Кайа. История про одолженную жизнь. Том 3

Глава 49

Имение Семьи Кайи. Домик на островке. За несколько недель до встречи с Консультантом.

— Кайа, проснись, Солнышко! — услышал я сквозь дрему и почувствовал прикосновение к плечу

Открыв глаза, увидел, что перед креслом, в котором я закемарил, стояла «матушка». Одета она была, вопреки обыкновению, ибо предпочитала носить военную форму, во вполне цивильное зимнее пальто, нараспашку, однако, к воротничку ее блузки, выставленному напоказ, уверен, что нарочно, был прицеплен «глаз Гора», а значит, «матушку» все-таки не «попросили» со службы. Однако ее лицо! Вернее, его выражение…

Всего на какой-то миг(!), но я успел «разглядеть» отголосок мыслей относительно меня, отразившийся на лике этой женщины. И я явственно испугался этих ее мыслей, ибо подобное выражение лица вряд ли могло быть предвестником чего-то хорошего для меня. Однако, мой испуг было возможно принять за обычное выражение недоумения на лице человека, которого внезапно разбудили, а потому, он вряд ли был замечен, но все же…

Безусловно, «матушка» была в курсе произошедших с Аркадием Станиславовичем и его супругой печальных событий и моей роли в них, а также, вероятнее всего знала о том, что я позаимствовал у «бывшего папочки» его базу данных, а это, естественно, четко указало на мою непосредственную причастность к случившемуся в Пансионе. А произошедшее там, в свою очередь означает, что я преступник. И не только в своих глазах, но, что хуже, и в ее тоже. По итогу, даже несмотря на то, что часть моих преступлений была совершена в ее с «папаней» благо и естественно выдавать меня она никому не станет, но все же…

Хотя, так ли уж «естественно»? Неизвестно…

Кайа — ребенок для нее приемный, то есть не родной. А что простится матерью ее родному дитя, не простится Кайе — это очевидно. Эта женщина для меня слабо предсказуема, особенно теперь, когда ее душевное состояние на фоне беременности нестабильно, но даже потом, когда и если она благополучно разрешится от своего бремени. Стоит в ее голове лишь только зародиться мысли о том, что я могу стать угрозой ее собственному ребенку и все. Совсем все. Для меня. И права сотню раз была Ядвига, говоря о том, что хоть «папенька», да и «маменька» тоже, и получше, в чем-то по крайней мере, большинства членов этой Семейки, но…

Впрочем, понять ее нетрудно. Если представить, гипотетически, конечно, что в том мире удочеренная девочка устроила хотя бы одну десятую от того, о чем стало известно «матушке», то эта девочка, в лучшем для нее случае, тут же отправилась бы обратно в детский дом.

— Мам, ты наконец-то вернулась, — протерев глаза и улыбнувшись той, встал с кресла и подойдя, обнял ее так, чтобы ей не было видно выражения моего лица, мне необходимо успокоиться, да и «переигрывать» перед ней явно не стоит, все-таки она совершенно точно не наивная простушка, лучше всего показывать простые и понятные эмоции.

— Ты почему на ногах?! — спросил с деланной суровостью я, отстраняясь от нее, — Папа же говорил, что тебе положен постельный режим! С моим братом или сестрой все хорошо?

— Все хорошо, — улыбнулась она мне, — опасный период миновал, по крайней мере со слов доктора, так что, мне снова можно ходить, не злись.

Она взяла мою левую ладонь в свои руки и осмотрела мизинец.

— Уже не болит? — спросила она

Я не нашел ничего лучшего, нежели зарыдать в ответ, замаскировав слезами свои истинные эмоции, которые едва-едва не проявились на лице, несмотря ни на какой свой самоконтроль, от воспоминаний о тех ужасных событиях на «узле», виновником коих стал я.

Мы присели на мою кровать, и я, рыдая, положил голову на «матушкино» плечо, только теперь заметив еще троих женщин, что были в помещении. Прислужницу матушки и двух женщин, мне незнакомых, пришедших, очевидно, вместе с ней.

— Палец не болит, — ответил я через некоторое время, шмыгая носом, — но моя кисть…изуродована!

Я снова разревелся.

— Тебе очень повезло остаться живой, это настоящий подарок высших сил, — вздохнув, негромко произнесла она, поглаживая меня по голове, — прости, пожалуйста, нас с папой за то, что мы оказались никчемными родителями, раз в конечном итоге оставили тебя беззащитной, заставив пережить весь тот кошмар. Более такого не повторится, я тебе обещаю…

Ага, такое может и не повторится, но долбанная Семейка приготовила для меня кое-что другое. Впрочем, случившееся тоже дело рук отдельных представителей этого Семейства, в том числе, так что…

— …а что до пальца…мы обязательно что-нибудь придумаем…

Ее прервало появление в помещении еще двух женщин, вернее, пришедших было больше, но членов Семьи — двое: «бабуля» и бывшая «мачеха»

Обе запыхавшиеся, а стало быть — торопились. Обе здорово встревоженные. На их лицах было такое выражение *не уверен, каким словом по-русски это описать, ибо долгое пребывание вдали от Родины дает о себе знать*, каковое видишь у людей, которые едут туда, где, как им известно, их ждут большие неприятности и\или серьезная выволочки и им хотелось бы, чтобы эти последние минуты и часы, что они проведут в пути, никогда не заканчивались.

Обе в курсе всего происходящего, — для меня это стало очевидным, едва я взглянул на них, — им известно, что Аркадий Станиславович исчез, а внезапное освобождение «матушки» и появление ее в Имении могло означать для них ровно одно…

У меня зачесались ладошки, ибо загнанные в угол крысы, в лице этих двух женщин, способны на что угодно. И еще кое-что. Я изначально думал, что бывшая «мачеха» не была в курсе того, что устроил бывший же «папаша», но как сейчас выясняется — это не так. И если она знала обо всем с самого начала *по моему позвоночнику пробежал электрический разряд*, то все происходящее резко обретает новые краски, ибо, если бы дело касалось только лишь того, чтобы «утопить» моего нынешнего «папашу» — бывшая «мачеха» разбилась бы в лепешку, но не позволила своему мужу устроить подобную авантюру. По одной простой причине — «если что», то обязательно пострадают ее дети, ибо императорское «неудовольствие» — гарантировано закрывало какие-либо перспективы для этого Семейства, а стало быть, и для ее детей. И это еще в лучшем случае. А на это она, ради уничтожения братца своего супруга, не пошла бы ни за что. Ее дети для нее — превыше всего. А раз так, то и борьба за Наследие этой Семьи — всего лишь ширма для… Для чего?

— Женя! Тебя освободили?! Слава тебе Господи! — воскликнула, перекрестившись, «бабуля» так, будто бы и в самом деле была этому чрезвычайно рада, — Но, скажи на милость, зачем ты заставляешь бегать за собой старуху и почему не поставила нас в известность, во-первых, о том, что тебя отпустили, а во-вторых, что приедешь в Имение? И почему ты не зашла ко мне сразу, как приехала сюда?

— Мои извинения, Марья Александровна, — ответила «матушка», — но ситуация вынуждает меня сейчас пренебречь весьма многим и поторопиться, ибо на кону, как вам известно, стоит жизнь и репутация Игоря. И репутация Семьи. Я приехала за дочкой, и как только разрешится дело Игоря, мы незамедлительно приедем к вам, рассказать обо всем лично. Впрочем, вы же, наверное, и сами поедете в Петербург.

— Женя, Семья решила, что твоя дочь останется до весны здесь…, — начала было бывшая «мачеха»

— Матушка! — перебил я говорившую, вцепившись в руку «мамашки» и зарыдав, — пожалуйста, забери меня отсюда! Меня здесь заперли, никуда не пускают и издеваются…

— Да так ты смеешь вообще рот свой раскрывать! — зашипела на меня «бабка», — полночи шлялась незнамо где…

— Марья Александровна! — прервала ее «матушка», — Если моя дочь в чем-то провинилась, то, само собой, она будет наказана! Мной! Но жить при этом, до весны, по крайней мере, она будет вместе со своей матерью и отцом. Это не обсуждается, я в своем праве!

— Женя, пусть Кайа живет здесь, не нужно позорить девчонку сильнее, ведь твой муж — казнокрад… — начала было шипеть бывшая «мачеха», у которой от волнения, кажется, начали сдавать нервы

— Лидия, — «матушка» встала с кровати, и сделав несколько шагов в сторону бывшей «мачехи», зашептала той на ухо, достаточно громко для того, чтобы все присутствующие смогли услышать, — сестра моя, попридержи, пожалуйста, свой змеиный язычок, ибо пройдет совсем немного времени, и твое будущее будет зависеть от моего настроения, тебе же это известно, верно? Так что, не порти мне его, ладно? Кайа, ты собралась?

«Матушка» обернулась ко мне.

— Да, мам, секунду, — ответил я, убирая ВЭМ, оформленный на Ию, в рюкзачок

После дневного сна я был в поту, как это частенько у меня бывает, но, увы и ах, «матушка» не станет, судя по всему, ждать, пока я приму душ.

— Надеюсь, Государь разберется в этом деле и сына отпустят, восстановив его и наше доброе имя, — вздохнув, сказала «бабуля», — что-то мне нездоровится, пойду-ка я прилягу.

— До свидания, Марья Александровна, — попрощалась «матушка»

— До свидания, бабушка…и все прочие, — попрощался я

«Бабуля» с сопровождающими ее женщинами, направилась к выходу, взяв под руку бывшую «мачеху», стоявшую столбом посреди комнаты в оцепенении и глядевшую на «матушку», как кролик на удава, и потащив ее за собой.

— Я собралась! — сказал я, надевая рюкзачок, — Бобла, ты идешь?

Небольшая трехцветная кошка, до сего момента мирно лежавшая на комоде, на вязаной салфетке, и лениво наблюдавшая за межчеловеческими отношениями, с громким: «мряу!» спрыгнула на пол и подойдя ко мне, обвила мою ногу своим хвостом.

— Кайа, никаких животных дома!

— Ну, мам! Ну, пожалуйста!..

Было лишь чуть больше четырех часов после полудня, однако, на дворе стояла зима и уже довольно сильно стемнело. По территории Имения, до машин, мы шли молча, хрустя снегом.

В пассажирском отделении нашего минивэна мы с матушкой были вдвоем, не считая Боблы, даже ее Прислужница, вместе с прочими, ехала в соседнем авто, а это означало, что сейчас предстоит очень серьезный разговор. Матушка наверняка будет интересоваться моими приключениями в той их части, что происходили на «узле» и о которых я умолчал в разговоре с Николаем Семеновичем.

Я долгое время размышлял на тему того, что именно я скажу по поводу своего пребывания на «узле» и вообще, стоит ли говорить о том, что я там был? Лучше бы, конечно, чтобы меня и «узел» вообще ничто не связывало, но… В итоге пришел к выводу, что рассказать все-таки придется, ибо как ни крути, но меня видели и совершенно точно запомнили двое офицеров, встреченных мной, один из которых обрабатывал и перевязывал мне руку. Возможно, конечно, что оба они погибли при взрывах, но если нет, то совершенно очевидно, что дознаватели вытянули из них все что можно. А значит и про меня они тоже рассказали и если бы не отстреленный мизинец, то было бы возможным съехать на то, что они попросту обознались. Но, увы…

Таким образом лучше всего рассказать правду, слегка разбавив ее ложью. В конце-концов, даже при том, что «матушке» известно о кое-каких моих «талантах», то все равно, несмотря на мое присутствие на «узле», связывать произошедшую катастрофу с четырнадцатилетней девочкой, да еще и инвалидом «по голове» — сумасшествие. В конце-концов, я же не булыжник на рельсы положил. А двое людей, что могли бы указать на мою причастность к произошедшему и на одного из которых я и планировал «повесить» диверсию, мертвы. А мертвые, как всем известно, молчат.

Однако, вопреки моим ожиданиям, «матушка», когда мы выехали из Имения, взяв мою ладошку в свои руки, спросила:

— Ты что-нибудь вспомнила из того, что было до?

Я отрицательно покачал головой, тихим шепотом сказав:

— Нет, совсем ничего.

В машине повисла тишина. «Матушка» гладила мою ладошку, а я гладил сидевшую на моих коленях Боблу.

— С того момента, как вышла из…больницы, ты ведь нигде не была, кроме Имения?

— В Пансионе, — хмыкнул я, отдергивая указательный палец, который собралась куснуть кошка

— Хочешь поехать на несколько дней попутешествовать? — поинтересовалась она

— Мам, — «мамкнул» я и нейтральным голосом продолжил, — сначала был тот кошмар в Пансионе, затем, когда покинула его стены, я не находила себе места от переживаний за тебя и вашего с папой ребенка. Когда ты заперлась в своей комнате, не желая меня видеть…я понимала, что и самочувствие у тебя, вероятно было так себе, да и страшно тебе наверняка было. Поэтому, я просто ждала… ждала, когда ты позовешь меня…но ты не позвала… мам, ты бросила меня одну! Хоть и жили мы под одной крышей! Затем начался тот ужас в нашем доме, когда тебя, вместе с папой, увезли какие-то люди, а тем же вечером…

Я замолчал.

— Я не хочу никуда ехать, мам. Как я могу думать о чем-то подобном, о каком-то отдыхе, когда папу через неделю судить будут?! А затем, когда справедливость восторжествует и папу наконец выпустят, у меня будут переживания совершенно иного плана.

Она хотела было что-то сказать, но я продолжил.

— Знаешь, когда я спасалась бегством от убийц, что преследовали меня, то единственное, чего бы я хотела — оказаться как можно дальше от всей нашей Семейки! Чтобы никогда более не видеть никого из вас! Очень жаль, что у меня не было необходимых для этого документов, иначе я была бы уже далеко отсюда!

— Понятное желание, — только и пробормотала «матушка»

— Понятное тебе, говоришь? Да с чего бы, а? — я зло усмехнулся, глядя ей в глаза, — Вот скажи мне, мама, чем ты занималась, когда тебе было четырнадцать лет? Что-то сильно сомневаюсь, что, к примеру, заставляла некоего мужчину убивать под запись собственную беременную жену, для того, чтобы этот мужчина дал необходимые показания в Суде, дабы твоего папу не вздернули как какого-то…

Тыльной стороной ладони я утер слезы.

— Сомневаюсь я, что ты спасалась бегством от убийц! Что тебя хотели отдать, будто игрушку, какому-то уроду! Поэтому, пожалуйста, не надо мне говорить, что ты понимаешь меня! Я чудовище, мама! Жуткое, отвратительное само себе чудовище! И в него обратили меня члены моей же Семьи!

Оставшуюся часть пути мы ехали молча, а после, я обратил внимание на то, что на нашем этаже дежурила не привычная уже Семейная охрана, а некие «государевы люди», однако, судя по тому, что мне довелось увидеть ранее, это вполне могли быть боевики «папочки».

По приезду домой, после ужина, устроившись в одной из гостиных, «матушка» попросила подробно рассказать о моих злоключениях. Она уселась на диван, а я улегся, положив голову на ее колени и начал свой рассказ. «Матушка», гладя мою голову, слушала меня, изредка задавая вопросы или уточняя детали.

— Кто послал тебе предупреждение? — спросила она

— Не знаю, — ответил я, после того, как рассказал об «анонимке», но только о второй, ибо, если бы я промолчал о ней, то мой рассказ вышел бы неубедительным, — сообщение прислали с неизвестного номера, да и представится этот человек не пожелал, хотя я искренне рада тому, что есть на свете еще люди, которым моя жизнь не безразлична.

— А до этого, с тобой связывались с неизвестного номера? — поинтересовалась она

— Нет, — соврал я, покачав головой, продолжив свой рассказ

— С твоей стороны было очень находчиво вызвать полицию и прочие службы. Слава Богу, что ты догадалась об ожидавшей тебя внизу опасности — сказала «матушка»

Затем я подробно описал «клиента», который хотел меня «снять», ибо «матушка» моя на него конкретно обозлилась. Уверен, что этого господина в скором времени найдут и…

Ну, а дальше наступило время «икс», ибо мой рассказ плавно подошел к описанию приключений на «узле», что, естественно, вызвало самый живой интерес со стороны «матушки».

— Николай Семеныч не говорил мне о том, что ты была на железнодорожном узле, — сказала «матушка», однако, и ее голос, и ее мимика, а я в тот момент очень внимательно рассматривал ее лицо, говорили о том, что для нее не являлось секретом мое нахождение на «узле» в момент катастрофы. Хорошо, что я не стал пытаться скормить ей версию о том, будто бы я был в другом месте

— Это потому, — ответил я, — что я не рассказала ему об этом, как и о предупреждении. Ибо кроме тебя и папы я про железнодорожный узел никому рассказывать не стану. Вдруг у кого-то хватит ума обвинить меня в произошедшем кошмаре! Да и не доверяла я совершенно этому человеку в тот момент…

— Так что там было? — спросила та

— Проснувшись, я вылезла из бетонной трубы, а затем, как и планировала, отправилась на сортировочную станцию, чтобы на грузовом поезде добраться до Имения…извини, мам, я на секунду, пить хочу…

Вернувшись с кухни, я уселся в другом углу дивана, обхватив колени и продолжил рассказ.

— Я шла по дорожке, рядом с крайним путем, и когда мимо проехал грузовой состав, то я увидела двух солдат на путях. Они там чем-то были сильно заняты. Правда, чем именно — не знаю, а потом они побежали. У одного из них в руках был ВЭМ, вроде бы, хотя точно не уверена. Заметив меня, один из них сразу вытащил оружие и…, — я зашмыгал носом, — начал в меня стрелять. Я бросилась на землю, но он…, — я зарыдал в голос, — успел в меня попасть…

Рыдая, я показал «матушке» свою руку.

— А затем… Господи, какой ужас… два поезда столкнулись и стрелявший в меня солдат, кажется погиб…

— Почему ты решила, что это были солдаты? Их точно было двое?

Через некоторое время, успокоившись, пожал плечами и шмыгнув носом, ответил:

— Эти двое были в военной форме, я точно это разглядела. Я потом встретила еще целую толпу солдат, одетых в точно такую же форму…я думала, что все…сейчас меня убьют! Но один из них оказался доктором, перевязавшим мою руку…Мама, пожалуйста, скажи, жив ли тот доктор…? — с надеждой в глазах посмотрел я на «матушку»

Та, сев поближе ко мне, взъерошила мои волосы, ответив:

— Жив он, жив. И тебя он тоже не забыл.

У меня ухнуло сердце, в очередной раз порадовавшись, что не стал лепить горбатого, утверждая, будто меня не было на «узле». Вышло бы мне это боком, совершенно точно.

— Я рада…, — громко выдохнул я, — а когда доктор ушел, я побежала дальше, а затем, начались взрывы! Мама, это было так ужасно…вся эта катастрофа… пассажиры, разорванные в клочья… мам, я не могу сейчас продолжать рассказывать про это, давай, пожалуйста, продолжим позже, а то я, кажется схожу с ума?!