Кодограмма сна

30

Знаменитый фаст-фуд лег тяжелым камнем на дно желудка Софронова и даже целый галлон кока-колы не смог бы раскрошить его, а Софронов выпил всего лишь пинту. На большее парень пока не заработал.

Никто в закусочной и около не позарился на его сокровища: карманный орфографический словарь, вечное перо, блокнот, членский билет Союза Журналистов и пропуск в редакцию "Московского Обскуранта", хотя Андрей подробно объяснял как ими можно воспользоваться. Но собеседники легко превращали софроновские аргументы "за" в аргументы "против". Уже за едой молодой человек суммировал их.

Кому охота вклеивать свои фотографии в чужие документы ради сомнительного удовольствия дегустации котлет по-киевски из мертвой Жучки, салата "Оливье" из картофельных очистков и "Столичной" из Владикавказа перед заносом в редакцию ненавистного "желтого" листка адской машины. Конечно, приведение ее в действие с безопасного расстояния удовольствие очевидное. Но хорошо бы еще к этому предложению небольшой подарок – машину времени. Но ты вспомни, Софронов, когда ты работал с письмами читателей, сколько проектов такой машины ты отправил в утиль?

Вот почему ни полная дама в спортивном костюме с кучей авосек, ни смазливая малолетка в напизднике, ни бледный очкастый юноша с топором, ни чумазый подросток в одних рваных шортах, ни солидный дядя в деловом костюме с дипломатом, ни веселый горец в папахе, в бурке, с гранатометом, верхом на осле, кстати с этим последним Андрей встретился в сортире Макдональдса, не захотели расстаться со своими денежками.

Несчастный голодный Софронов уже подумывал о том, чтобы продолжить свой полет к центру Земли, как был деликатно взят за рукав и увлечен из пункта общественного питания вон неким господином, оказавшимся при ближайшем рассмотрении "рыжим" клоуном. Они прошли немного по коридору и остановились у неприметной двери над которой тусклыми красными лампочками было высвечено слово:

Е А Т Р

Клоун достал из уха сосательную конфетку и засунул ее Андрею в рот, получив таким образом благодарного слушателя. И тот, и другой абсолютно не замечали толчков, снующих вокруг, прохожих, которые еще недавно показались бы Софронову похожими на дьяволов, но теперь он ясно различал в них ангельские черты. И квашенной капустой перестало вонять – его перебил запах роз. Все потому, что клоун, представившийся Рупертом Мэрдоком, предложил парню работу! Парень, отрекомендовавшись Биллом Гейтсом, с радостью согласился.

Клоун был владельцем и режиссером маленького общедоступного театра, но дела шли не очень. Поэтому, чтобы привлечь публику, пришлось расширить программу. Перед спектаклем был запущен дивертисмент из пользующихся неизменным успехом у публики номеров. Среди них снимание штанов и оголение задницы, демонстрация золотого слитка, утопление котят в ведре с помоями, художественное чтение программы телепередач и тому подобное. Но один артист заболел, и его нужно было срочно заменить. Об этом хозяин театра думал с самого утра и даже во время обеда, тут-то Софронов и попался ему на глаза. Руперта просто поразила мимика молодого человека, слишком искусная для банального попрошайничества, но очень хорошо подходящая для сцены. Итак, Билл должен был заработать немного денег для себя и для своего нового друга Руперта, грубо говоря, торгуя лицом. За сумму, достаточную, чтобы каждый день ходить в Макдональдс, иметь угол и достойно отправлять естественные надобности, соблюдая гигиену, Андрей должен был каждый вечер приходить в заведение дядюшки Руперта, просовывать голову в отверстие в занавесе, корчить смешные рожи и не уворачиваться через четыре раза на пятый, потом через восемь раз на девятый, потом через раз на второй, потом через семь на восьмой, потом через два на третий, потом произвольно в течении пяти минут, потом в том же порядке до конца от тухлых помидоров и яиц, которые будут бросать зрители. Сразу сговорились о первом выходе. Он случился через четверть часа. Номер Софронова был следующим за номером самого Мэрдока, тот снимал штаны и оголял задницу. Когда после выступления Андрей умывался в гримерке, Руперт сам зашел похвалить его и дал аванс. Хозяин был так поражен искусством своего нового артиста, что предложил ему, когда кончится дивертисмент, посмотреть спектакль, а потом пойти вместе выпить.

– С удовольствием, – сказал Софронов, – А пока я успею сбегать перекусить?

– Разумеется! В театр можно пройти через кухню закусочной. Я позвоню менеджеру, чтобы тебя пустили…

– Спасибо, босс!

– Пустяки, парень. Запомни, дядюшка Руперт своих артистов в обиду не дает.

– Я понял, босс.

– Вот и ладненько, Билл. Как, говоришь, твоя фамилия?

– Гейтс, босс.

– Сегодня же вставлю в афишу.

– Я рад, босс.

– А уж как я рад.

На этих словах они расстались. Софронов мухой полетел в Макдональдс, а Мэрдок стал распекать своих артистов за опоздания на сцену…

"Эх, сейчас бы зевнуть как следует над вечностью, чтобы фаст-фуд выскочил, но ты не дома, щами горяченькими, да с потрошками калории не компенсируешь" – думал Андрей пробираясь через кухню закусочной обратно в театр, – "Ну ничего, после, если Руперт не обманет, пить пойдем. Может, спиртное фаст-фуд раскрошит?"

Вокруг была обстановка пекла и чистилища одновременно. Попав в зрительный зал театра, через, указанную менеджером – высоким негром с лицом испещренном племенными насечками, высокую белую дверь, обклеенную плакатами в защиту прав молчаливого большинства, Софронов почувствовал себя в раю. Публика, похожая на ту, что не вняла его уговорам отдать свои денежки в обмен на сокровища журналиста, занимала места ближе к сцене. Разнобой вносили только несколько девиц в вызывающих нарядах монахинь с истеричными лицами. Без сомнения они не раз уже вкушали уксусную эссенцию. Но их было мало. Устроившись в самом дальнем от сцены углу, Андрей собрался поспать, пожалев о том, что нет программки спектакля. О чем-то надо будет говорить с Рупертом за выпивкой…

Зрительный зал ко сну располагал. Небольшой, мест на 200, не заполненный и наполовину, он был весь выкрашен черной краской. Занавес был тоже черный. Из освещения, кроме верхнего света, включаемого только, когда зрители входят и выходят, были два маленьких прожектора. Один из них час назад высвечивал метким и не очень метальщикам тухлых помидоров и яиц из числа публики гримасничающее лицо Софронова. И их, очевидно, было больше, чем сейчас зрителей спектакля. Но тогда Софронов был не в последнем ряду, а на сцене. И звали его Билл Гейтс…

Утомленный молодой человек едва сомкнул тяжелые веки, как свет погас. В темноте раздвинулся занавес. На сцене виднелись неясные силуэты чего-то. Зрители еще шуршали оберточной бумагой своих фаст-фудов и перешептывались как со сцены на них обрушился голос от автора: