К югу от мыса Ява

VII

Николсон бережно взял капитана под мышки, отклонил от перегородки и поискал глазами боцмана. Но Маккиннон уже сидел на корточках рядом, и по одному взгляду, брошенному на его напряженно-бесстрастное лицо, Николсон понял, что пятно крови на рубашке Файндхорна увеличивается. Не дожидаясь указания со стороны Николсона, Маккиннон быстро вытащил нож и одним четким движением разрезал рубашку на спине капитана. Затем обеими руками взялся за края разреза и разорвал рубашку по всей длине. Несколько секунд он изучал спину Файндхорна, затем сомкнул края разреза и, посмотрев на Николсона, покачал головой. Старший помощник с прежней осторожностью вновь прислонил капитана к перегородке.

— Безрезультатно, да, джентльмены? — Голос Файндхорна прозвучал хриплым, вымученным бульканьем — было видно, что капитан борется с подступающей к горлу кровью.

— Ранение достаточно серьезное, но не слишком. — Николсон тщательно подбирал слова. — Вам очень больно, сэр?

— Нет. — Файндхорн ненадолго прикрыл глаза, потом взглянул на Николсона. — Пожалуйста, ответьте на мой вопрос. Ранение сквозное?

— Нет, сэр. Вероятно, задето легкое. Думаю, пуля застряла где-то в ребрах. Придется извлечь ее, сэр. — Голос Николсона был бесстрастным.

— Благодарю вас. — «Задето» было сильным преуменьшением в данном случае, к тому же извлечь пулю можно только в условиях полностью оснащенного госпиталя; однако, если Файндхорн и сознавал все это, то ничем себя не выдал. Болезненно кашлянув, он попытался улыбнуться. — Со всякими операциями подождем. Как судно, мистер Николсон?

— Агонизирует, — прямо ответил Николсон. Он ткнул большим пальцем через плечо. — Видите пламя, сэр? В нашем распоряжении в лучшем случае пятнадцать минут. Разрешите спуститься вниз, сэр?

— Конечно, конечно! И о чем я только думаю? — Файндхорн попытался подняться, но Маккиннон удержал его, и в ту же секунду раздался нарастающий рев авиационного двигателя, а затем громоподобный залп и визг влетевшего сквозь разбитое стекло в рулевую рубку снаряда, снесшего с петель верхнюю часть двери в штурманское помещение. Николсон тут же вышел через качавшуюся на разбитых петлях дверь штурманской рубки, сбежал по центральному трапу и, повернув к носу, со стороны правого борта вошел в обеденный салон. Ван Эффен сидел на палубе рядом с дверью с пистолетом в руке и выглядел невредимым. Голландец проговорил:

— Ну и грохот, мистер Николсон. Все закончилось?

— Более или менее, и боюсь, для судна — тоже. Снаружи по-прежнему кружат два или три самолета, высматривая последние признаки жизни. У вас никаких проблем?

— Это с ними-то? — Ван Эффен презрительно махнул стволом пистолета в сторону команды «Кэрри Дэнсера». — Пятеро ее членов боязливо жалось к подножиям диванов, еще двое распростерлось под столами. — Слишком обеспокоены сохранением своих драгоценных жизней.

— Кто-нибудь пострадал?

Ван Эффен с сожалением покачал головой:

— Дьявол благоволит к своим соплеменникам, мистер Николсон.

— Жаль. — Николсон уже подходил к левой двери салона. — Судно погибает. Времени у нас в обрез. Выводите потихоньку всю эту компанию на верхнюю палубу, попридержав пока что в коридоре. Только не открывайте… — Николсон внезапно прервался и остановился на полном ходу. Деревянный эксплуатационный люк продовольственной кладовой был буквально изрешечен пулями. Из-за него доносились судорожные детские всхлипывания.

Николсон стремглав выскочил в коридор и дернул за ручку дверь кладовой. Ручка поворачивалась, но дверь упорно не открывалась. Вероятно, была заперта, хотя, скорее всего, ее заклинило. По счастью, рядом оказался пожарный топорик. С третьего удара дверь с треском открылась, неистово крутанувшись на петлях.

Первое, что бросилось в глаза и ноздри Николсона, — это дым, запах гари, море разбитой посуды и витавшие пары виски. Затем поток свежего воздуха стремительно развеял спертую атмосферу кладовой, и Николсон разглядел двух санитарок, сидевших на палубе почти у его ног: молодую малайку Лину, с темно-коричневыми глазами, широко раскрытыми от ужаса, и мисс Драхман, поднявшую к старшему помощнику свое бледное, напряженно-спокойное лицо. Николсон рухнул на колени сбоку от последней.

— Ребенок? — хрипло спросил он.

— Не беспокойтесь. Маленький Питер в безопасности. — Она мрачно улыбнулась Николсону и толкнула тяжелую металлическую дверь гладильной, уже к тому времени приоткрытую. Уютно закутанный в плотное одеяло, мальчик испуганно смотрел на Николсона. Протянув руку, старший помощник ласково взъерошил светлые волосы ребенка, затем резко встал, облегченно переведя дыхание.

— Спасибо Господу хоть за это. — Он улыбнулся девушке. — И спасибо вам, мисс Драхман. Чертовски правильная идея. Вы не выведете его в коридор? Очень уж здесь душно. — Развернувшись, Николсон недоверчиво воззрился на раскинувшихся у его ног бок о бок молодого солдата Алекса и муллу; оба были явно без сознания. Фарнхольм осматривал голову муллы, но исходивший от генерала запах виски был столь силен, что, вероятно, пропитал даже его одежду.

— Что, черт побери, здесь происходит? — ледяным тоном спросил Николсон. — Вы что, не можете оставить бутылку даже на пять минут, Фарнхольм?

— Вы слишком прямолинейны, молодой человек, — донесся голос из дальнего угла кладовой. — Не стоит делать поспешных заключений, особенно неправильных.

Николсон всмотрелся в мрак лишенной окон кладовой. Он едва различал неясные очертания мисс Плендерлейт, сидевшей опершись прямой спиной на холодильник. Ее голова склонилась над вязальными спицами, издававшими настойчивое клацанье. Николсон не верил своим глазам.

— Что вы делаете, мисс Плендерлейт? — удивленно спросил он.

— Вяжу, конечно. Вы разве никогда не видели человека за вязанием?

— Вяжете? — с ужасом пробормотал Николсон. — Конечно, вяжете! — Он оторопело покачал головой. — Узнай об этом японцы, они бы завтра же потребовали перемирия.

— Интересно, о чем это вы? — сухо вопросила мисс Плендерлейт. — Только не говорите мне, что вы тоже лишились рассудка.

— Тоже?

— Как и этот несчастный молодой человек. — Она указала на Алекса.

Николсон быстро обернулся и, посмотрев на Фарнхольма, кивнул на мусульманина:

— Прошу меня извинить, генерал. Он мертв?

— Нет, слава Богу. — Фарнхольм выпрямился, стоя на коленях, и проговорил совершенно трезвым голосом. — Контужен и оглушен — вот и все. — И бросил на молодого солдата гневный взгляд. — Сущий молодой идиот! Пришлось выключить его бутылкой виски, — пояснил Фарнхольм. — Она разбилась. Должно быть, была треснутой. Невосполнимая потеря, просто невосполнимая.

— Прошу вас, вынесите его отсюда. Остальные выходите тоже. — Николсон обернулся на звук открывшейся за ним двери. — Уолтерс! Я совсем про вас забыл. С вами все в порядке?

— Все в порядке, сэр. Боюсь только, от радиорубки ничего не осталось. — Уолтерс выглядел бледным, но был энергичен, как всегда.

— Это уже не имеет значения. — Николсон был благодарен Уолтерсу за его присутствие, выдержку и расторопность. Готовьте этих людей к подъему на шлюпочную палубу — в коридоре, хотя лучше — в вашем отсеке или каюте. На саму палубу их пока не выпускайте. И если им понадобится что-либо забрать из кают, дайте им на это пару минут.

Уолтерс криво улыбнулся.

— Отправляемся на небольшую прогулку, сэр?

— На очень короткую. Только чтобы перебраться на безопасную сторону. — Вряд ли, подумал Николсон, моральный дух пассажиров поднимется, если сказать им то, в курсе чего был Уолтерс: единственной альтернативой сгоранию заживо была возможность взлететь на воздух вместе с судном.

Старший помощник миновал дверь и едва удержался на ногах, когда на корме раздался чудовищный взрыв, конвульсивно сотрясший всю «Вирому» и почти взметнувший ее заднюю часть из воды. Николсон инстинктивно ухватился за косяк двери, поймал упавших на него мисс Драхман и Питера и быстро повернулся к Уолтерсу.

— Последний приказ отставить. Никаких посещений кают. Выводите их прямиком наверх и проследите, чтоб они оставались там. — В четыре прыжка преодолев расстояние до кормовой двери и осторожно открыв ее, Николсон оказался снаружи. Взобравшись через мгновение на верхнюю ступень железного трапа на главную палубу, Николсон посмотрел на корму.

Жар ударил ему в глаза, тут же вышибив слезы. Огромное клубящееся облако маслянистого черного дыма на сотни футов вздымалось в небо, все выше и выше, расстилаясь над судном, подобно грибу, гигантской непроницаемой шляпой. В основании же этого гриба, на уровне главной палубы, дыма не было совсем, лишь огненная стена футов шестидесяти в диаметре, взмывавшая вертикально и распадавшаяся далеко наверху на множество извивающихся языков, жадно тянувшихся ввысь и тонувших в клубящейся дымовой завесе. Несмотря на сильный жар, первой реакцией Николсона было закрыть не лицо, а уши: даже с расстояния ста пятидесяти футов рык огня казался громовым.

Еще один просчет со стороны японцев, пронеслось в голове у Николсона. Бомба, предназначавшаяся для машинного отделения, разорвалась в бункерах с дизельным топливом, пробив двойную водонепроницаемую стену цистерны номер один. Полыхала, скорее всего, именно она всеми своими двумястами пятьюдесятью тысячами галлонов нефти за счет образовавшейся от снесенной стены неимоверной воздушной тяги. И все же сквозь рев огня Николсон расслышал пронзительный, рокочущий вой авиационного двигателя. Ухватив в ту же секунду глазом ослепительный отблеск фюзеляжа истребителя, стрелой заходившего со стороны правого борта, старший помощник судорожно бросился назад сквозь открытую дверь, и в ту же секунду раздался грохот снарядов, разорвавшихся там, где он только что стоял.

Проклиная себя за рассеянность, Николсон поднялся на ноги, закрыл дверь на один из зажимов, быстро миновал коридор, обеденный салон и подошел к трапу на шлюпочную палубу. Фарнхольм с трудом поднимался по ступеням, неся на спине молодого солдата. Старший помощник помог ему добраться до верха, где Уолтерс взвалил Алекса на себя. Николсон взглянул вдоль коридора в направлении радиорубки.

— Всех собрали, радист?

— Да, сэр. Араб Джонни — на подходе; мисс Плендерлейт пакует вещи, будто бы собирается в двухнедельный отпуск.

— Да, обстоятельная леди. — Николсон бросил взгляд в носовой конец коридора. Сайрен и его люди боязливо и обреченно жались у трапа, ведущего в штурманскую. Николсон глянул на Уолтерса. — Где Ван Эффен?

— Без понятия, сэр. Я его не видел.

Старший помощник подошел к Сайрену.

— Где Ван Эффен?

Тот пожал плечами, раздвинув в улыбке разбитые губы, и ничего не ответил.

Николсон приставил пистолет к его солнечному сплетению, и улыбка сползла с загорелого лица.

— Придется вам, видно, умереть, — любезно проговорил старший помощник.

— Он ушел наверх, — кивнул на трап Сайрен. — Минуту назад.

Николсон обернулся.

— Радист, у вас есть пистолет?

— В отсеке, сэр.

— Сходите за ним. Ван Эффен не имел права оставлять этого человека. — Он дождался возвращения Уолтерса. — Не ждите особых причин, чтобы перестрелять этот сброд. Достаточно любого, даже незначительного повода.

Николсон поднялся по трапу и через штурманскую рубку попал в рулевую. Вэньер пришел в сознание и, хотя все еще тряс головой, чтобы окончательно ее прочистить, уже был в состоянии помочь Ивэнсу перевязать руку. Маккиннон и капитан по-прежнему были вместе.

— Вы не видели Ван Эффена, боцман?

— Он был здесь минуту назад, сэр, потом поднялся на крышу.

— На крышу? Да что, черт возьми… — Николсон едва сдержался. — Как вы себя чувствуете, Ивэнс?

— Довольно разъяренным, сэр. — Ответ Ивэнса соответствовал его виду. — Если бы я только мог добраться до этих кровожадных…

— Ладно уж, ладно, — коротко улыбнулся Николсон. — Вижу, что вы будете жить. Оставайтесь с капитаном. Ну, а как четвертый помощник?

— Уже нормально, сэр. — Вэньер был очень бледен. — Просто немного поцарапало голову.

— Хорошо. Возьмите с собой боцмана и ступайте травить шлюпки. Только первую и вторую: с третьей и четвертой покончено. — Он обернулся и посмотрел на капитана. — Вы что-то сказали, сэр?

— Да, — ответил Файндхорн по-прежнему слабым, но уже более четким, чем прежде, голосом. — Третья и четвертая шлюпки уничтожены?

— Разбомблены и сожжены до основания, — проговорил Николсон без горечи. — Основательная работа. Цистерна номер один полыхает, сэр.

Файндхорн покачал головой.

— Каковы надежды, дружище?

— Никаких абсолютно, сэр. — Николсон снова повернулся к Вэньеру. — Если обе шлюпки пригодны, обеими и воспользуемся. — Он взглянул на Файндхорна. — Когда опустится ночь, нам лучше быть с Сайреном и его головорезами порознь.

Капитан молча кивнул, и Николсон продолжил:

— Погрузите столько одеял, пищи, воды, оружия и боеприпасов, сколько найдете. И не забудьте про санитарные сумки. Все это — в лучшую шлюпку, то есть в нашу. Это ясно?

— Ясно, сэр.

— И еще: когда закончите, приготовьте ременные носилки для капитана. Смотрите только, не попадите под огонь — пару минут назад я едва не распрощался с жизнью. И ради Бога, поторопитесь! Даю вам на все пять минут.

Старший помощник осторожно вышел из рулевой рубки наружу. Его тут же с ног до головы обдало жаром, как из внезапно открывшейся двери котельной, но он не обратил на это внимания. Истребители, всего в полмиле от «Виромы» выстроившись один за другим, с уклоном на правое крыло, заходили на очередной круг.

Николсон в пять прыжков покрыл расстояние до трапа, ведущего на крышу рулевой рубки, и резко остановился. Ван Эффен, лицо и рубашка которого были перепачканы в крови, только начал спускаться, полуподдерживая, полунеся на себе капрала Фрейзера. Солдат был очень плох и, очевидно, только усилием воли цеплялся за сознание. Его перекошенное болью лицо под темным загаром казалось совершенно бескровным. Правой рукой капрал держал то, что осталось от его левого предплечья, разорванного, искромсанного и ужасно изувеченного — лишь взрыв снаряда мог сделать такое. Однако крови Фрейзер, по-видимому, потерял немного: сразу над локтем Ван Эффен наложил жгут.

Встретив их посреди трапа, Николсон обхватил солдата, рассчитывая взять часть веса его на себя, на него обрушился вдруг весь груз, а Ван Эффен стал снова взбираться на крышу рулевой рубки.

— Куда вы собрались, приятель? — Николсону пришлось напрячь связки, чтобы перекричать гул пожара. — Мы покидаем судно. Слезайте!

— Надо посмотреть, не осталось ли там еще кого живого, — прокричал Ван Эффен. Он крикнул что-то вдобавок, внимание Николсона уже переключилось на другое: истребители — теперь их осталось только три — более не кружили над судном. Перестраиваясь на ходу в линию крыло о крыло, они, круто кренясь, держали прямо на среднюю часть судна. Несложно представить, сколь лакомой и абсолютно беззащитной целью были для них трое, выставившихся напоказ на самом верху танкера. Николсон покрепче обхватил капрала Фрейзера и свободной рукой стремительно показал в небо.

— У вас нет ни малейшего шанса, вы чокнутый! — закричал он. — Ван Эффен к тому времени уже достиг верха трапа. — Вы что, сошли с ума или ослепли?

— Позаботьтесь лучше о себе, друг мой, — отозвался голландец и скрылся. Николсон не стал больше ждать — ему действительно следовало позаботиться о себе, и незамедлительно. До двери в рулевую рубку было несколько шагов — но Фрейзер теперь превратился в обмякшую, беспомощную массу. Истребителям понадобится секунд шесть, не более, чтобы выйти на оптимальное расстояние для атаки. Николсон уже слышал визгливое рычание двигателей, с каждым мгновением все более угрожающе выделявшееся на фоне рева огня. Буквально ощущая прицел на своей беззащитной спине, он не осмеливался оглянуться, зная и так, что самолеты максимум в двухстах ярдах от «Виромы». Добравшись наконец до задвижной двери рубки, Николсон несколько раз в тщетном отчаянии дернул ручку, как вдруг дверь рывком открылась, и боцман втащил капрала внутрь. Николсон стремительно кинулся на палубу, невольно морщась в ожидании снаряда. Когда он, извиваясь, перекатился в укрытие, раздался кратковременный, мгновенно достигший пика и тут же пошедший на спад грохот двигателей самолетов, пронесшихся над крышей рубки. Не было выпущено ни единого снаряда.

Николсон, не веря, что жив, ошеломленно потряс головой и медленно поднялся на ноги. Быть может, пламя и дым ослепили пилотов, быть может, они просто израсходовали боеприпасы. Как бы то ни было, сейчас это представлялось уже неважным. Николсон заметил, что Фарнхольм стоял на мостике, помогая Маккиннону спустить солдата вниз. Вэньера видно не было, но Ивэнс по-прежнему находился с капитаном. Внезапно дверь штурманской рубки распахнулась на покореженных петлях, и лицо Николсона во второй раз за день застыло в изумлении.

Стоявший перед ним человек был почти гол, если не считать обугленных и все еще тлевших и дымившихся по краям лохмотьев, бывших когда-то синими или голубыми брюками. Его брови и волосы были опалены, руки и грудь покраснели от ожогов. Грудь судорожно вздымалась, словно бы его легкие слишком изголодались по воздуху, чтобы тратить время на глубокие вздохи.

— Дженкинс! — Николсон рванулся вперед, схватил человека за плечи и тут же отдернул руки, увидев, что лицо его исказилось от боли. — Да как же вы… я ведь видел самолеты…

— Кто-то оказался взаперти, сэр! — перебил его Дженкинс. — В переднем насосном отсеке. — Он говорил торопливо, настойчиво и прерывисто, выдавливая одно-два слова с каждым вздохом. — Я бросился вниз с переходного мостика и приземлился на люк. По нему стучали изнутри, сэр.

— Вы, конечно, открыли его? Правда? — тихо спросил Николсон.

— Нет, сэр. Зажимы заклинило намертво, — устало покачал головой Дженкинс. — Я не смог их разомкнуть, сэр.

— Люк оснащен зажимной трубой, — жестко проговорил Николсон.

Дженкинс ничего не ответил и выставил на обзор свои ладони. Николсон поморщился. На них совсем не осталось кожи — лишь красная, сырая плоть, из-под которой виднелась белая кость.

— Господи всемогущий! — Николсон несколько секунд смотрел на руки Дженкинса, затем взглянул в его полные боли глаза. — Простите меня, Дженкинс. Спускайтесь вниз и ждите возле радиорубки. — Он резко повернулся, когда кто-то дотронулся до его плеча. — А, это вы, Ван Эффен… Полагаю, вы понимаете, что, несмотря на все ваше безрассудство, вы самый везучий человек на свете?

Высокий голландец положил две винтовки, автоматический карабин и боеприпасы на палубу и выпрямился.

— Вы оказались правы, — спокойно проговорил он. — На крыше действительно делать больше нечего. Все мертвы. — Он кивнул на удалявшуюся спину Дженкинса. — Я слышал, что он сказал. Это люк в передней части мостика? Я отправляюсь туда.

Николсон посмотрел в его спокойные серые глаза и кивнул.

— Идемте со мной, если хотите. Мне может понадобиться помощь, чтобы вытащить его оттуда, кто бы он ни был, — сказал Ван Эффен.

Спустившись в коридор, они наткнулись на ковылявшего с охапкой одеял Вэньера.

— Как шлюпки, четвертый? — быстро спросил Николсон.

— Замечательно, сэр. Их едва задело. Можно подумать, японцы умышленно оставили их целыми.

— Что, обе? — изумленно воскликнул Николсон.

— Да, сэр.

— Вот это подарок, — пробормотал старший помощник. — Поторопитесь, Вэньер. Не забудьте про носилки для капитана.

Внизу, на главной палубе, стоял удушливый жар. За пять минут интенсивность полыхавшего в грузовых трюмах пожара увеличивалась в два-три раза, и сквозь гул огня смутно улавливался практически не прекращающийся грохот лопавшихся и взрывавшихся металлических бочек с топливом. У Николсона это запечатлевалось где-то в уголке сознания, когда он колотил по люку концом двухфутовой трубы, служившей зажимным рычагом. Наклонившись низко над люком в ожидании ответа, Николсон видел, как льется со лба пот почти непрерывной струйкой. Воздух был таким сухим и перегретым, а металл — столь горячим — они чувствовали это даже через подошвы, — что капли пота мгновенно испарялись при соприкосновении с палубой… Вскоре снизу раздался ответный стук — очень слабый, но все-таки уловимый, — и они оба одновременно вздрогнули.

Николсон не стал больше ждать. Зажимы оказались и вправду наглухо заклиненными — и понадобилась дюжина мощных ударов кувалдой, взятой с собой старшим помощником, чтобы освободить два из них. Последний же поддался с первого удара.

Струя горячего зловонного воздуха ударила из покрытых мраком глубин насосного отделения, но Николсон и Ван Эффен оставили это без внимания и всмотрелись в темноту. Затем голландец включил фонарь, и они ясно разглядели перепачканные нефтью седые волосы взбиравшегося по трапу человека. Тут же две длинные руки потянулись вниз, и мгновением позже рядом со старшим помощником на палубе стоял человек, рефлекторно пытавшийся защитить лицо от хлынувшего жара. Он был в нефти с головы до ног, лишь белки глаз ярко выделялись на его перепачканном лице.

Николсон ошеломленно проговорил:

— Уилли!

— Он самый, — нараспев произнес Уиллоуби. — И никто другой. Старый добрый Уилли. «Цветущим молодым людям и девушкам надлежит…» Не простые ж мы, однако, смертные. — Он стер с лица немного нефти. — Никаких панихид по Уиллоуби.

— Но что, черт побери, вы делали?… Не обращайте внимания. Идемте, Уилли. Времени в обрез. Мы покидаем судно.

Поднимаясь на мостик, Уиллоуби жадно хватал ртом воздух.

— И куда же мы направимся?

— Как можно дальше от «Виромы», — мрачно сказал Николсон. — Танкер готов взлететь на воздух в любой момент.

Уиллоуби обернулся, прикрывая глаза рукой.

— Но это всего лишь бензин, Джонни. Всегда есть вероятность, что он просто выгорит сам по себе.

— Вспыхнула цистерна номер один.

— Тогда — в шлюпки, и да поможет нам Бог, — проговорил Уиллоуби. — Старина Уилли будет жить и бороться как-нибудь в другой раз.

Через пять минут обе шлюпки загрузили всем необходимым и приспустили для погрузки людей. Всех выживших, включая и раненых, собрали вместе. Николсон посмотрел на капитана.

— Готовы выслушать ваши приказания, сэр.

Файндхорн слабо улыбнулся, — и даже это, видно, стоило ему огромных усилий, ибо улыбка перешла в гримасу боли.

— Не время скромничать, мой мальчик. Вы командуете, мистер Николсон. — Он закашлялся и поднял глаза к небу. — Самолеты, мистер Николсон. Они запросто могут перестрелять нас, как кроликов во время спуска в шлюпки.

— Они безо всяких помех сделают это и в открытом море, — пожал плечами Николсон. — У нас нет выбора, сэр.

— Конечно. Простите за глупое замечание. — Файндхорн откинулся и закрыл глаза.

— Самолетов нам опасаться нечего, — раздался до странности уверенный голос Ван Эффена. Он улыбнулся Николсону. — Вы и я могли умереть уже дважды. Они или не могут, или не желают стрелять в нас. Есть также и другие причины, но время не терпит, мистер Николсон.

Глухой протяжный рокот прокатился по судну. Затем «Вирому» охватила тяжелая беспрерывная дрожь от носа до кормы, и почти мгновенно от резкого головокружительного крена палуба ушла из-под ног куда-то в сторону кормы. Николсон ухватился за дверь и слабо улыбнулся Ван Эффену.

— Время на самом деле не терпит, Ван Эффен. Не могли бы вы всегда столь масштабно иллюстрировать свои мысли? — Он повысил голос: — Так, всем в шлюпки.

Спешить, однако, следовало ранее — положение стало отчаянным. Перегородки цистерны номер два были прорваны, и нефть уже полилась в море, так как «Вирома» здорово осела на корму. Николсон ясно понимал, что чрезмерная суматоха и напряжение могли лишь вогнать пассажиров в панику. Маккиннон и Ван Эффен распределяли пассажиров по местам, перенося больных и укладывая их между банками, обмениваясь при этом спокойными, бодрыми репликами. Сквозь гул пожара пробивался какой-то странный звук, сочетавший пронзительное, заставлявшее леденеть кровь шипение и глухой треск, похожий на звук рвущегося ситца, только интенсивнее в тысячу раз.

Пекло теперь было просто невыносимым. Две огромные стены огня стали неуклонно сходиться друг с другом — бледно-голубая полупрозрачная завеса, поблескивавшая и полуреальная, наступавшая с носовой части танкера, и подернутая дымом, кроваво-красная — с кормы. Дыхание теперь раздирало горло. Дженкинс страдал, наверное, более всех, ибо раскаленный воздух постоянно запускал свои когти в обожженную кожу и кровоточащую плоть его рук. Маленький Питер Тэллон, наоборот, испытывал минимальные неудобства, о чем позаботился боцман, смочивший в раковине кладовой большое шерстяное одеяло и завернувший мальчика с ног до головы.

Через три минуты после приказа Николсона обе шлюпки были спущены на воду. Левобортная, управляемая только Сайреном и его людьми, коснулась морской поверхности первой, что не удивительно, так как людей в ней было меньше, к тому же, почти непострадавших. Однако, бросив на нее прощальный взгляд, Николсон понял, что пройдет много времени, пока Сайрену и компании удастся отойти от танкера на безопасное расстояние. Они предпочли заняться выяснением отношений на почве управления такелажем, и двое из них уже наносили друг другу увесистые удары под общий гвалт и бурную жестикуляцию. Николсон безразлично отвернулся. И менее чем через минуту последним спускался по узловатому спасательному лееру в шлюпку номер один. Только увидев под собой набитую пассажирами и оснащением лодку, Николсон осознал, сколь трудно будет на одних веслах отплыть от борта, тем более, что только трое или четверо умели или хотя бы могли грести. Однако, когда его нога коснулась байки, двигатель закашлял, зафыркал и наконец завелся, перейдя на ровное урчание, едва слышимое в гуле пожара.

Через минуту они уже порядочно отошли от борта «Виромы» и огибали нос танкера. Несмотря на две сотни футов воды, отделявшие их теперь от объятого пламенем бака «Виромы», от жара по-прежнему слезились глаза и першило в горле. Николсон, тем не менее, старался держаться пока в относительной близости от судна и обходить нос без потери дистанции. Вскоре левый борт танкера предстал перед ними, как и шлюпка номер два. Сайрену, видимо, удалось наконец восстановить порядок угрозами и беспрерывным и беспорядочным использованием отпорного крюка. Вследствие чего двое лежали на дне шлюпки, еще один занимался своей повисшей плетью рукой, и у Сайрена, в итоге, осталось только трое для борьбы с волнами и течением. Николсон сжал губы и посмотрел на капитана. Файндхорн истолковал этот взгляд правильно и тяжело и неохотно кивнул.

Спустя полминуты Маккиннон швырнул кольцо веревки, аккуратно приземлившееся на борт второй шлюпки. Сайрен быстро обвязал веревку вокруг мачтовой банки, и почти одновременно моторная шлюпка двинулась прочь от танкера. На этот раз Николсон не делал попыток обогнуть судно и направился прямо в море, намереваясь покрыть максимально возможное расстояние за минимально короткое время.

Истребители все еще кружили в небе, но совершенно бесцельно: раз уж они не атаковали их во время погрузки в шлюпки, значит, не ставили это целью вообще.

Прошло минут пять, и «Вирома» заполыхала сильнее, чем прежде. Языки бушевавшего на баке пламени были теперь отчетливо видны на фоне густого облака дыма, валившего из двух кормовых топливных цистерн и распространившегося над морем на полмили. Под темным его балдахином два громадных огненных столба сходились все ближе и ближе, поражая почти инфернальным великолепием этого неукротимого сближения. И Файндхорн, наблюдая за агонией своего судна, вдруг почувствовал неизъяснимую уверенность, что, когда они сольются воедино, конец не заставит себя ждать. Так и случилось.

Столб белого пламени взметнулся вверх откуда-то из-за мостика, взбираясь на сто, двести, триста, четыреста футов, и вдруг исчез. Сразу после этого до шлюпок донесся глухой протяжный рокот, постепенно сошедший на нет, оставив после себя лишь пустое безмолвие. Конец был быстрым, спокойным и несуетливым: «Вирома» с достоинством, грациозно и плавно ушла под воду своим ровным прямым килем вверх, подобно уставшему от бесконечных передряг, израненному судну, отжившему свой век и радующемуся возможности уйти на вечный покой. Наблюдатели на шлюпках услышали мягкое кратковременное шипение залившейся в раскаленные трюмы воды, увидели концы двух стройных мачт, грациозно ускользавших в пучину, несколько поднявшихся на поверхность пузырей, а затем — ничего. Ни плавающего на пропитанной нефтью воде дерева, ни обрывков такелажа, — совсем ничего. Будто бы и не существовало никогда «Виромы».

Капитан Файндхорн повернулся к Николсону. Его похожее на маску лицо было лишено какого-либо выражения, поблекшие глаза — пусты. Почти каждый в шлюпке смотрел на него, открыто или украдкой, но капитан, казалось, даже не замечал этого.

— Курс прежний, мистер Николсон, будьте добры. — Его голос был хриплым и глухим, но лишь от слабости и заливавшей горло крови. — Двести, насколько я помню. Наша цель также остается прежней. Мы должны достичь Мэклсфилдского пролива за двенадцать часов.