Колесо Фортуны - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Роджер Желязны (Ричард А. Лупофф ФАКТОР РУЛЕТА «ТУТСИ») #20

Ричард А. Лупофф ФАКТОР РУЛЕТА «ТУТСИ»

Я сижу в номере «Рино Скай Пэлас», шикарнейшего игорного заведения в Крупнейшем Маленьком Городке мира, и нахожусь в очень большой беде.

Менеджер казино мистер Альберт Браун. Он самая заурядная личность, какую только можно вообразить. Когда я регистрировался в «Скай Пэлас», он приветствовал меня у двери. Хорошо ли я долетел? Доволен ли я лимузином, доставившим меня — бесплатно, разумеется, эта услуга, разумеется, предоставляется за счет казино, — из аэропорта? Не пожелаю ли я заглянуть к нему в офис, чтобы решить вопрос о кредитной линии, или сначала предпочту — бесплатно, разумеется, — перекусить и выпить? Или, может быть, мне сначала хотелось бы расслабиться в своем номере?

Так было, когда я регистрировался. Это происходило всего семьдесят два часа назад. С тех пор все радикально изменилось.

Мистер Альберт Браун только что повесил трубку. Он сказал, что я исчерпал свою кредитную линию, что он не может больше держать за мной номер, что меня приказано не пускать в бар и ресторан, что горничным приказано забыть все приказы, которые я им давал, и что если я срочно не уплачу свой долг казино или хотя бы не сделаю соответствующие распоряжения, то он будет вынужден Принять Меры.

Принять Меры.

Он называет меня Израэлем. Когда я прибыл, я был мистером Коэном. Затем Иззи. Затем Айком. Теперь я Израэль. Что ж, это мое имя, у меня нет причин его стыдиться. Напротив, я ношу его с гордостью.

Так почему же, когда мистер Альберт Браун произносит это слово, оно звучит как оскорбление?

Не обращай внимания. Во всяком случае, он ничего не сказал об отключении телефонной и факсовой линий в моем номере. Это, как я понимаю, хороший знак. Он хотя бы предоставляет мне шанс попытаться уладить дела, прежде чем он Примет Меры.

Воспользоваться ли мне факсом, чтобы докричаться до кого-нибудь? Или лучше снять трубку обычного телефона? Звуковой линии, как они теперь это называют. У меня брат в Сиэтле, у него магазин одежды, они теперь не называют это галантереей, как раньше. Странно, но его жена, моя невестка, кажется, любит меня еще меньше, чем брат.

Если я действительно такая неприятная личность — я этого не признаю, а просто пытаюсь принять это, как сказал бы один мой знакомый профессор, за гипотезу, — то мой брат, который знает меня дольше и, предположительно, лучше, чем невестка, его жена, должен ненавидеть меня больше, чем она. На самом же деле все наоборот.

У меня две с половиной бывшие жены в разных местах. Что такое, вы спрашиваете, половина бывшей жены? Это не магический акт, позвольте вас заверить. Нет. Я окончательно и бесповоротно развелся с Женой Номер Один и Женой Номер Два.

Жена Номер Один второй раз вышла замуж за профессора палеонтологии маленького университета в штате Небраска. Этот парень, как мне объяснили, проводит большую часть года в поисках костей динозавров с зубным зондом в одной руке и метелочкой в другой. Его жена, моя Бывшая Номер Один, дала мне понять, что больше не желает со мной общаться. Ни в каком виде или форме.

Жена Номер Два — то есть Бывшая Номер Два — в настоящее время одинока. Она успешно руководит большой общенациональной сетью ресторанов. Ее кабинет находится в роскошном здании штаб-квартиры этой фирмы на Семьдесят второй улице в Нью-Йорке. Каждый месяц я посылаю ей чек с алиментами, хотя уже несколько лет отстаю от нее по доходам. Бывшая Номер Два зарабатывает почти столько же, сколько певица сопровождения у эстрадного певца или питчер-левша. Алименты от меня ей не нужны, но она не отказывается от них, просто чтобы жизнь не казалась мне безоблачной.

Не думаю, чтобы Бывшая Жена Номер Один или Бывшая Жена Номер Два предложили мне действенную помощь в моем нынешнем положении.

Интересно, что подразумевает мистер Альберт Браун под Принятием Мер?

Посылают ли они людей в черных костюмах, чтобы ломать клиентам коленные чашечки? Или сбрасывают их с балконов? Мой номер на тридцать пятом этаже «Скай Пэлас». Огромная высота этого здания и дала ему такое имя. Если я пролечу это расстояние, то, возможно, переживу падение, но не приземление.

Я мог бы сказать им, что жажду заплатить весь долг сполна. Но это не вопрос желания. Выражаясь языком одного из выдающихся бывших президентов Соединенных Штатов, я не жулик. У меня просто совершенно уникальный опыт в финансовой сфере, вот И все. У каждого бывают взлеты и падения. Просто у меня взлеты выше, а падения ниже, чем у среднестатистического гражданина. Не знаю почему. Не имею представления.

Но если я сейчас не могу заплатить, то какой смысл ломать мне коленную чашечку, выбрасывать меня с тридцать пятого этажа или Принимать иные Меры против меня? Есть старая поговорка о выжимании воды из камня или как там еще. Она вполне применима в моем случае.

С другой стороны, мистеру Альберту Брауну и его работникам все это прекрасно известно. Они все это слышали много, много раз. И все же они Принимают Меры против людей, которые не платят. В этом должен быть какой-то смысл. Они же не глупые люди. Впрочем, возможно, некоторые из них не слишком умны. На низших уровнях.

Те, кто ломает коленные чашечки.

Выбрасывает с балкона.

Принимает Меры.

Но мистер Альберт Браун — человек культурный и обходительный. Он дал это понять во время нашей первой встречи и несколько раз позже, пока наши отношения не стали напряженными. И, конечно же, работники мистера Альберта Брауна столь же талантливые и интеллигентные люди.

Итак: зачем Принимать Меры против того, кто не может — не то что не хочет — заплатить?

По той же самой причине, полагаю, по которой государство наказывает преступников, которые наверняка больше не повторят своих преступлений, не хотят их повторять и которых вполне можно отпустить, Взяв с них торжественное обещание вести правильный и законопослушный образ жизни. Наказание удерживает от преступления остальных, вот почему.

Да.

Они получат немного или совсем не получат удовлетворения, Принимая Меры к Израэлю Коэну. Но они безусловно воспользуются своими возможностями и накажут меня, чтобы удержать остальных, которые пожелают делать крупные ставки и не смогут потом расплатиться.

Поэтому, полагаю, я должен послужить примером.

Кстати, о половине жены. Это Жена Номер Три, совсем новая и скорее всего последняя моя супруга. Она объявила, что оставляет меня. Она опубликовала официальное объявление о том, что покидает мою постель и мой дом и с этих пор не несет никакой ответственности за любые долги, которые я могу сделать. Она снабдила меня документом, указывающим на то, что она начала бракоразводный процесс.

Нет, мне не приходилось ждать помощи ни от Жены Номер Один, нынешней жены палеонтолога, ни от Жены Номер Два, руководившей сетью ресторанов, ни от Жены Номер Три, публикующей официальные уведомления в газетах.

А как насчет братца в Сиэтле?

Нет. Последний раз, когда я навещал его, его очаровательную жену и их красивых детишек, моего чудесного племянничка и двух прелестных племянниц, моя невестка, верная супруга моего брата и мать красивых детей, вошла в гостиную, когда я демонстрировал ее выводку хитрый прием сдачи карт из-под колоды.

Почему это привело невестку в такую неизбывную ярость, остается для меня загадкой. Я был игроком всю свою жизнь — во всяком случае, всю сознательную жизнь — и точно знаю, что знать всякие хитрости ремесла совсем не вредно. Один хочет сдавать карты из-под колоды, а другой хочет избежать того, чтобы ему сдали карты из-под колоды. Необходимо лишь понять технику этого действия, распознавать обманные движения нечестного игрока, защитить себя от неправильной сдачи.

Но если подумать, этот инцидент может объяснить причину нелюбви моей невестки ко мне. Впрочем, женская любовь — дело темное.

А теперь немного философии. Не той философии, которой забита голова моего знакомого, изложившего мне много лет назад концепцию принятых гипотез. Нет. Я предлагаю вам гораздо более практичную философию. Она заключается в следующем: когда вам нечего проигрывать и нет надежды на победу, то попытка не пытка.

Действуя на основе этого принципа, я поднимаю трубку и звоню Бывшей Жене Номер Один. Звонок проходит, что является хорошим знаком. Как я уже упоминал, это означает, что мистер Альберт Браун еще не обрубил мои телефонные линии, за что я ему искренне благодарен.

Если только это не было простой оплошностью со стороны руководства. Если бы они это заметили, то скорее всего отключили бы меня. Я попал бы в изоляцию, стал бы пленником в этом плюшевом номере отеля.

В номере есть ванна. В нем есть несколько цветных телевизоров, подключенных к спутниковой антенне. Они принимают специальные каналы, транслирующие учебные программы по игре в покер, рулетку, баккара и другие игры. В ванной комнате имеется электронная игровая машина, а у кровати электронная машина для покера.

Кстати, сама кровать огромная, роскошная и круглая, с алыми шелковыми простынями и наволочками.

В номере даже есть большой телевизионный экран, установленный на потолке над кроватью, и пульт дистанционного управления, позволяющий включать порнографические фильмы. Если бы я был не один, мы могли бы лежать бок и бок и смотреть на красивых молодых людей, производящих друг с другом развратные действия, пока нас не охватила бы потребность имитировать их движения.

Мне не пришлось воспользоваться этой особенностью моего номера и теперь уже, без сомнения, не придется. Жаль.

Трубку берет профессор палеонтологии. Могу себе представить погоду в Небраске: холодная, серая и сырая, с темными дождевыми облаками, ползущими над Великими Равнинами и готовыми пролить свою влагу на твердую коричневую землю.

Хорошего мало.

Я спрашиваю профессора, могу ли я поговорить с…

Как бы это сформулировать? Моей женой? Моей бывшей женой? Его женой? Решаю назвать ее по имени. Профессор, современный человек, который относится к супруге как к партнеру, а не собственности, подзывает ее к телефону без расспросов о моей личности и роде занятий.

Бывшая Жена Номер Один уклончиво спрашивает: «Да?»

Я начинаю говорить ей, что нахожусь в отчаянном положении, в большой беде, в глубокой-глубокой… яме.

Она кладет трубку на рычаг настолько деликатно, что я даже не слышу щелчка.

Ну что ж.

Переходим к Жене Номер Два.

Учитывая разницу во времени, в Нью-Йорке сейчас на три часа позже, чем в Рино, поэтому я не очень удивляюсь, услышав автоответчик.

— Если вы оставите номер своего телефона, — мурлычет записанный голос Бывшей Жены Номер Два, — я обещаю непременно вам перезвонить.

Я начинаю надиктовывать свое имя и номер телефона — номер «Скай Пэлас», когда она сама берет трубку и начинает говорить со мной. Она спрашивает, зачем я звоню ей среди ночи. «Или в любое время, — добавляет она, — но особенно среди ночи».

Останавливаясь на самых ярких моментах и опуская по возможности неприятные детали, я делаю попытку объяснить этой бывшей жене, как отчаянно я нуждаюсь в ее помощи.

Она не перебивает. Что ж, это обнадеживает. Я продолжаю. Я посвящаю ее в предысторию своей безысходной ситуации. — Она все еще слушает. Надежда окрыляет меня. Я напоминаю ей о том прекрасном времени, когда я за ней ухаживал, о тех редких, но тем не менее счастливых событиях, которые случались за время нашей женитьбы.

Она не перебивает.

Переходя к причине нашего развода, я начинаю искренне извиняться, принимая на себя вину за разрушение нашего союза, и говорю ей, что надеюсь когда-нибудь наведаться в Нью-Йорк и сделать попытку загладить те неприятные впечатления, которые я о себе оставил. Я предлагаю ей совершить путешествие в Атлантик-Сити, поселиться в лучшем казино-отеле и провести там чудесный отпуск. Он мог бы стать нашим вторым медовым месяцем, если она не возражает, но можно ограничиться и чисто платоническими отношениями. Выбор полностью за ней.

Хотя она не прерывает меня, но при этом и не отвечает на мои предложения или вопросы. Я спрашиваю, слушает ли она меня. Она не отзывается. Я проверяю, осталась ли она на связи, не разъединили ли нас.

Она ничего не говорит, но мне кажется, что я слышу ее тихое дыхание. Меня охватывает отчаяние. Я вновь начинаю извиняться, еще более униженно, предлагаю ей еще более соблазнительные варианты примирения, при условии, что она поддержит меня сегодня, в час нужды.

Она ничего не говорит.

Я начинаю плакать.

В ответ слышится лишь ее дыхание. Дышит она легко и тихо. Это я помню со времен нашего брака.

Она отказывается говорить. Отказывается отвечать на мои вопросы. Она не говорит ни да, ни нет. В конце концов, я сдаюсь и кладу трубку на рычаг. Это была ее самая коварная победа надо мной. Самое жестокое возмездие.

Пытаться ли звонить третьей жене? Что ж, когда нечего терять и ничто не помогает, можно попробовать хоть что-нибудь. Я звоню в квартиру, куда она переехала, оставив меня. Она поднимает трубку после первого звонка. Квартира находится в Калифорнии. Нет разницы во времени.

Я успеваю только назвать себя и слышу в ответ: «Поговори с моим адвокатом». За этим следуют короткие гудки. Я набираю номер снова, но как только она слышит мой голос, так сразу же кладет трубку.

Что мне остается?

Остается факс.

Кому послать мою мольбу о помощи? Как сформулировать эту мольбу?

Я вынимаю ручку с эмблемой «Скай Пэлас» и лист бумаги с эмблемой «Скай Пэлас» из верхнего ящичка бюро в стиле ар деко, отделанного алюминием и полированным ониксом. Сочиняя послание, я поглядываю через балконную дверь на Рино, вижу его сверкающие огни и впечатляющие неоновые вывески многочисленных казино и отелей. Я представляю себя персонажем черно-белого фильма сороковых годов, прячущимся в номере отеля и выглядывающим в окно. Вспыхивающая и гаснущая неоновая вывеска то освещает мою комнату, то погружает ее во мрак, превращая мой силуэт в пульсирующую светотень.

Возможно, я Элан Лэдд, думающий о Веронике Лэйк и ожидающий Уильяма Бендикса и Элишу Кука-младшего, которые должны прийти и убить меня.

Я пишу свое послание.

Оно гласит: «Помогите! Кто-нибудь, помогите мне! Пожалуйста!»

Я подписываю свое имя: Израэлъ Коэн. На бумаге имеется логотип «Скай Пэлас», так что моему потенциальному спасителю будет нетрудно разыскать меня. Правда, ему неизвестен номер моей комнаты. Я добавляю эту информацию под своей подписью.

Стоя около факсового аппарата, я набираю случайное сочетание цифр. Код местности, код города, телефонный номер. Кто знает, куда попадет мой призыв? Существуют ли вообще такие коды? Есть ли такой номер телефона? Даже если есть, установлен ли на нем факсовый аппарат? Или же машина попытается послать мое письмо по голосовой линии и ничего не получится?

Я нажимаю кнопку «TRANSMIT».

Валик медленно прокручивает фирменный лист «Скай Пэлас».

Я сажусь и жду то, что должно произойти. Я обдумываю вопрос: «Как могло случиться в этом мире, что хороший еврейский мальчик вроде меня попал в такую запутанную и безнадежную ситуацию?»

Сначала ответ не приходит мне в голову. Затем, под вспыхивающие и гаснущие огни Рино, на меня нисходит озарение. Понемногу струйка воспоминаний просачивается на поверхность, и я начинаю понимать.

Да, я совсем еще мальчик. Сколько мне лет? Шесть? Восемь? Десять? Нет, меньше десяти. Шесть, или восемь, или семь. Скорее всего семь. Что-то в этом роде.

Я отдыхаю в летнем лагере для еврейских детей. Лагерь носит имя воображаемого индейского племени ки-вонка. Во всяком случае, мне кажется, что ки-вонка — воображаемое племя. Существовала богатая мифология о ки-вонка, являвшаяся частью культурной работы лагеря, ею обильно кормили еврейских ребятишек, приезжавших туда каждое лето.

Идеей лагеря «Ки-Вонка» было вывезти детей из города на несколько недель во время самого жаркого летнего периода. Когда они не ходили в школу, разумеется.

Вместо тяжелого зноя, толчеи и загрязненного воздуха дети должны были видеть вокруг лесистые холмы, спать в чудесных сельских домиках, купаться в кристальном озере, дышать чистым воздухом. Вместо гадкой еды они должны были потреблять тщательно спланированный диетологом и хорошо приготовленный рацион.

В течение дня они должны были играть в здоровые игры, а вечером обрабатываться странной смесью еврейских традиций и индейской культуры.

Дети постарше, естественно, пользовались отсутствием родительского присмотра для экспериментов со своими собственными и чужими расцветающими лобковыми зонами. Воспитатели, в основном студенты университета, могли перевести эти неловкие попытки в разряд неудержимого разврата.

Такова была оздоровительная программа лагеря «Ки-Вонка».

И вот я — семилетний клиент этого чудесного учреждения. Типичный день лагеря начинается так: мы, юные ки-вонканы, встаем, совершаем омовение, заправляем свои армейские коечки, выстраиваемся на линейку у флагштока, поглощаем завтрак (яичница с беконом, все, разумеется, кошерное) и приступаем к обычной деятельности.

В тот день моя группа играла в бейсбол на поле, разбитом в естественной чашевидной впадине, носящей название Хэмбоунской низины. Нас слишком много для этой игры, но, согласно правилам лагеря, основанным на законах мифических ки-вонка, каждый должен иметь шанс поучаствовать.

Поэтому наши команды доходили до четырнадцати игроков. У нас был питчер, кетчер, запасной кетчер, шесть полевых игроков и пять игроков вне поля. Вы скажете, что при таком раскладе поймать мяч положительно невозможно. На самом деле, учитывая уровень игры семилетних евреев/индейцев, положительно невозможно выбить мяч за пределы поля.

И все же в каждой группе людей неизбежно возникает своя иерархия. И среди двадцати восьми членов нашей группы во время распределения по командам меня отобрали двадцать восьмым.

Меня определили пятым «блуждающим» внеполевым игроком моей команды и втиснули четырнадцатым в очередь на биту.

В игре на четыре броска — когда нас позвали на ленч, команда противников лидировала со счетом 58:46, — я остался единственным игроком, не сделавшим ни одного броска.

После ленча, состоявшего из сандвичей из арахисового масла с мармеладом на белом воздушном хлебе, все расходятся по своим койкам для обязательного отдыха. После этого наступает время ремесел (я чеканю на алюминии морскую черепаху в качестве подарка родителям), а за ним купание в озере и ужин. На ужин нам предлагают жилистого перепеченного цыпленка и водянистую, разваренную брокколи.

После ужина ожидается специальное мероприятие. Все дети собираются в рекреационном здании. Сначала мы поем хором, потом смотрим кино (Микки Руни и его тогдашняя жена Элейн Дэвис в «Атомном ребенке» 1954 года) и разыгрываем призы.

Я всегда сочувствовал Руни за его невысокий рост, обилие жен и бесчисленные неприятности.

У главного воспитателя есть список всех ки-вонканов. Лист бумаги разрезан на маленькие полоски, на каждой написано имя одного из ки-вонканов.

Разыгрывается несколько призов, и каждый раз, как главный воспитатель вытаскивает бумажку с очередным именем, раздается слабый взрыв аплодисментов среди ближайших друзей победителя и гораздо более мощный хор разочарованных стонов остальных проигравших.

Некоторые получают записи модных песен. Другие — романы в бумажных обложках, в основном это жуткие истории о машинах-убийцах.

Я сижу вместе со своей группой, а наш воспитатель обменивается тайными взглядами с коллегой, которая устроилась рядом со своим отрядом маленьких обалдуев. Я бездумно рассматриваю большую комнату, в моей голове бродят какие-то смутные и неуловимые мысли. И тут я замечаю, что мои соседи тычут меня в бок пальцами, дергают за руки, шипят и показывают на центр зала.

Я смотрю туда и вижу главного воспитателя, который делает мне знаки, называет мое имя, приглашая подойти поближе.

— Израэль Коэн. Израэль Коэн, подойди сюда и получи свой приз.

По моему телу, от темени до кончиков пальцев, проносится энергетический разряд. В ушах шумит. Перед глазами вспыхивают ослепительные точки. Пальцы начинает пощипывать, словно я схватился за плохо изолированные провода.

Поднявшись со своего места, я пробираюсь к центру зала. Те несколько секунд, которые уходят на покрытие небольшого расстояния, окрашены какой-то странной химической реакцией, происходящей в мозгу.

Я выиграл.

Образы моего приза, один ярче другого, мелькали в моем растерянном мозгу, пока я шел по проходу. Я представлял себе коллекцию записей последних хитов. Я воображал себе полную библиотеку романов ужасов в бумажных обложках. Я мечтал о ярко-красном «Кадиллаке» с открывающимися дверцами.

Главный воспитатель запускает руку в коробку с призами и вручает мне приз. Это гигантский рулет «Тутси».

Я беру его и возвращаюсь на место. Мои соседи наседают на меня, требуя, чтобы я открыл рулет «Тутси», снял белую папиросную бумагу и обнажил коричневый зазубренный цилиндр внутри.

Вы можете подумать, что рулет «Тутси» не такой уж классный приз, не такая вещь, о которой можно мечтать. Но позвольте напомнить вам, что я был последним, кого отобрали на игру, что я был четырнадцатым в очереди на биту, что остался единственным игроком, ни разу не ударившим по мячу.

Я не был популярным ребенком, везучим ребенком. И все же я выиграл рулет «Тутси». Без предупреждения, без подготовки на меня обрушился триумф победителя в азартной игре. Аплодисменты моих соседей, их жадное желание скорее разделить со мной приз, нежели просто поздравить с удачей, только прибавляли пикантности моему сладостному удовлетворению.

Ни до, ни после этого я не испытывал ничего подобного, не был так по-настоящему счастлив. Ни финансовые триумфы, ни победы в сексе, ни экстатическое погружение в музыку, ни воспарения, достигаемые с помощью химических экспериментов, ни редкие соприкосновения с таинством в синагоге — ничто не может сравниться для меня со счастьем того момента.

Это было ощущение, знакомое лишь искушенным игрокам.

Искушенный игрок поймет меня без лишних разъяснений, а остальным не помогут и они.

Проклятый рулет «Тутси» сделал меня таким.

Раздался стук в дверь.

Я моргнул.

Я уже довольно долго смотрел в окно, отключившись от реальности, загипнотизированный сложным ритмом мигающих огней Рино. Стук в дверь. Это представители мистера Альберта Брауна пришли навестить меня в моем номере отеля «Скай Пэлас». Пришли Принимать Меры.

Отвечать ли на этот стук? Или забаррикадировать дверь тяжелым креслом? Спрятаться в шкафу, заползти под кровать, запереться в ванной? Есть ли смысл в любом из этих действий или я просто продлю свою агонию и усугублю злобу людей в черных костюмах, которые ворвутся сюда, если я не придумаю, как удержать их от этого. Впрочем, у них наверняка есть запасной ключ от моего номера.

Решение пришло само собой. Я открою широкие раздвижные двери, ведущие на балкон, и спрыгну со «Скай Пэлас». Я обрушусь на мостовую внизу. Я буду кричать, пока падаю, все время кричать, пока падаю, чтобы ни один невинный прохожий не пострадал от моего падения.

Перед моим мысленным взором возник номер завтрашней газеты Рино. «ТУРИСТ УБИТ ПАДАЮЩИМ ЧЕЛОВЕКОМ». А ниже подзаголовок: «ПОСЕТИТЕЛЬ КАЗИНО ВЫПАЛ ИЗ НОМЕРА ОТЕЛЯ». Они не буду знать, упал ли я, потеряв равновесие, выпрыгнул или был выброшен с балкона. Местная полиция обыщет мой номер в поисках разгадки моего последнего фатального полета. Они будут искать записку и найдут оригинал моего исходящего факса.

ПОМОГИТЕ! КТО-НИБУДЬ, ПОМОГИТЕ МНЕ! ПОЖАЛУЙСТА!

Это убедит их в том, что я был убит. Они попытаются выяснить, кто получил мое отчаянное послание. Отпечатывает ли факсовый аппарат номер телефона отправителя? Сохранилась ли такая запись на коммутаторе казино или на местной телефонной станции?

Но нет, люди в черном, конечно же, обыщут мой номер, когда обнаружат, что я прыгнул с балкона. Они найдут оригинал. Они конфискуют его, уничтожат, отдадут мистеру Альберту Брауну, который запрет его в сейф казино, пока хозяева не скажут ему, что с этим делать.

Зазвенел дверной звонок. Он наигрывал знакомый мотивчик «Ваше благородие, Госпожа Удача».

Вторя про себя мелодии, я приблизился к двери, тихо шагая по толстому роскошному ковру, которым был устлан мой номер. Спрятаться? Прыгнуть? Забаррикадироваться? Или просто стоять и ждать людей в черном, пассивно сдаться, когда они начнут свою мрачную и кровавую работу по Принятию Мер?

Песенка окончилась. Я протянул руку к ручке и повернул ее.

Я открыл дверь.

Она стояла там, глядя на меня.

Я разинул рот.

Она сказала:

— Вы не пригласите меня войти?

Я выдавил из себя приглашение.

Она вошла в номер, огляделась и спросила:

— У вас есть кухня?

Я сказал, что есть. Я заметил кухню три дня назад, когда осматривал номер, но не пользовался ею. Я не был уверен, работают ли еще кухонные приборы или их отключили, есть ли запасы в кладовой и скоропортящиеся продукты в холодильнике.

Она сказала:

— Можно попить чего-нибудь холодного? Я бы сейчас не отказалась от стакана вкусного шоколадного молока.

Она была рыжая, то, что называется клубничная блондинка, с косичками и веснушками, на ней была красно-белая ковбойка, бледно-голубой комбинезон и истрепанные ботинки.

Я знал, кто она такая.

Это была Госпожа Удача.

Ей было лет десять-одиннадцать, от силы двенадцать. Она пришла сюда ко мне, и она была чудесным ребенком. Она могла быть моей дочкой от первой или второй жены, если бы у нас вообще были дети. Или она могла быть вашей маленькой сестренкой, или любимой племянницей, или соседской девочкой.

Но я знал, что она была Госпожа Удача.

Она направилась на кухню, хотя я не сказал, где она находится. Я пошел за ней и встал в дверях, наблюдая за ней. Она шарила в буфете и в ящиках, пока не нашла высокий стакан и ложку с длинной ручкой. Она открыла холодильник и уставилась в него.

Я услышал вопль счастливого ребенка.

— Ой, мне так везет, — взвизгнула она, — я же знала, что у вас есть молоко. — Она вскрыла пакет.

Прежде чем она успела себе налить, я забрал у нее пакет и осмотрел его. Сбоку виднелась рожица персонажа мультиков и логотип местного молочного магазина. Я нашел срок хранения на верхушке. Молоко было свежее. Я понюхал содержимое. Пахло хорошо. Я вернул пакет Госпоже Удаче.

Она налила полный стакан, затем нашла в холодильнике банку с шоколадным сиропом, добавила его в стакан и размешала ложкой. Она спросила:

— Хотите, мистер Коэн?

Я сказал «нет».

Она кивнула:

— Я выпью здесь, чтобы ничего не испачкать, если разолью. — И расхохоталась так, словно сказала что-то безумно смешное.

Я спросил ее, что здесь смешного.

Она ответила:

— Это же будет неудача, правда ведь? Так что этого не должно случиться.

Я сказал, что это правильно, но теперь можно пойти в гостиную и расположиться с удобствами, что она и сделала.

Она села на кушетку, а я опустился в кресло. Отсюда мне были по-прежнему видны мигающие городские огни, но они все тускнели, поскольку приближался рассвет. Госпожа Удача сказала:

— Я пришла ответить на ваш факс.

Я горько усмехнулся:

— Я не знал, что ты настоящая. А какой у тебя номер телефона? Разве есть специальный справочник с номерами Санта-Клауса и Пасхального Зайца?

Она сделала большой глоток и осторожно поставила стакан на поднос, чтобы он не оставил мокрого кружка на кофейном столике возле ее кушетки. Ложку она оставила в кухонной раковине. Она сказала:

— Конечно, есть.

— Ты смеешься.

— Да нет же. Как же вы набрали мой номер факса, если у вас не было такого справочника?

Я сказал:

— Просто догадался. Я просто нажимал любые кнопки. Я даже не помню номера, который набрал.

— Вау! Значит, вы и правда везучий.

— А кто еще есть в этом справочнике?

Она пожала плечами. Уселась поглубже на кушетке. Ее ноги не доставали до пола, и она стала болтать ногами, ударяя пятками по кушетке так, чтобы они отскакивали, как мячики. Они издавали такой звук: тампити, тампити. Она сказала:

— Да все, я думаю. Нэнси Дрю. Волшебная Женщина. Амелия Иархарт. Леди Годива. Вендиго.

— Не разыгрывай меня. Кто такая Вендиго?

— Что-то вроде канадской снежной ведьмы. Она не очень добрая.

— Кто-нибудь еще?

Она наморщила лоб, засунула кончик косички в рот и пожевала его. Наконец сказала:

— Петуния Пиг.

— Ага.

— Добрая Глинда, Белоснежка, Мерилин Монро, Эйми Семпл Макферсон.

— Мм-м…

— И Джилл.

— Джилл?

— Ну, знаете. К Джилл цыпленок заходил.

Я кивнул с умным видом.

— Джилл. Это там, где Джек и Джилл, да?

— Никакой Джек в этой истории не упоминается.

Я сказал:

— О! Одни девочки?

— Мальчики в другом справочнике.

— О!

Она сказала:

— Ваш факс выглядел так, словно вы были очень расстроены.

Все происходящее ошеломило меня. Я не был готов к встрече с такого рода вещами, поэтому я спросил:

— Никогда не представлял себе, чтобы Госпожа Удача была маленькой девочкой. Сколько тебе: десять, десять с половиной?

— Вообще-то мне одиннадцать, — сказала она. — Я низковата для своего возраста, но меня это не волнует. Я везучая. И я знаю, что все будет в порядке.

Я спросил:

— Ты можешь мне помочь?

Это был странный вопрос. Но сейчас все могло случиться.

— Вы прошли по жизни, рассчитывая только на удачу, верно?

Мне пришлось в этом признаться.

Она сказала:

— Не кажется ли вам, что пора для разнообразия что-то сделать самому? Ну, знаете, упорная работа, труд, взаимоотношения, основанные на честности и уважении?

Я подумал, что она говорит слишком по-взрослому, и сказал ей об этом.

Она допила молоко и поставила стакан на поднос! У нее появились шоколадные усы. Она спрыгнула с кушетки, подбежала к большому окну и замерла, любуясь восходом над Невадской пустыней. Потом выдохнула:

— Вау, как красиво!

Я спросил: неужели она никогда раньше не видела восходов? Она сказала, что миллион раз видела. Я не знал, принимать ли ее слова буквально или нет. Я подошел и встал рядом так, чтобы она могла Продолжать любоваться восходом, пока я говорю. Я сказал:

— Они собираются сделать со мной что-то ужасное, если я не верну им деньги. Или не придумаю что-нибудь. Это страшные люди. Они на все способны.

Она сказала:

— Почему вы играли, хотя знали, что у вас нет таких денег? О, вау! — Она захлопала в ладоши. — Посмотрите туда — падающая звезда!

Я начал ей объяснять. Игра — это зависимость, как алкоголизм, наркомания или переедание. Я не могу с собой справиться, пытался я сказать ей.

Она сказала:

— Это верно, но вы же взрослый человек. Разве вы не можете за себя отвечать?

— Это захватило власть надо мной, — сказал я, не отвечая на ее возражение, потому что, как ни странно, я действительно хотел понять. Я хотел, чтобы Госпожа Удача меня поняла, но еще больше я хотел понять сам. — Тот рулет «Тутси» был великолепен, — говорил я ей, — но кто мог поручиться, что я выиграю еще один рулет «Тутси»? Понимаешь, что я имею в виду? Я начал поигрывать в покер, прямо там, в лагере «Ки-Вонка», и первое время выигрывал кое-какие деньги — деньги не имели значения, главной целью была победа — и это было здорово. Но потом пришлось начинать выигрывать большие суммы, ставя на меньшие шансы. Если банкомет сдавал мне полный дом, в этом не было ничего интересного. Но волнение, когда вытягиваешь единственную карту, от которой все зависит, — это было что-то! Это заставляло мои соки быстрее бежать по телу. Заставляло биться сердце, перехватывало дыхание.

— Я знаю об этом все, — сказала Госпожа Удача.

— И лошади. Послушай, всякий может поставить два бакса на фаворита. Ты едва ли проиграешь, а выиграешь грош. Но поставить вслепую — о, это действительно классно! И поставить на победу. А двойное пари — это просто небесное наслаждение. Небесное!

— И вот вы доигрались до того, что сидите здесь и ломаете голову, как бы спастись от тех, кто придет сюда, как вы это называете, Принимать Меры.

— Да.

— Сколько вы должны?

В мою пользу можно сказать, что я очень точен. Я назвал ей точную сумму. До пенни.

Она вытянула губы и свистнула, И грустно качала головой, пока косички не начали бить ее по щекам.

Я сказал:

— Тебе одиннадцать лет, детка. Ты ничего не понимаешь. Не учи меня жить, ты маленькое ничтожество.

Она села прямо на ковер и начала реветь. Это были не деликатные пошмыгивания носом, которые издавала моя первая жена, и не злые завывания второй жены, которые вырывались у нее во время наших драк, и не судорожные всхлипывания третьей. Это был нормальный честный детский рев с дрожанием нижней губы и слезами, катящимися по щекам.

Она полезла в карман комбинезона, вытащила большую красную бандану и вытерла глаза и щеки. Высморкалась она тоже в бандану.

Она начала что-то говорить, но я перебил:

— Я знаю, ты сейчас скажешь: разве это не удача, что у тебя оказался платок, как раз когда он тебе понадобился. — Она кивнула и засунула бандану обратно в карман. Я добавил: — Прости, что наорал. Я не хотел. Ты хорошая девочка. Я просто расстроен.

Она улыбнулась, и это было похоже на то, как если бы ее лицо и рассвет позади нее вдруг слились в одно целое. Она сказала:

— Спасибо. — И встала. — И я не всегда так выгляжу.

Я просто стоял и смотрел на нее.

— Хотите посмотреть, на кого я еще бываю похожа?

Я не знал, чего ожидать. Может, она скорчит рожу. Может, извлечет откуда-нибудь маленькое платьице и побежит переодеваться в ванную, пока я буду ждать здесь, гадая, не раздастся ли еще один стук в дверь, не заиграет ли дверной звонок «Ваше благородие, Госпожа Удача», не появится ли еще один посетитель.

Но этот посетитель уже не будет Госпожой Удачей, Нэнси Дрю, Волшебной Женщиной или Амелией Иархарт. На посетителе будет черный костюм, и он придет Принимать Меры.

Госпожа Удача повторила:

— Ну, хотите?

— Что?

— Посмотреть, на кого я могу быть похожа?

Я сказал:

— Конечно.

Она приказала:

— О’кей, закройте один глаз.

— Один глаз, — повторил я.

— Правильно.

— Неважно, какой?

— Неважно.

Чувствуя себя круглым дураком, я закрыл один глаз. Мне стало смешно так жмуриться.

Она спросила:

— Ну?

Я сказал:

— Ага!

— Ну, как вам?

Она больше не выглядела одиннадцатилетней девочкой. Она выглядела на двадцать пять. Она подросла дюймов на восемь, косички превратились в гладкую волну иссиня-черных волос, поднятых на затылок и открывавших шею. Прядь в несколько волосков выбилась из прически и упала на шею, придавая ей невероятную сексуальность.

Фигура могла заставить любую модель совершить убийство из зависти. Ковбойка, комбинезон и драные ботинки превратились в блестящий костюм и босоножки на высоком каблуке.

И тут впервые я разглядел ее глаза. Они были глубокие, круглые и большие, и, заглянув в них, я не сумел определить их цвет. То они казались зелеными, то фиолетовыми, то черными. И было в их глубине что-то живое, что-то напоминавшее застывшие языки пламени, танцующие медленный греховный танец.

Она выглядела странно знакомой, и тут я понял, в кого она превратилась: Она превратилась в Джин Тьерни, прославленную голливудскую сирену сороковых годов.

У меня свело мышцы лица, я открыл глаза, и в моей комнате вновь очутилась маленькая девочка с шоколадными усами. Она захихикала, обежала круг по комнате, упала на большую кушетку и подпрыгнула в воздух. Приземлилась на ноги около меня. Сказала:

— Хотите еще кого-нибудь увидеть? Закройте оба глаза.

Чертовщина какая-то. Я закрыл глаза. Она спросила:

— Что вы об этом думаете, Израэль?

Я сказал — она? Мне следовало сказать — он, ибо это был голос Джона Уэйна. Это был не Литтл Ричард, подражающий Джону Уэйну. Это был сам Джон Уэйн.

Голос Джона Уэйна сказал:

— Попробуйте открыть один глаз. Попробуйте открыть тот, что закрывали в первый раз.

— Я повиновался. Передо мной был Дюк собственной персоной. Не красивый, молодой Джон Уэйн, который иногда появляется на телеэкране в тех древних черно-белых сериалах, и даже не Уэйн средних лет из великих вестернов Джона Форда.

Это был потрепанный жизнью одноглазый жирный старый стрелок из «Настоящего мужества». Это был Рустер Когберн.

Тряся головой от удивления, я чуть не рухнул перед ним на колени.

Голос Джона Уэйна произнес:

— Попробуйте помигать глазами, правым-левым-правым.

Я повиновался. Это было неподражаемо. Он-она мелькали туда и обратно. Джон Уэйн — Джин Тьерни, Джон Уэйн — Джин Тьерни. Наконец Госпожа Удача произнесла, то и дело переключаясь с хриплого усталого, стариковского голоса на бархатный, соблазнительный голос прославленной королевы:

— Посмотрите на меня обоими глазами одновременно.

И, конечно же, она вернулась, моя одиннадцатилетняя проказливая гостья. Я спросил:

— Ты можешь еще что-нибудь сделать?

Она хихикнула:

— Есть ограничения. Не могу превратиться в Иштар, Кали, Гайю или других божественных персонажей. Не могу предстать в образе любой живущей личности. А остальное — пожалуйста. Любой мертвый или воображаемый человек.

Я спросил:

— Ты можешь вывести меня отсюда? Помочь мне расквитаться с казино и чтобы мистер Браун не стоял у меня за спиной? Все, что мне нужно, — это начать с нуля. Всего одна попытка, Госпожа Удача. Ты отозвалась на мой крик о помощи. Теперь тебе осталось помочь мне.

Она посмотрела на меня. Сунула руку в карман комбинезона, достала пшеничную соломинку и прикусила ее зубами. Я подумал: молодая Джуди Гарланд, но это было неточно. Она была сама по себе. Просто Госпожа Удача.

Она сказала:

— Вы уверены, что именно этого хотите?

— Да.

— Повторите, сколько вы должны?

Я назвал сумму.

Она кивнула:

— Я знала. Только хотела проверить, помните ли вы сами или в первый раз просто сочинили эти цифры.

Я сказал:

— Это была правда.

Госпожа Удача снова кивнула:

— О’кей. Извините, я на минутку. Мне нужно сделать пи-пи. — Она исчезла в ванной. Когда вернулась, шоколадных усов уже не было на ее милом веснушчатом личике. Она сказала: — Я сделаю это для вас, потому что сегодня ваш счастливый день.

У нее за спиной небо уже стало ослепительно голубым. Солнце полностью поднялось над горизонтом.

Она сказала:

— Пошли. — И направилась к двери. — Каждый, кто меня видит, будет видеть что-то иное. Те двое, которых я вам показала, были просто образцами. Просто идите вслед за мной. Я собираюсь вывести вас отсюда наудачу, но, повторяю, есть некоторые ограничения. Не только относительно того, как я выгляжу. Я могу играть, но не могу играть на свои собственные деньги. Потому что у меня их нет. Мне не разрешается. Но я об этом позабочусь.

Что я мог сказать? Если бы я отверг ее, отослал ее прочь, то моя связь с миром оборвалась бы. У меня больше не оставалось ресурсов, не оставалось никого, к кому я мог бы обратиться. Брат и три мои жены отвернулись от меня. Я доживал остатки заимствованного времени.

Мы вышли из номера. Снаружи стоял мускулистый черный гигант в хорошо сшитом черном костюме. Он двинулся было к нам, но тут же отпрянул. Я прищурил глаз и увидел то, что увидел он. Госпожа Удача превратилась в Дороти Дэндридж в костюме Кармен Джонс.

Мы спустились в лифте. Мы прошли в казино. Разумеется, оно было открыто. Оно никогда не закрывается: ни днем, ни ночью, ни зимой, ни летом. С улицы его было не видно. Туда не проникал естественный свет и естественный климат. Попав в казино, вы попадали в другой мир, мир неоновых огней и звенящих колокольчиков, дребезжащих «джек потов» и напитков, разносимых сексуальными официантками. Это был мой мир. Я любил этот мир.

Госпожа Удача подвела меня к столу для игры в кости. Там было немало игроков, хотя подходило время завтрака. Мы нашли два места, рядышком, за ограждением. Игроки кидали кости, делали ставки, передавали кости другим. Кубики двигались вокруг стола.

Когда они дошли до меня, я не знал, что делать. У меня не было денег. Я чувствовал себя глупо, стоя там и не делая ставок, когда другие кидали кости, но теперь, когда дело дошло до меня, я серьезно растерялся.

Я также беспокоился — на самом деле, просто дико боялся, — что кто-нибудь меня узнает. Если бы это случилось, можно было бы ожидать быстрого появления мускулистой личности, которая насильственным образом сопроводила бы меня прямиком в кабинет мистер Альберта Брауна, который, кажется, никогда не отдыхал.

Возможно, они были тройняшками, каждого звали Альберт, и они работали по восемь часов за смену. Это помогало им отлично справляться с обязанностями.

Я прищурил глаз и увидел рядом с собой Эррола Флинна в зеленом костюме и шляпе с пером, непревзойденного Робин Гуда, которого ни до, ни после никому не удавалось сыграть лучше. Он повернулся к человеку, стоявшему перед ним, и сказал: «Я надеюсь, вы не подумаете обо мне дурно, если я попрошу у вас один-единственный доллар для оказания помощи моему доброму другу, еврейскому джентльмену, которого вы видите у меня за спиной». Он ткнул большим пальцем в мою сторону.

Подобная форма попрошайничества могла вполне закончиться тем, что его выкинули бы из казино. Но этого не случилось. Не знаю, что видели остальные, кем предстала Госпожа Удача перед крупье, или перед человеком, у которого она попросила доллар, или перед любым другим игроком.

Но только Эррол Флинн повернулся ко мне и положил передо мной на ограждение сверкающий эйзенхауэровский серебряный доллар. Я бросил его на сукно и кинул кости. Собрал и кинул еще раз. И еще раз. И еще.

Это было поразительно. Я впал в транс. Это было лучше, чем ставить вслепую, лучше, чем выиграть двойное пари. Это было… это было лучше, чем выиграть рулет «Тутси».

Сопровождаемый Госпожой Удачей, я понес свои фишки в офис менеджера. Я дал обещание. Я собирался рассчитаться, выплатить долги и покончить с игрой. Я стал новым человеком. Я стал новым Израэлем Коэном.

Мистер Альберт Браун сидел за столом. Когда я вошел, он поднял голову. Он выглядел очень удивленным. Он сказал: «Мистер Коэн!»

Я сказал: «Вот, черт вас возьми. Вот все, что я вам должен. Все, до последнего цента». Я высыпал фишки на стол. Он сверился с экраном компьютера — эти люди не любят ничего старомодного и устаревшего — и быстро пересчитал фишки, которые я ему вручил.

Он улыбнулся мне. Кажется, он совсем не замечал Госпожу Удачу. Возможно, одним из ее персонажей была Женщина-Невидимка. Браун сказал: «Вы правы. Вы абсолютно правы. Что же, спасибо вам большое, мистер Коэн. Вы крайне удивили меня и избавили от массы неприятностей. Позвольте поздравить вас. И предложить вам бесплатный совет. Не играйте больше. Некоторым людям нельзя пить, и они не должны этого делать. Вам нельзя играть, мистер Коэн. Вы не способны контролировать себя, и вы так или иначе попадете в беду, если не покончите с этим. Так не доводите до этого».

Я увидел, что позади Альберта Брауна стоит Госпожа Удача в своем одиннадцатилетнем обличье, делает ему рожки, скашивает глаза к носу и высовывает язык. Я сделал серьезное лицо. Я сказал: «Что ж, если это все, я, пожалуй, пойду».

Альберт Браун встал, сунул руку в карман хорошо сшитого костюма и вынул сверкающий эйзенхауэровский доллар. Уже второй, который я видел за последний час. Он сказал: «Не хотелось бы отпускать вас совсем без денег. Примите это вместе с моими комплиментами».

На пути к выходу из «Скай Пэлас» мы с Госпожой Удачей прошли мимо ряда игральных автоматов. Через стеклянные двери виднелась ярко освещенная улица и плохо одетые туристы из Айовы, Иллинойса и Индианы. Они бродили взад и вперед, горя желанием оставить здесь свои деньги, чтобы, вернувшись, рассказывать соседям, друзьям и сослуживцам истории о своих безумных похождениях.

Мне хотелось остановить их. Мне хотелось наорать на них. Мне хотелось сказать им: «Не делайте этого! Не начинайте! Большинство из вас смогут поиграть и больше к этому не возвращаться, но некоторые не смогут, и вы не знаете, кто из вас относится к этому типу людей. Ибо это тоже игра, это все игра».

Я хотел сказать им это. Я собирался это сказать. Госпожа Удача, одиннадцатилетняя девчонка с косичками, держала меня за руку. Я направился к выходу, но прежде остановился в конце ряда автоматов и бросил мой последний доллар, мой счастливый доллар, в щель.

* * *

Introduction (1995) Roger Zelazny

Nelson Bond «Pipeline to Paradise»(1995)

William Browning Spencer «The Oddskeeper’s Daughter» (1995)

Jane М. Lindskold «Kangaroo Straight» (1995)

Jeff Bredenberg «Caution: Merge» (1995)

Larry Segriff «Crapshoot» (1995)

Kathe Koja and Barry N. Malzberg «The Unbolted» (1995)

Dean Wesley Smith «Last Man Out» (1995)

Paul Dellinger «Dice with the Universe» (1995)

Don Webb «A Bigger Game» (1995)

Joan Dechencie «The Vig» (1995)