узнав про это, захватили церковное имущество, разграбили кладовые, выдвинули против самого епископа ложные обвинения. Тогда король Хильдеберт послал людей к своему дяде, королю Гунтрамну, поручив передать, чтобы вернул часть Массилии, которую дал ему после смерти своего отца, и чтобы знал, что в противном случае из-за этого потеряет большее. Когда Гунтрамн не согласился с этими условиями, более того, приказал в своем королевстве охранять дороги, чтобы никто из людей, верных своему племяннику, не шел в Массилию, Хильдеберт направил в упомянутый город Гундульфа, мужа сенаторского рода, своего доместика, поставив его герцогом. Тот, направляясь туда через город Туроны, был встречен блаженным Григорием – ибо был дядей его матери – и в течение пяти дней находил радушный прием у него. Получив все необходимое в дороге, отправился в дальнейший путь. Когда Динамием[553] и клириками ему самому было отказано во входе в город, епископу же Теодору, который уже был освобожден из-под стражи и присоединился к нему, – во входе в церковь, они в конце концов убедили Динамия выйти для переговоров с ними в церкви блаженного Стефана, которая была вблизи городской стены. Когда тот прибыл туда, был сам один пропущен привратниками, а остальные, сопровождавшие его, были отстранены. Гундульф[554] и предстоятель стали сильно бранить его, выведя в ризницу. Когда те, кто пришли с ним и выражали недовольство тем, что не были приняты, были обращены в бегство, Гундульф приказал схватить старших и привести их к городу, чтобы открыли перед ним ворота. Между тем Динамий, поняв, что схвачен и удерживается, кинулся к ним в ноги, обещая открыть ворота и впредь сохранять верность королю и епископу. Когда его отпустили, поверив ему, он впустил в город к радости всего народы герцога и епископа. Клирики же, которые по его наущению дурно поступили со своим пастором, когда пришли к его дому[555], были принуждены назвать поручителей, обещая прибыть к королю Хильдеберту. Между тем Гундульф, приняв Массилию и восстановив в своих правах епископа, вернулся к королю. Динамий же, не считаясь с обещаниями, которые дал предстоятелю, послал людей к Гунтрамну, чтобы те передали, что он хочет сдать город, но этому мешает Теодор, и что горожане Теодору не будут подчиняться никоим образом, если священник не будет изгнан куда-либо. Король, выведенный из себя этими словами, приказал, связав, доставить священника к себе. Но когда предстоятель, боясь за себя, старался не выходить из города, случилась необходимость освятить в пригороде базилику. И вот, когда направлялся туда, его недруги, неожиданно выскочив из засады, избив, обратили в бегство клириков и остальную прислугу, а самого епископа, стащив с собственной лошади и посадив на простую повозку, доставили к королю. Когда он прибыл в город Аквы Секстиевы[556], епископ Пиенций предоставил ему клириков и прочее, необходимое в дороге. Король же, проведя расследование и найдя, что он невиновен, почтил его многими дарами и позволил вернуться в собственный приход. Встреченный народом с радостью, обнаружил, что свое имущество и имущество церкви захвачено клириками. Из-за этих событий распался союз между Гунтрамном и Хильдебертом и возник большой раздор.

Пока короли таким образом пребывали в несогласии друг с другом, Луп, некий туронский горожанин, когда у него умерла жена, решил стать клириком. Его брат Амброзий стал препятствовать ему осуществить это, обещая подыскать жену, достойную его родовитости. Когда усердно занимался этим, оба были убиты прелюбодеем, который занимался развратом с женой Амброзия. Пока один другого стремился отвратить от Бога и предать соблазнам мирской жизни, погубил и себя, и его.

В этот год[557] было затмение луны и в Туронах из преломленного хлеба вытекла настоящая кровь. В паге Сильванекта[558] дом некоего человека, когда он встал утром, оказался внутри забрызганным кровью. Городская стена Свессиона рухнула по воле свыше. В Андекавах случилось землетрясение. Волки, войдя в пределы городских стен города Бурдигалы, растерзали собак. Также было видно, как огонь, пробежал по небу.

Глава 46. Об упрямстве иудея Приска и его гибели.

В это время[559] король Хильперик, когда повелел крестить многих иудеев и сам их принял из святой купели, никак не мог увещеваниями склонить к вере своего приближенного Приска (о ком мы упоминали выше). Приказав из-за этого взять его под стражу, с помощью подарков был упрошен им, чтобы ему было дано время на то, чтобы женить своего сына на еврейке из Массилии и лишь тогда исполнить приказание. Но тот, кто отказался исповедовать Христа, некоторое время спустя сошел в ад, ибо, когда между ним и неким обращенным иудеем Патиром возник скандал, погиб, пронзенный его мечом.

Глава 47. О мести Хильперика Гунтрамну за убийство стражи на мосту в городе Паризии.

Упомянутый государь расположил стражников на мосту города Паризии[560], чтобы воспрепятствовать проникновению злоумышленников из королевства своего брата Гунтрамна. Асклепий, некогда исполнявший обязанности герцога, в одну из ночей перебил их всех, также опустошив земли, прилегающие к мосту. Хильперик решил из-за этого с войском напасть на брата. Прислушавшись к советам добрых людей, воздержался от этого, послав послов к брату с требованием возместить причиненный себе ущерб. Тот, уважая справедливость, незамедлительно исполнил эти требования. Однако Хильперик, не удовлетворившись этим, отобрал у брата некоторые города и поставил в них новых графов, повелев, чтобы налоги с них поступали в его казну.

Глава 48. О пойманных посыльных епископа Хартерия и о рождении Теодориха.

В это время Ноннихием, Лемовикским графом, были задержаны два человека, несшие письма от Хартерия, предстоятеля Петрокория, в которых, помимо прочих содержавшихся в них бранных слов о Хильперике, можно было также прочитать, как епископ сетовал на то, что, будучи изгнанным из рая, сошел в ад, давая тем самым понять, что из-под власти Гунтрамна попал во власть Хильперика. После того как письма вместе с посыльными были отправлены к королю, было приказано доставить епископа, чтобы дал этому объяснение. Но так как уличить его было непросто, ему было дозволено вернуться домой без наказания.

Наконец, после смерти сыновей у Хильперика родился сын, которого на следующий год король распорядился крестить в Паризиях в праздник Пасхи и нарек Теодорихом.

Глава 49. О фециальном посольстве Хильдеберта к Хильперику.

После этого[561] Хильдеберт послал к Хильперику, своему дяде, Эгидия, Ремского архиепископа, с другими знатными людьми для того, чтобы утвердить союз, который заключили ранее. Из них Эгидий следующим образом изложил цель посольства: «Твой знаменитый племянник просит тебя, о славный король, чтобы тобой был во всех отношениях гарантирован мир, который он заключил с тобой, ибо не может пользоваться благорасположением твоего брата, потому что тот незаконно удерживает его часть Массилии и не желает ему выдавать его беглых. Поэтому если, объединив ваши силы, выступите в войне против него, можно будет легко покарать его за причиненные беззакония». На это король ответил: «Вина моего брата настолько очевидна, что ее сложно утаивать. Ибо если мой любезнейший племянник припомнит свои обиды, помимо всего прочего вспомнит, что его отец погиб из-за коварства Гунтрамна. Поэтому и я, потеряв брата, которого горячо любил бы, если бы сейчас он был жив, обещаю, что буду содействовать племяннику в мести за убийство отца». После того как король вымолвил это, выдачей заложников были даны гарантии союза. Хильперик без промедления приказал двинуть войско из своего королевства, чтобы, взяв в осаду города, подвластные брату, опустошить окружающие земли. Тогда герцог Хильперика Берульф подошел с туронцами и андекавцами к Битуригам с одной стороны, с другой стороны – Дезидерий и Бладаст с очень большим количеством людей. Король дал им указание, чтобы, захватив город, привели к присяге верности своему имени. Но битуригцы дали сражение герцогу Дезидерию, выставив против него у крепости Медиолана, которая сейчас называется Магдуном, пятьдесят тысяч вооруженных воинов. Остальные герцоги окружили город осадой. Хильперик же, хотя войско Хильдеберта еще не подошло, имея, однако, при себе некоторых из его герцогов, проведя через Паризии все свои войска, все опустошая, подошел к Мелодуну. Гунтрамн решительно выступил ему навстречу, на одного лишь Бога возложив свои надежды. И поздним вечером напав на отряд врагов, отделившийся из-за страсти к наживе от остальных, полностью уничтожил его. Утром при посредничестве послов брат примирился с братом и оба пообещали загладить причиненный ущерб. Хильперик же, когда призывал воинов воздерживаться от краж и грабежей, а они, однако, не подчинялись, ударил мечом Ротомагского графа. И так сдержав остальных, отвел их домой, сначала вернув захваченную добычу и освободив пленных. А у тех, которые осаждали Битуриги, когда было получено указание отойти оттуда и когда возвращались домой, руки грабили все, что видели очи.

Глава 50. О смуте среди простонародья против епископа Эгидия.

Между тем, пока Хильдеберт все, которые собрал, свои воинские отряды держал в одном месте, неожиданно в ближайшую ночь среди простонародья поднялся ропот против герцогов и епископа Эгидия. В народе говорили: «Да будут удалены из окружения короля те, которые торгуются между собой о его королевстве, которые подчиняют чужой власти его города». С наступлением утра, говоря это, вооруженные люди спешат к шатру короля, чтобы убить епископа Эгидия. Проведав это, священник, сев на коня, с немногими поспешно обращается в бегство. Страх ему в бегстве придал такие быстрые крылья[562], что не стал поднимать соскочивший с ноги сапог. Однако в помощь ему было то обстоятельство, что противники для преследования не имели лошадей наготове. Пока они медлили с преследованием, сам он укрылся в городе Ремах.

После этого[563] Гунтрамн возвратил своему племяннику часть Массилии, которую удерживал вопреки его воле.

Хильперик же, тяжело скорбя о смерти сына (который у него родился, как мы сказали выше), отложил на будущее время свадьбу своей дочери, которую тогда обещал через послов королю Испании. Из-за этого, отправив гонцов, вызвал обратно посла, который возвращался в Испанию и объявил ему: «Сильно опечаленный смертью сына, не имею возможности праздновать свадьбу в назначенное мною время». Но так как посол стоял на своем, решил направить туда дочь, которую породил от Аудоверы и которую отдал Богу в Пиктавийский[564] монастырь. Но этому воспрепятствовала блаженная Радегунда.

Глава 51. О Муммоле, обвиненном в магии и колдовстве.

Пока происходили эти события, до королевы Фредегунды дошел донос от некоторых людей, утверждавших, что мальчик, который тогда умер, ушел из жизни из-за колдовства и наговоров некоторых ничтожных женщин, подговоренных ее префектом Муммолом, который уже давно был ненавистен королеве. Услышав о нем такое, королева приказывает схватить распутниц для пыток. Они признаются, что погубили наговорами многих безвинных и что предали смерти ее сына ради благополучия Муммола. Тогда королева одних из них предала огню, других – колесовала. На Муммола же пожаловалась королю. Король, приказав привести его, закованного в кандалы, и подвесить со связанными за спиной руками, выведывал, что тот знает из колдовства. Тот, говоря, что ему ничего не известно о смерти сына короля, сознался лишь в том, что получил различные настои и заговоры от упомянутых женщин, чтобы быть в милости у короля и королевы. Наконец, когда его спустили, передал королю, что ничуть не чувствует боли. Король, утверждая, что Муммол – колдун, приказал его жесточайшим образом бичевать кнутами и казнить мечом. За его жизнь, хотя и с болью в душе, вступилась королева. Он, однако, скончался некоторое время спустя от мук, причиненных самими пытками. Королева же, собрав вещи мальчика, всю одежду сожгла в огне, а золото, переплавив в печи, зарыла в землю, чтобы не было ничего, что напоминало бы ей о сыне.

Глава 52. О похоти некоего клирика и его ужасной неблагодарности.

Между тем епископ Лексовия Этерий выкупил за двадцать золотых некоего клирика, приговоренного к смерти из-за некоей девушки, которую тот совратил. И поскольку он утверждал, что обучен грамоте, вверил ему школу. Но так как родители детей, которых обучал, часто приглашали его на трапезу, возжелал мать одного из них. Когда она честно рассказала об этом своему мужу, и он требовал клирика для наказания, тот был освобожден епископом и опять восстановлен в прежнем положении. И вот, когда в один из дней епископ вышел к земледельцам, чтобы исполнить свои обязанности, этот несчастный, забыв о стольких благодеяниях, следовал с топором позади него. Священник, обернувшись и увидев его, говорит: «Зачем следуешь за мной с такой секирой?» Тогда тот, пав к его ногам, стал просить прощения, говоря: «Помилуй, святой отец, преступника, сознающегося в злодеянии. Подстрекаемый архидиаконом к совершению такого злодеяния, когда трижды поднимал руки, чтобы ударить тебя, неожиданно находило на меня помрачение и начиналась сильная дрожь. А когда опускал руки, тотчас же возвращались прежние и зрение, и бодрость». Когда предстоятель услышал это, отблагодарив Бога, повелел клирику молчать об этом, а сам вернулся домой. Однако архидиакон, поняв, что с помощью других не может навредить епископу, сам возвел клевету на него, утверждая, что видел, как из спальни епископа выходила женщина. Тотчас же ворвавшись вместе с уже упомянутым клириком, приказывает связать епископа. Схвачен был епископ руками того, с чьих запястий не раз снимал кандалы, и заключен под стражу тем, кого не раз выводил из грязного застенка. Между тем епископ, видя, что нет ему поддержки со стороны людей, молитвами просит Божественной помощи. И вот, когда по Божьей воле пали узы, а охранники заснули, бежав из-под стражи, епископ перешел к королю Гунтрамну. В конце концов, противники, узнав о случившемся, внушили королю Хильперику, что епископ изменил королевству. Однако народ, горюя о пастыре, направил к королю представителей, чтобы попросить о его возвращении. Поэтому Хильперик послал людей к брату, чтобы тот отпустил епископа в его город, говоря, что не находит за ним никакой вины. Гунтрамн же, дав епископу много денег, отпустил его домой, дав предстоятелям своего королевства письма, чтобы оказывали тому почести, одаряя его. Он, совершая путь, получил от своих сторонников столько даров, что едва сумел их ввезти в свой город.

Глава 53. О рождении у Хильперика сына Хлотаря[565], возвращении Муммолом части Массилии и страхах Хильперика.

В эти дни у Хильперика вновь родился сын, именем Хлотарь. По этому случаю Хильперик приказал в своем королевстве отворить все тюрьмы и освободить осужденных за различные преступления. Однако этот же король, опираясь на силу, вошел в город Паризии вопреки договору (тому, разумеется, что не войдет туда когда-либо по праву правителя), который заключил с франками. Из-за этого справедливо потерял ту часть этого города, которая, как представлялось, причиталась ему[566].

Муммол вернул часть Массилии, захваченную им, которая относилась к Гунтрамну и Хильдеберту.

Хильперик, опасаясь, что Гунтрамн и Хильдеберт плетут заговор против него, поместив казну и расположив всю свою охрану в Камараке[567], много маневрировал войсками и, словно собираясь вступить в сражение, находился в лагерях.

Глава 54. О епископе Рутенов Иннокентии и епископе Битуригов Сульпиции. Также о не вовремя распустившихся розах и деревьях, дважды принесших плоды.

Когда умер епископ Рутенов Феодосий, по решению королевы Брунгильды ему наследовал граф Габалитанский Иннокентий. Когда же скончался пресул Битуригов Ремигий, королем Гунтрамном ему на смену был поставлен Сульпиций. При этом упомянутый государь объявил многим, домогавшимся епископства: «Не в обычаях нашей кротости продавать за деньги приходы Христовы, дабы не казались мы достойными осуждения, а вы – подобными магу Симону». Такие вот достопамятные слова произнес король.

В этом году в месяце январе появились розы. И те деревья, которые в месяце июле принесли плоды, вновь принесли другие плоды в месяце сентябре.

Глава 55. О сватовстве через послов дочери короля Хильперика.

В Календы упомянутого месяца сентября король Хильперик просватал через послов свою дочь королю Испании следующим образом. Прибыв в Паризии, оторвал от родственников многих из казенных людей и насильно понуждал их отправиться вместе с дочерью в Испанию. Некоторые из них, чтобы не быть разлученными с родней, удавились петлей. Многие же, принужденные силой идти туда, составили завещания, словно в скором времени им предстояло расстаться с жизнью. И такое тогда было рыдание среди жителей Паризиев, какое когда-то было у египтян, когда были умерщвлены их первенцы[568]. Из послов же Хильдеберта, которых тот направил к Хильперику, прося, чтобы не передавал дочери ничего из имущества городов, которые присвоил себе, или из манципия[569], один, как говорят, был тайно умерщвлен. Было подозрение, что Хильперик являлся организатором его убийства. Однако, передав племяннику через остальных послов, что ничего не возьмет из запретного, щедро дал дочери многое из своего имущества. Также и королева принесла столько даров из золота, серебра и различных одежд, что король посчитал, что самого его оставили в бедности. Королева, заметив, что король смущен из-за этого, так обратилась к стоящим вокруг франкам, чтобы слышал Хильперик: «Пусть никто из нас не думает, что эти украшения – из королевской казны. Ибо некоторые мне дал сам государь как свадебный подарок, некотоые приобрела собственными усилиями, другие мне пожаловала ваша щедрость». Приняв эти оправдания, король успокоился. Самые знатные из франков также одарили дочь короля прекрасными подарками. Наконец, собралось такое изобилие богатств, что впереди нее ехали шесть нагруженных ими повозок. Когда она отбывала из города Паризиев и после поцелуев и слез родителей ехала на повозке, сломалась ось колеса, и она опрокинулась наземь при самом въезде в городские ворота. Поскольку многие желали ей неудач, народ воспринял это как знамение. И вот, когда на восьмой миле от города разбили палатки, пятьдесят мужчин, забрав сто лошадей с их золотыми уздечками, сбежали к королю Хильдеберту. Из-за этого Хильперик, боясь, что племянник или брат устроят дочери какие-нибудь западни, направил для ее охраны четыре тысячи вооруженных солдат, которыми командовали герцоги Бобон и Вальдон. Также дал указание, чтобы все необходимое им в пути было предоставлено из имущества бедняков, чтобы поступления в казну не уменьшились в какой-либо мере. Итак, дочь короля Хильперика отправилась в Испанию с многочисленным сопровождением, с множеством приближенных обоего пола. Те же, кто ее сопровождали, все, где проходили, оставляли разоренным.

Глава 56. О хитрости и обольщениях Фредегунды и о кончине Хильперика и его нравах. Также о походе аврелианцев и блезцев против кастродунцев.

Была, однако, упомянутая Фредегунда замечательной красоты, проницательная умом, в коварстве – за исключением Брунгильды – не знающая себе равных. Подчинив своим желаниям Хильперика, настолько страстью к себе завладела его умом, что тот, не в состоянии одолеть ее женские прихоти, как дешевый раб подчинялся ее женским капризам. И вот, любя ее горячей любовью, в один из дней вышел из королевских покоев в конюшню, собираясь отправиться на охоту. Королева, полагая, что король уже уехал, в дальней спальне готовила к мытью свою голову. Король же, вновь вернувшись в покои, вошел в спальню позади нее, и шутя ударил ее, склонившуюся над скамьей, тростью по заду. Та, думая, что это сделал Ландерих, который тогда был графом и майордомом королевского дворца и привык заниматься с королевой развратом, говорит: «Зачем, Ландерих, вытворяешь такое!» Тотчас король, сделавшись словно безумным, когда услышал это, теряясь в подозрениях, вне себя от возмущения, выбежал в растерянности, стремясь уйти прочь от соприкосновения с отвратительным развратом, не находя себе в смятении места во дворце. Поэтому отправляется в чащу леса, чтобы занятием охотой развеять ярость, вспыхнувшую в его душе. Королева же, поняв, что король с негодованием воспринял ее слова и что ее благополучию угрожает опасность, если будет ожидать его возвращения, отбрасывает страх и начинает действовать со всей женской решимостью. И послав людей, приказала позвать Ландериха, ему же сказала: «Сейчас дело касается твоей жизни, Ландерих. В скором времени надо будет думать тебе больше о погребении, чем о постели, если не предпримешь меры предосторожности». Рассказала ему все, что произошло и все, что было сказано. Узнав все это, Ландерих стал взвешивать свои проступки и тревожиться в мучительном осознании того, что ему некуда бежать, что неоткуда ждать помощи, чтобы ускользнуть, что он отовсюду окружен, словно тенетами, и удерживается, будучи схваченным. И вот, глубоко застонав, говорит: «Горе тому дню, в который пришел я к такой скорби сердца моего! Терзаюсь, несчастный, душой, и не знаю, что мне делать и куда податься». Ему Фредегунда говорит: «Послушай мою краткую речь, чтобы ты знал, как я желала бы устроить наше будущее, и что тебе предпринять. Когда король по своему обыкновению возвратится с охоты, темной ночью надо послать убийц, которые, презрев свою жизнь за обещанную награду, нанесут ему смертельную рану. После этого мы будем властвовать с сыном Хлотарем, избавившись от опасности смерти». Ландерих одобряет совет, и когда Хильперик вернулся из леса, а те, которые пришли с ним, разошлись кто куда, те, которые были посланы, исполняют приказ: окружив, убивают его, спешивающегося с лошади, крича, что злоумышленники, посланные королем Австразии Хильдебертом, убили их господина и быстро скрылись в лесу. Услышав это, те, которые были поблизости, вскочив на лошади, попытались преследовать тех, кого не было видно. Когда никого не обнаружили, вернулись назад. Пришел, как только узнал, что король убит, епископ Сильванектский Маллульф, который уже третий день находился в шатре и не мог поговорить с королем из-за надменного самодовольства, которым кичился этот король. Забрав его тело и облачив в лучшую одежду, возложил в ладью, и, перевезя его от поместья Калы[570], где все произошло, в Паризии, похоронил в базилике святого Винсента[571], которую тот сам во время, когда аббатом был Скубилион, королевским указом сделал свободной от всех общественных обязанностей, куда бы ни направлялись монахи и откуда бы ни возвращались и чем бы ни занимались во всех областях его королевства. Также во время, когда аббатом был Дроктовей, пожаловал ей королевской грамотой два имения, расположенные в паге Кадурка[572], из которых одно называлось Ипиаком, другое же – Адиаком.

Был же Хильперик предан обжорству, чьим богом было брюхо. В его правление немногие клирики были произведены в епископы, поскольку он сам отдавал приходы неофитам[573]. Считая, что он сам в свои времена всех превосходит во всезнании, сочинил две книги, стремясь подражать Седулию[574], в которых многие стихи оказались сказонтными[575], ибо содержали краткие слоги вместо долгих, а долгие – вместо кратких.

Хотя он и сочинял небольшие произведения, даже гимны и мессы, которые нельзя было понять никоим образом, они исчезли из памяти людей вместе с самими упомянутыми выше книгами. Неохотно принимался за разбор тяжб бедняков, приходы и монастыри ненавидел, словно врагов, настолько, что часто, сидя во дворце, говорил находившимся рядом с ним: «Вот, наше достояние перешло к церквам, теперь правят одни епископы, одним им оказывается почет». Святителей Божьих превратил для себя в объект насмешек и пересудов. К чему, однако, так много рассказываем о его скудных нравах? Одним словом, никого никогда по-настоящему не любил, никем не был любим. Так и погиб, ненавидимый своими, нелюбимый чужими.

По смерти Хильперика аврелианцы[576], объединившись с блезцами[577], совершая поход против кастродунцев[578], в неожиданном нападении потеснили их. Забрав их движимое имущество, предали огню недвижимое. Но когда возвращались домой, карнутцы[579], заключив союз с кастродунцами, нанесли им похожий во всем удар возмездия, воздавая равным за равное. Так как вражда увеличивалась все больше, при вмешательстве графов обеих сторон был восстановлен мир.

Глава 57. О бегстве Фредегунды и казначеев Хильперика.

Между тем королева Фредегунда, потеряв мужа, бежала с ценностями, которые были у нее, в базилику города Паризиев, освященную во славу Святой Марии, и была принята епископом Рагнемодом. А казначеи короля Хильперика с ценностями, находившимися в поместье Кале и с золотым сосудом для богослужений, который этот король изготовил с большими расходами, сбежали к королю Хильдеберту. Королева же, пользуясь мудрым советом, направила посланцев к королю Гунтрамну, передавая, что хотела бы вместе с сыном, которого родила от его брата Хильперика, отдаться под его покровительство. Гунтрамн, получив достоверные свидетельства о гибели брата, спешно направился в Паризии. Фредегунда встретила его и приняла в городе. Хильдеберт, прибыв после него, поскольку горожанами ему не был предоставлен вход в город, послал людей к дяде, прося, чтобы надлежащим образом подтвердил то соглашение, которое они заключили ранее. Однако упомянутый государь, упрекнув послов в неверности и в том, что их дурными советами был нарушен союз, когда-то заключенный с племянником, ответил им, что не будет заключать с ними договор. Когда об этом сообщили Хильдеберту, он вновь послал людей к Гунтрамну, требуя, чтобы вернул ему то, что ему причитается из королевства Хариберта. Тот ответил, что это с большим правом причитается ему, так как является братом погибшего, и что не уступит никоим образом никому другому наследство брата. Вновь посылая других посланников, Хильдеберт просил, чтобы ему была выдана для наказания Фредегунда, так как она по злому умыслу извела его отца и дядю. Тот ответил, что готов в ближайшее время переговорить с племянником и обсудить этот и прочие вопросы, и отослал послов к тому, кем они были посланы,. Ибо втайне, как представлялось, покровительствовал Фредегунде. Когда часто приглашал ее на трапезу, в один из дней королева, встав во время пира из-за стола, была позвана королем, чтобы покушала еще. Но та, как это бывает у женщин, ответила, что ей надо удалиться из-за беременности. Король был удивлен, зная, что не прошло еще и четырех месяцев, как она родила.

Глава 58. О принятии власти сыном Хильперика Хлотарем при поддержке знати и о достойной похвалы речи Гунтрамна к народу.

Знатные люди Хильперика, из которых первым был Ансоальд, взяв, провезли сына Хильперика Хлотаря через города его королевства и приняли клятвы верности его титулу и титулу Гунтрамна. Гунтрамн же, освободив всех, кого несправедливо лишил свободы Хильперик, восстановил церкви в правах по завещаниям, которые были отняты у них им. Но, опасаясь коварства людей, среди которых находился, никогда никуда не отправлялся, если не был окружен вооруженной охраной. И вот в один из дней, когда в храме воцарилась тишина, обратился к окружавшему его народу со следующей речью: «Умоляю вас, присутствующие люди, храните мне верность более твердо, чем моим братьям, верность которым вы не сохранили, чтобы мог я в спокойствии воспитывать моих племянников и со справедливостью править вами, чтобы они не лишились воспитателя, а вы – правителя, если, не дай Бог, я буду убран раньше срока». Народ, восхищаясь, одобрил его слова и молил Господа о его здравии.

Глава 59. О задержании Ригунты и о завладении ее приданным.

Пока происходили эти события, дочь короля Хильперика Ригунта, которая, как мы уже рассказали, была отправлена в Испанию, прибыв в Толозу, совершила там задержку в пути. Но когда до слуха герцога города Дезидерия[580] дошла весть о смерти Хильперика, она оказалась в западне и, будучи лишенной всего имущества, нашла прибежище в базилике Святой Марии[581]. Дезидерий, назначив ей скудное содержание, опечатал ее имущество. Отдав его на хранение в некоем доме отважнейшим мужам, отбыл к Муммолу, находившемуся в Авиньоне.

Глава 60. О наказании Теодора Массилийского, который оказал поддержку самозваному брату Гунтрамна, и о знамениях этого года.

Епископ Массилии Теодор вновь подвергся преследованиям из-за того, что принял некоего Гундовальда, который ложно утверждал, что является братом Гунтрамна. О его происхождении стоит немного рассказать.

Так вот, этот Гундовальд, рожденный в Галлии и воспитанный матерью по королевскому обычаю, носил на голове длинные волосы, как это было принято у древних королей Франции[582]. И вот он был приведен матерью к Хильдеберту Старшему, утверждавшей, что является сыном его брата Хлотаря, но так как Хлотарь питал к нему ненависть, был отдан тому, чьим племянником был, чтобы воспитывался им. Хильдеберт[583] принял его для воспитания, так как не имел своих детей. А когда Хлотарь попросил, отослал его для опознания. Когда тот рассмотрел его, приказал отрезать ему волосы, не признав его сыном. После же смерти Хлотаря, когда как брат воспитывался его сыном Харибертом, был вызван Сигибертом и заключен под стражу в Колонии с вновь отрезанными волосами. Бежав оттуда и вновь отрастив волосы, сначала перешел к Нарсесу, управлявшему тогда Италией, а оттуда – к императору, став его самым приближенным. По прошествии же небольшого промежутка времени его в Константинополе встретил Гунтрамн Бозон, о котором мы упоминали выше, направлявшийся для поклонения к Гробу Господню. Как впоследствии утверждал сам Гундовальд, по его призыву прибыл в Галлию и был принят епископом Массилии Теодором. Приняв от него лошадей, присоединился к герцогу Муммолу, который нашел убежище в Авиньоне, отложившись от короля Гунтрамна. Гунтрамн Бозон, когда узнал про это, стараясь показать, что стремится противостоять планам Гундовальда, заключил под стражу епископа Теодора, обвинив его в том, что осмелился принять государственного изменника. Но когда епископ, находясь под неусыпной охраной, воззвал Господа, несказанное сияние вдруг так заполнило всю келью, в которой содержался, что упомянутый герцог был охвачен большим страхом. Однако предстоятель, когда вместе с предстоятелем Епифанием, который из Италии переселился в Массилию, был приведен[584] к королю Гунтрамну, вновь был заключен под стражу. Епифаний там и скончался, а Теодор, когда было установлено, что невиновен, вернулся домой, ибо был освобожден, когда были предъявлены письма, написанные от имени верных Хильдеберту людей, в которых было написано, чтобы с величайшим почетом принял Гундовальда. Герцог же Гунтрамн, поделив с другим герцогом короля Гунтрамна средства Гундовальда, который удалился на один из островов в море, ожидая исхода дела, привез в город Арверн немалое количество золота и серебра. Направляясь[585] оттуда к Хильдеберту, был вместе с сыном схвачен королем Гунтрамном, который устрашал его и много угрожал, говоря, что изведет его пытками за то, что пригласил Гундовальда. Тот ему: «Тем, скажу я, докажу свою невиновность, что, отдав сына в заложники, сдам тебе сторонника Гундовальда Муммола, захватив его хитростью». Король поверил обещанию, и, удерживая мальчика, самому позволил уйти. Когда он осадил Авиньон с многочисленным отрядом своих воинов, некоторые из его соратников утонули в Родане. Сам он, желая переговорить с Муммолом, прохаживался по берегу рукава реки, которым был окружен город. И вот по призыву Муммола, обещавшего, что с ним не случится ничего плохого, вошел в реку с одним из своих вассалов. Когда спутник утонул, а Бозона подхватил речной поток, он был спасен, схватив копье, протянутое ему воином. Пока осаждал Муммола, получал от Муммола оскорбления и сам осыпал его еще более тяжкими. Наконец, Гундульф, о котором мы упоминали выше[586], посланный Хильдебертом, отогнал его от города и увел Муммола с собой в Арверн. Тот, не желая долго оставаться там, вернулся[587] в свой, откуда ушел ранее, город. Соединившись с герцогом Дезидерием, который пришел к нему, как мы сказали, из Толозского пага[588], призвали Гундовальда и по обычаю древних франков подняли его на щит, провозгласив своим королем,. Когда же в третий раз обходили с ним войско, щит, неожиданно рухнув вместе с королем, едва мог быть поднят с земли.

Когда это происходило, шел десятый месяц, но в виноградниках появились листья вместе с вполне сформировавшимися гроздьями, а на деревьях – цветы.

Также огненное сияние, пробежав по небу среди ночи, широко осветило все вокруг ярким светом. Также был виден огненный столб, поднимавшийся в небо, на вершине которого была большая звезда. Все это люди считали предвестниками гибели Гундовальда: когда и дрожала земля, и появлялись многие другие знамения.

Глава 61. О тяжбе Гунтрамна с сонаследниками королевской власти.

В эти дни король Гунтрамн направил своих герцогов, чтобы заняли города, которые Сигиберт ранее удерживал из королевства Хариберта, брата их обоих[589], и которые Хильперик отнял силой у своего племянника Хильдеберта, рожденного братом Сигибертом. Однако Гаририх, граф Хильдеберта, после смерти Хильперика принял от имени своего господина присягу верности от лемовикцев. Прибыв потом в Пиктавы с той же целью, радушно принятый горожанами, узнал, что битуригцы, которые подчинялись Гунтрамну, напали как враги на туронцев из-за того, что те уже перешли к Хильдеберту. И вот, когда битуригцы опустошали земли Туронов, ими была сожжена церковь Марояльского поселения[590], посвященная святому Мартину, где со всей очевидностью была явлена сила блаженного исповедника, защитившего от огня покрывало алтаря с лежащими вокруг травами. Как ни удивительно об этом рассказывать, но огромные бревна были сожжены огнем, а мягкая ткань и трава остались нетронутыми.

Гаририх, стало быть, узнав о происходящем, послал людей, чтобы объявили жителям Туронов, чтобы те ни в коем случае не переходили на сторону Гунтрамна. На эти слова епископ Григорий ответил, что все королевство франков после смерти братьев причитается королю Гунтрамну по тому праву, что, подобно тому, как его отец Хлотарь господствовал над своими собственными сыновьями, так и Гунтрамн должен господствовать над своими племянниками. Также сказал, что по этой причине жители Туронов не будут оказывать сопротивление и что сам Гаририх, полагая, что в состоянии противостоять столь могущественному государю, поступает, как представляется Григорию, глупо. Граф, видя, что туронцы делают не то, что он пожелал, а то, что приказал король, оставив в городе Пиктавы кубикулярия короля Хильдеберта Эберона, сам ушел оттуда, делая вид, что собрался собирать войска против недругов. Тогда пиктавийцы, видя, что опустошаются их земли, – ибо туронцы вместе с аврелианцами и часто упоминаемыми объединившимися врагами[591] разоряли их поля грабежами и поджогами – послали к ним послов решать вопрос о мире, прося, чтобы оставили их в покое вплоть до встречи, о которой договорились дядя с племянником, обещая, что тогда в свою очередь будут считать своим господином того, кого пошлет им Бог и судьба. Но когда те ответили, что не намерены их просьбы предпочитать приказам короля, пиктавийцы были вынуждены клятвенно пообещать, что будут верны Гунтрамну и изгонят из своих стен сторонников Хильдеберта. Но, сделав это, недолго хранили верность. И вот, когда наступил назначенный день переговоров, Хильдеберт поручает Ремскому архиепископу Эгидию исполнять обязанности посла к дяде. Тот без промедления отправился к Гунтрамну, и, чтобы польстить государю, начал свою речь следующим образом: «Воздаем благодарности всемогущему Богу, превосходнейший из королей, который на каждый день дарует тебе не только мир в королевстве, но и расширение его границ». Ему король говорит: «Тому, воистину, стоит вознести благодарности, Который является великодушнейшим Правителем всех королевств, но не тебе, самому негодному из людей, по чьему совету опустошены земли моих городов, который под овечьей шкурой скрываешь натуру не Божьего священника, а жесточайшего изменника». Когда священник на это ничего не ответил, из-за сильного негодования один из послов говорит королю: «Твой славнейший племянник наш господин король Хильдеберт передает тебе, чтобы полностью вернул ему наследство его отца». На это король Гунтрамн ответил: «Я считал, что уже дал на это исчерпывающий ответ. Ибо ответил в иной беседе, как отвечу и сейчас, что это мне уступлено в соответствии с соглашениями, и что я никому не уступлю это, разве лишь ради дружбы». Тогда другой из послов обратился к королю с такими словами: «Если это, о знатный государь, тебе кажется сложным выполнить, быть может племянник получит то, что будет выдана для наказания Фредегунда, которая погубила ужасным образом его отца вместе с дядей?» Король же ему дал следующий ответ: «Выдана ему не может быть никоим образом, ибо имеет сына-короля, рожденного королем, и является, как я полагаю, невиновной по выдвинутому против нее обвинению». После этого Гунтрамн Бозон, который уже давно, как было сказано выше, перешел к Хильдеберту, и тогда прибыл туда с послами, как бы желая что-то посоветовать королю Гунтрамну, подошел к нему. Король приказал молчать и упредил его такой речью: «Что скажешь, о добрый человек? Чья мудрость для того устремилась в царства востока, чтобы призвать оттуда некоего Балломера (так ибо величал Гундовальда), чтобы тот завладел нашими городами. О извечно лживый и никоим образом не исполняющий то, что пообещал!» На что Бозон ответил: «Тебе, королю, восседающему на королевском троне, никто не осмеливается перечить. Однако если кто-либо из равных мне выдвигал бы против меня такое обвинение, решительно его с Божьей помощью одолел бы на твоих глазах, отражая оружием обвинение». Между тем, когда все молчали, король добавил: «Всем, кто живет благопристойно, стоит быть возмущенными и стремиться к тому, чтобы этот самозванец был лишен жизни, чей отец был управителем королевских мельниц, и, как бы сказать более правдиво, жил выделкой шерсти». И хотя могло быть такое, что один человек был научен и тому, и другому ремеслу, но чтобы оскорбить короля, один из послов начал перетолковывать его слова, говоря: «Не говори так грубо, о король. Ибо каким образом может быть, чтобы у какого-либо человека было два отца, если не считать духовного? Такие слова недостойны королевского величия». Когда от этой речи все повалились со смеху, другой из послов сказал королю: «Прощаемся с тобой, король, и, поскольку ты отклонил мирные предложения твоего племянника, знай, что готов для твоей казни топор, которым были порублены твои братья». После этих слов король приказал удалить их от своего присутствия и при их уходе бросать над их головами собранный на улицах навоз. Из-за такого оскорбления между королями возник сильный раздор.

Глава 62. О свирепости подстрекаемой Авдоном Фредегунды, находившейся в убежище в Паризиях.

В это время Леонард, один из знатных людей Хильперика, прибыв с земли Толозы, сообщил королеве Фредегунде, все еще находившейся в паризийской церкви-матери[592], что бежал от ее дочери. Он утверждал, что она живет, сильно нуждаясь в пропитании и одежде. Королева, вознегодовав при этих словах, приказала отобрать у него пояс, которого тот был удостоен как подарка упомянутым королем, и лишить его всех званий. Подобным образом либо лишила званий, либо осыпала оскорблениями и подвергла наказаниям многих, ушедших из-под подчинения дочери. И не убоялась, когда творила зло, Господа и Богородицу, в чьей базилике находилась. При ней находился Авдон, соучастник всех ее недобрых дел, которого народ тогда уже умертвил бы, если бы он не укрылся в церкви.

Глава 63. О восстановлении в правах Ротомагского епископа Претекстата.

Король же Гунтрамн приказал вернуть из ссылки Ротомагского епископа Претекстата. Когда король из-за этого собирался созвать собор, Паризийский предстоятель Рагнемод сказал, что он вовсе не отлучен от Церкви, а поэтому нет необходимости созывать епископов. Так, наконец, Претекстат был возвращен в свой город.

Глава 64. О заботе Гунтрамна о своей безопасности, об убежище Фредегунды в сельской местности и ее коварстве.

Между тем, когда король находился в городе Паризии, некий бедняк, придя, посоветовал ему, чтобы опасался Фараульфа, бывшего ранее кубикулярием Хильперика, говоря, что ему стал известен план, который замыслил тот, чтобы погубить короля. Услышав это, король учинил допрос Фараульфу, но, когда тот все отрицал, отпустил его, себя же настолько окружил вооруженной охраной, что никогда не следовал без ее защиты даже в церковь. Фредегунду же отослал в Ротояльское поселение[593], расположенное на земле Ротомага, чтобы там провела остаток своей жизни. Многие из знати Хильперика, следовавшие с ней, оставили ее там с Меланием[594], который, когда был изгнан Претекстат, был поставлен ею на его место, а когда тот был возвращен обратно, был смещен Гунтрамном. Они пообещали ей, что будут верно служить ее сыну Хлотарю. А та, негодуя на то, что лишилась всех почестей и оказалась брошенной, и считая Брунгильду более могущественной (каковой та и была), послала к ней некоего клирика, поручив ему коварный план: чтобы тот, притворившись ревностным слугой, исподтишка нанес ей смертельный удар. Тот, подчиняясь приказу госпожи, стал притворно утверждать, что, не вынося жестокости Фредегунды, поспешил в присутствие Брунгильды, так как прослышал о ее доброжелательном ко всем отношении. Наконец, принятый в число друзей, стал перед всеми заискивать, провожая госпожу вплоть до дверей спальных покоев, стараясь быть доброжелательным к равным себе, услужливым к более знатным. Но не смог долго скрывать, находясь под подозрением, кто он есть на самом деле. Ибо, подвергнутый допросу, выдал все секреты задуманного преступления, и, подвергшись жестоким истязаниям, был отпущен к прежней госпоже. Рассказав ей обо всем, что с ним случилось, был наказан ею отсечением рук и ног: с виду – для того, чтобы развеять подозрения в душе Брунгльды; на самом же деле – чтобы понес кару за то, что не совершил преступление.

Глава 65. О наказании Эберульфа и о его враждебности к блаженному Григорию Туронскому, также о деяниях Гунтрамна.

По прошествии времени король Гунтрамн, вернувшись в Кабиллон, провел с пристрастием розыск виновника убийства брата и выяснил через респонсалов[595] Фредегунды, что организатором этого преступления является препозит кубикуляриев дворца Хильперика Эберульф. Этого Эберульфа она просила ранее, чтобы не покидал ее. Из-за того, что отказал ей в ее просьбе, и был обвинен ею перед королем. И вот король, движимый ненавистью, поклялся находившимся рядом вассалам, что изведет не только убийцу, но и весь его род, чтобы из королевства франков была убрана сама попытка убийства короля. Вышеупомянутый муж, объятый страхом, бежал в базилику святого Мартина к клирикам, которым часто наносил обиды. Тогда аврелианцы с блезцами, сменяя друг друга, находились по приказу короля в охране, чтобы он оттуда не ускользнул куда-либо. По пути туда и при возвращении обратно они награбили много добра. Когда же двое, захватив мулов уже упомянутого исповедника, пришли к дому некоего крестьянина, чтобы потребовать выпивки, а тот ответил, что у него ее нет, один из них, выставив копье, чтобы поразить его, был убит им ударом меча. Другой, устрашившись того, что случилось с товарищем, убегая, вернул то, что бессовестно захватили. После этого все состояние Эберульфа, которое было очень велико, было роздано королем различным людям, также был предан такому разграблению дом в пределах городских стен Туронов, которым тот владел, что от него не осталось ничего, кроме голых стен. Из-за этих злоключений Эберульф выдвинул ложные обвинения против святого предстоятеля Григория, что якобы все происходит по его совету. Также угрожал, что, если когда-нибудь возвратится в милость к королю, отплатит ему подобным образом. Однако предстоятель был движим больше состраданием к нему из-за его несчастий, чем негодованием из-за нанесенных им оскорблений. Когда же жилищем этому нечастному служила ризница святого Мартина, и остальные двери были заперты пресвитером, которому была поручена забота об охране оратория, рабы и рабыни (Эберульфа), войдя через остиум этой ризницы, рассматривали все украшения святого храма. После того как это заметил сторож святого храма и забил сами двери железными гвоздями, почти в полночь, во время ночных песнопений епископ Григорий и клирики были подвергнуты упомянутым Эберульфом таким поношениям, что вынуждены были прекратить должные славословия Богу. Одного же из клириков, будучи пьяным, растянул на скамье за то, что тот не дал ему вина, и почти до смерти истязал бичами. Также избивал многих в атрии блаженного предстоятеля, не смущаясь, что наносит оскорбление тому, кого каждый день просил о снисходительности.

И вот в одну из ночей тот же епископ увидел сон, который пересказал этому же человеку, который состоял в следующем: «Видел, – говорит, – как я, стоя у алтаря святого Мартина, служил таинство мессы Господней. Король же Гунтрамн, сам войдя в дом молитвы, приказал своим людям, чтобы тебя выгнали наружу, оторвав от покрова алтаря, за который ты держался. Когда я, прервав торжественную мессу, вышел им навстречу, удерживая их руками, чтобы не коснулись тебя, ты тем временем, покинув святой алтарь, стал в страхе метаться туда-сюда. Тогда я, когда, переживая за это, призывал тебя, чтобы ты никуда не отходил, проснулся, обдумывая в уме причину видения». Эберульф отвечает на эти слова: «Во многом мои мысли согласны с твоим видением». « И что же ты думаешь?» - спрашивает предстоятель. «Думаю,- говорит тот,- что если король Гунтрамн захочет вытащить меня отсюда, одной рукой держась за покров алтаря, другой – мечом убивать тебя с клириками». Епископ понял, что тот говорит такое, подстрекаемый дьяволом. Прошло немного времени, и стало сбываться то, что было открыто епископу в видении. И вот[596], когда Гунтрамн стал искать человека, чтобы тот, хитростью выманив Эберульфа из церкви, либо привел связанным к нему, либо бросил его, умерщвленного мечом, вызвался некий Клавдий, обещавший, что будет ревностным исполнителем этого дела. Когда ему за такое злодеяние были обещаны деньги, приходит к Эберульфу, клянется Богом и всем святым, что есть на земле и на небе, что нет никого, более надежного, чем он, кто бы мог или желал ходатайствовать за него перед королем. Ибо посчитал, несчастный, что не сможет того обмануть быстрее никаким другим измышлением, кроме как своей ложной клятвой. Что же далее? Поверил, жалкий, обманщику, и на следующий день, приглашенный клириками, пришел с ним на трапезу. Когда кончилось застолье, Клавдий говорит Эберульфу, когда тот гулял с ним по атрию базилики и клятвенно обещал ему взаимную дружбу: «Если бы по случаю была возможность достать лучшего вина! Горю, признаюсь, его желанием». Эберульф, ответив, что представит все, что тот пожелает, лишь бы только соизволил посетить его пристанище, отправил всех рабов искать глоток лучшего вина. Клавдий, видя, что остался один тот, чьей смерти он жаждал больше, чем какого-либо крепкого вина, воздев руки к могиле святого Мартина, стал молить его следующим образом: «Молю тебя, святой исповедник, чтобы целым и невредимым вновь увидел жену и сына». Когда вымолвил это, обнажив меч, напал на противника. Один из слуг, видя его попытку, схватив руками, развернул Эберульфа, который был уже ранен Клавдием. Тот вонзил в бок недругу обнаженный из ножен меч. И так, подвергшись нападению стоящих вокруг его (Клавдия) слуг, был убит множественными ударами оружия. Раненый же в бок и с отсеченным пальцем Клавдий, сознавая за собой столь тяжкое преступление, прибежал к келье аббата, прося, чтобы укрыл его. Однако когда стали наседать телохранители Эберульфа, дом оказывается окруженным вооруженными людьми, через окна внутрь метаются дротики. Аббат же едва был вытащен невредимым через открытую дверь двумя клириками. Противники Клавдия, войдя через них, найдя его скрывающимся под кроватью, перерезают ему горло вместе с его сотоварищами. Их тела, вытащенные из дома и лежащие на голой земле, собрали и похоронили родственники и друзья. Для отмщения же убийства, совершенного в атрии святого храма, прибежали с кольями и камнями даже нищие и бесноватые, сидевшие перед дверьми. Король Гунтрамн, когда ему сообщили о случившемся, сначала вознегодовал. Затем же, когда узнал обо всем по-порядку, обратился к другим делам. Имущество Эберульфа разобрали, оставив в нужде его супругу, те, кому оно было пожаловано королевским величеством.

Глава 66. О выкупе, заплаченном Пиктавийским епископом, и об обретении мира народом.

В десятый год правления Хильдеберта, Гунтрамна же – в двадцать четвертый, этот государь (Гунтрамн) двинул войска из всех подвластных себе городов против Гундовальда. Из них аврелианцы вместе с блезцами, подойдя к городу Пиктавы, вернув силой к прежнему союзу горожан, которые уже перестали сохранять верность, задумали нанести оскорбления епископу. А тот, раздробив на куски один из золотых сосудов для церковной службы, избавил себя от изгнания, народ же – от завоевания.

Глава 67. О деяниях Гундовальда и других[597].

В эти дни Гундовальд, бывший по пути в Пиктавы, узнав о военном походе, повернул в Энголизмий, где был радушно встречен предстоятелем и знатью. Отблагодарив их за гостеприимство, отправился в Петрокорий. Его пресула оставил, подвергнув суровому наказанию за то, что не встретил его с благожелательностью. Направляясь оттуда в Толозу, через посланных вперед воинов приказал епископу Магнульфу встретить его. Из-за этого Магнульф, собрав народ, призывает и убеждает, чтобы оказали мужественное сопротивление, дабы часом не претерпели несчастье, подобное тому, какое пережили при Сигульфе. Призывает также вспомнить, как Дезидерий, герцог самого города, некогда стремившийся к подобному, изведал превратности судьбы упомянутого мужа[598].

И хотя эти слова побудили народ к сопротивлению, но мощь подошедшего войска вынудила открыть ворота. И вот епископ обращается к принятому в городе и сидящему с ним на трапезе Гундовальду со следующими словами: «Хотя ты и представляешь себя как сына Хлотаря и наследника королевства, все же нашему рассудку представляется невозможным, чтобы ты смог осуществить задуманное». На это Гундовальд ответил: «Я утверждаю, что и рожден Хлотарем, и, добившись в настоящем причитающейся мне части королевства, когда захвачу город Паризии, сделаю его своей столицей». «Никогда ты этого, доколь останется хоть кто-нибудь из королевского рода, - говорит епископ, - не исполнишь, так как тебе это не позволит сделать Христос». Тогда Муммол дал оплеуху священнику Божьему, говоря: «Не стыдно, негоднейший, столь вздорными словами сбивать с толку нашего господина короля?» Также и Дезидерий, проведав, что тот говорил народу против его благополучия, избил его вместе с остальными кулаками и бичами, а затем отправил в изгнание со связанными путами ногами, разграбив имущество как его самого, так и прихода. Франки же, которые отовсюду собрались для преследования Гундовальда, дойдя до реки Дордонии, находились в ожидании, не появятся ли с молвой какие-либо известия о его движении.

К нему (Гундовальду) примкнул Вальдон, кубикулярий Ригунты, человек немалого влияния, остальная прислуга девушки разбежалась. Также и Дезидерий с Муммолом, Бладастом и Сагиттарием, который тогда уже выпросил у него обещание епископской кафедры в Толозе, были его ближайшими советниками. С их помощью делались все дела.

В это время Гундовальд послал письма к сторонникам, находящимся в остальной части Франции, поручив их нести двум клирикам, из которых один, житель города Кадурка, скрывая деревянную дощечку, которую нес, поверх написанных букв нанес воск. Однако эта хитрость ему не помогла. Ибо когда был пойман людьми, верными Гунтрамну, и когда были раскрыты данные ему поручения, был подвергнут вместе со спутником бичеванию и брошен в застенок. Затем Гундовальд, перейдя в город Бурдигалу, оставался там некоторое время, радушно встреченный пресулом Бертрамном. Когда же он (Гундовальд) спросил, что сделает его непобедимым для врагов, один из приближенных сказал, что некий восточный царь, нося прикрепленные к руке мощи Сергия-мученика, всегда одолевал противников. Когда же стал настойчиво интересоваться, у кого есть мощи этого мученика, епископ Бертрамн сказал, что есть в этом городе (Бурдигале) некий купец-сириец именем Евфрон, который принес их ранее с востока. «Он,– говорит,– в своем доме, который освятил как церковь, помимо прочих чудес, явленных благодаря этому избраннику Божьему, также был удостоен видеть, как сама базилика осталась нетронутой, когда город был охвачен огнем». Герцог Муммол тотчас был послан вместе с самим епископом, чтобы раздобыть упомянутые мощи. Когда Муммол стал настойчиво домогаться, Евфрон дал ему такой ответ: «Не беспокой меня, старца, согбенного годами, и не наноси оскорблений почитаемому святому, но, получив сто золотых, отступись от этого намерения». Тот, напротив, ответил, что не бросит задуманного, если бы ему даже давали двести. Более того, увидев ковчежец, висящий на стене, приставив лестницу, приказывает диакону, чтобы, поднявшись, снял ящичек. Тот, подчиняясь приказу, когда коснулся рукой святых мощей, был охвачен такой дрожью, что все думали, что вот-вот сорвется, однако снятое передал Муммолу. Тот, найдя кость дорогого мученика, с легкомысленной дерзостью ударив ножом, разделяет ее на три части. Когда те разлетелись и нигде не были видны, на стоящих рядом напал большой страх. Когда же пали ниц в молитве и когда сильнее всех плакал старик, горюя о том, что лишился такой защиты, частицы мощей явились, лежащие недалеко. Взяв одну из них, Муммол удалился. Но блаженный мученик отказался помогать человеку, по чьему приказу это было совершено, и тем показал, что это ему не было угодно. Все же Гундовальд, вновь назначив двух послов к королю Гунтрамну, приказал им нести освященные ветви по обычаю, какой в прежние времена был у послов франков. Неся их, они были ограждены от какого-либо оскорбления. Те же, которые были посланы, прежде чем были представлены королю, опрометчиво рассказали в народе о цели посольства. Из-за этого король, приказав доставить их связанными, строго спрашивает, откуда и кем или которыми были посланы. Те все рассказывают по-порядку, как оно было, говоря, что посланы Гундовальдом, сыном, как тот сам утверждал, Хлотаря, для того, чтобы потребовать причитающуюся ему его долю королевства. «Если, – говорят, – не будет возвращено в ближайшее время, все будет вскоре опустошено вместе с находящимися поблизости городами». Утверждали, что быстро будет собран большой отряд воинов, когда, как ожидает Гундовальд, к нему, кроме сил из Аквитании, придут мощные подкрепления из Австрии, и что самым могущественным герцогам королевства Хильдеберта известно, правду ли они говорят. И это послы сказали при первом допросе. После же, растянутые на дыбе и очень долго истязаемые, показали, что дочь Хильперика Ригунта отправлена в изгнание с епископом Толозы Магнульфом. Затем, когда они были помещены под стражу, было приказано охранять их до следующего допроса.

Глава 68. О примирении Хильдеберта и Гунтрамна и о совете, данном Гунтрамном Хильдеберту. О сторонниках Гундовальда.

Между тем Хильдеберт, побуждаемый посланниками дяди, покинув место своего пребывания, прибыл, чтобы переговорить с ним. Тогда по приказу Гунтрамна были приведены в присутствие обоих королей вышеупомянутые люди[599]. Вновь повторив сказанное ранее, добавили, что все богатства Ригунты захвачены Гундовальдом и что он часто повторяет, что пришел в Галлию с востока по приглашению Гунтрамна Бозона. Когда они стали утверждать, что об этом известно знати Хильдеберта, возникли подозрения, что из-за этого некоторые отказались прибыть на проходившие тогда переговоры.

Тогда же король Гунтрамн копье, которое держал в руке, передал племяннику, сказав: «По этому свидетельству знай, что ты наследуешь мне в королевстве. Поэтому, когда власть передана мной тебе, управляй всеми городами моего королевства как своими, помня, что ты остался один из нашего рода». Сказав же так, когда слушал весь народ. Затем, отведя племянника из присутствия остальных, предупредил его, чтобы никому не разглашал то, что сам намерен ему сказать. Наконец, наставив его, с кем из подданных надлежит советоваться о предстоящих делах, кого же стоит удалить из советников, а кому – поручить исполнять обязанности собственного телохранителя, посоветовал остерегаться неверности и коварства епископа Эгидия и интриг матери Брунгильды. Окончив беседу, оба короля сели за трапезу. И среди богатого застолья светлейший государь Гунтрамн так обратился к сотрапезникам: «Призываю вас, славные первые люди Франции, чтобы, считая моего племянника достойным высшей власти, верно служили ему, поскольку сам, уже выйдя из детского возраста, подает о себе большие надежды. Не считайте его ничтожеством, но почитайте, как господина». После этого и после того, как дядей ему были возвращены города, которыми владел его отец, Хильдеберт направился домой.

Глава 69. О хитрости Гундовальда в Конвенах[600]

В это время покинутый Дезидерием Гундовальд вместе с Муммолом, Бладастом и Вальдоном, а также Сагиттарием вошел в город Конвены. Этот город расположен за Гарумной на вершине высокой горы, другие же горы находятся в отдалении. У подножья скалы бьет родник. Сверху его прикрывает высокая башня, которая защищает от опасности горожан, спускающихся по подземному ходу за водой.

И вот упомянутый муж (Гундовальд) посоветовал собравшимся жителям этого города, чтобы они снесли свое имущество за стены города, так как приближается войско. Когда те послушались его совета, он их обманул следующим образом. Лживо утверждая, что враги уже близко, так обратился к жителям: «Вон они, недруги! Выходите, чтобы дать им отпор!» Когда они выступили, он, изгнав также предстоятеля, запер за ними ворота и стал готовиться со своими сторонниками к осаде. Насколько же слеп разум людской, не ведающий грядущего! Наступил ведь в последующем тот день – тот, разумеется, в который смертным было явлено, как он сам был изгнан подобным образом из города и в который он, бросив тех, которые считались самыми верными, желал бы видеть принятыми за большую цену тех, которые были изгнаны.

Глава 70. О письмах, посланных Гунтрамном к Гундовальду, о разграблении золота и о разорении затвора Винсента в Агине и о его (Винсента) мести. Также о хитрых стенаниях Гундовальда и о его прочих делах.

В эти дни король Гунтрамн послал ему (Гундовальду) письма, написанные от имени Брунгильды, советующей ему, распустив на зимние квартиры войска, которые собрал, уйти зимовать в Бурдигалу. А полководцы вражеского войска, которые, как мы уже сказали, остановились лагерем у Дордонии, услышав, что Гундовальд занял противоположный берег реки Гарумны, собрав множество отважных и готовых к сражению воинов, приняли решение переправиться через реку вплавь. Некоторые из воинов, шедшие на слабых конях, погибли, утонув в водах реки. Остальные, добравшись вплавь до противоположного берега, встретили по пути очень большое число брошенных неприятелями верблюдов и мулов, нагруженных золотом и серебром. Захватив их и (так как они были обузой) отправив с оставшимися людьми из простонародья, сами как можно большими переходами преследуют Гундовальда. И когда подошли к базилике[601] святого Винсента, расположенной в Агинском паге, встретив сопротивление тех, которые снесли туда свое имущество, подводят огонь к дверям. Когда они сгорели, уносят все, найденное внутри. Мщение свыше не заставило себя ждать: руки некоторых горели священным огнем, другие были одержимы демонами, некоторые убивали сами себя. Наконец, оставшиеся, подойдя к Конвенам, разбили лагерь на равнине. Сначала опустошается вся прилегающая к городу территория. Затем некоторые, загоревшись жаждой еще большей наживы, когда довольно далеко отошли от своих, были убиты охранниками соседних городов. Между тем, когда началась осада, самые дерзкие, взобравшись на кручу горы, бранили Гундовальда, говоря: «Откуда у тебя, старая развалина, такое предубеждение, что, имея обыкновение проводить жизнь в занятиях ремеслом мельника, сейчас осмелился именовать себя королем? Надо думать, за подобную дерзость был ты неоднократно стрижен и отправляем в изгнание господами, то есть королями франков. Тебя ведь во всей Галлии называют прозвищем Балломер. Так давай же сейчас, негодный, дай нам ответ, кто тебя понудил возомнить такое? Или поведай, кто из людей у тебя в пособниках? Ибо в самое ближайшее время, пойманный в нашу западню, понесешь заслуженную кару за свое глупое упрямство». Когда они возглашали это и другое, Гундовальда это вовсе не подвигало к ярости. Только лишь, горько рыдая, говорил, что упомянутые оскорбления нанесены ему отцом, сам же, несправедливо изгнанный с родины, был принят с состраданием чужестранцами; и в то время, когда родные преследовали его как ненавистного врага, был с радушием принят чужестранцами как друг. «Затем, - говорит, - когда я на чужбине обладал царскими богатствами и был ближайшим из друзей императора Константинополя, Гунтрамн Бозон обманул меня своими уловками. Ибо когда он пришел на восток для молитвы, я, взволнованно спросив его о здоровье отца, поинтересовался вместе с тем, каковы дела в королевстве и у моих братьев? Тот отвечает: «Спрашиваешь об отце? Он скончался. Братья в смерти последовали за отцом и вряд ли оставили какого-либо наследника. Остался же один Гунтрамн, сам бездетный, с малолетним племянником, рожденным от брата Сигиберта». На это я говорю: «И что, мой любезнейший, мне, как ты считаешь, стоит делать?» Тогда он стал и меня призывать прийти в Галлию, и стал утверждать, что франки ждут меня, желая передать мне королевскую власть, особенно те, которые считают, что возраст моего племянника Хильдеберта слишком мал для заботы о государственных делах. И вот сейчас, признав меня своим господином, прекратите меня осаждать, но, поддержав, призовите брата Гунтрамна к согласию».

Когда Гундовальд говорил это, противники устрашали его бранью, сверх того, метали в него оружие.

Прошел уже пятнадцатый день, как (войска) прибыли сюда, и вот Леудегизил, препозит королевских лошадей, которого в народе называют коннетаблем и которого король поставил во главе этого похода, приказывает подвести к стене сооруженные осадные машины. Были это телеги, крытые плетеными ивовыми щитами и деревянными досками, чтобы воины, прячась в них, подкапывали фундаменты стен. Но от этих приспособлений оказалось мало пользы, главным образом из-за того, что враги осыпали их большими камнями и заостренными кольями. Даже тараны оказались негодны из-за того, что могли быть легко сожжены брошенным огнем. Ибо осажденные, бросая сверху подожженные наполненные смолой и сухим деревом бочки, и сжигали все приспособления, и не давали неприятелям подойти. Когда в такой борьбе прошел день, утром те, кто осаждали, задумали новый способ нанести урон (врагам). Ибо, сооружая из веток и сучьев деревьев огромной величины кучу, стремились заполнить ею ров. Но их усилиям помешала как бездонная глубина рва, так и огонь, который вместе с камнями бросали неприятели. Леудегизилу, когда он понял, что все его усилия тщетны, пришла в голову идея, что лучше склонить осажденных к мысли об измене. И вот, позвав к себе для разговора Муммола, начал его укорять, зачем тот покинул снисходительного короля Гунтрамна и присоединился к злейшему тирану. «Что же, - говорит, - далее ожидаешь? (То) ли, что с взятием города жалко погибнешь? Куда лучше, образумившись, покинуть этого вздорного человека и вернуться после небольшого наказания к благосклонному господину». На это Муммол ответил, что ему надо подумать. Вернувшись же в город, созывает Сагиттария и Вальдона. Ибо Бладаст, боясь, что город будет взят, совершив поджог епископского дома, пока остальные спешили потушить пожар, сам скрытно бежал. В свой заговор втянули и Хариульфа, жителя этого же города, чьими припасами, которые были огромны, они сами питались. И вот к нему вместе с упомянутыми людьми пришел Муммол. Показывает далее, насколько плохо обстоят у них дела, насколько ненавистны они стали всему народу из-за того, что поддерживают короля неизвестного происхождения. Наконец, призывает уступить неблагоприятным обстоятельствам, и, если будет клятвенно обещано сохранение жизни и здоровья, сдать вместе с псевдокоролем город, который вот-вот будет взят. Когда соучастники согласились, упомянутый герцог передает Леудегизилу прийти на переговоры и показывает, что он решил с соучастниками (заговора). Тот одобряет решения, дает клятву в том, что будет ходатайствовать перед королем за их жизнь. И если мнение государя останется прежним, обещает, что запрет их в какой угодно церкви, пока не уляжется гнев Гунтрамна.

Обманутый этим притворством, Муммол точно так же ловит Гундовальда в такую же западню: «Ты сам убедился, не только воюя с врагами, но и в других испытаниях, что я верен и покорен тебе всем сердцем и душой. Ибо хорошо знаешь, сколь много раз, слушая мои советы, ты пользовался успехом. И сейчас у меня остается прежнее стремление дать совет, ибо ты достоин этого. Разговор же с неприятелями я имел для того, чтобы выяснить, каковы их намерения в отношении нас. Они, насколько я смог определить, вовсе не относятся враждебно к твоим интересам. Более того, говорят, что удивлены, что ты до такой степени избегаешь присутствия брата, и считают, что ты, не зная своей генеалогии, избегаешь спорить со знающими и не желаешь представить себя брату, который страстно желает тебя видеть, чтобы признать тебя. Поэтому, если сейчас тебе будет угодно меня послушать и без промедления отправиться вместе с ними[602] и со мной в присутствие короля Гунтрамна, и тебя избавишь от этого подозрения, и позаботишься о себе и о мире». Чутье не обмануло Гундовальда, что его хочет обмануть Муммол, и он дал ему такой ответ: «Я,– говорит, – хотя и неохотно оставил те края и по вашему побуждению пришел в Европу, однако верно и по доброй воле всегда поддерживал вашу партию и никогда не ставил свою выгоду выше ваших интересов. И хотя неверность того, кто побуждал меня прийти сюда, уже стала видна с очевидностью, так как и меня, бежав, покинул, и воровски похитил часть моей казны[603], тем не менее, я постоянно заботился о вас как о своих благодетелях и любил словно братьев. Сейчас же, если вы сделали что против меня, чего не следовало делать, вернее, чего не подобало делать, в особенности из-за того, что я доверил в ваши руки мои тело и душу вместе с моими планами и средствами, пусть вас накажет за это Бог как высший судья человеческих душ». Вымолвив это, дал согласие сойти вместе с ними к врагам. Когда же Муммол стал увещевать его, чтобы не шел к ним в пышном одеянии, но лучше, вернув изготовленный из золота пояс тому, от кого он его получил, подпоясался бы своим, в котором нет блеска упомянутого металла, Гундовальд вымолвил: «В том проявляется твоя лживость, что ты требуешь обратно то из твоего (имущества), чем я владел до настоящего момента». Пока тот говорил, что не намерен применять по отношению к нему какую-либо хитрость, подошли к воротам, где их поджидали могущественнейшие предводители неприятелей, а именно: Бозон вместе с Оллоном, графом Битуригов, – окруженные огромной толпой сателлитов.

После того, как они приняли Гундовальда, Муммол вернулся в город, крепко заперев ворота. Гундовальд, видя, что оставлен своими и окружен врагами, также и то, что вход в город для него закрыт, воздев руки к небу, с сердечным стенанием так стал молиться Господу: «Бессмертный Судья и Мститель за невинных, Господи, Кому известно все тайное, Который не приемлешь ничьего обмана и не любишь лукавства нечестивцев, будь скорым мстителем за мои несчастья, обрати петлю обмана тех, которые выдали меня врагам, на них самих». После этих слов, осенив себя крестом Господним, стал удаляться с теми, которые его захватили, в их лагерь. Еще не миновал гору, которая прилежит к городу, как Оллон толкнул его и тот, упав лицом вниз, стал сваливаться в глубину рва. Когда, поднявшись, стремился в свою очередь на противоположную кручу, упал, пораженный Бозоном камнем в голову, и испустил дух. После того, как был вытащен оттуда со связанными ногами и с него была снята лорика, котору носил, был пронзен копьями и протащен на виду у всего войска. Муммол же, разграбив всю казну, все это спрятал в различных местах и с наступлением рассвета следующего дня открыл врагам ворота города, которые настолько разъярились в безумстве убийств, что даже убивали служителей Господа у самих алтарей, а остальных горожан сожгли вместе с городом. Их предводитель Леудегизил тайно послал к государю Гунтрамну вестников, чтобы узнали решение его суда относительно сдавших город. Тот всех приказал казнить мечом, «чтобы подобного рода дерзость была убрана из королевства франков, то есть, чтобы в последующем никто не решался оказывать поддержку самозванцам». Узнав про это, Хариульф с Вальдоном в бегстве ускользнули из лагеря. Муммол, заметив, что некоторые взялись за оружие, и поняв, что они хотят напасть на него, идет прямо к шатру Леудегизила, укоряя его, что не выполняет обещанного ему. Леудегизил ему говорит: «Когда я выйду, все улажу». И когда сказал это, выйдя за порог входа, подал знак своим, чтобы предали смерти Муммола с епископом Сагиттарием. Когда те без промедления принялись исполнять приказание, рабы Муммола пытались по его приказу защищать вход в дом, пока их господин облачался в доспехи. Но когда одни из них были убиты, другие – ранены, Муммол появился в дверях при оружии и, рубя изо всех сил неприятелей, оттеснил их оттуда. Когда, потеряв осторожность, преследовал их в отступлении, выйдя из дома, был окружен с боков и, пораженный оружием, пал бездыханным. Когда взволнованный Сагиттарий, бывший епископ, стоял в оцепенении от такого исхода, некий человек говорит ему: «Что стоишь здесь, епископ, словно безумный? Лучше поспешно беги в лес, накрыв голову, чтобы не быть узнанным». Когда епископ, послушавшись его, устремил стопы в беге, некий человек, преследуя его, быстро идущего, снес ему голову вместе с покровом. Леудегизил, спеша возвратиться с победоносным войском домой, оставил разоренным все, через что прошел, так как не смог удержать воинов от грабежей.

Глава 71. О возвращении Ригунты к матери.

В эти дни Фредегунда направила своего кубикулярия Хуппу в Толозу выяснить, как обстоят дела у ее дочери. Ему же дала такое поручение, чтобы, проявив всяческую изворотливость, привел ее на родную землю. Он, подчиняясь ее словам, отправился в Толозу и, найдя дочь королевы пребывающей в большой нужде, как возможно быстрее доставил ее к матери.

Глава 72. Об имуществе Муммола, переданном в казну и о большом наводнении и эпидемии в Италии.

Гунтрамн же, приказав конфисковать в свою пользу имущество Муммола, его жене из-за знатности рода, которым она отличалась, выделил то, что она ранее получила в качестве приданного. Среди богатств упомянутого герцога были тридцать талантов золота, двести талантов серебра. Гунтрамн и его племянник Хильдеберт поделив все это, оставили Хлотаря вне его доли. Однако то, что досталось Гунтрамну, было им роздано на нужды Божьих церквей. Достался, однако, ему из числа рабов названного государя среди упомянутых приобретений человек столь огромный телом, что высотой превосходил рост остальных людей на три фута.

В это время[604], когда над лангобардами властвовал Аутари, на землях Венеции[605] и Лигурии, также и в других областях Италии случилось наводнение, какового, как представляется, не было со времени Ноя. Во время этого сильного стихийного бедствия река Тибр у города Рима настолько разлилась, что воды зашли за городские стены и затопили в городе большие территории. Вскоре вслед за наводнением последовала тяжелейшая эпидемия болезни, которую называют ингвинарией[606], которая сначала поразила папу Пелагия и очень быстро свела в могилу, затем, после того как оказался мертв пастырь, распространилась на народ.

Глава 73. Об избрании папой блаженного Григория и об обращении англов (или бриттов) в католическую веру.

И вот[607], когда такое мучение поразило несчастный город, блаженный Григорий[608], который тогда был диаконом и служил апокрисиарием при понтифике Пелагии, был всеми единодушно избран папой. Когда при его рукоположении были соблюдены все условия, кроме указа принцепса (ибо в те времена было нельзя кого-либо выдвигать в понтифики без указа Константинопольского принцепса), Божий человек Григорий направил к императору Маврикию посла, умоляя, чтобы не давал народу согласия на свое избрание. Префект города, перехватив, разорвал его письма и отослал императору (весть) о согласии народа. Тот, очень обрадовавшись, что нашелся удобный повод воздать благодарность диакону, уже много времени бывшего его любимцем из-за привязанности близкой дружбы (ибо тот принимал из святой купели сына императора), распорядился рукоположить его без промедления. Будучи же рукоположен, показал себя во всяком деле настолько предусмотрительным, настолько смиренным, что, насколько можно судить по его поступкам и сочинениям, едва ли какой из его преемников может быть найден подобным ему в силе красноречия, чистоте учения и праведности жития. В это время блаженный Григорий направил[609] в Британию Августина[610] и Меллита, также и Иоанна[611] вместе с другими слугами Божьими, дав им рекомендательные письма к епископам и королям франков, через земли которых им предстоял путь. Настолько был рад, что их проповедью народ англов был обращен к вере Христовой, что, упоминая об этом в своих книгах Моралий, воздавая должное плодам своих добрых дел, помимо прочего говорит: «И вот уста Британии, которые раньше не знали ничего, кроме как грубо говорить по-варварски, сейчас знают, как во славу Божию петь еврейскую аллилуйю».

Глава 74. О казни Муммола, о буре, о патрициате Леудегизила, рождении Теодеберта и наводнении в Бургундии.

На двадцать пятом году[612] правления[613] Гунтрамна патриций Муммол, уличенный в измене, по приказу самого короля был зарезан в поместье Сенувии[614]. Его же жена Сидония была вместе со всей совокупностью (его) богатств представлена королю доместиком Домнулом и казначеем Вандальмаром.

На двадцать шестом году (правления) этого же государя его войска, напав на Испанию, встретили трудности из-за необычайной непогоды и возвратились назад, не доведя дело до конца.

На двадцать же седьмом году[615] его правления Леудегизил был назначен Гунтрамном в провинцию патрицием. У короля же Хильдеберта родился сын, по имени Теодеберт[616].

В этом году в Бургундии случилось большое наводнение и реки вышли из своих берегов. На небе показалось знамение – огненный шар, который, испуская сильнейшие громовые раскаты и сверкая, упал на землю. Также в этом году граф Сиагрий, отправившись по приказу Гунтрамна в Константинополь для заключения мира с императором, пытался там обманным путем получить титул патриция. Попытка эта хотя и была предпринята, но довести дело до конца не удалось. Также и Леовигильд, король Испании, скончавшись[617], оставил королевство сыну Реккареду[618].

Глава 75. О рождении сына Хильдеберта Теодориха и об утверждении самого Хильдеберта как наследника королевской власти.

На двадцать восьмом году правления вышеупомянутого короля (Гунтрамна) самому государю было сообщено, что у его племянника Хильдеберта родился другой сын, именем Теодорих[619]. Из-за этого (Гунтрамн), вызвав его (Хильдеберта) вместе с матерью Брунгильдой к себе, вновь завещанием назначил наследником своей королевской власти. Все это произошло в местечке, названном Анделаумом[620], где присутствовали сестра Хильдеберта вместе с его женой, также и многие из знати Франции и Бургундии с тем, чтобы перед всеми было дано знать Хильдеберту, что после смерти его дяди Гунтрамна королевство Бургундии должно причитаться ему.

Глава 76. О знатных людях Хильдеберта, уличенных в умалении величия (принцепса)[621] и о женитьбе лангобарда Аутари на Теоделинде, также о католической вере испанца Реккареда и о войске бургундов, посланном в Испанию.

В это время Сетацехинг[622] и Гунтрамн Бозон, также Урсион и Бертефред, знатные люди короля Хильдеберта, были казнены по его приказу за то, что замышляли его убить. Но и Леудефред[623], герцог алеманнов, впав в немилость к названному королю, чтобы не быть приговоренным к смерти, скрылся, ускользнув в бегстве, а на его место герцогом был поставлен Унцелен[624]. В Баварии же после Гарибальда[625] Хильдеберт поставил королем Тассилона[626], который, вскоре войдя с войском в страну склавов, вернулся после одержанной победы на родную землю с огромной добычей. Был же Гарибальд (о котором мы только что упомянули) тестем короля лангобардов Аутари по своей дочери Теоделинде. Аутари, прибыв сам под видом посла к ее отцу и устроив ей смотрины в его доме, полюбил ее и в последующем женился на ней.

В это время[627] Реккаред, король готов, последовав не суеверию (своего) отца Леовигильда, но католической вере брата Герменегильда, сначала был тайно крещен епископом Леандром[628], затем, приказав собрать в Толете[629] все книги арианской секты в одно место, сжег их огнем и привел готов к единству истинной веры.

На двадцать девятом году правления короля Гунтрамна войско бургундов вновь вторглось в Испанию, но после того как из-за нерадивости военачальника Бозона некоторые из его людей были жестоко посечены мечами готов, оно едва вернулось на родину.

Глава 77. Об обретении не шитой туники Господа. О затмении луны и сражении с бретонцами, в котором один из герцогов франков был убит, другой же, на которого из-за этого был наложен денежный штраф, стал жалким нищим.

В тридцатый же год правления этого часто упоминаемого государя по всем землям франков разнеслась молва, что нашлась туника Господа нашего Иисуса Христа, которая была снята с него при распятии и досталась по жребию одному из воинов согласно известному речению Пророка: «Об одежде моей бросают жребий[630]», о чем поведал некий Симон, рожденный отцом Якобом. Подвергаясь пыткам в течение почти двух недель, он, наконец, признался, что сама туника покоится в мраморном ларце в городе Зафате[631] недалеко от Иерусалима. Григорий Антиохийский[632] и Фома Иерусалимский[633], также и Иоанн[634], Константинопольский епископ, со многими другими епископами совершив трехдневный пост, с величайшим благоговением перенесли ее вместе с самим мраморным ларцом, в котором она прежде находилась, и положили в месте, где почитается Крест Господень. Этот ларец, когда его переносили, казался таким легким, что несшие не ощущали никакой тяжести.

В этом году было затмение луны и между франками и бретонцами при реке Висноне[635] произошла битва, где был убит герцог франков Бепполен из-за интриг другого герцога Эбрахария. Поэтому после этого Эбрахарий был принужден заплатить штраф, который обязывает выплатить закон за убийство родственников, и был ввергнут в бедствия нищеты.

Глава 78. О посольстве лангобарда Аутари к королям франков и его смерти.

В тридцать первый год (правления) короля Гунтрамна скончался герцог Ультраюрана[636] Теудефред и его преемником стал Вандальмар

Между тем король лангобардов Аутари направил к королю Гунтрамну посольство со словами о мире. Эти послы были радушно встречены им и направлены к Хильдеберту, чтобы с его согласия был утвержден мир с народом лангобардов. Пока послы короля Аутари находились во Франции, король Аутари умер в Тицине, приняв, как говорят, яд. Без промедления лангобардами к королю франков Хильдеберту посылается вестник, чтобы сообщить ему о смерти короля Аутари и просить у него мира. Тот, узнав про это, посла принял радушно, мир же пообещал заключить в последующем. Однако через несколько дней отпустил с обещанным миром.

Глава 79. О вдове Аутари Теоделинде, вышедшей замуж за Агилульфа.

Когда умер Аутари, королева Теоделинда, которая очень нравилась лангобардам, с их дозволения избрала и себе в мужья, и народу лангобардов в короли герцога Тауринского Агилульфа, которого звали и Агоном, человека отважного и воинственного. К этой королеве мудрейший папа Григорий послал четыре книги своих Диалогов, которые написал о жизни святых, зная, что она предана вере Христовой и славна добрыми делами.

О разграблении монастыря в Кассине[637] и о затмении солнца.

Примерно в это время киновия блаженного отца Бенедикта, которая расположена в замке Кассине, подверглась ночью нападению лангобардов, которые, все разграбив, не смогли захватить ни одного монаха. Так исполнилось пророчество почтенного отца Бенедикта, которое тот изрек задолго до того и в котором сказал: «Едва смог упросить Бога, чтобы мне были уступлены души из этого места». Монахи же, бежав из киновии, пришли в Рим, принеся с собой кодекс святого Правила, которое составил вышеназванный отец, и некоторые другие книги, также либру хлеба и меру вина и то из имущества, что смогли унести. Кассинским же монастырем после блаженного Бенедикта управлял Константин, после него – Симплиций, затем – Виталий, и, наконец, конгрегацией управлял Бонит, при котором и случилось это разорение.

На тридцать втором году правления Гунтрамна солнце от восхода вплоть до середины дня было настолько уменьшившимся, что от него едва была видна третья часть.

Глава 80. О кончине короля Гунтрамна и о монастыре Святого Марцелла, построенном им.

На тридцать третьем году (правления) этого же короля сам король, оставив бренное тело, земное королевство, как верится, сменил на Царствие небесное и был похоронен в Кабиллоне в церкви Святого Марцелла. Базилику же эту, о чем мы уже сказали ранее, воспылав любовью к Богу, с величайшим усердием построил сам, хотя и в пригороде вышеупомянутого города, однако на территории сегонов, в местности Брексии[638], где, собрав монахов, основал монастырь, который одарил многими поместьями и богатствами. Дав указание созвать поместный собор из сорока епископов, добился, чтобы то последование псалмопения, которое в то время было установлено в обители святых Агаунских мучеников[639] Авитом[640] и другими епископами со времен короля Сигизмунда, соблюдалось в киновии, которую он сам построил. Это же последование в древности также соблюдалось и у могилы святого Мартина. Также и блаженный Герман распорядился, чтобы оно соблюдалось в монастыре святого Винсента, оно же было установлено и Дагобертом[641] для монастыря святого Дионисия[642], о чем мы расскажем в последующем. Мы же выяснили, каково было это последование, и нашли, что оно таково. Так вот, в летние дни исполнялись шесть антифонов двойными псалмами[643]. Затем весь август из-за следующих друг за другом праздников бывали заутрени (manicationes). Manicare же означает подниматься утром (mane). В сентябре пелись семь антифонов и в каждом из них было по два псалма, в октябре – восемь тройными псалмами, в ноябре – девять, также тройными псалмами, в декабре – десять, тоже тройными псалмами. Однако в январе и феврале, как позволяла возможность, соблюдали то, чтобы в ночные бдения не произносилось по количеству менее десяти псалмов, в шестом часу пелись шесть псалмов с аллилуйей, в двенадцатом – двенадцать, также с аллилуйей. Но об этом достаточно уже сказанного.

Был же Гунтрамн выдающимся по своим добродетелям, щедрым в раздаче пропитания беднякам, священникам Божьим показывал себя смиренным, своим левдам – доброжелательным, соседним народам – дружелюбным. И вот, исполненный такими достоинствами, когда многие народы прославляли его, оставив преходящее царство своему племяннику Хильдеберту, сам отошел в Вышнее.

Глава 81. О Хильдеберте, помышляющем о мщении Фредегунде за отца и дядю[644].

Хильдеберт, опираясь на поддержку двух королевств, задумал отомстить за отца и дядю, считая установленным бесспорными уликами, что они были погублены интригами Фредегунды. Поэтому, собрав всех австразийцев и сильные подкрепления из королевства Бургундии, поставил во главе их герцогов Гундоальда и Винтриона и поручил им, чтобы, напав на вражескую землю, захватили добычу, совершили поджоги, увели как можно больше пленников. Те, выйдя из Ремской Кампании, подошли к пагу Свессиона, чтобы опустошить его. Между тем Фредегунда, призвав подданных ей франков, вызвав также Ландериха, который, как мы помним, был назначен опекуном ее сына Хлотаря, созывает народное собрание. Держа сына на руках и обращаясь ко всем, просит, чтобы не оставляли врагам поля для разорения, презирая детский возраст осиротевшего ребенка-короля, также чтобы помнили, что ранее обещали не относиться к нему с пренебрежением как к ребенку, но почитать как властвующего короля. Просит, чтобы воздали (королю) уважение, которое ранее посчитали должным оказать еще находящемуся в пеленках, чтобы не оставался король в бесчестии, не имея сил в незрелом возрасте. (Говорит), что будет наблюдать сверху за битвой, находясь на возвышенном месте, и, являясь свидетельницей либо трусости, либо отваги каждого из них, непременно отблагодарит за сына всеми возможными способами. Когда такими призывами и дарами воодушевила их к сражениям войны, под конец добавила: «Да не устрашит никого из вас многочисленность противников. Если вы будете выступать открытым фронтом, я нашла способ их обмануть, что даст вам победу. Только следуйте за мной, идущей впереди, и, видя, что делает Ландерих по моему совету, действуя вместо короля, делайте то же самое и вы». Все одобрили то, что сказала королева и в соответствии с принятым решением закованные в железо отряды следуют за королем, все еще сосущим материнские сосцы. Войско, поднявшись в непогожую ночь, вошло в лес, ведомое Ландерихом. Он, взяв топор, срубил ветвь дерева и, подвязав висячий колокольчик к шее лошади, на которой восседал, призвал товарищей, чтобы все последовали его примеру. Те, наперебой порубив ветви деревьев, заодно и подвязав, подражая примеру предводителя, колокольчики, утром подступили к вражескому лагерю. Между тем Фредегунда, неся в своих объятиях своего сына Хлотаря, шла во главе вооруженного войска вплоть до места сражения, чтобы жалость к ребенку воодушевляла воинов: ведь если они будут побеждены, будет считаться, что они его из короля превратили в пленника. Но один из врагов, который с сослуживцами нес караульную службу, когда еще были сумерки, заметив, что они приближаются, и не зная ничего больше, обернувшись к товарищу, говорит: «Что это за лес, который я вижу? Ведь там прошлым вечером ничего не было, даже небольшого кустарника». Ему товарищ отвечает: «Ты, все еще рыгающий вчерашним застольем и расслабленный от вина, забыл, что мы в ближайшем лесу нашли удобное пастбище для наших лошадей. Неужели не слышишь колокольчики, висящие на шеях пасущихся лошадей?» Ибо у древних франков, и в особенности у австразийцев, было обыкновение подвязывать колокольчики пасущимся лошадям, чтобы тем самым по звуку можно было узнать, где они, если, пасясь, случайно далеко забредут. И вот, пока караульные вели между собой эти и им подобные разговоры, лес, который раньше казался густым, стал виден срезанными зелеными ветвями очень редким, зато блеском оружия – очень густым. Когда же караульные из-за нагрянувшего войска пришли в замешательство, не зная, что делать, а все остальные еще отдыхали, утомленные многими трудами предыдущего дня, подвергаются наказанию многие: одни – в своих постелях, другие – уже вскочившие, но еще спросонья. Многие смертные были убиты, другие обращены в бегство. Сами предводители, вскочив на коней, едва ушли от смертельной опасности. Ландерих, тщетно пытаясь преследовать Винтриона, не смог его догнать, стремительно скачущего на быстром коне. Одержав столь большую и столь неожиданную победу, Фредегунда с сыном Хлотарем и с большим отрядом вооруженных людей вторгается в Ремскую Кампанию, всюду делая пожары и проливая кровь. Днем и ночью все подвергалось опустошению: строения сжигались, имущество разграблялось, те, которые были способны к сопротивлению, убивались, слабые оставлялись для рабского служения. Когда все насытились убийствами и грабежами, Фредегунда отвела свое войско в Свессион. Произошло это в паге Свессиона, в местечке, называемом Труекумом[645].

Глава 82. О взаимной резне франков и бретонцев, о гибели варнов, посольстве Гриппона и о походе франков в Италию.

Во второй год[646] после того, как власть над Бургундией принял Хильдеберт, войска франков и бретонцев, стремясь к уничтожению друг друга, посекли друг друга во взаимной резне. На следующий год на небе были явлены многие знамения и появилась звезда комета. В этом году войско Хильдеберта сражалось с варнами, пытавшимися поднять восстание, которых разгромило почти до полного уничтожения. В это же время[647], когда из Константинополя вернулся посол Хильдеберта Гриппон и сообщил королю, что был принят императором Маврикием с почетом и что император, согласный с волей Хильдеберта, пообещал наказать виновных за те оскорбления, которым посол подвергся в Карфагене, Хильдеберт вновь направляет в Италию, чтобы истребить народ лангобардов, с отборной молодежью двадцать герцогов, из которых самыми заметными были Андоальд, Олон и Цедин. Но Олон, когда неосмотрительно подошел к замку Билициону[648] (Беллинцона), пал замертво, пораженный дротиком в грудь, тогда как Андоальд и шесть герцогов франков, придя к городу Медиолану[649], расположились лагерем на равнине. В этом месте к ним прибыли послы императора, сообщив, что в помощь им подходит войско, сказав при этом: «Поскольку мы прибудем вместе с ними (воинами) через три дня, пусть будет вам такой знак (нашего прибытия). Когда увидите, что охвачены пожаром дома того поместья, которое расположено на горе, и что дым поднимается до небес, знайте, что мы подходим с обещанными когортами». Но герцоги франков, прождав, согласно уговору, шесть дней, не заметили на подходе никого из тех, кого обещали послы. Цедин же с тринадцатью герцогами двигаясь по левой стороне Италии, занял пять замков, от которых принял присягу верности. Также и на земле Тридента франками были разрушены десять замков и все находившиеся в них уведены пленными. За замок же Ферругу[650] при посредничестве епископов Ингенуина Сабионского[651] и Агнелла Тридентского был дан выкуп в сумме до шестисот солидов: по одному солиду за жизнь каждого мужчины. Между тем войско франков, так как была летняя пора, из-за непривычной тяжело переносимой погоды сильно страдало от недуга дизентерии. Войско в течение трех месяцев совершало походы по Италии и не смогло добраться до короля, погубить которого прибыло, так как тот укрылся в городе Тицине. В конце концов, ослабленное, как мы уже сказали, неблагоприятными погодными условиями, вернулось домой.

Глава 83. О смерти Хильдеберта и (его) жены и о наследовании (Хильдеберту) его сыновей Теодеберта и Теодориха.

В четвертый год[652] после того, как Хильдеберт принял власть над Бургундией, в тридцать третий год[653] после начала правления его дяди, на двадцать пятом году жизни король Хильдеберт вместе с собственной женой был, как говорят, изведен силой яда. Был он, Хильдеберт, сыном Сигиберта и назывался также Младшим. Ему наследовали два его сына, тогда еще малые дети, находившиеся под опекой бабки Брунгильды. И Теодеберту по жребию досталось королевство австразийцев, которое было оставлено его отцу Хильдеберту родителем Сигибертом и которое Хильдеберт унаследовал, Теодориху же – королевство Гунтрамна, которым Хильдеберт владел по праву усыновления. Свои резиденции они установили в тех же местах, где и прежние короли. Сохранились письма блаженного Римского понтифика Григория к этим братьям и к их бабке Брунгильде, рекомендовавшего в них Августина, которого назначил епископом англо-саксам. В них же этот Божий человек сообщает, что по просьбе упомянутой королевы послал мощи блаженных апостолов Петра и Павла.

Глава 84. О вторжении гуннов в Тюрингию и о посольстве Агилульфа или Агона во Францию.

В это время гунны, которые зовутся и аварами, выйдя из Паннонии, вели в Тюрингии с франками тяжелейшую войну, но, получив от Брунгильды и ее внуков деньги, вернулись домой.

Также (в это время) король лангобардов Агон из-за тех, которые были уведены франками из замков Тридента как пленники, послал во Францию епископа Агнелла Тридентского. Он, возвращаясь оттуда, забрал с собой некоторых из пленников, которых Брунгильда выкупила за собственные средства. Также Эвин, герцог Тридента, посланный вышеупомянутым государем, отправился в Галлию, чтобы добиться мира. Получив его, он вернулся в Италию.

Глава 85. О бесчинствах Фредегунды и ее смерти, об убийстве Винтриона, назначении патрицием Колена, об эпидемии ингвинарии, о рыбах, сварившихся в закипевшей реке, и о доброте Варнахария[654].

В том же году, в котором Хильдеберт ушел из жизни[655], королева Фредегунда с сыном Хлотарем, возгордившись триумфом одержанной победы, захватили Паризии и другие города, обойдясь с ними по обычаю варваров. Их войско, наступая на королей Теодеберта и Теодориха, в местечке, названном Латофаусом[656], в жестокой сече вырезало объединенные самими королями их воинские силы, а оставшихся (в живых) обратило в бегство.

Во второй год[657] правления Теодеберта и Теодориха королева Фредегунда, состарившаяся и исполненная дней, скончалась и была похоронена в базилике святого Винсента в предместье Паризиев. В третий год правления вышеназванных королей по наущению Брунгильды был убит герцог Винтрион. В следующем году Колен, по происхождению франк, был назначен патрицием. В эти дни в Массилии и других городах Провинции у людей в паху и в интимных местах стали появляться шишки, похожие на орехи, и начался большой мор. Также (в это время) вода в Дунском[658] озере, в которое впадает река Арула[659], нагревшись, так закипела, что на берег было выброшено много сварившейся рыбы. Между тем Варнахарий, майордом короля Теодориха, умирая, все свое имущество раздал на нужды бедняков.

Глава 86. О злоключениях Брунгильды, удивительных скитаниях и о ее благодарности бедному проводнику, также о небесных знамениях.

Брунгильда же, будучи изгнанной из королевства австразийцев своим внуком Теодебертом и подданными ему знатными людьми, была найдена одинокой и узнана в Архиаке[660] неким бедняком и отведена по ее собственной просьбе к своему второму внуку Теодориху. Теодорих, приняв бабку Брунгильду с должным почетом, позволил ей оставаться у себя все оставшееся время ее жизни. Бедняк, который был королеве проводником, за эту оказанную услугу стал епископом Автиссиодура.

На пятом году правления упомянутых королей вновь появились такие же знамения, как и в прошлые годы, то есть огненные шары, бегущие по небу в западной его части наподобие множества звезд.

Глава 87. О жестоком столкновении королей между собой и о видении ангела, о бегстве Хлотаря и о его потерях.

И вот, наконец, проявилась уже давно затаенная вражда Теодеберта и Теодориха к своему дяде Хлотарю, и по наущению бабки Брунгильды они сошлись с ним в битве на реке Арвенне[661] недалеко от поселения Доромеллума[662], где обе стороны, в особенности сторона Хлотаря, понесли такие потери, что сама река, наполненная человеческими телами, не смогла продолжать свое течение. В этой битве был виден стоящий ангел Божий, держащий обнаженный меч. Хлотарь, видя, как его (войска) подвергаются ужасному разгрому, обращается в бегство и направляется в Паризии через замок Мелодун, расположенный на острове реки Секваны. Теодеберт и Теодорих, преследуя бегущего по пятам, разорив большую часть городов его королевства, горожан обращают в рабов. Хлотарь был вынужден помимо своей воли принять такие условия мира, предложенные врагами, что королевство Теодориха простиралось между Лигером и Секваной вплоть до моря Океана и до границ бретонцев. Также и Теодеберту отходило все герцогство Дентелин[663] между реками Секваной и Изарой[664] вплоть до моря. Только лишь двенадцать пагов между Секваной и Изарой вплоть до моря Океана остались за Хлотарем.

Глава 88. Об убийстве Каутина, рождении Сигиберта, убийстве Эгилы, покорении васконов, восшествии на престол лангобарда Адоальда, побоище с саксами.

В шестой год правления Теодеберта и Теодориха был убит герцог Теодеберта Каутин. В следующем году у Теодориха от наложницы родился сын, именем Сигиберт[665]. Также патриций Эгила при том, что за ним не было никакой вины, был убит по решению Брунгильды, коей двигала лишь ее жадность, а его имущество было присоединено к казне. В это время Теодеберт и Теодорих покорили васконов и поставили над ними герцога, именем Гениал[666]. В эти дни на стадионе Медиолана над лангобардами был возведен в короли Адалоальд[667] в присутствии его отца короля Агилульфа. При этом присутствовали послы короля франков Теодеберта. Также с этим сыном короля была помолвлена дочь короля Теодеберта и был установлен вечный мир с франками.

В это же время в битве между франками и саксами с обеих сторон произошло большое побоище.

Глава 89. Об обретении мощей блаженного Виктора, о кончине Этерия, Лугдунского архиепископа, о рождении Хильдеберта Младшего, смещении епископа Дезидерия и рукоположении на его место Домнола, также о затмении солнца.

Блаженный[668] же Эконий, епископ Маврианы[669], при следующих обстоятельствах обрел мощи святого Виктора, который пострадал вместе со святым Урсом в Салодоре[670],. Когда (епископ) отдыхал в одну из ночей в своем городе, Божественное откровение, явленное в видении, повелело, чтобы, поднявшись, как можно быстрее шел в церковь, которую построила в прежние времена в предместье Генавы[671] королева бургундов Сиделеуба[672], где в центре базилики указало место, в котором погребены мощи святого. Епископ, взяв с собой предстоятелей Рустика и Патриция, поспешно прибыл в Генаву. Проведя три дня в посте, на следующую ночь в том месте, где покоились мощи славного мученика, явилось небесное сияние. Тогда эти три Божьих священника, подняв камень, которым был укрыт, обрели святого, покоившегося в серебряной раке. Лик его, озаренный Божественным сиянием, сиял в семь раз ярче любого живого человека. При столь удивительном обретении великого мученика присутствовал государь Теодорих, который привнес в эту обитель большую часть богатств Варнахария, которые тот, как мы уже сказали выше, распорядился раздать в качестве пожертвований. На могиле же блаженнейшего Виктора могуществом Христовым были явлены с того времени многие чудесные знамения.

В этот год скончался Лугдунский архиепископ Этерий, а на его место был рукоположен Секундин.

На восьмом году правления Теодеберта[673] у него от наложницы родился еще сын, повторяя своим именем деда Хильдеберта. В это же время созванный в Кабиллоне поместный собор низложил Вьеннского епископа Дезидерия. Когда он был по настоянию Брунгильды и Лугдунского епископа Аридия, преемника Секундина, отправлен в изгнание, для исполнения обязанностей священника был избран Домнол. В этом году случилось затмение солнца.

Глава 90. О рождении Корба, гибели Бертоальда, о порочности любовника Брунгильды Протадия и о битве королей.

На девятом году[674] (правления) упомянутого короля у него вновь родился сын, именем Корб. Дворцовым графом[675] самого государя в то время был Бертоальд, человек умный и предусмотрительный, своим характером достойный короля: отважный в сражении и верный в поступках. Был же и некий Протадий, римлянин по происхождению, самый близкий к Брунгильде по причине (совершаемого с ней) прелюбодеяния. Из-за этого был поставлен ею после Вандальмара герцогом пага Ультраюрана. Когда таким образом стала возрастать порочность нравов, возросло одновременно и стремление к большим титулам. Вынашивая, стало быть, в душе такие планы, (Брунгильда) набралась наглости говорить своему внуку, чтобы убил Бертоальда и майордомом всего королевского дворца поставил Протадия. Как раз в то время Бертоальд, посланный с тремястами воинами в Нейстрию для охраны этой части его королевства, предавался охоте в поместье Арелауне[676]. Узнав про это, Хлотарь посылает сына Меровея и герцога Ландериха, придав им отборных воинов, чтобы напасть на Бертоальда. Бертоальд, когда ему сообщили это надежные вестники, зная, что враги хотят напасть на него и что у него недостаточно сил для того, чтобы оказать сопротивление, обратившись в бегство, укрылся в Аврелиане, где был принят блаженным Аустреном, епископом этого города. Ландерих, приведя войско к воротам города Аврелиана, стал звать Бертоальда, чтобы тот вышел на битву. Ему Бертоальд отвечает: «Сопровождаемый большим числом воинов, знаешь, что я с немногими не могу тебе противостоять. Однако, если тебе угодно, давай вдвоем встретимся в сражении, когда остальная вооруженная толпа будет стоять вдалеке, ожидая исхода поединка. Пусть не будет никакой помощи от сателлитов, но будет лишь ожидание решения справедливого Судьи». Когда Ландерих отказался сражаться, Бертоальд вновь говорит ему: «Поскольку страх не дает тебе сейчас сразиться со мной, остается, чтобы в боевом строю сразились между собой наши господа из-за твоих опрометчивых действий, которыми ты решился отнять у моего господина короля часть его королевства. Тогда, если будет угодно, ты и я, облаченные в алые одеяния, сойдемся, находясь в сомкнутых боевых рядах. Там ты сможешь ясно увидеть и позор моей трусости, и свидетельства своей доблести».

Когда с этими условиями согласился Ландерих, оба послали друг другу проклятия, если нарушат уговор. После того как все это произошло в день памяти святого Мартина и когда Теодорих доподлинно установил, что часть его королевства захвачена Хлотарем, в тот самый день, когда всеми католиками с благоговением празднуется Рождество воплощенного Слова Божьего, он двинул войска и стал около Стамп[677] у реки Юнны[678] выстраивать боевые ряды против Хлотаря, который с не меньшей решительностью готовился к столкновению. Но так как брод через реку Юнну был узок, сражение началось до того, как переправились все войска Теодориха. И вот, находясь между сомкнутых и желающих уничтожить дуг друга боевых порядков, Бертоальд не переставал призывать Ландериха, выкрикивая его имя, чтобы сразился с ним согласно уговору. Когда Ландерих стал уклоняться и потихоньку отступать с поля битвы, Бертоальд исполнился одним лишь стремлением принять смерть. И поскольку уже знал, что Брунгильда стремится его лишить прежнего почетного титула, а на его место поставить Протадия, посчитал лучшим погибнуть с честью в сражении, чем с позором провести часть своей жизни, которая у него могла остаться. Когда поэтому старался оттеснить идущий строй и подавить отступающих врагов, разя мечом встретившихся на пути, был убит, окруженный и подавленный в одиночестве многими (врагами). В этом сражении был захвачен сын Хлотаря Меровей, а Ландерих с Хлотарем обращены в бегство. Теодорих вошел в Паризии победителем. После этого в поместье Компендии[679] Теодеберт заключил мир с Хлотарем, их же войска вернулись домой невредимыми.

Глава 91. О безобразной алчности римлянина Протадия, поставленного майордомом королевского дворца, из-за чего стал всем ненавистен и в конце концов был убит знатью, а короли примирились. Также о назначении его преемника, римлянина Клавдия, мудрого человека.

На десятом году правления Теодориха по настоянию Брунгильды Протадий был поставлен в соответствии с повелением Теодориха майордомом. Хотя он и считался хитрым умом и твердым в решениях, однако в его стремлении наполнить казну и обогатиться ему был присущ ужасный порок алчности, (оборачивавшийся) против богатых. И вот, преследуя знать Бургундии и стремясь всех подчинить себе, пытался незаконно отобрать у нее имущество, чтобы никто не мог лишить его власти, которой обладал. Поэтому нельзя было найти ни одного из влиятельных людей, кто желал бы вести с ним приятельскую беседу или иметь дружеские отношения. Когда же Брунгильда задумала отомстить за давнюю обиду, вспоминая о своем изгнании, и убеждала Теодориха требовать казну отца из владений Теодеберта, утверждая, что тот является сыном некоего садовника, а не Хильдеберта, Протадий стал настойчиво побуждать короля к этим действиям. Наконец, Теодорих, выступив с войском, остановился лагерем под Каризиаком[680], готовый на следующий день сойтись (в битве) с братом, который находился неподалеку с сильным отрядом австразийцев. Между тем левды стали призывать Теодориха примириться с братом и не ставить суетную алчность выше добродетели братской привязанности. Протадий, напротив, стал решительно противился, говоря, что мира быть не должно. Остальные знатные люди, заметив, что он один, кто возражает против их советов, стали вести между собой разговоры, что лучше его одного предать смерти, чем подвергать опасности все войско. Когда король вышел из шатра, чтобы размяться, до него донеслась молва и он понял, что некие люди хотят убить Протадия. Стремясь прорваться, чтобы удержать их от покушения на упомянутого человека, он был задержан своими людьми и удержан силой, но послал некоего человека, именем Унцелен, чтобы авторитетом своего приказания запретить главарям заговора совершать такие действия. Тогда Унцелен, придя к тем, которые уже окружили королевский шатер, в котором сидел Протадий, играя в кости вместе с Петром, человеком, опытным в искусстве врачевания, говорит следующее: «Мой господин король Теодорих приказывает, чтобы был убит Протадий, противник мира». После этих слов все наперебой поразили шатер мечами и убили в нем Протадия. Теодорих, хотя и по принуждению своих людей, помирился с братом Теодебертом, и войска обоих вернулись домой целыми и без потерь.

На одиннадцатом году правления Теодориха на место Протадия был поставлен некий Клавдий, также римлянин по происхождению, человек, умудренный опытом, исполненный верности, приятный в беседе, во всем предусмотрительный, но очень полный телом. Страшась примера своего предшественника, со всеми хранил дружбу, показывал себя кротким и приветливым.

В эти дни скончался аббат киновии святого Винсента Скубилион. В управлении (обителью) на его место заступил Дезидерий.

Глава 92. О мести Брунгильды врагам Протадия. О забиении камнями епископа Дезидерия.

На двенадцатом году правления Теодориха Унцелен, который из-за своего обмана стал причиной смерти Протадия, подвергнувшись по решению Брунгильды усечению ног и конфискации своего имущества, был превращен в нищего. Также и патриций Вульф за то, что соучаствовал в убийстве уже упомянутого Протадия, по совету Брунгильды был убит по приказу Теодориха в поместье Фариниаке[681].

У Теодориха тогда же от наложницы родился сын, именем Меровей, которого король Хлотарь принял из святой купели.

Затем часто упоминаемый король Теодорих, введенный в заблуждение уговорами Аридия, Лугдунского епископа, и своей бабки Брунгильды, вернув из ссылки Вьеннского епископа Дезидерия, приказал забить его камнями. На его могиле были явлены многие чудеса.

Глава 93. О насчастном браке дочери короля Испании Эрменберты и Теодориха.

В это время Теодорих направил пресула Аридия, префектов конюшен[682] Роккона и Эборина к королю Испании Виттериху, чтобы попросили его выдать замуж его дочь за Теодориха и, если отец пожелает, дали бы клятву, что (Теодорих) не лишит ее королевского титула до конца ее жизни. Виттерих с радостью согласился и передал девушку послам. Теодорих, радушно приняв ее, поначалу сильно полюбил, однако она из-за злых чар Брунгильды не признала мужа. В последующем Теодорих по внушению своей бабки приказал Эрменберте (ибо таково было имя девушки) отбыть в Испанию, отняв у нее ее богатства. Оскорбленный этим, Виттерих послал послов к королю Хлотарю, рожденному дядей Теодориха, чтобы склонить его, рассказав ему о своих обидах, к военному союзу. Когда стало видно, что он согласился с их пожеланиями, направляются прямо к Теодеберту с посланцами Хлотаря. Выяснив, что он также будет им в помощь, идут к королю лангобардов Агону вместе с послами упомянутых выше королей, с тем чтобы эти четыре короля, напав на Теодориха, лишили его власти вместе с жизнью и отомстили за оскорбление, нанесенное королю испанцев. Когда Теодориху сообщили, что против него хотят выстроить такие планы, он отнесся к этому с пренебрежением как к недостойному внимания. Посол же Виттериха, полагая, что добился всего, за чем прибыл, вернулся, отплыв на корабле, в Испанию.

Глава 94. О праведности речей Колумбана Гибернского и о его чудесах. О притворном раскаянии короля, основании киновии Боббио и о кончине Колумбана.

На четырнадцатом году правления Теодеберта и Теодориха блаженный Колумбан, покинув Гибернию, остров Океана, был принят Теодебертом. Затем, из-за стекающегося к нему множества народа уйдя оттуда в стремлении вести уединенную жизнь, перешел в королевство Теодориха, где получил от упомянутого короля указание проживать в местечке, имя которому Луксовий[683]. Король часто приходил повидать Божьего человека и был часто попрекаем им, (спрашивавшим), зачем, оставив брачные узы законной супруги, предается распутным связям. Когда тот стал внимать ему своим духовным слухом, решив повиноваться его спасительным советам, бабка Брунгильда, разжигаемая змеиными инстинктами давнего врага[684], стала еще решительнее действовать против святого Колумбана. Но святой человек, стремясь противодействовать ее порочности, без промедления направляется к ней, находящейся в поместье Брокариаке[685]. Королева, выйдя ему навстречу со своими внуками, сыновьями Теодориха, стала просить, чтобы благословил королевское потомство. Он же ответил, что не примут они никогда королевских скипетров, ибо рождены от распутства. Королева, негодуя, приказала мальчикам удалиться, и сама некоторое время спустя последовала за ними. Когда же Божий человек, направляясь к себе, выходил из королевского дворца и коснулся стопой порога, неожиданно все сооружение дворца с гулом сотряслось. Но рассудок нечестивой женщины не только остался прежним, но даже загорелся огнем еще большего гнева. Ибо опасалась, что если король, отбросив соблазны распутства, заимеет супругой женщину королевской крови, то она, лишившись всякого влияния, будет изгнана из королевства. Поэтому запретила выходить из монастыря и входить в него как святому человеку, так и братьям, находящимся с ним, дав указание своим знатным людям, проживающим в имениях, соседствующих с монастырем, чтобы не позволяли никому выходить и не принимали никого из идущих. Святой человек вновь отправился во дворец, чтобы убедить ее отказаться от такого упрямства. Как раз в этот день Теодорих находился со своей бабкой в поместье Спинзии[686], и ему сообщили, что Божий человек стоит перед входом и не желает пользоваться гостеприимством этого дома. Тогда король, опасаясь, что навлечет на себя гнев Божий, сказал, что лучше почтить Божьего человека должным образом, чем побуждать Бога к гневу, обижая Его рабов. Поэтому приказал своей прислуге приготовить по-королевски всевозможные яства и преподнести их слуге Божьему. Когда те без промедления исполнили это, блаженный Колумбан, глядя на них суровым ликом (ибо и был суров), спрашивает, что все это значит? Те ответили, что это – пропитание, посланное королем для его нужд и нужд его людей. Он им говорит: «Святое Писание – свидетель, что не были приняты Богом дары нечестивых[687]. Поэтому не стоит его рабам принимать то, что с очевидностью показано Им как ненавистное Ему». После этих слов все сосуды разбились на осколки, вино и сикера вылились на землю, все остальное разлетелось в разные стороны. Устрашенные королевские прислужники, возвратившись к королю, рассказывают ему по порядку о случившемся. Король, объятый большим страхом, на рассвете спешит вместе со своей бабкой к Божьему человеку. Молят о прощении за совершенное, обещают в будущем исправиться в своих поступках. Умиротворенный этими обещаниями, (Колумбан) возвратился в монастырь. Однако эти их слова не привели ни к какому определенному результату в делах. Ибо Теодорих продолжал заниматься грязным распутством, как он это привык делать и раньше, а душа Брунгильды, однажды проникнувшись порочностью, не отступилась от преследования блаженного мужа. Более того, дух ее ужасной свирепости дошел до того, что стала убеждать внука отправить Божьего святого в изгнание в поселение Везонцион[688], а оттуда вывести на берег Британского моря[689], чтобы, переправившись через пролив, никогда больше не увидел землю Галлии. Когда же Божий человек согласно велению своей души решил ни в коем случае не возвращаться на землю предков, перейдя через королевство Теодеберта в Италию, основал киновию, которая называется Боббио, и, исполненный дней и святости, отошел к Господу[690].

Глава 95.

Теодорих примиряется с братом из-за страха перед ним.

На пятнадцатом году своего правления Теодеберт, стремясь присоединить к своим некоторые из владений брата Теодориха, настроил его против себя. Но по предусмотрительному совету мудрых людей было выбрано местечко, имя которому Салоисса[691], чтобы братья, прибыв в означенное место с немногими, но знатными людьми Франции, договорились об условиях мира, куда Теодорих пришел лишь с десятью тысячами воинами, Теодеберт же – с большим отрядом австразийцев, готовый нарушить мир, если брат отклонит предложенные условия. Теодорих устрашился, видя такое множество (воинов), и согласился, хотя и вынужденно, с тем, что желал брат. Соглашение братьев было таково, что Теодорих уступил графства Алезацию[692], Суггентское[693], Тургау[694], также и Кампанию[695], и все права на них перешли к Теодеберту. Завершив встречу с притворной взаимной вежливостью и пожелав друг другу благополучия, оба короля вернулись в свои королевства.

Глава 96. О нападении алеманнов на ультраюранов.

В эти дни алеманны, придя на землю Авентикума[696], одолели в строю ультраюранов, пытавшихся оказать сопротивление под предводительством герцогов Аббелина и Герпина, и убивали их, преследуя вплоть до укрытий в горах. В конце концов перешли горы Юра, сея всюду, где прошли, смерть и пожары. Уведя множество пленных, вернулись на родину с большими трофеями и огромной добычей.

Глава 97. О решениях Теодориха и о позорном браке Теодеберта, о блаженном[697] Леудегазии и о его рассказе о волке. О битве королей.

Теодорих[698], задумав отомстить за причиненные обиды, стал обсуждать со своими людьми, каким образом напасть на своего брата. В этом году Теодеберт убил Билихильду, которую дала ему в жены Брунгильда, купив ее у торговцев так как была необыкновенной красоты, и взял себе в жены девушку, по имени Теудехильда. Теодорих, как мы уже сказали, ненавидя Теодеберта лютой ненавистью, послал людей к Хлотарю, чтобы передали от его имени такие слова: «Претерпев оскорбления от брата, думаю воздать ему по заслугам, если только буду знать, что ты не придешь ему на помощь. Поэтому прошу тебя оставаться в бездействии, не оказывая ему никакой поддержки. Обещаю, что если окажусь победителем и смогу лишить его королевской власти вместе с жизнью, то верну под твою власть герцогство Дентелин, которое он удерживает, незаконно отняв у тебя». Когда[699] с этими условиями согласился Хлотарь, на семнадцатом году своего правления в месяце мае Теодорих, приказав собрать в Лингонах всех своих подданных, готовых к боевым действиям, держа путь через крепость Вернону[700], которую в то время начали строить, пришел в Туль, где, встретив на пути Теодеберта с подмогой воинов Австразии, без раздумий вступил в битву. И сразившись с братом в Тульской Кампании[701], нанес его войскам тяжелое поражение. Однако Теодеберт ускользнул, бежав с поля битвы. Пройдя через город Мец и перевал Вогезы, нашел убежище в городе Колонии. Теодорих, непрерывно преследуя брата, повстречал на пути блаженного Леудегазия, предстоятеля Могонциака, от которого получил такое поучение: «Продолжай начатое, и с Божьей помощью доведешь до завершения это дело. Крестьянская басня рассказывает, что волк, ведя своих щенят на охоту, позвал их к себе на гору и дал им такие наставления: «Знайте, дети, что не найдете никого, кто поможет вам, кроме тех немногих, которые из вашего рода[702]. Поэтому призываю вас не бросать начатое дело и добывать необходимое себе пропитание». Прислушиваясь к этим советам, (Теодорих) ревностно следовал им, в особенности сознавая, что Леудегазий на его стороне и противится неразумности Теодеберта. Перейдя Арденнский лес, дошел до Тольбиака. Межде тем Теодеберт, который собирался бежать, решил воздержаться от этого. Ибо, призвав себе на помощь в войне саксов и другие народы верхней Германии[703], выставил их в упомянутом выше месте[704]. Сражение было ожесточенным, пока Теодеберт держался. Ибо оказывал сопротивление, хотя его войско вырезалось, подобно овцам. Когда же сам обратился в бегство, не будучи в состоянии выдерживать тяжесть сражения, развернулись все стоявшие и намеревавшиеся сражаться. Из них большая часть, рассеявшись в беспорядочном бегстве, была убита, остальные с королем поспешно направились к Колонии. В этой битве стороны сошлись с таким ожесточением духа, что тела убитых из-за множества сдавливавших их людей не могли пасть на землю и, словно восседая на лошадях, влеклись живыми людьми. После же того, как разгромленная фаланга открыла врагам свою спину, мостовые дорог и лесные тропы наполнились телами убитых. Когда Теодориху донесли, что Теодеберт ушел, он устремился как можно быстрее в погоню, ибо считал, что добьется окончания войны, если (вражеский) предводитель и люди, готовые к сопротивлению, будут убиты. Придя, таким образом, на землю рипуарских франков, стал опустошать и сжигать все, встречавшееся на пути. Жители этой земли пришли к нему прося, чтобы из-за вины одного не готовил гибели тем, которые стали, как он знает, его людьми по праву победителя. Он им отвечает: «Не вам готовится гибель, но Теодеберту. Если желаете угодить мне, вам необходимо принести его голову или привести связанного живого ко мне». Войдя в Колонии Агриппине в королевскую резиденцию, они обращаются к Теодеберту следующим образом: «Твой брат Теодорих сказал следуюшее: «Если удостоюсь получить отцовские богатства, которые Теодеберт, захватив, незаконно удерживает до сих пор, без промедления вернусь домой». Поэтому призываем тебя, господин король, чтобы, вернув ему долю, которая ему причитается, не позволил ему тревожить наши жилища». Веря сказанному и считая произнесенное правдой, вошел с ними в хранилище, где содержалась королевская казна. Когда выбирал, что удобнее без ущерба для себя можно вернуть брату, один из стоящих вокруг, ударив обнаженным мечом ему по шее, унес его голову и перебросил через стену Колонии. Видя это, Теодорих, без промедления овладев городом, завладел королевскими средствами. Понуждая знать города поклясться в верности ему, когда в базилике святого Гереона[705] принимал присягу, он почувствовал, что кто-то ударил его в бок кулаком. Обернувшись к своим, говорит: «Следите за входом, чтобы никто не вышел, потому что не знаю, кто из этих рипуарских франков, виновных в нарушении клятвы, попытался меня ранить». В то время, как те следили, кубикулярии, сняв одежду, осмотрели бок короля, не найдя никакой раны. Лишь только показался синюшный знак, который, как я полагаю, был знаком близкой смерти.

Устороив в соответствии со своими решениями все дела, вышел оттуда со многими трофеями, уводя с собой сыновей своего брата с его дочерью, которая блистала своей красотой. Когда прибыл в Меттис, встретил свою бабку Брунгильду, вышедшую там его встречать. Она, схватив сыновей Теодеберта, без промедления предала их смерти, Даже самого младшего, именем Меровей, еще лежавшего в пеленках, ударив о камень, вынудила испустить безвинную душу. Таким образом, правил Теодеберт семнадцать лет. Некоторые же авторы[706] пишут, что Теодеберт после столь большой победы Теодориха и своего разгрома переправился через Рейн, а Теодорих, захватив Колонию, послал для его поимки своего кубикулярия Бертхария. Пойманный им и приведенный к Теодориху, Теодеберт был лишен королевских облачений и отправлен, как говорят, в изгнание в Кабиллон. Передают, что в качестве награды за столь прекрасно выполненное задание Бертарий получил от Теодориха коня Теодеберта вместе с королевской сбруей.

Глава 98. О Хлотаре, принявшем герцогство Дентелин и о гневе на него Теодориха.

Хлотарь, согласно договору, заключенному с Теодорихом на условиях, о которых мы упоминали выше, вернул[707] под свою власть герцогство Дентелин. Тогда Теодорих, видя, что королевство австразийцев подчиняется себе и движимый сильным возмущением, потребовал через послов от Хлотаря, чтобы оставил упомянутое герцогство, (пригрозив), что, если не выполнит это, он непременно отомстит за нанесенную оскорблением обиду всеми возможными для себя способами.

Глава 99. О Теодорихе, добивающемся дочери брата и о порицании за это от Брунгильды. Также о его гневе на Брунгильду. О жестокости по отношению к нему Брунгильды, убившей его ядом.

Между тем Теодорих, пока находился в Меттисе, стал погибать от любви к дочери брата Теодеберта, которую захватил в Колонии. Когда же возжелал взять ее за себя, бабка стала ему мешать сделать это. Он ей говорит: «И какое же я получу наказание, если возьму ее в жены?» На это Брунгильда отвечает: «Нельзя тебе иметь супругой рожденную братом». Теодорих, загоревшись ненавистью, как только услышал это, отвечает ей следующим образом: «Не ты ли, ненавистная Богу и всем добрым людям, мне говорила, что он не является моим братом? Зачем возложила на меня столь тяжкое бремя братоубийства?» И, обнажив меч, хотел ее ударить. Подхваченная стоящими вокруг и вынесенная на руках из дома, избежала опасности смерти, но стала с женским коварством готовить заговор против внука. Ибо, когда он выходил из бани, передала ему через руки подкупленных за деньги прислужников бокал с ядом. Выпив его, Теодорих с раскаянием в совершенных злодеяниях обрел предел своей жизни, которую запятнал преступлениями. Упомянутые же историки передают[708], что, когда он задумывал в упомянутом городе Меттисе совершить поход против Хлотаря, умер от дизентерии на восемнадцатом году[709] своего правления.

Заканчивается третья книга.