Кайа. История про одолженную жизнь. Том 3

Глава 55

Что со мной? Я нигде и в ничто. Или нет? Где-то там, высоко надо мной, склонились смазанные силуэты. Тени. И звуки, словно эхо. Так далеко и столь близко. Вокруг творится какая-то вакханалия.

Я словно лягушка на дне некоего чудовищного колодца, за которой наблюдают неведомые божества.

Сон? Нет…Если я задаю себе этот вопрос — значит это не сон…Во сне никогда не понимаешь, что спишь. Не сон…Явь? Тоже нет…не может быть такой яви…не должно быть…это какой-то дантов ад…

Я снова мертв?

— Реакция ее организма — нормальная. Пульс учащен, но тоже находится в пределах допустимого, препарат начинает действовать, — донеслось до меня со всех сторон эхо.

Препарат… Что происходит? Думать почему-то стало очень тяжко. Это сложно передать словами, но будто шестеренки в моей голове не смазаны, заржавели и не желают вертеться.

В один миг, все эти тени и силуэты вокруг пришли в движение. Впрочем, нет. Скорее всего не они. И не мир. Это головокружение.

О боже, я будто оказался в безумной центрифуге, в которой тренируют космонавтов. Очевидно, я на чем-то лежу, но…я сейчас упаду, свалюсь в ничто…Боже, я больше этого не вынесу!

Я попытался ухватиться за что-то.

Меня начало мутить. Сильно. Очень сильно. Нет никакой возможности сопротивляться рвотному позыву.

Не могу. И не сопротивляюсь.

Меня начало рвать. Я сейчас захлебнусь в собственной рвоте…Нет! Чьи-то руки приподняли, кажется, мое туловище и наклонили вперед. Головокружение усилилось. До меня вновь донеслось эхо разговоров теней, но я не слушал. Не было сил.

Меня рвало. Ужасно. Как никогда ранее. Мутить стало еще сильнее, хотя казалось бы — это невозможно. Невероятно неприятное ощущение, когда желудок с силой сжимается, пытаясь вытолкнуть наружу свое содержимое…но содержимого в нем нет.

Боже! Прекратите меня вертеть! Во мне не осталось уже даже желчи…новый приступ рвоты, еще страшнее предыдущего.

Я свернулся калачиком. Это ужасно. Я сейчас умру.

И все прекратилось также в один миг, как и началось.

Прекратилось головокружение, а за ним и рвотные позывы. Но тени остались тенями, а эхо их голосов — эхом.

Мне стало хорошо. Так хорошо, как никогда раньше. Губы сами собой, против воли, растянулись в какой-то идиотской улыбке, но я не могу с этим ничего поделать, они меня не слушаются. Улыбка у меня сейчас, уверен, совершенно дебильная… Ну и что с того? Мне наплевать, мне хорошо!

Я хочу смеяться. Я смеюсь. Я хочу болтать, но не с кем… Поговорите со мной кто-нибудь, пожалуйста.

Мне хорошо.

Меня накачали наркотиками? Наверное…, я их никогда не употреблял. Не знаю. Но мне наплевать. Мне хорошо.

Раз я под веществами, то должно быть нахожусь в клинике пограничных состояний…интересно, как там поживает Лев Моисеевич? Клиника — это хорошо. Давно не видел Маргариту… Мне хорошо. Наверное, это и есть пресловутая «консервация». Да в общем — наплевать! Как же хорошо…

В моей голове пронеслись сцены кровавого безумия в зале, где собирался малый Семейный совет. Безжалостная расправа братьев над «папашей»… Остался ли он в итоге жив? Вроде бы, да. Не уверен. Не знаю… А затем, устроенная мной стрельба и мое сумасшествие. Нет, не мое. Это было сумасшествием моего еще детского тела, чья психика в итоге не смогла выдержать всех тех произошедших за короткий срок кошмаров… Нет… Нельзя так. Нельзя спихивать все на Кайю. Нельзя бросать ее одну. Это не было безумием одной лишь Кайи. Это было наше общее безумие, ведь я и она теперь вместе до тех пор, пока смерть не разлучит нас…

Если я еще жив — значит это все-таки клиника… После всего устроенного мной, я могу оказаться лишь там. Я совершил очередную ошибку. Тогда в зале необходимо было найти иной выход. Совершить все чужими руками… Хотя, какая теперь разница? Мне хорошо!

Губы еще сильнее растянулись в улыбке.

Улыбка…

— От улыбки лопнул бегемот! — внезапно громко и задорно запел я, слыша эхо своего голоса (мой язык «ворочался» удивительно хорошо), — Обезьяна подавилась ананасом…

— Кайа… — услышал я эхо чьего-то голоса

— Да, я Кайа! Кайа это я…, - тут же ответил я

— Тебя зовут Филатовой Кайей? — отовсюду донеслось до меня эхо

— Да теперь меня зовут Филатовой Кайей! — радостно сообщил я, мне хотелось говорить и говорить, — А раньше звали Дмитрием! Мазовецким Дмитрием! Бабушка звала меня Димкой! Но она давно умерла. Я тоже умер. И теперь меня зовут Кайей. Я четырнадцатилетняя девочка! Забавно правда? Был тридцативосьмилетним мужчиной, а стал четырнадцатилетней девочкой! Рассказать кому — не поверят!

Мне почему-то не ответили. И я очень расстроился.

— Ну поговори со мной, эхо! Пожалуйста…, — попросил я, когда мне долго не отвечали, гораздо дольше, чем мог спокойно вынести, очень хотелось говорить

— Ты узнаешь мой голос? — наконец задало мне вопрос эхо

— Голос…голос…голос…, — непрерывно повторял я, не в силах молчать, и лихорадочно соображал, кому может принадлежать эхо этого голоса, ибо боялся, что если сейчас ошибусь с ответом, то со мной перестанут разговаривать, а этого допустить никак нельзя

— Лера! Это эхо Лериного голоса! — радостно ответил я, даже слегка взвизгнув, — Лера, такая красивая, да?! Повезло тому типчику из игорного дома, который в итоге переспал с ней! Я бы тоже, наверное, была бы не против заняться с ней сексом. И ничего страшного, что мы обе девочки! Или все-таки это нехорошо? Лесбиянство — хуже пьянства, да. Или нет? Я не девочка. Да. Нет. Наверное… Хотя, все-таки нет. В моем сердце уже есть Ия… Да…! А еще Консультант, да… Консультант… Я влюбилась в мужчину? Или влюбился? Или влюбилось? Черт его знает, что я за чудо-юдо такое. Хотя, наверное, все-таки принадлежу к женскому полу, раз уж тело у меня теперь девичье…

— А мой голос ты узнаешь? — перебило меня какое-то другое эхо, но я не обиделся

— Да! — ответил я, моментально узнав голос эха, — Это голос моей новой матушки. Новая мама, смешно, правда?! Матушка у человека ровно одна. Я люблю маму. Жаль, что она давно умерла. Да, давно. Очень. И не здесь. Там. В том мире. Нет, ты не моя мама, нет…

— Препарат действует нормально, — донеслось до меня эхо голоса Леры, — но у нее, похоже, присутствует также и фантомная личность. Защитный механизм своего рода. Это нормально для подростка, перенесшего тяжелую психическую травму. И не одну. Однако это все усложняет. Необходимо задавать очень конкретные вопросы и направлять разговор в нужное русло…

— По руслу течет вода! Это называется река! — с готовностью сообщил я

До меня вновь донеслось эхо голоса «матушки».

— Мама…, — произнес я и эхо ее голоса мне ответило, однако я уже не слушал…

Матушка! В моей голове пронеслись образы всех тех злоключений, что произошли со мной за последние полгода.

Матушка…

Калейдоскоп образов остановился, и я вновь оказался там. На сортировочной станции. И вновь передо мной предстала прекрасно освещенная кабина локомотива «скорого», который через миг-другой столкнется с «товарняком». Я знаю это…Я уже видел это! И машинист в кабине, тот самый, обреченный мной на смерть парень, который стоя на ногах, что-то там в ужасе кричал своим коллегам.

Обреченного, да… Но, не мной! Это не я! Это «мама» его убила! Она и используемые ей пешки!

А я..? Я, выходит, тоже ее пешка. Забавно, правда? Я пешка…всегда был чьей-то пешкой, в обеих своих жизнях.

Внезапно «сортировочная» исчезла, а вместе с ней исчезла и прелюдия к той ужасной катастрофе, и я оказался…в «пионерском лагере»?

Я сидел за старой школьной партой, на столешнице которой, неизвестный пацан вырезал сообщение для некой Светки, сообщая той, что он ее любит. В помещении, подготовленном для очень специальных занятий очень специальных «пионеров». Меня обдало теплым летним воздухом из раскрытого настежь окна. Приятно. Я оглядел свои руки…и не увидел их!

И ног тоже!

Я был, но меня не было!

«Сегодня, юноша, наша с вами тема — распознание факта допроса с применением специальных медикаментозных средств, а также способы противодействия этой процедуре …» — по помещению взад-вперед расхаживал один из моих специальных преподавателей, человек с казённым выражением лица. Впрочем, это и был казённый человек.

Допрос с применением медикаментозных средств. «Матушка»…

Я вновь оказался на «сортировочной» за мгновение до катастрофы.

Нет…! Нельзя! Ни в коем случае нельзя говорить с «матушкой»! Нет!

Я дико завизжал.

— Она сопротивляется…? — вокруг раздалось эхо удивленного голоса Леры, — Ее пульс вышел за грань допустимого…

— Необходимо узнать чья она «закладка». Мы можем продолжать? — перебило ее эхо голоса «матушки»

Я практически потерял сознание.

— С ней здорово поработали. Какой-то блок на уровне подсознания. Еще чуть-чуть и она все…, — вдалеке раздалось эхо голоса Леры

— Жаль, — донеслось эхо голоса «матушки», — выводи ее

Внезапно все прекратилось. Исчезли все тени надо мной, а также эхо их голосов. Я снова стал просто лягушкой на дне колодца, только его чем-то накрыли…

Тьма.

Свет.

Я открыл глаза и уставился в потолок. Я еще жив. Больше не было теней надо мной. Приподнялся на локте. Я лежал на огромной кровати в огромной комнате с плотно зашторенными окнами. Оглядевшись некоторое время, осознал, что нахожусь в своей комнате, в здании, в которое мы переехали из Имения, и из откуда совершал свой побег. Я снова улегся головой на подушку.

Удивительно, но во всем теле я чувствовал невероятную легкость хорошо выспавшегося человека. Никакой головной боли, никакого похмелья, никакой тяжести в конечностях. Ничего. А было ли что-то?

Я вспомнил вчерашний (вчерашний ли?) малый Семейный совет. И все произошедшее на нем. Внезапно я себя почувствовал так, как чувствует человек, проснувшись после крупной пьянки в гостях и вспоминая все то, что он там учудил.

Я накрылся одеялом с головой. Все, нет меня!

Боже! Но это сейчас неважно. Да, неважно. Если я все еще жив и не в гостях у Льва Моисеевича, значит с этой стороны мне ничего не угрожает. По крайней мере в данный момент. А вот другое…

Мне вспомнились тени. И их слова… Было ли все это наяву или меня терзал лишь ночной кошмар? Откинув одеяло, оглядел себя.

Я лежал в свежей шелковой пижаме, благоухающей какими-то цветами, чистый и опрятный. Ничто не указывало на то, что меня еще недавно безумно рвало. Ничто, кроме слабого кислого привкуса рвоты во рту. Очень слабого, едва различимого. Но привкус этот присутствовал. А значит…

К моему запястью были подсоединены какие-то датчики, ведущие к некоему медицинскому аппарату, который периодически попискивал. Думаю, что он уже дал знать кому надо, что я бодрствую и сейчас я вновь увижу… Интересно, а кого я увижу первым? Ставлю рубль на то, что это будет Лера. Лера, Лерочка. Она, оказывается, не только психолог, но и…

В дверь негромко постучали.

— Войдите! — чуть громче, чем собирался, сказал я хриплым спросонья голосом

Получив мое дозволение, в комнату вошли две женщины. Кажется, я должен самому себе рубль, ведь одной из них действительно была Лера, а другой — девчонка из обслуги (ну как девчонка, на вид ей можно было дать лет 20–25, наверное), странная какая-то. Азиатка. Не видел раньше ее здесь.

— Раздвинуть шторы, — негромко сказала Лера, и повинуясь ее голосовой команде, электропривод на карнизе начал раздвигать тяжелые шторы, давая возможность лицезреть мрачный зимний утренний пейзаж за окном. Темные, тяжелые тучи и сильный снегопад. Отличная погодка для того, чтобы свести счеты с жизнью. Где же весь этот «мороз и Солнце, день чудесный»? Этой зимой сплошные снегопады, — доброе утро, Кайа

— Доброе утро, Лер, — потянувшись в кровати, ответил я

Две стены в моей комнате были выполнены из стекла, то есть жил я в этаком полуаквариуме. Впрочем, снаружи не было видно того, что находилось внутри. Совершенно потрясающе и немного страшно поначалу, когда весь город лежит перед тобой, с высоты тридцать девятого этажа, только протяни руку. Одно лишь это делает жизнь в этой комнате столь привлекательной. Хорошо быть богатым. В некоторых аспектах, по крайней мере.

— Барышня, вы изволите подать вам завтрак прямо сейчас? — из задумчивости меня вывел вопрос горничной, который она задала мне с поклоном (!)

Совершенно очевидно, что эта женщина была из числа беженцев. Или «папаша», с «мамашей» «выписали» ее из какой-то азиатской страны.

Русский язык (если судить по одному сказанному ей предложению) у нее вполне грамотный, но ее акцент… Это ее «балисня», вместо «барышня», впрочем, понять, что она говорит, можно.

— Нет. Я, пожалуй, приму сначала душ, — ответил я и моментально оказался на ногах, ощущая приятную легкость в теле

Мне сейчас никак нельзя разговаривать с Лерой. Надо продумать линию своего поведения. Не зря она заявилась сюда сразу же, как только я проснулся! И вовсе даже не затем, чтобы пожелать мне доброго утра…

— Как вас зовут? — спросил я горничную

— Когда меня крестили, мне дали имя Мария. Меня зовут Марией Чжао…

Китаянка, стало быть.

— … а мое китайское имя для русского уха…не звучит, — сказала она (теоретический русский она и впрямь знала очень неплохо), — поэтому, барышня, зовите меня, пожалуйста, Марией.

Горничной явно польстило, что Кайа обратилась к ней на «вы». Мария эта — молодая еще девчонка, но Кайа — четырнадцатилетняя девочка, и мне об этом никогда забывать не следует. А из всего своего небогатого опыта общения с выходцами из Поднебесной (со мной в Штатах работала пара человек оттуда), я вынес понимание того, что в общении с этими людьми (и совершенно неважно насколько они стоят ниже тебя на социальной лестнице), очень важно всегда проявлять внешнюю вежливость. Даже если вы их терпеть не можете.

— Хорошо, Мария… — ответил я, но был перебит Лерой

— Может быть все-таки позавтракаем сначала? — с улыбочкой спросила она, прозрачно намекая на то, что все нужно делать именно так, как велит она

Меня разобрала злоба на эту…дознавательницу. Я отвернулся, и сделав глубокий вдох, привел чувства в порядок. К созданию своего образа и линии поведения я подошел халатно и теперь проявляются последствия моих ошибок. Обернувшись, я сделал капризное лицо и чуть истерично сказал (хоть это и невежливо, но пусть знает свое место, она лишь «матушкин» инструмент):

— Во-первых, Лера, никогда больше меня не перебивай, пожалуйста, мне это не нравится! А во-вторых, я иду в душ! А после, мне бы хотелось, чтобы ты составила мне компанию за завтраком.

— Конечно, делай как хочешь, — ответила та, не поведя, как говорится, и бровью, но я готов поставить свой последний рубль на то, что взбесил ее до предела.

И это хорошо! И это правильно! Ведь юная богачка и должна вести себя здесь именно так.

Китаянка, а ростом она была Кайе по ключицу, что показалось мне довольно забавным, уткнулась взглядом в пол, но как мне показалось, с улыбочкой. Кажется, ей Лера тоже не нравится. Лера, Лерочка…подленькая ты змеюка. Мне бессмысленно пытаться ей понравиться, а значит и не нужно этого делать.

Несколько минут спустя. Я лежал на полу в душевой кабине, раскинув руки и ноги, наслаждаясь струями, бьющими меня с разных сторон, с разным напором и с разной температурой, сплевывая попадавшую в рот воду (да-да, эта душевая кабина, была такого размера, что позволяла долговязой Кайе растянуться на ее полу в полный рост). Совершенно потрясающие и непередаваемые словами ощущения от этой процедуры. Я валялся на полу и внимательно разглядывал свое тело в отражении зеркального потолка кабины. Ни о чем не размышляя.

Внезапно меня охватило совершенно дикое сексуальное возбуждение, сопротивляться которому не было никаких сил (энергия, блин, юности). И мне безумно захотелось, чтобы здесь и сейчас рядом со мной оказалась Ия…или Консультант. Или и он, и она вместе…Боже, кажется, я схожу с ума.

Минут пятнадцать спустя. Вытираясь, я вгляделся в отражение своего лица на одном из зеркал ванной комнаты. И улыбнувшись ему, дотронулся рукой по отражения. Вот она — моя самая главная ошибка! Я совершенно выбился из образа. Несмотря на возраст и совершенно детское личико, Кайа в моем исполнении — это не ребенок (интересно было бы посмотреть на их лица, когда «матушка» и ее Лерочка-людоедочка, услышали из моих уст о том, что я был бы не прочь заняться кое-чем с этой самой Лерочкой…). Мне, бывшему в той жизни взрослым мужчиной, до сегодняшнего утра это было совершенно неочевидно. Однако теперь все стало кристально ясно, будто пелена спала с моих глаз. Я старался вести себя так, как вел бы себя взрослый человек, забывая при этом, что Кайа — ребенок. И у меня, естественно, это получалось. А у той Кайи — не получалось бы (все подростки стараются выглядеть взрослыми, но у них этого, в силу отсутствия еще жизненного опыта не получается). Ведь она подросток. А если у нее это получается, то…

Не было никакой тайны в том, с чего это вдруг мне устроили допрос с применением «спецфармы» (хоть это и чрезвычайно жестоко). И «матушка» в том кошмаре прямо сказала об этом Лере.

«Матушка» определенно считает, что Кайа — засланный кем-то в Семью казачок. И ее интересует: кем именно и зачем? Она пришла к выводу, очевидно, что некто поработал над Кайей особым образом, а затем, устроил все так, что она оказалась членом Семьи (убив каким-то образом ее маму). Как там она сказала? «Необходимо узнать, чья она «закладка»»? «Закладка» — это какой-то жаргонизм местных спецслужб, однако, вполне очевидно, что он обозначает.

Это, конечно, конспирологическая и безумная версия, но чего только в жизни не бывает.

«Матушку» не интересовала произошедшая на Железной дороге авария. Ведь никто в здравом уме, не станет увязывать меня с произошедшим там и тогда. Но «матушка» считает, что я марионетка и она очень хочет найти того, кто дергает за мои ниточки. И узнать, что он задумал.

Я должен в корне изменить свое поведение, приведя его в соответствие со своим биологическим возрастом и социальным положением. Непросто, да. Но совершенно необходимо. Однако нельзя и переигрывать перед «матушкой», ибо она мне не доверяет в любом случае, и это уже не исправить, а чрезмерная игра лишь усилит ее подозрения.

Нет, не для нее предназначена моя игра, а для всех прочих.

До меня вдруг (а со мной все почему-то случается «вдруг») совершенно отчетливо дошло осознание простого факта, что «матушка» — мой враг. Вернее, нет, не так. Это Кайа — ее враг. Враг пробравшийся в ее Семью. В ближайший круг.

Также очевидно, что «матушка» сейчас ничего не станет предпринимать в отношении меня, ведь их с «папаней» главенство в Семье, несмотря на поддержку Государя, еще очень шатко. На них и на все их действия пристально смотрят прочие члены Семьи и не только нашей. Смотрят и оценивают. И если «матушка» сейчас решит избавиться от меня, от раздражающей ее воспитанницы, которая открыто выступила, с оружием в руках, в поддержку своего папочки, то это будет явный и недвусмысленный сигнал всем прочим. А такой сигнал, «матушка» сейчас посылать не станет — это совершенно точно.

И поэтому я не «выйду за хлебушком и не вернусь». Наоборот! На глазах у всех она станет меня холить и лелеять (ну да, этой ночью (или не этой?) она меня знатно «отлелеяла»). Нет. Да ей, собственно, ничего даже делать не придется. Следующей весной она преспокойненько сбагрит меня любовнику и помашет ручкой вслед.

Она сделает все, чтобы я не смог избежать подобной участи (и при этом будет лгать мне в глаза, что изо всех сил старается найти для меня какой-то приемлемый выход).

Она враг.

Впрочем, даже если бы она и впрямь хотела бы помочь Кайе избежать «любовничества», то у нее из этой затеи ничего бы не вышло. Ни Семейство будущего любовника в общем, ни Государыня в частности, не согласятся на замену Кайи на другую девицу нашего Семейства. Ведь «дед» с «бабкой» хотели уязвить их, отдав то, что негоже, а оно вон как вышло. Кайа — это теперь дочь Главы Семьи, пусть и приемная, но все же.

Как же все забавно получается. Ведь «матушка», как и «бабуля», сначала вполне хорошо относилась ко мне, но затем… Я сам в этом виноват, плохо вжился в новую роль.

Рукой протерев запотевшее зеркало, я, улыбнувшись своему отражению, сказал:

— Ты мне нужна, Кайа. Я тебя не брошу. Мы с тобой вдвоем пройдем сквозь весь этот ад. Все будет хорошо. Для нас двоих по крайней мере.

В отражении на меня смотрела милая девочка-подросток, с характерным для подростка, не обремененного заботами и невзгодами, выражением лица.

Вот так! Вот так хорошо! Это я мерзавец и подонок, а ты, моя дорогая, просто невинное дитя.

Несмотря ни на что у меня появилось чувство, на уровне ощущений, что моя ситуация стала гораздо лучше, чем была до сегодняшнего дня. А также осознание того, что в скором времени мне предстоит презабавнейшая игра с моей любимой и дорогой «матушкой». Кто кого съест? Ам-ам!

Я выглянул из ванной в свою комнату, в которой обнаружилась Мария. Одна. Лера ушла.

— Мария, принесите, пожалуйста, свежее белья, — сказал я

— Уже несу, барышня!