Консул

Глава 5 УРОКИ ФИНСКОГО

Был весенний, теплый и душистый день. Пахло разогретой смолой, зеленым клеем молодых листьев, влажной землей. У больших гранитных валунов с северной стороны еще лежали, прижавшись к камню, отлогие ноздреватые сугробы, из-под которых, звеня по камушкам, вытекали ручейки.

Отец Вани перекинул себе на шею широкий ремень, заправил его под руки, перехлестнул концы за спину, зацепил петли за ушки плуга и потащил его по земле. Мать шла за плугом. Лемех вспарывал землю, то и дело натыкаясь на камни. Тогда отец выпрягался, брал лопату, выкапывал камень, относил его на край поля, где уже образовалась каменная гряда. Если валун был большой, тогда они всей семьей перекатывали его через поле. Бывало, что под слоем дерна плуг упирался в скалу — отец обходил ее по краю.

Ване предстояло соорудить огород на плоском, как сундук, огромном валуне, возле которого приютился их красный домик. И еще у Вани была обязанность следить за четырехлетним братишкой Колькой, которого теперь здесь отец называл Кокко. Но для Вани он оставался Колькой. И забот с ним было много, особенно сейчас, весной. У братишки не было чувства страха, он мог пойти один в лес, где легко можно заблудиться. Однажды он побежал за змеей, хотел схватить ее за хвост. А это была гадюка. Их здесь множество. После зимней спячки они голодные, злые, почти плоские, и в лесу то и дело попадаются их серые сморщенные чулки: змеи меняют кожу. Змей боится даже Дружок. Услышит шорох гальки на дорожке, подожмет хвост и бросается на крыльцо и уже оттуда, подняв хвост трубой, отчаянно лает.

Ваня насыпал еловых шишек на крыльцо, чтобы Кольке было чем заняться, свистнул Дружка, взял плетеную корзину, лопату и отправился в лес. Накопал земли, воткнул в мох под березой лопату и понес корзину в дом. Высыпал ее на валун. Колька разлегся на крыльце, сбрасывал шишки вниз, в ручеек, и следил, как они уплывали вниз под горку. Отец, словно бурлак с картины Репина, подавшись грудью вперед, тащил плуг. Тяжкая работа. И если бы не камни… В Карелии тоже много моренных гряд и валунов. С ледникового периода остались. Это Ваня в школе изучал. Но там, в колхозе, с этими камнями справляются бульдозеры, землю пашут большей частью на тракторах, и только там, где трактору неспособно, плуг тянет лошадь. Посмотрели бы колхозники, как отец даже не на лошади, а на себе волочит плуг. Наверно, жалеет, что уехал. Но молчит. Мать каждое пенни экономит, на лошадь собирает. И зимой к помещику батрачить ходит, за коровами ухаживает. Жили в колхозе, на вольной земле и вдруг очутились в чужом мире. Год назад Ване даже во сне не снилось, что он может очутиться в старом мире, где есть живые помещики, фабриканты. Отец часто заговаривает с Ваней о том, что неплохо и ему пойти поработать у помещика. Но сын едва за зиму одолел две сотни финских слов и говорит так, что понять невозможно. А Ваня и не желает изучать финский язык. Ни к чему это. Пройдет еще три года, он уедет обратно, к себе на родину, в родной колхоз.

Мальчик взял корзину и снова пошел в лес. Дружок побежал за ним. Под березой, рядом с лопатой, Ваня увидел фиалки, бледно-сиреневые, нежные и пахучие. Как там, дома, в лесу под Сороками. Он набрал букетик цветов, сел на пенек, стал перебирать бледные душистые лепестки, а потом уткнул в них лицо и заплакал.

Дружок сел рядом. И вдруг залаял. Ваня вскочил. Змея? Нет, какой-то незнакомый парень идет по тропинке.

— Дружок, к ноге! — приказал Ваня; пес покорно уселся, сердито ворча.

Молодой человек остановился, посмотрел на мальчика:

— Хювя пяйвя!

— Хювя пяйвя, — хмуро ответил Ваня, незаметно смахивая слезы.

Незнакомец о чем-то Ваню спрашивал. Говорил быстро.

— Миня ей юмарра, — сказал Ваня. — Не понимаю. Миня олен венялайнен (я русский).

Парень взъерошил на голове волосы и свистнул, потом присел перед Ваней на корточки и стал медленно, раздельно говорить, помогая себе руками.

Ваня скорее догадался, чем понял, что его спрашивают, как он сюда попал и где живет. Мальчик показал рукой в сторону дома, кинул в корзину несколько лопат земли. Парень взял корзину, легко взвалил ее себе на плечо.

Подошли к дому.

— Се олен минун ися я эйти (вот мои отец и мать), — сказал Ваня.

Молодой человек подошел к отцу, который остановился, выпрягся и, вытирая рукавом рубашки пот с лица, стал о чем-то говорить. В разговор вступила мать. Ваня понял, что говорят о нем.

Отец оббил с башмаков налипшую землю, и все трое пошли к крыльцу.

— Этот молодой человек, — сказал отец Ване, — бывший студент. Живет здесь, неподалеку. Хочет изучать русский язык, а тебе надо поскорее справиться с финским. Он предлагает бесплатно обучать тебя финскому, чтобы ты, тоже бесплатно, обучал его русскому. Так на так, — пояснил отец. — Нам нанимать учителя пока не на что, мы же с матерью плохие учителя.

Ваня вспомнил совет консула Яркова: "Изучай финский язык, он тебе никогда не пометает. Упорно изучай". Да и самому Ване было лестно стать учителем русского языка. В школе по литературе и русскому у него меньше четверки отметок не было. И Ваня согласился.

— Меня зовут Эйно, — сказал студент. — Я работаю конюхом у помещицы. Из университета ушел с третьего курса: отец умер и мне нечем было платить за обучение. Заниматься будем по вечерам.

С этого дня жизнь Вани изменилась.

Утром он занимался с братишкой, таскал землю на валун, разделывал грядки, по указанию матери посадил лук, посеял морковку, укроп, петрушку, редис. К вечеру являлся Эйно.

В дождливую погоду занимались дома. Эйно показывал пальцем на предмет и называл его по-фински, а Ваня по-русски. И оба записывали: Эйно в Ванину тетрадь по-фински, а Ваня в тетрадь Эйно по-русски. Стали учить счет. Ваня умел считать до ста. Но как только он произнес "юкси" (один), Эйно отрицательно замотал головой.

— Это самый трудный звук для иностранцев. Ты думай "у", а произноси "ю" — тогда получится.

Зато Эйно с трудом справлялся с твердыми согласными: "г", "б" и "д". У него одинаково звучали "гора" и "кора", "палка" и "балка", "дом" и "том". Но Эйно был упорен, как кремень. И страсть соревноваться с этим веселым и упрямым парнем захватила и Ваню.

В погожие дни они бродили по лесу, спускались к озеру, называли по-русски и по-фински деревья, цветы, травы. Шла веселая перекличка.

Ваня говорил, что финский язык самый трудный на свете, а Эйно утверждал, что труднее русского нет.

— Ну как же, — доказывал Ваня, — пёйта — стол, пёйдала — на столе, пёйдаллани — на моем столе.

А Эйно по привычке лохматил свои светлые волосы и говорил, что трудно постигнуть, чтобы из глагола "идти" в прошедшем времени образовались совсем непохожие слова: "шел, шла, шло, шли".

К осени они уже могли разговаривать и на финском и на русском. Ваня изо всех сил старался, чтобы не отставать в знаниях от Эйно, но угнаться за ним не мог.

— Это потому, что ты хороший учитель, — говорил Эйно.

Однажды они шли по опушке леса. Наступил вечер, на траве осела седая роса. Небо было темное, как колодец, и в нем плавали яркие звезды.

— Звезда! — сказал Ваня. А потом, растопырив пальцы обеих рук, как бы охватывая ими небо, сказал: — Звезды. Много звезд. Какая твоя любимая? — спросил он Эйно.

Эйно по привычке засунул пальцы в волосы, а потом нагнулся и на траве щепотью нарисовал пятиконечную звезду. Она ярко засветилась лунным светом. Эйно быстро стер изображение.

Ваня пристально посмотрел на него. Неужели он свой? Может быть, финский комсомолец? Но спросить постеснялся.

— Давай продолжать урок, — как ни в чем не бывало предложил Эйно. — Ты любишь свою родину? — спросил он по-фински.

— Да, я очень люблю свою родину, — ответил Ваня и сам задал тот же вопрос Эйно по-русски.

— Я больше всего на свете люблю родную Финляндию. — убежденно сказал Эйно.

— Но у вас тут хозяйничают фашисты, запрещена Коммунистическая партия, вождь коммунистов Тойво Антикайнен сидит в тюрьме, в школе нельзя организовать пионеротряд, создать комсомольскую организацию.

— Может быть, поэтому я так сильно люблю родину. — сказал задумчиво Эйно.

— Но ты даже не можешь учиться в университете, там надо платить большие деньги, — сказал Ваня. — За это любишь?

— Поэтому люблю.

Ване стало не по себе. Неужто Эйно, которого он успел полюбить, — чужак?

— Почему же ты нарисовал красную пятиконечную звезду и сказал, что она твоя любимая? — спросил Ваня, все еще не желая потерять доверия к этому человеку.

— Откуда ты взял, что она красная? — рассмеялся Эйно. — Она ведь ярко-зеленая.

— А что означает зеленая звезда?

— Зеленый цвет — цвет надежды.

Ваня возвращался домой в смятении. Так кто же Эйно — свой или враг? Как это можно любить за неволю, за несправедливость? И зачем Эйно изучает русский язык?

На следующий день Ваня, завидев, что по дорожке в положенный час шагает Эйно, выпрыгнул в окно и ушел в лес.

Он слышал, как мать окликала его, выйдя на крыльцо. Видел, как в окне мелькала тень Эйно и как он, по привычке, ерошил волосы. Ваня устроился на суку дерева и мучительно думал о том, кто такой Эйно. Зачем ему нужен русский язык в Финляндии? Почему он так жадно расспрашивает Ваню, как строился Беломорканал, сколько в нем шлюзов? Как живут и работают колхозники? Какой урожай собирают? Как принимают в комсомол и какую работу ведут комсомольцы?

Ваня честно и подробно рассказывал ему. И может быть, помогал этим врагу? Не хочет ли Эйно тайно пробраться в Советский Союз? Может быть, он шпион? От этой мысли Ване сделалось холодно.

Эйно долго ждал Ваню, а он слез с дерева только тогда, когда услышал, как хлопнула дверь, и увидел тень удаляющегося Эйно.

— Куда ты девался? — сердито спросил отец. — Почему сорвал урок? Этот славный парень ушел очень встревоженный. Он сказал, что у вас сегодня должен бы быть очень важный урок.

— Хватит! — резко ответил Ваня. — Отзанимался. Больше мне с ним делать нечего.

Отец только развел руками: ну и неслух растет. Что будет дальше?

Ваня ушел к себе за перегородку, улегся на кровать, бил кулаками подушку и проклинал себя за болтливость.

На следующий вечер повторилось то же самое: Ваня ушел в лес. Он избегал встречи с Эйно.