Коммунистические государства на распутье

Филип Е. Юрэн ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ КОММУНИСТИЧЕСКИМИ ГОСУДАРСТВАМИ

В начале 60-х годов экономические отношения между коммунистическими государствами представляли собой парадоксальное сочетание надежд и разочарований. «Основные принципы международного социалистического разделения труда», одобренные в Москве в июне 1962 года, явились новой программой коммунистического экономического сотрудничества. Этот документ имел в основном чисто практическое значение и явно был призван заложить фундамент для быстрого достижения экономического единства. В первом абзаце в привычных выражениях была сформулирована коммунистическая точна зрения: «Мировая социалистическая система представляет собой социальное, экономическое и политическое содружество свободных, суверенных народов, идущих по пути социализма и коммунизма, объединенных общностью интересов и целей, нерушимыми узами международной социалистической солидарности»[239].

Тем не менее советско-китайские экономические отношения в это же время быстро ухудшались. В середине 1960 года из Китая были отозваны советские технические специалисты, после чего китайцы стали по-иному рассматривать международное разделение труда. В начале 1964 года они писали:

«Во имя «международного разделения труда» руководители Коммунистической партии Советского Союза выступают против проведения братскими странами политики строительства социализма своими собственными силами и пытаются превратить их в экономические придатки. Они пытались заставить те братские страны, которые являются сравнительно отсталыми в экономическом отношении, отказаться от индустриализации и стать для них источниками сырья и рынками сбыта товарных излишков… и они стали проводить политику ограничений и дискриминации в торговле с Китаем»[240].

Сопоставлять эти цитаты и сравнивать желаемое с достигнутым в такой безоговорочной форме в известном смысле несправедливо. Тем не менее в этом парадоксальном положении заключена суть коммунистической проблемы нынешнего и последующих десятилетий. Велик разрыв между пределами, до которых простирается коммунистическая теория, и возможностями коммунистических государственных деятелей, и нигде это не проявляется более отчетливо, чем в области экономических отношений.

Коммунистические правительства осуществляют власть над территорией, очень неоднородной в географическом отношении. Продвигаясь от 17-й параллели во Вьетнаме к северу через Китай, пересекая Внутреннюю Азию на север — в глубь Сибири, повернув затем на запад, через Украину и страны так называемого «осколочного пояса» Восточной Европы[241], мы пройдем через районы, сильно отличающиеся друг от друга в физико-географическом и культурном отношении. Проделав этот путь, мы должны будем еще пересечь Атлантический океан и попасть в субтропическую Кубу, чтобы охватить весь коммунистический мир. Любой «величественный замысел» для этого множества государств потребует какого-то времени для его претворения в жизнь, даже если он задуман и осуществляется под руководством самых опытных и умелых государственных деятелей.

Экономические связи, которые должны лечь в основу проектируемого замысла, сложны и запутанны. Но не существует ни единой советской точки зрения и, конечно уж, единой коммунистической концепции, а есть множество различных точек зрения на этот комплекс проблем. Те, кто практически занимается торговлей, — работники коммунистических торговых объединений — страдают под бременем установок, исходящих как от теоретиков, так и от политиков. Ученые-экономисты, одолеваемые техническими трудностями, сопряженными с социалистической торговлей, пытаются совладать с основными коэффициентами и формулами прибыльности внешней торговли. Идеологи трудятся над разработкой понятия мирового содружества коммунистических государств, а политики заботятся о том, чтобы продолжали существовать и укрепляться механизмы власти, которыми они управляют. Все их точки зрения в совокупности составляют форму, содержание и направление коммунистической внешнеэкономической политики.

Динамизм коммунистического мира еще больше усложняет стоящую перед коммунистами задачу. Международная экономическая система, существовавшая при Сталине, подверглась анализу, и были твердо определены задачи на будущее. Однако нынешнее положение напоминает калейдоскоп, общая картина все время меняется, поскольку все части этого огромного географического района и все живущие в нем исполняют свои роли исходя из местных условий и частных интересов.

Международные экономические проблемы коммунистического мира, по-видимому, распадаются на две основные категории. К первой категории относятся те проблемы, в которых преобладают политические моменты, а трудности вытекают из несходства характера и целей различных государств. Вторая категория включает проблемы, связанные с созданием необходимых инструментов (например, банков и систем цен), предназначенных для обеспечения экономического сотрудничества в широких масштабах. Межгосударственные проблемы, несомненно, имеют наиболее важное значение, поскольку при наличии политической решимости удовлетворительные технические методы и формы деятельности в конце концов можно найти. Тем не менее технические аспекты коммунистической экономической теории и практики создают серьезные препятствия для успешного продвижения в направлении экономической интеграции.

В области экономики, так же как и в политике, наиболее острой межгосударственной проблемой в коммунистическом мире является китайско-советский конфликт. В последние годы серьезное ухудшение экономических отношений между этими двумя странами выразилось в сокращении объема торговли и прекращении советской технической помощи Китаю. Пожалуй, более важными, чем эти экономические следствия политических разногласий, являются критика китайцами советской внешнеэкономической политики, а также попытки китайского правительства обеспечить поддержку своей концепции «мировой социалистической экономики».

Оглядываясь назад, можно сказать, что 1959 год был поворотным пунктом в советско-китайских экономических отношениях. Тогда товарооборот Китая с его великим коммунистическим соседом превысил 2 млрд. долларов, причем Китай занял место Восточной Германии в качестве главного торгового партнера Советского Союза. СССР поставил Китаю машин и оборудования на сумму, превышающую 600 млн. долларов, большое количество советских технических специалистов работало более чем на 200 китайских объектах.

В 1960 году товарооборот Китая с Советским Союзом резко сократился, составив 1,7 млрд. долларов. В следующем году тенденция к сокращению торговли развивалась даже еще быстрее, и общий объем товарооборота за 1961 год достиг только 900 млн. долларов, что было самым низким уровнем с 1952 года. Советские поставки тяжелого машинного оборудования для комплектных предприятий по существу прекратились, и в то же время был резко сокращен китайский экспорт пищевых продуктов и хлопка. В 1962 году советско-китайский товарооборот составил всего лишь 750 млн. долларов, или был примерно на 64 процента ниже уровня 1959 года, а в 1963 году он сократился, вероятно, еще процентов на 20. В то же самое время Китай сохранял значительное превышение экспорта над импортом в своей торговле с Советским Союзом, которое составило 283 млн. долларов в 1962 году. Это отражало решимость китайского правительства погасить свою задолженность Советскому Союзу — намерение, которое оно предполагало осуществить в 1965 году[242].

Экономическое развитие Китая в период 50—60-х годов в большой степени зависело от поставок советского оборудования, оцениваемого примерно в 3,3 млрд. долларов и предназначенного для строительства 291 объекта. Однако значительная его часть оплачивалась за счет текущих поступлений от китайского экспорта, а размеры предоставленных Советским Союзом кредитов были поразительно невелики, особенно если сравнивать их с советской помощью другим коммунистическим странам и слаборазвитым странам некоммунистическо-го мира. До 1955 года Советский Союз предоставил финансовых кредитов на сумму около 1,3 млрд. долларов, но только часть из них предназначалась для экономических целей. Никакие другие данные в отношении помощи Советского Союза в деле развития экономики Китая не известны, кроме того, что в 1961 году советское правительство согласилось предоставить Китаю возможность погасить накопившуюся задолженность по торговым расчетам в сумме 320 млн. долларов в течение 5 лет и поставить на 40 млн. долларов сахара при условии оплаты с известной отсрочкой[243]. Общая сумма советских кредитов Китаю с 1954 года составила около 2 млрд. долларов, но, вероятно, только незначительная доля пошла на проекты, предусмотренные в плане развития экономики[244]. В противоположность этому советские кредиты некоммунистическим слаборазвитым странам составили в целом 3,5 млрд. долларов[245]. Практически китайское правительство «действовало в одиночку» с момента отзыва советских технических специалистов из Китая в 1960 году, хотя в 1964 году советские источники утверждали, что Советский Союз продолжает оказывать содействие в строительстве 80 китайских промышленных предприятий[246].

B последнее время Китай все больше обращается за поставками к некоммунистическим странам. Закупки Китаем пшеницы у Запада составили около 5 млн. тонн в год. Китайцы продемонстрировали также возрастающий интерес к возобновлению торговли с Японией, бесцеремонно прерванной ими в 1958 году, а также к увеличению в дальнейшем закупок средств производства в западноевропейских странах. В настоящее время, по-видимому, больше половины торговли Китая с другими странами приходится на некоммунистические государства.

Характер внешней торговли Китая в оставшиеся годы нынешнего десятилетия будет зависеть от нескольких факторов. Во-первых, бесспорно, наиболее важным будет то, в какой степени китайцы смогут уменьшить свою зависимость от импорта продовольствия и, таким образом, высвободить иностранную валюту для других целей. Во-вторых, многое будет зависеть от оценки китайским правительством политического значения конкретных разновидностей импорта — здесь главным вопросом будет: торговать ли с Советским Союзом и в каких масштабах. В-третьих, Китаю придется, принимая решения, исходить из своих возможностей заработать валюту.

Как все это обернется, точно предсказать нельзя. Тем не менее разумно, видимо, предположить, что нынешние усилия Китая по улучшению состояния своего сельского хозяйства по крайней мере частично принесут успех и что Китай будет способен до некоторой степени сократить импорт продовольствия. Представляется также вероятным, что в условиях ожесточенного политического конфликта между двумя странами китайцы не захотят вернуться к той степени зависимости от Советского Союза в промышленной продукции, которая имела место прежде. Тем не менее уже достигнутый уровень оснащенности китайской промышленности советскими машинами предполагает постоянную, хотя бы минимальную, потребность в советских запасных частях. До сих пор важное значение для Китая имеет импорт советских нефтепродуктов, и будущее Китая может во многом зависеть от того, добьется ли он успеха в развитии отечественной нефтяной промышленности или в получении нефтепродуктов из каких-либо других источников. Так или иначе, Китай будет иметь определенные экономические выгоды, если нынешние ограниченные масштабы его торговли с СССР сохранятся и впредь.

Конкретный объем этой торговли будет зависеть частично от способности китайцев направить свои значительные экспортные излишки на другие мировые рынки. Такая возможность появится у них в 1965 году, когда они закончат выплату своих долгов Советскому Союзу. Вместе с тем многие текстильные изделия и потребительские товары из тех, что в настоящее время идут в Советский Союз, нелегко будет сбыть в Западной Европе или Японии. В то же время минеральное сырье дает в этом отношении большие возможности и в перспективе китайцы смогут при желании изменить характер своего производства с тем, чтобы производить больше товаров и изделий, пользующихся спросом на Западе.

В итоге представляется вероятным, что каждая из проблем, ограничивающих свободу действий Китая в его экономических отношениях с Советским Союзом, может быть, но крайней мере частично, разрешена. Поэтому в дальнейшем характер советско-китайской торговли, видимо, будет представлять нечто среднее между нынешним низким уровнем торговли и полным ее прекращением, что могло бы оказаться следствием открытого и полного политического разрыва. Возврат же к уровню 1959 года в нынешнем десятилетии в высшей степени маловероятен.

По мере уменьшения масштабов советско-китайской торговли и прекращения советской экономической помощи Китаю оба государства все сильнее втягивались в экономическую конкуренцию за преобладание в слаборазвитых странах, особенно тех из них, которые примыкают к коммунистическому миру. В последнее время борьба за приобретение влияния путем использования экономических средств распространилась на некоммунистические страны. Поскольку Советский Союз располагает гораздо большими ресурсами для ведения такой конкуренции, китайцы попытались компенсировать это предложением выгодных условий и видов помощи и использованием политических факторов всюду, где только это возможно. Пропаганда китайцами достоинств политики «опоры на свои собственные силы» явно пришлась по вкусу некоторым коммунистическим странам, например Северной Корее, а упор китайцев на идею афро-азиатской солидарности, видимо, может оказать определенное влияние на некоммунистические слаборазвитые страны.

Поразительным в связи с этим явилось то рвение, которое китайцы, занятые серьезными внутренними экономическими проблемами, проявили, придя на помощь взбунтовавшимся албанцам в 1961 году. Экономика Албании очень сильно зависела от советской помощи и торговли с Советским Союзом, а также от экономических связей с остальными государствами Восточной Европы. Теперь она в значительной степени зависит от связей с Китаем, который предоставил Албании большие кредиты для развития экономики, продовольственное зерно и техническую помощь[247]. Упор на политические соображения во внешнеэкономической политике Китая проявился в готовности китайцев ограничить снабжение оборудованием своей собственной, приходящей в Упадок промышленности, поделиться своим импортируемым с Запада продовольствием (приобретаемым на обратимую валюту, которая достается с таким трудом) и направить квалифицированный персонал. Приобретение в Европе союзника, отвоеванного у излюбленного Хрущевым СЭВа, явно стоило такой высокой цены.

В свою очередь Хрущеву в порядке компенсации своих потерь на Западе удалось сделать приобретение на Востоке, когда в июне 1962 года Монголия была принята в качестве полноправного члена в СЭВ. Монголия находилась в выгодном положении, получая экономическую помощь и от Советского Союза, и от Китая, а также от восточноевропейских государств, особенно от Восточной Германии и Чехословакии. Включение этой азиатской страны в европейскую коммунистическую экономическую систему явилось знаменательной победой, но китайцев больше всего уязвляло в этом, вероятно, то, что Монголию охарактеризовали как страну, заслуживающую получения помощи для экономического развития и достойную сотрудничества с развитыми коммунистическими государствами[248]. После фактического прекращения советской помощи Китаю и отчуждения Монголии Китай очутился почти в полной экономической изоляции. Единственно, в нем китайцы продолжали находить утешение,—это в шумном одобрении китайского экономического курса Северной Кореей, в довольно дорогостоящей помощи Албании да в сокращении, по имеющимся сообщениям, советской деятельности в Северном Вьетнаме[249].

Таким образом, советско-китайские экономические отношения явно не свидетельствуют о том, что эти две страны «объединены общностью интересов и целей, нерушимыми узами международной социалистической солидарности»: торговля между ними упала до самого низкого уровня со времени возникновения китайского коммунистического режима; советская экономическая помощь Китаю, которая никогда и не была большой, по существу прекратилась, а также были отозваны технические специалисты; обе страны ведут между собой экономическую конкуренцию за преобладание в ряде коммунистических и некоммунистических государств, и, наконец, Китай выступает против основных принципов советской внешнеэкономической политики, характеризуя ее в таких выражениях, которые до последнего времени приберегались лишь для «империалистических эксплуататоров».

О том, насколько серьезно советское правительство смотрит на китайский вызов советской внешнеэкономической политике, можно судить по докладу Суслова на Пленуме Центрального Комитета КПСС в феврале 1964 года. Значительную часть своего доклада Суслов посвятил опровержению китайской критики действий Советского Союза в этой области. ОН высмеял мнимую озабоченность китайцев советскими экономическими отношениями с Западом, саркастически указав на множество западных делегаций, побывавших в Пекине. Он пространно остановился на попытках китайцев опорочить экономическую помощь, оказываемую Советским Союзом и другими социалистическими государствами слаборазвитый странам. Наконец, он выступил против китайской позиции по вопросу об экономических отношениях с другими коммунистическими странами. Сокращение советско-китайской торговли, заявил он, произошло по инициативе Китая, а не Советского Союза, а отзыв советских технических специалистов был естественным и неизбежным результатом безрассудства китайцев[250].

Другая важнейшая проблема, стоящая перед коммунистическими государствами, заключается в том, чтобы добиться экономического сотрудничества между мощной, экономически развитой страной и менее крупными и менее развитыми государствами. В ходе недавно состоявшейся дискуссии по вопросам специализации производства председатель комиссии по вопросам внешней торговли польского сейма упомянул о «различиях в подходе к этой проблеме между менее развитыми странами, которые хотят развивать производство и экспорт машин, и высокоразвитыми странами, которые хотят продолжить и расширить экспорт машин»[251]. Венгерский экономист профессор Вайда пишет, что «разница в уровнях развития различных стран создает объективные трудности», которые «не обязательно представляют собой столкновения интересов, но могут перерасти в них»[252].

Наиболее ярким проявлением этой проблемы было противодействие румынского правительства советским идеям наднационального планирования и тезису о том, что Румыния должна урезать свои планы индустриализации. Продемонстрированная румынами непреклонность и явный успех, которого они добились в деле изменения советской политики, вызвали большой интерес к данной проблеме. Однако румыны не одиноки в своих опасениях, что специализация может нанести ущерб их национальным интересам. Даже чехи с их сравнительно высокоразвитой промышленностью сочли необходимым опубликовать статьи, разъясняющие населению важность специализации и рассеивающие опасения в отношении неблагоприятных последствий[253]. Озабоченность румын распространяется отнюдь не только на какой-либо конкретный румынский план или отрасль румынской промышленности. Хотя румынское правительство действительно стремится завершить строительство металлургического комбината в Галаце, его разногласия с СЭВом, и в частности с Советским Союзом, имеют под собой гораздо более широкую основу.

Политические соображения, влияющие на политику Румынии, переплетаются с трудными экономическими проблемами, возникающими из-за отсутствия критериев эффективности капиталовложений. По словам Вайды, «плановая интеграция требует… чтобы выгоды каждого из участников могли быть выражены языком цифр»[254]. «Основные принципы международного социалистического разделения труда» мало чем могут помочь в этом отношении; к тому же проблема усугубляется отсутствием подходящих данных по издержкам производства и ценообразованию. До тех пор пока интеграция должна была ограничиваться двусторонней координацией национальных планов, румынское правительство могло быть до некоторой степени уверенным в своей способности защитить то, что, по его мнению, является жизненно важными экономическими интересами Румынии. Неприятности начались, когда Хрущев выступил с предложением о создании наднационального планового органа на шатком фундаменте «основных принципов».

Как утверждают, и не без оснований, в стремлении Румынии к широкому индустриальному развитию, включая значительный упер на тяжелую промышленность, вероятно, проявилась сталинистская закалка Георгиу-Дежа[255]. Кроме того (как указывалось в шестой главе), важным политическим фактором был румынский национализм, являвшийся тем источником, из которого румынское правительство могло черпать свои силы. Учитывая экономические цели, определяемые сталинизмом и национализмом, неопределенность критериев, лежащих в основе принимаемых СЭВом решений, делала для румын отказ от суверенитета особенно опасным-Короче говоря, как мощные политические факторы, так и веские экономические соображения побуждали румын выступать против предложений Хрущева[256].

Помимо этих побудительных мотивов, имелись еще и подходящие условия, созданные китайско-советским конфликтом. Политические аспекты этого конфликта, подвергшиеся достаточно подробному рассмотрению в одной из глав данной книги, сыграли, разумеется, важную роль в создании обстановки, благоприятной для румынской политики. Вместе с тем именно чисто экономические аспекты китайской позиции оказались особенно полезными румынам. Китайцы выдвинули теорию «опоры на свои собственные силы» и провозгласили ее единственно возможным путем укрепления мощи всего «социалистического лагеря»[257]. Как указывалось выше, они изображали дело так, будто Советский Союз стремится превратить другие коммунистические государства в свои экономические придатки. Они писали, что «навязывать свою волю другим, наносить вред или ущемлять интересы народов поД предлогом «международного разделения труда» и «специализации» было бы великодержавным шовинизмом»[258]. Их тезисы перепевались в редакционных статьях органов северокорейской печати, превозносивших преимущества экономической независимости как основы политической независимости[259]. Таким образом, действуя под прикрытием ожесточенных выпадов китайцев против советской экономической политики и общих опасений малых коммунистических стран по поводу последствий наднационального планирования, румыны могли довольно уверенно проводить сбою линию.

В сентябре 1962 года в журнале «Проблемы мира и социализма», а в ноябре того же года — на Пленуме Центрального Комитета КПСС Хрущев выступил с предложением о создании единого планового органа, наделенного правом составлять общие планы и решать организационные вопросы. Кроме того, он выдвинул идею централизованных совместных капиталовложений, предложил ряд обязательных принципов планирования национальных капиталовложений, а также внес предложение о совместном строительстве нескольких предприятий, которые находились бы в собственности группы стран. Причиной, побудившей его выдвинуть эти радикальные предложения, была, вероятно, с одной стороны, озабоченность «объективной тенденцией к интернационализации производства» на Западе и, с другой стороны, понимание того, что быстрый экономический рост стран коммунистического мира все больше и больше зависит от четко координируемых и осуществляемых в широких масштабах Капитальных вложений. За период 1958—1961 годов темпы роста торговли между странами европейского Общего рынка составляли 24 процента в год, в то время как темпы роста торговли между странами—членами СЭВа равнялись лишь 14 процентам в год[260].

Все возрастающая озабоченность румын возможными последствиями специализации переросла в тревогу, и в феврале 1963 года на сессии Исполнительного комитета СЭВа, по-видимому, этот вопрос всплыл наружу. Затем почти сразу же, в начале марта, состоялся Пленум Центрального Комитета Румынской рабочей партии, который был посвящен исключительно обсуждению итогов сессии СЭВа и демонстративно одобрил линию, проводившуюся представителем Румынии в СЭВе. Кроме того, Центральный Комитет заявил, что основным методом обеспечения разделения труда должна быть координация национальных экономических планов «в духе принципов, провозглашенных в Московском заявлении 1960 года об уважении национальной независимости и суверенитета»[261].

Вслед за этим были предприняты попытки убедить Румынию в ошибочности ее курса, но они, очевидно, не имели никакого успеха. В коммюнике совещания первых секретарей Коммунистических партий и глав правительств стран — членов СЭВа, состоявшегося в июле 1963 года, был, видимо, нанесен решающий удар по концепции наднационального планирования. В коммюнике говорилось, что «проводимые между странами СЭВа двусторонние консультации… создают лучшие предпосылки для многосторонней координации планов в рамках СЭВа»[262]. Это заявление, несомненно, свидетельствует о значительном отходе от выдвинутой в сентябре 1962 года Хрущевым идеи создания единого планового органа [263].

Хотя было похоже, что румыны добились своего, однако одержанная ими победа весьма ненадежна. Пожалуй, больше, чем любая другая коммунистическая страна, Румыния заинтересована в том, чтобы не допустить «отлучения» Китая, которое, по меткому выражению Дж. Брауна, привело бы к тому, что она осталась бы «в одной комнате наедине» с Советским Союзом. Румынские экономисты указывают, что «СССР — это страна, которой принадлежала и принадлежит наибольшая доля (41 процент) в нашем внешнеторговом обороте», и что объем советско-румынской торговли за 1958 — 1962 годы вырос на 42 процента. Несмотря на то что удельный вес несоциалистических стран в товарообороте Румынии увеличился с 22 процентов в 1958 году до 33 процентов в 1962 году, Советский Союз по-прежнему остается ее главным партнером [264]. Если учесть географические условия, то влияние, которое Москва может оказывать на экономику Румынии, является весьма значительным, причем оно могло бы стать решающим, если бы были устранены политические препятствия. Возможно, всем этим в значительной мере и объясняется поездка румынской делегации в Пекин в марте 1964 года, которая широко расценивалась как попытка убедить китайцев не доводить своих разногласий с Москвой до полного разрыва[265].

Будущее покажет, добьются ли румыны своей политикой открытого неповиновения, большего, чем, например, болгары, которые в награду за свою покорность недавно получили заем в сумме 333 млн. долларов на развитие экономики. Есть основания полагать, что русских столь сильно раздражает вовсе не индустриализация Румынии, а упор на «национальное» развитие. В одной примечательной статье румынского экономиста говорится, что «партия сконцентрировала основные усилия народа на создании материально-технической базы социализма путем неуклонного осуществления ленинской политики индустриализации, путем развития в первую очередь тяжелой промышленности и ее основы — машиностроения». Далее тот же автор клеймит «апологетов современного капитализма», которые «утверждают, что индустриализация нашей страны оказывает отрицательное влияние на развитие международных связей». Это, пишет он, представляет собой «апологию системы колониализма, увековечения отсталости слаборазвитых в экономическом отношении стран»[266]. Подобное обращение к имени Ленина и одновременное отождествление критиков румынских планов индустриализации с защитниками «колониализма» должно уязвить Советский Союз до глубины души.

Так или иначе, проблема слаборазвитых стран, входящих в СЭВ, вероятно, будет существовать еще долгое время. Экономические трудности велики, однако вовсе не они, а бурлящий национализм в странах такого типа, с их новым ощущением силы и целенаправленности, может доставить больше всего неприятностей. Стремление к тому, чтобы «своя Родина» стала «развитой индустриальной страной» в рамках мировой экономики и внесла «важный вклад» в мировую социалистическую систему, должно вызывать беспокойство Москвы, которая надеется, что каждая страна станет неотъемлемой составной частью «единого целого».

Третья политико-экономическая проблема, стоящая перед коммунистами, является результатом воздействия на коммунистический мир экономического развития Запада, в частности возникновения такого фактора, как европейский Общий рынок. В одной из своих статей в журнале «Форин афферс» Збигнев Бржезинский отметил неопределенность советской позиции по отношению к Общему рынку и проследил все колебания в позиции Советского Союза начиная с 1957 года[267]. Хотя советская пропаганда и уделяла определенное внимание перспективам западноевропейской интеграции на раннем ее этапе, однако понимание того, что Общий рынок может оказать существенное влияние на положение дел у коммунистов, появилось совсем недавно. Беспокойство же по этому поводу стало вполне очевидно проявляться не раньше начала 1962 года, а поворотным пунктом, по-видимому, явилась речь Хрущева 30 мая, в которой он обрушился с нападками на Общий рынок, охарактеризовав его как орудие агрессии НАТО, служащее усилению холодной войны и увековечению порабощения колониальных народов[268].

Отношение всего коммунистического лагеря не было однородным. Позиция Советского Союза в 1962 году складывалась из сочетания довольно грубых пропагандистских нападок на Общий рынок, призывов к созданию более широких международных экономических группировок, куда коммунистические государства были бы приняты в качестве равноправных членов, и, наконец, попыток активизировать деятельность СЭВа. В остальных странах Восточной Европы беспокойство по поводу экономического влияния Общего рынка было гораздо более заветным, причем значительная часть материалов, опубликованных в восточноевропейских периодических изданиях, содержала попытки трезво оценить те технические изменения, которые, возможно, необходимо будет внести в торговлю стран Восточной Европы. Явно ощущались опасения, что правила, принятые Общим рынком, могут поставить под угрозу торговые связи с Западом. В то время как для Советского Союза главное значение имела политическая сторона дела, для остальных коммунистических стран Европы важно было то, что они могли проиграть в экономическом отношении.

Малые коммунистические государства по-прежнему заинтересованы в том, чтобы освоить разнообразные рынки сбыта и источники сырья и избежать слишком большой зависимости от Советского Союза. Значительную часть их экспорта в страны Запада составляет продукция сельского хозяйства и продовольственные товары, на которых правила Общего рынка могут отразиться значительно сильнее, чем на промышленном сырье и топливе, являющихся основными предметами советского экспорта. Они в гораздо большей степени, чем Советский Союз, где торговля в целом дает, вероятно, лишь около 5 процентов национального дохода, зависят от торговли. Доля Запада во всей их торговле является к тому же более существенной как в процентном выражении, так и с точки зрения ее значения для национальной политики и целей. Так обстоит дело, например, с Румынией, быстро расширяющей свою торговлю с Западной Европой, таково же положение Польши, около 35 процентов торгового оборота которой приходится на некоммунистические страны. Эти связи с Западом усложняют для советского правительства задачу экономического объединения всех коммунистических стран как раз в тот момент, когда разработка Западом общей торговой политики делает экономическую интеграцию коммунистических государств крайне необходимой.

Что касается Советского Союза, то для него Общий рынок имеет значение главным образом как фактор растущей мощи Запада. Относительно высокие темпы экономического роста и странах Западной Европы, быстрое увеличение торговли западноевропейских стран между собой, расширение экономических связей Западной Европы с остальными районами некоммунистического мира — все это дает некоторые основания для проявления беспокойства. Однако, может быть, наиболее тревожным для Хрущева аспектом сложившейся ситуации является перспектива того, что в следующем десятилетии коммунистическим государствам, вероятно, поодиночке придется вести переговоры по экономическим вопросам с объединенной Западной Европой. Этим можно объяснить, с одной стороны, стремление Хрущева включить Общий рынок и иные чисто западные экономические группировки в какую-либо более широкую международную экономическую организацию, где коммунисты могли бы иметь политическое влияние, абсолютно не соизмеримое с их фактической ролью в мировой торговле, а с другой стороны — его попытки вдохнуть новую жизнь в СЭВ путем укрепления его исполнительных прав.

Озабоченность Хрущева созданием наилучшей формы международной экономической организации нашла свое выражение в его речи 30 мая 1962 года и в статье, написанной несколько позднее в том же году. В этой статье он писал:

«…мы учитываем объективные тенденции к интернационализации производства, которые действуют в капиталистическом мире, и в соответствии с этим строим свою политику и свои экономические мероприятия. В этой связи встает вопрос о возможности экономического сотрудничества и мирного экономического соревнования не только между отдельными государствами с различным общественным строем, но и между их экономическими объединениями»[269].

Он предложил созвать международную конференцию по вопросам торговли, и его призыв был подхвачен членами СЭВа, которые в своем коммюнике от июня 1962 года внесли Предложение о создании новой международной торговой организации, охватывающей все районы и страны мира без какой-либо дискриминации[270]. В то же время руководство СЭВа создало новый орган — Исполнительный комитет, который должен был созываться чаще, чтобы обеспечить более эффективное проведение в жизнь решений по интеграции. Было намечено предпринять новое наступление на старые проблемы многосторонней торговли и ценообразования, причем, как Указывалось выше, «основные принципы» должны были послужить новой рабочей основой для экономической интеграции. Вслед за этими решениями в том же году Хрущевым были выдвинуты его далеко идущие предложения о наднациональном планировании.

Новые жизненные силы, которые эта бурная деятельность Вдохнула в СЭВ, сошли на нет, поскольку вновь созданный Исполнительный комитет, созываемый каждые два месяца, запутался в лабиринте технических трудностей, к тому же его работе мешали националистические интересы его членов. К июлю 1963 года, когда в Москве состоялось очередное совещание первых секретарей компартий, стало ясно, что большие надежды, возлагавшиеся на «основные принципы», не оправдались. Хотя совещание «единодушно отметило», что сделай «шаг вперед», конкретные достижения, на которые оно смогло указать, ясно показывали, что шаг этот был и небольшим и неуверенным.

Стоящая перед Кремлем дилемма проистекает из того факта, что торговля с Западом для коммунистического альянса одновременно и желательна и опасна. Он колеблется между необходимостью установить эффективные связи с Общим рынком и стремлением оградить СЭВ от его притягательного влияния. Как полагает Бржезинский, «с идеологической точки зрения концепция европейского единства, при котором Общий рынок служил бы изначальным образцом, оказывается более привлекательной перспективой будущего, нежели Европа, расколотая на враждующие группировки, как то>го хотели представители марксизма-ленинизма»[271]. В условиях, когда 30 процентов объема торговли падает на долю Запада и торговля к тому же сильно зависит от экспорта сырья и продуктов сельского хозяйства, коммунистический блок имеет отнюдь не сильную позицию для ведения переговоров.

Все-таки Общий рынок уже оказал некоторое влияние в сторону расширения экономических связей Советского Союза и остальных стран — членов СЭВа с третьими государствами. Это особенно справедливо в отношении Югославии, которая впервые в декабре 1963 года направила на совещание СЭВа своего наблюдателя, — этому шагу предшествовал обмен визитами между Тито и Хрущевым. Визиты явились частично следствием спасений югославов по поводу возможного влияния принципов, принятых Общим рынком, на их торговлю с Западом. Тем не менее в экономическом плане сближение носило ограниченный характер в силу нежелания Югославии рисковать своими коммерческими интересами на Западе.

Было бы безрассудно пытаться предсказывать, какие конкретные практические меры примет коммунистический мир, чтобы приспособиться к тенденции экономической интеграции на Западе. Имеются как обнадеживающие, так и обескураживающие симптомы. С одной стороны, коммунистические экономисты, по выражению Прайора, в настоящее время «меньше связаны идеологическими путами, нежели старшее поколение»[272]. С другой — коммунистические политические руководители продолжают подчеркивать важное значение экономической и идеологической борьбы. В конечном счете множество точек зрения и интересов должно быть согласовано; однако, если возможность более широкого экономического объединения между двумя Европами рассматривать как благоприятное явление, а не как угрозу, призрак сталинских параллельно существующих рынков можно все-таки заставить исчезнуть.

С этими широкими политическими проблемами связана вторая основная категория трудностей, с которыми коммунисты столкнулись при попытках добиться экономической интеграции своего блока. Эти технические трудности порождаются экономическими теориями коммунистов, неизменно препятствующими созданию гибкого механизма экономического сотрудничества. Во-первых, у коммунистов не существует теории торговли. Классические труды марксизма-ленинизма, особенно «Капитал», содержат всего лишь незначительные намеки на теорию и практику торговли, поскольку регулирование экономики посредством торговли всегда считалось гораздо менее важным, чем плановое хозяйство. Во-вторых, торговля между Коммунистическими государствами — явление новое, поскольку до второй мировой войны существовала только одна коммунистическая страна. Поэтому не удивительно, что коммунисты испытывают сейчас технические трудности в организации своих коммерческих дел. Не далее как в 1955 году официальный советский экономический учебник выдавал внешнюю торговлю всего лишь за дополнительный источник ресурсов[273]. Для развития производства только в самые последние годы преимущество международного разделения труда стало широко обсуждаться на страницах коммунистических журналов[274].

Короче говоря, коммунисты являются новичками в этой области, а их система внешней торговли до настоящего времени основана на сбалансированных двусторонних клиринговых расчетах. Валютно-финансовый механизм используется не столько как инструмент для поощрения и содействия торговле, сколько для регулирования планового оборота. Сейчас, по-видимому, неэффективность этой системы полностью признана, и на совещаниях СЭВа, состоявшихся в июне 1962 года в Москве, была подчеркнута необходимость «постепенно внедрять практику многосторонних торговых и платежных соглашений». Побалуй, важным фактором в запоздалости этих мер была боязнь того, что мероприятия, необходимые для повышения гибкости системы торговли, могли бы повлечь за собой потерю политического контроля. Коммерческие отношения, особенно при условии все большей их децентрализации, могли бы сделать осуществление политического руководства и контроля из Москвы даже более трудным, нежели в настоящее время. Выдвинутые Хрущевым в ноябре 1962 года предложения о наднациональном планировании отражали заинтересованность Советского Союза в политическом контроле, однако экономические и политические факторы, действующие в направлении увеличения гибкости торговли, сильны и, пожалуй, уже начинают давать некоторый эффект. Хотя двусторонние клиринговые соглашения продолжают оставаться главным инструментом торговли между коммунистическими странами, тем не менее наблюдается сдвиг в сторону многосторонних связей и предложение СССР о наднациональном планировании, видимо, не имело успеха, по крайней мере, временно.

Более отдаленные перспективы, которые должны в значительной степени проясниться за оставшиеся годы нынешнего десятилетия, будут во многом зависеть от работы вновь созданной комиссии СЭВа по валютно-финансовым вопросам и Международного банка экономического сотрудничества, который начал функционировать 1 января 1964 года. Потребуется решить грандиозные задачи, вытекающие из необходимости рациональным образом увязать и согласовать цены внутри страны с издержками производства и международными валютными курсами.

Характерной иллюстрацией существовавшего раньше отношения коммунистов к внешней торговле служит тот факт, что у коммунистических стран нет никакой системы ценообразования в сфере внешней торговли и они должны полагаться на цены капиталистического мира как на критерий при заключении торговых сделок в рамках своего блока. Данная проблема широко обсуждается в экономической литературе коммунистических стран. Венгерский экономист Имре Вайда, недавно резко критиковавший СЭВ, считает эту проблему одной из важнейших. Выступая в конце 1963 года с лекциями, он заявил: «Я считаю, что слишком уж медленный и далеко но полный учет стоимости является самым серьезным препятствием из числа тех, что стоят на пути к прогрессу».

Говоря далее об основном упоре в венгерской промышленности за последние годы, он сказал: «Международной конкуренции в этой области должны быть предоставлены неограниченные возможности. Но эта конкуренция даст результаты и приведет к прогрессу только в том случае, если ее будет подстегивать закон стоимости». «Основные принципы международного разделения труда» заканчиваются следующим утверждением:

«Необходимо постоянно совершенствовать систему ценообразования на мировом социалистическом рынке в соответствии с требованиями планомерного углубления международна го социалистического разделения труда, постоянного расширения товарообмена, ускорения развития мирового социалистического хозяйства, создавая одновременно условия для постепенного перехода на собственную базу цен»[275].

Однако, несмотря на проявленное понимание этой проблемы и решимость устранить ее, ценообразование во внешней торговле в коммунистическом мире по-прежнему в значительной мере представляет собой, как образно выразился Фредерик Прайор, «сборную солянку из пропаганды, идеологии, экономических сил и самообмана»[276].

Когда основные критерии, которыми надлежит руководствоваться в ходе принятия решений в области экономики, покоятся на столь шатком основании, трудно рассчитать выгодность конкретной сделки или целого ряда сделок. По этой причине значительная часть усилий коммунистических экономистов в последнее время концентрировалась на оперативных проблемах внешней торговли. Как указывает Прайор, в этой работе им мешает отсутствие теории, которая служила бы им достаточно падежным руководством при решении вопроса о том, как «двенадцать самостоятельно принимающих решения единиц (то есть государств блока) могут координировать свои решения в области торговли и производства, полагаясь на какой-либо стихийный процесс»[277].

Главная задача нового Международного банка заключается в том, чтобы привести в действие систему многосторонних Клиринговых расчетов между странами—членами СЭВа. Этот банк довольно странное по западным нормам учреждение, и в его уставе получила выражение забота малых стран о своем национальном суверенитете. Все страны обладают равным правом голоса, и все решения Совета банка должны быть приняты единогласно. В конечном счете основной капитал банка должен составить 300 млн. «переводных» рублей, но в течение первого года должно быть внесено только 20 процентов, и, во всяком случае, в этом проявляется стремление его членов полагаться скорее на экспорт, чем на валюту или золото. Очевидно, лелеют надежду, что совещания членов СЭВа, а также банк обеспечат возможность организовать многосторонний товарообмен, однако объем его будет, вероятно, невелик. Упомянутый банк — несколько неуклюжее начинание, призванное обеспечить гибкость, но это уже начало, и приобретенный при этом опыт, возможно, создаст условия для понимания преимуществ мероприятий, обеспечивающих еще большую гибкость.

Однако, несмотря на явные политические трудности, стоящие перед СЭВом, усиливающуюся критику его деятельности со стороны коммунистических исследователей, а также несмотря на его технические проблемы, столь очевидные для западных наблюдателей, нельзя не отметить, что налицо и существенные достижения. Специализация производства в сумбуре бюрократических резолюций достигла лишь ограниченных успехов, но вместе с тем успешно осуществлялись некоторые важные совместные строительные проекты. Наиболее значительными среди них являются объединенная энергосистема, нефтепровод «Дружба» и совместные проекты разработки сырьевых ресурсов.

Энергосистемы Чехословакии, Восточной Германии, Венгрии и Польши были объединены в 1960 году. В дальнейшем И ним была присоединена энергосистема западной части Украины, а в настоящее время идут работы по присоединению энергосистем Румынии и Болгарии, с тем чтобы завершить создание объединенной системы. Это, несомненно, большее достижение, позволяющее обеспечить гораздо более эффективнее использование энергетических ресурсов. Кроме того, это может способствовать более тесному сплочению стран Восточной Европы. Хотя центральная диспетчерская и находится в Праге, фактический контроль над энергосистемой в значительной мере осуществляется Советским Союзом, поскольку основные линии электропередач, по которым подается электроэнергия, берут начало на советской территории или проходят через нее-

Нефтепровод «Дружба» предназначен для транспортировки нефти из Советского Союза в Венгрию, Восточную Германию, Польшу и Чехословакию. Предполагалось, что к 1960 году эти страны получат по нефтепроводу 15 млн. тонн нефти. Первые поставки были осуществлены в 1962 году, когда в Чехословакию и Венгрию было перекачано 3 млн. тонн. Вклад каждой из стран, пользующихся нефтепроводом, сводится к обеспечению необходимых материалов и оплате стоимости отрезка нефтепровода, проходящего через ее территорию, посла чего он становится ее собственностью. Поскольку нефтепровод, проложенный через территорию Польши, будет служить для перекачки нефти как в Польшу, так и в Восточную Германию, восточные немцы предоставили полякам кредит сроком на 10 лет для покрытия стоимости строительства. Это совместное достижение также имеет важное значение и окажется ценным дополнением к топливному балансу стран-партнеров.

В последнее время наблюдается расширение многостороннего сотрудничества в области развития сырьевой базы стран —членов СЭВа. Так, например, Советский Союз, Чехословакия, Восточная Германия, Польша, Болгария и Венгрия участвуют в совместном строительстве на территории Советского Союза рудника и обогатительной фабрики для производства сырья, содержащего фосфат. Взамен поставленных в кредит машин и оборудования страны-партнеры будут получать поставки фосфатов. Еще одним сравнительно новым фактом является предоставление малыми странами Восточной Европы Советскому Союзу кредитов на разработку советских сырьевых ресурсов. Так, например, 8 февраля 1963 года было подписано соглашение между Советским Союзом и Польшей о добыче и производстве в Советском Союзе калийных удобрений для нужд сельского хозяйства Польши. В соответствии с договоренностью Польша согласилась предоставить Советскому Союзу кредит в размере 78 млн. долларов для покрытия пятилетних поставок польских машин и оборудования. Этот кредит будет погашаться в течение десяти лет советскими поставками Польше калийных солей, начиная с 600 тыс. тонн в 1970 году, с последующим доведением поставок в 1975 году до 1 млн. тонн. Аналогичные соглашения были заключены и другими странами — членами СЭВа как с Советским Союзом, так и между собой.

Однако основным критерием прогресса является объем и структура внутриблоковой торговли в целом. Без учета даже особой проблемы Китая развитие торговли между восточноевропейскими странами по оценке коммунистических наблюдателей является менее чем удовлетворительным по целому ряду показателей. Во-первых, темпы роста торговли значительно Ниже тех, что достигнуты европейским Общим рынком, а доля Коммунистов в мировом торговом обороте с 1959 года находится на одном и том же уровне[278]. Хотя объем торговли Между коммунистическими странами увеличился по сравнению с 1955 годом примерно вдвое и составляет сейчас около 11 млрд. долларов в год, относительное отставание должно беспокоить государственных деятелей, вынашивающих мысль о новой мировой системе. Во-вторых, сравнительно большая доля — около 30 процентов — внешнеторгового оборота коммунистических стран приходится на некоммунистические государства. Такого рода склонность иметь дело с более динамичным торговым сообществом Запада, если она еще сочетается с увеличившимся в последнее время спросом коммунистических стран на западное продовольствие, машины и оборудование, тоже вовсе не является хорошим симптомом в деле Создания более тесно спаянной коммунистической торговой системы. В-третьих, спрос в коммунистическом мире на сырье, топливо и продукты сельского хозяйства превзошел не только ожидания, но и способность, а также желание коммунистических стран удовлетворить его. Особенно ненормальной является непомерно большая роль Советского Союза как поставщика сырья для Восточной Европы в обмен на машины, оборудование и готовые изделия. В-четвертых, объем торговли машинами и оборудованием между странами блока, отражающий степень достигнутой специализации, упал ниже запланированного уровня, в то время как ввоз машин и оборудования с Запада увеличился. В конце 1963 года специализацией было якобы охвачено 1200 предметов, однако в значительной степени это являлось всего лишь закреплением уже существующей структуры и не оказывало существенного влияния на торговлю.

Причины такого неудовлетворительного положения кроются в том, что профессор Вайда назвал «скрытыми препятствующими факторами, которые необходимо своевременно вскрывать, чтобы иметь возможность их устранять». Эти препятствующие факторы были охарактеризованы выше как сложное сочетание политических и технических факторов. Развитие «мировой социалистической системы» будет зависеть от того, насколько успешно коммунистам удастся устранить эти препятствия на пути дальнейшего развития, причем на будущее международных отношений в немалой степени повлияет то, какими методами они будут действовать. В общем они должны пойти по рискованному пути, нащупывая дорогу между более гибкой политикой в экономических вопросах (которая может поставить под угрозу союз коммунистических стран) и более жесткой политикой (осуществляемой с помощью централизованного планирования и способной затормозить их экономическое развитие).

Некоторые из факторов свидетельствуют о возможной тенденции к большей гибкости. Во-первых, централизованное планирование будет сопряжено с большим, чем это возможно в настоящее время, влиянием Советского Союза ка каждое коммунистическое государство в отдельности. Даже разрубив гордиев узел китайско-советского спора, советское правительство может посчитать затруднительным или нецелесообразным восстанавливать свою власть над малыми коммунистическими государствами. Во-вторых, обеспечение экономического роста является для коммунистического мира обязательным условием расширения его влияния во всем мире. Как бы ни были сильны сталинистские традиции, жесткий контроль над экономикой, который неизбежно будет сопровождаться повышением роли политического руководства, не является многообещающим методом в нынешней ситуации: В-третьих, открыв ящик Пандоры с теорией и практикой внешней торговли, а также начав большую исследовательско-аналитическую работу, коммунистические власти могут счесть затруднительным возврат к косным догмам. После того как они осознали, например, значение международного разделения труда и необходимость более рациональной системы ценообразования, им уже нельзя пойти на попятную или избегать логических выводов. Есть указания на то, что поляки хотели бы реконструировать Международный банк экономического сотрудничества и обеспечить такое положение, чтобы его основной капитал вкладывался золотом или свободно конвертируемой валютой, что сделало бы его, по существу, более похожим на западный банк[279]. Все это делает отступление затруднительным, хотя и не исключает его полностью.

Есть также ряд факторов, которые могут действовать в обратном направлении. Ухудшение отношений между Востоком и Западом в сочетании с уменьшением объема торговли может привести к усилению зависимости малых коммунистических стран от Советского Союза и тем самым заставить их принять советскую концепцию наднационального планирования. Далее, «отлучение» Китая может побудить советское правительство попытаться вновь утвердить свою власть над его «сателлитами», невзирая на отрицательные последствия, которые это могло бы иметь для экономического развития. И, наконец, в силу приверженности коммунистов—теоретиков или государственных деятелей — к марксистской теории, им будет трудно примириться с теми неудачами, которые неизбежно встретятся на долгом и трудном пути, ведущем к созданию более гибкой и рациональной экономической системы. Они будут склонны объяснять будущие трудности возросшей гибкостью и будут неоднократно испытывать искушение вернуться к более жестким формам централизованного бюрократического руководства. В общем, однако, имеются хорошие Шансы на то, что действующие сейчас силы будут побуждать коммунистов двигаться в сторону гибких и рациональных решений. Тем не менее этой тенденции многие будут противодействовать во имя предполагаемого обеспечения политической власти. Пожалуй, единственное, что можно с уверенностью сказать, перефразируя Голсуорси: статус-кво — это то, что скорее всего может измениться, а «золотой век» — это то, наступление чего является наименее вероятным.