Глава 9


Прошлое — два года назад

Рэм


— Итак, вот оно, — говорю я, широко разведя руки. — Таймс-сквер Авы. Знаю, от всех огней и красок у тебя, скорее всего, рябит в глазах. Просто постарайся не смотреть на все сразу.

Она дарит мне ласковую улыбку.

Это наше первое свидание. Я адски нервничаю, но она выглядит так свежо, как обратная сторона подушки. Мне бы ее смелость. Я оглядываю толпу, собравшуюся у лотка, где на гриле готовят хот-доги и продают дешевое пиво.

— Можно, я скажу то, что ты, наверное, и так уже знаешь? — спрашиваю я.

Она смотрит на меня снизу-вверх.

— Конечно.

— Хорошо. Ну, это здесь, — произношу я, указывая на землю у нас под ногами, — скорее всего, это единственное место в Аве, где можно провести вечер пятницы.

Она кивает.

— Я так и поняла.

Ее взгляд скользит по толпе.

— Здесь все?

— Почти, — отвечаю я, охватив взглядом людей, уличного торговца и освещенный тротуар. Мы в центре города. Все называют его Солнечной площадью. Большинство людей не знает, откуда пошло это название. Но я помню. Бабушка когда-то давно рассказывала мне об этом.

— Можно я расскажу тебе о том, чего ты еще не знаешь?

— Конечно, — снова соглашается она, на этот раз широко улыбаясь.

— Это место получило свое название много лет назад, когда здесь был фермерский рынок и его использовали в качестве театра для дневных спектаклей, — я указываю в сторону большой стеклянной двери в дубовой раме под черно-белым навесом. — Ты не поймешь этого сейчас, потому что темнеет, но в полдень это солнечная сторона дома. Следовательно, Солнечная площадь.

Казалось, она едва сдерживает смех.

— Это звучит очень… логично.

— Ну, мы простые люди, мисс Уэскотт.

Она склоняет голову и кивает, и мы продолжаем прогулку, проходя мимо Джо Кимпера, продающего свой знаменитый попкорн.

— Подожди, ты должна это попробовать, — говорю я, возвращаясь и останавливаясь у лотка. — Можно мне пакетик, Джо?

Он кивает и протягивает длинный белый бумажный пакет. Я тут же предлагаю ей, и она принимает.

— Итак, я знаю твое имя и откуда ты, — начинаю я. — И знаю, что ты появилась здесь несколько месяцев назад. Еще я знаю, что ты чертовски красивая. Но больше я ничего о тебе не знаю.

Она немного приподнимает голову, как раз настолько, чтобы взглянуть на меня сквозь темные ресницы. Клянусь, она пытается скрыть румянец на щеках.

— Хорошо, что ты хочешь знать?

Она берет в рот немного попкорна, и на мгновение мой взгляд останавливается на ее чудесных розовых губах.

— Все, — говорю я.

— Все?

— Да, — я киваю. — Мне хочется узнать тебя лучше, чем я знаю этот город.

— Хммм, — тянет она.

— Я думаю, что все будет позже, хорошо?

— Довольно много, — соглашаюсь я.

Она закидывает еще одну горсть попкорна в рот.

— Ну, могу тебе сказать: мне нравится этот попкорн.

Я широко улыбаюсь. Знаю, что так и будет. Она хихикает и быстро прикрывает рот рукой. Выглядит это так, будто она пытается удержать вываливающуюся изо рта еду.

— Хорошо, — говорю я, сдерживая смех, — как насчет… самого яркого воспоминания из твоего детства?

— Моего что? — она глотает еду и снова тянется к пакету.

— Твое самое яркое воспоминание — то, что ты помнишь о детстве. Ну, ты понимаешь? То, что ты не сможешь забыть, даже если попытаешься.

Она смотрит на меня, скривив губы.

— Звучит так, будто ты на меня давишь.

Я пожимаю плечами, предлагая ей не уходить от ответа. Она закидывает голову назад и смотрит вверх, в темнеющее небо, после чего переводит взгляд на меня.

— Оно должно быть у всех?

— Да, — я утвердительно киваю. — О человеке можно многое рассказать по дорогому его сердцу воспоминанию.

— Ты это можешь?

Я смеюсь.

— Ну, моя бабушка так всегда говорила.

— Хорошо, — соглашается она. — Ну… — несколько секунд ее взгляд блуждает по земле. — Хорошо. Когда мы росли, у нас был старый дом. Такие строили на рубеже века, — она делает паузу. — Как в прошлом веке, не в этом.

— Я понял. Старый, как конный экипаж, а не как Y2K. (Примеч. Y2K — единственный мотоцикл для движения по обычным дорогам, который оснащен авиационным газотурбинным двигателем).

Она смотрит на меня с улыбкой.

— Правильно, — кивает она. — И, в общем, в доме была котельная. Это была просто маленькая комната с большой жуткой серой печью, которая подпрыгивала с громким треском каждый раз, когда выдавала порцию тепла. Но в комнате было очень тепло зимой, и мы с сестрой всегда ютились в углу рядом с этой большой печью. Мы считали это место своим секретным убежищем. Пробирались туда украдкой, пока никто не видел, и ели хлопья из коробки.

Она останавливается и смеется. Ее взгляд направлен перед собой, но, похоже, что ей интереснее рассматривать что-то в глубинах своей памяти, чем то, что перед нами.

— FrostedFlakes? — спрашиваю я. (Примеч. FrostedFlakes — товарный знак сухого завтрака, выпускаемого компанией Kellog).

— Да. Мама ненавидела, когда мы ели хлопья прямо из коробки. А мы ощущали себя такими бунтарками.

Я улыбаюсь, потому что она выглядит счастливой, и потому, что мне нравится ее воспоминание.

— Ну? — спрашивает она.

— Что, ну?

— Ну, и что ты можешь сказать обо мне?

— Ой, — спохватываюсь я. — Ну… ты любишь свою сестру — настолько, чтобы разделить с ней коробку хлопьев… И ты смелая.

Тут я замолкаю, потому что она странно на меня смотрит.

— Смелая?

— Да, ты не боишься большой страшной печи.

— Аааа, — улыбается она.

— И… в тебе есть какая-то диковатая черточка.

Она смеется.

— Итак, все началось с тех хлопьев.

Я смотрю на нее, подняв брови.

— Не сомневаюсь.

На этот раз мы оба смеемся.

— А что насчет тебя? — спрашивает она. — Какое твое любимое воспоминание?

Я глубоко вздыхаю

— Ну, — произношу я на выдохе. — Каждую весну мы с отцом ходили за грибами.

Она вопросительно смотрит на меня. Вероятно, мне необходимо все пояснить.

— За сморчками.

Она все еще непонимающе смотрит на меня.

— Ты никогда не пробовала?

Она качает головой и морщится, от чего на лбу у нее появляются мелкие морщинки.

— Нет, не пробовала.

— Ох, ну что ж, городская девчонка, вам нужно добавить сэндвичи с жареными сморчками в свой список покупок. Ты не пожалеешь.

Она смеется.

— Хорошо, в следующий раз я поищу их в продуктовом магазине.

Я смотрю на нее, чтобы понять, не шутит ли она.

— Что? — переспрашивает она.

— Нет, дорогая, ты не купишь их в продуктовом магазине. Ты должна найти их.

— Найти? — она искренне удивляется.

— Да, но не волнуйся, я возьму тебя как-нибудь с собой.

На секунду она замолкает, но потом, к счастью, улыбается и пристально смотрит на меня. Клянусь, ее глаза способны довести до смерти или сердечного приступа мужчину, если он окажется недостаточно стойким.

— В любом случае, мы часами могли высматривать их, — продолжаю я. — Я действительно не могу вспомнить ничего особенного из наших разговоров. Просто помню, как был вместе с ними, и это, возможно, было самой лучшей вещью в мире.

— С ними?

— Что?

— Ты сказал, что помнишь, как был с ними.

— О.

Я пытаюсь припомнить, что сказал.

— Разве я так сказал?

Она смотрит на меня и просто кивает.

— Я имел в виду папу.

Это по невнимательности.

— Я помню, как был с папой.

— О, так вы, ребята, были очень близки в то время — ты и твой отец?

— Да, — говорю я и быстро киваю. — Он — замечательный отец.

Я ловлю взгляд ее глаз и задерживаюсь в нем на секунду или две, пока наш разговор не затихает. Не знаю, как и почему, но от того, как она смотрит на меня, я чувствую себя хорошо. И еще я уверен, что именно по этой причине мне в голову внезапно приходит мысль поцеловать эти губы.

— Ладно, — говорит она. — Как ты попал в бизнес разработки веб-сайтов?

Я выдерживаю минутную паузу, пытаясь собраться с мыслями, но, главным образом, просто молчу, чтобы вернуть свои мысли от поцелуев с ней назад к нашему разговору.

— Ну, — в итоге говорю я, едва замечая, что в данный момент мы обходим угол дома. — Я всегда был очарован компьютерами. Нашел единомышленников здесь, в небольшом колледже, и вместе с приятелем, которого знаю со школы, основал компанию. У него есть несколько мелких клиентов в Остине. У меня немного здесь. Это работает до сих пор.

— Правда?

Казалось, она проявляет искренний интерес.

— Это довольно круто.

Я всегда считал, что вся эта компьютерно-хвастливая болтовня делает меня в глазах других придурком. Здесь вокруг все работают на фермах, стройках или мастерят что-то еще, но своими руками. Компьютеры в этот круг не входят. Кстати, однажды я зашел к городскому механику — парню, который здесь настолько давно, что может рассказать, какую машину водил твой дедушка до того, как встретил твою бабушку. В любом случае, он спросил, чем я занимаюсь. Я сказал, что работаю с компьютерами. И он просто откинулся на пятки, прищурился, приложил испачканный маслом палец к подбородку и сказал:

— Ну, это какая-то ненастоящая работа.

Я только улыбнулся. Мне хотелось сказать, что я мог бы заменить карбюратор, если бы пришлось, но, полагаю, он уже убедил себя на мой счет. Я ненастоящий, вот и все.

Я кошусь на нее краем глаза.

— Ты слышала о партии тупиц-компьютерщиков?

Она смеется. Ее смех хрипловатый и искренний. Я думаю в тот момент, что просто влюбился в него, или, черт возьми, я просто влюбился в нее.

— Не думаю, что компьютеры делают людей еще б о льшими тупицами, — говорит она, скривив губки.

— Правда?

— Правда, — подтверждает она.

— Не могла бы ты повторить это парню за прилавком в Hochman Mechanics?

— Что?

— Ничего, — говорю я, смеясь про себя.

Затем наши взгляды встречаются, и мы оба замолкаем на несколько ударов сердца. У нее прекрасные глаза. В них нежность и любопытство. Все в них — в ней — заставляет еще больше хотеть поцеловать ее.

— В любом случае, — говорит она, — ты такой молодой, и у тебя уже собственный бизнес. Это очень впечатляет.

— Ну, — тяну я, пытаясь вернуть самообладание, — я не так уж и молод.

Я смотрю на ее руку — мне действительно хочется взять ее — но я не делаю этого.

— Ты знаешь, кто такой Стив Джобс?

— Да.

— Ему был двадцать один год, когда он начал создавать Apple, — я поднимаю указательный палец. — И Уильям Харлей…

— Мотоциклист?

— Да, ему тоже был двадцать один год, когда он разработал модель первого мотора для велосипеда. Так что, видишь, двадцатиоднолетние не все такие уж молодые.

Она останавливается и секунду осматривает меня снизу-вверх.

— Подожди, так тебе?..

Поколебавшись, я признаюсь:

— Мне только что исполнился двадцать один год. Месяц назад.

Она обдумывает это примерно минуту, а затем кивает.

— Слишком молодой? Слишком старый? — интересуюсь я.

— Нет, я просто… — запинается она. — У тебя фирма, дом… Ты кажешься старше, вот и все.

— О, — бормочу я. — Просто это мой реальный возраст — тот, который ты могла бы выяснить, взглянув в мои водительские права. Мой провинциальный возраст старше.

— Провинциальный возраст? — она едва может произнести слова из-за смеха.

— Да, люди в провинциальных городках взрослеют немного быстрее, чем в большой деревне, вроде города.

— Боюсь спросить, почему.

И вид у нее немного испуганный, но и немного заинтригованный.

— О, это действительно очень просто, — говорю я. — Мы просто вынуждены все начинать раньше. Раньше садимся за руль, раньше начинаем работать, раньше начинаем пить. Думаю, на самом деле, все сводится к работе.

— К работе? — на ее лице появляется небольшая манящая улыбка. Интересно, известно ли ей, что это сводит меня с ума?

— Да, — говорю я. — Например, чтобы помогать деду по хозяйству, мне пришлось научиться водить в тринадцать лет. И после долгого дня работы в поле, все, чего мне хотелось, это стакан холодной содовой. Но у дедушки всегда было только холодное пиво. Таким образом, я впервые выпил пива в тринадцать лет, и никто даже глазом не моргнул. На самом деле, дед пришел следом за мной на кухню, тоже взял себе пиво из холодильника и сел напротив меня. И мы вроде разговаривали об отбивных и картофельном пюре на ужин, который готовила бабушка.

Я пожимаю плечами.

— Итак, видишь, я действительно выгляжу на двадцать три — двадцать четыре года, как ты и подумала.

Она ничего на это не отвечает, но почему-то я уверен, что ее улыбка искренняя. Может, это от того, что ее глаза такие же яркие, как закатный свет, который мы как раз сейчас имеем возможность наблюдать.

— Вау, это все объясняет, — наконец произносит она перед очередной паузой. — Прошлой весной я окончила Университет Миннесоты.

— Университет Миннесоты, да?

— Да, — подтверждает она.

Я пытаюсь сглотнуть.

— Мне двадцать три, — сообщает она.

— Хорошо, — говорю я, прочищая горло. — Могу заверить, что я самый старый из всех двадцатиоднолетних, которые тебе когда-либо встретятся.

Она смеется и берет меня под руку.

— Это мы еще посмотрим, — обещает она, даря мне еще одну манящую улыбку.

Боже, я уже обожаю эту улыбку.

Мы делаем еще несколько шагов, как вдруг она останавливается.

— Что? — спрашиваю я.

— Бамбук, — отвечает она.

Я смотрю в направлении ее взгляда. Роуз Даррен продавала здесь эти нелепо выглядящие растения в течение многих десятилетий. Ходили слухи, что все стены ее дома выложены бамбуком, и что даже прах покойного мужа она поместила в одно из растений и спит с ним каждую ночь. Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эти слухи, потому что, если честно, когда слушаешь подобные истории с детства, то держишься на расстоянии. Черт, до настоящего момента я даже не знал, как называются эти нелепые штуки.

Я наблюдаю, как Эшли подошла к киоску и сразу обратила внимание на бамбук с двумя длинными зелеными стеблями, торчащий из стеклянного кувшинчика.

— Два стебля означают любовь… и удачу, — произносит она.

Я подхожу ближе и вручаю ей это нелепое растение. Мне всегда казалось, что они похожи на свинячьи хвостики, потому что завивались на концах. То, что это символ любви и удачи, никогда не приходило мне в голову. Я смотрю, как она переходит к следующему кувшину с растением с тремя торчащими из него стеблями. И бессознательно я запоминаю то, как она нежно поглаживает пальцами стебель. Какое-то благоговение и нежность в ее движениях. Я не видел никого, кто бы так относился так к растениям. Знаю, это может показаться сумасшествием, но именно из-за этого я начинаю снова восхищаться ею.

— Три стебля означают счастье, долгую жизнь и богатство, — произносит она, вытаскивая меня из моих мыслей.

Я смотрю на выражение ее лица. Оно нежное и задумчивое.

— Откуда ты все это знаешь?

Она пробегает пальцами по маленьким листочкам.

— Моя бабушка любит такие вещи. Она знает, что означает каждый из них.

Эшли задерживает руку на листике, а потом убирает ее.

— Каждое число стеблей означает что-то свое.

Я киваю и улыбаюсь, одновременно поглядывая на Роуз, сидящую за своеобразной стеной из растений. Она сидит на шезлонге и вяжет что-то длинное и голубое. Она делает вид, что не интересуется нашим разговором, но я знаю, что все-таки незаметно подслушивает. Время от времени я ловлю ее взгляд и улыбку. И я замечаю еще кое-что: она не такая страшная, какой ее рисовал мой восьмилетний разум.

— Я думаю, мне нравятся два стебля, — сказала Эшли. — Я имею в виду: что хорошего в долгой жизни и богатстве, если у тебя нет любви?

Она смотрит на меня с вопросом в глазах.

— Хорошая мысль, — соглашаюсь я. — Мы возьмем кувшин с двумя… эээ…

— Бамбуковыми стеблями, — к счастью, Эшли заканчивает мою фразу.

Я достаю из заднего кармана свой бумажник.

— Нет, — возражает она, касаясь моей руки. — Ты не должен делать этого.

— Но я хочу, — заверяю ее.

Я достаю купюру и передаю ее Роуз.

— Плюс, Роуз никогда не спустила бы мне с рук, если бы я позволил заплатить тебе за растение любви.

Я подмигиваю Роуз.

— Это правда, — соглашается та.

Седая женщина дарит мне суровый взгляд, но его сразу же сменяет одобрительная улыбка. И улыбка не остается незамеченной, поскольку я беру кувшин и передаю его Эшли.

— Твой цветок любви, — говорю я.

— Спасибо, — благодарит она, принимая бамбук.

Она выглядит счастливой. Я надеюсь, так и есть.

Мы идем дальше, пока, несколько минут спустя, не добираемся до скамейки в парке, метко названном Тенистым, на противоположной стороне от Солнечной площади. Скамейка стоит прямо на вершине насыпи, с нее открывается вид на реку. Сейчас сумерки, и без света на этой стороне квартала еще темнее. На самом деле, пока мои глаза не приспособились, я не могу увидеть даже собственную руку, поднесенную к лицу. Но сейчас, спустя немного времени, все стало видно намного четче.

Я сажусь, она тоже. И поскольку мои глаза прикованы к ее цветку любви, то я замечаю, как она ставит его на землю возле наших ног. Я улыбаюсь, затем смотрю вверх и вижу звезды, появляющиеся одна за другой на черном небе, и вниз, на текущую, словно густая черная нефть, воду.

— Итак, какая у тебя специальность? — спрашиваю я, глядя на нее.

— Литература, — отвечает она, взглянув мне в глаза, прежде чем снова переводит взгляд на реку.

— Это имеет смысл — детские книги.

— Да, — соглашается она.

— Так тебе нравится то, что ты делаешь? — спрашиваю я.

Она около минуты колеблется.

— Да, — кивнув, отвечает она, — да… на данный момент.

Я смотрю на нее.

— А что потом? Какие большие мечты у тебя в рукаве, Эшли Уэскотт?

— Ну…

Я замечаю ее легкий вдох.

— Когда-нибудь я бы хотела написать книгу.

— Детскую книгу?

— Возможно… или, может быть, только для взрослых. Но это случится не скоро.

— Роман?

Она просто улыбается.

— Вау, это вроде как большая штука, мисс Уэскотт.

Я смотрю на черную воду, на глади которой собираются маленькие волны и разбиваются о берег, поднимая вверх отраженный свет луны и звезд.

— Самое большое, что я написал за всю жизнь, — это письмо моей маме, когда учился во втором классе. Это была пятистраничная диссертация на тему, почему мне необходим мотоцикл.

Она смеется:

— Сработало?

— Нет, — отвечаю я, опустив голову.

Я слушаю, как ее голос дрожит от мягкого смеха.

— Но знаешь, — говорю я, сохраняя в памяти то, как звучит ее смех, — это не должно быть… не скоро? Ты можешь начать свой роман уже сейчас, правда?

Ее улыбка становится чуть шире. Она выглядит почти легкомысленной, словно ее душа совершенно переполнена эмоциями.

— Ну, у меня точно еще нет сюжета.

Я киваю.

— Но, я полагаю, однажды он появится.

— Надеюсь на это, — говорит она, выглядя так, словно эта мечта у нее на расстоянии вытянутой руки.

— Иди сюда, — я жестом приглашаю ее придвинуться ближе. Не знаю, откуда внезапно у меня появляется храбрость. Просто в этот момент она выглядит такой счастливой, такой прекрасной, такой жизнерадостной — и я не могу не желать, чтобы она была ближе ко мне.

В ее глазах нерешительность.

— Давай, — зову я, замечая ее сомнения. — Это всегда предложение, ограниченное по времени. Сейчас ты откажешься, а я вынужден буду оставить предложение открытым на неопределенное время, и после этого моя репутация сгорит в аду.

Судя по ее виду, она пытается не рассмеяться, но сокращает расстояние между нами. И когда я чувствую тепло ее прижавшегося ко мне тела, обнимаю ее за голые плечи и прижимаю еще ближе. Это кажется таким правильным. На самом деле, это лучше, чем просто правильно.

— А что насчет тебя? — она смотрит на меня игривым взглядом.

— Что насчет меня? — переспрашиваю я.

— О, да ладно, Рэмингтон Джуд, я знаю твои мечты. Я вижу их в твоих глазах.

Я смеюсь.

— В моих глазах, да?

— Ммм, да, — говорит она. — Сердце не обманешь.

Я смотрю на нее, удобно устроившуюся под моей рукой.

— Откуда взялся этот миленький провинциальный акцент?

Она пожимает плечиком.

— Не знаю. Может, он просто сам появляется в этой местности.

— Ха, заметно, — я чувствую, что смеюсь намного больше, чем обычно.

— Теперь расскажи мне о своих мечтах, провинциальный мальчик, — просит она.

— Ладно, — соглашаюсь я с играющей на лице улыбкой.

Она удобно располагается в моих руках, и я мгновение молча гляжу на реку.

— Думаю, что хочу путешествовать. Я много размышляю об этом в последнее время. Всю жизнь я провел здесь, не считая Остина, и действительно не слишком много видел. Я рисую картины… в своих фантазиях… тех мест, где я хочу побывать. И думаю, если в жизни получится увидеть хотя бы одно из них, я буду чертовски счастлив.

Она смотрит на меня своими теплыми глазами, и на мгновение кажется, будто она не здесь.

— Что? — спрашиваю я. — Глупая мечта, не так ли? Понимаю, это не о карьере или о чем-то подобном. Но я уже счастлив тем, что делаю.

— Нет, — отвечает она, останавливая меня. — Я думаю, это хорошая мечта.

Произнеся последние слова, она накрывает мою руку своей. Я опускаю взгляд на наши руки. От ощущения прикосновения ее кожи я забываю обо всем, кроме этого. И медленно мой взгляд возвращается к ее прекрасным сияющим глазам. И снова возникает ощущение, что в этом мире мы только вдвоем.

«Ты мне нравишься. Думаю, я нравлюсь тебе. Я хочу тебя и думаю, что ты хочешь меня тоже. Не хочу, чтобы это мгновение закончилось».

И потом, не думая ни о чем другом, я приближаюсь губами к ее губам. Мой мир словно взрывается, когда наши губы соприкасаются. Я закрываю глаза и не могу придумать ничего лучше, чем целовать ее, пока она не ответит мне. А потом я не могу представить ничего приятнее, чем ее ответный поцелуй. Ее губы мягкие. В ее поцелуе голод. Я просто хочу большего от нее. Убрав руку с ее плеча, я нежно касаюсь пальцами ее загорелого лица. И она целует меня так, как никто никогда раньше. Целует так, словно знает меня давно, хотя это наш первый поцелуй и мы действительно знакомы всего неделю. Это ощущается уютно, но в то же время ново и захватывающе, и я быстро обнаруживаю, что просто не могу насытиться ею: не могу насытиться сладким вкусом ее губ и тем, как они двигаются у моего рта. Это сексуально и чертовски захватывающе. Но чтобы продлить это, мне нужно сделать вдох. Я пытаюсь справиться с этим. Сопротивляюсь изо всех сил, но, в, конце концов, природа одерживает победу, и через несколько молниеносных мгновений наш поцелуй прерывается. Я прислоняюсь своим лбом к ее лбу. Улыбаюсь и практически могу услышать свое дыхание.

— Эшли Уэскотт, — произношу я, когда мне удается взять себя в руки, — ты чертовски здорово целуешься.

Я чувствую на своих губах ее дыхание, когда она мягко смеется.

— Это, должно быть, моя та самая диковатая черточка, — шепчет она. Ее голос, словно у Сирены, медленно притягивает меня больше и больше.

Боже, я хочу эту девушку так сильно.

— Должно быть, так, — говорю я, усмехаясь себе под нос. — На самом деле, во всем виноваты кукурузные хлопья.

Мне не видно, но я почти уверен, что на ее губах появляется игривая улыбка.

— Думаю, это из-за них, — признается она.

Она прижимается своим лбом к моему еще несколько секунд, а потом немного отстраняется, и взгляд ее зеленых глаз осторожно встречается с моим.

— Не беспокойся, — шепчу я, — я сохраню твой секрет.

Загрузка...