Колдун 3

Глава 15

Мишка, разрываемый тревогой на части, смотрел в небо. Вот раскрылся первый парашют, второй, третий, пятый…

— Лена, не прыгай… Леночка… — точно заклинание шептал он, следя за тем, как в небе один за другим распускаются купола.

Вот от самолета отделилась последняя точка. Она падала и падала, но купол над ней все не появлялся. Наконец, плеснула белая ткань, но не раскрылась, запутавшись в стропах основного парашюта. Мгновенно осознав, что падает именно Лена, Мишка заорал не своим голосом и рванулся к машине.

Влад, спускаясь, поглядывал на маячившие под ним чуть в стороне два купола. Высокие гости были тяжелы, потому спускались быстро, гораздо быстрее, чем ему бы хотелось. Он всерьез опасался за то, как они смогут приземлиться. Травм не хотелось — потом проблем не оберешься. Пусть уж лучше нормально сядут и катятся отсюда. Казаков был уверен, что повторить сегодняшний подвиг товарищи больше не решатся — успел увидеть плескавшийся в глазах Павла Николаевича поистине животный ужас, когда они выпадали из самолета. Впечатлений ему теперь до конца жизни хватит.

В очередной раз опустив вниз глаза, чтобы оценить, куда он летит и успеть отрегулировать курс, дабы приземлиться как можно ближе к подопечному, он увидел летящее вниз с сумасшедшей скоростью тело с нераскрывшимся парашютом. Прежде чем оно коснулось земли, Казаков успел заметить, что запасной парашют запутался в стропах основного, которые не позволили ему раскрыться. Наплевав на подопечных, он скорректировал курс таким образом, чтобы приземлиться как можно ближе к телу. Влад уже видел, как от аэродрома к месту падения несется машина. Тело действовало на голых рефлексах, а в голове билась одна-единственная мысль: кто? Кто?

Едва коснувшись земли, Казаков выпутался из парашютной системы и бросился к упавшему, успев заметить, что с другой стороны к телу спешит Константин. В то, что человек, упавший с высоты в две тысячи метров останется жив, Влад не верил ни секунды. Сердце бешено стучало где-то в горле, в глазах темнело, но ноги, словно поршни, несли его к цели.

Добежав, он буквально рухнул на колени. Сквозь пелену в глазах проступили темные волосы, рассыпавшиеся по пожухлой траве, перепачканной кровью. Из горла вырвался звериный крик:

— Неееет!!!

Константин и Игорь вместе с подбежавшими ребятами пытались оттащить от тела девушки Влада, когда кто-то из спортсменов выдохнул:

— Мишка…

Игорь резко обернулся. Увидев бегущего к месту трагедии Михаила, он рыкнул:

— Не пускайте его сюда! И дайте парашют — накрыть тело.

Навстречу Михаилу метнулись трое, попытались его перехватить. Каким-то совершенно непостижимым образом буквально раскидав рослых мужиков за доли секунды, он рванулся к жене. Едва успевший подняться ему навстречу Игорь отлетел в сторону словно невесомая кукла.

Добежав, мужчина упал на колени. Пару секунд он смотрел на жену, а затем вдруг принялся судорожно расстегивать комбинезон. Добравшись до кожи, он приложил к ней ладони, шепча:

— Нет… Я не дам тебе умереть, слышишь? Не дам! Не дам!

Но как бы Мишка ни старался направить поток своей силы, ничего не выходило — Лена была мертва. Рыдая в голос и не замечая того, он снова и снова пытался влить в нее ставший бесполезным поток, чувствуя, как неотвратимо холодеет под его окровавленными пальцами искалеченное тело, как угасает еще одна жизнь, так и не увидевшая свет.

Подъехавшие милиционеры и врач неотложки, вызванные кем-то, попытались оттащить от тела обезумевшего мужчину. Но тот не собирался отпускать жену. Лишь усилиями пятерых человек его удалось оторвать от девушки. Запихав сопротивлявшегося Мишку в машину, его отвезли домой.

Понимая, что Михаил сейчас не в том состоянии, чтобы здраво мыслить и заниматься похоронами, все хлопоты взял на себя Игорь. Отвезя Влада домой и налив ему стакан, он рванул обратно на аэродром — за адресами родителей Михаила и Елены. На аэродроме царила паника — уже прибыли следственные органы для расследования произошедшего.

Издерганная Валечка с зареванным лицом, с пятого раза понявшая, чего хочет от нее инструктор, нашла список спортсменов с указанными адресами их проживания и адресами родственников.

К матери Лены он съездил сам, а родителям Михаила отправил телеграмму. Сашка, брат Лены, был в командировке — он выучился на шофера и колесил по всей стране, развозя грузы. Матери стало плохо при известии о гибели дочери, и пришлось вызывать неотложку. Ее увезли в больницу с сердечным приступом.

Приехавший на следующий день Павел Константинович, на полную катушку использовав свое звание и награды, а также все мало-мальски доступные ему связи, очень быстро добился оформления всех необходимых бумаг, и уже к следующему вечеру гроб с телом Лены стоял в их квартирке. Мишка плохо воспринимал реальность. Он сидел возле гроба, держа жену за руку, и изо всех сил старался вернуть ее к жизни. Он снова и снова пытался зарастить, залечить ее раны, но тело Лены не отзывалось на его попытки.

Егоров, посмотрев на приемного сына, едва ли не силой отвел того на кухню. Но Мишка рвался назад. Отчитав его как мальчишку и в сердцах отвесив ощутимый подзатыльник, Павел Константинович половину ночи пытался вернуть того в адекватное состояние.

К утру Михаил вроде бы смог взять себя в руки. Он вместе с отцом занялся похоронами. Они метались между кладбищем, больницей, где находилась мать Елены и различными организациями, готовясь к похоронам. Ребята с аэродрома помогали, как могли. Кто-то тащил продукты, кто-то деньги, выкопали могилу…

Похороны и поминки прошли достаточно спокойно. Михаил держал себя в руках. Казалось, он смирился со своей потерей, признал ее. Мать Лены присутствовать на похоронах дочери не смогла — лежала в больнице в тяжелом состоянии, и врачи не давали никаких прогнозов. Влад на кладбище пришел, но стоял ото всех в стороне, низко опустив голову и никого не замечая. И лишь только когда все ушли, подошел к свежему холмику. Опустившись на колени и выронив охапку цветов, разрыдался, бессвязно каясь в своей вине.

На службе Михаилу предоставили отпуск, и он целую неделю провел с родителями и братом — Иринка, ожидавшая со дня на день рождения ребенка, приехать не решилась. Пока дома было шумно и тесно, горе отступало, сворачивалось тяжелыми кольцами в груди. Но, проводив родителей, Миша вернулся в тихую, осиротевшую квартиру, где все напоминало о жене.

Не в силах утишить рвущую его изнутри боль, он метался по квартире, не находя себе места. Тоскуя по жене, задыхаясь в четырех стенах, он летел на кладбище и там, стоя над свежим, высоким холмиком, разговаривал с ней. Сколько ни пытался он вызвать видение жены, у него не выходило. Лена не появлялась. Перед его взглядом снова и снова вставали лишь ее глаза, наполненные слезами и запредельным ужасом.

Вымотавшись до предела, Михаил возвращался домой и кулем падал на кровать, зарываясь носом в халатик Лены, ловя едва уловимый запах жены. Его мир сузился, сконцентрировавшись на мокром, оплывавшем под холодными осенними дождями рыжей глиной холмике и легком халатике, уже начинавшем походить на тряпку: стирать его Михаил не собирался, боясь смыть с него прикосновения Елены.

В субботу Михаила разбудил стук в дверь. С трудом поднявшись с кровати и бережно уложив Ленин халат на ее подушку, он распахнул незапертую дверь. За ней, держась за стену, с бутылкой в руке стоял Влад. От давно не бритого, обросшего, исхудавшего инструктора несло застарелым перегаром вперемешку со свежим амбре.

— Вот… пришел… — подняв красные, воспаленные глаза на Михаила, он попытался шагнуть и едва не упал. С трудом удержавшись на ногах, он закончил: — Бей.

— Зачем? — удивился Михаил.

— Бей! — повторил Влад, вытягивая шею. — Имеешь право…

— Не стану я тебя бить, — проворчал Мишка и развернулся, чтобы уйти. И зачем только Влад вырвал его из такого сладкого сна? Лена там была жива… Она смеялась, примеряя ему на голову венок из ромашек…

— Брезгуешь? — Влад шагнул в квартиру. — И правильно… Я б тоже о такую падаль руки пачкать не стал…

Мишка остановился и обернулся. Он долго смотрел на Влада, пытаясь понять, что тот несет и почему он, Мишка, должен набить ему морду.

— Выпить тоже брезгуешь? — мотнув бутылкой у Мишки перед носом, вяло поинтересовался Влад. — За упокой Леночки?

— Не пью я, да и тебе не советую, — одарив его мрачным взглядом, проговорил Мишка. — А коль сильно охота, стакан на кухне, колбаса в холодильнике. Хлеба нет…

— Бей, а опосля помянем рабу Божию… — настаивал Влад, схватившись за Мишкину руку. — Бей!

— Да на что ты мне сдался — бить тебя? — изумился Мишка.

— Виноват… я… — с трудом проговорил Казаков и, выпустив Мишкин рукав, качаясь, прошел на кухню. — Горит все… Душа горит, понимаешь? — всхлипнув, вытер он мокрые глаза.

— В чем ты виноват? — присаживаясь напротив Влада, вяло поинтересовался мужчина, надеясь избавиться от нежданного гостя. Сейчас ему никого не хотелось видеть.

— Я ж не знал, что она приедет! — шмыгнув носом, проговорил Казаков. — Не знал, понимаешь? Ни хрена я не знал!!! — заорал он, стуча себя кулаком в грудь. — Тока в самолете перед прыжком и увидел ее… Я запретил ее прыжок! Слышь, Миха… Запретил!!! — всхлипнув, Влад бахнул кулаком по столу. — Я забрал парашюты… Ваши… — добавил он вдруг тихо и уронил голову на согнутую руку. Плечи его затряслись.

— Подожди… Что значит «забрал»? Зачем? — удивился Мишка.

— Да не было вас… Две грёбаных недели не было… — донеслось глухо из-под руки. — А нам прыгать с братухой… С нашими-то нельзя… Сам понимаешь… — Влад поднял голову и, качаясь, посмотрел на Мишку. — Ну мы и решили взять ваши. Их хоть перекладывать не надо… — едва слышно закончил Казаков, не отрывая взгляда от Михаила. — Ну что смотришь? Бей!!! — раскинул он руки, с трудом удерживаясь на табурете.

— А я все думаю: ну откуда петле взяться? Ленка же всегда скрупулезно, до миллиметра стропы укладывала, чтобы не дай Бог не схлестнулись… — тяжело провел Ростов рукой по лицу. — А тут вдруг небрежная укладка… петля…

Михаил поднялся, взял с сушилки два стакана и плеснул в них водки. Один опрокинул в рот и, сморщившись, прижал рукав к носу.

— А ее парашют, значит, у тебя был? — мрачно закончил он, поставив стакан на стол.

Влад молча опрокинул в рот содержимое стакана и налил еще.

Молчали долго. Мишка качал в руке стакан, глядя невидящим взглядом на качавшуюся в нем жидкость. Затем опрокинул его в рот.

— Почему она не переложила парашют? — обреченно спросил он. — Или не знала, что берет чужой?

— Знала… — помолчав, тихо ответил Влад. — Видимо, поздно приехала… — посмотрев на содержимое стакана, он, выдохнув, проглотил его. И тут его словно прорвало.

Влад рассказывал. И про «дорогих гостей», и про шантаж директора, и как они с Новиковым прятали свои «подшаманенные» парашюты… Бутылка закончилась. Из внутреннего кармана Казаков достал вторую. Когда закончилась и она, он принес еще.

…Разбудил Михаила настойчивый звонок телефона. С трудом поднявшись с пола, он обошел свернувшегося в калачик Казакова и, шатаясь, уставился на надрывавшийся аппарат. Тот замолк, но через пару минут снова зазвонил.

Покачиваясь, Михаил смотрел на телефон. Разговаривать ни с кем не хотелось. От надоедливого настырного звона голова буквально разваливалась на части. Постояв над аппаратом еще минут пять и услышав очередной звонок заткнувшегося было телефона, он дернул за провод. Адская машинка замолчала. Но в голове звон продолжался. Мишка тряхнул головой. Та буквально затрещала. В бешенстве смахнув с полки ненавистный аппарат, он поплелся в кухню. Поискав среди бутылок вожделенную жидкость и не найдя ее, он, натянув куртку наизнанку, побрел в магазин.

Сколько они пили, он не помнил. Не помнил, когда ушел Влад. Не помнил, как приходили ребята с аэродрома, не помнил, как приезжал его начальник и пытался привести его в чувство… Не помнил, где брал водку, когда перешел на дешевый самогон, как кончились деньги… Он не помнил ничего. Перед глазами стояла Лена. Живая, она то смеялась, то хмурилась, обнимала его и сердито смотрела из-под бровей, обиженно сопя… Михаил снова и снова в пьяном бреду проживал их недолгую совместную жизнь. Представлял родившегося сынишку, счастье, безмятежно плескавшееся в глазах жены и… пил. Пил, чтобы не потерять и секунды рядом с женой. Чтобы видеть ее живой. Пил, и все глубже и глубже погружался в безумие пьяного угара.

Иногда он вдруг вспоминал, что Лена погибла, и глотал горькие слезы отчаяния. Но на смену рвущей сердце тоске приходило внезапное бешенство, и тогда он крушил все, на что падал взгляд. Давно были сорваны шторы, перебита посуда, переломаны кухонные шкафы, рассыпано по полу их содержимое. Пил он теперь прямо из горла, сидя на полу — ни одной целой табуретки не осталось. Спал там же, просто заваливаясь на пол, дойдя до невменяемого состояния. Нетронутой оставалась комната — туда он не заходил. Словно была проведена черта, через которую он не мог переступить.

Пьяное безумие продолжалось до тех пор, пока он вдруг не начал захлебываться ледяной водой, а грубая, жесткая рука не позволяла поднять голову, пока другая безжалостно елозила по его лицу. В какой-то момент Мишка начал активно сопротивляться, вырываясь.

— Пусти!.. — прохрипел-пробулькал он, опираясь руками в край ванны и пытаясь подняться.

— Очухался наконец, алкаш-недоучка? — раздалось сзади.

Мишка, отплевываясь и отдуваясь, сполз на пол, протирая залитые водой глаза. Перед ним маячила нога, обутая в кирзовый сапог, а рядом с ней деревянный протез. Снова протерев глаза, Мишка медленно заскользил взглядом вверх, задирая голову.

— Петр? — изумленно выдохнул он, глядя на стоявшего перед ним Петра со сложенными на груди руками.