Книга Полетов

Глава 10Море

Той же ночью он пускается в путь, вылетев, пока другие спят, из башни, унося свою книжку и воспоминания на запад через пустыню.

Лететь получается быстро. К полуночи он у источника, где встретил Айю, но без бадейки не напиться, и он летит дальше. Его мелькающая внизу тень за минуты пересекает пространство, стоившее ему часов нестерпимых мучений, и к утру пустыня позади, он у подножия холмов, выше них – мятый занавес гор. Тут он пьет из ручья и спит в кружевной тени акации, и к середине дня восходящие потоки воздуха поднимают его над сухим кустарником, закручивают выше, вдоль покрытой рубцами шкуры гор, в морозный воздух, где приходится разгонять кровь взмахами крыльев, пока он не поднимется достаточно высоко, чтобы пронестись над перевалом, над пустыми башнями черного замка. Он мельком замечает внутренний двор под сплошным белым ковром вновь выпавшего снега и на крыльях теплого ветра уносится к городу в горах, где весна уже украсила свечами нежно-зеленые кроны каштанов. Его тень скользит вдоль бульвара, и он видит, как официанты и лоточники задирают головы и что-то кричат, но его уже след простыл, он минует черепичные крыши, затопленные паводками поля, и вот он уже над лесом. Листва, что когда-то дробила солнечный свет, ветви и деревья, что складывались в узоры лабиринта, теперь превратились в сплошной зеленый ковер, зеленое море, колышущееся под порывами ветра.

Вторую ночь он спит у водопада, а утром ополаскивается под жесткими струями и встряхивает перья, чтобы просушить их. На следующий день он пролетает жилище Господина Кролика и очередную ночь проводит в лесу. Следующую ночь, четвертую по счету с того как он покинул утренний город, он спит в пустой башне Валко, на простынях, которые расстелил сам, уже и не вспомнить сколько месяцев назад.

Весь следующий день он летит, и уже после того как пала ночь, в темноте пролетает над кострами, которые могли развести разбойники, а может, другие путешественники в начале собственных странствий, и в предрассветные часы оказывается на опушке леса над морем. Там он усаживается, сложив крылья, вдыхая запах моря, поджидая рассвет, поджидая, когда со звоном колоколов с сотен башен взмоют в воздух крылатые, и его любовь среди них.

Он счастлив этим мгновеньем спокойного одиночества в конце своего похода, пока лица и голоса, точно созвездия, проплывают в его памяти. Каким наполненным он себя ощущает! Вспоминая неказистого паренька, более года назад покинувшего эти предгорья, он смеется, трогает книгу, книгу для записей, хранящую столько воспоминаний, и мысленно салютует хилому библиотекарю, который набрался-таки смелости бросить все и отправиться в опасный путь по неведомым землям в погоне за мечтой. Бывают такие утолки мира, сказал безымянный владыка черного замка, что искрятся образами, и, быть может, эта опушка леса, прилегающая к морю и небу, как раз и есть такой уголок. Быть может, рядом в темноте и вправду сидит неведомо его прежнее «я» в благоговейном трепете перед его крыльями. Первая птичья трель оживляет тишину, и он видит, что солнце разбросало в темноту свои первые лучики, как девушка, что расправляет на балконе волосы для просушки. Вглядевшись пристальнее, он может различить границу моря и неба. Справа и слева выступы гор подпирают небесные покосы, а внизу понемногу проступают крыши, но с чувством, граничащим с паникой, видит он, что очертания города изменились. В его отсутствие город стал другим, и он встает, держа руки у горла в припадке удушья, в то время как рассвет медленно озаряет строения под ним, которых теперь меньше. Больше не возносятся величаво бесчисленные островерхие башни с их яркими кровлями и арками, колоколами, голубями и крыльями. Лишь низкие крыши домов простираются перед морем равниной из черепицы. На миг ему кажется, что он попал в другой город, но, повернувшись, он видит на склоне холма свою библиотеку со статуями, вытянувшимися в неподвижном воздухе. Неподвижный воздух. В этом городе рассвет всегда гудел от колокольного звона и хлопанья крыльев. Теперь свет ложится вдоль молчаливых улиц.

В полном замешательстве, ещё не скорбя, поскольку не ведает размеров своей утраты, идет он в библиотеку. Дверь заперта, но ставни в куполе распахнуты, он плавно подлетает и садится на подоконник, где, бывало, писал стихи, и заглядывает в комнату, где в окружении дюжины кошек на тюфяке спит Нарья. Сойдя с подоконника, он становится рядом на колени, и она открывает глаза. Толком не проснувшись и оттого не удивленная внезапным появлением, обычным в сновидениях, она улыбается:

– Пико, ты вернулся.

Затем садится – потревоженные кошки урчат и выгибают спину, – касается рукой его лица, крыльев и смеется:

– Пико. Глазам не верю. Ты так прекрасен, что и не узнать. И крылья. У тебя крылья. Ты нашел утренний город.

Он кивает.

– И теперь можешь летать.

Он кивает снова.

– Нарья, – произносит он голосом, напоминающим шуршание песка в склянке. – Нарья. Башни.

Она смотрит в ответ.

– Идем, – говорит она. – Я сварю кофе.

Они спускаются по винтовой лестнице в библиотеку, и там он ахает и разражается слезами. Книги вместе с полками, на которых они стояли, исчезли. Стены заново выбелены, но потолок, некогда украшенный фресками, сейчас покрывают клочья и пятна сажи, через которые кое-где проступает былая роспись. Тут букет перьев, там глаз. Полускрытый тенями бродячий зверинец. Мозаика мраморного пола – в сети трещин, многие плитки заменены осколками, не совпадающими с узором…

Нарья обхватывает его рукой, поддерживает, как когда-то он её, тому много месяцев… или лет? Сколько времени провел он в утреннем городе – сказать невозможно. Дни пролетели как один, дни на солнце, зачарованная жизнь крылатых людей. И вот он стоит в сожженной комнате.

Нарья распахивает медные двери, и в потоке хлынувшего света у одной из стен видна единственная низкая полочка с тремя книгами. Он подходит, склоняется к ним. Это те книги, что он выбрал с собой в дорогу, – книжка стихов, сборник рассказов, роман – те, что он позже отдал Нарье. Забрав их тогда, он, сам не ведая, спас их, и теперь они единственные книги в библиотеке, да, пожалуй, в целом городе.

– Пожар, – произносит он.

Она кивает.

– Я оказалась здесь почти сразу после этого. Люди рылись в грудах камней от разрушенных башен в поисках поживы. Мне попались несколько колоколов, расплавившихся в метеориты. Я собрала куски кровли, чтобы уложить сюда на место плиток. – Рукой она проводит над полом,

– А крылатые? – шепчет он.

– Исчезли. – Она на миг обернулась к ярко сияющему дверному проему, затем застенчиво погладила его крылья. – Ты первый крылатый, кто мне встретился.

– Исчезли куда?

– Сначала поговорим о другом.

Перед дверями по-прежнему растут ирисы, ковром изорванной лиловой бумаги, которой доверяют тайны. Сорвав цветок и прижав его к груди, он садится на ступеньку, пока она разжигает маленький очаг, наполняет из колодца чайник и вешает на огонь. Присев рядом на ступеньку, она сворачивает сигарету и протягивает ему, но он качает головой, и она курит в одиночку.

– Расскажи о своем путешествии, – просит он и, пока они пьют кофе, пока встает солнце и улицы заполняются людьми и бурлящим прибоем детского смеха, а рыбачьи лодки спускаются на воду, выслушивает историю с неповторимым набором странных персонажей, удивительными беседами, страшными напастями и передышками. Уже почти полдень, когда она заканчивает.

– Как странно, – замечает он, – я-то думал, твоя история будет повторением моей, но в обратном порядке, но, как видно, у каждого свой новый путь.

– И ещё, – добавляет она, – не забывай, что твоё явление в мир безвозвратно его изменило. Какие-то дома после твоего посещения опустели, встреченные тобой люди пустились в собственные странствия, например, я. Лес, откуда ты вышел, уже не тот, в который ты входил.

– Даже память меняет мир. Второй раз не встретить то же лицо, тот же голос.

– Ладно, твоя очередь. Что ожидало тебя в черном замке?

Он рассказывает об одиноком скульпторе с его собственным лицом и об освобождении города от долгих мучений, она содрогается, услышав, как плоть Сольи насытила его голод, потом кивает:

– Как-то Солья сказала, что вся еда от плоти людской и плотью же становится. Думаю, она была бы счастлива, что ты её съел.

Он рассказывает о дороге через пустыню, о встретившемся на пути колодце. Услышав историю Айи, она вновь вздрагивает. Он рассказывает о пересохшей земле, о долинах камней, как думал, что умрет там, и о спасении крылатыми людьми. Наконец рассказывает, что помнит, об утреннем городе и о Книге Полетов, хотя сейчас это напоминает сон, нечто куда более далекое, чем город в горах, даже более далекое, чем его детские годы в библиотеке.

– Нарья, помнишь, как ты сказала, что все мы ищем некую первозданную историю? Поздно ночью мы были в моей комнате на чердаке и шел снег.

– Ту, что каждый помнит, но так и не может отыскать.

– Я отыскал её, Нарья. Книгу Полетов.

– Свою историю.

– Да.

– Но как неповторимо каждое путешествие, так неповторима и история. Меня не влекут крылья. История, что ищу я, иная. Возможно, она прибудет сюда из-за моря.

Какое-то время они сидят молча, глядя на водный простор. До них долетают голоса детей, играющих на окраине города.

– Итак, – говорит он.

– Это случилось вскоре после моего появления здесь, – начинает она и тотчас закрывает лицо руками. – О, Пико, я не в силах тебе рассказать.

В один миг он успокаивается.

– Говори, Нарья, – просит он. – Эта моя история, я должен её принять.

– Ох, пусть лучше бы это сделал кто-то другой.

– Нарья, – берет он её руку.

Она вздыхает.

– Вскоре вслед за тем, как я оказалась здесь, вымела весь мусор, угли и клочки почерневшей бумаги, ко мне явился гость. Я отдыхала от побелки стен, курила на этой самой ступеньке, когда по склону поднялся маленький мальчик. В руке он нес скрученный в трубочку свиток, перевязанный желтой ленточкой, который отдал мне с вопросом, может ли тот говорить. Мол, его мать сказала, что бумага может говорить, и чтобы услышать, что она скажет, нужно идти в библиотеку. Развязав узел, я обнаружила, что это не просто листок бумаги, а тончайший пергамент, на котором фиолетовыми чернилами написан отрывок поэмы. Усадив мальчика рядом, я вслух прочитала ему стихи и спросила, где он нашел их. И вот что он рассказал.

До того как все сгорело, когда высокие дома ещё стояли, до того как пролилась кровь и когда ещё не улетели крылатые, как-то утром он проснулся и решил, что в городе праздник, потому что на улице все кричали и пели. В доме было пусто, и он следом за всеми отправился на улицу. Через город несли гроб, а его семья, и соседи, и все остальные, шли следом, кричали, пели и плакали, – вот как рассказывал маленький мальчик.

В гробу лежала крылатая девушка, самая красивая, сказал он, и он подумал, что она заснула, но мать сказала ему, что она умерла. Вокруг неё повсюду лежали листки бумаги, какие-то были свернуты в трубочку и перевязаны ленточками, какие-то она держала в мертвых руках. И была очень красивая, хоть и мертвая.

– Отчего она умерла? – спросил он мать, и та ответила, что девушка упала в море.

– Её столкнули? – спросил мальчик, но мать ответила: нет, девушка сама бросилась в море, потому что устала летать.

Он пошел за гробом по улицам из-за пения и потому, что крылатая девушка была такой красивой. Когда шествие поднялось на гору, где кладбище, ветер разметал часть листочков по воздуху, и тогда он поймал один. Он подумал, что это сокровище, и спрятал в своей комнате на память о крылатой девушке. Мать, когда убирала, нашла листок и сказала, что он может говорить.

Я спросила у мальчика имя умершей девушки, но он не знал. «Самая красивая», – повторил он снова.

– Ты помнишь стихи? – спрашивает Пико.

Продекламировав несколько строк, она оборачивается к нему, но он смотрит в сторону. Потом встает, идет в библиотеку и, поднявшись по лестнице в купол, берет свою книжку, оставленную на подоконнике. Книжку, которую он начал заполнять после расставания с Сиси, которую пронес через лес и горы, через пустыню, которую потерял и отыскал, с помощью которой вспомнил собственное забытое имя и сумел покинуть утренний город. Несет книжку Нарье, садится рядом и открывает страницу в начале. Она склоняется над каракулями, и, когда поднимает голову, в глазах стоят слезы.

– Пико. Ох, Пико.

Только он не плачет. Не теперь. Кончиками пальцев собирает он её слезинки, смотрит на них. Солнце зажигает маленькие радуги внутри капель.

– Пико, как же ты? – всхлипывает она.

– Возьми, – он протягивает ей книжку. – В библиотеку. Было три книги, стало четыре. Так и создаются библиотеки, книга за книгой, пока вновь не сгорают. Другие книги ещё прибудут из-за моря, ведь так случается не впервые. Библиотека сгорала прежде, сгорит и снова и будет воссоздана. Книга за книгой. Только мне, Нарья, оставаться здесь дальше опасно. Я отправился из библиотеки за крыльями в надежде быть принятым в своем городе и найти любовь, но лишь обрек себя на изгнание. Если меня найдут, то убьют.

– Правда.

– Поэтому мне пора. Дети уже видели меня и побежали сказать родителям. Скоро те будут здесь, разыскивая крылатого. Хоть я и устал, моё путешествие ещё не окончено. Возможно, я лишь в самом его начале.

Она глядит с грустью.

– Но я был счастлив встретить здесь тебя, – Пико касается её щеки. – Знакомое лицо, голос, знающий моё имя.

– Твоё имя будет в моем сердце.

– Мы уже целовались. Так поцелуй меня снова, ведь больше мы не увидимся.

Из-за прикушенной в отчаянии губы поцелуй её отдает железом и солью. Он расправляет крылья.

– Иди, – произносит она.

И вот печальный поэт, теперь крылатый, поднимается над городом, солнечным белым городом у моря, будто гигантская чайка, будто призрак самого солнца. Совершает единственный круг, оставляя внизу шлейф из криков ярости и восторга, и устремляется вдаль через песок и волны. Рыдая, несется он над самым морем, последний крылатый человек, и соленые капли падают в соленую воду. И хоть он стремится бежать от своих слез, в море собраны все когда-либо пролитые слезы мира. Но и само море, вечный символ разлуки, не станет ему преградой, ибо страна печали – внутри его сердца.