Калиостро

ВЕЧНАЯ ЖИЗНЬ ДЖУЗЕППЕ БАЛЬЗАМО, ГРАФА КАЛИОСТРО

Сентябрь 1780 года выдался в Страсбурге теплым. По залитым солнцем улицам устремлялись к Кельскому мосту толпы народа. А на мосту и на набережных царило необычайное оживление. Окрестные кабачки и ресторанчики предоставляли всем желающим свои стулья, но за большую плату. На лицах присутствующих читалось крайнее любопытство и возбуждение.

Собравшиеся, сбиваясь в тесные кучки, что-то горячо обсуждали. Из обрывков разговоров становилось ясно, что кого-то ждут в крайнем нетерпении. Этот кто-то должен был въехать в город именно через Кельский мост.

— Тут, господа, скрыта большая тайна, — вещал важный господин, одетый во все черное. — Но нет ни малейшего сомнения в том, что он делает людям столько добра, сколько давно никто не делал. Приходится признавать в нем просто доброго гения…

— Да кто же он таков? — послышались сразу несколько голосов.

Важный господин пожал плечами:

— Этого никто не знает. Говорят, у него бывают видения… Говорят, он совершает чудеса… Говорят, он беседует с ангелами…

— Беседует с ангелами! — воскликнул скептически настроенный старец с длинной седой бородой. — Да сколько же ему лет?

— Хм… Сколько лет! Да, может быть, столько, сколько нашему прародителю Адаму… Или графу Сен-Жермену, — с усмешкой отвечал говоривший. — Какой смысл спрашивать о его годах? Разве для таких необыкновенных людей, благодетелей всего человечества, существуют метрические записи? У подобных личностей возраст отсутствует… Или, если вам угодно, им столько лет, на сколько они хотят выглядеть.

— А я слышал, — вмешался в разговор коренастый малый, по виду подмастерье, — что графу Калиостро более трех тысяч лет! Да, господа. Хотя на вид ему никак не более тридцати шести…

— Вот мы через час и сами сможем судить об этом, — сказал господин в черном, окинув надменным взглядом прервавшего его малого.

Медленно тянулось время ожидания. Толпы ротозеев густели. За мост то и дело убегали мальчишки и возвращались с новостями. И наконец они прибежали обратно, размахивая платками и вопя во все горло:

— Едут! Едут!

Все кинулись к мосту, напирая друг на друга, взбираясь на стулья и ломая их. Вскрикнули сдавленные толпой женщины, послышалась крепкая брань. Но тут же все стихло.

За мостом, в солнечной дымке, что-то показалось. Оно приближалось, и наконец взоры собравшихся разглядели несколько экипажей. Они въехали на мост, за ними двигался кортеж из других экипажей и отдельных всадников.

Процессия, двигавшаяся по мосту, выглядела столь внушительно, будто в город въезжал сам король. Но вот за множеством экипажей и всадников показалась и богатая открытая коляска.

Толпа вскрикнула в один голос. Навстречу коляске замахали шляпы и платки.

В коляске величественно восседал красивый мужчина, с лицом несколько полноватым и блестящими черными глазами. Одежда его поражала своим великолепием, драгоценности так и переливались в лучах солнца. Рядом сидела прелестная молодая женщина в богатом наряде.

— Да здравствует благодетель человечества! Да здравствует божественный Калиостро! — все восторженнее и неудержимее зазвучали крики толпы.

Сверкающий драгоценностями красивый человек в коляске приподнял маленькую треугольную шляпу и принялся кланяться с торжественностью и грацией короля. Спутница его также раскланивалась направо и налево, поворачивая хорошенькую головку и отвечая милыми улыбками на каждый букет цветов, брошенный к ее ногам в коляску. Вскоре граф Калиостро и его прекрасная жена Лоренца оказались буквально погребенными горой цветов.

Экипаж двигался уже шагом, стесняемый со всех сторон толпой. Лица людей выражали фанатичный восторг.

— Да здравствует благодетель человечества! Да здравствует божественный Калиостро! — звучало все громче и громче.

Коляска покатилась по городским улицам. В окнах домов появились головы многочисленных любопытствующих. Так продолжалось до тех пор, пока коляска не остановилась перед большим зданием, вокруг которого уже стояла очередная толпа.

Весь Страсбург знал, что это здание, переделанное в лечебницу, вот уже около месяца назад снял посланец Калиостро. Теперь к его приезду здесь собралось более двухсот мужчин, женщин и детей, страдавших самыми различными недугами.

В толпе уже знали, что божественный Калиостро осчастливит Страсбург долгим пребыванием. Ведь для него с необыкновенным великолепием отделали роскошный дом. Также стало известно, что, прежде чем отдохнуть с дороги, знаменитый путешественник желает оказать первое благодеяние Страсбургу — исцелить всех собравшихся больных.

Калиостро, выбравшись из груды цветов, поднялся во всем своем блеске. Дверца распахнулась. Граф ловко соскочил со ступеньки экипажа, подал руку Лоренце и, сопровождаемый огромной свитой и множеством любопытных, вошел в лечебницу. Здесь в большом зале собрались все больные.

Исцеление началось.

Граф, не отпуская от себя Лоренцу, подходил к каждому страждущему, пристально вглядывался в глаза каждого, возлагал руку то на головы, то на плечи больных и при этом приговаривал:

— Теперь вы свободны от вашей болезни, она прошла и не вернется, вы здоровы.

И шел дальше. Все мужчины, женщины и дети, за мгновение до этого страдавшие и стонавшие, ощутив прикосновение знаменитого целителя, услышав его слова, объявлявшие об исцелении, тут же чувствовали себя действительно здоровыми. Когда Калиостро обошел всех и, без всяких признаков утомления, направился к выходу из зала, все недавние больные, как один, упали на колени и возблагодарили его за исцеление.

А пробравшиеся в зал скептики и городские врачи, не верившие в Калиостро и открыто насмехавшиеся над чудодеем, не знали теперь, что и думать. Ведь они сами стали свидетелями чуда. И чудо это свершилось на глазах сотен свидетелей. Через час весь город будет знать о случившемся, и поди теперь опровергни или подвергни сомнению то, чему они и сами стали свидетелями. Еще утром всех пускали в лечебницу и позволяли задавать пациентам любые вопросы. И все знали, что собравшиеся здесь больные отнюдь не притворщики, а действительно страдавшие разнообразными неисцелимыми доселе недугами… И вот они здоровы!

— Да здравствует благодетель человечества! Да здравствует божественный Калиостро! — еще неудержимее зазвучало вокруг.

Задолго до приезда в Страсбург ловкие эмиссары Калиостро уже распустили по городу самые разнообразные и невероятные слухи. И слухам этим поверили.

А первый день появления в городе стал и первой оглушительной победой, одержанной во Франции. Весть о множественном исцелении молнией охватила город. И вечером в доме Калиостро, за его столом, собралась вся страсбургская знать, считая за честь воспользоваться полученным приглашением.

Приглашенные ожидали необычного приема, но он превзошел самые смелые их ожидания. Калиостро и красавица Лоренца встречали гостей посреди сказочной обстановки. Но никому и в голову не могло прийти, что таинственная и удивительная гостиная, где производился прием приезжающих, в точности скопирована с одной из гостиных петербургского дворца светлейшего князя Потемкина-Таврического.

Но никто из жителей Страсбурга в чертогах русского всесильного вельможи не бывал. Да и о России они имели весьма смутные представления. Поэтому никто не делал никаких сравнений, все просто восхищались. Люди, принадлежащие к старинным дворянским фамилиям, обладающие значительными состояниями, по природе личности независимые и даже надменные, пожелай Калиостро, бросились бы целовать ему руки.

Но торжественная, почти благоговейная обстановка приема не обошлась и без комической сцены. Некий набожный чиновник, толстый и красный, остановился перед Калиостро и громогласно потребовал, чтобы знаменитый целитель дал честное слово в том, что не знается с дьяволом. При этом на лицах присутствующих отразилось такое напряженное внимание, что Калиостро понял — шуткой тут не отделаться. И потому, приняв серьезный вид, он дал требуемое слово. Но толстяк не успокоился. Сняв с себя крест, он заставил Калиостро перекреститься и поцеловать крест. Когда и это было исполнено, чиновник вздохнул облегченно и на всю гостиную проговорил:

— Ну, теперь можно спокойно выпить и закусить. А то выпьешь стакан доброго вина, а вместо него в желудке — адский пламень!..

Множество из присутствующих с благодарностью посмотрели на толстяка. И когда громкий голос дворецкого провозгласил, что обед подан, все с легкой душой устремились к столу. За роскошным обедом Калиостро оживленно рассказывал о путешествиях по разным странам, о самых необыкновенных явлениях природы, о многом неслыханном и чудесном, чему стал свидетелем. К концу обеда он настолько очаровал собравшихся, что толковал как очевидец событий. И все ему верили. И если бы он своим мелодичным голосом с южным акцентом вдруг поведал, что является старшим братом Адама, и тут бы никто не усомнился в правдивости его слов.

По окончании обеда гостей пригласили перейти из столовой в громадный зал, который мог бы вместить более тысячи человек. Яркий свет бесчисленных ламп заливал пространство зала, отделанного в египетском стиле. Со всех сторон собравшихся окружали изображения сфинксов и иероглифы. Нежным голосом Лоренца объявила, что скоро начнется сеанс «голубков». Гости затаили дыхание.

Дело в том, что повсюду были наслышаны о чудесах, производимых «голубками». Все уже знали, что под этим именем следует понимать вовсе не птиц, а детей — мальчиков и девочек от семи до десяти лет. Через этих детей выражалась необыкновенная сила графа Калиостро и происходили необыкновенные сеансы ясновидения, а также общения с миром ангелов.

Сохранился рассказ очевидца о первом сеансе «голубков» в Страсбурге.

Из множества приведенных детей Калиостро выбрал шесть мальчиков и шесть девочек, которые показались ему наиболее подходящими, и передал их на попечение Лоренце. Она удалилась с ними из зала и через несколько минут вернулась. За нею следовали преображенные дети. Их одели в длинные белые туники, опоясанные золотыми поясами. Волосы тщательно расчесали и надушили ароматической эссенцией.

Калиостро подводил детей к поставленному посреди зала мраморному столу, на котором стоял сосуд, наполненный водой. Детей поставили вокруг стола и попросили взяться за руки так, чтобы образовалась непрерывная людская цепь. Затем Калиостро произнес над детьми слова на непонятном языке и каждого по очереди попросил заглянуть в сосуд с водой. Все шесть мальчиков и девочек, посмотрев в воду несколько мгновений, восклицали, что видят там ангелов.

Тогда Калиостро вышел из зала и вскоре вернулся в новом костюме, одеянии Великого Копта. На длинной черной шелковой одежде виднелись вышитые красные иероглифы. На голове графа красовался схваченный обручем из драгоценных каменьев золотой убор египетского жреца. На груди сверкала золотом и драгоценными камнями зеленая лента. На широком красном поясе висела шпага с рукоятью в виде креста.

Торжественной поступью подошел он к столу, возле которого стояли «голубки». Внезапно неведомо откуда появились два служителя в одеяниях египетских рабов. Служители подвели детей к Великому Копту, и на каждого из них он возлагал руку сначала на голову, потом на глаза, затем на грудь и в то же время другой рукой производил над детьми странные пассы.

После первой церемонии один из служителей поднес Калиостро на белой бархатной подушке маленькую золотую палочку. Калиостро взял ее, постучал по столу и сказал:

— Всякий может задать теперь вопросы и затем проверять ответы.

Гости, в особенности дамы, заволновались. Наконец одна из них робко спросила, что делает ее мать, находящаяся в Париже. Один из «голубков» ответил, что ее мать в данный момент присутствует на спектакле и сидит между двумя стариками. Но проверить ответ не представлялось возможным, и дама, смутившись, опустилась на свое место. Но первая робость была преодолена, и желающих спросить оказалось множество.

Другая женщина спросила:

— Сколько лет моему мужу?

Прошло несколько минут — ответа не последовало. И тут началась восторженная овация. В самом деле, «голубки» и не могли дать никакого ответа, ибо вопрошавшая дама не была замужем.

Итак, первая попытка расставить силки Великому Копту и «голубкам» оказалась тщетной. Калиостро с довольной улыбкой обратился к собравшимся:

— Я предлагаю каждому написать что-нибудь на бумажке. Затем заклеить эту бумажку и передать кому-нибудь на хранение, для того чтобы могли ее затем распечатать и прочесть во всеуслышание.

Очередная дама написала несколько слов, свернула бумажку и передала соседу.

Калиостро обратился к «голубкам» и попросил их посмотреть в сосуд.

— Кто-нибудь из них сейчас увидит в воде ответ на вопрос, заданный письменно, — объявил он.

И тут девятилетний мальчик воскликнул:

— Я вижу слова в воде… слова… Но они не очень понятны…

— Смотри внимательнее! — спокойно и торжественно сказал Калиостро. — Сейчас слова эти проступят явственно, и ты сможешь их прочесть.

Мальчик внимательно и жадно вглядывался в сосуд. И наконец радостно проговорил:

— Теперь ясно, теперь видно каждую букву…

— Читай же!

Мальчик громко прочел:

— «Вы его не получите!»

Все кинулись к господину, державшему заклеенную бумажку. Записку развернули и прочитали. Дама писала: «Получу ли я согласие короля на мою просьбу о том, чтобы моему сыну был дан полк?»

Собравшиеся не смогли скрыть изумления и восхищения. Лишь вопрошавшая дама была расстроена — ее сын уж точно не получит полк.

Теперь и наиболее сомневающиеся из гостей были убеждены. Лишь тот самый толстяк, заставлявший Калиостро целовать крест, не мог избавиться от сомнений. Он незаметно отправил своего сына из зала домой, чтобы узнать, чем в эту минуту занимается его мать.

Толстяк громогласно обратился к «голубкам»:

— Что делает в настоящее время моя жена? Дети некоторое время глядели в воду, но молчали. Но вот, неведомо откуда, словно с потолка, раздался звучный голос:

— Ваша жена в настоящее время играет в карты с двумя соседками.

Странный голос многих поверг в трепет. Толстяк же объявил, что сейчас все узнают правду, поскольку он послал сына домой.

Все взгляды устремились на входную дверь. Наконец молодой человек появился. Не дав ему даже войти, толстяк выкрикнул:

— Говори же, что делает твоя мать?

— Я застал ее играющей в карты с нашими соседками, госпожой Дюперу и госпожой де ла Маделонет, — проговорил молодой человек.

Трепет восторга, смешанного с ужасом, охватил собравшихся. Некоторые дамы не выдержали и, закрыв лица руками, кинулись вон из зала и из этого дома, где совершались такие непонятные вещи и такие неслыханные чудеса.

После успехов в Страсбурге Калиостро вновь ощутил твердую почву под ногами, почувствовал восстанавливающиеся силы. Он искренне считал свою неудачу в Петербурге лишь благом для себя. То, что не удалось там, среди северных снегов, среди русских варваров, должно осуществиться в самом центре цивилизации. И пусть там, в Петербурге, обманутые им русские вельможи делают что угодно с ложей Изиды! А настоящая великая ложа египетского масонства возникнет не на берегах Невы, а на берегах Сены, в великом и чудесном городе Париже. И слава, которую обретет Калиостро здесь, непременно станет громче той славы, которая ждала бы на далеком Севере…

Но Париж еще впереди, и чтобы завоевать его, надобно явиться туда со славой победителя. Потому следовало задержаться здесь, в Страсбурге, на последней станции перед Парижем. Не Калиостро приедет в Париж как проситель, а сам великий город призовет великого мага и сразу же повергнется к стопам его.

В Страсбурге Калиостро собирался с силами и собирал средства. В богатом городе доверчивые граждане обладали огромными деньгами…

Но зачем великому алхимику Калиостро думать о средствах? Неужели так трудно «сделать» золото? Трудно. Делать золото, даже обладая философским камнем, работа тяжелая. Она отнимает слишком много времени и сил. По крайней мере Калиостро предпочитал по возможности приобретать деньги иным, более доступным способом.

Благодаря легковерности и щедрости некоторых русских богачей, внесших огромные пожертвования в дело всемирного распространения египетского масонства, Калиостро вывез из Петербурга колоссальные суммы. По дороге до Страсбурга казна удвоилась приношениями многочисленных масонских лож, подпавших под влияние Великого Копта. Именно эти богатства позволили Калиостро поразить Страсбург роскошью, щедростью и благотворительностью. Произведенные затраты нужно было компенсировать.

Калиостро не стал терять время. То, что в Петербурге требовало строжайшей тайны и встречало в северных варварах недоверие, холодность и прямое обвинение в обмане и шарлатанстве, на почве образованной Франции проходило гораздо легче. Мистицизм, страсть к таинственному и необъяснимому, а главное — жажда новизны заставили почти всех богатых и влиятельных граждан Страсбурга заинтересоваться египетским масонством. Людей как мужского, так и женского пола, желающих превратиться из мирных граждан в египетских масонов, оказалось великое множество. Оставалось только распределить их по различным категориям и с каждого из них собрать соответствующую жатву. Этим Калиостро и занялся.

В таких делах равных ему не было. Казна Калиостро быстро наполнялась. При этом, надо отдать ему должное, он неустанно продолжал заниматься благотворительностью. Никому из приходящих за помощью бедняков не было отказа.

Калиостро прекрасно понимал страсть человеческую к различного рода зрелищам, таинственным обрядам и вообще ко всему, что непосредственно воздействует на внешние чувства. Да он и сам был подвержен этой страсти. Увлекаясь, он так входил в роль, что забыл о реальности и преображался в истинного жреца. Мистифицируя людей, он не только преследовал собственные корыстные цели, но и находил огромное наслаждение в подобных мистификациях.

Какая была нужда уверять всех и каждого в своем бессмертии и в том, что он лично присутствовал при событиях, имевших место тысячу, а то и две тысячи лет назад? А между тем он рассказывал об этом постоянно и вкладывал в свои повествования столько страсти и веры, что ему верили, причем люди очень серьезные и образованные.

История оставила нам описания подобных забав Калиостро. Так, проходя в окружении почтенных кавалеров и дам мимо картины с изображением Александра Македонского, он вдруг остановился, грустно посмотрел на нее и вздохнул. Окружавшие так и впились в его лицо взорами.

— Бедный Александр! — проговорил Калиостро, словно погружаясь в далекие воспоминания. — Один только я помню прекрасные черты твоего лица… Один я мог бы истинно отобразить их на полотне!

Его с искренней и наивной серьезностью вопрошали:

— Так вы его знали, граф? Неужели?!

— Как же не знать… Одно время я был очень даже с ним близок, и если бы не безвременная его кончина… Но мне тяжело, господа, предаваться этим печальным воспоминаниям…

Ну разве не удивительно быть знакомым с другом самого Александра Македонского? И к чему тут сомнения?

Даже камердинера Калиостро подобрал под стать себе. Этот человек очень важного вида, исполненный таинственности, вскоре тоже приобрел в Страсбурге огромную популярность. Как-то один из важнейших сановников города увидел его в доме графа Калиостро и, когда камердинер проходил мимо, схватил его за ухо.

— Постой-ка, разбойник, — воскликнул гость. — Попался ты мне. Знай же, что не выпущу ухо, пока не поведаешь, сколько истинно лет твоему господину!

Камердинер задумался, будто и в самом деле что-то припоминая и вычисляя.

— Позвольте, сударь, — наконец начал он весьма серьезно. — Точно доложить вам, сколько лет графу, я не могу. Я и сам этого не знаю. Он мне всегда казался таким же молодым, как и теперь. Все, что я могу вам сказать — я нахожусь у него на службе со времен упадка Римской империи… Точно, мы условились относительно моего жалованья в тот самый день, когда погиб Цезарь, умерщвленный в сенате…

И более ничего нельзя было добиться от удивительного слуги.

Естественно, что после таких историй находилось немало желающих приобрести у Калиостро если не эликсир бессмертия, то хотя бы рецепт продления жизни на несколько столетий. А если просители при этом интересовались египетским масонством и вносили в дело его процветания значительную сумму, то рецепт они получали.

Книга «Секрет возрождения, или Физическое усовершенствование. Открытие великого Калиостро» сообщает: «Кто хочет достигнуть такого усовершенствования своего физического организма, тот должен каждые пятьдесят лет удаляться, сопровождаемый одним только близким человеком, в деревню во время майского полнолуния. Среди полной деревенской тишины необходимо запереться в уединенной спальне и в продолжении сорока дней держать самую строгую диету: есть очень мало, всего несколько ложек супу и в небольшом количестве нежных и прохлаждающих овощей и салату. Пить можно только или дистиллированную, или дождевую майскую воду. Еда должна начинаться жидким, то есть водою, и кончаться крепким, то есть бисквитом или коркой хлеба. На семнадцатый день следует пустить себе кровь в незначительном количестве и затем принять по шести «белых капель» утром и вечером… На сороковой день принимают первое зерно «первобытного вещества»…»

Рецепт действительно дается. Но тайна не в том, как поступать и когда, и не в том, что надо есть и пить, а в неких белых каплях и зернах первобытного вещества. Секрет этих белых капель и первобытного вещества открывался только посвященным.

Таким образом доверчивый и любознательный человек, жаждущий вечной молодости, сам того не замечая, все глубже погружался в таинственную неизвестность. И за каждое новое, ничего не открывающее открытие щедро расплачивался.

Когда богатых жертвователей собралось достаточно много, открылась масонская ложа Изиды. Первое ее заседание состоялось в том самом зале, где Калиостро давал первый сеанс «голубков». Собравшиеся новоиспеченные масоны спросили Великого Копта, правда ли, что он является сыном знаменитого графа Сен-Жермена, слава чудес которого еще недавно гремела по всей Европе и который вдруг бесследно исчез.

— Нет, это неправда, — отвечал Калиостро. — Я не сын его и не могу быть его сыном, ибо, во всяком случае, я не моложе его.

Но я глубоко его почитаю, и еще совсем недавно я и жена моя получили от него высшее посвящение… И узнали от него некоторые новые тайны.

Слушатели заволновались. Посыпались вопросы:

— Так граф Сен-Жермен жив? Где же он?

— Он живет в Гольтштейне, на лоне природы, — отвечал Калиостро. — Но доступ в его чудесный замок весьма затруднителен. Впрочем, хотя мы с ним никогда и не встречались, все же очень хорошо знали друг о друге по слухам. И он с радостью принял меня и мою жену. Свидание нам он назначил в два часа ночи.

И далее в течение часа Калиостро, все более увлекаясь и погружаясь в подробности, рассказывал зачарованным слушателям о причудливой обстановке, в которой принял их Сен-Жермен, о таинствах, открытых им…

На следующий день по всему Страсбургу ходил рассказ о таинственном посвящении в ложу и еще более таинственных событиях в замке графа Сен-Жермен.

А через два дня к Лоренце явилась депутация самых молодых и красивых страсбургских дам с просьбой открыть дамскую ложу Изиды. При этом первое заседание ложи непременно должно состоять из «посвящений» и «испытаний». Прелестные дамы города Страсбурга особенно настаивали на «испытаниях». И с помощью Лоренцы Калиостро удовлетворил их сокровенные желания.

Калиостро прожил в гостеприимном Страсбурге целых три года — редко он так долго засиживался на одном месте. Здесь же он приобрел в одном лице влиятельного друга и покровителя — кардинала Луи Рогана, страсбургского епископа.

Но и тут нашлись недоброжелатели. Кстати, а вернее, некстати объявился в городе и давний заклятый враг Калиостро — палермский ростовщик Марано. Так или иначе, Калиостро покинул Страсбург.

После отъезда из Страсбурга великий маг посетил Бордо и осенью 1784 года приехал в Лион.

Он продолжал размышлять над разногласиями между масонами. Его по-прежнему увлекала мысль собрать всю братию под одно крыло и всех привести к «египетскому» соглашению, дабы самому встать во главе общего движения и тогда… Голова кружилась от мысли, что было бы дальше! Что монархи? Что святейший отец были бы тогда в сравнении с ним, Калиостро?

Но пока главным его занятием оставались лечение и организация обществ. В Лионе открывалась уже двенадцатая ложа. Кроме того, там существовали последователи Сведенборга и мартинисты. В Лионе уже знали о страсбургской деятельности графа и с нетерпением ожидали его прибытия.

В тот же день в честь приезда Калиостро было устроено факельное шествие. Перед гостиницей, где он остановился, исполнили серенаду. Девочки в белых платьях поднесли по букету графу и графине; их наперебой приглашали на обеды и засыпали подарками. Влиятельные люди заискивали перед новым учителем. Впрочем, Лоренце здесь казалось скучновато после Варшавы и Страсбурга.

Вскоре открылась новая ложа — «Победительной мудрости». Открылась подписка на сооружение здания храма в Бротто. Пик лионской славы графа пришелся на среду 24 ноября 1784 года, когда на собрании братьев Калиостро вызвал тень недавно скончавшегося Проста де Ронэ, и все ее отчетливо видели, и она говорила со всеми и всех благословила. Прост де Ронэ умер в полной бедности, раздав все свое огромное состояние бедным и различным благотворительным обществам. Так что появление почтенной тени вызвало слезы волнения на глазах у собравшихся братьев. Все обнимались, плакали, бросались к ногам Калиостро и даже, выходя на улицы, делились своей радостью с прохожими.

Но именно в ту ночь, как повествует одна из легенд, Калиостро, вернувшись домой, почувствовал, что находится в своем кабинете не один. Слабое мерцание исходило оттуда, где стояли стол и книжный шкаф. Граф зажег свечу и увидел Альтотаса. Почтенный старец обратился к Калиостро с предупреждением:

— Граф, проверьте свое сердце, вспомните вашу деятельность и только тогда, если найдете, что она никогда не была продиктована корыстью, тщеславием, гордостью или властолюбием, — только тогда ее продолжайте.

При этом Альтотас сообщил, что говорит не от собственного имени:

— Граф Калиостро, не увлекайтесь честолюбием, не вступайте в интриги политические или корыстные, не пускайте пыль в глаза бедным ротозеям, не желайте быть прославленным. Надейтесь только на Того, чье Царство — Сила и Слава. Иосиф Бальзамо, не губи себя, прошу тебя послушаться.

Альтотас еще долго увещевал Калиостро, то упрашивая, то угрожая лишить его всех способностей.

Калиостро в конце концов расплакался, а когда отнял руки от лица, то увидел, что находится в кабинете совсем один. Некоторое время он приходил в себя, а затем расхохотался:

— Выдумка! И я хорош… Великий мастер, стыдитесь… Ваша сила, знание — все исчезнет?

Глупости! Вот я велю свече потухнуть — и она гаснет (свеча на комоде действительно заморгала и погасла), вот велю ей гореть — и она снова светит (свеча вновь разгорелась). Нет, наша сила еще не исчезла! Я еще буду сильнее всех! Все люди мне подчинятся, и я дам им то, что им нужно! Царство мое будет царством милости и благодати. Люди, все вам дастся, только признайте меня. Я беру все ваши слабости и грехи на себя; спите спокойно, только поставьте меня вершителем вашей судьбы!

Калиостро, как всегда в минуту восторга, закинул голову, но вдруг легкий металлический звон привел его в чувство. Он бросился к стене, где раньше висела обнаженная шпага. На гвозде он увидел только обломок лезвия, торчащий из рукояти. На полу же, скрестившись, лежали два обломка. Калиостро опустился на пол и долго смотрел на мерцающий крест из сломанного лезвия…

Отъезд графа втайне 28 января 1785 года для всех оказался полной неожиданностью. Впрочем, Калиостро любил такие неожиданности. Предполагали, что в Париж графа вызвали масонские дела. В феврале там должен был открыться съезд различных лож под названием «Филалеты».

Но, скорее всего, графа в Париж гнало желание проверить свои силы, которым становилось тесно в провинциальных городах.

В самом начале 1785 года Калиостро появился в Париже, тихо и скромно, намеренно ненавязчиво. Ему надо было осмотреться.

«Филалеты» действительно рассчитывали на участие Калиостро в их заседаниях, но граф заставил себя упрашивать, предъявляя различные требования. Он настаивал, чтобы пригласили непременно господина Лаборда, чтобы уничтожили архив «филалетов», чтобы предварительно признали обязательным «египетское посвящение»… В общем, братья поняли, что если они пойдут на уступки, то тем самым предрешат исход совещаний, и оставили Калиостро в покое.

Париж буквально бредил животным магнетизмом, слава знаменитого Месмера достигла высшей точки. Кроме как магнетизмом люди почти ничем не лечились. При таком настроении общества выступать в качестве целителя было бесперспективно. Требовались другие средства для привлечения к себе внимания…

В этот день — 7 августа 1786 года — обитатели улицы Верт (предместье Сент-Оноре, одно из самых аристократических в Париже) не могли не заметить оживления у подъезда особняка герцогини де Брассак. К дому одна за другой подъезжали раззолоченные кареты, на дверцах которых красовались фамильные гербы знатнейших родов Франции. Из экипажей появлялись разодетые дамы, мимо вышколенных лакеев они проходили в особняк.

Немногим из числа ротозеев удалось заметить, что только из одной кареты вышел мужчина, который быстро проскользнул в особняк.

По всему залу, затянутому темно-голубым бархатом, пронесся сдержанный шепот: внимание, внимание, внимание!..

На возвышении, напоминающем трон, появилась женщина. Она, как и тридцать пять остальных присутствующих дам, задрапирована в белоголубую одежду, ниспадающую свободными и широкими складками вдоль ее тела.

«Сестры! — зазвучал торжественный низкий голос. — Вы с честью преодолели труднейшие испытания и устояли перед соблазнами, столь привлекательными для нас, слабых женщин. Теперь вы достойны быть посвященными в сокровенные тайны древнеегипетской магии!»

Она подняла руку. С потолка полился голубоватый свет. Где-то за стеной зазвучал мелодичный и грустный мотив. Казалось, своими протяжными звуками он звал унестись ввысь и растаять в холодном свете, в этом отблеске некогда бывшей и исчезнувшей жизни.

И вдруг ударом молнии вспыхнул ослепительный свет. В этом демоническом сверкании сверху на огромном золотом шаре спустился человек в одеянии египетского жреца. Едва шар коснулся пола, человек плавно соскользнул с него и взошел на возвышение, которое с почтительным поклоном уступила ему председательница ложи.

«Калиостро, божественный Калиостро, Великий Копт!» — с восторгом и поклонением передавалось из уст в уста.

Волны красноречия полились на слушательниц. Дамы были зачарованы величайшими откровениями. Еще чуть-чуть вдуматься в слова, и постигнешь истину и обретешь ключ к тайнам высшей магии. Таинственная Изида сбросила покрывало, избранные смертные припадают к живительному роднику мудрости. И пьют жадными устами влагу мудрости. Дамы покорены, загипнотизированы…

В Париже Калиостро поселился на улице Сен-Клод. Спрос на мага настолько велик, что ему приходится установить плату за посещение в размере ста луидоров. Но огромная плата не отпугивала аристократов. При этом беднякам по-прежнему оказывались безвозмездная помощь и исцеление.

В воздухе все явственнее ощущается приближение революционной грозы. Все более пророчески отзываются в сознании народа слова великих просветителей-энциклопедистов, слова, зовущие к свободе, пробуждающие в людях чувство собственного достоинства, зовущие на бой с тиранией. Именно в это время на все классы общества обрушивается эпидемия вызывания духов…

Калиостро дает роскошный ужин. На него приглашены шесть знатных особ. Хозяин оживлен и любезен. Подходит время, и гаснут свечи — только несколько свечей за спиной у чародея бросают дрожащие блики на обитую лиловым бархатом стену. Калиостро начинает действо.

Всему Парижу, жителям многих других городов рассказывали потом присутствующие на этом ужине, как действительно они увидели тени непримиримых бунтарей и богохульников — просветителей-энциклопедистов. И эти тени говорили. Отвечали на вопросы. Но что они говорили, подумать только, что они говорили! Их бестелесные уста источали мед для аристократических ушей. Калиостро умел договариваться с духами.

Дидро заявлял: «Я не был ученым, каким меня считали… Я заимствовал то там то сям… Мои произведения через 50 лет будут забыты».

Духи д'Аламбера, Вольтера и других просветителей изрыгали хулу на самих себя, на идеи просвещения, опровергали содержания собственных произведений, каялись в прегрешениях против веры и Церкви Христовой.

Итак, Калиостро занялся вызыванием духов. Этому не мог помешать никакой Месмер и никакой магнетизм, тут успех был гарантирован. И надо отдать должное прозорливости Калиостро — падкие до новизны парижане скоро забросили все свои увлечения и не хотели слышать больше ни о чем, кроме как о «божественном» Калиостро. И такое прилагательное к его имени действительно утвердилось в Париже. Слава его росла с неимоверной быстротой. Несомненно, помогали ему и страсбургские друзья, народ очень видный и влиятельный, с серьезными связями в столице. Таким образом, часть славы опережала Калиостро, но остальное он все-таки завоевал лично волшебными сеансами с вызыванием духов. Сам король Людовик XVI увлекся общим настроением, объявив, что всякое оскорбление великого кудесника будет карать, как оскорбление его величества, — случай уникальный в своем роде.

Обыкновенно вызывание теней умерших проводилось за ужинами, которые Калиостро устраивал у себя на дому. Выбор вызываемых теней предоставлялся гостям.

Калиостро приглашал известное, большей частью незначительное число гостей, рассаживал их за столом с двойным по сравнению с числом гостей числом приборов. Хозяин объявлял, что пустые приборы предназначаются для тех особ, души которых гости пожелают вызвать. Когда собравшиеся усаживались за стол, прислуга вносила кушанья, а затем все лишние люди удалялись, и никому больше, под страхом смерти, не позволялось входить в зал. Гости называли имена собеседников с того света, которых желали видеть, и Калиостро объявлял, что все назначенные лица тотчас явятся, как живые, материализованными фигурами и займут свои места за столом.

Ужины пользовались необычайной славой. Но Калиостро понимал, что на одном духоведении далеко не уедешь и что оно, как всякое зрелище, скоро надоест. Он вновь обратился к египетскому масонству.

Калиостро, постоянно вращаясь среди богатой знати, не переставал твердить, что он явился с Востока, что постиг там всю мудрость седой древности, что посвящен во все таинства Изиды и Анубиса.

К заявлениям Калиостро многие прислушивались очень внимательно. Мало-помалу вокруг него образовался кружок лиц, жаждавших более тесного приобщения к таинству. Сначала в секту шли только кавалеры. Затем, не без содействия умной и обольстительной Лоренцы, о новом масонстве стали распространяться в высшей степени заманчивые слухи и среди светских дам. Графиня Калиостро сама стала как бы второй главой египетского масонства.

Калиостро почти совсем забросил медицину, всецело отдавшись вызыванию духов. Впрочем, так как все знали по его страсбургским делам, что он обладает чудодейственными врачебными знаниями, то все-таки к нему шло множество больных. Он держался прежних привычек и бедных лечил даром и иногда оделял деньгами, но к богатым ездил неохотно и брал с них деньги за визиты без всяких церемоний. Официальные врачи роптали, но не очень шумно.

Случилось так, что занемог принц Субиз, близкий родственник кардинала Рогана. Субиз заболел опасно, врачи не надеялись на его выздоровление. Роган бросился к Калиостро, умоляя его помочь родственнику. Чем лечил принца Калиостро (он делал это втайне) — неизвестно, но безнадежно больной выздоровел. Лишь после выздоровления принца было объявлено имя целителя.

Весть с быстротою молнии разнеслась по городу. У дома Калиостро стояли ряды экипажей знати, поздравлявшей его с успехом. Даже королевская чета сочла необходимым нанести визит к Субизу и поздравить его с выздоровлением. И без того громадная слава Калиостро достигла своей вершины. Он сделался настоящим идолом Парижа. Повсюду продавались его портреты, бюсты, и весь Париж только и делал, что говорил о нем и его чудесном искусстве.

Теперь, наконец, можно было приступить к осуществлению широкого плана, давно задуманного Калиостро. Он составил смелый план — навербовать среди парижской знати и богачей особую ложу избранных масонов, строго ограничив число ее членов. Всем членам таинственной ложи он гарантировал 5557 лет жизни! Однако Калиостро обставил достижение долголетия такими условиями, которым едва ли кто мог удовлетворить.

Принимаемый в ложу должен был обладать самое меньшее пятьюдесятью тысячами франков, а главное — от рождения и до посвящения оставаться и пребывать чистым и непорочным до такой степени, чтобы его не могло коснуться ядовитое и бесцеремонное злословие. В то же время все вступавшие должны были быть холостыми и бездетными. Общее число членов никак не могло превышать тринадцати. С таким запасом оговорок любой неуспех легко объяснялся. К тому же посвященный проходил целый ряд сложных обрядов, постов, ванн, диет, кровопусканий и т. п. Через каждые пятьдесят лет следовало все повторять в течение сорока дней, и человек возрождался, молодел.

Разумеется, что кудесник, раздававший Мафусаиловы годы всем желающим, должен был ожидать вопроса: воспользовался ли он сам своим чудесным рецептом? Калиостро сотни раз спокойно отвечал на этот щекотливый вопрос: «Я родился через двести лет после Всемирного потопа». Таким образом, он был дружен с Моисеем и Аароном, участвовал в оргиях Нерона и Гелиобала, брал Иерусалим с Готфридом Бульонским. Словом, без него не обходилось ни одно сколько-нибудь замечательное историческое событие. И он открыто говорил об этом.

Увлечение всемогущим магом было до такой степени повальным, что на призыв вступать в его ложу вместо тринадцати хлынули сотни соискателей. Его умоляли увеличить число членов, но он величественно размышлял.

А теперь попробуем разобраться в обстановке, в которой происходили чудеса, творимые Калиостро. Театральности и загадочности во время его выступлений было не меньше, чем в залах, где магнетизировал Месмер. Зато личность самого Калиостро была окружена совершенно откровенным мистическим ореолом. Еще бы — он знает все и может все. Значит, считают медики, налицо наличие фактора, обеспечивающего повышенную внушаемость. На сеансах создавались условия, способствующие гипнотизации. Например, эликсир, который давал своим «голубкам» Великий Копт, несомненно, по мнению специалистов, содержал наркотические вещества. Кроме того, оказывали воздействие беседы, возложение рук, сосредоточение внимания на кристально чистой воде в прозрачном сосуде.

Калиостро объявлял себя приобщенным к тайнам жрецов Древнего Египта. В этой связи любопытно следующее.

Египтолог Бругш-паша во время экспедиции в Египет нашел древний папирус, содержащий секретные наставления для жрецов. Ученые полагают, что этот папирус является списком с еще более древнего манускрипта. Среди других предписаний в нем обнаружилось и такое: «Принеси опрятную и начищенную лампу, наполни ее лучшим, ароматным маслом и повесь ее на клин из куска лаврового дерева на стене, расположенной с утренней стороны. Затем поставь перед ней мальчика. Погрузи его в сон своей рукой и зажги лампу. Произнеси над ним слова заклинаний до семи раз. Снова разбуди его и спроси так: «Что видел ты?» Ответит он: «Да! Я видел богов вокруг лампы». Тогда будут говорить они ему все, о чем их будут спрашивать».

В папирусе описывается еще несколько способов погружения детей в искусственный сон с целью внушать им образы богов и ответы на вопросы, задаваемые богам. Эти ответы, услышанные из уст детей, казались людям, не посвященным в тайны жрецов, прорицаниями сверхъестественных сил. Таковы, по мнению специалистов, были приемы праотцов Калиостро.

По мнению специалистов, узнал он о подобных приемах не из папирусов и не из уст древних священнослужителей. Этнолог О. Штоль сообщает, что и в середине XIX века в Египте продолжали существовать кудесники, которые использовали детей для прорицаний. На улицах или на рыночной площади они выбирали подходящего мальчика и приводили его к себе. В помещение вносилась жаровня с горячими углями, на нее бросали несколько зерен кориандра и порошок ладана. Дурманящие пары наполняли тесную комнатушку. Чародей резко брал ребенка за руку, наливая на середину ладони немного краски, рисовал на ней «магический квадрат». Затем он заставлял мальчика смотреть на квадрат, неотрывно, не поднимая головы. Постоянно бормоча непонятные присутствующим заклинания, чародей требовал от ребенка, чтобы он описывал, что видит на своей ладони, при этом искусно внушая ему различные зрительные образы.

Полагают, что учителями Калиостро были именно эти фокусники. Якобы разузнав их секреты и придав их магическим приемам более благообразный вид, он поражал ими жадных до чудес и тайн восточной мудрости европейских аристократов.

Несомненно, все вышесказанное имеет место. И вроде бы все объясняет. Безусловно, Калиостро выступал перед своими поклонниками во всеоружии искусного факира. Но не только. Гипноз, наркотические вещества, внушение использовались им. Но как фон. И на этом фоне действительно звучали откровения, пусть и высказанные устами загипнотизированных «голубков».

А вот чем объяснять действительные предсказания — непонятно. И чем объяснять случаи массового выздоровления сотен страждущих посредством наложения на них рук? Тоже непонятно. Так что разоблачение имеет вид весьма неглубокий. Оно раскрывает лишь одну личину Калиостро, ту, в которой он выступал, зачастую и не скрывая этого, как шарлатан, смеющийся над глупостью толпы.

Вернемся к его биографии. Итак, пока Калиостро размышлял над числом членов ложи, над его головой собиралась грозная туча — на сцену выступило знаменитое дело об ожерелье королевы.

Для солидной аферы всегда необходимы два действующих лица: незаурядный мошенник и большой глупец. Глупец отыскался — сиятельный член Французской академии, его высокопреосвященство епископ Страсбургский кардинал Роган.

Человек своего времени, не умнее и не глупее других, князь Церкви страдает болезнью своего столетия — легковерием. По выражению Стефана Цвейга, «этот наилегковернейший, его высокопреосвященство кардинал Роган попадает в лапы пройдохи из пройдох, великого обманщика, духовного вождя и папы всех аферистов, в лапы «божественного Калиостро».

Теперь о незаурядном мошеннике. В афере с колье это дочь разорившегося дворянина и опустившейся служанки. Девочка сызмальства проявила таланты мошенничать, выдавая себя за отпрыска королевского дома Валуа. Пробиваясь в верхи общества, она познакомилась с кардиналом. Красивая и ловкая, она вовсю использует слабости галантного и простодушного Рогана.

Жрецы и мошенники узнают друг друга с первого взгляда. Подобное произошло с Ламотт и Калиостро. Через него, хранителя всех тайн кардинала, Ламотт узнала сокровенное страстное желание Рогана — стать первым министром Франции. Попутно выяснилось, что этому может воспрепятствовать необъяснимая для кардинала антипатия королевы к его персоне. Для ловкой аферистки знать слабости мужчины — все равно что уже держать его в руках.

Неожиданный случай дал Ламотт козырного туза в руки. На одном из званых вечеров кто-то рассказал, что несчастным придворным ювелирам Бомеру и Бассанжу приходится туго: весь свой наличный капитал и порядочную сумму денег, взятых в долг, они поместили в бриллиантовое колье, великолепнее которого в мире нет. Сначала оно предназначалось для мадам Дюбарри, но ее покровитель, Людовик XV, умер от оспы. Затем колье предлагали испанскому двору и трижды — Марии — Антуанетте, которая была без ума от драгоценностей и обычно легкомысленно покупала их, особо не торгуясь. Но докучливый и расчетливый Людовик XVI не пожелал выложить миллион шестьсот тысяч ливров. Ювелиры оказались в весьма затруднительном положении: проценты съедают возможную прибыль, того гляди, придется продавать колье по частям, теряя огромные суммы.

Ламотт, мнимой графине Валуа, последовало предложение: может быть, она, находясь с двором на короткой ноге, уговорит королеву приобрести драгоценности в рассрочку, конечно, на самых льготных условиях. Фирма, со своей стороны, оплачивала бы солидные комиссионные. Ламотт согласилась принять на себя роль посредницы, и 29 декабря 1784 года оба ювелира приносят к ней для осмотра ларец с драгоценным колье.

Но как заставить этого архиосла кардинала приобрести колье для королевы? Ламотт приступила к обработке жертвы. Итак, ему оказывается большая милость: королева желает, конечно, втайне от супруга, приобрести драгоценное украшение. Но при этом ей требуется посредник, умеющий хранить секреты. Поэтому выполнение почетной и негласной миссии королева в знак доверия поручает именно ему, кардиналу.

Несколько дней спустя она торжествующе сообщает осчастливленному Бомеру, что найден покупатель — кардинал Роган. 29 января во дворце кардинала, в Отеле Страсбург, совершается покупка. Оплату оговорили производить в течение двух лет, четырьмя равными долями, каждые шесть месяцев. Драгоценность должна быть доставлена покупателю 1 февраля, первый взнос — 1 августа 1785 года. Кардинал собственноручно подписал договор и передал его Ламотт, с тем чтобы та представила его на утверждение своей «подруге» королеве. 30 января авантюристка принесла ответ: ее величество с условиями договора согласна.

Но послушный до сих пор простак вдруг проявляет упрямство. Все-таки миллион шестьсот тысяч — сумма внушительная даже для расточительного князя! Кардинал требует долговое обязательство от королевы. И он его получает. Ламотт на следующий же день приносит договор, подписанный: «Мария-Антуанетта Французская». Имей кардинал хоть каплю здравого смысла, он сразу опротестовал бы этот документ. Во Франции королева никогда не подписывала бумаги иначе, как только своим именем, так что подпись «Мария-Антуанетта Французская» немедленно выдавала подделку.

Но легкомысленный, к тому же тайно влюбленный в королеву духовник поверил пройдохе Ламотт, переговорил с ювелиром и выдал ему векселя от имени королевы. Бомер, видя подпись королевы на письме, которое ему предъявили, поверил всему, что сообщили, и выдал драгоценное ожерелье, а Роган передал украшение Ламотт.

Между тем кардиналу странной кажется одна безделица. Он ожидал при первом официальном приеме увидеть королеву в драгоценном колье. И даже надеялся на обращенное к нему слово или кивок, на жест признательности. Ничего подобного! Мария-Антуанетта, как всегда, холодно смотрела на него, колье не сверкало на белой шее.

«Почему королева не носит мое ожерелье?» — удивленно спросил он у Ламотт. Но у этой бестии ответ всегда наготове: королеве неприятно надевать драгоценности, еще не оплаченные полностью. Лишь после полной оплаты она удивит супруга.

Но все ближе 1 августа — роковой срок платежа первых четырехсот тысяч. Цепь случайностей позволяла до поры сохранять обман в тайне. Но теперь уже никакие фокусы не помогают. Бомер требует свои деньги. Когда же наступил срок уплаты первого взноса, у Рогана денег не оказалось. Он начал тянуть, а Бомер потерял терпение и обратился к королеве. Дело открылось, главные преступники обнаружились и были арестованы. Но каким образом оказался замешанным в этой истории Калиостро?

Дело в том, что кардинал Роган, как уже упоминалось, был одним из самых наивных и восторженных почитателей великого мага. Когда хитрая Ламотт сделала ему предложение от имени королевы, Роган, как он ни был прост и как ни соблазняло его лестное предложение, все же не сразу решился. Он запутался в мучительных сомнениях. Кто мог вывести его из тупика, кроме преданного могучего друга Калиостро? Он один мог вопросить будущее и поведать судьбу заманчивого предприятия. Калиостро не хотелось вмешиваться в историю, в которой он и сам заподозрил нечто нечистое. Сначала он всячески уклонялся от советов Рогану, но его сбила с толку Лоренца. Она, надо полагать, была дружна с Ламотт, и та, видимо, откровенно посвятила ее в затею, суля хорошую поживу. Лоренца с жаром убеждала мужа, и тот, наконец, решился. Правда, Калиостро ничем особенным не рисковал. От него только требовалось, чтобы он вопросил подвластных ему духов, стоит ли кардиналу браться за это дело. Оракул дал на этот мучительный вопрос самый ободряющий ответ: «Да, за дело стоит взяться, оно совершится благополучно, увенчается полным успехом».

Зачинщики аферы, Ламотт и ее муж, рассчитывали одурачить Рогана, обобрать его и выйти сухими из воды. Легковерный кардинал читал письма, доставляемые ему Ламотт, с подписью самой королевы, которые приводили его в слезный восторг. Очевидно, опутавшие его ловкачи собирались довести несчастного простака до крайней нелепости положения, а затем открыть перед ним всю зловещую истину. Тогда, увидев воочию, как он по-дурацки попался, кардинал сам не захочет поднимать шума и уплатит Бомеру долг из своего кармана. Ожерелье же давно было отправлено в Англию, там разобрано и продано по частям.

Психологически проходимцы рассчитали точно, но упустили из виду материальное положение жертвы. Кардиналу совершенно неоткуда было взять полтора миллиона. Он запутался сразу, не уплатив вовремя Бомеру, и заставил того обратиться прямо к королеве.

Калиостро мог бы избежать каких-либо неприятностей, связанных с этим делом, поскольку его участие ограничивалось лишь ворожбой, да и то проведенной без свидетелей. Но ему сильно повредила деятельность Лоренцы. Она все время общалась с Ламотт, и этого, к сожалению, невозможно было скрыть. Однажды, когда злополучный кардинал особенно серьезно усомнился, Ламотт устроила ему якобы свидание с королевой. У Лоренцы постоянно в доме бывала некая баронесса Олива, внешне очень походившая на королеву Марию-Антуанетту. Вот эта особа и разыграла на свидании роль королевы.

Это обстоятельство всплыло наружу и бросило весьма подозрительную тень не только на супругу великого чародея, но и на него самого. Как только начались аресты после раскрытия мошенничества, Лоренца немедленно бежала из Парижа, и, таким образом, все подозрения пали на одного Калиостро. Он же не стал скрываться, очевидно уверенный, что против него нет серьезных улик и что, когда его оправдают, слава его еще ярче засияет.

В фантастической афере с колье Мария-Антуанетта оказалась абсолютно невиновной. Кардинал Луи Роган был связан тесными родственными узами с другими знатными семьями, прежде всего с Субизами, Марсанами, Конде. Все эти семьи чувствуют себя смертельно оскорбленными. Крайне возмущено и высшее духовенство. Взят под арест кардинал. Жалобы доходят до Рима. Таким образом, оскорбленными чувствуют себя и аристократы, и духовенство.

Полно решимости бороться и могущественное братство масонов, ибо жандармы препроводили в Бастилию не только кардинала, покровителя масонов, но и Калиостро, их главу.

Более занимательного сюжета придумать просто невозможно. Даже полет на шаре братьев Монгольфье, завоевавший человечеству небо, не привлекал такого внимания Парижа. Да что Парижа — всего света! Бессмертные произведения Вольтера, Жан Жака Руссо, Бомарше на протяжении десятилетий не расходились такими огромными тиражами, как речи защитников, — за неделю. Еще до слушания дела речи защитников, по закону не подлежащие цензуре, публиковались в печати. Книжные лавки брали штурмом, приходилось вызывать полицию. Семь, десять, двадцать тысяч экземпляров, еще с влажной типографской краской, рвали из рук книгонош. В зарубежных посольствах посланники упаковывали пакеты целыми дюжинами, чтобы, не теряя времени, переслать самые последние новости о процессе своим сгорающим от любопытства государям.

Чувствуя, что благородные господа постараются отыграться на ней, Ламотт, дабы запутать дело, отвести от себя подозрение и сделать Рогана посмешищем, обвиняет в воровстве совершенно невиновного Калиостро и втягивает его в процесс. Она не брезгует ничем. Свое неожиданное обогащение нагло и бесстыдно объясняет тем, что была любовницей его преосвященства, — а ведь каждому известна щедрость этого любвеобильного священника!

Наконец, наступает 31 мая, день вынесения приговора. С раннего утра перед Дворцом правосудия волнуется гигантская толпа. Не только левый берег Сены, Понт-Неф, но и правый берег реки заполнен взволнованными людьми. Конная полиция с трудом поддерживает порядок. По возбужденным выкрикам толпы все шестьдесят четыре судьи на пути во дворец чувствуют всю важность судебного решения, которое они должны принять. Однако еще более суровое предостережение ждет их в приемной большого зала совещаний.

Там, в траурных одеяниях, шеренгами стоят девятнадцать представителей фамилий Роганов, Субизов и Лотарингского дома. Они в глубоком молчании низко кланяются шествующим сквозь их ряды судьям. Их одеяния и позы свидетельствуют о многом. Судьям понятно невысказанное — вся страна ждет оправдательного приговора кардиналу и Калиостро.

И тем не менее совещание длится шестнадцать часов, ибо судьи стоят перед необходимостью принять решение, ведущее к серьезным последствиям. Что касается аферистки и ее второстепенных сообщников, здесь вопрос ясен, у судей единодушное мнение. Но не просто определиться в отношениях к кардиналу и королеве. Трудную задачу решает правосудие: если рассматривать поведение Рогана по меньшей мере как неуважение к монаршей особе, то Мария-Антуанетта отомщена; если полностью оправдать Рогана, то тем самым морально осуждается королева. То есть выносится решение огромного политического значения: считает ли парламент Франции особу королевы «священной» или личностью подсудной законам так же, как любой другой французский подданный?

Как же оправдывался Калиостро? Вот выдержки из его записки, представленной суду.

«…Я написал то, что достаточно для закона, и то, что достаточно для всякого другого чувства, кроме праздного любопытства. Разве вы будете добиваться узнать точнее имя, средства, мотивы незнакомца? Какое вам дело до этого, французы? Мое отечество для вас — это первое место вашего королевства, где я подчинился вашим законам; мое имя есть то, которое я прославил среди вас; мой мотив — Бог; мои средства — это мой секрет».

Из написанного видно, что интересовало судей. На их вопрос «Кто он?» Калиостро отвечал:

— Знатный путешественник.

И потом, поговорив часа полтора о сотворении мира и тайнах природы, называл госпожу Ламотт воровкой и вруньей. Далее, дабы произвести на суд впечатление не только красноречием, Калиостро перечисляет своих друзей в разных странах: в Испании — герцог Альба и сын его, герцог Вескард, а также герцог Медиме-Сели; в Португалии — граф де Сан-Виценти; в Голландии — герцог Брауншвейгский; В Санкт-Петербурге — князь Потемкин, Нарышкин, генерал от артиллерии Мелиссино; в Польше — графиня Концесская, принцесса Нассауская, в Риме — кавалер д'Аквино… Блестящему списку несть конца.

Калиостро надеется на оправдание. Но на очной ставке с Ламотт Калиостро изменил своей важности и красноречию. Едва только ее ввели, как Калиостро закричал и обрушился на нее с извозчичьей бранью. Ламотт в долгу не осталась и, окончив огрызаться, схватила зажженную свечу и бросила ее в Калиостро, но так неудачно, что капли сала попали ей самой в глаз.

Калиостро торжествующе воскликнул:

— Небо тебя покарало!

Двадцатью шестью голосами против двадцати двух — перевес небольшой — кардинала и Калиостро оправдали полностью и безоговорочно. Даже к сообщникам аферистки отнеслись мягко — они отделываются высылкой из страны.

За все в полной мере отвечала Ламотт. Ей единогласно вынесен приговор: сечь плетьми, заклеймить буквой «V» (voleuse — воровка) и пожизненно заточить в Сальпетриер…

Итак, расчет Калиостро оправдался. Он отделался лишь предварительным заключением в Бастилии.

Его оправдание вызвало в Париже бурю восторга. В его честь звонили колокола! Только вмешательство полиции остановило желание города устроить иллюминацию в его честь. Тем не менее король счел необходимым удалить его из Парижа. Тем более что Мария-Антуанетта, узнав о приговоре, была взбешена и легко могла бы отыскать способ избавиться от неприятных и неудобных для нее людей.

Кардинал уехал в Овернь. Калиостро переехал в Пасси и там прожил некоторое время. К нему приезжали целые толпы почитателей, но во Франции ему становилось неуютно. Тогда он вспомнил о Лондоне. Вероятно, графу хотелось теперь, в расцвете, как ему показалось после 1 июня, своей славы, показаться там, где делал он свои первые шаги мага. Когда Калиостро садился на корабль, увозивший его в Англию, перед ним преклонила колени толпа в несколько тысяч человек, просившая его благословения! Многие из приверженцев последовали за ним в Лондон и там способствовали его торжеству.

Живя в Лондоне, Калиостро разразился замечательным документом, который тогда был переведен на все европейские языки. Он носил заголовок «Письмо к французскому народу» и помечен 1786 годом. В этой брошюре предсказывалась французская революция.

Но в том же Лондоне против него началась кампания знаменитого журналиста Моранда. Говорили, что его подкупило французское правительство. Но как бы там ни было, Калиостро захотел ответить тем же оружием и принялся публиковать статьи, ответы, письма и брошюры, где чувство собственного достоинства заменялось подозрительным красноречием, а полемика — бранью. В борьбе с Морандом прошел год. В конце концов эта возня перестала интересовать даже любителей скандалов.

Калиостро мог бы просто почивать на лаврах, переезжая из одной столицы в другую. Но какой-то злой рок тянул его в Италию. К тому же Лоренца тосковала по родине и неустанно звала мужа туда. Вернувшись на материк, супруги некоторое время жили в Базеле, а затем через Швейцарию направились в Рим. По пути Калиостро выбирал места, где у него оставались верные друзья, или же небольшие городки, где он занимался целительством, делал предсказания и основывал «египетские ложи».

Так супруги Калиостро очутились в Риме. Их доверенный слуга Франческо ди Маурицио снял для них дом на Испанской площади и убрал по своему усмотрению. Особенно поражал своим устройством приемный зал: огромная комната была вымощена зеленым мрамором, по стенам висели чучела обезьян, рыб, крокодилов, по карнизу вились изречения на греческом, еврейском и арабском языках. Стулья стояли полукругом, в центре разместился трон для графа, а посредине зала стоял большой бюст Калиостро, сделанный с оригинала Гудона.

В помещении были устроены потайные входы, скрытые лестницы, тайные занавеси. Калиостро остался не очень доволен. Но Франческо уверял, что подобным образом обставленная комната производит сильное впечатление на римскую публику, вкусы которой он будто бы отлично знает.

За прошедшие пятнадцать лет в Риме почти все изменилось. Почти никого не осталось из прежних знакомых и друзей. Общество у графа собиралось смешанное и непостоянное, да к тому же еще более жадное до диковинных зрелищ, нежели публика парижская. Так что Маурицио был отчасти прав, устраивая балаганную обстановку обители.

Собственную ложу Калиостро открыть в Риме не удалось, а от уже существующих он держался в стороне и почти ни разу не побывал ни на одном из собраний братьев каменщиков. То есть производил впечатление человека, который наконец-то решился примириться с Апостольской Церковью, весьма неодобрительно посматривающей и на масонов вообще, и на Калиостро в частности.

Но дело было не только в этом. Просто Калиостро ощущал, что силы его слабеют, влияние утрачивается, опыты часто не удаются. И поэтому он предпочитал все сеансы проводить в собственном доме, где система портьер и зеркал частенько приходила на выручку, когда приходилось прибегать к механической помощи, а странные чучела и тексты на стенах отвлекали внимание публики.

Лоренца настаивала на том, чтобы бросить чародейство и масонство и зажить спокойной жизнью обывателей. Сама она проводила большую часть времени в прогулках по разным районам Рима, где она выросла и встречалась с графом, там, где раньше не бывала. Словно хотела навсегда насмотреться на торжественную красоту вечного города. Графине шел тридцать седьмой год, но свежее, без единой морщины лицо заставляло подозревать, что Калиостро действительно обладает секретом красоты.

Калиостро, прожив некоторое время в Риме спокойной жизнью, заскучал. И опять вернулся к масонству. Это было чрезвычайно опасно. В Риме масонство было признано папской буллой делом богопротивным, и изобличенные в нем карались смертной казнью. Один из новообращенных масонов донес на Калиостро инквизиции, и Великий Копт и его супруга были тут же схвачены как еретики, колдуны, масоны и безбожники. Это произошло 27 декабря 1789 года.

В доносе, на основании которого был произведен арест, содержалось такое подробное описание странного устройства графского жилища, что сделать это мог только человек, занимавшийся жилищем, то есть Франческо ди Маурицио, который тут же куда-то исчез. Бежали из Рима и все прочие масоны, так что участь Калиостро разделила с ним лишь Лоренца, заточенная в монастырь.

Римская курия на все привыкла смотреть с точки зрения вечности. И потому срок от 27 декабря 1789 года до 20 апреля 1791 года казался ей не слишком длинным, чтобы вынести приговор над несчастным заключенным.

Сначала графа заточили в крепость Святого Ангела, затем перевели в тюрьму Святого Лео близ Урбано. Из этих мрачных затворов редко кто возвращался к сладостной мирной жизни. Да и то лишь для того, чтобы последний раз взглянуть в небо сквозь дым костра для еретика…

Графиню убеждали давать показания против мужа, как против простого мошенника и шарлатана, уверяя, что тем самым смягчится его наказание. Калиостро оправдывался, опираясь на логику и богословие, и доказывал правоту и чистоту своих помыслов. Собранные все вместе фрагменты создавали нелепую и чудовищную картину жизни учителя, самозванца, целителя, благодетеля человеческого рода и еретика.

Припомнили все лондонские, парижские, варшавские, петербургские и страсбургские сплетни. Во всех странах появлялись книги воспоминаний и фантазий о Калиостро. Великий Гете разъезжал по Италии, собирая материалы о первых годах жизни Калиостро. Бросила свой камень в покинутого учителя и Шарлотта фон дер Рекке.

На допросах присутствовал сам папа Пий VII, что случалось нечасто. Если Калиостро говорил с позиций философии, его обвиняли в масонстве, если он оправдывался как христианин, его обвиняли в иезуитстве. А святым отцам масоны и иезуиты были одинаково ненавистны. Все и так были напуганы событиями, происходящими во Франции.

Когда Калиостро везли в крепость Святого Ангела, римская толпа выкрикивала мрачные угрозы в адрес французов и швырялась камнями. Граф вспомнил свой выход из Бастилии, тоже среди толпы, и расплакался. Ему уже не могли помочь ни друзья, ни деньги, ни влияние. Слишком ценным и нужным узником для Ватикана был Калиостро. Оставалось лишь одно: публично отречься от заблуждений, дабы избежать позорной смерти.

Этот обряд Калиостро и исполнил. Разутый, накрыв голову черным покрывалом, он прошел от крепости Святого Ангела до церкви Святой Марии и там пред пастырем прочитал свое отречение. А в это время на соседней площади сжигали его рукописи, письма и бумаги. Конечно, прежний, полный сил Калиостро заставил бы стихнуть пламя, залив его дождем. На прежнем Калиостро вмиг в прах разлетелись бы цепи, а сам великий маг перенесся бы в Париж, Варшаву или Лондон, чтобы уже оттуда освободить Лоренцу.

Но Калиостро был не тот. Не раз в тюрьме он напрягал волю и силу, проговаривал заклинания и даже кричал исступленно. Но лишь стуки слышались в сырой стене да проносились лиловые искры. Не слушались духи слабеющего мага. Тогда он бросался на пол и кусал пальцы, чтобы не взвыть от досады, боли и бессилия. Но иной раз так подступало черное отчаяние, что неистовый Калиостро кричал, требовал вина, бился головой о стену и рвался на волю.

Считается, что с этого момента Калиостро закончил все свои мирские дела, — он уже не увидел света божьего, оставшись навсегда в мрачных подземельях инквизиции. Великий маг и авантюрист умер в тюрьме 26 августа 1795 года в три часа утра и был погребен без отпевания и креста. Лоренца умерла несколько дней спустя, не выходя из монастырской ограды.

В 1797 году французские войска заняли Рим. Генерал Добровский 19 февраля того же года, оказавшись в тюрьме Святого Лео, спрашивал, где узник, ведь об освобождении его мечтали многие французы. Но генералу отвечали, что узник умер два года назад. Тогда генерал освободил всех томящихся здесь несчастных, а крепость взорвал.

Однако тот факт, что ни самого Калиостро, ни тела его, ни могилы не обнаружили, породил множество домыслов. В частности, утверждалось, что великому магу удалось бежать, убив священника и переодевшись в его платье. И что по сей день проживает Калиостро в дальней стране…