- Допустим, все это так, но что ты скажешь о Прексаспе?
- Стоит задуматься, как обезвредить его, ведь Прексасп единственный из всех вельмож Персиды будет знать, что ты Гаумата, а не Бардия. Я уже обдумал все, брат мой. Что он может предпринять? Я думаю, он попытается уговорить самых мужественных и решительных вельмож. Но когда у тебя в руках будут все силы огромного государства, открытый мятеж кучки заговорщиков не будет иметь никаких шансов на успех. Думаю, это поймет и Прексасп. И тогда... Я наведу его на мысль убить тебя так же, как он убил настоящего Бардию: ты будешь все время, пока заговорщики не начнут действовать, находиться в Сикайтавати, в крепости, где так любил пребывать в жаркое время года наш царевич. В этой крепости есть подземный ход, который ведет в спальню Бардии. Им и воспользовался Прексасп и им же вынес остывший труп. Вельможа захочет воспользоваться им и во второй раз, но там Прексаспа и заговорщиков будут ждать верные нам люди. Их схватят, и таким образом к нам в руки попадут самые решительные персы. Твои судьи лишат их всего имущества и присудят к казни как посягнувших на бесценную жизнь солнцеликого владыки. И кто из остальных персов не оправдает тебя и твою вынужденную жестокость, брат мой? Могу ли я надеяться, что мои доводы убедили тебя и вселили в твое сердце уверенность в благоприятном исходе задуманного?
- Ты не поропишься, брат мой? - еще никогда не видел Губар таким серьезным Гаумату, и понял, какая борьба идет сейчас в его сердце. Торопить его сейчас было бы непростительной ошибкой. - Тогда не торопи меня. Но не позже, как сегодняшним вечером, я дам тебе ответ...
- Располагай мною и моим временем так, как тебе заблагорассудится! ответил непринужденно царедворец.
Вечером, перед тем как сесть за стол, накрытый для ужина, совершили братья омовение. Давно уже Губар не придерживался этого предписания Спитамы Заратуштры, обходясь перед принятием пищи обычным мытьем рук, но сейчас он скрупулезно точно и в должной последовательности выполнял все необходимые процедуры, - благодаря им быстрее истекало время, оставшееся до новой встречи с братом. Гаумата появился в трапезной все в том же одеянии, в котором предстал перед Губаром в винном подвале.
- Сколько воинов под рукой отца в Пишияувади? - спросил он, усаживаясь за стол.
- Семьдесят меченосцев, пятьдесят стрелков из лука и двадцать всадников, - ответил Губар. - Но как мне понимать твой вопрос? Означает ли он, что ты готов выступить против Камбиза?
- Я сделаю это, если даже мне придется заключить союз с самим Анхра-Майнью [злой дух, антипод Ахурамазды], - Гаумата приложил руку к тому месту, прикрытому митрой, где было правое ухо. - Я тщательно все обдумал, и мне кажется, что больше свего нам следует опасаться Атоссы, хоть ты и пытался успокоить меня на ее счет. Не следует полагаться на женщин, тем более в таком серьезном деле, как задуманное нами.
- Но если царица даст слово поддержать тебя, поверишь ли ты ей?
- А это ты решишь сам, так как именно ты будешь разговаривать с нею. Если у тебя появится хоть малейшее сомнение в ее искренности, то... Но не мне тебя учить, не правда ли, брат мой?
- Да, я знаю, как поступают в подобных случаях! Или царица признает в тебе своего брата, или отправится в след за Бардией!
- Прекрасно... Я сегодня же еду в Пишияувади, к отцу - сто сорок его воинов совсем неплохо для начала. А ты торопись в Сузы, именно там сейчас твое место. Находясь в столице, ты сможешь с легкостью помешать замыслам приверженцев Камбиза, если они решатся на противодействие поднявшемуся против брата сыну Кира. И будешь слать мне ежедневно донесения обо всем, что творится в столице, особенно - о настроении оросангов.
- Не думаю, что у Камбиза сейчас слишком много приверженцев. Ты только выступи, и все побегут от него, как от прокаженного. Слишком спесив и злонравен был он с приближенными.
- Не знаю, четыре года, которые я провел в этой глуши, немалый срок. И все-таки я убежден, что перевесит именно та чаша весов, на которой окажется Атосса!
- Какой чудесный запах у этого божественного напитка! - евнух протянул пухлые руки к стоявшему на настенной полке голубому сосуду. Здесь хаома, ведь я не ошибаюсь? Интересно, вкус у нее такой же приятный, как и аромат, который она источает?
- Оставь в покое сосуд, мой Сатасп, - остановил своего гостя Губар. Ты знаешь, и это я доказывал не раз, что мне для тебя ничего не жаль! Но хаома еще не готова. Я испробовал ее перед твоим приходом, - она горчит, а поэтому не доставит удовольствия.
- Я надеюсь, ты пришлешь мне малую толику, когда она будет готова, евнух с трудом отвел свой взгляд от сосуда. - Я не помню, когда пил ее вволю! Лишь только припомню, как она нежно щекочет небо, тотчас же сердце замирает в груди! - Сатасп причмокнул языком и закатил глаза, - так, как это делали и будут делать до и после него тысячи и тысячи чревоугодников.
- Конечно, и не позже как завтра, после вечернего омовения! пообещал Губар. - А пока садись. Скажи, что нового в столице?
- Откуда мне знать Губар? - воскликнул евнух, присаживаясь. - Ведь я все время пропадаю в гареме, а туда слухи проникают в последнюю очередь. Веришь, я даже не догадывался, что ты в последние дни отсутствовал в Сузах! За этими женщинами нужен глаз да глаз, иначе такое могут натворить, вовек не исправишь!
- Сочувствую тебе, - с легкой иронией произнес Губар.
- Да, конечно, - глаза евнуха устремились на голубой сосуд. - Ты называешь меня своим другом, а вот не хочешь раскрыть мне, каким образом изготовляете вы хаому!
- Верь мне, Сатасп, - нахмурился смотритель царского дворца, - я и сам не знаю, как ее изготовляют!
- Ты что-то не то говоришь, Губар! Как же ты не знаешь, если ты маг?
- Это еще ничего не значит, милый Сатасп, - улыбнулся Губар. - Лишь немногие, и только старшие священнослужители, посвящены в секрет изготовления хаомы. Если бы каждый маг знал об этом, то хаому давно бы изготовляли в любом доме Персиды... Однако вот что я хотел тебе сказать: известно ли тебе, что владыка наш убил в порыве гнева свою жену, прекраснокудрую Несею?
- Не может этого быть, ведь владыка ее любил!
- Убил, убедившись в ее измене!
- А что же Сардон? Что с ним? - встрепенулся Сатасп.
- Кто такой Сардон? - удивился Губар. - Что-то не помню такого.
- Ну как же, - поспешил пояснить Сатасп. - Евнух, который ходил здесь в моих помощниках и отправился вместо меня с Камбизом.
- Не знаю... Наверное казнен, если по его недосмотру произошло то, что произошло.
- Так ему и надо! - обрадовался Сатасп. - Сам лез на глаза Камбизу, напрашивался, чтобы тот взял его в поход! Если бы меня предпочел царь, то подобного бы не случилось. Я бы не допустил!
- Сегодня пришли два письма от владыки. Одно предназначено Атоссе, второе мне. Камбиз велит поговорить с царицей: готова ли она забыть то зло, которое причинил он ей за прошедшие годы? Где я могу поговорить с царицей вдали от чужих глаз и ушей, ведь ты, конечно же, не допустишь меня в гарем!
- Не обессудь, Губар, но мне еще дорога жизнь! - евнух сцепил свои пальцы и, наконец-то, оторвал свой взгляд от сосуда с хаомой. - Если Камбиз узнает, что посторонний мужчина побывал в гареме, мне не сносить головы!
- И мне дорога моя голова, Сатасп! Но бойся вызвать гнев царя, который вскоре вернется в благословенную Персиду! Царь изъявил свою волю, велел мне переговорить с царицей, значит, я должен это исполнить. И ты должен мне в этом помочь. Вот письмо, в котором красным по белому рукой владыки написано все то, о чем я сказал тебе сейчас! - Губар придвинул в сторону Сатаспа пергаментный свиток, лежавший с краю стола.
- Верю тебе, Губар... Но как быть?
- Приведешь Атоссу сюда! Ты не должен присутствовать при нашем разговоре, но можешь наблюдать за нами через раскрытую дверь. Не волнуйся, я не унижу достоинство царицы недостойным поведением. Торопись, иди за нею! - тоном, не допускающим возражений, произнес царедворец. - И смотри, будь почтителен и внимателен, кто знает, быть может в ближайшее время Атосса вернет благосклонное отношение к себе нашего владыки!
- Хорошо... - Сатасп вытер ладонью пот со лба. - Я отправлюсь за ней. Но согласится ли царица прийти в твои покои?
- Думаю, что она не заставит себя ждать!
В ожидании возвращения евнуха и появления царицы Губар прошел к алтарю в углу комнаты, разворошил золу бронзовыми щипцами, добиваясь, чтобы огонь горел ровным пламенем. Затем поставил на стол два терракотовых кубка и сосуд с хаомой. Когда в комнату вошла Атосса, он уже вновь сидел за столом.
- Царица! - встал ей навстречу вельможа. - Благодарю тебя за милость, которую ты мне оказала, соизволив прийти ко мне...
- О каком письме ты говорил Сатаспу? - холодно спросила царица, усаживаясь на скамью напротив Губара. - Дай мне его, поскольку мне оно предназначено!
- Погоди, царица! - словно не замечая огоньков, вспыхнувших в глазах Атоссы, царедворец наполнил оба кубка хаомой. - Тебе предстоит принять важное решение. Поэтому испей хаому, - так всегда поступали наши предки перед тем, как принять решения, способные изменить всю их жизнь!
Атосса молча поднесла кубок к губам, выпила содержимое мелкими глотками. Губар последовал ее примеру.
- Царица! - сказал он, когда Атосса опустила кубок на стол. - Знаешь ли ты, что сестра твоя Несея убита рукою Камбиза?
- Сатасп успел поделиться со мною этой новостью, - холодно ответила Атосса.
- Но ты еще не знаешь, царица, что, согласно воле Камбиза, убит и брат твой, царевич Бардия. Убит так, что никто из персов не догадывается об этом. Некий Прексасп, оросанг владыки, прервал нить жизни царевича, твоего брата, ударом кинжала.
Лишенное белил и румян холодное лицо Атоссы побледнело, и это было все, что выдало ее волнение.
- Тогда что же ты медлишь, ничтожный раб! - растягивая слова, сказала она. - Я готова идти в след моим брату и сестре!
- О чем ты, царица? - удивился Губар.
- Ты расскрыл мне тайну владыки, твоего господина! Значит, ты уверен, что она умрет вместе со мной...
- Не тот смысл я пытался вложить в свои слова, царица. С моей стороны тебе ничто не угрожает! - поспешил заверить Атоссу смотритель царского дворца. - Но ты должна знать, что злодеяния Камбиза переполнили чашу терпения, их должно пресечь. Никто из нас не может быть уверен в завтрашнем дне, пока он на троне!
Краска вернулась на лицо Атоссы; на этот раз она сама наполнила свой кубок и осушила его до дна.
- Оросанги Камбиза вступили в заговор против него?
- Об этом мне ничего не известно. Но брат мой Гаумата скоро объявится здесь и провозгласит себя владыкой Персии!
- Не смеши меня, вельможа! - Атосса искренне расхохоталась. - Маг, и владыка Персиды?!
- Это не так смешно, царица! Брат мой - двойник Бардии, никто не смог бы отличить их. А решился он на мятеж из любви к тебе. Довелось ему однажды увидеть тебя, и с тех пор нет ему покоя - образ твой преследует его!
- Ты говоришь, он похож на Бардию?
- Как две капли воды, царица. И выступит он, присвоив имя царевича, чья добрая память вопиет об отмщении. Под рукой брата уже несколько тысяч отважных воинов, и скоро число из возрастет в несколько раз. Но если ты не признаешь его и не согласишься воссесть с ним рядом на престоле, брат мой покончит с собой, охваченный отчаяньем...
Атосса задумалась, отведя взгляд в сторону, затем решительно махнула головой.
- Кто-нибудь может подтвердить свои слова?
- Никто, царица. Но ведь ты знаешь, что Камбиз не стал бы проверять тебя с моей помощью, если б усомнился в тебе...
- Да, это так. Ну что ж, передай своему брату, что Атосса будет ему верной женой, если он сможет одолеть Камбиза. Владыка рыл яму другим, так пусть сам окажется на остром коле на дне вырытой им западни!
Губар с облегчением вздохнул. Сунув руку за пояс, он извлек из него маленькую коробочку, завернутую в пергамент.
- Прими, царица, этот порошок, и выпей его немедленно. Хаома, которую ты выпила в этой комнате, отравлена мною. Сейчас же я вручаю тебе противоядие. Тебя вырвет, но не бойся: твоей жизни больше не угрожает опасность. В твоем распоряжении около часа.
Брови Атоссы сошлись на переносице совсем как у Камбиза, когда тот был охвачен гневом.
- Значит, ты врал мне, утверждая, что Гаумата решился на мятеж из любви ко мне?
- Нет, царица, я сказал правду! Но откажись ты его поддержать, кто бы спас меня от царского гнева?! Поэтому я и решился на эту меру... Ты теперь знаешь, царица, что я готов на все, лишь бы лицезреть тебя и своего любимого брата на высоком престоле благословенной Персиды!
3
Лучше быть пылью в ногах соотечественников,
чем алмазом в перстне чужеземца.
Монгольская пословица.
Молва о скоропостижной смерти Камбиза с молниеносной быстротой распространилась по необозримым просторам Азии из захолустного сирийского городка Акбатаны, опередив возвращающееся из похода в Египет войско. Она повергла в грусть и уныние доброжелателей и зависимых от царя людей, и привела в восторг недругов, завистников и обиженных некогда владыкой. Вся многоязычная Азия зашевелилась и устремила свои взоры в сторону Суз, где молодой Бардия, младший сын Кира, восседал на отцовском престоле, принимая клятвы в верности и вечной покорности от персов, мидийцев и остальных народов своего государства.
Те великие, которые до самой смерти Камбиза сохраняли ему верность и не откликались, когда Бардия звал их в многовратные Сузы с отрядами воинов, сейчас заторопились в дорогу. Были среди них и такие, кто пытался совсем недавно держаться золотой середины, выжидать до поры до времени, чтобы присоединиться к тому из сыновей Кира, кому Ахурамазда пошлет победу и поможет одержать верх над родным братом. Отмену царевичем всех воинских повинностей и всех видов дани сроком на три года великие восприняли не как демонстрацию собственной силы, а наооборот, как появление тщательно скрываемой слабости и как испытанное средство привлечь на свою сторону как можно больше предводителей подвластных народов, уставших от нескончаемых и бесконечных поборов в пользу царской казны. "Царевич выступил впервые в Пишияувади, в мидийской крепости у горы Аскадриш, - рассуждали они. - Это не случайно! Значит, у него не было поддержки в столице, он не мог рассчитывать на помощь вельмож, и поэтому воинственный Камбиз, лишь только вернется из Египта, легко справится со своим взбесившимся братом. На стороне Камбиза, искусного полководца, испытанная и закаленная в сражениях армия, а что может противопоставить ему Бардия, знает только Ахурамазда! Подождем!" И они не торопились, выжидали в своих крепостях и обнесенных зубчатыми стенами дворцах, собирая, однако, вокруг себя всех воинов, которых они могли выставить и повести за собой в случае необходимости.
Колеблющиеся предусмотрели, казалось, все, но внезапная смерть Камбиза смешала из расчеты. Бардия, и только Бардия мог царить сейчас над народами Персиды, а они недвусмысленно игнорировали его призыв, по сути, призыв о помощи!
Страх и неуверенность в ближайшем будущем завладели их сердцами, и они со всею поспешностью собирались в дорогу, беря с собою самое необходимое. Передвигаясь и днем и ночью, позволяя себе и сопровождающим самые короткие привалы, они торопились в Сузы, понося и себя, и своих богов, не надоумивших их выступить раньше, страшась даже вообразить, какому наказанию подвергнет их Бардия за пахнущую предательством медлительность. Изнемогающие от усталости, чуть ли не падая с чепрака, въезжали они в открытые настежь ворота Суз, наскоро приводили себя в порядок, и, отмыв дорожную пыль, переодевались в новые одежды, еще раз просматривали дары, предназначенные сыну Кира, и с душевным трепетом и учащенным сердцебиением направлялись в царский дворец.
Из дворца они возвращались словно заново рожденные.
Сверх всяких ожиданий, Бардия принимал их милостиво и благосклонно, одаривая каждого по давно заведенному обычаю своей верхней одеждой или богато украшенной конской сбруей. Он охотно и благожелательно принимал преподнесенные дары, с благодушным выражением лица расспрашивал о состоянии дел в их сатрапиях или городах. Забыв лишающие сна переживания и сокращающие жизнь тревоги, покидали они милостивого владыку, преисполненные уважения к его величию, доверия к нему и уверенностью в своем завтрашнем дне. Но, покинув дворец, они не торопили покинуть Сузы. Вся столица жила ожиданием скорой свадьбы Бардии и Атоссы, и обретшие душевное равновесие знатные вельможи, уже приглушенные владыкой намеривались непременно учавствовать в шумных памятных торжествах.
Губар ликовал: все шло лучше, чем он мог предполагать заранее, и о чем он даже боялся мечтать. Оставалось только поредевшее в сражениях войско Камбиза, которое приближалось сейчас к исконным границам Персии, руководимое опытным и решительным Гобрием. Но и оно уже перестало беспокоить магов: соглядатаи, внедрившиеся в ряды персидских воинов, утверждали в один голос, что никто из сподвижников Камбиза не поверил в его слова, произнесенные на смертном ложе, и никто из побывавших на берегах Пиравы не сомневается в истинности нового владыки.
Так оно и оказалось в действительности.
Встреченные в двух переходах от столицы отборными мидийскими, персидскими и бактрийскими отрядами возвратившиеся из похода воины тут же принесли торжественную клятву, сдали своим военачальникам боевое оружие и с легким сердцем расходились по своим городам и селениям. Даже "бессмертные", бывшие телохранители Камбиза, не избежали общей участи и вернулись к своим очагам. Предлог был прост и надежен - все воины заслужили за три долгих года бесконечных лишений краткий отдых и радостную встречу с родными и близкими. К тому же их не мог не тяготить груз богатой добычи, которой они были непрочь похвастаться перед своими сверстниками, не участвовавшими в походе.
Губар зорко следил за всем, что происходит в огромном государстве. По-прежнему считаясь смотрителем царского дворца, он сохранил за собою должность распорядителя почты, и перечитывал за день сотни и сотни строк из стекающихся в его руки со всех концов Персиды и из-за ее пределов донесений, важных и пустячных, от опытных и ловких соглядатаев. Все они утвеждали, что никто из персов не смеет не то что предпринять, но даже и помыслить худое о царствующем владыке. Губар был уверен, что никто из персидских вельмож, участвовавших в походе к илистым берегам Пиравы, не вспоминал о предсмертном признании Камбиза - радость возвращения на родину, радость встречи с родными и близкими, бесконечные пиры и многодневная охота с легкостью затушевали все остальные, не казавшиеся значительными, впечатления. Раскрепощенный внутренне, он развил бурную деятельность, пытаясь раз и навсегда оградить себя и Гаумату от всякой мыслимой и немыслимой опасности. По собственному усмотрению менял он личный состав гарнизонов, направлял персидских воинов в самые дальние города Персии, стягивая к жизненно важным центрам страны мидийские и бактрийские отряды. Он приближал ко двору тех великих Мидии, которые прежде избегали окружения Камбиза, ссылаясь на всевозможные, порою далеко не уважительные причины, и не усердствовали в проявлении своих верноподданнических чувств. Он создал особый отряд из знатных молодых мидийцев, из тех, кто еще не успел надломиться духовно, угождая персам; под руководством опытных, состарившихся в сражениях военачальников они обучались неподалеку от Экбатан всевозможным воинским командам, которые звучали на их родном языке, перестроениям и владению всеми видами боевого оружия. Гаумата уже распорядился вооружить их на манер "бессмертных", приказав выделить для этого соответствующие средства из своей сокровищницы, и собирался в недалеком будущем довести число этих воинов до десяти тысяч, как это было при Киаксаре, Астиаге, Кире и Камбизе. На этой основе он намеревался создать в будущем постоянное, закованное в латы, мидийское войско, возродить его былую мощь, утерянную за двадцать три года персидского гнета.
Все свои обещания, данные при воцарении народам Персиды, сдержал новый владыка, только мидяне обманулись в своих надеждах; словно забыв посулы сына Кира отменить все воинские повинности сроком на три года, уполномоченные царем сотники объезжали со своими отрядами всю Мидию вдоль и поперек, забирали в поселениях всех юношей в возрасте до четырнадцати лет, переправляли их в специально организованные лагеря, где обучали подростков стрельбе из лука и владению акинаком, перестраиваться в походные колонны и ходить в атаку под звуки грохочущих барабанов и флейт, сотрясая воздух своими пронзительными, еще по-детски звонкими голосами. Воспитатели доводили их, тоскующих по отцовскому крову, до изнеможения, но усиленное питание и непосредственно общение с ветеранами Астиага и благочестивого Кира сглаживало подросткам их долгое пребывание в лагерях.
Но и этим не ограничивалась деятельность братьев.
Никто и ничто не угрожало им ни внутри, ни вне страны. Единственное, что омрачало порою чело Гауматы, это необходимость действовать под именем Бардии, притворяться персом. Там, где он пытался творить добро для Мидии и ее племен, сами мидийцы видели зло, и только зло. Но уверенность, что рано или поздно соотечественники осознают свою выгоду, вливала в него новые и новые силы. А тогда, когда он сможет, наконец, опереться на хорошо обученную и многочисленную пехоту, не имеющую себе равных мидийскую конницу, Гаумата сам заявит во всеуслышанье, что он мидиец родом, и о благе родной Мидии, о ее возрождении заботился до сих пор и днем и ночью!
Однажды, во время обсуждения своих планов на будущее и действий в ближайшие дни, братья пришли к выводу, что настало время вырваться из персидского окружения, и чем раньше они это сделают, тем лучше. Но и преждевременный переезд в Экбатаны мог пробудить уснувшие было подозрения персов. А они, после своего многолетнего господства над народами Азии, были самой организованной силой во всем государстве, и им не составит труда рассеять пока еще разрозненные, лишенные единства и сознания своей мощи отряды мидийского ополчения. Маги отлично понимали, что в настоящее время они не могли рассчитывать на мидийских вельмож, а значит и на предводимых ими опытных воинов - великие Мидии наверняка выступят вкупе с персами в том случае, если вспыхнет восстание.
И тогда братья приняли решение построить новый город, который со временем станет столицей возрожденной Мидии. И Гаумата, и Губар знали, что такие прецеденты уже имели место в истории других народов: фараон Эхнатон в Египте, Саргон Аккадский в Междуречье, Саргон Ассирийский, Руса Урартский строили новые города и переносили в их пределы изваяния своих верховных богов. Да мало ли других царей и владык проделывали это? Разве не подобным образом возникли неприступные, обнесенные семью кольцами стен, Экбатаны, детище Дейоки, первого царя мидийцев?! И поэтому их решение построить новый город на границе между Персией и Мидией не должно вызвать у их царедворцев и оросангов болезненного подозрения.
Братья не стали откладывать осуществление своего замысла. Всех находившихся под их рукою рабов отправили они в заранее облюбованное ими место под наблюдением неусыпных надсмотрщиков и под охраной бдительных копьеносцев. Они заслали тамкаров в Урарту за мрамором и туфом, в Мидию за гранитом и известняком, в Бактрию - за ляпись-лазурью и медью, в Вавилон - за асфальтом и свинцом. Мел, песок и глина добывались на месте. Сотни ваятелей и их учеников были доставлены со всех концов государства и поселены в сооруженных для них бараках - вдалеке от "домов узников", но по соседству с казармами воинов.
Через два года воцарившийся на престоле и подавивший все восстания не признавших его великих Персии, Дарий использует все заготовленное братьями для строительства Персеполя, новой столицы его государства, но не на месте, облюбованном магами, а на южных окраинах исконной Персии. Но это будет через два года, а пока... А пока все выглядело в радужных красках. Прексасп казался надломленным и готовым на все, лишь бы сохранить свою жизнь и жизнь своих близких. Он по-прежнему, когда надежные люди Губара выспрашивали его, пытаясь вырвать у него неосторожные слова и затем обвинить в государственной измене, притворялся непонимающим, делая вид, что ему ничего не известно о якобы свершившемся убийстве Бардии. Но, загипнотизированные этим внешним благополучием, братья не замечали, как растет и крепнет молва о том, что в доме Кира не все благополучно, что на высоком троне восседает не сын Кира, а маг, двойник царевича, а истинный Бардия мертв, и труп его запрятан неведомо где, а не отдан птицам и зверям, как это завещано предками.
Как часто ложные слухи, принарядившиеся в одежды бесспорной истины, овладевают сердцами и помыслами людей, толкая их на поспешные и роковые решения! Так удивительно ли, что правда рано или поздно выходит на солнечный свет? Слухи, основанные на событиях, имевших место в действительности, в конце концов окрепнут и станут достоянием многих, если не всех. А в данном случае пищу этим слухам давали сами братья своими уверенными, но, может быть, преждевременными действиями.
Знатные персы были недовольны назначениями в самые отдаленные гарнизоны, где правда, можно было быстро увеличить свое состояние, но где оперенная стрела местного жителя могла затрепетать за спиной, воткнувшись между лопатками. Сначала персам казалось, что они не угодили чем-то и когда-то новому владыке, так круто все изменяющему. Назначение на окраину державы казалось неприкрытым проявлением царской немилости именно к ним, но когда они убеждались, что это становится общим правилом для всех персов, вельможи начинали задумываться, и тогда многие из них вспоминали предсмертные слова Камбиза уже без прежнего недоверия к ним. Десять тысяч "бессмертных", оказавшиеся не у дел и истолковавшиеся по веселым дружеским попойкам и праздной, беззаботной столичной жизни, которую они имели возможность оценивать за первые три года непродолжительного царствования Камбиза, разносили недовольство среди остальных своих сверстников. К тому же выдвижение мидийцев на самые ответственные должности, пока еще малозаметное, но с каждым днем все более явное, не могло не тревожить персидскую знать. И быть может то, что сын Кира доверил свою божественную жизнь мидийцам, набрав среди них отряд телохранителей, не удивило бы в иное время персидских вельмож и не подкрепило бы их пробудившиеся подозрения - ведь и фараоны, и цари канувших в вечность государств, и даже тираны мелких греческих полисов ограждали себя зачастую от непокорных соотечественников вооруженными отрядами наемников, хорошо оплачиваемых иноземцев, но сейчас эта странная недоверчивость к почитающим своих владык персам казалась более чем подозрительной.
Гаумата и Губар, однако, не сталкивались еще с противодействием и непокорностью, поэтому не заметили растущей как на дрожжах опасности. Это был период, когда те, кто успел догадаться о подмене Бардии, не спешили делиться своими сомнениями с другими великими, желая удостовериться в истинности своих догадок. Это был период, когда персы только-только начинали оглядываться по сторонам, выискивая себе союзников, высматривая тех, на кого можно будет опереться в предстоящей борьбе, которая обещала быть нелегкой и кровопролитной, если остальные маги и великие Мидии поддержат своих соотечественников.
Этот роковой для братьев период и просмотрели Гаумата с Губаром, загипнотизированные своими немалыми успехами, поддержкой Атоссы и своей безраздельной властью, полностью сосредоточенной в их руках, и даже соглядатаи, опытные и верные Губару, были бессильны что-либо узнать, предугадать, предотвратить...
Уже все было готово для проведения праздничных торжеств в столице по случаю бракосочетания Бардии и Атоссы.
Со стороны Сард непрерывным потоком шли в столицу тяжелогруженные обозы с амфорами, наполненными рыбой, засоленной в мастерских ионийских городов - она предназначалась для простолюдинов, жителей столицы и ее окрестных поселений. С изрезанных многочисленными каналами берегов Пиравы караваны дымчатых верблюдов доставляли в плотных кожаных мешках тяжелую и крупную, налитую солнечным теплом египетскую пшеницу. С глинистых берегов Тигра и Евфрата везли в столицу сладкие маслины. Из далекой Аравии и таинственной страны Синдху караваны тамкаров доставляли экзотические пряности и душистые приправы. Сирийцы слали дары своей щедрой земли орехи и миндаль, семена кедрового дерева, а также высушенные на южном солнце акриды в огромных плетеных корзинах и украшенных строгим геометрическим орнаментом сосудах.
В крытом царском бассейне плавали огромные прожорливые осетры из моря каспиев, бороздили поверхность воды своими плавниками редкие породы рыб из Эгейского Понта и Понта Эвксинского. Курьеры, обеспечивавшие непрерывную связь с гарнизонами в горной Урарту, были предупреждены заранее и приготовились к быстрой доставке знаменитой рыбы, которая способна преодолевать высокие водопады, двигаясь вверх между низвергающимися ледяными струями горного потока. Ловкие и неутомимые птицеловы облазили несчетное множество деревьев, обмазали ветки долговаримым клеем, и уже успели поймать невообразимое количество всевозможной дичи. В окрестных лугах и полях паслись стада быков, коров, овец; жирные откормленные свиньи и молочные поросята изрыли своими рылами все склоны глубоких оврагов. Хаома, виноградное и финиковое вино дожидалось своего часа в сумрачных прохладных подвалах огромного царского дворца, где царило круглосуточное движение.
И день, назначенный для бракосочетания детей Кира, указанный как самый благоприятный в ближайшее время, верховным священнослужителем храма огня в Экбатанах, наконец-то наступил.
С раннего утра, пока жители многолюдной столицы не успели перегородить улицы длинными столами, торопились вельможи Персиды и гости владыки к воротам царского дворца. С первыми лучами еще не ослепляющего глаза утреннего солнца раскрылись настежь окованные железом массивные ворота в высокой стене, огораживающей территорию дворца, который казался слишком малым и тесным по сравнению с поражающими воображение дворцовыми постройками вавилонских царей, египетских фараонов и дворца в Сардах. Прибывшие растекались по широкому двору, рассаживались за высокими столами на заранее отведенные для них места. Ни одни покои не смогли бы вместить всех желающих поднять наполненный вином кубок на бракосочетании детей Кира, поэтому столы были выставлены прямо на дворе, в пространстве между фасадом дворца и подсобными пристройками, прилепившимися к высокой стене, защищающей дворец.
Усевшись на свои места, великие Персиды и гости владыки окидывали взглядом широкие столы, ломившиеся от всевозможных явств: зажаренных целиком быков, коров, телят и баранов; запеченных в тесте, испеченных в песке и золе гусей и диких кур; пучки зелени, уложенные пирамидами всевозможные фрукты красовались на серебряных подносах. Золотые кубки, доставшиеся Киру по наследству от Астиага и взятые в виде военной добычи во время походов по просторам Азии, отражали своими полыхающими поверхностями бородатые лица гостей. Те из них, кто впервые прибыл в Сузы, с нескрываемым любопытством осматривали внутренний двор, украшенный яркими цветами, сочной зеленью, гирляндами из ветвей кипариса и благородного тамариска, разноцветными, ниспадающими мягкими складками, лоскутами материи. На стенах на одинаковом расстоянии друг от друга на высоте в два человеческих роста, горели ровным невидимым пламенем длинные факелы огонь очистит мысли пирующих и отгонит от них зловредных демонов, распространяющих вражду среди смертных.
За спинами гостей стояли лотки с еще сырым мясом, фруктами, зеленью и овощами; рядом с ними - сосуды с широким горлом, кратеры, как называли их греки. Виноградное и финиковое вино в этих сосудах уже с утра было разбавлено водою и готово к употреблению.
В той части двора, где располагались казармы дворцовой охраны, высилось сооружение в три человеческих роста, задрапированное яркими бактрийскими и согдийскими коврами, украшенное гирляндами свежих и ароматных цветов. Верхнюю часть сооружения венчали два сиденья из черного эфиопского дерева с массивными подлокотниками из желтой слоновой кости на них должны восседать под взглядами пирующих сын и дочь благочестивого Кира. Испив златоцветной хаомы, дарующей физическую силу и здоровье потомству, они возлягут в эту ночь на общее ложе.
Осмотревшись, вельможи и гости владыки заводили между собою легкие, пустячные разговоры - сидеть без дела на неудобных скамейках занятие утомительное. Один вспоминал пышные свадьбы Камбиза, другой, облокотившись о стол, советовался со своим заспанным соседом, когда и где выгоднее сбыть привезенную с песчаных берегов Пиравы богатую добычу. Третий уже начинал горячиться, доказывая своим даже не пытавшимся возражать соседям, что ни одна охотничья собака не идет ни в какое сравнение с псом из далекой страны Синдху, обученным преследовать зверя и гнать его в сторону притаившегося охотника. Те, кто провел большую часть своей жизни в стремительных походах Кира и Камбиза, а поэтому не успел обзавестись семьей, громогластно рассуждали о преимуществах холостяцкой жизни, лишенной всевозможных забот о гареме и его изнывающих от тоски обитательницах.
И когда уже казалось, что гости забыли, по какому поводу они собрались на территории дворца со всех концов обжитого мира, раздалось пение священных гимнов - процессия наряженных в белоснежные одежды священнослужителей, впереди которой шли владыки и Атосса, покидала внутренние покои дворца. Разговоры за столами немедленно прекратились, все встали и развернулись в сторону торжественного шествия, сотрясая воздух гортанными криками в честь царственной четы, и тотчас же словно многоголосое эхо подхватило эти крики, все многолюдные улицы, уже перегороженные столами, взорвались медным звоном гонгов, серебряных колокольчиков, ревом труб и радостными самозабвенными воплями. Тысячи вспугнутых и выпущенных на волю птиц взмыли в воздух, затмив собою синий шатер неба.
Маги несли в руках ветви тамариска и факелы с ярко-красными рукоятями, какие были укреплены на каменных стенах дворца и ограды. Медленным, торжественным шагом, нигде не останавливаясь, обогнула многочисленная процессия заваленные явствами столы и вышла к сооружению, задрапированному яркими коврами. Владыка в таком же белоснежном одеянии, как и следующие за ним священнослужители, поддерживал за правый локоть облаченную в зеленый наряд Атоссу. Вместе поднялись они на возвышение по огибающей его лестнице, на каждой ступени которой застыл рослый копьеносец с насупленным от напряжения взглядом. Как только царственная чета уселась, маги прекратили пение гимнов, смолкли постепенно крики во дворе, а вслед за этим и на улицах столицы. Двое молодых жрецов поставили перед женихом и невестой легкий походный столик о трех ножках, водрузили на него высокий сосуд с хаомой, две нефритовые чаши, яйцо - символ зарождения новой жизни, бронзовое зеркало и два золотых подноса: один с проросшими зернами пшеницы и ячменя, второй с особой пищей, предназначенной для новобрачных и составленной из семи сортов орехов и фруктов: грецких орехов, миндаля, фисташек, инжира, хурмы, винограда и гранатов. Когда молодые жрецы покинули возвышение, владыка взял с подноса несколько зерен пшеницы и поделился ими с Атоссой. Когда царица съела их, владыка вытянул вперед правую руку ладонью вниз - и тотчас же рабы устремились к ломящимся от явств столам, забулькало вино, изливаясь из сосудов в золотые кубки...
Пиршество началось одновременно и во дворце, и на всех улицах празднично украшенной столицы.
Иссиня-черные волосы Атоссы, заплетенные в тонкие косички, змеились по ее плечам. Подведенные сурьмой глаза казались огромными на неестественно бледном лице, которого не касался, казалось, луч солнца. Те, кто видел царицу на свадебном пиру рядом с Камбизом шесть лет назад, не могли на заметить сейчас происшедшей с ней разительной перемены - если тогда она была юной девушкой, то сейчас перед ними была умудренная горьким жизненным опытом женщина, чьи краски, данные ей от природы, поблекли от неудовлетворенного желания властвовать и повелевать.
Необычна судьба этой много претерпевшей и испытавшей женщины. Дочь властителя Азии, вступает в брак, который в те времена считался священным, со своим единокровным братом и в течении шести долгих лет, показавшихся царице вечностью, нелюбимая и отвергнутая, живет то в дикой глуши, куда сослал ее подальше от своих глаз Камбиз, то в одном из покоев царского гарема на территории дворца в Сузах, и все эти годы, терзаемая ревностью к своей более счастливой сестре, посылает проклятие за проклятием на нее и на венценосного брата. Волею злого рока оставшись совершенно одна, без поддержки отца, братьев и сестры, она вынуждена своим именем прикрыть тайну Гауматы, выйти за самозванца, посмевшего посягнуть на престол Персии, на достояние рода Ахеменидов, еще в тот момент, когда истинный владыка, муж ее Камбиз, был жив. Полюбила ли она отважного мидийца, или же нуждалась в его поддержке больше, чем он в ней?! Кто знает... Но пройдет еще несколько месяцев, и дочь благочестивого Кира вновь оденет подвенечный наряд...
Торжественная и властная, с царственной осанкой, восседала Атосса рядом с самозванцем, надменным, холодным взглядом рассматривая пирующих. Вооруженные дорогими кинжалами, они с молниеносной быстротой разделывали огромные туши, опорожняли кубок за кубком, и обнаженные по пояс царские слуги не успевали убирать за ними кости и объедки, наполнять чаши разжигающим аппетит вином. Шум веселого застолья переливался через зубчатую стену, огораживающую территорию дворца, и сливался с праздничным гулом улиц и площадей, где за длинными столами шло не менее шумное пиршество простых персов, жителей столицы.
Губар почти не притрагивался к своему кубку, внимательно следил за происходящим, цепким взглядом окидывал присутствующих, и был доволен. Каждый пил за троих и ел за двоих, выкрикивая время от времени громкие здравницы в честь Бардии и Атоссы, славного сына и дочери Кира. Но вдруг Губар вздрогнул - его взгляд уперся в Прексаспа. Тот сидел, склонившись над столом, держа в руках золотой кубок, и скатерть перед ним была совершенно чиста, словно он до сих пор еще не притронулся ни к чему из тех явств, которые не успевали подносить к столам быстрые и расторопные царские слуги. Понаблюдав за ним некоторое время, Губар убедился, что вельможа не прикасается решительно ни к чему, и ни разу не присоединился к выкрикивающим здравницы, а только пил и пил разбавленное водой янтарное вино. Уже и рядом сидящие с Прексаспом обратили внимание на его неестественно жалкий вид, о чем-то спрашивали его, но о чем, Губар не мог слышать.
Губар нахмурился.
Хотя Прексасп и отрицал настойчиво все, что приписывали ему не без основания живучие слухи, он оставался тем болезненным гнойником на теле державы, который следовало вскрыть как можно быстрее. И, может быть, даже сейчас, когда знатные персы и гости владыки могут лицезреть собственными глазами гордую и неприступную Атоссу, царственную Атоссу, воистине достойную дочь властителя народов и племен Азии. Сейчас, когда они провозглашают в ее честь громкие здравицы.
Губар подал знак рабу, который стоял, широко расставив бронзовые от загара ноги, с длинной массивной колотушкой у медного гонга. Заметив его жест, раб ударил колотушкой по отполированной поверхности гонга, и густой звон поплыл над столами. Тотчас смолкли голоса пирующих, хруст костей и ненасытное чавканье, топот босых ног по каменным плитам двора. Только плеск воды, выливающейся из длинного кожаного мешка в кратер с темно-красным вином, нарушал воцарившуюся мгновенно тишину - растерявшийся раб смотрел расширенными от испуга глазами в ту сторону, откуда плыл заставивший всех замолкнуть гулкий звон...
Губар поднялся со своего места и поклонился в сторону царственной четы.
- Владыка! Позволь мне обратиться с вопросом к одному из присутствующих здесь...
- Говори!
Получив разрешение, царедворец вновь выпрямился и развернулся к насторожившимся гостям и великим Персиды. Только Прексасп сохранял прежнее положение, склонившись над своим кубком, словно ничего не видел и не слышал.
- Прексасп! - обратился к нему царедворец. - Над чем ты пригорюнился в час, когда всех нас объемлет неподдельная радость? Почему не веселишься вместе с остальными гостями, словно находишься не на свадьбе нашего владыки, а на скорбных похоронах? Что тяготит в этот час именитого вельможу! - Прексасп не отвечал, и тогда Губар продолжил. - Быть может, плеск разливаемого вина напомнил тебе о юном Теиспе, твоем младшем сыне, убитом рукою Камбиза там, в далеком Мемфисе?
Прексасп тяжело поднялся. По его отсутствующему взгляду было видно, что он все еще оставался там, где только что был благодаря своему воображению. Но к окончанию речи царедворца глаза его заблестели, морщины на суровом лице разгладились, и совершенно трезвым взглядом он окинул пирующих. Отставив в сторону кубок, уперся он волосатыми руками в стол.
- Мне не трудно ответить тебе, Губар, блюдолиз Камбиза, о чем я думал, восседая рядом с великими Персиды! Я не собираюсь делать из этого тайну - слишком много тайн для моего изболевшегося сердца! Боюсь, что в конце-концов оно не выдержит. Но ты ошибся, ничтожный Губар, не о моем любимом Теиспе думал я сейчас. Нет, думал я о жалкой участи моей родины, которую собираются унизить и оскорбить наглые воры! - при последних словах Прексаспа внутри у Губара все похолодело. Он понял, что на этот раз просчитался. Несколько мгновений стоял Губар растерянный, не зная что предпринять, и этого времени было достаточно Прексаспу, чтобы продолжить без помех свою речь. - Персы! Мидийцы! - громко воскликнул он. - Где ваша мужская гордость и ратная доблесть?! Вместе мы ходили в далекие походы, вместе добывали непреходящую славу для своего отечества! И всегда над нами царствовали достойные воители, которые вели нас в сражение и делили с нами все опасности! Мы не жалкие халдеи, не египтяне, над которыми властвовали жрецы! Над нами всегда царствовали славные воители, доблестные мужи, прославившие себя ратными подвигами! Персы! Мидийцы! Я не в силах больше молчать, скрывать от вас грозную правду: да, я прервал нить жизни Бардии, пронзив его своим акинаком! Я поднял на него руку, послушный воле Камбиза! Все, что сказал в свой смертный час ушедший в страну молчания владыка, правда, хоть вы и не желаете в это верить! - Прексасп вытянул правую руку в сторону возвышения. - Перед вами не Бардия, а маг Гаумата, двойник царевича! Славные мужи, вы станете посмешищем всех народов, если позволите помыкать собою забывшим свое место магам! - Прексасп оттолкнулся от стола. - Маг Гаумата, ты можешь легко опровергнуть мои слова! Сними с себя царскую тиару, обнажи перед присутствующими свою голову, или ты стыдишься своих отрубленных ушей?!
- Не перед тобою, жалкий, зазнавшийся раб, забывший свое место, мне, владыке персов и мидян, обнажать свою голову! - бледный словно над ним повеяло дуновение смерти, поднялся с сиденья царь. - Стража, схватить пса, упившегося вином хозяина!
Все происходящее было настолько неожиданно для присутствующих, что они словно оцепенели, осоловелыми от вина глазами уставившись на Прексаспа, пытаясь понять, о чем он говорит, и в чем обвиняет разгневанного владыку. А стражники уже спешили со стороны казарм к потерявшему разум вельможе, на ходу извлекая из ножен свои отточенные акинаки. Прексасп словно не замечал их.
- Что же ты намерен сделать со мной, маг Гаумата? Ведь учение Заратуштры не позволяет тебе лишить жизни ни человека, ни даже собаку! Прексасп схватил кинжал, лежавший перед его соседом, и вскочил на стол, опрокинув свой кубок. - Жаль, что я не могу поразить тебя отсюда, презренный маг, присвоивший власть над персами! Но я могу показать тебе, как умирают персы! Вы, собравшиеся на поминки Персиды, вас я заклинаю своей кровью, да не останется она неотмщенной: исполните последнюю волю Камбиза, славного сына Кира! - и в тот миг, когда подоспевшие стражники попытались стащить его со стола, вельможа взмахнул рукой, сжимающей кинжал, и направил его в сердце. Не отпуская руки от рукояти кинжала, упал он навзничь, прямо на тушу зажаренного целиком кабана.
- Ахурамазда похитил разум у бедного Прексаспа, не смог он пережить безвременную кончину своего любимого сына, виночерпия Камбиза. Затаив зло на род Кира, вознамерился он отомстить Камбизу, оклеветал Бардию! властная и невозмутимая Атосса, гордо выпрямившись, не смотрела ни на кого из присутствующих, и в то же время, казалось, смотрела на каждого из них в отдельности. - Именем Ахурамазды я заверяю вас, достославные мужи, что перед вами истинный сын Кира. Продолжайте веселиться, как ни в чем ни бывало! Слуги, вынесите несчастного, у которого боги отняли разум, и окажите ему помощь, если он в ней еще нуждается!
Присутствующие зашевелились. Те, кто из-за незнания персидского языка не понял ни слова, увидев, как вновь забегали слуги, разнося вино и явства, вернулись к трапезе. Тотчас же их примеру последовали те, кому было безразлично, кто именно царит над Азией, и в конце-концов к ним присоединились затерявшиеся среди гостей персы и мидийцы, из-за чрезмерного количества выпитого вина не сумевшие разобрать и половины слов, произнесенных Прексаспом с спешке и гневе, а потому и не понявших, чем именно вельможа вызвал ярость владыки. Те же из них, кто понял все, притворились более пьяными, чем были на самом деле...
В тот же вечер Губар проник в покои Гауматы. Гости владыки уже разошлись, поддерживаемые слугами, чтобы завтра поутру собраться вновь, но на всех улицах и площадях столицы еще царило разгульное веселье при свете факелов и плошек.
- Владыка! - так обращался Губар с некоторых пор к своему брату, даже оставаясь с ним наедине. - Не верю я, что Прексасп решился на самоубийственное выступление во время свадебного пира, разгоряченный вином. Уверен я, что задолго до этого нашел ничтожный единомышленников, заговор уже созрел, и скоро оставшиеся на этот раз в тени начнут действовать. По всей видимости, они заставили Прексаспа заявить об убийстве Бардии перед пирующими персами, чтобы этим он смог искупить свою вину. Таким способом заговорщики рассчитывали привлечь на свою сторону как можно больше великих. Наверняка Прексасп открыл тайну подземного хода своим сообщникам, и как только ты окажешься в Сикайтавати, они поспешат вслед за тобою. Там, куда никогда не проникал солнечный луч, мы их схватим, обвиним в измене, казним, и этим отобьем охоту у остальных вступать в преступные заговоры. Владыка, тебе следует торопиться в Сикайтавати, я уже все подготовил к твоему отъезду. Что ты на это скажешь?
Несмотря на то, что Гаумата торопился в свою опочивальню, куда с минуту на минуту должна была явиться Атосса, он внимательно выслушал старшего брата.
- Брат мой, ни о каком заговоре не может быть и речи. Еще два-три кубка, и Прексаспа, очутившегося под столом, мои слуги унесли бы в тень, уложили бы на попоне, где он провалялся бы до самого вечера, пока не пришел бы в сознание. Я наблюдал за ним: он выпил столько, словно бился об заклад, что перепьет всех присутствующих на бракосочетании. И если б тебя не надоумило обратиться к нему с вопросом, то все так и было бы, как я сказал. Но хватит об этом. Ты упомянул об Сикайтавати. О ней пока не может быть и речи до тех пор, пока не кончатся торжества в столице. А там будет видно. Мне самому, да будет свидетелем Ахурамазда, не терпится покинуть этот душный город, набитый персами, как ионийская амфора сельдями.
Губар почувствовал желание брата остаться одному, и заторопился.
- Тогда я покину тебя, владыка. Может быть, я действительно допустил оплошность, и время покажет, насколько она велика. А сейчас мне предстоит дать распоряжение слугам насчет завтрашнего дня.
- Иди, брат мой. Нет, подожди. Тебе не кажется, Губар, что нам давно следовало подумать о двойнике?! Если я похож на Бардию, то не исключено, что есть и еще кто-то, кто похож на меня. Постарайся найти такого человека, уговори его, чтобы он появился на улицах Суз, называя себя жрецом храма огня, магом Гауматой. А когда он сделает все, о чем ты его попросишь, ты щедро наградишь его и отправишь восвояси. Я уверен, что это окончательно убьет все нежелательные нам слухи и домыслы. Ты понял меня, Губар, или потребуешь пояснений?
- Я все понял, владыка! И как эта мысль мне самому не пришла в голову?
- Ничего страшного не произошло, время позволяет нам выжидать, лишь бы нашелся такой человек и принял бы предложение. Если ты найдешь его, мы сможем обойтись без лишнего кровопролития и жестокостей!
- Царствуй спокойно, владыка народов! Губар оградит тебя от всех напастей!
Дарий был одним из тех пировавших на свадьбе Бардии и Атоссы, у кого винные пары не смогли заглушить воспоминания об инциденте, закончившимся самоубийством Прексаспа, и кто наутро помнил происшедшее так же отчетливо и ясно, как если б все случилось минуту назад. Самоотверженный поступок вельможи не мог не взволновать бывшего телохранителя Камбиза.
Еще задолго до этого пиршества недоверие Дария к предсмертным словам старшего сына Кира сменилось сомнениями, а затем и непоколебимой уверенностью, что Бардия отправился к праотцам, исполнив предначертания безжалостной судьбы. Толчком к размышлению явилось неприкрытое недоверие нового владыки к бывшим телохранителям Камбиза, и Дарий, вынужденный не по собственной воле вернуться к неизбежной скуке и однообразию сельской жизни, имел достаточно времени, чтобы сопоставить все слышанное и виденное за последние месяцы. И сейчас он оказался в стольных Сузах только по случаю бракосочетания владыки с Атоссой, как представитель одного из семи самых знатных и древних родов Персии, берущих начало от легендарного Йимы.
В отличие от своих ровесников, Дарий мыслил широко, смело и свободно, и это помогло ему в итоге опередить всех и завладеть престолом Персиды. Более трех лет находился он в качестве "бессмертного" рядом с необузданным Камбизом, насмотрелся вдоволь на его сумасбродные и недальновидные поступки, что и позволило ему развенчать в себе тот идеал, в который он уверовал под влиянием старших и жрецов в течение промелькнувших мгновенно юношеских лет. Он уже давно не видел в грозном владыке божества, обитающего среди людей, чтобы в положенный час возвратиться на небо; его уже не ослепляли, как прежде, пышные инсигнии царской власти. И поэтому его не могли убедить заверения Атоссы, ее торжественная клятва именем Ахурамазды. Его, слышавшего не раз, как приносил ложные клятвы ее венценосный брат, перед которым трепетали властители народов. "Нет дыма без огня, - думал он наутро, борясь с головной болью после вчерашней попойки. - И Камбиз, и Прексасп говорили правду в свой последний час, когда крылья смерти уже веяли над ними. И все это можно проверить, чтобы не оставалось сомнений, от которых сон бежит моего изголовья. Если Гаумата выдает себя за младшего сына Кира, значит сам он неминуемо должен исчезнуть из тех мест, где поселился после кулачного боя с Зопиром. Надо действовать... Благодушное бездействие при сложившихся обстоятельствах преступно и перед богами, и перед людьми!"
Несмотря на то, что ему следовало торопиться во дворец, где еще в течение семи дней будет продолжаться пребываемое только на ночь пиршество, Дарий стал собираться в дорогу. Он еще не знал, куда именно направит своего скакуна, так как никогда до этого не интересовался, где поселился Гаумата четыре года назад после поединка с Зопиром, когда вместо богато украшенной конской сбруи Камбиз наградил победителя состязаний позорным увечьем. Из осторожности Дарий не стал расспрашивать никого из жителей столицы, надеясь выяснить все в Экбатанах, в храме огня, хоть этот крюк и удлинит его поездку.
Путь предстоял долгий, невозможно осилить его за день - только до бывшей столицы Мидии было около семидесяти парасангов. Но, задавшись целью выяснить все окончательно, молодой вельможа не торопился: один или два дня не могли сыграть решающей роли. Самое главное, и от этого зависит в первую очередь его безопасность, - не вызвать никаких подозрений у многочисленных соглядатаев смотрителя царского дворца.
Узнав в Экбатанах, где именно находится жилище Гауматы, Дарий направил в ту сторону бег своего скакуна. В глубине души он не сомневался, что не застанет там мага. И он не ошибся.
Совсем еще юный служитель храма огня, рядом с которым находился дом Гауматы, старался во всем угодить знатному персу. Дарий сам избрал его среди остальных, ему понравились умные и проницательные глаза юноши - для такого не могло оставаться тайной ничто из того, что творилось на территории и вне храма.
- Где Гаумата, мне нужно его видеть! - Дарий был уверен, что робкие слухи о насильственной смерти царевича еще не проникли сюда, в забытую богами глушь, которую избрал для своего места жительства Гаумата четыре года тому назад. - Позови его!
- Гауматы здесь нет, великий... - юный жрец не успел объяснить все обстоятельно знатному персу, как тот перебил его:
- Хорошо, я подожду, а вы за это время накормите моего скакуна! Я заплачу... Вели рабу отвести его в стойло. Но скоро ли вернется Гаумата? как бы невзначай спросил Дарий. Он уже спешился и с интересом осматривал вычищенный до блеска двор.
- Никто из наших священнослужителей не сможет ответить тебе на твой вопрос, великий. Уже полгода, как он вместе со своим братом, смотрителем царского дворца в Сузах, отправился в Пишияувади. Навестить отца, как он сказал. И с тех пор мы ничего не слышали о нем...
- Где же он запропастился? - поинтересовался Дарий. - Неужели вас не волнует его долгое отсутствие?
- А почему оно должно нас волновать, великий? - удивился его собеседник. - Гаумата волен поступать так, как ему заблагорассудится, ведь он не простой жрец! Наверное, служит там в храме, или же брат помог ему устроиться в столице. Отдохни, великий, до завтрашнего утра, отведай пищи с нашего стола, а завтра я укажу тебе путь к крепости. Там ты узнаешь, где пребывает сейчас Гаумата...
Итак, все сходилось! Прошло полгода, как Гаумата вместе с Губаром покинул свое жилище, чтобы уже никогда не возвращаться, прошло полгода, как он объявил себя Бардией, царем Персиды, и совершилось это именно в Пишияувади. Все настолько ясно и понятно, что дальнейшие сомнения были бы смешны, а колебания преступны. На троне восседает самозванец, которому до персов и до их нужд не будет никакого дела!
Но что может сделать один человек, даже преисполненный решимости?!
"Прексасп пожертвовал своей жизнью, но чего он добился? - думал Дарий, покидая храм огня. - Все вновь накинулись на явства, как только рабы унесли тело вельможи. Великие продолжали пить и веселиться, как ни в чем не бывало, стараясь как можно быстрее забыть услышанное... Да, но ведь и я присоединился к остальным, вместе со всеми выкрикивал здравицы... Правда, это не помешало мне утром пуститься на поиски Гауматы! Есть, наверное, среди великих и другие, кого не смогли убедить проникновенные заверения Атоссы, кто сомневается по-прежнему, а кто и вовсе не верит... Есть, конечно же, есть, такие, но как их узнать? А действуя в одиночку, я погибну, схваченный прислужниками Губара, и погибну без всякой пользы для моей родины!"
Ближе всех к южной границе Мидии находились обширные владения Отана, представителя одного из семи знатных родов Персии. Его и решил навестить молодой вельможа в первую очередь. Отан не был на торжествах в столице, и бывший телохранитель Камбиза был уверен, что застанет великого в кругу домочадцев.
Едва Дарий подъехал к окруженному каменной, в рост человека, стеной, одноэтажному дому Отана, как услышал громоподобный голос разъяренного оросанга. Было непонятно, кого именно он поносил, надрывая легкие, к тому же никто из слуг, как убедился в этом Дарий, лишь только въехал во двор через раскрытые настежь ворота, не реагировал на ставший привычным рев хозяина.
- Долго ли еще ждать? - смог разобрать Дарий. Отан надрывался где-то внутри дома, и даже несколько закрытых дверных проемов не могли ослабить непомерную мощь его зычного голоса.
- Клянусь всеми богами неба и преисподней, я перевешаю вас на первом суку, стоит мне только до вас добраться! - судя по тому, как усиливался рев, Отан покидал покои. И точно - хлопнула наружная дверь, и на пороге показался сам хозяин, босой, с голыми до плеч волосатыми руками, с всклокоченной бородой, высокий и грузный, красный, как вареный рак. Рабы, как ни в чем не бывало, продолжали заниматься тем же, чем занимались до появления своего пьяного хозяина. А в том, что Отан пьян, для Дария не было ничего удивительного. Отан никогда не жаловался на свое здоровье, и всегда благоухал винными дорогими благовониями из Иерусалима или Мемфиса. Но, даже будучи под парами, оросанг крепко стоял на ногах, и всегда отдавал отчет в своих поступках. В любое время дня и ночи мыслил от трезво и хладнокровно, независимо от количества поглощенного им вина. Отан был криклив, вспыльчив, но не жесток, и никогда не наказывал беспричинно своих рабов. Никто из них не боялся своего господина, наоборот, был готов в любую минуту пожертвовать своей жизнью ради него и членов его семьи...
Широко расставив ноги, Отан оглядывал двор, и, наконец, его взгляд уткнулся в Дария.
- А-а, Дарий, слезай с коня, ты поможешь мне навести порядок в этом совином гнезде! - все еще преисполненный яростью, сказал оросанг. - Ну что же ты сидишь, словно птица, приклеившаяся к ветке! Уже битый час я не могу найти... Подожди, дай вспомнить, что же я искал все это время? Ну да ладно... Проходи в дом. Потом вспомню! - Отан повернулся в ту сторону двора, где теснились лачуги его рабов и слуг. - Все они у меня давно просятся в каменоломни или на рудники, а я по своей глупости и доброте душевной до сих пор терплю их в моем доме!
Было видно, что Отан совершенно остыл, по крайней мере, смотрел на Дария трезвыми глазами. Молодой вельможа всегда удивлялся способности оросанга трезветь мгновенно, прямо на глазах своих собеседников.
- Эй, недоносок сучки, - Отан все еще не мог успокоиться, и продолжал ругаться от избытка переполнявшей его энергии. - Принеси мне в комнату амфору темно-красного финикового вина, да поживее! Скажи мне, Дарий, хватит ли нам одной амфоры, или следует сразу послать за второй?
- Отан, у меня к тебе серьезный разговор, не предназначенный для посторонних ушей. Даже для твоих домочадцев. Я думаю, что будет лучше всего, если мы покинем двор, и там, в открытом поле, я все тебе скажу. К тому же я тороплюсь, меня ждут в столице, и ты заодно проводишь меня до дороги на Сузы.
- Еще никто не покидал мой дом, не испив со мною сладкого вина, и ты будешь исключением, мой Дарий! Только после того, как мы увидим дно амфоры, я позволю тебе подставить голову и плечи под жгучие солнечные лучи, и сам с удовольствием провожу тебя хоть до Суз. Проходи в дом, отдохни после дороги...
- Нет, нет, мой гостеприимный Отан, не обессудь, видят бессмертные боги, как я тороплюсь, и хоть боюсь вызвать твой праведный гнев, должен покинуть тебя, и как можно скорее. Но обещаю, и слово перса нерушимо, что в следующий раз мы опустошим с тобою не одну, а две амфоры с финикийским вином!
Отан приосанился. Грудь его раздулась, и из глотки вновь вырвался зычный громоподобный рев:
- Эй, владыка лежебок и лентяев, оставь амфору на месте и вылазь из подвала! А ты, - обратился он к рабу, который, сидя на корточках, полировал мелким песком прямую кизиловую веточку. - Выведи моего нового жеребца! Если б ты знал, - сказал он Дарию, - какого жеребчика я выиграл на днях в кости у своего соседа, что живет за речкой" Второго такого нет во всем мире! Посули за него тысячу золотых лидийских монет, я все равно не уступлю его. Сам убедишься, какие у него дикие глаза. А как торчат уши! Словно жала копий над головами воинов!
Раб уже выводил скакуна из конюшни. Жеребец был и вправду красив, и Дарий невольно залюбовался им. Буланый, с роскошной черной гривой и белыми чулками на всех четырех ногах, скакун казался воплощением самого бога Митры [Митра - один из богов зороастрийского пантеона; представлялся в образе коня белой масти]. Желтый, с пурпурной каймою, чепрак лежал на его широкой спине.
- Что, понравился скакун? - Дарий и не думал скрывать свое восхищение, непритворное, неподдельное. - То-то. Смотри, не вздумай просить, если не хочешь огорчить меня. Все, что угодно, отдам, не пожалею, а этого скакуна не подарю ни за что, заранее предупреждаю! Я готов в дорогу, но имей в виду, Дарий, ты меня глубоко обидел, отказавшись погостить в моем доме!
- В следующий раз, благородный Отан, в следующий раз, - поспешил заверить хозяина Дарий. - Сегодня я очень спешу! Есть дела, которые не терпят отлагательств.
- Ба! Ведь я даже не распорядился накормить твоего скакуна, опомнился Отан. - Эй вы, демоново отродье, быстрее ко мне!
- Нет, нет, Отан, - остановил его Дарий. - Время не терпит, не будем задерживаться. Лучше вели рабу принести мне мешок с пшеницей, я накормлю в дороге коня, когда сам вздумаю перекусить! - Заметив, что Отан пытается возразить, поспешил переключить его внимание: - Почему ты не поехал в Сузы на бракосочетание детей Кира?
- Не люблю вставать рано утром без уважительной причины. Семь дней подряд спешить спозаранок во дворец, от этого с ума сойти можно! Слышал, о чем попросил мой гость? - обратился Отан к рабу, который только что спускался в подвал за амфорой с вином. - На этот раз я посылаю тебя не за вином, а за пшеницей, поэтому не заставляй себя долго ждать. Не уподобляй себя голодному животному, не жуй в темноте корм, предназначенный лошадям. Ха-ха-ха, - рассмеялся оросанг собственной шутке.
И действительно, на этот раз раб вернулся быстрее и вручил Дарию тяжелый кожаный мешок, наполненный пшеницей.
- Так что же, Дарий, тронулись? А то я чувствую, что меня вскоре опять замучает жажда!
Дарий ударил стрекалом по крупу своего коня, направил его в сторону ворот. Грузный Отан с завидной легкостью вскочил на чепрак своего скакуна и последовал за молодым вельможей. Последние остатки хмеля выветривались из головы оросанга.
Еще покидая Сузы, Дарий решил во всем соблюдать осторожность, пусть даже излишнюю. И сейчас, лишь после того, как, оглянувшись, убедился, что никого нет поблизости, попридержал коня.
- Отан, с важным делом прибыл я к тебе. Могу ли я быть откровенен с тобою, как перед богом, могучим Ахурамаздой?
- Говори, Дарий, и можешь быть уверен, что ни одно твое слово не пройдет мимо моих ушей. Я весь внимание, - взглянув в лицо оросанга, Дарий решил было, что перед ним совершенно другой человек. Такое серьезное и насупленное лицо бывало у бесстрашного Отана только перед битвой, перед тем, как он ударами пяток бросал своего скакуна на вражеские ряды, где среди разящих акинаков и не знающих пощады копий бесчинствовала смерть.
- Отан, известно ли тебе, что на престоле Персиды сидит не Бардия, сын Кира, а... - прежде чем раскрыть тайну, Дарий еще раз взглянул на Отана и заметил, как разгладились черты его мужественного лица. "Неужто он все знает? - мелькнуло в голове вельможи. - И, зная, он примирился с позором Персии? Не может этого быть!" - Дарий решил все же продолжить свою фразу. - Нет, не Бардия, и даже не перс восседает на престоле в Сузах...
- Мне все равно, кто сидит на престоле в Сузах, мой Дарий. Перс или мидиец, уратянин или халдей, - что мне до этого? Лишь бы не совал свой нос в мои владения, а если сунется, то убедится, что рука Отана еще может из одного человека сделать двух, но уже ни на что не способных. Поверь, меня это не беспокоит. А почему это волнует тебя, объясни мне, Дарий!
Бывший телохранитель Камбиза усмехнулся, словно принял слова оросанга за неуместную шутку.
- Отан, нами правит маг Гаумата, тот самый маг Гаумата, которому наш владыка Камбиз велел отрубить уши!
Отан побагровел, даже шея его налилась малиновым цветом. Казалось, ткни в нее пальцем, и тотчас же брызнет кровь.
- Этого не может быть, Дарий! - услышал молодой вельможа его голос за своей спиной, - от охватившего его волнения Отан не заметил, как сдавил голенями своего буланого жеребца, и тот остановился, едва не задохнувшись. - Ты что-то напутал!
- Это правда, мой Отан, - Дарий развернул своего коня. - Все, что ты услышал от меня, соответствует истине!
- Да-да, припоминаю, как же... Нечто в этом роде утверждал и Камбиз под Акбатанами. Тогда никто из нас не поверил словам возомнившего себя сыном Осириса, или как там еще называют своего бога полоумные египтяне. Скорее хрустальный свод неба обрушится на нас и раздавит своими обломками, чем персами будет править маг! - вскрикнул он громко, ударив ладонью по бедру. - Чистоплюй, ни разу не обнаживший в битве свой акинак! Нет, не может этого быть! Ахурамазда тотчас же поразил бы нечистивца испепеляющей молнией!
- Пока не испепелил! И маг спокойно правит Персидой!
- Дарий, почему не сказал ты об этом у меня дома?! Вернемся назад! Я возьму свой акинак, мы поспешим в Сузы, прорвемся во дворец, и я сам проколю насквозь этого наглого мага!
- Остепенись, Отан. Как раз сейчас не следует торопиться. Выслушай меня внимательно! Прежде всего мы должны собраться все вместе: все представители тех семи родов, на которые всегда опирались и Кир, и Камбиз во время своего царствования. И тогда решим, как нам следует действовать дальше. Полагаться сейчас только на собственные силы было бы неразумно, Отан!
- Хорошо, согласен с тобой. Вернемся ко мне, и я тотчас же позову их, послав гонцов на быстроногих скакунах!
- Мы вернемся, Отан. Но выслушай меня до конца. Один Гаумата нам не опасен. Гораздо опаснее хитроумный и всезнающий Губар. Две трети своей жизни он провел при дворе наших царей... Наверняка он установил слежку за всеми нами, и верные ему люди сообщают Губару о каждом нашем шаге раньше, чем мы его совершаем. И так будет до тех пор, пока хитрый маг не избавится от нас тем или иным способом. Провести его не так-то просто.
- Ты думаешь, что за нами следят соглядатаи?
- Уверен, так же как и в том, что один из них уже спешит в столицу с донесением, в котором говорится о нашей встрече и беседе с глазу на глаз. Действовать следует осторожно. И хитрее. Сейчас мы вернемся к тебе, и ты постарайся, чтобы даже самый последний раб узнал, что я приехал у тебе не за чем иным, как просить у тебя в жены твою старшую дочь. Под видом приглашения на свадьбу ты призовешь в свой дом не только остальных пятерых персов, которых сейчас здесь так не хватает, но и мидийских и урартских вельмож. В общем, всех, кого бы ты решил позвать в подобном случае. Но этим пятерым персам назначь срок прибытия на один или два дня раньше, чем всем остальным. Тогда мы, собравшись вместе, все обсудим, не вызвав преждевременных подозрений Губара. Он все примет так, как мы ему представим, и ни о чем не догадается.
- Девочке только двенадцать лет... насупился Отан. - Не таи на меня зло, мой Дарий, но я не могу отдать тебе в жены свою дочь. Мы уже договорились с Гобрием, и скрепили договор клятвой - через три года моя Арга станет женой его младшего сына.
- Ты, как всегда, боишься нарушать свое слово, бесстрашный Отан, но я не собираюсь преграждать путь к счастью сына Гобрия, - искренне засмеялся молодой вельможа. - Моя свадьба с Аргой это всего лишь повод, чтобы созвать в твой дом гостей, в том числе близких нам. А как только мы встретимся, останемся наедине, придем к единому решению, ты объявишь остальным гостям, что по тем то и тем то причинам бракосочетание отменяется, и попросишь их простить тебя великодушно за беспокойство. Но я уверен, что, отведав сладчайшего вина из твоих подвалов, гости не останутся в обиде на щедрого Отана...
- И когда через три года, - перебил его Отан, все еще насупленный, как сыч, - я вновь призову их на свадьбу моей дочери - на настоящую свадьбу! - с сыном доблестного Гобрия, никто из них не соизволит явиться, порешив, что не стоит беспокоить себя долгим путешествием к человеку, который не держит слово!
- Но я не вижу другого решения, Отан! - воскликнул молодой вельможа. - Быть может, ты подскажешь иной выход? К тому же, если нам удастся разделаться с забывшими свое место магами, все великие узнают, зачем ты звал их к себе, и благословят твой род!
- Уж больно ты мудрствуешь, Дарий, - недовольным голосом произнес Отан. - Не хуже мага! Не проще ли объявить во всеуслышанье, что на троне Персиды не Бардия, а Гаумата, и тогда...
- И тогда приготовься провести остаток своих дней в лучшем случае в сырой темнице, переполненной крысами. Бедный Прексасп уже попробовал это сделать, и был вынужден покончить с собой, чтобы не даться в руки палачам. - Дарий рассказал оросангу об инциденте на бракосочетании Гауматы с Атоссой. - Нет, мой доблестный Отан, если мы хотим добиться успеха, нам следует действовать совершенно по-другому...
- Ты умнее меня. Дарий, я давно это понял. И поэтому отдаю себя в твои руки. Поступай так, как сочтешь нужным, и направляй меня без колебаний по избранному тобою пути!
Ровно через шесть дней семеро знатных персов собрались в доме Отана.
Словно заранее, въезжали одновременно во двор окруженными слугами Гобрий, Интафрен, Мегабиз, Аспафин и Гидарн, однако, встреченные радушным хозяином, почему-то не торопились пройти в гостеприимный дом. Они словно что-то выискивали взглядом за спиной Отана, и когда из внутренних покоев вышел во двор Дарий, многозначительно переглянулись между собой. Никто из них не ответил на приветствие бывшего телохранителя Камбиза и никто из них не торопился спешиться, чтобы расцеловаться с хозяином дома. Даже Гидарн, ровесник и друг Дария, отвел взгляд, словно стыдливая девица при виде своего нареченного. И едва Гобрий попытался что-то сказать, как Интафрен положил ему на плечо свою руку, остановил великого.
- Значит, это правда, отважный Отан, - седобородый Интафрен, как и все остальные персы, делая вид, будто не замечает Дария, - что ты расторг договор с присутствующим здесь Гобрием? Мы прибыли к тебе, чтобы выяснить: что заставило тебя нарушить клятву?
Отан промычал что-то нечленораздельное, затем оглянулся назад, на стоящего неподвижно Дария. И, словно вспомнив о чем-то, засуетился. К удивлению Интафрена и остальных прибывших персов, он не стал ничего объяснять, но принялся долго и настойчиво уговаривать оросангов выехать вместе с ним в поле. Как утверждал при этом хозяин дома, он уже давно хотел показать своим друзьям одиноко стоящий могучий дуб, чей ствол расщеплен надвое молнией.
...Было не трудно предугадать заранее, что знатные персы, если они и откликнутся на зов Огана, не пожелают присутствовать на бракосочетании Дария и Арги, и, быть может, вообще не соизволят войти в дом нарушевшего клятву. Предусмотрев это, Дарий с Отаном договорились, что они выведут гостей со двора, и уже в поле заведут разговор, не предназначенный для посторонних ушей. А посторонний, подкупленный Губаром, мог оказаться в свите любого оросанга, в этом не было ничего невозможного!
Удивление гостей сменилось нескрываемой настороженностью, когда они поняли, что Отан зовет в поле только их одних, без прибывших вместе с ними слуг. Гидарн пытался было что-то возразить, но Гобрий, криво усмехнувшись, пресек его и первым направил своего коня в ворота. За ним последовали остальные. Прибывшие вместе с ними и уже успевшие расположиться в тени каменной ограды вооруженные слуги поднялись и направились торопливо к своим скакунам, но, остановленные решительными жестами хозяев, вернулись в облюбованную ими тень.
Первым покинул двор Отан, за ним выехали пятеро знатных персов; сзади ехал нисколько не расстроенный Дарий. Его по-прежнему не замечали, он не старался догнать остальных, и только по истечении двух минут подхлестнул своего коня и поровнялся с Гобрием.
- Выслушайте меня, ты, Гобрий, и вы, затаившие недоверие и зло, достойные мужи Персиды! Не смотрите на меня и на ни в чем не повинного Отана, как на своих заклятых врагов! Он не собирался преступать дорогу к счастью его сыну. Вовсе не для того, чтобы веселиться на моей свадьбе, призвали мы вас. Это было вынужденной уловкой. Только так мы могли рассеять подозрения Губара...
- Не будь многословен, Дарий! - не выдержал Гидарн, самый молодой из прибывших оросангов. - Если не на твою свадьбу, то для чего еще вызвали нас?
- Мы призвали вас для того, чтобы еще раз напомнить о том, о чем вы слышали из уст Камбиза и Прексаспа: Бардия мертв! На троне восседает Гаумата, ничтожнейший из магов. Это так же верно, как верно и то, что день сменится ночью, а ночь сменится днем. Гаумата и брат его Губар постараются расправиться с нами, самыми знатными персами, так как мы представляем для них наибольшую опасность. Они постараются убить нас поодиночке, и, быть, может, этот час уже близок. Надо что-то предпринять. А участь Персиды? Неужели мы позволим мидийцам вновь править ею? Может, мы с Отаном придумали не очень остроумную уловку, но что делать - надо обмануть людей Губара, который уже давно следит за каждым нашим шагом глазами своих вездесущих соглядатаев. - Голос Дария сорвался. Встреченный угрюмым молчанием, он начал повторяться. - Верьте мне персы! Я был в доме Гауматы - уже полгода, как никто не знает, куда он исчез. В последний раз его видели вместе с Губаром, когда он отправился в Пишияувади, к отцу. Это ли не доказательство моей правоты? Вспомните также долгое отсутствие Прексаспа в лагере на берегу Пиравы; вернувшись, он объяснял свое долгое отсутствие тем, что изучал подступы к дельте. Но ведь ты об этом ничего не знал, Гобрий, не правда ли? Я заранее уверен в твоем отрицательном ответе! А кому, как не тебе, должно было знать об этом в первую очередь?! Так зачем и куда ездил Прексасп? Разве не ясно?
Вся группа всадников, ставшая монолитной, остановилась.
- Не останавливайтесь, друзья, - предупредил Дарий. - За нами могут наблюдать люди Губара. Не стоит раньше времени тревожить улей с пчелами!
- Дарий, я верю, что ты действуешь из благих намерений, - произнес Гобрий. - Но не ошибся ли ты? Разве ты не слышал заверений Атоссы, дочери великого Кира? Ведь не могла же она спутать родного брата с кем-то другим?
- И для меня осталось загадкой поведение благородной Атоссы. Быть может, маги запугали ее? Хотя вряд ли, ведь в ней течет кровь Кира! Или, может быть, она полюбила Гаумату. Это неудивительно - маг красив и мужествен, этого у него не отнимешь. Но вспомните разве не из Пишияувади пришла весть о воцарении Бардии? Там Гаумата, самозванец, объявил себя царем Персиды! Разве не из этой крепости он двинулся в столицу и десять дней спустя появился у стен Суз с пятидесятитысячным войском?! И вот он на престоле! Приглядитесь к его действиям, разве вас не удивляет, друзья мои, его явное недоверие ко все персам? Оглянитесь вокруг, и вы перестанете сомневаться. В то время, как братья-маги действуют, уже никого не страшась, мы еще выжидаем. Они отправляют персидских воинов в самые отдаленные гарнизоны: в окруженные пустыней оазисы Египта, в неприступные крепости на снежных хребтах Урарту, в акрополи ионийских городов. Как расценивать это?! По их повелению вербуют мидийских юношей, обучают их военному строю и владению оружием, в то время как персидские юноши слоняются без дела по своим селениям...
- Не волнуйся, Дарий, - перебил Интафрен, - по всей видимости, ты прав, как были правы и Камбиз, и Прексасп. Я тоже не раз задумывался обо всем, и в глубине души надеялся, что именно для обсуждения всего того, что происходит на нашей родине, созвал нас Отан. Но я не вижу пока, каким образом можно свергнуть магов. Губар знал, что делал, когда распылял ополчение персов по самым дальним гарнизонам и одновременно собирал в кулак мидийцев... Мы не знаем, кто из мидийских оросангов поддерживает братьев, зная, что Гаумата, а не Бардия, на троне Персиды. И если мы решимся выступить сейчас, боюсь, нас разобьют прежде, чем мы сможем собрать более или менее значительные силы. А для успешной борьбы с братьями необходимо сплотить вокруг себя не только персов, но всех тех, кто не желает подчиняться приказам магов...
- И я, не раз водивший армию в чужие страны, не вижу выхода, поддержал Интафрена Гобрий. - Хитроумные маги предусмотрели все. А мы даже на собственные силы не можем положиться - стража во дворце многочисленна и прекрасно вооружена, она с легкостью справится с горсточкой заговорщиков. Да вы сами это понимаете. Пока мы можем рассчитывать только на поддержку ближайших родственников, а остальные наши соплеменники могут решить, что мы подняли мятеж против законного царя, избранника Ахурамазды, и сами выдумали легенду о самозванце. Повторяю: я не вижу выхода как полководец. Только если кто-то из нас готов отдать свою жизнь для блага родины и собственноручно убить Гаумату... Один удар может решить все, пусть даже удар в спину!
- Я согласен стать карающим мечом Ахурамазды! - голос Гидарна дрожал от охватившего его благородного волнения.
- Нет, Гидарн, я первый раскрыл глаза вам и поэтому у меня есть преимущество! - тут же возразил ему Дарий. - Я должен собственноручно убить самозванца, чего бы мне это не стоило!
- Это наше общее дело, Дарий! - решительно заявил Гобрий. - Но ты действительно имеешь преимущество перед нами. Тебе мы поручаем исполнить волю богов, и персы не забудут тебя! Но не думай, что мы останемся в стороне, наблюдая издали... Мы будем сопровождать тебя во дворец, а там да свершится воля Ахурамазды!
Время торопило семерых персов, решившихся на покушение, да и события, проистекшие за последние дни в Персиде, благоприятствовали их замыслам. После свершения обряда бракосочетания Гаумата отправился вместе с Атоссой, царедворцами и многочисленными слугами в крепость Сикайтавати, чтобы провести там летние месяцы, невыносимые своей духотой. Губар, этот хитроумный маг, остался в стольных Сузах, чтобы следить за порядком во дворце и в столице, и, благодаря своим вездесущим лазутчикам и соглядатаям, постоянно быть в курсе событий, происходящих в Персиде.
С высоких стен крепости было видно далеко вокруг, и часовые бдительно осматривали окрестности: ведь тот, кто был вчера царевичем, сегодня стал владыкой многочисленных народов и племен Азии, и жизнь его теперь ценилась во много раз дороже!
Уже трое суток находился в Сикайтавати Гаумата вместе со своей супругой, и за это время бдительные стражники не заметили внизу ни одной живой души. Но на четвертый день часовой, карауливший на самой высокой башне, возвышающейся над крепостными стенами чуть ли не на десять локтей, первым заметил небольшой отряд всадников, и тут же послал вниз своего напарника предупредить Артембара о приближающемся отряде.
Артембар предупредил в свою очередь стража дверей.
Как только Интафрен, Гобрий, Отан, Мегабиз, Аспафин, Дарий и Гидарн подъехали к окованным железом воротам, оба тяжелых створа с тягучим скрипом раскрылись перед ними - оросангов узнали издалека. Всадники спешились во дворе, вручили своих скакунов подбежавшим воинам и стояли под солнечными лучами в ожидании, когда страж дверей доложит о них владыке, и тот соизволит принять знатных персов, прибывших издалека.
Они просили передать владыке, что их привели в Сикайтавати важные и не терпящие промедления обстоятельства.
Прошло уже более получаса, как страж дверей скрылся за окованной медью высокой дверью, ведущей в прохладные покои солнцеликого владыки и его супруги, и Гобрий начинал сомневаться в целесообразности и выполнимости всего того, что они задумали и обговорили в доме Отана, услаждая себя золотистой хаомой. Он видел, как яркий румянец сменялся мертвенной бледностью на мужественном лице Дария, как сильно волнуется тот кто вызвался убить Гаумату. Полководец уже не верил Дарию, сомневался в его решимости исполнить обещанное. Но, решив, что возьмет инициативу в свои руки, если Дарий струсит в решающую минуту, Гобрий, успокоился. Однако Дарий вовсе не трусил, название его состоянию было совсем иное. Если он чего и боялся, то не за свою жизнь, - она в руках богов, - он боялся стать слепым орудием в руках Анхра-Майнью, страшился стать убийцей истинного Бардии.
"А вдруг все мои умозаключения неверны, обманчивы, ложны? Все то, не что я опирался, когда делал свои далеко идущие выводы, случайное стечение обстоятельств? Разве не могло быть такое, что Губар решил навестить престарелого отца, по дороге к нему заехал к уединившемуся в глуши брату, и они вдвоем отправились в Пишияувади? - думал Дарий в волнении сжимая и разжимая пальцы. - Нет, нет, мои сомнения напрасны! Ведь иначе трудно объяснить, каким образом оказался там и в то же время царевич, в отдаленной крепости, в которой, насколько мне известно он никогда до этого не был! И еще: куда мог исчезнуть Гаумата, более чем на полгода покинувший храм огня?"
"Гаумату могли растерзать хищные звери, когда он один возвращался безлюдными тропами в храм огня! - слышал он чей-то голос рядом с собою. На троне Бардия, а Губар как был смотрителем царского дворца, так им и остался. Ведь для него ничего не изменилось!"
- Еще изменится! - произнес вслух Дарий, и, встретившись с недоуменным взглядом Гидарна, улыбнулся ему виновато. "Губар не настолько глуп, чтобы спешить, если в этом нет необходимости, - шептал опять ему тот же голос. - Хитрый маг еще возьмет свое! Прежде чем приблизиться к приклеившейся птице, опытный птицелов выжидает, пока высохнет клей, чтобы последний, отчаянный взмах крыльев не принес ей утраченную свободу!"
Как во сне увидел Дарий вернувшегося стража дверей, как во сне шел он вместе с остальными персами длинными коридорами и поднимался на верхние этажи по винтовой лестнице. Но когда он вошел в просторную и светлую залу, предназначенную для приема послов и гостей владыки, спокойствие и решимость вернулись к нему, словно все его волнение, расслабляюшее мышцы, не посмело проникнуть в залу и осталось в прохладе коридора.
Владыка сидел на троне в другом конце залы; шесть бактрийских воинов с короткими копьями стояли за его спиной, устремив взгляд поверх голов персов. Приблизившись к трону на расстояние в пять шагов, вошедшие остановились.
- Владыка! - произнес Гобрий, оказавшийся впереди остальных. - Дарий просил нас сопровождать его до Сикайтавати. Оросанг утверждает, что ему удалось раскрыть преступный заговор, направленный против персидской знати. Он не открыл нам имена заговорщиков, он опасался нападения в дороге, поэтому просил нас сопровождать его до этой отдаленной крепости.
- Говори! - повел глазами Гаумата в сторону Дария.
- Владыка! - молодой вельможа сделал шаг вперед. - Имя предводителя заговорщиков поразит и удивит тебя. Может быть, ты казнишь его при истечении народа, а может быть, помилуешь - все в твоей воле! Поэтому имя его не должны слышать чужие уши. Позволь мне, владыка, приблизиться к тебе, чтобы только ты один мог слышать имя, произнесенное моими устами. Твой раб ждет, владыка.
Гаумата внимательно оглядел Дария, затем сделал мягкий жест правой рукой, позволяя ему приблизиться.
- Подойди к своему господину! - ровным голосом, без тени волнения, произнес он.
Гаумата верил и не верил услышанному. "В руках оросанга нет оружия, размышлял он перед тем, как подпустить к себе Дария. - Быть может, остроотточенный кинжал спрятался у него под складками одежды. Если я велю обыскать его, то этим самым громогласно объявлю на всю Персиду, что боюсь, страшусь покушения. Но если перс рискнет выхватить кинжал, находясь в отдалении от меня, то копьеносцы, стоящие за моей спиной, пронзят его раньше, чем он успеет поднять руку. Если же оросанг полезет за пазуху, находясь рядом со мной, то я смогу опередить его удар, повалив на ковер ударом кулака в висок".
Дарий приблизился. Гаумата насторожился, словно приготовился спрыгнуть с трона.
Тысячу раз Дарий представлял мысленно эту решительную минуту, миг, когда он окажется один на один с самозванцем, посягнувшим на престол Персиды. Тысячу раз пытался он предугадать все неожиданности, но пока все шло именно так, как рисовалась в его воображении эта встреча со смелым и умным врагом. Опустив руки, стараясь держаться как можно увереннее, приблизился он к трону, поднявшись по ступенькам возвышения.
- Владыка! - шепнул он с придыханием и посмотрел в сторону телохранителей - пальцы копьеносцев побелели от напряжения. В любую секунду они готовы были поднять копья и сбросить его, бездыханного, с возвышения, на котором стоял трон. - Владыка! - еще раз повторил Дарий. Руки его взмыли вверх, как у танцовщицы. - Клянусь Ахурамаздой и его хрустальным одеянием - небесным сводом, ты - маг! - вельможа обеими руками сорвал с головы Гауматы царскую тиару. - Бейте его в спину, воины! Перед вами маг!
Только на растерянности, которая неминуемо охватит телохранителей, был построен расчет Дария и остальных заговорщиков. Жизни владыки пока еще ничто не угрожало, и телохранители, выходцы из далекой Бактрии, не знающие персидского языка, не понимающие, что именно произошло сейчас на их глазах, не знали, что им предпринять. Прибывшие с Дарием оросанги стояли на своих местах, не проявляя никакого желания вмешаться в происходящее, сам же Дарий, сорвавший с головы владыки сверкающую тиару, мог действовать так по требованию какого-то неизвестного им обряда или обычая. К тому же Гаумата служил как бы живым щитом для оросанга, и это обстоятельство учел Дарий, когда в доме Отана пытался представить себе во всех деталях эту минуту.
Успей Гаумата проявить неодобрение поступку оросанга, гневно вскрикнуть или оттолкнуть молодого вельможу, и все могло кончиться совсем по-другому и для него, и для семерых персов. Но громко произнесенная фраза "Бейте его в спину" подействовала магически. Совершивший противозаконный поступок всегда чувствует вину перед людьми и богами, и как раз это сознание собственной вины, живущее в нем подспудно, зачастую и губит его. Возглас Дария "Бейте его в спину" вызвал в воображении самозванца представление о шести направленных на него наконечниках копий. Гаумата напрягся и немного ссутулился, словно чувствуя, как холодные граненые наконечники рвут парадное одеяние, вонзаются в его спину. Только на секунду забыл он про Дария, ожидая смертельного удара сзади, и этой секунды оказалось оросангу достаточно, чтобы выхватить припрятанный на груди, под складками одежды, кинжал и поразить восседавшего на троне Гаумату в обнаженную шею. Узкий клинок прошел ее насквозь, перерезав аорту. Оставив свое оружие в безжизненном теле поверженного мага, молодой вельможа отскочил назад.
Вслед за ним, потрясая копьями, бросились вышедшие из оцепенения, разъяренные телохранители Гауматы.
- Стойте! - обратился к ним Гобрий на их родном языке, в то время как Интафрен и Мегабиз делали вид, будто, схватив Дария, не дают ему вырваться. Только авторитет Гобрия, убеленного сединами полководца, которого знал в лицо каждый воин, мог спасти сейчас персов. - Перед вами не сын великого Кира, а подлый самозванец, маг, и он убит по воле Ахурамазды. Посмотрите - у него отрезаны уши, как у государственного преступника! Позовите сюда царицу, дочь Кира, и они подтвердят вам мои слова! Если в наших словах ложь, вы еще успеете пронзить нас своими копьями!
И в этот решающий миг, когда жизнь семерых персов висела на волоске, в залу стремительно вошла с распущенными волосами Атосса. Она тотчас поняла, что произошло в зале для приемов послов и гостей владыки.
- Кто убил Гаумату? - громко и властно, словно обращаясь к не поднимающим глаз, спросила она.
- Я, справедливая царица! - Дарий освободился из рук Интафрена и Мегабиза, и тотчас же телохранители, окружившие было царицу, навели на него смертоносные жала своих копий, но нетерпеливым жестом дочь Кира остановила их.
- Ты Ахеменид, мужественный перс? - глаза Атоссы сверкнули то ли гневно, то ли ободряюще. Ожидание было написано на ее лице.
- Ты не ошиблась, справедливая царица, я Ахеменид!
- Как тебя зовут?
- Дарий, справедливая царица.
- Вы решились на мужественный шаг, достойные персы, но ты, Дарий, отличился более всех. Поэтому, согласно предсмертной воле Камбиза, завещавшего свой трон тому, кто будет решительнее всех в борьбе с самозванцем, ты должен стать владыкой Персии. Род Кира прервался, но не прервался древний род Ахеменидов! Царствуй, и я уверена, что все твои друзья окажут тебе поддержку. А вы, - обратилась Атосса к телохранителям, по-прежнему окружавшим ее живым кольцом, - повесьте смердящее тело этого нечестивого священнослужителя с обрезанными ушами на крепостной стене! Или нет, отправьте его в Сузы, пусть его повесят над городскими воротами, чтобы все знали, как поступают в Персиде с наглыми самозванцами! Исполняйте волю дочери Кира!
Дарий стал царем Персии.
Слух о событиях в Сикайтавати прокатился по огромной державе и заставил сердца наиболее смелых и решительных забиться верой в скорое освобождение. Первыми поднялись на борьбу эламиты, потесненные некогда персами с насиженных мест, затем огни восстаний вспыхнули в Вавилоне, Мидии, Урарту, Ассирии, Магиане, в далекой Бактрии... Девятнадцать кровопролитных сражений выиграли Дарий и его полководцы в течении года, прежде чем им удалось утихомирить страну, и в этом новому владыке в немалой степени помогли предавшие свои народы вельможи из числа местной знати.
"Один человек, по имени Фравартиш, мидянин, восстал в Мидии. Он стал царем в Мидии. Персидское и мидийское войско, которое было при мне, было незначительно. Тогда я отправил войско. Перса Видарну, моего подчиненного, я сделал над ним начальником... По воле Ахурамазды мое войско разбило наголову мятежное войско", - гласит дошедшая до нас из глубины веков надпись на Бехистунской скале.
Восстания в Вавилоне, в Эламе, в Ассирии и Маргиане персы подавили с помощью все тех же мидийских и урартских мечей. Руководимые своими великими, мидийские и урартские воины несли тяжелые цепи рабства другим народам, и этим самым обрекали себя на унизительное и долгое пресмыкательство перед персами...
Не в силах обрести свободу из-за предательства великих, Мидия еще двести лет оставалась сатрапией Персии. До тех пор, пока гоплиты Александра Македонского не появились на необозримых просторах Азии и не разрушили до основания государство, основанное Киром. И тогда на территории, которая была сердцевиной державы Астиага, возникло новое, молодое государство под названием Атропатена.
Но это произойдет только через двести лет...
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги