Глава восьмая

На следующий день Тедди рассказала Кандиде, что случайно столкнулась с Джеком и провела с ним собеседование по поводу вакансии в ФРЖ «Барнеков».

— Я полагаю, он ухватился за это. Он всегда приземляется на свои проклятые ноги, — едко сказала Кандида.

— Нет. Он сказал, что в настоящее время не может уволиться. Преданность «Хэйз Голдсмит», наверное.

— Он рассказывал о чем-нибудь еще? — ясные синие глаза Кандиды опасно блеснули.

— Нет, он был очень краток. Он объяснил, что сейчас прикладывает все усилия, чтобы восстановить положение «Голдсмита», и поэтому не может уйти. Это все, что он сказал.

Тедди вышла из кабинета. Она не знала, почему солгала — во всяком случае не из-за уважения к Джеку, но что-то удержало ее от рассказа об его признании в ответственности. Впрочем, нет — она знала, почему. Это была вина. Тедди чувствовала, что нарушила верность Кандиде уже тем, что выслушала рассказ Джека, а ее потеплевшее отношение к нему было настоящим предательством.

Она больше не видела Джека до отъезда из Оксфорда. Она умышленно ушла на станцию рано утром, и даже не пошла завтракать, чтобы случайно не столкнуться с Джеком. Тедди не знала, что он вышел из ворот здания за несколько мгновений до нее по той же самой причине. Тедди думала, что никогда больше не встретится с ним, и эта мысль наполняла ее странным облегчением. Она позвонила Полу Драйверу, чтобы сообщить, что виделась с Делавинем и тот отказался от предложения. Из этого следовало, что выписка была завершена.

Этим вечером у Тедди была встреча с Кристианом для его инструктажа перед собеседованием, которое было назначено на следующий день. Том Пит-Риверс и Конрад были назначены на следующей неделе, а затем, еще несколько дней спустя — Эстер, которая должна была приехать в Лондон для знакомства с представителями ФРЖ. Один из этих кандидатов, несомненно, должен был пройти. Тедди не могла решить, кто бы это мог оказаться. Ее инстинкт подсказывал, что Конрад был бы самым надежным выбором, но ей также хотелось помочь Тому выбраться из безвыходного положения. Если бы выбор пал на Эстер, это было бы проявлением справедливости, маленьким триумфом женщин, да и самой Тедди было бы приятно иметь в городе такую подругу, как Эстер.

Однако Тедди не могла не признать, что сама предпочла бы Кристиана. Она была так отчаянно одинока после разрыва с Майком. С Кристианом она чувствовала, что за ней ухаживают. Она чувствовала, что заслуживает того, чтобы позволить себе развеяться. Стыдно было признаться, но если бы в результате поиска Тедди помогла бы старому другу, или завела бы в городе новую подругу, или получила бы возможного любовника, она предпочла бы любовника. Она была так одинока. Как удивились бы ее друзья и поклонники, если бы узнали, как она одинока, но это было правдой. Это было опасное, пугающее одиночество, какое наступает после окончания длительной связи.

Кристиан назначил Тедди встречу в «Лейте» на Кенсингтон Парк Роуд. Тедди понравился его выбор — ресторан был в двух минутах пути от ее дома, поэтому у нее было достаточно времени, чтобы заехать домой и переодеться перед встречей. Жизнь в ЭРК порой бывала такой беспокойной, что Тедди редко имела возможность переодеться к вечеру. На этот раз ей было трудно выбрать, что надеть — ужин был не вполне светским, но и не совсем профессиональным. Ей хотелось, чтобы Кристиан продолжал ухаживать за ней, но не хотелось, чтобы он понял, что она этого хочет. Ко времени выхода из дома пятнадцать различных платьев лежали поперек кровати. Тедди выбрала льняное платье, обтягивающее ее, как перчатка, и оставляющее руки обнаженными. Это было обычное черное платье, но она вовсе не выглядела в нем обычной.

Кристиан ждал ее в баре возле главного зала ресторана, беседуя с sommelier[14]. У Тедди перехватило дыхание, когда она увидела его. Кристиан весь светился глянцем, от блестящих черных волос до сверкающих черных ботинок. Он встал навстречу Тедди, поцеловал ее в щеку, позволив губам задержаться на секунду около ее уха. Его рука скользнула вокруг ее узкой талии, он повел ее к уединенному столику в конце зала.

— Надеюсь, вам здесь понравится, Теодора. Это один из немногих ресторанов Лондона, которые кажутся мне сравнимыми — почти полностью — с «Мишелем Ростаном» или «Жаквезом Кагна», и, надеюсь, он не слишком далеко от вашего дома?

— Почти напротив, я живу за углом… — смело взглянула на него Тедди. Официант принес на стол бутылку шампанского и благоразумно испарился.

— Вы позволите мне заказать что-нибудь для вас?

— Я буду очень довольна.

— Вы голодны?

— Я умираю от голода!

Кристиан улыбнулся, его белые зубы сверкнули.

— Прекрасно — я люблю смотреть, как едят красивые женщины. Я всегда считал, что обворожительная женщина и превосходная еда — основные достоинства женитьбы.

Тедди начала рассказывать ему о Поле Драйвере и Мартине Беквиче. Она говорила увлеченно, желая, чтобы он разделил ее энтузиазм по поводу работы. Кристиан соглашался, внимательно наклонив к ней голову, и следил за тем, чтобы ее стакан был полон.

— Пол хороший человек, но прямолинейный, — рассказывала Тедди. — Он не покажется вам весельчаком, но я уверена, что вы с ним прекрасно поладите. Это очень надежные руки. Мартин на первый взгляд куда более привлекателен — душа нараспашку, чем-то похож на Филипа Редмейена, очень жизнерадостный — подлинный англичанин, в хорошем смысле этого слова. Вдвоем они составляют хорошую команду, потому что дополняют друг друга. Ян Страковски — их партнер в Восточной Европе. Я встречалась с ним только однажды, но он мне очень понравился. То же могу сказать и о Гекторе Фуллере, который ведет бизнес на Дальнем Востоке.

— Я уверен, что они мне понравятся — я доверяю вам, потому что у нас во многом сходные вкусы. Скажите, Теодора, что вы рассказывали им обо мне?

— Ну, я рассказала им о ваших делах, о карьерном продвижении, — серьезно ответила Тедди. — Я сказала им, что вы на голову выше остальных французских кандидатов, но вас будет трудно уговорить оставить «Шевадре-Дефорже».

— А как вы описали меня лично? Я предполагаю, что вы приукрасили им меня, так же, как приукрасили их мне.

— Да, конечно. Ну, — протянула Тедди со вздохом и сделала еще глоток шампанского, — я рассказала им, что вы очень обаятельны, очень обходительны, очень изысканны. Что вы превосходно знаете рынок и умеете обращаться с клиентами…

— Но не безопасные руки?

— Нет, это выражение я не использовала, — с улыбкой сказала Тедди. — Я сказала, что вы — профессионал высокого класса.

— Вы описали меня как скучного бизнесмена, — Кристиан выглядел удрученным.

— Вы и есть бизнесмен! — рассмеялась в ответ Тедди. — Или, наконец, банкир. Не забудьте, поэтому они и интересуются вами. Именно этим вам и нужно быть, именно это они и хотят от вас услышать!

— Но мне не это хотелось бы услышать. Не от вас, по крайней мере. Неужели вы так меня видите, Теодора, неужели я не отличаюсь от других банкиров вашего списка? Разве нет ничего, что выделило бы меня из толпы?

— Конечно, вы выделяетесь из толпы, иначе я не рекомендовала бы вас! — смутилась Тедди. Кристиан привлекал ее, она допускала мысль о чем-то наподобие связи — о легком и необязательном флирте для восстановления ее уверенности в себе, — но события развивались слишком быстро. Она остро ощутила легкое прикосновение пальцев Кристиана к своему запястью. Тедди бессознательно попыталась освободить руку, но добилась только того, что хватка его пальцев стала крепче. Их глаза встретились. Взгляд Кристиана зачаровывал. Спустя несколько секунд, показавшихся ей вечностью, Кристиан отпустил руку Тедди, как бы невзначай пожав ее.

— Я вижу, что ошибался, — опечаленно сказал он. — Я надеялся, что между нами есть какая-то особая искорка. Я чувствовал что-то такое во время нашей последней встречи в Париже, но теперь вижу, что ошибался, и это меня огорчает. Ясно, что никто для вас не выделяется из толпы, кроме вашего жениха. Какой же он, наверное, редкий и удивительный человек! И очень удачливый. — Кристиан не сводил глаз с ее лица, и Тедди почувствовала прилив крови к щекам.

— Да. Конечно. Может быть. Я просто не знаю. Как бы то ни было, Кристиан, расскажите о себе побольше. Вам нравится Лондон? Вам приятно было бы жить здесь? — беспечно заговорила она, молясь, чтобы он поддержал ее попытку сменить тему. Кристиан сделал это, но с явной неохотой, и Тедди начала понимать, каким он может быть настойчивым.

— Да, мне нравится Лондон, но я — француз и никогда всерьез не намеревался оставить Париж. До недавних пор. Как я уже говорил, Теодора, я обожаю две вещи — красивых женщин и хорошую еду, а это не легко найти в Лондоне. И порой, даже если и повезет найти, то приходится очень долго ждать, чтобы получить их, — Кристиан щелкнул пальцами официанту, который все еще не принес им первое блюдо. — Что касается красивых женщин, здесь я могу быть терпеливым, если нужно. Что же касается еды, то увы… — он коротко выговорил официанту по-французски, и бедняга, после отчаянных дерганий и поклонов, унесся прочь.

Тедди понимала, что для ее же собственного удобства лучше оставить в стороне тему красоты и женщин, но не могла удержаться от насмешки над Кристианом.

— Я не ожидала от вас такой приверженности к стереотипам, Кристиан. Разве в Лондоне не столько же красивых женщин, как и в Париже?

— Я искренне убежден, что нет. По моему опыту, который далек от ограниченного, большинство красивых женщин в Лондоне — не англичанки. Я не утверждаю, что англичанки некрасивы, но они не уделяют своей внешности столько времени, сколько это принято у француженок. Они, видимо, не понимают, что искусство привлекательности — это умение, требующее усердной работы и большой практики. Если англичанка действительно красива, это, я сказал бы, почти случайность.

— Ну, это и впрямь ставит меня на место! Вы всегда так невежливы, Кристиан? Я и не предполагала по нашим предыдущим встречам, что вы можете быть таким шокирующим.

— Шокирующим? Извините меня, Теодора. Я вовсе не намеревался быть грубым. Я просто говорю правду. Если я вижу обворожительную женщину, такую, как вы, то говорю, что ваша красота случайна, потому что она бессознательна. Она не сделана, она случайна, как Большой Каньон или Ниагарский водопад. Это работа природы, или Бога, если хотите. Умышленная, сознательная красота также очень впечатляет, но такая красота, как ваша, куда более необычна. Она лежит в сердце и, должен признаться, немного пугает меня. Вот почему я говорю, что ваш жених — человек удивительный… и очень удачливый. Быть способным заполучить и удерживать такую красоту… — Кристиан вздохнул. — Это действительно большая удача.

После выговора Кристиана официанты обслуживали их с пунктуальным усердием. Тедди наслаждалась едой. Единственным неудобством было то, что она не знала, как держаться с Кристианом. Если она насмешничала, он обескураживал ее искренностью, если она пыталась быть серьезной, он был учтив и обходителен. Тедди знала, что не была красивой — она была милой, привлекательной, при старании могла быть обворожительной, но не была склонна выставляться и обычно не любила мужчин, считавших это главным. Но Кристиан был не похож на других. Она не зашла так далеко, чтобы поверить, что она — выдающаяся красавица, но поверила, что выглядит такой в глазах Кристиана. И наконец, сказала она себе, это нужно зачесть в его пользу. Майк ни разу не говорил ей прямо, что считает ее красивой. Если она надумала бы вступить в связь с другим мужчиной, ей хотелось бы, чтобы тот как можно больше отличался от Майка. Сколько бы Тедди ни говорила себе, что нет мерок, по которым можно оценить, красива женщина или нет, слова Кристиана вернули ей уверенность, и эта уверенность согрела ее. Она прокашлялась и заговорила с полным спокойствием:

— Кристиан, чтобы прояснить обстоятельства, я должна сказать вам, что больше не помолвлена. Мы с Майком недавно разорвали помолвку.

Кристиан недоверчиво уставился на нее.

— Это было к лучшему. В наших отношениях все было ошибочным, и я гораздо счастливее теперь, когда стала свободной и независимой, — Тедди улыбнулась ему, чувствуя себя несколько развязной, но стоило ли об этом думать? Пока она полностью контролировала ситуацию.

— Что я могу сказать? Я изумлен. И рад. Я говорил, что он редок и удачлив, но теперь думаю, что он — редкий дурак, и возможно, удача улыбнется мне, — Кристиан снова взял ее руку и поднес к губам. — Моя бедная Теодора, это было очень тяжело для вас?

Тедди на мгновение лишилась речи. Она проглотила ком в горле и прижала пальцы к виску. Ей страшно не хотелось вновь плакать из-за Майка, но притворяться беспечной и веселой было свыше ее сил.

— Да, мне было тяжело, но теперь все кончено, и я не жалею об этом. Это был мой выбор. У вас были длительные связи, Кристиан?

— Да, только однажды, — Кристиан взглянул вдаль, сквозь ресторан, видимо, вспоминая ушедшую любовь. — Только однажды, — повторил он, и Тедди не стала ни о чем выспрашивать. Они оба были ранены — возможно, это случалось с каждым, и каждый оправлялся от этого.

— А сейчас, Теодора, — Кристиан повернулся к ней, сверкнув ослепительной улыбкой, — я хочу видеть вас снова счастливой и смеющейся. Вечер еще ранний, а вы заставляете меня чувствовать себя молодым. Что я могу сделать для вас? Может быть, мы потанцуем? Можно в клубе, или вы предпочитаете в парке? В конце концов, у меня есть что праздновать.

Его глаза смеялись, лицо было мальчишеским, полным энергии и энтузиазма. Тедди была благодарна ему за такую артистичную замену грусти.

— Кристиан, я просто не могу! Я слишком устала, да и вы должны быть в наилучшей форме для завтрашнего собеседования. Будет безответственным с моей стороны, если я задержу вас этим вечером.

— С вашей стороны будет безответственным отослать меня в отель, когда я только начал знакомиться с вами поближе. Я буду вынужден всю ночь просидеть в баре, заливая печаль и пытаясь найти кого-нибудь, кто составит мне компанию.

— Я не могу представить, что с этим у вас могут возникнуть трудности… — хихикнула Тедди. — Но нет, о танцах мы даже и говорить не будем. Когда вы подпишете контракт, вот тогда мы и пойдем куда-нибудь танцевать. Но не этим вечером. Это был чудесный ужин, он очень мне понравился.

— Так не будем его заканчивать! Вы должны играть по правилам, милая Теодора. Мы встретились в Париже, и вы там отставили меня ради английского друга. Вы обещали, что позволите пригласить вас на прогулку, когда я переговорю относительно моего перехода в «Барнеков», а теперь говорите, что позволите это, только когда я подпишу контракт, — Кристиан встряхнул головой, разыгрывая замешательство. — Возможно, я плохо знаю английский. Возможно, я вас не понял. Вы должны быть внимательнее с иностранцами. Вы должны говорить с ними очень медленно и понятно. Так вы позволите мне пригласить вас на танцы?

Тедди улыбнулась ему.

— Нет. Не-ет. Нет. Non[15], если вы предпочитаете. С'est pas possible. Absolument non, с'est hors de question[16]. Теперь вы понимаете? — ее слова отказывали ему, но глаза искрились кокетством.

— Ох, Теодора! Теперь вы поступили еще хуже, чем раньше! Но как я могу отступить и оставить красивую женщину, которая разговаривает со мной по-французски подобным образом? Никогда! Теперь вы никогда не избавитесь от меня!

— Хорошо, хорошо! Вы победили, но мы не пойдем танцевать, о'кей? Давайте просто выпьем рюмочку на ночь у меня дома — здесь всего одна минута пути.

Во взгляде Кристиана читалось глубокое удовлетворение, когда тот подзывал официанта со счетом.

Тедди удивилась, когда Кристиан сказал, что предпочитает виски арманьяку или кальвадосу. Она ожидала, что он окажется непоколебимым галлом, и была слегка разочарована оттого, что он перенял некоторые британские вкусы. Он пришел в восторг от бабушкиной коллекции мейсенских статуэток, особенно восхитившись той, где была изображена Андромаха, оплакивающая останки Гектора. Он обошел комнату, беря в руки и разглядывая одну вещичку за другой, изучая несколько бессистемное собрание книг на полках и выспрашивая подробности биографии Тедди.

— Не поставить ли нам какую-нибудь музыку? — предложила она.

— Да. Я вижу, у вас записи Жоржа Мустаки. Мне он всегда нравился. Послушаем его?

— Конечно. Я не знаю его, и не представляю, как сюда попал этот диск — но, безусловно, не от Майка. Сомневаюсь, что он увлекается французской эстрадой.

— Тогда он не только дурак, но и обыватель. Но меня не удивляет, что вы не знаете Мустаки, Теодора. Вы, наверное, еще ходили в детский сад, когда появились эти песни.

— Неужели вы такой старый?

— О да, я уже пытался соблазнять хорошеньких девушек, когда впервые услышал эту музыку. По-моему, она немало способствовала моему успеху.

Кристиан улыбнулся ей, когда мягкий, задушевный голос певца наполнил комнату. Он прислонился к стене, непринужденно держа бокал в руке, его иссиня-черные волосы съехали на высокий лоб.

— За вас, Теодора, — Кристиан приподнял бокал для тоста. — За вашу красоту, счастье, исполнение желаний, — он не сводил взгляда с ее лица, выражение его глаз было необъяснимым, тонкую улыбку на губах было невозможно прочитать. Тедди признательно улыбнулась ему в ответ, ее выскользнувшие из прически волосы струились вдоль одной стороны лица. Кристиан молча пересек комнату и быстро вытащил заколки из ее прически, на мгновение задержавшись пальцами в ее мягких волосах. Затем он взял у нее бокал и притянул ее к себе.

— Потанцуем? — тихо прошептал он ей в волосы.

Они начали танцевать, медленно передвигаясь в ритм музыке. Глаза Тедди закрылись, ее щека прижалась к прохладному, шершавому хлопку рубашки Кристиана.


Tu portes ma chemise

et je mets tes collies

je fume tes Gitanes

tu bois mon cafe noir…


Je ne sais pas ou tu commences

tu ne sais pas ou je finis…[17]


Тедди неожиданно почувствовала слабость. Если руки Кристиана не обвивали бы ее, она опустилась бы на пол, не в состоянии держаться на ногах. От неяркого света и успокаивающей музыки ее голова кружилась. Это было не из-за вина…

— Вы понимаете, о чем он поет, Теодора?

— В основном… кажется.

Кристиан начал подпевать, выговаривая слова хрипловатым, гортанным голосом, его дыхание согревало ямку на ее щеке.


Tu as des cicatrices

la ou je suis blesse

tu te perds dans ma barrbe

j'ai tes poignets d'enfant

tu viens boire a ma bouche

et le mange a ta faim

tu as mes inquietudes

et j'ai tes reveries


Je ne sais pas ou tu commences

tu ne sais pas ou je finis…[18]


Его губы прижались к ее щеке, а затем легонько — к ее горлу. Не смея открыть глаза, чтобы не оборвать сон, Тедди подняла к нему лицо, ей хотелось почувствовать его губы на своих. Она дрожала, то ли от предвкушения, то ли от страха — она не знала. Кристиан теснее обнял ее за талию, другой рукой поглаживая шею пониже затылка, чтобы снять напряжение, их бедра соприкоснулись, их тела раскачивались вместе. Он не поцеловал ее в губы.


Tes jambles m'enprisonnent

mon ventre te retient

J'ta poitrine ronde

tu as mes yeux cernes


Je ne sais pas ou tu commences

tu ne sais pas ou je finis…[19]


Они продолжали танцевать, словно в забытьи, Тедди едва сознавала, что руки Кристиана ласкают ее шею, ее плечи, ее лицо. Она чувствовала себя на краю пропасти и сознавала опасность, но не спешила отскочить от края и осторожно удалиться. Ей было страшно, но это был приятный страх.

Когда музыка закончилась, Кристиан без единого слова поднял Тедди на руки и понес наверх, словно тысячу раз бывал в ее доме. Сначала он открыл дверь в спальню для гостей, а затем пошел по коридору в ее собственную комнату. Тедди на момент открыла глаза, возвращаясь в реальность, и вспомнила, что оставила кучу платьев, разбросанных по комнате. Кошмар. По крайней мере, это показывало, что она не собиралась привести его домой, не собиралась быть так легко соблазненной…

Кристиан осторожно поставил ее на ноги.

— Кристиан, мы должны поговорить, — сказала Тедди из чувства долга. Меньше всего она сейчас хотела разговаривать. — Мне не хотелось бы делать ничего, что могло бы повлиять на наши отношения — личные или профессиональные… — она знала, что должна была думать о другом, но в действительности не думала ни о чем.

Кристиан заставил ее замолчать, прижав палец к ее губам.

— Перестаньте говорить, Теодора. Перестаньте думать. Сейчас не время разговаривать.

Тедди почувствовала теплоту его ладоней на своих обнаженных руках.

— Я не хочу, чтобы вы подумали, будто я хочу отвлечься для того, чтобы скорее забыть Майка…

Кристиан легко прикоснулся губами к ее губам, вновь заставив ее замолчать.

— Теодора, выслушайте меня. Когда вы смотрите на меня, разве вы думаете о Майке?

— Нет, — ответила Тедди, почти правдиво. Полная правда была в том, что настойчивое внимание Кристиана помогало ей чувствовать себя намного лучше после всей этой ударившей по ее гордости и самолюбию истории с Майком.

— Хорошо. Значит, вы вовсе не отвлекаетесь. Мне здесь не из-за чего переживать. Что касается беспокойства о наших профессиональных отношениях, то они почти закончились, разве не так? С завтрашнего дня я буду поддерживать их непосредственно с «Барнеков».

— Наверное, это так, — нехотя согласилась Тедди.

— Значит, все, что может беспокоить вас — это наши личные отношения. Можете ли вы представить себе лучший способ узнать меня поближе, чем заняться со мной любовью, или позволить мне заниматься с вами любовью?

— Нет, не могу, — невольно вздрогнула Тедди.

— Хорошо. И я тоже. Итак, мы разрешили наши вопросы? Так позвольте мне рассказать вам о себе. Позвольте мне высказать вам все, что я знаю. Я знаю, что хочу вас больше, чем когда-либо хотел какую-нибудь другую женщину. Я знаю, что могу сделать вас счастливой. Прямо сейчас, этим вечером, в этой комнате — это все, что я знаю, и это все, о чем я думаю. Если я делаю вас несчастной, если вы возражаете — я оставлю вас, и вы будете решать, захотите ли встретиться со мной снова. Выбирайте, Теодора.

Глаза Кристиана светились желанием. Тедди смотрела на него, ей казалось, что она загипнотизирована.

— Я слишком взволнована, Кристиан… — она закрыла глаза, оставаясь перед ним, пока его руки тянулись к молнии на ее платье. — Я не вполне владею собой… — ее голос был вялым и бездыханным.

— Вы владеете собой, Теодора. Вы владеете собой, и вы владеете мной.

Кристиан впервые потянулся к ее рту, его прохладные губы крепко прижались к ее губам, еще до того, как она открыла их для глубокого поцелуя. Он расстегнул молнию на ее платье, спустил его с плеч, покрыл легкими, едва касающимися поцелуями ее ключицы, шепча слова, которых она не понимала, но с наслаждением слушала. Оказавшись обнаженной, Тедди забралась в постель, пока Кристиан стоял и быстро раздевался. Тедди следила за ним сквозь ресницы. Она не слишком нервничала, но прошло уже больше двух лет с тех пор, как она была в постели с кем-то еще, кроме Майка, поэтому она стеснялась смотреть на Кристиана прямо. Он был высок и сложен крепче, чем она ожидала. Он аккуратно сворачивал свою одежду и укладывал на кресле, стоявшем рядом с ее постелью, затем снял с запястья часы и положил на груду одежды. Казалось, он чувствовал себя непринужденно, очень удобно, стоя голым посреди ее комнаты. Полная раскованность Кристиана заставила Тедди почувствовать себя привольно, восхитительно бесстыдной… Она полусознательно потянулась выключить свет. Его рука поймала ее пальцы на выключателе.

— Пожалуйста, Кристиан… выключи свет, — прошептала она.

— Нет, дорогая моя, иначе как я смогу видеть тебя? Доверься мне, Теодора. Позволь мне решать, как я буду любить тебя.

Кристиан склонился над ней, чтобы вынуть из ее ушей изумрудные серьги, подарок Майка, и положил их рядом со своими часами. Он сел рядом с ней, провел рукой по ее телу, от подъема ступни, по бедру, до изящного выгиба ягодицы.

«У меня слишком большой зад», — смущенно подумала Тедди, зарывшись головой в подушку, и услышала голос Кристиана:

— Ты совершенна. Совершенна. Даже больше, чем я ожидал. Взгляни на меня, Тедди. Взгляни на себя. Посмотри, как ты прекрасна.

Тедди взглянула и увидела, какой белой она выглядела рядом с золотокожим Кристианом, как их тела оттеняли красоту друг друга. Она чувствовала, как ласково он касался ее, какая естественная бережность была в каждом его прикосновении. Ее застенчивость растаяла, и она поднялась, чтобы встретить его.

Страстность Тедди на мгновение смутила Кристиана. Он действовал по привычной схеме соблазнения чувствительной, но неопытной юной девушки опытным пожилым мужчиной, и почти отказался от этого, узнав, что она порвала помолвку — он предпочитал несвободных женщин, а знание о скорой свадьбе разжигало его рвение. Но его любопытство было слишком сильно, чтобы сменить намерения. Кристиан представлял, какой Тедди окажется в постели — такой хрупкой, такой покорной, похожей на девочку. Она удивила его тем, что сознательно пошла навстречу соблазнению, и привлекла откровенным признанием своего желания. Теперь она вновь притягивала его с силой отчаянного голода. Он видел, как ее лицо менялось от милого, привлекательного в ресторане, до дерзкого, с каким она позволила раздеть себя. Теперь же дикоглазая, чувственная сирена раскрылась навстречу ему. И Кристиан, со всем своим вселенским, пресыщенным цинизмом, переполнился непривычным чувством освобождения, впервые за долгое время.


У Джека выдался чертовски трудный денек, и не похоже было, чтобы этот денек собирался измениться к лучшему. Слава Богу, один из перспективных членов его команды забрал сегодня заявление об уходе. Джек приложил все усилия, чтобы уговорить молодого человека остаться, но когда в беседе наступил перелом, ему подумалось, что тому действительно будет лучше в «Мерил Линч». Боже, пять лет назад он умер бы со смеху, если бы кто-то сказал, что «Мерил Линч» лучше «Хэйз Голдсмит». Однако, у каждой собаки есть свой день. В добавление ко всему, коллега прозрачно намекнул, что «Мерил» жаждет переговорить о переходе и с самим Джеком.

Итак, информация о возможности сменить работу доходила до ушей Джека, но не было возможности удрать с корабля. Ставка была выше, чем противостояние одного банка другому, выше, чем уплата по чекам. Для начала, это была его дружба с Диком Белтон-Смитом. Дик горой встал за Джека, когда тот нуждался в поддержке, а «Хэйз Голдсмит» был жизнью Дика. Во-вторых, были люди, приглашенные Джеком в банк, которые оставались с ним и были верны ему, несмотря на то, что вербовщики теперь заскакивали в «Хэйз», как в свой собственный филиал. Помимо всего, дело было в натуре Джека. Дело было не в том, что его друзья и коллеги не смогут найти другую, и даже лучшую, работу, и не в том, что банк растеряет клиентов. Просто Джек принял роль главы «Хэйз Голдсмит» и люди доверяли банку, потому что доверяли ему. Даже если бы он получил хорошее место в «Барнеков» или «Мерил Линч», это было бы ценой его самоуважения.

Большую часть утра Джек провел в разговоре с финансовым директором «Боуджеса», который был недоволен показателями их деятельности. Ленч он провел с итальянским уполномоченным одного из клиентов «Хэйза», который начал задавать вопросы о размерах собственного капитала «Хэйза», а затем дал интервью журналисту из «Финансиал Таймс», писавшему статью о работе «Хэйза». Джек уповал на Бога, и что имел дело с человеком достаточно высокой морали. Да, не хватит никаких денег, чтобы расплатиться за дни, подобные этому.

Он едва сел просматривать торговые счета за истекшую неделю, когда пришел один из младших сотрудников и робко подал заявление об увольнении. Еще час Джек провел с ним, больше пытаясь облегчить совесть парня, чем уговорить его остаться, а затем обратил внимание на банковский отчет по частной торговле. Его сердце упало, когда он увидел позиции и их размер. Он решил попытаться застать Малькольма Фиачайлда в его кабинете, хотя этот дурак наверняка уже ушел домой.

Малькольм был одной из редких ошибок Дика Белтон-Смита. Дик нанял его много лет назад, по старой школьной дружбе и отдаленному родству, и никогда и слышать не хотел о его увольнении. Джеку же очень хотелось сделать это. Малькольм был посредственным торговцем и, будучи главой торговли, мог принести большие убытки. Кроме того, общеизвестный факт о его связи с Кандидой не добавлял любви к нему в сердце Джека. Но в настоящее время «Хэйз» меньше всего нуждался в такой рекламе, как увольнение одного из ведущих членов совета директоров. Джек взял распечатку и направился на этаж, где размещались торговцы.

Малькольм не ушел — он сидел на письменном столе, одна его нога небрежно отдыхала на подлокотнике кресла, в котором сидела Глория Мак-Райтер. Джек узнал позу, в которой годами наблюдал Малькольма Фиачайлда за работой. Малькольм постоянно сидел на столе, что позволяло ему не выглядеть коротышкой и обеспечивало удобную позицию для заглядывания за блузки сотрудниц. Он просто не нанимал женщин, носивших одежду с закрытой шеей. Джек подошел сзади, но Малькольм был так увлечен беседой, что не заметил его приближения.

— Итак, я очень рад, что ты так хорошо начала, Глория. Должен сказать, это был счастливый для нас день, когда ты согласилась к нам прийти.

— Ну, босс, как я говорю, мне нравится работать на мужчину, который знает, что делает… Я никогда не чувствовала этого с Норманом Беллом — не такой уж он и Свирепый Норман, надеюсь, ты меня понял?

Джек понаблюдал, как Малькольм раздулся от гордости, словно лягушка, прежде, чем прервать этот tete-a-tete.

— Малькольм, можно поговорить с тобой минутку? Нам нужно обсудить некоторые позиции из тех, что ты ведешь.

— Конечно, Джек. Мы с Глорией как раз сами обсуждали кое-какие позиции, — Малькольм покосился на Глорию. — Присядь сюда.

— Малькольм, возможно, нам лучше обсудить это с глазу на глаз.

— Ты меня знаешь, Джек, я ничего не скрываю от своих ближайших помощников или помощниц… а Глория лучше знает текущие нюансы рынка, чем я.

— Могу в это поверить, — сухо сказал Джек, садясь в кресло рядом с Глорией. — Ладно. Я не торговец, но мне кажется, что у тебя накопились слишком большие позиции ослабленных европейских валют, в частности стерлинга, который идет на убыль по сравнению с немецкой маркой. На данный момент я предпочел бы не играть на повышение с фунтом.

— Дьявол, малыш Джек, это же в крови — торговец ты или нет. Иногда приходится понтировать, а мой инстинкт подсказывает, что фунт здорово качнется в другую сторону. Вот что я могу сказать об этом, знаешь? Нутром чую.

— Нет, не знаю. Вы можете объяснить ваши предположения, Глория?

— Изменчивость. Это называется так, и делает одних — бандитами, а других — турками, когда дело доходит до благодарностей.

— Я понимаю, что такое изменчивость, Глория. Просто я не понимаю, почему вы рискуете двумя сотнями миллионов капитала фирмы, вложив их в эту позицию, и хотел бы рационального ответа. Почему вы думаете, что стерлинг усилится по сравнению с маркой?

— Инстинкт. Я слышала, что говорил Норман Ламонт и другие парни, поэтому думаю, что они перестанут разоряться на Маастрихте. Они поймут, что стерлинг нужно долго вытаскивать, и прекратят спекуляции. Достаточно убедительно для тебя, дружок Джек? — Глория выпустила кольцо дыма в лицо Джеку. Тот встал.

— Малькольм, можешь ты выйти со мной на минутку?

Они вместе пошли к лифту. Они были одни в холле, поэтому Джек обернулся к Малькольму и холодно заговорил:

— Выслушай меня. У нас достаточно проблем, чтобы не играть в рискованные игры с торговыми книгами. Мы не можем позволить себе большие потери в валюте, ты понял меня, Малькольм?

— Боже, Джек! В этом бизнесе нужно ловить возможность! Как, по-твоему, делать деньги, если не ловить возможность?

— Да, я уверен, что на этом мы поймаем только две возможности — просчет и нуль.

— Ты в этом убежден? Ты предлагаешь мне приказать Глории закрыть позицию? Ты хоть понимаешь, как я буду при этом выглядеть? Она же только что пришла к нам, Боже. Я гарантировал ей большой капитал, чтобы поиграть с ним.

— Поиграть с ним?! — в голосе Джека послышалась злость. — Поиграть с ним?! Или ты думаешь, что у нас здесь новая версия «Монополии»? Потерять двести миллионов или выиграть триста, когда настал твой ход? — Джек едва сдерживал голос. — Слушай, Малькольм. Я не пытаюсь руководить через твою голову и не хочу компрометировать тебя перед твоей командой. Я всего лишь хочу, чтобы ты экспериментировал осторожно. Если ты хочешь двигать эту позицию, пусть так и будет, я приму твое решение. Но я хочу, чтобы ты полностью понимал, чем рискуешь. — Джек остановился у лифта.

— Кто, черт возьми, ведет это отделение? Ты или я? — Малькольм раскраснелся и тяжело дышал.

— Ты. Пока еще.

Двери лифта закрылись.


Тедди проснулась и обнаружила, что одна в постели. Она с удовольствием потянулась, вдыхая резкий, лимонный запах Кристиана, оставшийся на простынях. Прежде, чем заскочить в душ, она взглянула на себя в большое, до пола, зеркало, проведя руками по животу, по груди и подбросив кверху свои взъерошенные волосы. Ей понравилось то, что она увидела. По мгновенному порыву она потянулась вперед и поцеловала свое отражение. Она включила радио, чтобы послушать Брайана Рэдхида, а затем ступила под бурлящую воду, что-то напевая себе под нос. Когда Тедди выскочила из ванной, Кристиан сидел на ее постели, полностью одетый и выглядевший таким же лощеным и сияющим, как и в первый раз, когда она увидела его.

— Я думала, что ты ушел, — сказала Тедди, слегка смутившись. — Как мило, что ты остался.

— Разве ты не видела мои часы? Я оставил их, чтобы ты догадалась, что я здесь. Я никогда не ухожу без часов, — Кристиан застегнул часы на запястье. — Я выходил приготовить тебе кофе.

Он протянул руки и обнял ее.

— Что ты теперь думаешь о них, Теодора? Ты назвала бы их безопасной парой рук?

— Я бы назвала их очень опасной парой, Кристиан.

Тедди повернула его руку, чтобы взглянуть на часы.

— Боже, Кристиан, тебе пора идти! Твое собеседование начинается через полчаса!

— Знаю. Я заказал такси, оно ждет внизу. Я просто хотел пожелать тебе доброго утра.

Кристиан поцеловал ее, долгим и глубоким поцелуем, а не быстрым клевком в щеку, как Майк.

— Мы встретимся сегодня вечером? — спросил он.

— Ну, полагаю, нам необходимо провести обсуждение результатов собеседования. Разве ты не уезжаешь обратно в Париж?

— Нет, если смогу повидаться с тобой. Я должен вернуться в пятницу — я сказал в офисе, что буду там завтра к обеду.

— Так сегодня у нас последний вечер вместе? Я буду рада встретиться с тобой.

— Значит, одного раза было мало? Я не надоел тебе?

Тедди медленно покачала головой.

— Великолепно. Во сколько я должен явиться?

— Почему бы нам не поужинать здесь, скажем, в восемь вечера. Я что-нибудь приготовлю для тебя.

— Я приду в восемь, — засмеялся Кристиан, — но не готовь для меня ничего. Я говорил прошлым вечером, дорогая, что люблю красивых женщин и хорошую еду, но я никогда не сваливаю их в одну кучу. Ты можешь обеспечить красоту, а я обеспечу еду. Так и быть, я позволю тебе выбрать ресторан.

Он слегка прикоснулся к ее волосам и ушел.


Кандиду не обрадовало то, что Тедди пришла на работу в половине девятого утра, и еще меньше обрадовало то, что Тедди не представила никаких объяснений.

— Сейчас критическое время поиска, Тедди. Думаю, что ты достаточно обучена, чтобы понимать это. Ты должна сделать все, что в твоих силах, чтобы поддерживать интерес кандидатов. По крайней мере, Клемент-Гранкура.

— Я поддерживаю его интерес, поверьте мне, но не представляю, как мне сделать то же самое для всех… особенно для Эстер Левинсон… — загадочно ответила Тедди.

— Не знаю, о чем ты говоришь, да и знать не хочу. Главное, не прозевай, Тедди. Не прозевай…

— Ох, этого я не сделаю, уверяю вас! — сказала Тедди со смехом и буквально выпорхнула в коридор, направляясь в свой кабинет.

Едва она уселась, как Джулия вызвала ее по селектору:

— Тедди, на линии твой друг Чарльз Бартоломью. Он такой очаровательный. Ты познакомишь меня с ним?

— Ни за что, Джулия. Он опасный старый развратник. Соедини меня с ним, мне нужно кое-что сказать ему.

На линии раздался щелчок, а затем знакомый голос Чарльза.

— Чарльз, ты не мог придумать что-нибудь получше, чем флиртовать с нашей секретаршей? — поинтересовалась у него Тедди.

— Если честно, то нет. Ты меня явно избегаешь, для начала. Ты оставила мне сообщение, что мы должны встретиться за ужином, что тебе нужно поговорить со мной, и голос был такой печальный, поэтому я уже неделю надрываюсь, звоню тебе, а ты даже не отвечаешь на мои звонки! Что, черт возьми, происходит, Тед?

— Ничего. Все, — захихикала Тедди. — Однако, я хочу повидаться с тобой. Мне нужно кое-что рассказать тебе. Мы с Майком расстались.

На том конце трубки последовало долгое молчание.

— Ты так легко говоришь об этом… — протянул наконец Чарльз.

— Ну, на тебя не угодишь. Я думала, что ты обрадуешься. Я думала, ты хотел, чтобы я это сделала…

— Хотел. Но мне кажется несколько странным, что когда я предложил это, ты чуть не выцарапала мне глаза и чуть не сломала руку дверью такси, а теперь мурлыкаешь как кошка, стащившая сало.

Вновь наступила пауза.

— Тед? Есть кто-то еще, так? — догадался Чарльз. — Точно. О Боже, я не могу в это поверить. Ты выставила Майка ради кого-то другого, которого даже не показала мне. Великолепно. Прямо первоклассно.

— Ох, Чарли, не будь таким противным! Порадуйся за меня, хоть однажды, слышишь?

— Порадоваться за тебя? — недоверчиво сказал он. — Как я могу радоваться за тебя, Тед? Даже если отставить мои собственные чувства в сторону, даже если я буду абсолютным альтруистом, как я могу радоваться за тебя? Ты продолжаешь делать те же самые ошибки… на этот раз я даже не успею подобрать косточки, когда ты еще раз свалишься с обрыва! Нет, я не хочу обсуждать это с тобой. Ты — корова, и все. Ты — глупая старая корова, и я тебя ненавижу. Но мне нужно от тебя небольшое одолжение.

Настроение Тедди было непоколебимо прекрасным.

— Высказывайся, милый. Проси и все получишь.

— Я должен пойти на ужин. Завтра вечером. «Стейнберг Рот» ставит пирушку для какой-то организации — Международной Ассоциации Бонных Торговых Задниц или чего-то наподобие — и я должен прийти с женщиной. Все мои подружки либо не достигли совершеннолетия, либо не помнят прежней дружбы, если я путаюсь у них под ногами, поэтому я выбрал тебя. Дело не в том, что я хочу побыть в твоей компании, это ты понимаешь. Но во всяком случае, ты не опозоришь меня. Кроме того, это приличный шанс, которого ты не стоишь. Так как насчет этого, собачья твоя душа?

— Я никогда еще не слышала такого прелестного приглашения, Бартоломью. Спасибо, я очень рада его принять.

— Прекрасно. Я заскочу за тобой в семь. Черный галстук… это относится ко мне. Ты же должна надеть платье, — Чарльз повесил трубку.

В другом конце коридора Кандида разговаривала с Малькольмом Фиачайлдом. «Нет, Малькольм, с тобой я не могу». «Не могу с тобой, потому что уже иду сама». «Нет, не знаю, кого ты возьмешь!» «Нет, меня не интересует, кого ты возьмешь». «Малькольм, ты начинаешь надоедать мне». «Какая разница, с кем я пойду?» «Это было предварительное приглашение, и все». «Нет, я не откажусь от него». «Ты прав, я не хочу от него отказываться». «Хорошо. Я увижусь с тобой здесь, потом». «Малькольм, я совершенно уверена, что не передумаю». «Малькольм, если мы не сменим тему, я немедленно повешу трубку. Как начала Глория?» «Хорошо? Рада это слышать». «Да, я думаю, она — настоящий человек риска». «Стерлинг? Да, я скрещу пальцы на счастье». «Пока. Увидимся в пятницу».

Кандида зацепила трубку за изгиб шеи, пока набирала следующий номер.

— Офис Алекса Фицджеральда? — щелкнуло, ответил женский голос.

— Луиза? Это Кандида Редмейен.

— Ох, мисс Редмейен, боюсь, что мистера Фицджеральда сегодня не будет. Вам срочно нужно связаться с ним?

— Нет. Мне нужно поговорить с вами. У вас близко список гостей, приглашенных на эту пятницу?

— Он здесь.

— Можете вы сказать мне, был ли приглашен Джек Делавинь?

— Минутку, Кандида, я посмотрю. Я почти уверена что, был… да. Вот. Джек Делавинь, «Хэйз Голдсмит».

— Он принял приглашение?

— О да. Здесь одна отметка, значит, он придет один.

— Прекрасно. Большое спасибо, Луиза.

Кандида уставилась в пространство. Итак, наконец она снова встретится с Джеком Делавинем.


11 февраля, 1984


— Конечно, я не хочу действительно убить Джека, и знаю, что он не убивал Томми, — пожала плечами Кандида. — Он не вытаскивал нож и не вонзал его в сердце сына. Но он позволил Томми умереть, а разве это не то же самое? Разве преступная небрежность — не убийство?

Кандида вытащила из сумочки сигареты и медленно закурила. Она больше не нуждалась в подсказках со стороны мистера Балантайна.

— Я не понимаю, почему этих ублюдков, которые убивают людей, разъезжая на машинах в пьяном виде, не приговаривают к смерти. Разве это не убийство? Это то же самое — причиняет ту же боль, ту же смерть, то же разрушение…

— Джек был пьян, когда Томми утонул?

— Кажется, нет. Не знаю. Это больше не имеет значения. Томми мертв, и я ничего не могу сделать, чтобы вернуть его. — Кандида глубоко затянулась сигаретой. — Недели, месяцы я не могла поверить, что это действительно случилось. У меня появилась привычка лежать на постели, зажмурив глаза, и думать, что если я сумею достаточно сильно сосредоточиться, или помолиться, или как-то еще очень постараться, то проснусь и найду его рядом с собой. Он все время снился мне во сне, это была такая агония — просыпаться. Даже проснувшись, я слышала в доме его голос, его смех. Это было невыносимо. Каждый день я находила оставшиеся после него мелочи — носок, каракули на стене, колесо от игрушки. Дом был полон им. Все найденное я относила в его комнату. Ох, не трудитесь говорить мне, как плохо создавать молельни. Я все об этом знаю. Мне все об этом говорили. Однажды Джек и Джесс, моя сестра, все вычистили оттуда. Они уложили все в чемоданы и запечатали их. Как гроб. Я взбесилась и разрезала чемоданы ножом. Пока я их кромсала, этот ублюдок предложил завести мне другого ребенка. Вот так. «Дорогая, давай заведем еще ребенка», — сказал он. Словно «Дорогая, давай выпьем еще чашечку кофе». Он не любил Томми по-настоящему — не так, как я. Он считал, что хорошо иметь его поблизости — забавная игрушка, пока не мешает работать. Джека никогда не волновало ничего, кроме его работы. Знаете, я действительно боялась, что его хватит удар. Как моего папу, — Кандида возмущенно взглянула на Роберта Балантайна. — Сейчас я далека от этого. Но с ним ничего не случилось. Он крепок как старый башмак, простите за избитое сравнение. Он — рабочая лошадь. Он пойдет дальше и дальше, будет корпеть и корпеть, делать свои проклятые дела одно за другим.

— Как вы уживались с ним в эти дни?

Яркие, блестящие глаза Кандиды расширились от ужаса.

— Боже мой, неужели вы думаете, что я живу с ним? Я ушла из этого проклятого дома сразу же, как смогла. Джек остался там, конечно, — ее голос задрожал от горечи. — Он остался там, как будто ничего не случилось. Ноги моей не было в том месте в течение трех месяцев. Он звонит, конечно: «Как ты там, дорогая? Позволь мне повидать тебя, дорогая», — передразнила Кандида его озабоченный голос.

Роберт Балантайн наклонился к ней с кресла и, вопреки обыкновению, взял ее руку в свои. Он очень редко касался ее, предпочитая соблюдать профессиональную дистанцию.

— Кандида, я убежден, что если вы с Джеком придете ко мне вместе, это может помочь вам развязаться с вашей тяжелой утратой, это может помочь, если мы втроем…

— Нет! — вскрикнула она, в ужасе вскочив на ноги. — Нет! Никогда! Я больше не хочу с ним встречаться, никогда! Я не хочу его видеть, я не хочу его слышать, я даже не хочу слышать, как при мне упоминают его имя! Я хочу о нем слышать только одно — что он умер.

Кандида возобновила свое обычное блуждание по комнате, разъяренная, взбешенная, захваченная врасплох.

— Разве вы не видите, что у меня есть только один способ преодолеть это? Если я увижу его, я вспомню Томми. Я больше не хочу помнить Томми. Это слишком больно, — она обернулась, прислонившись к стене, и накинулась на терапевта, забыв про логику. — Вы думаете, я когда-нибудь смогу забыть Томми? Вы действительно считаете, что я смогу забыть собственного ребенка? Я родила его, Боже мой! Это больше, чем все, что сделал Джек за свою жизнь! Я дала ему жизнь, а Джек отнял ее. Я никогда не забуду Томми, лежащего в этом бассейне — я никогда не выброшу это из головы, слышите! Разве не достаточно, что я должна жить с образом моего ребенка, лежащего лицом вниз в купальном бассейне? Почему вы хотите, чтобы я виделась с ублюдком, убившим моего сына и разрушившим мою жизнь?

Кандида задохнулась от напряжения. Овладевшее ею бешенство прошло и истощило ее. Опустошенная, она опустилась в кресло и сгорбилась в нем, обхватив себя руками за плечи и медленно раскачивая головой.

— Простите, простите, простите. Простите, я не сдержалась. Со мной такого никогда не случалось. Знаете ли вы, как я изменилась? Ну конечно, не знаете. Я опять сказала глупость. Ведь вы же не знали меня до того, как это случилось. Мне кажется, что я засыхаю, медленно, день за днем. Мне даже стало трудно плакать. Временами я хочу выть на луну, как какая-нибудь дикая тварь, но не плачу. Слезы — это благословение, не так ли? Я хотела бы, хотела бы… — голос Кандиды иссяк, она отняла руки от плеч и взглянула прямо на терапевта, ее красивое лицо осунулось от горя, на щеках пылал яркий, лихорадочный румянец, глаза ввалились.

— Я хотела бы никогда не выходить замуж за Джека, — просто закончила она.

— Но тогда у вас не было бы Томми, вы никогда не знали бы его, пусть и недолго.

— Я знаю, но не хотела бы, вот и все, — Кандида зажгла другую сигарету. — Роберт, я больше не хочу говорить о Томми. Вы сказали, что я не смогу развязаться с моей утратой, но вы ошиблись. Я с ней развязываюсь. Это не значит, что я перестала желать, чтобы этого не случалось — я никогда не желала, чтобы это случилось, — но теперь все, кончено. Я смирилась с этим. Теперь я должна строить новую жизнь. Я хочу жизни, в которой нет ничего общего ни с Томми, ни с Джеком.

Она смахнула пепел в пепельницу длинным винно-красным ногтем, способом, который всегда казался Роберту Балантайну безумно изысканным и обольстительным. После долгих лет изучения психотерапии, использовав собственную квалификацию, Роберт Балантайн разобрался, почему его так привлекают роковые женщины, но это не помогло ему подавить влечение к ним. Кандида говорила спокойно, в полном самообладании, доверительным, размеренным голосом, полностью противоположным ее недавней вспышке.

— Вы говорили, что часть нашего соглашения предусматривает, что я могу выбирать, о чем мы будем разговаривать?

— В известном смысле, да.

— Итак, я приняла решение о том, чем займусь в будущем. Я открою свою фирму по охоте за головами. У меня это очень хорошо получится.

— Мне трудно представить, что это такое, Кандида. Полагаю, что вы не воткнете в нос кость и не отправитесь в дремучую Африку?

Доктор Балантайн был вознагражден смехом.

— Нет. Я начну отыскивать светлые головы в Сити и помещать их на новые высокооплачиваемые должности, забирая себе аппетитный кусочек от их изумительно высоких окладов. Знаете, я неплохо умею выслушивать людей. По иронии, я говорю вам это, когда вы, наверное, представляете меня как напыщенную невротичную куклу. Уверяю вас, я умею обходиться с людьми, я хорошо разбираюсь в характерах, у меня есть деловая хватка и множество контактов в Сити. Я понимаю этот бизнес — то же самое брокерство, только другие виды продукции.

— Я уверен, что вы преуспеете во всем, за что ни возьметесь — но Сити? Разве там вы не будете чаще контактировать с мужем? — осторожно намекнул терапевт.

— Нет. — Кандида умело погасила сигарету. — Сити — большое место, достаточно большое, чтобы мы могли сколько угодно избегать друг друга. К тому же, он больше мне не муж. Или перестанет им быть в ближайшие шесть недель. Разве я не говорила вам? Я развелась с ним. Судебное постановление пришло несколько дней назад. Остались только формальности.

— Какую причину вы указали для развода?

Кандида аккуратно уложила сигареты в сумочку.

— Душевная черствость, — коротко ответила она.


Второй вечер Тедди с Кристианом был в чем-то даже приятнее, чем первый. За одну лишь ночь освоившись друг с другом, они больше не нуждались в сдержанной интимности такого ресторана как «Лейт», чтобы чувствовать себя только вдвоем. Они поужинали в «Кенсингтон Плэйс», не желая забираться далеко от дома, и, несмотря на шум и столпотворение, чувствовали там себя так, будто были совершенно одни. Такая внезапная доверительность была редкой и приятной для Тедди. Было очень немного людей, с которыми она могла полностью расслабиться, обычно это были члены ее семьи или старые друзья, которых она знала годами, но теперь она чувствовала, что могла бы сказать Кристиану все что угодно, и он бы понял. Он казался гораздо взрослее Майка, гораздо утонченнее, он выглядел гораздо более впечатляющим.

Кристиан тоже расслабился, изысканная полировка его манер казалась потускневшей, настороженность ослабла — чуть-чуть. Увлекшись «Аленом Делоном», Тедди теперь открыла в нем подлинного человека, с теплотой, юмором, самообладанием под внешностью плейбоя.

Они отмечали завершение первого собеседования Кристиана. Тот сказал, что, по его мнению, переговоры прошли удовлетворительно. А Тедди подтвердила, что Пол Драйвер долго и громко восторгался им в телефонном разговоре с ней.

— Дело сделано, Кристиан, — радовалась Тедди. — Поверь мне. Они предложат тебе должность, вот увидишь.

— Посмотрим, — Кристиан, казалось, не разделял ее радости. — Они сказали, что встретятся еще с троими людьми до того, как будут принимать какие-либо решения.

— Я это знаю! Это же моя выписка! Но они выберут тебя, я уверена в этом. Как же иначе?

— Теодора, дорогая, ты просто умилительно доверчива. В следующий раз, когда будешь устраивать на работу своего любовника, тебе лучше убедиться, что остаток списка не выдерживает с ним сравнения, — проворчал ей Кристиан.

— Тогда ты не был моим любовником, — напомнила она ему.

— Меня трудно обвинять в том, что я не пытался…

— В любом случае, в следующий раз мне не понадобится устраивать своего любовника на работу. Ты устроишься в ФРЖ, и мы заживем счастливо. Потом, если ты устанешь от них года через четыре или пять, мы подумаем, куда тебе еще захочется, и я устрою это. Запросто, — игриво сказала Тедди.

Кристиан ничего не ответил.

— Знаешь, я вот еще о чем думаю, — болтала Тедди. — Пока ты ждешь предложения, ты можешь сэкономить на счетах за отель для «Шевадре-Дефорж», и им тоже будет польза.

— Что ты имеешь в виду?

— Конечно же, ты можешь жить у меня! — она взглянула на него, встревожившись на мгновение, и успокоилась при виде его широкой улыбки.

— Разумеется, я останусь у тебя, но думаю, что комнату в «Меридиане» лучше удержать за собой. В конце концов, нам не следует вызывать подозрений. Вряд ли в «Шевадре» придут в восторг, если узнают, что во время деловой поездки в Лондон я спал с агентом по трудоустройству.

— О'кей. Значит, ты едешь домой завтра, а когда ты вернешься? На следующей неделе?

— Не уверен. Я должен взглянуть в деловом календаре, какие обязательства у меня в Париже. Пол Драйвер сказал, что я буду нужен им через две недели.

— Ну ладно, если ты не приедешь через неделю, мне самой придется приехать в Париж. Я уверена, что найду там кого-нибудь, с кем крайне необходимо провести собеседование! — Тедди взглянула на Кристиана и увидела, что он перестал есть и отодвинул тарелку. — Ты не ешь? Там что-нибудь плохое? — ее голос прозвучал озабоченно, словно оплошность ресторана в доставлении удовольствия Кристиану была оплошностью Лондона, и, следовательно, ее оплошностью.

— Все прекрасно, просто я потерял аппетит. Глядя на тебя, я теряю аппетит к еде, Теодора. Я думал о тебе весь день — в течение всего собеседования. А теперь я хочу быть с тобой. Я хочу чувствовать тебя, я хочу знать о тебе все.

— Я думала, ты все узнал обо мне прошлой ночью.

— Нет. Прошлая ночь была всего лишь началом путешествия, у нас впереди еще долгий путь.

Кристиан коснулся коленом ее ноги под столом.

— Я, наверное, влюбился в тебя, cherie[20]. Я хочу тебя, Тео. Я все время хочу тебя.

— А все, что Кристиан де Клемент-Гранкур хочет, он получает?

— Ты очень проницательна, моя юная леди.


Тедди огорчил отъезд Кристиана, несмотря на то, что они договорились встретиться в течение следующей недели. Когда они проснулись в пятницу утром, она размечталась о совместной прогулке вдоль Сены в лунном свете, о маленьких ресторанчиках с пестро-красными скатертями, о бутылках шампанского в постели, о cafe au lait[21] в постели, о saucisson sec[22] и baguettes[23] в постели. Кристиан развеселился, когда Тедди нарисовала ему такую картину, и поддразнил ее, сказав, что все ее представления о романтике Парижа сходятся на еде… и на постели — ни слова ни о Лувре, ни о музее Пикассо. Она жутко смутилась, пока Кристиан не обнял ее и не сказал, как он взволнован, как горд, как польщен, что она отводит ему такую роль в своих мечтах. Тедди признала, что никогда еще секс не значил для нее так много, никогда еще она не чувствовала себя так свободно.

— Все будет еще лучше, моя дорогая девочка, — говорил ей Кристиан. — В любовных отношениях самое замечательное, что они становятся еще лучше, если начало было хорошим. Беда в том, что ты не знала этого раньше. Больше никогда, никогда не спи с rosbif. Обещаешь?

Тедди, смеясь, пообещала и надела ему на руку часы. Она предупредила себя, что не нужно принимать отношения с Кристианом слишком уж всерьез. Ее втянуло в связь, потому что он был привлекателен и очаровал ее, потому что он соблазнял ее, а ей хотелось быть соблазненной, потому что она хотела доказать себе, что ей не нужен Майк, что ей нет дела до его предательства. Меньше всего сейчас ей хотелось влюбиться в Кристиана.


Чарли явился в пятницу вечером, опаздывая. Он выглядел неописуемо элегантным в черном галстуке. Тедди, все еще в купальном халате, впустила его и скорчила гримасу:

— Это, наверное, один из отвратительных английских вечеров, где все мужчины выглядят неестественно любезными, а все женщины похожи на старые вешалки, завернутые в занавески бабушек… такое можно увидеть на любом английском бракосочетании.

— Не знаю, но ты поедешь туда в купальном халате, если не поторопишься.

Тедди молнией переоделась и вновь спустилась вниз, сделав перед ним пируэт.

— Я всегда восхищался вкусом твоей бабушки, Тедди, но этим вечером больше, чем обычно.

На Тедди было узкое платье цвета слоновой кости, плотно обтягивающее ее до бедер, а дальше ниспадавшее тяжелыми складками атласа, отливающими золотом. Она была в радостном возбуждении и почти танцевала, спускаясь по ступеням дома к машине Чарльза.

— Не знаю, что с тобой случилось, Тед. Ты кажешься другой. Ты выглядишь другой. Ты похудела на несколько фунтов? Распустила волосы? Поставила клизму?

— Ох, заткнись, Чарльз. Ты отвратителен. Я же рассказывала тебе, что встретила одного человека…

— Допустим, ты ничего мне не рассказывала. И я не хочу больше ни слова слышать об этом ублюдке. Хорошо?

Тедди послушно кивнула.

— И не можешь ли ты заодно убрать с лица эту самодовольную ухмылку? — обронил Чарльз. Сурово посмотрев на Тедди, он покорно вздохнул и наклонился к ней, чтобы застегнуть пряжку ремня и урвать возможность запечатлеть быстрый поцелуй на ее щеке. — Ты выглядишь ослепительной, дорогая. Абсолютно, безоговорочно, лучезарно, божественно и зверски ослепительной.


Вечер Международной Ассоциации Бонных Торговых Задниц — как настаивал на этом названии Чарльз — входил в полную силу, когда они прибыли в Гросвенор. Чарльз и Тедди сделали круг по залу, кивая и улыбаясь по установленной королевской семьей моде. Чарльз приветствовал коллег и конкурентов, словно они были старыми, давно потерянными друзьями. Когда они отходили, Чарльз шептал:

— Этот — задница. Этот — начинающая задница. Этот надеется быть задницей, но зря. А тот — даже не задница, а подлинный хрен.

Когда они закончили, Чарльз указал на вход в танцзал.

— А вот идет человек, олицетворяющий самую суть слова — Великая Королевская Задница собственной персоной. — Тедди обернулась по направлению пальца Чарльза и увидела Алекса Фицджеральда, спускающегося по лестнице под руку с Кандидой. — И, кажется, мы оба знакомы с его прелестной августейшей парой, — пробормотал Чарльз. — Пойдем, Тед, отдадим дань почтения Королю и Королеве.

Кандида не оправдала предсказания Тедди об английских женщинах при исполнении светских обязанностей. Она была одета в прямое бледно-голубое платье до пола, покрытое игольчатыми блестками. Ее алебастровая шея казалась лебединой, подбородок чуть вздернулся, пока она осматривала зал в поисках знакомых лиц. Кандида улыбнулась, увидев подходящую к ней Тедди, и поцеловала ее в щеку.

— Я предполагала, что ты можешь оказаться здесь, Тедди. Чарльз, — она грациозно наклонила голову в приветствии, каждым дюймом напоминая греческую богиню.

Чарльз и Алекс были заняты похлопыванием друг друга по спинам и поздравлением друг друга с недавними заслужившими известность делами. Алекс поцеловал Тедди в губы.

— Тедди Винингтон! Ну, ну, ты выглядишь весьма аппетитной! — Тедди постаралась не содрогнуться. — А как Майк? Присматривает за тобой, да? Он, наверное, где-то недалеко…

— Майк Мичинелли? Вы, Фиц, конечно, лучше знаете, где он. Мы давно с ним не виделись.

— Что такое? Что-то разочаровало юные любовные мечтания? Должно быть, обычные предсвадебные дрязги. Будь с ним поласковее, Тедди, мне бы не хотелось, чтобы Майк ходил разочарованным. Это может повлиять на его успехи в торговле, а нам нельзя сейчас допускать ничего подобного. Иди сюда и расскажи все своему старому дядюшке Алексу… — он отвел ее в сторону против ее воли, и Чарльз с Кандидой остались вдвоем.

— Итак, Кандида, как дела? Хорошо идет бизнес?

— У нас все замечательно, Чарльз. Тедди работает хорошо, близка к завершению дела, и у меня есть кое-что в запасе. Мы взяли нового консультанта, человека с сельского Запада. Я надеюсь, что он возьмется за торговую сторону бизнеса. Вот почему я сегодня здесь. Что-то вроде домашней работы.

Чарльз сдержанно глянул на нее.

— Ты когда-нибудь остановишься, Кандида? Ты никогда не перестаешь думать о бизнесе. Неужели тебе никогда, хотя бы однажды, не хотелось с воплем выбежать из зала и закричать на весь свет, какие они все задницы?

— Нет, Чарльз. Я оставляю подобное поведение тебе. Но прежде, чем сделать это, иди и выручи Тедди. Не знаю почему, но у меня есть предчувствие, что общество Алекса Фицджеральда не доставляет ей удовольствия.

Чарльз взглянул через комнату и увидел Тедди, украдкой делающую знаки из-за спины Фица.

— Понимаю, на что ты намекаешь. Поговорим позже.


— У меня просто мурашки идут по коже от этого человека, — с жаром сказала Тедди. — Да, именно мурашки. Какой ад делает его таким дьявольски удачливым?

— Я уже говорил тебе об этом. Он здесь — самая большая задница, и пока не появится задница потолще, он — вершина пирамиды. А вон и еще один твой старый друг, — Чарльз подтолкнул ее локтем, кивая на Майка, который стоял в одиночестве, неловкий в своем светском костюме, и мрачно глядел на каждого приближающегося. — Не хочешь ли ты подойти и сказать «привет», как в старые добрые времена? — поддел ее Чарльз.

Тедди отвернулась, но было уже поздно. Майк увидел ее, его лицо на мгновение осветилось и снова нахмурилось при виде Чарльза.

— Привет, старина! — сердечно воскликнул Чарльз. — Неплохая пирушка, а?

— Как насчет того, чтобы я поговорил с Тедди наедине, Чарльз?

— Не слишком, не слишком… Я совсем не привык к тому, что меня отсылают. Я пока постою за углом, ладно? Если я тебе потребуюсь, Тедди, дай мне знак, — Чарльз изобразил подмигивание, вызвав улыбку Тедди и сердитый взгляд Майка. — Ду-ду, приятели! — и он отчалил.

— Как дела, Майк?

— Я ужасно протрахался, Тедди.

— Я знаю, что ты ужасно протрахался, Майк. Я не спрашиваю тебя, что ты делал, я спрашиваю, как у тебя дела, — Тедди улыбнулась своей обычной милой улыбкой.

— Тедди, прошу тебя — можем мы уйти отсюда и поговорить? Мне необходимо поговорить с тобой. Начистоту.

— Не говори мне о чистоте, Майк. Говори о чем угодно, но, будь добр, не упоминай слова «чистота».

— Прости, — пробормотал Майк. — Я только хотел сказать тебе о том, как я раскаиваюсь. Боже, последние недели прошли как кошмар. Я был так несчастен без тебя. Я действительно очень раскаиваюсь. И из-за Глории, и из-за того, как обошелся с тобой.

Тедди пристально взглянула на него.

— Знаешь, Майк, на этот раз я тебе верю. Я верю, что теперь ты раскаиваешься. Но ведь это старая, старая история, не так ли? Ты не сожалеешь о том, что сделал, но дьявольски сожалеешь о том, что получил. Ну а я, видишь ли, не сожалею. Я очень довольна. Я никогда не была так счастлива с тех пор, как встретила тебя. А теперь, извини, меня зовет Чарльз.

Майк зло оглянулся на Чарльза, невинно насвистывающего и вращающего большими пальцами. Он отошел, его плечи ссутулились.

— Бедный Дуче, — пробормотал Чарльз, глядя на удаляющуюся спину Майка. — Итак, прощай, Майк Мичинелли. Знаешь, Тед, он мне всегда немного нравился.

— Если бы мы не были в такой сиятельной компании, я влепила бы тебе пощечину за этот комментарий, Бартоломью.

— Если бы мы не были в компании, я никогда не отважился бы это сказать, Винингтон.


За ужином вечер превратился в обсасывание различных историй о могущественных торговцах и бестолковых клиентах между тремя сотнями мужчин и горсткой женщин-торговцев. Тедди и Чарльз не поддерживали беседу. Они увидели Малькольма Фиачайлда в сопровождении Глории, важно прогуливающегося по комнате, но, следовало заметить, их внимание привлек совсем не Малькольм. Глория вновь была в сверхкоротком, пожарно-красном платье, в котором Тедди впервые встретила ее.

— Боже мой, есть ли что-нибудь еще в ее гардеробе? — прошипела Тедди.

— Ладно, ладно, когти прочь, Тедди. Хотя я должен признать, что во время нашей маленькой, хм, стычки, она была в том же облачении. И должен признать, нахожу его привлекательным, — Чарльз созерцал Глорию, пока Тедди не всадила локоть ему в ребра.

— Нас пригласили на ужин, Чарльз. Смени цель и подбери слюни.

Когда Тедди уже собиралась занять отведенное ей место за столом на восемь человек, к ней подошла Кандида. Она выглядела смертельно бледной и, кажется, дрожала.

— Тедди, можешь ты оказать мне огромную любезность?

— Конечно, какую?

— Можете вы с Чарльзом поменяться местами с нами? Я боюсь, что произошла небольшая ошибка. Алексу необходимо сесть за этот стол. Поговорить о деле с очень важным клиентом. Пожалуйста, поменяемся?

Тедди была удивлена ноткой отчаяния, звучавшей в голосе Кандиды.

— Конечно, — успокоила она Кандиду. — Что может быть легче?

Она стащила Чарльза с кресла и последовала к указанному Кандидой двенадцатому столу. За столом было только двое мужчин, сидевших по разные стороны стола. Одним был Майк, другим — Джек Делавинь.

— О Боже, — у Тедди перехватило дыхание.

— Майкл! Вот радость! Теперь у нас есть возможность для полной сердечной близости, — сказал Чарльз, не удержавшись от соблазна поддеть Майка.

Вскоре к ним присоединились еще четверо — торговец бонами, с которым Тедди проводила собеседование несколько недель назад, сделавший вид, что никогда с ней не встречался, и севший как можно дальше, его подружка — приятная блондинка с выражением изучающей скуки на лице, японский банкир, раздавший семь визитных карточек и отвесивший семь поклонов прежде, чем сесть, и, наконец, седовласый, сероглазый и серолицый представитель Английского Банка.

Чарльз предвкушающе потер руки.

— Итак, наша маленькая банда собралась, — провозгласил он. — Эх, и веселый же вечерок состоится за столом номер двенадцать!

Тедди дала Чарльзу крепкий пинок под столом, но тот уже обратился к скучающей блондинке, севшей между ним и Майком.

— Что вы здесь делаете? Позвольте угадать — выпуск конвертируемых бонов? Нет? Хм-м, продажа французских акций? Нет? Безопасность кредитов по закладным? Нет? Позвольте предположить что-нибудь более экзотическое. Догадался! Облигации с нулевыми купонами — обесцененная женщина, я прав?

Блондинка недоуменно посмотрела на него.

— Я модель, — ответила она плоским, как блин, голосом.

— Модель! Наверное, такая беспокойная работа! Модель! Какая честь для нас! Счастливый старый стол номер двенадцать! — Чарльз так наловчился в сарказме, что слушатели принимали его слова за чистую монету. Никто, кроме Тедди, не мог предположить, что он может быть таким грубым с незнакомым человеком. Модель слегка приободрилась, призрак улыбки проскользнул по ее пустому лицу.

— Рад снова встретиться с вами, Тедди, — спокойно сказал Джек. — Полагаю, я должен извиниться перед вами за свое поведение в Оксфорде.

— Пустяки. Вы всего лишь хотели высказаться, а я вас выслушала. Это моя работа.

— Тем не менее, простите меня, что я втянул вас в свои проблемы. Я позволил себе слишком много свободы.

— Не думайте об этом. Как дела в «Хэйз Голдсмит»?

— Как я и ожидал, — вздохнул Джек. — А как дела в ЭРК? Как продвигается ваш поиск?

Тедди заметила, как вздрогнул торговец бонами, услышав название ее фирмы. Было ясно, что он напряженно прислушивался к разговору Тедди и Джека, хотя и делал вид, что обсуждает будущее «Никкей» с японским банкиром. Тедди решила, что он заслужил еще чуть-чуть поерзать.

— Неплохо, совсем неплохо. Представляете, Джек, так много безнадежных людей приходится опрашивать для каждого поиска. Несколько недель назад я встречалась с человеком, просто иллюстрирующим слово «посредственность»… никак его не вспомню. Наверное, сегодня он где-то здесь, — Тедди притворилась, что обводит взглядом комнату, позволив глазам задержаться на мужчине напротив. Она сделала паузу. — Нет, кажется, я не вижу его. Какое облегчение! Впрочем, у всех есть свои невзгоды и испытания, верно?

Она вновь повернулась к Джеку. Чарльз и модель болтали, словно старые друзья, японский банкир вежливо наводил справки об уставе банка у банкира английского, а Майк и брокер угрюмо уставились в свои тарелки. Тедди увидела, что Кандида, несколькими столами дальше, наблюдает за ними. Джек проследил ее взгляд, но как только он встретился глазами с Кандидой, та отвернулась. Тедди уловила выражение горечи в серых глазах Джека и была поражена осознанием того, что тот все еще любит свою бывшую жену. Ее сердце, вспыхнувшее мгновенным сочувствием к страданиям от безответной любви, потянулось к Джеку, и она бессознательно прикрыла его ладонь своей. Проделывая это, она не заметила вспышку гнева, прошедшую по лицу Майка, не видела, как он отшвырнул свою льняную салфетку и без единого слова вышел из-за стола. Нельзя же одновременно видеть все и всюду.

— Джек, вы не должны цепляться за прошлое. Это не поможет, поверьте мне.

Рука Джека вздрогнула под ее рукой. Тедди сжала ее в знак поддержки, не слишком понимая, почему. Все-таки Джек Делавинь был не из тех, кто обычно вызывает сочувствие. Несмотря на текущие проблемы «Голдсмита», он был преуспевающим банкиром на вершине карьеры, красив и хорошо сложен и, несомненно, крепок здоровьем, уважаем в своем кругу. Он имел все это, достигнув всего сам. Тысячи людей пошли бы на убийство, чтобы оказаться на его месте. И все же, и все же… было что-то в его омраченных глазах, что-то терзавшее его, что Тедди было больно видеть. Хотя Джек сам рассказал ей, что в ответе за свои призраки, что носит свои шрамы по своей же вине, от этого было не легче видеть его боль. И поэтому Тедди, не в силах ни ожесточиться против него, ни забыть мурашки на спине, когда Джек взял ее за руку на дворе Нью Колледжа, ни видеть его привязанность к Кандиде, отвернулась.

— Тед, ты никогда бы не предположила, никогда, что Джайна — вот Д-Ж-А-Й-Н-А, если ты не поняла — собирается оставить работу модели. Она хочет стать модным фотографом! — глаза Чарльза лукаво сверкнули. — Я просто вне себя от восхищения. А ты, Тед?

— Лежать, Фидо, лежать, — негромко сказала Тедди.

— Тед, хочешь, я расскажу тебе самую смешную шутку, которую слышал этим вечером? — Чарльз дождался, пока весь стол обратит на него внимание. — Это убой! — все смотрели на него, уже улыбаясь в предвкушении. — Как вы думаете, что такое идеальная женщина? — он сделал паузу, наслаждаясь тем, что оказался в центре внимания. — Это женщина, которая трахается до трех часов утра, а затем превращается в пиццу!

Это и подытожило остаток вечера.

Загрузка...