К востоку и западу от Суэца: Закат колониализма и маневры неоколониализма на Арабском Востоке.

«Доктрина Картера» - неоколониалистский гибрид

Армады военных кораблей, подтянутых к берегам Персидского залива и Аравийского моря... С ревом поднимающиеся с палуб авианосцев самолеты, готовые в любой момент обрушить смертоносный груз на нефтяные сооружения Ирана и арабских стран... Еще более устрашающий рев срочно переброшенных сюда из США стратегических бомбардировщиков Б-52... Спешащие на всех парах десантные суда с американскими морскими пехотинцами... Вместо «челночных» вояжей дипломатов и политиков «челночные» инспекции и поездки американских генералов... Длительные маневры у входа в Персидский залив американских и английских кораблей... Совместные полеты американских и египетских военных самолетов над Суэцким каналом и Аравийским полуостровом... Прибывающее морем и по воздуху оружие различного производства — американского, английского, французского, западногерманского, шведского и даже... китайского: самолеты, танки, орудия, ракеты, радары... Горы оружия всех видов и всех классов. Это оружие предназначено на тот случай, если продавцам придется «быстро реагировать» для спасения своих клиентов — вроде иранского шаха, президента Садата или султана Омана...

Все это наглядно иллюстрировало «новую стратегию», которая стала осуществляться на Ближнем и Среднем Востоке. На исходе 70-х годов, еще до того, как президент США сформулировал сначала в совете предпринимателей, а затем в традиционном послании «О положении страны» так называемую «доктрину Картера».

После того как враги разрядки международной напряженности сделали все возможное, чтобы возродить атмосферу «холодной войны», добившись решения о размещении новейшего ракетно-ядерного оружия в Западной Европе, они с особым рвением принялись за нагнетание военного психоза на Ближнем и Среднем Востоке. Общественность арабских и других стран с тревогой констатировала на пороге 80-х годов, что самое крупное после второй мировой войны сосредоточение американского военно-морского флота у берегов Ирана и Аравийского полуострова, попытки широкого вмешательства во внутренние дела Афганистана весьма напоминают ту ситуацию, которая предшествовала развязыванию вооруженных агрессий и интервенций во второй половине 50-х годов, совершавшихся, кстати говоря, под такой же аккомпанемент антисоветской шумихи.

Снова, как и во времена Эйзенхауэра и Даллеса, администрация США пытается обосновать свою откровенно империалистическую политику рассуждениями об отсутствии стабильности и некоем «вакууме» в обширном регионе вокруг Персидского залива, об угрозе прекращения поставок нефти Западу и о пугающем воздействии на него «перемен после революции в Иране» и «неопределенного будущего во многих странах развивающегося мира».

Крики об «угрозе» 'Западу со стороны «неоисламизма» иранской революции, а затем об «угрозе», исходящей якобы от ограниченного контингента советских войск, направленных в Афганистан по просьбе его законного правительства, для того и понадобились Вашингтону, чтобы оправдать наращивание прямого американского военного присутствия на Ближнем и Среднем Востоке, а также рекордную программу гонки вооружений. Двадцать два из тридцати трех разделов внешнеполитической части послания американского президента полностью или частично посвящены военным приготовлениям США и их союзников, а также планам возможных их действий с применением вооруженных сил в самых различных районах мира, и в первую очередь на Ближнем и Среднем Востоке. Объявив зону Персидского залива «жизненно важным районом для Соединенных Штатов» и их союзников, Дж. Картер в своем послании откровенно заявил, что страны этого региона лишены права самим распоряжаться природными богатствами. «Отказ поставить нефть нам или другим,— подчеркивается в послании,— поставил бы под угрозу нашу безопасность и вызвал бы еще более серьезный экономический кризис, чем великая депрессия 50 лет назад, причем это привело бы к радикальному изменению нашего образа жизни. В прошлом году мы начали расширять свои возможности переброски своих вооруженных сил в район Персидского залива и сейчас изучаем возможность более активного использования военных объектов в этом районе. Мы увеличили свое военно-морское присутствие в Индийском океане. Наши силы быстрого развертывания... можно было бы использовать в поддержку дружественных правительств в районе Персидского залива и Юго-Западной Азии, а также в других районах»[405].

Из этой тирады становится ясно, что ни одна нефтедобывающая страна не может без разрешения Вашингтона распоряжаться своей нефтью. Зато американские нефтяные монополии, судя по посланию, хотят сохранить за собой право диктата, который подкреплялся бы «силами вторжения», то есть стотысячным корпусом интервентов, подкрепленных всей мощью военно-морского флота и авиации США, готовых пустить в ход даже «тактическое» ядерное оружие. Все возможные варианты использования такого оружия были заранее, еще за два года до объявления «доктрины Картера», рассмотрены в докладе Пентагона, озаглавленном «Военные варианты в Персидском заливе», о котором в феврале 1980 года поведала газета «Нью-Йорк таймс»[406].

В этом докладе содержались рекомендации создать помимо «корпуса быстрого реагирования» также специальный контингент для экстренного восстановления ущерба, который может быть причинен нефтепромыслам в этом районе.

Таким образом, изложенная Картером и уточненная Пентагоном «новая стратегия» является выражением самого откровенного гегемонизма. В ней открыто изложены и «обосновываются» с цинизмом колонизаторов далеко не новые претензии американского империализма на роль мирового жандарма. В этом отношении «доктрина Картера» представляет собой не очень оригинальный гибрид прежних империалистических доктрин, которые безуспешно пытались проводить после второй мировой войны предшественники Картера. Почти каждый из них — Трумэн, затем Эйзенхауэр в соавторстве с Даллесом, а потом и Никсон в соавторстве с Киссинджером — тоже выдвигал доктрину с гегемонистскими претензиями.

По убеждению Дж. Вутена, официального биографа Дж. Картера, «он стал президентом именно потому, что страна была разочарована старой музыкой. Он (Картер) обещал новые песни». Но на пороге 80-х годов из Белого дома прозвучала песня со старыми вариациями. Ее вернее было бы называть даже не песней, а попурри из старых мелодий, набивших оскомину в десятилетия «холодной войны».

«Возрождая «холодную войну»,— писал журнал «Ньюсуик»,— и применяя к Юго-Западной Азии доктрину военного сдерживания, президент Картер мнит себя наследником Гарри Трумэна». В самом деле, фактически «доктрина Картера» возвращает политику США к тому, чего тщетно домогался Трумэн, с той только разницей, что пресловутый 4-й пункт программы Трумэна об оказании американской «помощи» распространялся на отдельные страны выборочно и по просьбе их правительства, а в 80-х годах американская администрация хотела бы навязать «военное покровительство» США сразу, оптом, группе освободившихся государств, особенно нефтедобывающих стран Персидского залива, не дожидаясь от них никаких просьб и не спрашивая даже на то их согласия»[407].

Газета «Вашингтон пост», сравнивая «новую стратегию» Картера с доктриной Эйзенхауэра — Даллеса, писала, что «по мере того как все глубже в умы людей проникает смысл президентского послания «О положении страны», оно обретает форму не столько новой доктрины Картера, сколько возрожденной старой и отброшенной даллесовской доктрины «массированного возмездия», обанкротившейся потому, что она не вызывала к себе доверия»[408].

Сопоставляя отдельные фрагменты обеих доктрин, касающиеся Ближнего Востока, обозреватель «Нью-Йорк таймс» Дж. Рестон находит их почти адекватными. Вместе с тем, признавая, что «доктрину Картера» никак нельзя назвать «новой», Рестон отмечает, что она не представляет собой буквального повторения заявления Эйзенхауэра. Она не просто развивает его, но и идет гораздо дальше в части, касающейся экспансионистских устремлений и гегемонистских претензий США. Эйзенхауэр определял обязательства США «использовать вооруженные силы для оказания помощи любой стране или группе стран» только в том случае, если они попросят о таковой, и лишь под предлогом отражения «вооруженной агрессии со стороны государств, находящихся под контролем международного коммунизма». Картер же оговаривает себе такое право даже без обращения к США за помощью со стороны любого государства и не только в случае «вооруженной агрессии» против него, но и при «любой попытке какой-либо посторонней силы установить контроль над районом Персидского залива»[409].

В «доктрине Картера» намеренно не уточняется, что следует понимать под «попытками какой-либо посторонней силы установить контроль» в зоне Персидского залива и какими рамками ограничивается этот район, входящий в сферу «жизненно важных интересов США». Ясно, что цель таких расплывчатых и многозначительных формулировок — использовать любые политические события, касающиеся межгосударственных отношений или социальных перемен в этом регионе, для прямой вооруженной агрессии США.

Для того-то, очевидно, и понадобилось Картеру, как пишет Рестон, сделать «новое эффектное заявление», не заручившись даже предварительным согласием своих союзников и других государств этого региона быть соучастниками такой авантюристической и весьма рискованной политики Вашингтона. В противном случае не было бы нужды в появлении «доктрины Картера», тем более что «доктрина Эйзенхауэра», по убеждению Рестона, «все еще отражена в американском законодательстве» и, оказывается, до сих пор имеет юридическую силу (?!), хотя все были уверены, что она давно уже списана в архив и выброшена на свалку истории.

Администрация Картера не прочь, конечно, была бы включить в свою «новую стратегию» чисто неоколониалистские компоненты, позаимствовав их из «доктрины Никсона». Естественно, она тоже отдала бы предпочтение тому, чтобы за интересы США воевали американским оружием арабы против арабов, персы против персов или афганцы против афганцев. Однако в свете революционных потрясений в Иране, антиамериканских выступлений во многих мусульманских странах и усиливающейся изоляции в арабском мире режимов, которые вступили в открытый сговор с империализмом, больше приходится рассчитывать на свои собственные силы.

Менее чем через неделю после провозглашения «новой стратегии» Картер в беседе с группой редакторов американских газет признал, что для ее осуществления «Соединенным Штатам понадобится вся помощь, какую они только могут получить от своих друзей, старых и новых». Поэтому, как писал журнал «Ньюсуик», срочно и были направлены не только в Европу, но и на Ближний Восток, в район Персидского залива и в Африку высокопоставленные эмиссары американской администрации, дабы, по выражению журнала, нарастить «мясо» на «скелет» картеровской доктрины[410].

Вместе с возрождением империалистической «дипломатии канонерок» встал вопрос и о возрождении с некоторыми коррективами стратегии «коллективного колониализма», составляющего стержень политики современного неоколониализма. Таким образом, провозглашение «новой» доктрины, как мы видим, вовсе не означало полного отказа от старых концепций.

Приспосабливаясь к новым условиям и учитывая постоянно изменяющееся не в пользу империализма соотношение сил на мировой арене, неоколониализм на каждом этапе делает особый акцент на тех или иных методах, используя вместе с тем весь арсенал приемов, выработанных империалистами в предшествовавшие периоды. Однако тот факт, что «доктрина Картера» отдает предпочтение прямым военным методам, а не косвенным (экономическим) формам воздействия на освободившиеся страны, свидетельствует о глубоком кризисе всей неоколониалистской системы. Он находит отражение и в социально-экономической политике, и в военной стратегии, и в идеологии неоколониализма.

Кризис социально-экономической политики наиболее убедительно ц ярко проявился в антимонархической и антиимпериалистической революции в Иране. Военно-политический аспект кризиса неоколониалистских методов нашел наглядное проявление в безрезультатных попытках навязать с их помощью арабским странам «кэмп-дэвидский мир» как одну из форм установления господства неоколониализма на Ближнем и Среднем Востоке. Обострившийся же конфликт между капиталистическим Западом и мусульманским Востоком стал одним из ярких отражений идейно-морального кризиса неоколониализма, поскольку речь фактически идет об отказе капитализму в моральном доверни исламской религией, считавшейся недавно его надежным союзником.

Каковы особенности современных методов неоколониализма и какие коррективы пытаются внести империалисты в свою стратегию в этих условиях?

Как и прежде, она разрабатывается и по мере возможности реализуется в рамках коллективных методов при главенствующей роли США, что не исключает конкурентной борьбы между капиталистами и не снижает остроты межимпериалистических противоречий. Основные усилия неоколониализма направляются на то, чтобы воспрепятствовать социально-экономическому прогрессу освободившихся стран. При этом учитывается, что сфера маневров и воздействия капитализма на развивающиеся страны резко сократилась: появление социализма в качестве мировой системы, дальнейший рост могущества и влияния социалистических стран ограничили возможности империализма, подорвали его монополию на займы, кредиты, поставки оборудования, вооружений, на помощь кадрами Ликвидация колониальной системы лишила прежние метрополии рычагов прямого политического контроля над освободившимися странами. Примирившись с политической независимостью бывших колоний и полуколоний, империализм стремится сохранить главное — удержать их в рамках капиталистической системы в сфере своего влияния в качестве объектов эксплуатации, прибегая к коллективным методам — экономическим, политическим, идеологическим и военным. В этом выражается сущность политики современного неоколониализма, его приспособления к новой, изменившейся международной обстановке.

Коллективный характер его методов вытекает из основной политической особенности неоколониализма как колониализма без колоний. Империалистические государства, утратив политическое господство над бывшими колониями, не имеют возможности каждое в отдельности претендовать на монопольное сохранение там своих экономических и военных позиций.

Экономическое проникновение в эпоху империализма принимает коллективную форму прежде всего в силу транснационального характера самого монополистического капитала. Девять десятых всего экспорта частного капитала в 70-х годах осуществлялось по каналам транснациональных корпораций (ТНК). Их экономическое вторжение, особенно в нефтедобывающие арабские страны с консервативными режимами и до последнего времени в Иран, оказывало все большее воздействие на их хозяйственную жизнь, превращая экономику этих государств в филиалы международных монополистических гигантов.

Из числа других экономических методов современного неоколониализма используется также отказ в поставках современной техники даже тем странам, которые в состоянии заплатить за нее, дискриминация в области цен, эмбарго на ввоз из развивающихся стран ряда товаров, особенно «нетрадиционных», конкурирующих с производством бывших метрополий, а в некоторых случаях, как это имело место в отношении Ирана в период американо-иранского кризиса в 1979—1980 годах, принятие даже мер экономического бойкота, вплоть до установления блокады.

Для проникновения в другие, более бедные освободившиеся страны активно используется метод предоставления на кабальных условиях различных видов экономической и финансовой «помощи». Она поступает по государственным и частным каналам из главных капиталистических центров — развитых стран Северной Америки, Западной Европы и Японии; в тех случаях, когда капиталисты извлекают наибольшую выгоду из предоставления кредитов и «помощи», они, как правило, направляются по частной или государственной линии и сопровождаются даже конкурентной борьбой. Когда же финансовые инъекции в экономику и «помощь» преследуют больше военно-политические цели, они все чаще осуществляются по государственным каналам или через международные финансовые организации типа Международного банка реконструкции и развития (МБРР) и Международного валютного фонда (МВФ). Более того, в подобных ситуациях США стремятся переложить на своих союзников часть финансовых обязательств или создать с их участием международные консорциумы, вроде специальной консультативной группы по изучению состояния экономики Египта, в которую входят 11 капиталистических государств.

В социально-экономической сфере неоколониализм пытается использовать тот факт, что правящие элиты, пришедшие к власти в освободившихся странах, в ряде случаев не только не заинтересованы в углублении социальных преобразований, а наоборот — стремятся их тормозить. Часто они готовы за определенную плату выполнять роль «младших партнеров» капиталистических «центров». Именно в этих странах наиболее активно внедряются частнокапиталистические отношения, наиболее широко используются рецепты МБРР и МВФ. Однако опыт того же Египта показывает, что такой путь неизбежно ведет к обнищанию широких народных масс и порабощению того или иного освободившегося государства империализмом. В тех случаях, когда правящие элиты, будь то феодальные или буржуазные, идут на открытый сговор с империализмом, они, по существу, порывают с освободительным движением.

В политической и идеологической областях империалисты предпринимают попытки совместными усилиями «деидеологизировать» национально-освободительную борьбу, оторвать ее от мирового антиимпериалистического движения, направив ее в русло национализма или сепаратизма. Этой же цели служат раскол прогрессивных сил, провоцирование антикоммунизма и антисоветизма, разжигание всякого рода межнациональных, территориальных, межплеменных и религиозных конфликтов.

Использование неоколониализмом новых, более изощренных методов для сохранения в сфере своего господства освободившихся стран отнюдь не означает отказа от «проверенных» военно-политических методов старого колониализма — субсидирования террористических групп, организации переворотов и заговоров, разжигания междоусобных конфликтов, грубого военного диктата и военной интервенции. После позорного провала интервенции во Вьетнаме США предпочитали совершать военные акции против других стран чужими руками. Однако посылка военных флотов в район Персидского залива и юга Аравийского полуострова, создание «сил быстрого реагирования» для действий на Ближнем Востоке говорят о том, что метод прямой военной интервенции не снят американским империализмом с повестки дня. Именно американский империализм остается главной ударной силой международного империализма, и без его поощрения, санкции или прямого участия остальные страны, в том числе и Израиль, не решаются на военную интервенцию.

Особая роль в арсенале неоколониалистских средств отводится стимулированию гонки вооружений на Ближнем и Среднем Востоке и созданию военно-политических альянсов.

Каких бы противоположных мнений ни придерживались сторонники и противники сепаратного египетско-израильского договора, одна истина остается бесспорной. Договор, названный «мирным», увеличил военную опасность на Ближнем Востоке. Нельзя строить сколько-нибудь надежный мир на пирамиде из американского оружия, под которой продолжают тлеть непотушенные угли ближневосточного пожарища. Эта затея представляется тем более безнадежной, что такой «мир» пытаются «сбалансировать» новыми, еще более широкими поставками американского оружия.

Разница между политикой в торговле оружием участникам арабо-израильского конфликта, проводимой администрацией Картера и его предшественниками, заключалась лишь в незначительном нюансе Никсон, как он пишет в своих мемуарах, сразу же после окончания октябрьской войны запросил конгресс о выделении Израилю срочной помощи в размере 2,2 миллиарда долларов, стараясь вместе с тем проводить политику вооружения Израиля в таких пределах, чтобы он «не мог пренебрегать переговорами»[411]. Администрация же Картера продолжала вооружать Тель-Авив все увеличивающимися темпами и в таком масштабе, которые позволили бы ему во время переговоров с Садатом диктовать арабам свои условия мира.

Американский ученый П. Джаббер признал, что именно возрастающие поставки вооружения на Ближний Восток и в зону Персидского залива в значительной степени способствовали расширению конфликта и обострению обстановки в этом регионе в целом При этом «арабо-израильский конфликт остается первой потенциальной искрой и очагом крупнейшей политической и военной нестабильности во всем регионе Ближнего Востока». Согласно приведенным им данным, США продали и поставили в порядке «помощи» вооружения Израилю, некоторым арабским государствам и Ирану только в 1974 году на общую сумму около 7 миллиардов долларов по сравнению с 1,2 миллиарда долларов в 1950—1963 годах[412]. В 1978 году американские военные поставки этим странам оценивались уже на сумму более 10 миллиардов долларов, из них около 2 миллиардов долларов приходилось на долю Израиля. Всего США в 1974—1978 годах поставили Тель-Авиву вооружения и боевой техники на сумму, превышающую 10 миллиардов долларов. Помимо продажи американского оружия на коммерческой основе США выделили в 1980 финансовом году для оказания безвозмездной военной помощи всем своим клиентам 4,3 миллиарда долларов, из которых более 70 процентов предназначается ближневосточным странам, в основном Израилю и Египту[413].

Если гонка стратегических вооружений в глобальном масштабе мешает углублению процесса разрядки международной напряженности, то наращивание арсенала оружия в горячих точках планеты затрудняет ликвидацию там очагов напряженности и, способствуя расширению региональных конфликтов, препятствует вовлечению освободившихся стран в процесс разрядки. Для развития их экономики она становится самым ощутимым тормозом, теми непосильными веригами, которые затрудняют их движение по пути прогресса и укрепления национальной независимости. Процесс милитаризации освободившихся стран истощает их ресурсы, усиливает зависимость от системы неоколониализма, разжигает старые, доставшиеся в наследство от колониализма, распри и разногласия и способствует появлению новых конфликтов и локальных войн. Вот почему для всех освободившихся стран гонка вооружений выступает в роли универсального орудия неоколониализма, принимает все большие масштабы и развивается рекордными темпами.

Соединенные Штаты Америки выступают главным застрельщиком раздувания гонки вооружений на Ближнем Востоке. Только за 70-е годы они увеличили продажу оружия за рубежом примерно в 13 раз. В 1978/79 финансовом году США продали иностранным государствам оружия больше, чем все остальные страны, вместе взятые. При этом принципиально изменились потоки направления этого оружия. Если во второй половине 60-х и в самом начале 70-х годов основная часть экспорта американского оружия приходилась на страны Юго-Восточной Азии, то в последующие годы больше половины направлялось на Ближний Восток. Только на три страны — Иран, Саудовскую Аравию и Израиль — в 1974 финансовом году приходилось 82 процента, в 1975 году — 50, а в 1978 году — более 70 процентов общего объема продажи американского оружия за границей, а с учетом его поставок Египту, Кувейту, Объединенным Арабским Эмиратам, Иордании и ряду других ближневосточных стран на весь регион Ближнего Востока приходится не менее 80 процентов американского экспорта оружия[414]. С 1975 по 1978 год только в Саудовскую Аравию американские военные поставки, которые были оплачены наличными, оценивались в 5,1 миллиарда долларов, а общая стоимость заключенных ею контрактов на закупку американского оружия составила 15,3 миллиарда долларов[415].

С 1971 по 1979 год объем заказов всех ближневосточных стран на американскую боевую технику увеличился почти в девять раз. На эти страны пришлось по крайней мере четыре пятых всех зарубежных поставок США в 1979 году. По данным американских официальных источников, они возросли за этот период с 10,4 миллиарда до 16,4 миллиарда долларов[416].

С одной стороны, гонка вооружений на Ближнем Востоке, как и в других районах мира, служит целям обогащения империалистических монополий и преодолению финансовых трудностей, связанных с ростом инфляции в капиталистическом, мире.

С другой стороны, гонка вооружений помогает империализму укреплять свои военно-политические позиции в освободившихся странах, оказывает воздействие на формирование их политического курса. Вот почему американский план ближневосточного урегулирования тесно увязывался не с гарантиями обеспечения подлинной безопасности, а с так называемыми «сбалансированными» обязательствами США насчет новых поставок американского оружия Израилю, Египту и некоторым другим ближневосточным государствам. По этой же, очевидно, причине на заключительном этапе переговоров о заключении сепаратного договора, как отмечала западная печать, более важную, если не основную, роль играли не дипломаты, а военные министры (Г. Браун от США, Э. Вейцман и бывший министр обороны М. Даян от Израиля и К- X. Али от Египта).

Вместе с тем Вашингтон, стараясь как-то «задобрить» критиков сепаратного египетско-израильского договора, одновременно сделал жест в сторону Саудовской Аравии и Марокко. Сначала было принято решение увеличить продажу оружия Эр-Рияду на 1,2 миллиарда долларов[417], а позднее было объявлено о продаже дополнительного вооружения Марокко и Тунису. В условиях неликвидированности западносахарского конфликта и обострения алжиро-марокканских, мавритано-марокканских, ливийско-тунисских отношений такое решение было расценено арабской общественностью не только как вовлечение США в эти конфликты, но и как враждебный акт в отношении народов Алжира, Мавритании, Ливии и Западной Сахары.

Продажа оружия Тель-Авиву и арабским клиентам Запада производится на принципиально различных основах как в финансово-экономическом, так и в военно-технологическом отношениях, Задавая тон в гонке вооружений на Ближнем Востоке, Израиль оплачивает ее больше чем наполовину за счет притока американских кредитов и субсидий, а также денежных пожертвований сионистских организаций, то есть в конечном итоге при активном содействии транснациональных корпораций. Эти суммы достигают 3 миллиардов долларов в год. Израиль не только Импортирует оружие в больших масштабах, но и сам производит различные его виды. Если в 1976 году Израиль поставлял оружие 40 странам на общую сумму 320 миллионов долларов, то в 1978 году его экспорт оружия превысил 1 миллиард долларов. В этом бизнесе он конкурирует уже с рядом развитых капиталистических стран[418].

Таким образом, правящие круги Израиля используют гонку вооружений и как предлог для выкачивания дополнительных субсидий от США и международных сионистских организаций, и как источник получения больших экспортных доходов.

Тот факт, что Израиль занимается не только экспортом, но и реэкспортом оружия (поставляя, например, различное американское вооружение ливанским правохристианским формированиям), уже сам по себе говорит о многом.

Следует также иметь в виду, что Израиль получает от США наиболее современные виды оружия (например, самолеты F-15 и F-16) еще даже до того, как они поступают на вооружение некоторых европейских стран. Израиль сделал заказы на самые новейшие американские истребители F-18.

Западное оружие поставляется другим ближневосточным, особенно нефтедобывающим, странам с оплатой наличными. Продавая им военную технику, империалистические монополии возвращают себе значительную часть средств, полученных этими государствами за нефть.

Широкие поставки западного оружия, включая чрезвычайно сложную военную технику и оборудование, в освободившиеся страны, создание там современной инфраструктуры, а также некоторых отраслей военной промышленности усиливают военнотехническую зависимость этих государств от Запада, расширяют возможности воздействия на национальные кадры их вооруженных сил.

Характеризуя действия механизма, с помощью которого утверждаются позиции военного неоколониализма, американский журнал «Форин афферс» писал, что процесс увеличения зависимости этих стран от Запада, и в особенности от США, происходит потому, что «оборудование, технология как для нового оружия, так и для новых отраслей промышленности должны поступать извне, зависеть от решений иностранцев, а современная сложная техника требует сотен и тысяч западных специалистов, которые должны помочь обучить местных жителей»[419].

С ростом закупок американского и другого западного оружия возрастает не только военно-техническая, но и политическая зависимость освободившихся стран от системы неоколониализма. Этому способствует, во-первых, сохранение и создание американских военных баз или различного рода военных объектов. Во-вторых, в силу технологической отсталости эти страны для освоения закупаемого оружия и эксплуатации военных объектов вынуждены обращаться к услугам всякого рода американских и других специалистов и советников. К началу 1977 года только в Иране и Саудовской Аравии находилось более 80 тысяч американцев, а к 1980 году их число, предполагалось довести — если бы, конечно, не помешала иранская революция — чуть ли не до 150 тысяч человек[420].

Присутствие такой армии «тихих американцев» значительно ущемляет суверенные права государств — покупателей западного оружия и открывает большие возможности для иностранного вмешательства в их внутренние дела. Тем более что в ряде случаев поставки американского оружия арабским странам прямо или косвенно обусловливаются жесткими ограничениями в его применении. Когда же это не представляется возможным, США, чтобы не нанести вред «особым отношениям» с Израилем, уступают дорогу своим западноевропейским конкурентам. Такая политика преследует сразу несколько целей. Во-первых, сглаживает противоречия с союзниками по НАТО, во-вторых, помогает избежать острых трений с Израилем и сионистским лобби в США, в-третьих, способствует укреплению позиций неоколониализма в арабском мире, особенно в нефтедобывающих странах. Именно поэтому Вашингтон, не отказываясь от экспорта американского оружия в арабские государства и по возможности стараясь даже его расширять за счет приобретения новых клиентов, вместе с тем не препятствует и развитию военных связей между арабскими странами и Западной Европой.

Вот уже несколько лет Израиль — опять же не без помощи США — усиленно осуществляет свою ядерную программу. В западной печати не раз появлялись сообщения о том, что в арсенале Тель-Авива имеется ядерное оружие. Он даже провел испытание ядерной установки совместно с ЮАР. Не скрывают и того, что в его разработке Израилю была оказана необходимая научная и техническая помощь со стороны США и других западных стран. По оценке западных экспертов, Израиль уже в настоящее время располагает от одного до двух десятков единиц ядерного оружия и необходимыми средствами их доставки[421]. Такая «атомная дубинка» в руках израильских экспансионистов при определенной ситуации может стать не только орудием психологического устрашения, но и реальной угрозой для стран Ближнего Востока и Африки.

Таким образом, в результате по-новому «сбалансированной» ближневосточной политики США стала еще большими темпами наращиваться гонка вооружений, а следовательно, и увеличиваться угроза международному миру и безопасности. Бесперспективность такого курса состоит в том, что гонка вооружений, как показали события в Иране, в конечном итоге не только ложится тяжелым бременем на экономику освободившихся стран, но и создает все новые очаги напряженности.

В стремлении вновь утвердить «военное присутствие» США и их союзников по НАТО на Ближнем и Среднем Востоке особенно наглядно проявляется империалистическая сущность «доктрины Картера», ставящей снова во главу угла стратегию заполнения «вакуумов» и «отбрасывания» освободительных революций.

Несмотря на, казалось бы, доказанную самой историей полную несостоятельность теории заполнения «вакуумов», глава Пентагона еще в начале 1978 года, то есть за два года до официального провозглашения «доктрины Картера», заявил о готовности США к вооруженному вмешательству во внутренние дела всех государств Ближнего Востока и зоны Персидского залива, если события там будут развиваться не так» как этого хотелось бы США[422].

По существу, идея заполнения «вакуумов» была возрождена и взята на вооружение администрацией Картера сразу же вскоре после прихода ее в Белый дом. В начале 1977 года министр обороны Г. Браун впервые выдвинул концепцию, согласно которой США должны быть готовы вести в любое время «полторы войны»: одну — в зоне ответственности НАТО и «половину», то есть ограниченную локальную войну,— в любом другом районе, где возникает опасность создания «вакуума» и тем самым ставятся якобы под угрозу «национальные интересы» Соединенных Штатов[423].

Как писал французский журнал «Монд дипломатик», «эта концепция» «полутора войн» означала, что, по мнению Соединенных Штатов, их национальная безопасность может оказаться под угрозой как в случае гипотетической войны между Востоком и Западом в Европе, так и в силу экономических и политических пертурбаций в третьем мире»[424].

Некие признаки создающихся «кризисных, очагов» и «вакуумов» то в зоне Персидского залива, то в бассейне Красного моря, то в других регионах выискивались Пентагоном еще до кульминации иранского кризиса, специально, чтобы создать повод для «посредничества» или военного вмешательства Вашингтона.

При этом отчетливо проглядывалось стремление использовать «посреднические» услуги в урегулировании местных конфликтов или всевозможные экстренные меры по «тушению пожаров» в первую очередь для укрепления военно-политических и экономических позиций США в этих регионах.

Однако, в отличие от других региональных конфликтов, в отношении которых США пытались хотя бы создавать видимость «нейтральности» или «беспристрастности», администрация Картера в вопросах урегулирования на Ближнем Востоке даже не старалась скрыть произраильской ориентации. Одним из наиболее опасных последствий такого курса явилась усилившаяся вовлеченность США в ближневосточный конфликт. Новая ситуация поставила военных стратегов США перед новой трудной дилеммой. Теперь нужно было либо перепоручить охрану нефтяных интересов Запада на Ближнем Востоке в еще большей степени Израилю и для этого настолько укрепить его, чтобы он был в состояний самостоятельна выполнять полицейско-карательные функции в этом регионе, либо идти еще дальше по пути наращивания прямого военного присутствия США на Ближнем Востоке и в зоне Персидского залива.

Представляя мир на Ближнем Востоке в виде «сбалансированной» огромной чаши с нефтью, покоящейся на пороховой бочке, Вашингтон, очевидно, руководствуется следующим соображением: если Израиль приобретет «стратегическую автоно-> мию», то значительно отстающие от него в научно-техническом отношении такие арабские государства, как Египет, Саудовская Аравия, княжества Персидского залива, окажутся в результате увеличивающихся поставок им современного американского оружия в еще большей военно-политической и экономической зависимости от США.

Вместе с тем в милитаристских кругах Соединенных Штатов, видимо, полагают, что арабы, в частности Саудовская Аравия, после капитуляции Садата не в состоянии будут отразить новую израильскую агрессию, и вот тогда американская армия сможет выступить в роли их «защитника» или «миротворца».

Не отвергая вариант использования Тель-Авива в качестве дубинки против арабских нефтедобывающих стран, Вашингтон на основе расширившихся после заключения сепаратного египетско-израильского договора новых возможностей стал уже не в теоретическом, а в практическом плане рассматривать идею создания специальных «сил вторжения» или так называемого «корпуса быстрого реагирования» для использования их в конфликтных районах, в первую очередь в зоне Персидского залива.

Идея «сил вторжения» не нова. Она является развитием давнишнего проекта создания специальных американских сил вмешательства для подкрепления «глобального военно-морского присутствия» США. Эти силы должны быть готовы к быстрой переброске в любую точку «третьего мира», где создается угроза экономическим и военным интересам Запада. Что касается глобального «военно-морского присутствия», то оно уже на практике осуществляется Вашингтоном на протяжении нескольких десятилетий в различных регионах мира, в том числе на Ближнем и Среднем Востоке. По данным, приводимым в исследовании Брукингского института в Вашингтоне, с 1946 по 1975 год США 215 раз использовали свои вооруженные силы за рубежом, при этом в 177 случаях — с развертыванием ВМС для выполнения как «дипломатических» (демонстрация силы), так и военных задач[425].

Еще в 1948 году было специально создано ближневосточное оперативное соединение ВМС, корабли которого периодически курсировали у юга Аравийского полуострова, причем три американских корабля постоянно находились в Персидском заливе. С января 1972 года район к востоку от Суэца был включен в зону ответственности 7-го (Тихоокеанского) флота, а Восточное Средиземноморье и район к западу от Суэца — в зону ответственности 6-го флота. В бассейне Индийского океана и в Средиземном море регулярно проводились маневры и учения с участием не только кораблей США, но и их союзников по блокам НАТО, СЕНТО и АНЗЮС. Только в бассейне Индийского океана за период с 1971 по июль 1979 года побывало 18 американских авианосных соединений и более 20 раз американские корабли прибегали здесь к «демонстрации силы» против прибрежных, в том числе арабских, государств[426].

Однако какими бы ни были масштабы военно-морского присутствия США на Ближнем и Среднем Востоке, они всегда казались недостаточными американским военным стратегам. Пентагон настойчиво добивался расширения военного присутствия, повышения активности ВМС и усиления координации их деятельности с союзниками. Бывший начальник штаба ВМС США адмирал Э. Замуолт признает в своих мемуарах «На вахте», что он и его единомышленники в Пентагоне настаивали на том, чтобы это присутствие было «постоянным, регулярным и по возможности скоординированным с англичанами, австралийцами и другими союзниками, имеющими для этих целей военные корабли»[427].

После вывода английских войск из зоны Персидского залива и ухода Англии из района «к востоку от Суэца» Вашингтон попытался применить к этому району провозглашенную Никсоном «гуамскую доктрину», то есть распространить политику «вьетнамизации» на Ближний и Средний Восток. «Вакуум» стал быстро заполняться американским оружием, а также американскими советниками и специалистами, однако в отличие от Индокитая это предоставлялось уже не бесплатно, а за деньги, из тех самых нефтяных доходов ближневосточных стран, которые резко возросли в 1973—1974 годах. В те годы главный упор был сделан не на наращивание прямого американского военного присутствия, а на увеличение экспорта американского вооружения и поощрение создания местных вооруженных сил в зависимых от США нефтедобывающих странах Ближнего и Среднего Востока. Как писал американский журнал «Нейшн», в период Никсона — Киссинджера — Форда политика США в области поставок оружия за границу базировалась на «предоставлении дружественным правительствам оружия, достаточного для того, чтобы они могли противостоять угрожающим им внутренним силам, не прибегая к прямому вмешательству американских войск, на формировании «особых отношений» с ведущими региональными державами, с тем чтобы переложить военное вмешательство на плечи своих младших партнеров»[428].

С приходом к власти администрации Картера она стала делать все больший упор на наращивание одновременно с косвенным и прямого военного присутствия США в районе Ближнего и Среднего Востока.

Военная политика администрации Картера, писал Луис Краар в журнале «Форчун», базировалась на концепциях, которые нашли отражение в совершенно секретном меморандуме, известном как «президентская директива-18» (ПД-18). В этом документе признавалось, что в современном мире военная сила сама по себе уже не столь эффективна, как в старые времена. Ряд богатых нефтью и другими природными ресурсами стран, такие, как, например, Саудовская Аравия, стали «новыми влиятельными субъектами международных отношений», которые уже далеко не полностью подчиняются Соединенным Штатам, и поэтому, чтобы добиться их дружбы, американская внешняя политика должна принимать во внимание не только свои, но и их цели. Главный упор в отношении таких стран предлагалось делать не столько на «демонстрацию силы», сколько на «демонстрацию поддержки»[429].

Наряду с усилением НАТО в Европе документ предписывал уделять больше внимания укреплению позиций на Ближнем Востоке и в районе Персидского залива. Этот регион, который объявлялся в документе «наиболее вероятным районом конфронтации» между двумя сверхдержавами, уже тогда впервые был включен в зону «жизненно важных интересов» США, распространявшуюся как на нефтеносные районы, так и на Израиль. По важности для «национальной безопасности» США этот регион был приравнен бывшим председателем Комитета начальников штабов Дж. Брауном к Западной Европе, Японии и Корее. Исходя из пресловутой концепции готовности США вести «полторы войны», он считал возможным начать ради предотвращения утери контроля над Персидским заливом «полувойну», не боясь даже перерастания ее в «большую войну».

С этой целью было рекомендовано иметь постоянные мобильные ударные силы как в рамках НАТО, так и «односторонние», то есть американские, которые могли бы быть срочно использованы в случае резкого обострения обстановки на Ближнем Востоке, включая и вспышку нового арабо-израильского конфликта. Кроме того, в подготовленном Дж. Брауном «секретном» меморандуме в подобной ситуации предусматривалось «развертывание военно-морских и, возможно, сухопутных сил США», а также готовность и способность США совместно с местными силами и силами союзников по НАТО «задержать развитие конфликта»[430].

Приблизительно тогда же, в середине 1978 года, министр обороны США Гарольд Браун в своем ежегодном докладе о бюджете на 1979 финансовый год охарактеризовал Ближний Восток как важнейшее из пяти региональных направлений, поскольку оно непосредственно связано с двумя проблемными направлениями, имеющими отношение к «национальной безопасности» США,— проблемой энергетики и контроля над вооружениями[431]. При этом Г. Браун энергетическую проблему, тесно связанную со «стабильностью на Ближнем Востоке», выделил как первостепенную, так как она включает в себя достижение таких важных для США целей в энергетической политике, как «обеспечение безопасного доступа» к энергосырью для Соединенных Штатов и их союзников, а также предотвращение перехода источников энергетического сырья в «недружественные руки»[432].

В следующем годовом докладе конгрессу по вопросам бюджета военного ведомства на 1980 финансовый год Г. Браун под влиянием, очевидно, нарастающего иранского кризиса, формулируя политическую стратегию США на начало 80-х годов, хотя и сделал оговорку, что США не должны играть роль «мирового полицейского» и вмешиваться во все конфликты, тем не менее подчеркнул наличие такой необходимости там, где «возникает угроза американским интересам».

Из всех районов он опять особо выделил Ближний Восток» Г. Браун заявил, что, во-первых, у США «имеются глубокие моральные и исторически обусловленные обязательства в отношении независимости и территориальной целостности Израиля»; во-вторых, Соединенные Штаты, Западная Европа и Япония во многом зависят от ближневосточной нефти. Исходя из этого, подчеркнул Г. Браун, «стабильность» на Ближнем Востоке и в районе Персидского залива «имеет существенное значение для благополучия Соединенных Штатов и западных демократий»[433].

Американские политические деятели и военные руководители неоднократно заявляли о намерении и готовности направлять боевые корабли США в «любые районы земного шара независимо от того, будут ли там вестись военные действия». Об этом говорили не только министры (Г. Браун, Дж. Шлесинджер), но и президент Дж. Картер, в частности, в своем выступлении 5 августа 1978 года на церемонии спуска на воду крейсера «Миссисипи» в Норфолке[434].

Когда же в феврале — марте 1979 года наступила развязка иранского кризиса, Совет национальной безопасности США и Комитет начальников штабов сразу же приступили к рассмотрев нию конкретных вариантов наращивания американского военно-морского присутствия на Ближнем Востоке, в районе Персидского залива и во всем бассейне Индийского океана. Именно тогда появились сообщения о намерении Пентагона создать в Индийском океане 5-й флот в составе от 15 до 50 кораблей и 2 авианосцев и выделить специальные ударные силы в виде «корпуса быстрого реагирования».

Планы создания отдельного флота в Индийском океане тоже рассматриваются в Соединенных Штатах не впервые. Этот вопрос дебатировался в 60-х и 70-х годах. Летом 1971 года в ходе дебатов в одной из комиссий палаты представителей конгресса не только обсуждался вопрос о создании отдельного командования ВМС США в зоне Индийского океана, но и было уже выдвинуто предложение о координации действий флотов США, Великобритании и Франции. Однако формирование постоянного флота в Индийском океане по ряду причин, в первую очередь по финансовым соображениям, было тогда признано нецелесообразным. С учетом увеличения расходов на строительство военных кораблей и инфляционных тенденций в экономике США создание такого специального флота в конце 1979 года оценивалось американцами суммой в пределах не менее 12— 15 миллиардов долларов[435].

21 — 22 июня 1979 года на совещании межведомственного комитета по изучению политики, состоявшемся в Белом доме, были разработаны «специальные рекомендации» президенту относительно усиления американского военного присутствия в районе Ближнего Востока и Индийского океана. Пентагону было поручено подготовить план возможного использования американских вооруженных сил в регионе, предусматривающий создание флота США постоянного базирования в Индийском океане, увеличение поставок вооружений и «более тесное военное планирование с надежными государствами региона»[436].

Что же касается проекта формирования ударных сил, или, как их еще называют, войск вмешательства на односторонней основе, то он, по свидетельству американского специалиста М. Клэра, руководящего исследовательской программой «Милитаризм и разоружение», представляет собой, по существу, «довольно старый проект создания специальных сил для вторжения в пределы иностранного государства и оккупации его территории» в случае резкого изменения там политической и военной обстановки.

На языке Пентагона, пишет М. Клэр, это означает, что они должны быть способны «проникнуть силой, подавляя вооруженное сопротивление, на занятую противником территорию, находящуюся на большом удалении». Они могут быть также использованы для «демонстрации силы» в целях запугивания враждебных держав или оказания помощи союзническому правительству либо для того, чтобы оказать поддержку регулярным силам в случае крупного столкновения. В отличие от классических сил они должны быть способны оккупировать находящуюся в руках противника территорию далеко за пределами обычного переднего края круговой обороны»[437].

Среди возможных ситуаций, при которых должны быть задействованы «силы вмешательства», рассматриваются такие варианты, как возникновение «внутренних беспорядков в жизненно важных для США районах», блокада важных путей снабжения Запада нефтью и «вторжение вражеских сил», а также два основных возможных сценария, предусматривающих как наиболее благоприятные условия, когда «какая-либо нефтедобывающая страна на Ближнем Востоке попросит о вмешательстве США», так и менее благоприятные, но более вероятные обстоятельства, когда, не дожидаясь никаких призывов, «придется быстро реагировать на прямую угрозу». Как отмечается в подготовленном исследовательским отделом Библиотеки конгресса США специальном докладе «Использование американских во- оружейных сил для обеспечения поставок нефти из Персидского залива», подобные обстоятельства, «конечно, привели бы к созданию гораздо более сложной ситуации с возможностью эскалации до всеобщей ядерной войны»[438]. Иными словами, вполне допускается возможность, что «корпус быстрого реагирования» может выступать инициатором развязывания не только локальной, но и глобальной войны.

Предполагается, что в состав создаваемого «корпуса быстрого реагирования», насчитывающего не менее 110 тысяч человек, войдут 82-я воздушно-десантная, 101-я аэромобильная дивизии, две дивизии морской пехоты, до тысячи истребителей и бомбардировщиков, около 500 транспортных самолетов, от двух до четырех соединений ВМС, включая авианосец[439]. В случае, если всех этих сил окажется недостаточно, для ведения «полувойны» могут быть выделены три пехотные дивизии, дополнительные воздушно-десантные части и подразделения коммандос, специально обученные для борьбы с партизанами, морские десантные силы, части тактической авиации. Весь контингент вмешательства, по оценке М. Клэра, может насчитывать не менее 600 тысяч военнослужащих, то есть примерно 28 процентов численности всех вооруженных сил США. На его содержание в 1980 финансовом году выделено 22 процента всего военного бюджета, что составляет 28,5 миллиарда долларов[440].

Однако Пентагон считает, что всех этих сил все же недостаточно «для обеспечения безопасности основных американских интересов за границей», а главное, они не могут быть введены в действие «в достаточно короткий срок, если потребуется реагировать на крайне опасную ситуацию в районе Персидского залива»[441]. При этом американские стратеги ссылались на развивавшиеся с необычайной быстротой события в Иране, которые привели к падению шахского режима раньше, чем успела на них отреагировать администрация Картера.

Взятые США обязательства выступать гарантом обеспечения хрупкого «мира» на Ближнем Востоке в соответствии с заключенным в марте 1979 года сепаратным египетско-израильским договором дали сторонникам наращивания американского военного присутствия в этом регионе дополнительные доводы. Теперь они получили некие «юридические» основания не только для оправдания дальнейшей гонки вооружений под предлогом сохранения «баланса» сил на Ближнем Востоке, но и для утверждения там прямого военного присутствия США под видом гаранта сохранения этого «военизированного мира». Но еще важнее этих «юридических» оснований для Пентагона было заручиться реальными «подпорками», то есть базами, на которые можно было бы опереться ври наращивании своего военного присутствия и с которых возможно было бы осуществлять постоянный контроль за всем регионом Ближнего Востока и сопредельными с ним районами, включая южные границы Советского Союза.

Для всех этих агрессивных целей США на основе подписанных с Израилем и Египтом соглашений планируют использовать как строящиеся с их помощью новые израильские базы в пустыне Негев, так и египетские базы на Синае после ухода оттуда Израиля, а также получить право на пользование их военно-морскими базами. Эти базы, писал лондонский журнал «Миддл Ист интернэшнл», будут играть главную роль при проведении совместных американо-египетских и американо-израильских военных и военно-морских учений в «районах, прилегающих к Аравийскому полуострову»[442]. Арендная плата за эти базы может выплачиваться Израилю и Египту в форме различных военных поставок. Часть из них будет использоваться для оснащения их вооруженных сил, а излишки (поскольку размеры закупаемого Израилем и некоторыми другими ближневосточными странами американского оружия явно превосходят потребности их национальной обороны) могут создать именно тот необходимый готовый арсенал, который потребуется при развертывании перебрасываемых в этот район американских сил вторжения. По свидетельству израильской газеты «Едиот ахронот», Тель-Авив уже заранее дал согласие предоставить для использования американцами в зоне Персидского залива имеющиеся у него запасы оружия и боевой техники для того, чтобы формируемому в США «корпусу быстрого реагирования» не нужно было доставлять их из-за океана.

Имея в виду именно эти дальние цели, Вашингтон заключает не только с Израилем, но и с рядом арабских государств Аравийского полуострова контракты на выполнение строительных работ по созданию там развитой военно-экономической инфраструктуры (дороги, аэродромы, порты, склады, казармы и т. д.), которая также может использоваться американскими войсками на будущем театре военных действий при осуществлении «операций вторжения» или ведения там локальных войн.

Этими же соображениями, помимо чисто финансовых, очевидно, руководствуются США и их западноевропейские союзники, в обилии снабжая различными видами современного оружия Саудовскую Аравию и арабские княжества Персидского залива.

Есть еще и другие важные причины повышенного интереса и заигрывания Вашингтона с нефтяными монархами Аравийского полуострова. Одной оси с участием Тель-Авива и Каира явно недостаточно, чтобы утвердить американское военное присутствие на Ближнем Востоке. Даже считающаяся наиболее надежным союзником США из всех нефтедобывающих арабских стран Саудовская Аравия, как писал американский журнал «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт», хотя и не возражает против усиления американской роли в Персидском заливе, опасается присутствия американских вооруженных сил на своей территории и не хочет участвовать ни в какой поддерживаемой Вашингтоном программе обеспечения региональной безопасности[443].

Учитывая настороженное отношение, а еще чаще открытое недоверие арабских государств к Вашингтону из-за его откровенно произраильской позиции, США все более настойчиво добиваются активной поддержки своей ближневосточной политики со стороны западноевропейских союзников по НАТО. При этом вашингтонские политики и стратеги принимают во внимание как объективные, так и субъективные факторы.

Во-первых, капиталистические страны Западной Европы и Япония в не меньшей степени, чем США, заинтересованы в защите своих нефтяных и других экономических интересов в арабском мире, а посему должны, по убеждению Вашингтона, вносить свой финансовый и военный вклад в обеспечение «безопасности» этого региона.

Во-вторых, и Англия, и Франция располагают крупными силами вмешательства, которые могут оказаться полезными в случае возможного кризиса в Африке или на Ближнем Востоке, имея на вооружении по два авианосца каждая, парашютно-десантные части и силы подавления мятежей. К тому же Англия уже изъявила желание «восстановить» свое военное присутствие в районе «к востоку от Суэца», а Франция и Бельгия, как напоминал журнал «Монд дипломатик», на практике доказали свою готовность участвовать в «полицейских операциях», используя американские транспортные самолеты для защиты интересов Запада в Африке[444].

В-третьих, США для расширения своего военного присутствия и осуществления контроля за этим регионом начали совместно использовать сохранившиеся или бывшие английские военные базы в Средиземном море (на Кипре), в зоне Персидского залива (на острове Масира) и в Индийском океане (остров Диего-Гарсия). Воздушное наблюдение за выполнением египетско-израильского договора или за Ормузским проливом выдвигается при этом лишь как оправдание значительного увеличения американского военного присутствия на Ближнем и Среднем Востоке.

В-четвертых, после падения шаха в Иране монархические режимы нефтедобывающих арабских стран, с одной стороны, стали проявлять больший интерес к созданию некой системы «коллективной безопасности» в зоне Персидского залива, с другой — стремиться к большей самостоятельности от США и установлению прямых экономических и военных связей с западноевропейскими государствами, занимающими умеренную позицию в вопросе ближневосточного урегулирования. Вместе с тем, как считают в Вашингтоне, появляются возможности играть не только на соперничестве между Ираном и Саудовской Аравией за лидерство в Персидском заливе, но и на взаимном недоверии между шиитами — иранцами и суннитами — арабами.

Все это, вместе взятое, служит Вашингтону основанием, как рекомендовал «Форин афферс», более энергично «подталкивать местные режимы к созданию региональных союзов и блоков» как на антисоветской, так и на антииранской основе. Одновременно журнал настоятельно советовал активно «приобщать к созданию таких блоков страны НАТО и Японию, которые больше, чем США, зависят от нефти Персидского залива... и выработать совместную «западную» политику и стратегию, в том числе в военной области, что позволит избежать одностороннего вовлечения США в кризисные ситуации в этом регионе»[445].

При этом автор цитируемой статьи недвусмысленно намекал на определенные «выгоды», которые могут извлечь США из обострения отношений между арабскими странами и Ираном, поскольку это помешает укреплению сотрудничества между ними «на антисионистской и пропалестинской основе». Поэтому США, резюмировал журнал, «должны всячески поощрять создание местных блоков и быть готовыми оказать им поддержку», учитывая, что «региональные союзы арабских режимов имеют гораздо больше возможностей, чем египетско-израильская коалиция в Средиземноморье»[446].

Исходя, очевидно, из всех указанных соображений, Вашингтон попытался «уравновесить» ось Каир — Тель-Авив на Средиземноморье неким подобием пакта в зоне Персидского залива под видом совместной защиты Ормузского пролива На свет вновь был вытащен давно скомпрометировавший себя проект «системы региональной безопасности», которую могли бы согласиться финансировать США, Великобритания, ФРГ и некоторые консервативные арабские режимы. Естественно, предполагалось, что они же выделили бы и соответствующие контингенты вооруженных сил. Об их составе, правда, скромно умалчивалось Зато сразу же была названа в качестве приманки сумма в 100 миллионов долларов, которая якобы в любой момент могла быть выделена как первый пай. Этот проект поручили выдвинуть султану Омана Кабусу. Однако он нашел поддержку только в Каире. Во всех других арабских столицах проект был, как говорится, отвергнут с порога. Тогда на Западе попытались отмежеваться от «инициативы» султана, сделав вид, будто эта идея принадлежит только Кабусу и не более.

В арабском мире сразу разгадали маневр неоколонизаторов. Не только в передовых арабских государствах, но и в странах с консервативными режимами планы наращивания прямого американского военного присутствия на Ближнем Востоке, как и проекты создания новых региональных блоков с участием западных держав, вызвали тревогу и решительные протесты.

Развивавшийся в 70-х годах процесс развала «традиционных» военных блоков заставил империалистов, как это видно из «доктрины Картера», внести некоторые изменения в свою блоковую политику. Она «корректируется» по двум направлениям.

Во-первых, как уже отмечалось, образовавшийся «вакуум» после развалов азиатских блоков СЕНТО и СЕАТО Вашингтон пытается заполнить путем распространения зоны ответственности НАТО на этот регион и более активного привлечения к выполнению жандармских функций в зонах освободительных революций западноевропейских стран, Японии и Австралии. Уже на вашингтонской сессии совета НАТО в 1978 году США под предлогом угрозы для безопасности Заира предлагали создать «коллективные силы» блока, предназначенные для подавления освободительных движений в Африке при соучастии Египта и некоторых других африканских стран. Задолго до обострения американо-иранского конфликта была предпринята попытка распространить сферу действия военно-политического союза АНЗЮС на бассейн Индийского океана. Вопрос о включении Индийского океана в зону ответственности ВМС Североатлантического блока неоднократно поднимался в конгрессе США и снова обсуждался по настоянию Вашингтона на сессии Совета НАТО в Анкаре в июне 1980 года.

Во-вторых, уже в рамках провозглашенной Никсоном так называемой «гуамской доктрины» стала проводиться сначала в Юго-Восточной Азии, а затем и в других районах линия на создание субимпериалистических регионально-групповых коалиций с наиболее надежными местными опорами, которые могли бы выполнять роль «подрядчиков» империализма. Как правило, такие «привилегированные союзники» выбираются из наиболее крупных государств в региональных масштабах, которые проводят согласованный с Западом внешнеполитический курс. Именно эти государства получали наибольшую часть поставляемого американского вооружения, и именно в них наиболее активно действовали транснациональные корпорации. Роль такого империалистического «подрядчика» на Ближнем Востоке выполняет Израиль, теперь на эту же роль стал претендовать режим Садата. В зоне Персидского залива и на Среднем Востоке до свержения шаха главную свою опору империализм видел в лице Ирана.

После провала неоколониалистской политики в Иране и в связи с событиями в Афгайистане Вашингтон стал вести усиленный зондаж для выяснения возможностей возродить идею «исламского» союза, который мог бы служить барьером на пути усилившихся в мусульманском мире антиимпериалистических освободительных движений. Уже через месяц после победы иранской революции, в марте 1979 года, в Дели состоялось совещание американских дипломатических представителей в странах Южной, и Юго-Западной Азии, в том числе Иране, Афганистане» на котором обсуждался вопрос о создании «исламского» военно-политического союза в составе Пакистана, Бангладеш и Саудовской Аравии.

Эту же идею обсуждали совершавшие в 1979—1980 годах турне по ряду стран Ближнего и Среднего Востока заместитель государственного секретаря США У. Кристофер, помощник президента США 3. Бжезинский и английский министр иностранных дел лорд Каррингтон.

Однако зондирование, судя по всему, не дало ожидаемых результатов. Даже консервативные мусульманские режимы после падения монархии в Иране боятся переступать определенный «порог сотрудничества» е неоколониализмом, опасаясь народного взрыва и изоляции в арабском мире. В этом отношении показательна позиция Саудовской Аравии. Принципиально не выступая против американского военного присутствия в этом регионе, Эр-Рияд вместе с тем заявил американским эмиссарам о нежелательности официального размещения военных баз непосредственно на территории Саудовской Аравии. Было высказано предпочтение так называемому «военному присутствию США на горизонте». Другие страны зоны Персидского залива, в частности Кувейт, заняли еще более отрицательную позицию в отношении иностранного присутствия в этом регионе.

Неудивительно, что после этого Вашингтон стал делать все большую ставку на создание под своей эгидой «мини-блоков» и неофициальных альянсов без непосредственного участия империалистических держав. Подобные альянсы планируется сколачивать под видом провозглашаемых в «доктрине Картера» неких «рамок консультативной безопасности и сотрудничества» при участии афро-азиатских стран с наращиванием прямого военного присутствия западных держав и созданием соответствующих опорных баз. В базовую политику вносятся также небольшие коррективы. Предполагается арендовать готовые базы без размещения там многочисленных воинских гарнизонов, поскольку они могли бы «раздражающе действовать на местное население». Эти базы предназначаются для оборудования военно-морских стоянок, перевалочно-транзитных пунктов и для заблаговременного создания там запасов необходимого оружия и боевой техники.

Не объясняя сути планируемого нового военного альянса со странами Юго-Западной Азии, Картер вместе с тем достаточно полно раскрыл содержание неоколониалистских «рамок», заявив, что США «должны помочь государствам этого региона развить свою способность противостоять советскому нажиму в каких-то укрепленных рамках сотрудничества в этом регионе». Под оказанием подобной помощи подразумевается в первую очередь наращивание прямого американского военного присутствия и «более активное использование военных объектов в этом районе».

Расшифровывая обтекаемые формулировки президента, американский еженедельник «Бизнес уик» уточнил, что Вашингтон не только «помышляет об использовании баз ВВС в Египте и в Израиле, но и более настойчиво добивается права вести операции с других аэродромов», а также получить доступ к морским портам в зоне Персидского залива и бассейне Красного моря. Необходимость подобных баз и объектов журнал объяснил тем, что США «могли бы там заранее держать суда, груженные танками, артиллерией и другой тяжелой техникой, чтобы войска по прибытии в этот район сразу же могли ими воспользоваться»[447].

В свете таких обстоятельных разъяснений становится понятным, почему Вашингтон так настойчиво добивался заключейия соглашений об аренде ряда военных баз в Омане, Кении, Сомали, а также подписывает контракты на массовые поставки американского оружия в Саудовскую Аравию. С целью замаскировать создание новых арсеналов американского оружия оно размещается,, как сообщала иностранная печать, на саудовских базах Дахран, Табук, Хамис-Мушайт под прикрытием поступления вооружения для Саудовской Аравии. Таким образом^ американская военщина намерена ускорить создание наиболее благоприятных условий для будущих действий в этом районе «корпуса быстрого реагирования».

Попытки навязать арабским странам различные неоколониалистские формы военного вмешательства то под видом «дипломатии истребителей», означающей одновременную поставку американского вооружения Израилю и некоторым арабским государствам, то под видом «дипломатии авианосцев», выражающей стремление Вашингтона расширить свое прямое военное присутствие в Средиземноморье и в бассейне Индийского океана, — все это лишь неоколониалистские разновидности колониалистской политики «дипломатии канонерок». Дипломатия, уточняемая различными видами вооружений, выражает скорее эволюцию технических средств ведения империалистических войн, нежели изменение самих методов неоколониализма.

Империалисты глубоко заблуждаются, думая, что им удастся с помощью интервенционистского «корпуса быстрого реагирования» найти выход из этого кризиса и заставить арабские страны поступиться их неотъемлемым правом распоряжаться своей судьбой, своими национальными богатствами. Как напомнил в связи с этим Л. И. Брежнев, «государственная мудрость не в том, чтобы «реагировать быстро» пулеметом и винтовкой, главное— реагировать правильно, с учетом объективных реальностей сегодняшнего мира, искать мирного решения проблем.

Рецидивы империалистической «политики канонерок» в ее современном обличье могут повести лишь к возникновению новых опасных очагов напряженности и обострению старых, ухудшить международную обстановку в целом. Попытки возродить в наши дни бесславную политику колонизаторов обречены на неизбежный провал...»[448].

Безрассудство и авантюристичность империалистической «новой стратегии», изложенной в «доктрине Картера», очевидны. Она таит немалую угрозу всем народам мира и международной безопасности. Поэтому, как подчеркнул Л. И. Брежнев, «дать отпор этим зловещим замыслам — дело всех, кому нужен и дорог мир»[449].