Королева джунглей

Глава шестая КОРОЛЕВА ДЖУНГЛЕЙ

Пробираясь сквозь заросли в самом сердце величественных тропических лесов Индокитая — Национальном парке Кукфыонг на севере Вьетнама, я привычным взглядом обозревал обступающую меня изумрудную толщу растений в поисках ящериц, лягушек, жуков и прочей мелочи. Заметив шевеление в кустах, я пошуровал там немного палкой, надеясь выгнать скрывающееся в них животное на полянку. В результате моих действий раздалось громкое шипение, и из зарослей появилась змея весьма крупных размеров, то есть таких, какие видеть мне еще не приходилось — по крайней мере метра три в ней было. Подняв вертикально переднюю треть туловища и распустив капюшон, змея не оставила никаких сомнений в том, что мне крупно повезло — передо мной была царица индо-малайских джунглей — королевская кобра. Мне частенько доводилось встречать представительниц этих аспидов в Средней Азии, да и индийских кобр не раз видел на дорогах Вьетнама и Индии, но они показались мне малюсенькими червячками по сравнению с сей царственной особой. Я прекрасно знал о благородной черте кобр — никогда не нападать первой, а прежде предупредить врага, но, припомнив прочитанные книги, энтузиазм мой испарился, так как сразу вспомнил, что королевская кобра обладает весьма неприятной особенностью нападать без промедления на любого потревожившего ее в период размножения. Сейчас, к счастью, был не этот период, однако я стоял как вкопанный в тайной надежде, что змея сменит свой гнев на милость (о том, чтобы поймать этот великолепный экземпляр, я как-то в тот момент не подумал). Так, собственно, и произошло. Спустя несколько мгновений надутый капюшон поник, змея опустилась на землю и заскользила в заросли.

У каждого человека есть мечта. И счастлив тот, у кого она сбылась. Сколько я себя помню, моей мечтой с самого раннего детства был тропический лес. Читая великолепные описания тропической природы замечательных писателей и натуралистов — Альфреда Уоллеса, Давида Ливингстона, Джеральда Даррелла, Бернгарда Гржимека, я представлял себя продирающимся сквозь густые заросли растений, по лесу, кишащему неведомыми животными. Став профессиональным зоогеографом, я объездил почти всю нашу страну, бывал в жарких пустынях и дремучей тайге, в бескрайних степях и на заснеженных вершинах гор, но сердце упрямо стремилось в тропики. Спустя много лет судьба подарила мне возможность работы во Вьетнаме — стране с богатейшей природой и животным миром. С замиранием сердца я ждал встречи со своей мечтой, боясь разочароваться. Но реальность превзошла все мои ожидания. Уже издали тропический лес вызывает благоговение перед могучей силой природы, создавшей такое чудо. К тропикам надо привыкнуть. Условия жизни для европейца здесь не самые лучшие. Постоянная высокая влажность, изнуряющая жара, множество опасных насекомых и прочих беспозвоночных, непривычная еда. Ио разве это имеет значение по сравнению с восхищением натуралиста, попавшего в земной рай! Со временем привыкаешь и к влажности, и к жаре, и к насекомым, но единственное, к чему не может привыкнуть восторженный исследователь природы, — это удивительный растительный и животный мир. Недаром так восхищались естествоиспытатели, которым посчастливилось поработать в тропическом поясе. Вот как писал своему другу выдающийся русский ботанико-географ Андрей Николаевич Краснов: «Право, не откладывай в долгий ящик своих тропиков. Поверь, не полна жизнь того человека, который не видел этого чудного мира!» Другой исследователь — Дэвид Фэрчайлд высказался еще более категорично: «Ни разу не выбраться за пределы умеренного климата — все равно что прожить всю жизнь на опушке мира».

Для натуралиста нет ничего более привлекательного, чем работа в тропиках, потому что нет больше на Земле такого места, где богатство жизненных форм представало бы перед нами в большей полноте, чем в тропическом лесу. В таких лесах отмечается самое большое биологическое разнообразие: в них обитает свыше 50 % всех видов живых организмов Земли. Кажется, природа решила здесь довести красоту до последней немыслимой степени. Взгляните, как уходят ввысь, словно своды собора, этажи растительности, и вас охватит пронзительное чувство благоговения. По этому первозданному царству бродишь, словно по выставке достижений и достопримечательностей природы. Ошеломляющее впечатление и торжественная величавость тропика пробуждают мысль о ничтожности человека; и только когда пройдет это первое восприятие, наблюдатель будет в состоянии обратить свои взоры на отдельные детали, совокупность которых вызвала в нем такие сильные эмоции.

Основная причина необычайного богатства флоры и фауны тропико-экваториального пояса — оптимальная для жизни большинства организмов постоянно высокая температура. Большое значение для обогащения флоры и фауны имеет и древность этих экосистем, длительно эволюционировавших в ландшафтах, климат которых не подвергался сколько-нибудь значительным похолоданиям. По предположениям специалистов, до сих пор еще даже не удалось определить более половины всех живых организмов, обитающих во влажных тропических лесах. Богатство видов животных и растений этих мест является следствием многообразия экологических ниш и значительного распределения эндемичных (местных) видов, ареал многих из которых удивительно мал.

Большинство лесных экосистем тропиков имеют сходный облик и однотипное функционирование, то есть роль различных организмов в биотическом круговороте веществ в этих системах мало отличается в разных местах земли. Влажные экваториальные и тропические леса произрастают в оптимальных условиях влажностного и температурного режима, обеспечивающих максимальную продукцию растительного покрова. Климатические условия тропических лесов характеризуются ровным ходом температур: средние месячные температуры колеблются в пределах 1–2°, редко больше. Здесь целый год держатся высокие температуры, которые колеблются от +17—+18° до +30—+35° и выше. Другой важный климатический фактор — это количество выпадающей атмосферной влаги и ее распределение в течение года. Годовые осадки значительны и нередко измеряются метрами (до 12,5 м). Однако даже при таком обилии влаги возможны периоды, когда осадки выпадают в недостаточном количестве. Влажность воздуха колеблется от 100 до 40 %. Там, где осадки в виде дождей выпадают в течение всего года, господствует лесная растительность. Если же сухие периоды года длятся долго, то лесная растительность сменяется растительностью саванн. В местностях же с очень малым количеством осадков в течение всего года распространены тропические пустыни.

Основные районы распространения на земле влажных тропических лесов — бассейн Амазонки до восточных склонов Анд в Южной Америке; Индо-Малайская область, включающая полуостров Индокитай, Зондские и Филиппинские острова до Новой Гвинеи включительно и Западная Африка — побережье Гвинейского залива и бассейн реки Конго. Кроме этих основных массивов, влажные тропические леса распространены на склонах Анд, в Центральной Америке и на островах Карибского моря, на склонах высоких вулканов Восточной Африки (Килиманджаро), на востоке Мадагаскара, в Шри-Ланке и на северо-востоке Индии, на многих островах Тихого океана.

…Мерный гул двигателей и тихое покачивание самолета убаюкивают. Стюардессы уже давно собрали посуду, и весь салон сладко дремлет. Сразу после взлета все вьетнамцы дружно содрали носки, и теперь их голые пятки возвышаются над каждым сиденьем. Маниакальная страсть задрать ноги выше головы — весьма характерное свойство для этой жизнерадостной нации. Наш самолет бороздил воздушное пространство, а я вспоминал свой путь к тропикам. Еще за два дня до прихода в ИЭМЭЖ я об этом даже не думал — настолько несбыточной мечтой это казалось. Но Б. В. подарил надежду на ее исполнение. И вот 1 декабря 1988 года мы наконец вылетели из Москвы. Уже позади остались аэропорт Ташкента, где за шесть часов ожидания продолжения полета я истоптал весь пол перед окном, за которым светились неоном столь знакомые огромные буквы: «Ташкент — город мира и дружбы». Миновали и ночной Карачи с его мечетями, минаретами и карабинерами с автоматами на летном поле. Потихоньку пробираюсь к окошку. Бурые холмы проплывают под крылом. Что это — Бирма, Таиланд? Наверное, до Ханоя осталось не более двух часов.

Мы — Дмитрий Павлович Жужиков, Наташа Беляева и я — один из первых экспедиционных отрядов, отправленных на исследования в созданный год назад Советско-Вьетнамский тропический центр. Головное отделение его находится в городе Хошимине (в настоящее время головное отделение переведено в Ханой), Приморское — в Нячанге, а Северное — в Ханое. Три главных темы утверждены Координационным комитетом, в который входит множество великих ученых — изучение последствий химической войны США, изучение стойкости материалов к воздействию факторов тропической природы и экология тропических лесов. Наша группа едет по второму направлению. Жужиков и Беляева призваны защитить вьетнамцев от термитов, а я — от грызунов.

Холмы под крылом закончились, начались бескрайние, геометрически четко расчерченные квадраты изумрудного цвета — это рисовые поля. Вот уже и световое табло призывает пристегнуть ремни — самолет пошел на посадку.

Международный аэропорт города Ханоя Ной Бай — малюсенький, как в Красноводске. Толпы народа, удушающая жара, и мы с сорока коробками. Долго пытаемся понять — кто же нас встречает. Похоже, никто. Хотя накануне необходимые факсы были отправлены. Но веши-то все равно надо выносить. Решаем, что Наталья остается у выхода из аэропорта, а мы с Жужиковым будем таскать по очереди бесконечные коробки. Наконец гора благополучно перетащена к выходу. Но что делать дальше — совершенно непонятно. Тут подваливает какой-то мужик:

— Куда приехали?

— В Тропцентр.

— Никто не встречает?

— Увы.

— Тогда поехали.

Затаскиваем вещи в его рафик. По дороге выясняется, что это шофер посольства и его высылают к каждому рейсу в аэропорт именно на этот случай — если кого-то никто не встретит. Похвальная забота о своих соотечественниках. Но разговаривать некогда. Во все глаза смотрим на окружающий мир. Тропики! Фантастика! Неужели все это происходит с нами? Пальмы, изумрудно-зеленые поля, нескончаемые хижины вдоль шоссе и море, море велосипедистов. Неспешным строем продвигаются они по дороге, и наш водитель, беспрестанно сигналя, умудряется никого не задеть. Темнеет, как и написано в книгах, мгновенно. Не успело солнце скрыться за горизонт, и уже яркие звезды засветили на пронзительно-черном небе. А вот и Ханой. Вместо хижин в темноте уже угадываются дома, велосипедисты кое-где разбавляются нещадно сигналящими автомобилями. Въезжаем в ворота. Это гостиничный комплекс «Ким Лиен». Приехали! Наш водитель отправляется поискать кого-нибудь из Тропцентра, а мы выгружаем вещи. Волшебная тропическая ночь! Невиданные цветы, величественные пальмы, несмолкаемый стрекот насекомых. И, невзирая на ночной час и начало декабря, влажная обволакивающая жара.

Появляется веселый бородатый мужик. Жужиков и Беляева радостно обнимаются с ним. Это — Валерий Васильевич Суднииын, заместитель директора Северного отделения.

— А мы, ребята, вас только завтра ждали, — хохочет он, — вот и факс есть. Ну ничего. Главное, добрались. Сейчас вас поселю, а через часок — прошу ко мне в гости.

Опять перетаскивание коробок. Через часок отправляемся к Судницыну. Там уже поджидает нас и советский директор Северного отделения, Вячеслав Викторович Денисенко с женой Эммой. Вот, собственно, и весь персонал отделения. Они тут живут уже несколько месяцев, и мы — первая группа, приехавшая наконец сюда. Ба, а на столе-то! Ананасы, бананы, папайя! И бутылка местной рисовой водки — «Луа Мой».

— «Новый рис», — переводят «аборигены» и разливают по первой рюмочке.

Да! Не знаю, как остальное, а водку «лямойку» вьетнамцы делать умеют. За столом нас обучают основам жизни в Ханое.

— Переходя улицу, не бойтесь, что поток велосипедистов непрерывен. Ступайте смело, они вас обтекут.

— Папайю не ешьте саму по себе — она как резина. Залейте лимонным соком и поставьте на пару часов в холодильник — пальчики оближешь!

— Пиво со льдом на улице и в ресторане не пейте — они лед делают из некипяченой воды.

Тут и я высказываю пожелание, почерпнутое от Славы Рожнова — ветерана Вьетнама: перед каждым приемом пищи принять по сто граммов. Все дружно поддерживают эту идею, получившую наименование «Рожновские сто грамм».

На следующий день Судницын повез нас в офис Троп-центра на улицу Фанвитю. Там мы были представлены вьетнамскому директору Чан Динь Тоаю и остальному персоналу. Был обсужден план нашей работы, согласованный с руководителем нашей тематики с вьетнамской стороны Фам Бинь Куэном — учеником Жужикова, ныне заведующим кафедрой энтомологии в Ханойском университете. Их встреча прошла в обстановке объятий и лобзаний. Куэша, как его называли мои спутники, привел с собой молодого специалиста Куана.

Ну а пока у нас было несколько дней, чтобы познакомиться со столицей. Начинаясь далеко в горах, на территории Китая, Красная река (по-вьетнамски Хонгха) выносит свои мутные красноватые воды в залив Бакбо. При впадении в море она образует обширную дельту. На плодородных илистых почвах в условиях влажного тропического климата вьетнамцы собирают по два и даже три урожая в год. Поэтому с незапамятных времен дельта служила житницей всего Северного Вьетнама. Между протоками на десятки километров тянутся рисовые поля, большую часть года залитые водой. Среди полей возвышаются окруженные оградами островки деревень, с расходящимися от них узкими насыпными тропинками. А у вершины дельты по обоим берегам раскинулся Ханой. Ширина Красной реки в районе города достигает более полутора километров. Она делит Ханой на две части. Удобное расположение города способствовало превращению его в крупнейший центр Вьетнама. Уже в давние времена здесь пересекались основные пути, ведущие в Китай. Самые удобные пути из дельты в Лаос также шли через Ханой. Город расположен в 175 километрах от впадения реки в море, но по Красной небольшие суда подходят к самой столице. Водные пути соединяют Ханой со всеми крупнейшими городами и районами Северного Вьетнама. Климат здесь, как и всей равнины Бакбо, муссонный, субэкваториальный. Летом муссон, дующий со стороны моря, приносит теплые, насыщенные влагой массы воздуха, а зимой холодные ветры дуют с суши. Поэтому в Ханое и его окрестностях разница температур самого жаркого месяца (июня) и самого холодного (января) довольно велика и составляет 12°, а разрыв между зарегистрированными максимальной (+42,8°) и минимальной (+5,6°) температурами равен 37,2°. Влажность воздуха в столице высока в течение всего года и в среднем составляет 85 %. Причем наиболее насыщенный влагой воздух бывает не днем, а в ночные и предрассветные часы. В Ханое можно условно выделить три времени года: лето (апрель — сентябрь), сухая зима (октябрь — декабрь) и влажная зима (январь — апрель). Лето начинается в конце апреля. Летний муссон приносите моря массы влажного воздуха, и наступает период обильных дождей и гроз. Часто после больших ливней вода не успевает сойти, и улицы приходится пересекать по колено в воде. Особенно тяжело ханойский климат переносится в конце мая — начале июня, когда жара вступает в свои права. После дневной жары наступает душная ночь. Кажется, что воздух можно пощупать руками. С наступлением лета появляется масса комаров, единственным спасением от которых служат москитные сетки над кроватями. В начале октября дожди ослабевают и почти прекращаются к концу месяца. Наиболее благоприятное для человека время года в Ханое — это первый зимний период — сухая зима, когда сильное похолодание еще не наступило, но уже не так жарко. Влажная зима начинается в январе понижением температуры. Временами идут мелкие моросящие дожди. При этом, несмотря на небольшое количество выпадающих осадков, относительная влажность возрастает.

Долгое время ученые не могли установить дату основания города. Большинство историков считают, что Ханой был основан в VII веке. Долгие столетия длилось господство китайских феодалов. Чтобы оградить себя от народного гнева, китайские наместники возводили крепости. Одной из них и была построенная в VII веке на юго-западном берегу большого Западного озера маленькая крепость, которой суждено было много веков спустя вырасти в прекрасную столицу государства. Город неоднократно менял свое название. В IX–XI веках он назывался Дайла (Великий Ла). В X веке вьетнамский народ добился независимости. Но первые вьетнамские короли не захотели сделать своей столицей бывшую резиденцию чужеземных наместников. Поэтому Дайла стал простой крепостью. В 1009 году вьетнамским престолом овладела династия Ле. Осенью 1010 года, когда тропические ливни вызвали сильное наводнение и возникла угроза затопления новой столицы Хоа-Лы, король Ле Тхай То решил перенести центр государства в более безопасное место. Лучшего места, чем старая крепость Дайла, найти не удалось, и с 1010 года она стала столицей независимого Вьетнамского государства. Ле Тхай То дал название крепости Тханг-лонг («Город взлетающего дракона»). В предании рассказывали, что когда Ле Тхай То подъезжал на лодке к крепости Дайла, то вдалеке над городом увидел взлетающего в небо дракона, который затем, извиваясь, свернулся в клубок и превратился в облако. И вся дальнейшая история Ханоя пронизана красивыми легендами. Одна из них гласит о том, как в XV веке освободительное восстание возглавил рыбак Ле Лой, родом из деревни Ламшон в провинции Тханьхоа. В легенде говорится о том, что летним днем 1407 года он ловил рыбу в озере и вдруг увидел, как из его глубин всплыла на поверхность огромная черепаха. Во рту она держала золотой меч. Неясное предчувствие необыкновенного предназначения заставило парня объявить сбор дружины. В 1418 году, возглавив народное ополчение, Ле Лой бросил вызов китайским феодалам, оккупировавшим Вьетнам, и через 10 лет изгнал их. После победы столицей государства Ле Лой выбрал «Город взлетающего дракона». Однажды он прогуливался на королевском челне по озеру. В руках Ле Лой держал священный меч. В это время неожиданно из воды показалась большая черепаха, выхватила у него из рук меч и скрылась под водой. Поиски ни к чему не привели — ни меча, ни черепахи обнаружить не удалось. Обратились к магам, и те разъяснили, что божественные силы, даровав меч в трудную минуту, вновь его взяли, когда страна была освобождена. Меч был вручен народному вождю для спасения родины. С этого времени озеро так и называется — Озеро Возвращенного Меча. В 1804 году, когда столица была переведена в город Хюэ, Ханой стал главным городом северной части страны. После установления французского господства во Вьетнаме в середине 80-х годов XIX века Ханой — административный центр французского протектората Тонкин, с 1902 года — столица Французского Индокитая. 2 сентября 1945 года провозглашено образование Демократической Республики Вьетнам. Конституция 1946 года официально закрепила статус этого города как столицы ДРВ. С завершением объединения севера и юга страны и образованием Социалистической Республики Вьетнам Ханой провозглашен ее столицей (2 июля 1976 года).

Он поражает приезжих пышной зеленью, обилием цветущих деревьев и кустарников. Обычное украшение — стройные, взметнувшиеся к небу пальмы. Ханойские улицы, обсаженные вековыми деревьями, похожи на аллеи парка. Нежные лотосы украшают многочисленные водоемы города. Здесь много и живописных озер, например, самое большое Западное озеро (кстати, второе по величине в стране), или же знаменитое Озеро Возвращенного Меча. Многие цветы, которые мы привыкли считать комнатными, растут здесь под открытым небом. Центр Ханоя производит впечатление современного благоустроенного города. Здесь прямые широкие проспекты, утопающие в зелени тропических деревьев особняки, большие здания министерств, библиотек. Столица имеет правильную планировку, сложившуюся в конце XIX века. Центральная площадь — Бадинь. Здесь 2 сентября 1945 года были провозглашены независимость страны и образование ДРВ. На площади расположены Мавзолей Хо Ши Мина (построен в 1975 году), здания Национального собрания и ЦК Компартии Вьетнама. От площади расходятся лучи пяти улиц. Со всех сторон к площади подступают зеленые массивы. Вокруг Озера Возвращенного Меча, а также на прилегающих к нему улицах много магазинов, лавок, мастерских, небольших ресторанов с национальной кухней. Севернее озера лежит Старый город. Небольшие каменные и деревянные дома, плотно прижимаясь друг к другу, образуют настоящие лабиринты. Это — самый густонаселенный район Ханоя. Здесь живут искусные ремесленники, тут расположены бывшие торговые ряды, улицы сохранившие свои прежние названия, — Шелковая, Хлопковая, Стеклянная, Серебряная. В домах часто размещаются лавки, кустарные мастерские и жилые помещения. Для этой части города характерны чрезвычайно высокая плотность застройки, недостаток зелени, преимущественно двухэтажные дома с лавками и мастерскими на пером этаже.

Тропический климат во многом обусловил и особенности архитектуры Ханоя. Он застроен в основном двух-трехэтажными домами, крытыми красной черепицей. Широкие балконы прикрывают от солнца помещения первых этажей, а окна и двери закрыты зелеными жалюзи. Особенно красивы районы, застроенные оригинальными, утопающими в зелени двухэтажными виллами. Именно они придают городу неповторимый облик парка. Сейчас он расширяет свои границы.

Ханой — древний город, поэтому он изобилует историческими памятниками. В нем свыше 400 храмов и пагод, которые создают неповторимый колорит. Наиболее известна миниатюрная «Пагода на одном столбе» («Мот-Кот»), воздвигнутая в 1049 году. Она установлена на одной массивной каменной колонне в виде стилизованного лотоса среди вод крохотного водоема (пагода — тип буддийского культового сооружения в странах Дальнего Востока; предназначаются для хранения буддийских реликвий, выполнения мемориальных функций, обозначают «святые» места). Внутри маленькой пагоды «Мот-Кот» видна статуя сидящей буддийской богини Куан-Ам. И в Ханое вам любой расскажет легенду о создании этой пагоды. У вьетнамского короля Ле Тхай То не было наследника. Это очень огорчало владыку, жизнь его клонилась к закату. Однажды во сне Ле Тхай То явилась из воды сидящая на цветке лотоса буддийская богиня Куан-Ам и передала в руки короля сына. Некоторое время спустя одна из его жен родила наследника. После этого король приказал построить на воде пагоду в виде цветка лотоса. В нее можно попасть лишь по мостику.

«Храм литературы» Ван-Миеу, посвященный Конфуцию, был построен еще в 1070 году и фактически стал тогда первым высшим учебным заведением Вьетнама. Сейчас Ван-Миеу находится в центре Ханоя и со всех сторон окружен большими зданиями. А девять веков назад он располагался на окраине города. В основном Ван-Миеу повторяет в меньших размерах с рядом изменений храм, посвященный Конфуцию и его 72 ученикам, на родине этого великого философа — в Китае. Длина всего храмового ансамбля 350 метров, ширина у входа 60 метров, а у противоположного конца — 75 метров. Вокруг идет невысокая кирпичная ограда. Внутри ансамбль делится на пять связанных друг с другом частей. Уже при входе обращает на себя внимание монументальность и строгая красота входных ворот. Особенно красивы ворота, ведущие в третью часть. Над ними сооружена легкая беседка Ван-Как, из которой открывается чудесный вид на весь храмовый ансамбль. Пройдя беседку, выходишь к небольшому пруду, окруженному со всех сторон невысокой оградой. Он носит поэтическое название «Источник, в котором отражается сияние неба». По обеим сторонам пруда на каменных черепахах установлены 82 большие плиты с выбитыми на них именами победителей общенациональных экзаменов, проводившихся раз в три года в столице государства. В четвертой части ансамбля расположен сам храм, посвященный Конфуцию и его ученикам. Большое массивное здание, крытое древней черепицей, украшенное наверху фигурами двух драконов, сразу уводит воображение в далекое прошлое, в глубь веков. Храм держится на 40 деревянных столбах, покрытых лаком. Внутри помещения — большой алтарь, посвященный Конфуцию. Перед алтарем много старинной резьбы по дереву и изделий из меди. В пятой части ансамбля помещались храм, посвященный родителям Конфуция, павильон ученых и помещение для служителей, но они были разрушены за годы войны.

Незабываемое зрелище представляет собой Ханой в часы «пик», когда на его улицах появляются тысячи велосипедистов. Велосипед — самый распространенный в городе вид транспорта. Нередко здесь можно видеть такую картину: на одном велосипеде, виртуозно управляемом главой семьи, едет все семейство — жена на раме, а крохотный ребенок, который, возможно, еще не научился ходить, в притороченном к велосипеду креслице. Очень живописен Ханой и в дни праздников, когда женщины надевают красочные национальные одежды, а огни фейерверков отражаются в ночных водах многочисленных городских озер.

Но довольно сидеть в номере у кондиционера. 8 декабря на рафике мы отправились в первое путешествие в город Хоабинь, где должны были обследовать склады на предмет вредоносной деятельности термитов. Кроме нас троих поехали Судницын, Куэша, Куан, Бинь — сотрудник Тропцентра и, естественно, шофер. 3 часа по прямой как стрела дороге, окруженной бескрайними рисовыми полями, и вот вдали показались первые причудливые горы. Просто посреди равнины понатыканы, как пни, высокие (до 100 метров) известняковые глыбы. Вскоре горы начали увеличиваться в размерах, и дорога стала забирать ввысь. Около часа наш рафик урчал по извилистому серпантину, а вокруг, сменяя друг друга, проплывали фантастические по красоте горы. И так, по берегу реки Да (Черная), мы добрались до Хоабиня, известного своей ГЭС, построенной, разумеется, при помощи Советского Союза. Здесь мы остановились в гостинице и перевели наконец дух.

Поскольку Хоабинь был уже провинцией, местное население, особенно дети, реагировало на нас очень бурно. Как только кто-то нас замечал, следовал вопль, на который сбегалась вся орава. Обступив нас со всех сторон, они восхищенно шептали: «Лин Со, Лин Со» («Советский Союз» — по-вьетнамски, этим же термином обозначается любой выходец из СССР), наиболее смелые пытались дотронуться рукой, и когда это удавалось, восторгу не было предела. В задних рядах толпились старики. Так бурно выдавать свою радость им было неприлично, а посмотреть на диковинных людей все-таки хотелось.

Проведя обследование складов Хоабиня (а термиты здесь были везде — стоило отколупнуть кусок доски, как оттуда сыпались» несимпатичные жирненькие насекомые), мы на этом закончили первую часть программы. Вторая ее часть должна была проводиться на юге.

10 января 1989 года мы отправились на самолете вьетнамской авиакомпании в Хошимин. Поездке предшествовала забавная ситуация. Самолет долго не был готов к вылету, и когда мы уже заняли свои места, вдруг экипаж вышел из кабины и удалился. Стюардесса что-то сказала, и все потянулись к выходу. Нам удалось выяснить следующее. Оказывается, стемнело, а этот экипаж не имел допуска к полетам в темноте.

— А что же дальше? — поинтересовались мы.

— Во всем Вьетнаме только один экипаж может летать в темноте, за ним уже поехали.

Ближе к полуночи появился этот уникальный экипаж, и через пару часов мы приземлились в аэропорту Таншон-нят крупнейшего города Вьетнама. Встречавшая машина отвезла нас в гостиничный комплекс «Тхань Да».

Белоснежный, утопающий в зелени Хошимин потряс нас своим великолепием. Ханой выглядел разросшейся деревней по сравнению с этой жемчужиной Юго-Восточной Азии. Хошимин, ранее носивший название Сайгон, самый большой по численности населения город и экономический центр Вьетнама. Расположен на реке Сайгон в 80-ти километрах от впадения ее в Южно-Китайское море. Территория города прорезана каналами. Климат жаркий, тропический, среднегодовая температура +26° (абсолютный минимум +14,7°, абсолютный максимум +40°), осадков выпадает свыше 2000 мм в год, дождливый сезон длится с июля по сентябрь.

Сайгон основан в 1778 году как порт и экономический центр всего Французского Индокитая в конце XIX века на месте небольшого поселения, существовавшего в восточной части дельты Меконга. Ныне Хошимин составляет единое целое со своим бывшим пригородом Шолоном, который был основан как отдельный торговый центр (название его переводится как «большой рынок»), в нем проживает более 1 млн. жителей. Эта часть Хошимина и до сих пор в значительной степени сохраняет колорит восточного города. Многие кварталы заняты здесь торговыми рядами и лавочками, живописными ресторанчиками.

В 1858 году во время войны с Вьетнамом французы сожгли Сайгон. В 1860 году он был восстановлен как французская крепость. С 1867 года город стал административным центром французской колонии Кохинхины. В 1940–1945 годы он был оккупирован японцами. 25 августа 1945 года в Сайгоне победила народная революция, но 23 сентября англо-французский десант занял город. С июля 1954 года по апрель 1975 года в нем располагалось марионеточное Южно-Вьетнамское правительство, созданное при содействии империалистических кругов США. 30 апреля 1975 года Сайгон освобожден вооруженными силами Временного революционного правительства Республики Южный Вьетнам. В 1976 году он получил название Хошимин.

Сегодня — это крупнейший индустриальный центр страны, узел водных, воздушных, железнодорожных и автомобильных сообщений. Крупный речной и морской порт, рыболовецкий центр. В застройке преобладают здания так называемого колониального стиля (в духе европейской архитектуры XIX — начала XX века), а также высотные сооружения середины XX века. Любопытный памятник архитектуры — эклектический собор (1883 год). Хошимин является также и важным культурным центром, имеет многочисленные научные и учебные учреждения, в том числе два университета (Сайгонский и Ван Хан).

Поскольку здесь не было учеников Жужикова, маршруты наших поездок разрабатывал лично генеральный директор Тропического центра Леонид Петрович Корзун. Были намечены два пункта — лесхозы Мада и Суенмок, а также недельная поездка в Нячанг — в Приморское отделение Тропцентра.

Первая поездка состоялась в лесхоз Мала, который находился в трех часах езды к северо-востоку от Хошимина. Там нас поселили в домике для приезжих, и мы приступили к лесным делам — Жужиков взламывал кирками могучие термитники, Беляева собирала там термитов, Корзун (по специальности — орнитолог) искал в бинокль птичек, а я занялся поисками рептилий. Благо последних хватало. Стояла тропическая зима — сухой сезон, самое благоприятное время на юге Вьетнама. На небе ни облачка, в тени 4-35°, даже малярийные комары не летали. Вот летом здесь будет совсем другое дело — те же +35°, но стопроцентная влажность, непрекращающиеся дожди и полчища комаров и пиявок. Ну а сейчас я бродил по величественному лесу и отлавливал в густых зарослях ящериц, а также все, что под руку подвернется: угрожающего вида скорпионов, их родственников — телифонов — паукообразных с длинным хвостом, но без ядовитого жала, фантастических бабочек, лакированных жуков и прочую живность, заполняющую джунгли.

Лесхоз Мада был выбран основным полигоном для полевых работ на юге страны, потому что здесь было много мест, пострадавших от экоцида — экологической войны, которую вели США против Вьетнама. Изучение последствий экоцида было приоритетной целью исследований Тропического центра. Любые войны, независимо от методов, средств и масштабов, трагичны для человечества. Ведение войн неизбежно сопровождается разрушением природной среды. На фоне массовой гибели людей проблемы влияния военных действий на окружающую среду кажутся второстепенными. Однако уровень разрушения естественной среды обитания человека во время ведения войн может быть огромным. «Экологическая война» в Южном Вьетнаме (1961–1975 годы) с этих позиций представляет уникальное явление. Помимо традиционных способов уничтожения противника была предпринята попытка преднамеренного разрушения естественных тропических экосистем и сельскохозяйственных угодий. Именно к этим территориям впервые был применен термин «экоцид», характеризующий направленное, крупномасштабное поражение природных экосистем и их компонентов. Экоцид включал разнообразные формы направленного разрушения естественных экосистем. Так, применялись массированные бомбежки территории, изменяющие стоки вод. В результате взрывов джунгли уничтожались полностью. Практиковалось полное нарушение почвенного покрова. Особенно широко применялись гербициды — химические препараты, применявшиеся ранее в сельском хозяйстве для истребления сорных растений и для удаления листвы (дефолианты) — с целью ликвидации растительности в естественных тропических лесах. Операция американской армии «Рэнч хэнд» (дословно — рука фермера) по применению химических средств поражения растительности, направленная в основном на уничтожение лесных массивов и сельскохозяйственных посевов в Южном Вьетнаме, проводилась в течение 1962–1971 годов и охватывала большие территории. Дефолиантами были поражены лесные массивы провинций Донг Най и Шонг Бэ, мангровые леса дельты Меконга, а также многочисленные сельскохозяйственные угодья. В общей сложности в Центральном и Южном Вьетнаме было обработано почти 2,5 млн. га, из которых 2,2 млн. га составляли естественные тропические леса. В качестве химических агентов применялись высокотоксичные препараты, содержащие феноксибутил. Наиболее широкое распространение получил «оранжевый агент» — смесь дефолиантов 2,4-Д и 2, 4, 5-Т. Посевы и некоторые лесные массивы были обработаны «белым агентом» (смесь 2,4-Д и пиклорама) и «голубым агентом» (диметилмышьяковая кислота). Следует заметить, что использованные в названиях агентов цвета к фактической окраске препарата отношения не имеют. Препараты бесцветны. Указанные цвета относятся к краске, которой маркировалась тара, в которой эти препараты поставлялись и хранились. Древесная растительность перед войной покрывала 10,4 млн. га (около 60 %) территории Южного Вьетнама. Сомкнутые леса занимали территорию около 5,8 млн. га и представляли собой сложный и разнообразный по видовому составу конгломерат растений и животных. На уничтожение именно этих лесов был направлен основной удар американской армии в операции «Рэнч хэнд». Губительные последствия массированного применения высокотоксичных соединений для человека и природы Вьетнама следовало предсказать заранее. Уже в 1960 году, когда «экологическую войну» можно было предотвратить, стало известно, что препарат 2, 4, 5-Т — основное средство уничтожения лесов Вьетнама — как примесь содержит диоксин — одно из самых опасных химических соединений нашего времени. Губительное свойство диоксина в его медленном разложении. Период его полураспада в почве составляет 10–12 лет, что, естественно, может иметь опасные последствия для людей и животных даже в отдаленные сроки после обработок. Проводившаяся во Вьетнаме «экологическая война» нанесла значительный урон самому ранимому компоненту экосистем — дождевому тропическому лесу.

Первыми вероятность трагичных последствий «экологической войны» осознали прогрессивные круги американской общественности. Уже в разгар химических обработок в 1970 году в Сан-Франциско был издан сборник «Экоцид в Индокитае». Исследователи самых различных профессий, затронув медицинский, биологический, философский и политический аспекты проблемы, убедительно показали, какую огромную угрозу для человечества представляет намеренное разрушение естественных ландшафтов. Исследования, проведенные непосредственно после применения гербицидов, продемонстрировали практически полную гибель первичных тропических лесов в зоне военных действий. Уничтожение листвы во всех древесных ярусах усилило выщелачивание почвы и способствовало латеризации — превращению рыхлого верхнего почвенного слоя в твердую корку, которая препятствует прорастанию травянистой растительности и естественному возобновлению лесных пород. На разрушенных почвах восстановление первичной тропической флоры крайне затруднительно, и это является одним из самых тяжелых последствий экоцида. Было показано, что на территориях, обработанных гербицидами, вырастают массированные заросли злака аланг-аланг, который, достигая в высоту 2,5 метра, образует сплошные непроходимые заросли, там восстановление других растений практически невозможно. После окончания войны внимание к последствиям экоцида не ослабевало. Проведенные спустя 10 лет исследования показали, что на обработанных территориях в почвах снижено содержание калия, фосфора, магния и железа, а также органических веществ. Повсеместно наблюдалось увеличение кислотности почвы. Этот процесс в свою очередь нарушал возможности естественного произрастания местных растений. Существенно нарушились фаунистические комплексы обработанных экосистем. Значительная часть животных обитает в верхнем ярусе леса, который в первую очередь пострадал при обработках. Исследования, проведенные в районах, примыкающих к массиву Мада, показали, что в двух лесных участках, находящихся недалеко от него, но не подвергшихся обработке гербицидами, спустя 10 лет после окончания войны было зарегистрировано 145 и 170 видов птиц, а в пострадавшем районе только 24. Аналогична картина в отношении млекопитающих: в необработанных лесах насчитывалось 30 и 35 этих видов (в том числе крупных — слоны, малайские медведи, виверры, обезьяны), а в пострадавшем от гербицидов — только 5. При этом следует отметить, что исчезло большинство видов крупных лесных зверей, но возросла численность грызунов.

Спустя 25 лет после войны в зоне экоцида первичный тропический лес заменен злаковыми ассоциациями с преобладанием аланг-аланг. Произошла полная смена видового состава мелких млекопитающих. Типичные лесные виды, обладающие сложной социальной организацией и приспособленные к обитанию в естественных тропических лесах, полностью исчезли с территории экоцида. Их заменили экологически пластичные массовые виды мышей и крыс антропогенных ландшафтов, среди которых много вредителей сельскохозяйственных культур или возбудителей особо опасных инфекций. Таким образом, массированное применение гербицидов американской армией во время войны в Южном Вьетнаме нанесло непоправимый ущерб природе этой страны. Природа Земли постоянно страдает от необдуманных действий или трагических ошибок человечества. Но лишь экоцид предусматривает намеренное разрушение биоты — уникального явления Солнечной системы, формирование которой происходило на протяжении миллионов лет. Справедливо, что прогрессивные американские ученые еще в период военных действий проводили параллель между терминами «экоцид» и «геноцид» и предлагали в международных конвенциях рассматривать ведение экологической войны как преступление против человечества. Будем надеяться, что меняющееся отношение человека к своей планете предотвратит повторение индокитайского эксперимента и два миллиона га разрушенных земель Южного Вьетнама останутся единственным напоминанием о прошлом.

Время от времени по выходным дням руководство вывозило сотрудников на купание в Вунгтау. Это бывший американский курорт (янки надеялись на то, что они останутся здесь надолго, и отстроили шикарную автостраду) в 100 километрах от Хошимина на берегу Тихого океана. Автобус некоторое время едет по высокому скалистому берегу, с него открывается величественная панорама на бескрайний океан, катящий свои воды на белоснежный пляж. Единственный недостаток этого местечка — полное отсутствие какой-либо тени. А солнце жарит так, что даже вода не спасает. После нескольких часов купания, загорания, а для меня еще и ловли ящериц, все с красными физиономиями отправляются в город, где можно насладиться холодным пивом и мороженым перед обратной дорогой.

Уже в августе меня ожидала следующая поездка во Вьетнам. Перед отрядом, отправлявшимся на север страны, стояла задача провести описания растительного и животного мира на разных стадиях восстановления тропического леса в Национальном парке Кукфыонг. До него ехать от столицы несколько часов. Мы выезжаем из Ханоя ранним утром, когда улицы забиты тысячами велосипедистов. Не спеша вращая педалями, они артистично лавируют, увертываясь от немногочисленных машин. По узенькому свободному пространству они проносятся, как эквилибристы по канату, ухитряясь не сталкиваться, даже когда мчатся навстречу друг другу. Машина выбирается из города. За окном знакомые уже картины: рисовые поля, повозки, запряженные буйволами. Два часа по дороге на юг, и ответвление уводит нас на запад. Незаметно кончились зеленые пятна рисовых участков, машина выехала на широкое пространство долины. У горизонта, увеличиваясь и множась, появляются уже знакомые, похожие на пни, горы. Теперь машина не мчит по трассе № 1 — Ханой — Хошимин, а ползет по ущельям среди гор. Еще четыре часа трясемся по проселочной дороге, и наконец дорога начинает забираться вверх. Ее обступают непроходимые заросли, перед нами выплывает шлагбаум, и серьезные дяди с автоматами проверяют документы. Дальше простому смертному нельзя — заповедник! После осмотра бесконечных печатей нас пропускают, и вскоре из обступившей дорогу зелени выплывает надпись «Кукфыонг». Шофер выключает мотор, разливается спокойствие летнего дня. Воздух напоен пряными ароматами тропических цветов. Сразу за воротами начинается девственная зелень. Мы оказались в одном из последних сохранившихся массивов тропического леса в Северном Вьетнаме. Обсудив все формальности с дирекцией, снова забираемся в машину. До северного кордона, где мы будем жить, километров пятнадцать, но машина едет больше часа. Вокруг дороги вздымается девственный тропический лес. Это — настоящая гилея, первобытная, видавшая еще, может быть, динозавров. Любая дорога когда-нибудь закончится. Наконец наша машина выезжает на поляну, посреди которой стоит лесной домик на сваях. Выгружаемся и заселяем комнаты на втором этаже (а может, это первый, ведь внизу-то ничего нет). Договариваемся о сроках завтрака и ужина. Обед, как уже все привыкли, — в лесу. Начинаются трудовые будни. Целыми днями мы бороздим просторы парка, изучая его жителей.

Кукфыонг — практически единственное место на севере Вьетнама, где сохранился богатейший природный комплекс, поэтому он и выбран основным стационаром для наших работ. Я и сейчас вспоминаю, с каким благоговением впервые вошел под сень тропического леса. Первое чувство, которое испытал, — чувство величайшего потрясения. Все было необычно и непривычно глазу. Тропический лес производит сильное, ни с чем не сравнимое впечатление, забыть которое невозможно. Снаружи перед вами предстает сплошная непроходимая стена растений, поднимающаяся иногда до 45 метров. Поскольку эта грозная «крепость» непроницаема для взгляда, то кажется, что деревья за этой стеной стоят столь же плотно и пробиться сквозь них можно лишь с помощью бензопилы. На самом деле толщина наружного лесного барьера составляет около шести метров; его образует густое переплетение светолюбивых вьющихся и прямостоящих растений. Проделать брешь в этой «броне» можно лишь с помощью мачете. Работа эта требует немалых усилий, но если вы не новичок, то сумеете отыскать звериную тропу или ручеек, чтобы проскользнуть сквозь эту стену. И тут вы окажетесь в просторном, богато украшенном храме, исполненном царственного величия. В нем невольно осознаешь собственную незначительность, уменьшаясь до истинных человеческих размеров — всего лишь безволосого высшего примата на громадной живой планете. Здесь мир вечных сумерек. Ведь сюда просачивается менее 5 % солнечного света, льющегося на кроны деревьев. Вверху, на высоте 20–30 метров, листва и переплетающиеся ветви образуют почти непрерывный зеленый навес, настолько плотный, что небо представляется снизу каким-то неясным сиянием; даже ослепительный свет тропического солнца достигает земли значительно ослабленным, в виде неясных бликов. Царствует какой-то волшебный сумрак, и это производит впечатление чего-то великого и первобытно-мощного. Недостаток солнечного света под пологом леса вкупе с бедностью почвы препятствует появлению пышной травянистой растительности. В тропическом лесу вы не увидите пестрого цветочного ковра. Зато, к большому удивлению тех, кто прежде бывал только в лесах умеренной зоны, целые букеты торчат прямо из того или иного ствола в нескольких метрах над землей.

Глаза постепенно привыкают к полумраку. Все вокруг окрашено в зеленый цвет различных оттенков. Разнообразные древесные стволы, которые, не ветвясь, достигают значительной высоты, производят впечатление каких-то колонн, подпирающих гигантское здание. Некоторые из них цилиндрической формы и выступают из земли так, как будто у корня они засыпаны; другие, подобно нашим развесистым дубам, значительно утолщаются у основания; третьи, особенно характерные, снабжены у корня плоскими крыловидными выступами. Эти выступы расходятся лучеобразно от главного ствола в виде тонких «досок», окружая его. Из крон, словно канаты, спускаются до земли лианы. Они видны всюду. Лианы обвиваются вокруг стволов, свешиваются с ветвей, перебираются с дерева на дерево, подобно змеям, огромными извивами лежат на земле. Некоторые тонки и гладки, другие грубы и узловаты. На стволах деревьев и на лианах повсюду сидят эпифиты — папоротники и орхидеи. Почву сплошь устилают опавшие коричневые листья. Кое-где лежат потемневшие трухлявые стволы погибших деревьев. Воздух очень теплый и предельно влажный, ветра нет, и пахнет какими-то невидимыми душистыми цветами или листьями. Ходить по этому лесу легко: в отличие от непроходимых джунглей, известных из приключенческих романов, в тропическом лесу можно найти множество тропинок, протоптанных животными.

А что же тигры, слоны, обезьяны? Первое впечатление — что в лесу почти не заметно никакой жизни, хотя вокруг постоянно слышен громкий звон и скрежет — это тысячи крупных цикад поют, сидя высоко над землей среди листвы и ветвей. Но это только первое впечатление, которое объясняется плохой видимостью в лесу даже днем и ночным образом жизни большинства его обитателей. Когда я присмотрелся, в глаза сразу бросилось обилие муравьев, мелких и крупных, блестящих и покрытых густыми волосками, стройных и неуклюжих. Они сидели на листьях и ветвях деревьев или стремительно бегали вверх и вниз по древесной коре. А вскоре замечаешь, что кое-где над почвой возвышаются кирпично-красные или желтоватые земляные холмики — термитники. Осмотришься внимательнее вокруг и обнаружишь сидящего на пестрой, покрытой лишайниками коре дерева совершенно сливающегося с этим фоном жука-усача или блестящего, словно выточенного из металла, хруща, сверкающего драгоценным камнем на глянцевитом листе. Стоит оторвать от ствола густое сплетение тонких лиан или кусок старой коры с упавшего дерева — и оттуда посыплются во все стороны, поскачут и вылетят десятки разнообразных насекомых: тараканы, жуки-чернотелки, ночные бабочки, сверчки, уховертки с причудливыми клешнями сзади брюшка, блестящие стройные жужелицы и многие другие. Тропический лес в нижнем ярусе отличается несметным богатством насекомых, паукообразных и других беспозвоночных. Многие из них доставляют немало неприятностей человеку. Весьма опасны многочисленные скорпионы и кровососущие насекомые, например малярийные комары, которые являются переносчиками малярии. Лес кишит наземными пиявками, незаметно проникающими сквозь любые ткани и доставляющими массу неудобств. Многоножки-сколопендры гигантских размеров поселяются в крышах домов, забираются даже в постели и вынуждают обстоятельно осматривать их перед сном. Но при соблюдении некоторой осторожности бояться этих животных не следует. Путешествуя по лесу, часто обнаруживаешь лесные тропинки, загороженные большими сетями паутины, нити которой по крепости почти не уступают шелку. На этих сетях живут великолепные пауки-нефилы, достигающие в длину 5 сантиметров, а с вытянутыми ногами — 15 сантиметров.

На опушке тропического леса, где через сплошные заросли широколистных трав и высоких злаков зеленые каскады лиан спадают с крон деревьев к самой земле, насекомых еще больше. Здесь царствуют яркие и разнообразные бабочки, которые не только очень многочисленны, но и велики, изящны по форме, богато и живописно окрашены. Вместо скромной коричневой или желтой окраски с редкими красными, синими или желтыми пятнами, которую мы видим у наших европейских бабочек, здесь господствуют яркие металлические синие, чистейшие зеленые и великолепные красные тона, притом не мелкими пятнышками, а широкими зеркалами, украшенными черными каемками или фоном. Здесь же летает много стрекоз с бесцветными или красными, желтыми или зелеными блестящими крыльями. На листьях растений на опушках тропического леса много жуков-листоедов, ярких клопов, цикадок и ос. И конечно, как и в глубине леса, видны многочисленные и разнообразные муравьи.

Из позвоночных в тропическом лесу чаще всего попадаются лягушки и ящерицы. В начале дождливого периода года, когда высохшие лужи и рвы наполняются водой, лягушки каждую ночь устраивают своеобразный концерт: некоторые из них квакают, другие звенят, как колокольчик, третьи щебечут.

Поздним вечером, когда солнце уже село и над джунглями сгустился туман, с залитых водой рисовых полей доносятся звонкие и мелодичные трели, напоминающие птичье пение. Это поют малайские, или чернорубцовые, жабы, расположившиеся на кочках. Название чернорубцовая эта жаба получила за мощные роговые гребни черного цвета на голове, наиболее выделяющиеся за верхними веками и по линии от глаз до ноздрей. Малайская жаба — самый распространенный вид амфибий Юго-Восточной Азии. По размерам и внешнему виду она напоминает нашу серую жабу. Чернорубцовая жаба не избегает соседства с человеком, напротив, поселяется обычно на возделываемых территориях, в садах, парках, местах, занятых посевами культурных растений, вдоль обочин дорог. Если эта жаба обитает в лесу, то выбирает, как правило, открытые участки — поляны, лужайки. Днем она скрывается под камнями, пнями и в норах грызунов, а с наступлением сумерек не спеша покидает свое жилище и отправляется на охоту, предпочитая муравьев и термитов. Незадолго до восхода солнца, плотно набив брюшко, жаба возвращается в свое укрытие.

Размножается малайская жаба в течение всего года, но наибольшей активности размножения достигает в начале сезона муссонных дождей. Как только начинается сезон дождей, несметные полчища этих жаб собираются вокруг прудов и заводей. Самцы, горло которых в брачный период приобретает красивый желтый цвет, неуклюже пытаются взобраться на какое-нибудь возвышение — камень, корягу или кочку, откуда лучше доносится их пение. Чем выше расположена эта «сцена», тем больше она ценится. При нехватке подобных возвышений между самцами начинаются потасовки. Соперники стремятся захватить удобную корягу, сталкивая ее владельца мордой и отбрыкиваясь от других претендентов задними лапами. Вскоре самки откладывают темные шнуры икры. В каждом таком шнуре — до тысячи икринок. Пройдет несколько дней, и водоемы закишат головастиками. Спустя месяц в джунглях и на полях появятся тысячи крохотных жаб, которых заботливо собирают крестьяне и выпускают на плантации и в сады. Малайские жабы надежно берегут будущий урожай от вредных насекомых.

Очень характерны для джунглей Индокитая веслоногие лягушки, большинство видов которых живет среди ветвей деревьев и кустарников. Их тело удивительно приспособлено к лазанию и прочному присасыванию к субстрату. Уникальна биология размножения веслоногих лягушек. В противоположность большинству других представителей своего отряда они не нуждаются в воде при откладывании яиц. Самцы, как правило, значительно мельче самок, которые в период размножения даже носят «мужей» на своей спине. Вместе с икринками самки выделяют из клоаки слизистую жидкость, которую взбивают задними ногами в густую пену, формуют из этой слизистой массы ком и крепко прижимают к нему расположенные рядом листья, чтобы они со всех сторон окружали кладку. Такие пенистые гнезда могут находиться как на стеблях трав и низко свисающих над водой ветвях, так и прикрепляться к прибрежным камням или плавать на поверхности воды. Слизь вскоре подсыхает, а внутри по мере развития яиц разжижается. Так создается для головастиков миниатюрный «аквариум», в котором они живут за счет запаса желтка, пока тропический ливень не смоет их вместе с родным домом в воду. В замкнутых гнездах головастики не выделяют экскрементов, а задерживают их в кишечнике, препятствуя этим загрязнению своего личиночного места обитания. Такое гнездо обеспечивает не только механическую защиту личинок, но и играет роль термостата, сглаживая значительные колебания температур в течение суток. В воде они развиваются дальше, как «нормальные» головастики, превращаясь в маленьких лягушат. А молодь некоторых видов покидает пенистое гнездо уже в виде «готовых» лягушат.

Ящерицы — одни из наиболее многочисленных позвоночных животных тропиков. Правда, в тропическом лесу из-за обилия растительности и плотного слоя опада на поверхности земли изучение ящериц затруднено. Но, если проявить терпение и быть внимательным, можно обнаружить множество интересных представителей этой группы животных.

Особенно часто встречаются в лесу сцинковые ящерицы. Они, кажется, живут здесь повсюду. Под ногами в лесу толстым слоем лежит опад — старые сухие листья, опавшие с деревьев. Если остановиться и оглядеться, можно увидеть, что в опаде бегает много маленьких, очень красивых сцинков. Иногда кажется, что слой листьев ожил— столько их в нем копошится. Чешуя сцинков блестит, отливая ярко-коричневыми и голубыми тонами, бока пестрые, все в черных и белых пятнышках.

Довольно часто на стволах деревьев попадаются изумрудно-зеленые крупные агамы-акантозавры, или гребненосные ящерицы. При приближении человека они стрелой взбираются по стволу дерева на недосягаемую высоту и оттуда высовываются, глядя на него. В этот момент у ящериц такой вид, будто они показывают язык. Весь необычный облик акантозавра придает ему удивительное сходство с маленьким сказочным драконом. Его высокая треугольная голова увенчана расположенными позади каждого глаза длинными шипами, а вдоль спины проходит высокий гребень из крупных плоских треугольных чешуй. Акантозавр отлично маскируется. Чтобы обнаружить его на ветке, нужно долго и внимательно присматриваться. Окраска ящерицы меняется мгновенно. Она приобретает то желтые, то зеленые, то коричневые цвета.

Столь же часто в лесу встречаются представители другого рода агамовых ящериц — калотов, которые характеризуются стройным, сжатым с боков телом, короткой головой и цепкими и длиннопалыми конечностями. У большинства видов вдоль середины спины, как и у акантозавра, проходит гребень из увеличенных треугольных чешуй. Всем калотам свойственна способность к быстрой перемене окраски под влиянием нервного возбуждения, а также температуры и света. Особенно быстро меняется окраска в период размножения у дерущихся самцов, которые непрерывно то желтеют, то краснеют.

Калоты ведут преимущественно древесный образ жизни и если спускаются на землю, то лишь для того, чтобы стремительно перебежать к соседнему дереву, высоко держа туловище на вытянутых ногах и дугой изогнув кверху хвост. Очень интересно наблюдать за ухаживаниями самцов, которые заключаются в том, что они медленно приближаются к сидящей неподвижно самке, периодически останавливаясь, приседая на передних ногах и кивая головой, и все сопровождается быстрым открытием и закрытием рта.

Во Вьетнаме, как и во всех тропических странах, очень много гекконов — ящериц, ведущих ночной образ жизни. Днем они прячутся, а ночью выходят поохотиться, полагаясь в поисках пищи на великолепное зрение. Ноги гекконов приспособлены для лазания по скалам, стволам деревьев и потолкам домов. Ночью в лесу часто можно слышать отчаянный вопль: «та-ке, та-ке». Это гигантский геккон токи оповещает собратьев, что место занято и сюда лучше не соваться. В отличие от остальных гекконов токи, особенно самцы, селятся в одиночку, выбирая какое-либо постоянное убежище, в районе которого неизменно охотятся. В местностях, где они встречаются, токи обнаруживают свое присутствие громкими звуками, начинающимися обычно со своеобразного гоготания, за которым с краткими интервалами следует характерное «та-ке», откуда происходит и название самого геккона. Крик этот повторяется иногда до десяти раз подряд. Подобнььм образом, перекликаясь друг с другом, они охраняют свой охотничий участок, сообщая соседям, что территория занята. Питаются они всевозможными беспозвоночными, однако нередко поедают и других мелких гекконов и даже птенцов и небольших грызунов. Крупный геккон, попав в руки, широко раскрывает пасть, глухо шипит и с громким квакающим звуком старается укусить, причем, как говорят те, кого ему удавалось кусать, разжать его сомкнутые челюсти, не повредив их, чрезвычайно трудно. Издавна токи использовались в восточной медицине, причем по своим целебным качествам они приравниваются к знаменитому корню женьшеня. В аптеках городов Юго-Восточной Азии гекконов можно увидеть в сушеном и живом виде, из них изготавливаются порошки, настойки и мази. Особенно ценится хвост ящерицы. Какие же болезни помогают лечить основанные на гекконе препараты? Их предлагают в качестве тоника при переутомлениях, расстройствах нервной системы, прописывают от кашля и для понижения кровяного давления.

У энтомолога джунгли ассоциируются с насекомыми, у орнитолога — с птицами. У простого же человека при упоминании о джунглях сразу возникает мысль о змеях и одновременно закрадывается холодок страха. Вообше-то, наслушавшись рассказов «бывалых путешественников», можно подумать, что ядовитые змеи — главная опасность в тропическом лесу. На деле же можно провести в тропическом лесу не только много дней, но и недель, прежде чем удастся увидеть хотя бы одну-единственную змею. В принципе, если внимательно смотреть под ноги, а руками не хвататься за что попало, беспокоиться не о чем. Я могу припомнить только единичные случаи, когда удавалось увидеть замечательную изумрудную куфию или «очковую змею» — индийскую кобру. Значительно чаще встречались безвредные для человека тонкие плетевидки. Они настолько хорошо маскируются в листве, что часто можно прикоснуться к змее, еще не увидев ее. Легкость и быстрота, с которой они извиваются, не задев ни листочка, замечательна. Плетевидные змеи, или плетевидки, широко распространены почти по всей Южной и Юго-Восточной Азии. Тело и хвост у них непропорционально тонки: при длине один метр или более толщина змеи не превышает толщину карандаша. Голова у плетевидок узкая, спереди сильно вытянутая и заостренная. Неповторимость этих животных — в совершенстве маскировки под лианы, древесные воздушные корни и ветви тропических деревьев. Они замечательно ловко и быстро скользят по ветвям и лианам, перемещаясь с ветки на ветку, могут держать на весу половину своего тела, которое в напряженном состоянии трудносгибаемо и плотно на ощупь. Плетевидки живородящи, активны бывают только в светлое время суток. Наблюдение за тем, как охотится эта змея, — одно из самых волнующих и незабываемых впечатлений. Медленно двигаясь, словно лиана, обдуваемая ветром, миллиметр за миллиметром она приближается к добыче (обычно к маленькой лягушке или ящерице), не подозревающей об опасности. Изгибая переднюю часть тела, змея стремительно бросается на жертву в наиболее подходящий момент, всегда безошибочно хватая ее за загривок или переднюю часть спины. Сразу же после того как добыча поймана, плетевидка производит жевательное движение челюстями, при которых вступают в действие задние зубы, и жертва оказывается вскоре парализованной ядом. Тут надо заметить, что, несмотря на то, что плетевидки относятся к семейству ужеобразных, которые, как известно, не ядовиты, на самом деле у них имеются ядовитые зубы (поэтому подсемейство, к которому они относятся, называется ложными ужами), расположенные на заднем крае верхней челюсти и отделенные от других беззубым промежутком, поэтому этих змей принято называть заднебороздчатыми. Поскольку зубы находятся в глубине пасти на заднем крае верхнечелюстной кости, плетевидка может нанести укус только находящейся во рту жертве (у всех же остальных ядовитые зубы расположены на переднем крае верхнечелюстной кости — их относят к переднебороздчатым змеям). По этой причине заднебороздчатые змеи, как правило, не опасны для человека. Хотя широко известен случай, когда знаменитый американский герпетолог Карл Паттерсон Шмидт погиб от укуса крупной африканской змеи — бумсланга. Ученый до последних минут своей жизни вел записи развития последовательных симптомов отравления.

Обильны в лесу птицы. В кронах деревьев можно заметить ожереловых попугаев, окрашенных во все цвета радуги питт и прочих представителей пернатых. Первое, что бросается в глаза наблюдателю, — это обилие у тропических птиц хохлов и других украшений из перьев, в частности удлиненных хвостов. Но наряду с этими своеобразными, невиданными и прекрасными формами орнитофауны каждый, побывав в тропическом лесу, вскоре убеждается в существовании массы неказистых, темных пташек. В большинстве случаев — это защитная окраска; окрашенные таким образом птицы держатся в кустарнике, на земле, по стволам деревьев. Млекопитающих в лесу встретить нелегко, хотя разнообразие их также велико. Очень многочисленны здесь всевозможные грызуны, в том числе изумительные по красоте белки. Нередко встречаются обезьяны-макаки и гиббоны.

Надо сказать, что работа в тропическом лесу — это не только получение радости и удовольствия. Тропический лес — экосистема, весьма мало приспособленная для жизни человека, которого встречает тут множество опасностей. И приходят они не в виде ожидавшихся тигров-людоедов и полчищ ядовитых змей, а совсем с неожиданной стороны. Например, как-то раз, не заметив во тьме гнезда древесных муравьев, я со всего размаху сшиб его головой. В следующую секунду тысячи разъяренных насекомых посыпались за шиворот. Первое впечатление — сразу понимаешь, какой изощренной жестокостью отличались жители наших сибирских лесов, когда сажали провинившихся и врагов на муравейник. Но тропические муравьи гораздо крупнее наших рыжих лесных. Возникает ощущение, будто по тебе гуляет громадный шпицрутен. Так что если бы кто-то наблюдал за моими телодвижениями, мог подумать, что мне приходится бороться с дымчатым леопардом. С трудом удалось отбиться от этой армии насекомых, но еще долгое время некоторые уцелевшие под рубашкой недобитые «спецназовцы» напоминали о моей неосторожности.

Другая неприятность, хотя и несмертельная — здесь все кишит наземными пиявками, доставляющими массу неудобств. Вцепившись в листья низких растений или затаившись на земле, они терпеливо ждут добычу. Когда та оказывается в пределах досягаемости, пиявки вытягиваются в длину и умудряются прилепиться даже к самому осмотрительному животному или человеку. Причем они способны проникнуть к телу сквозь любую ткань, даже сквозь дырочки в кедах. Прочно прикрепившись с помощью присосок, пиявки прокалывают тоненькой иглой кожу — при этом сам укол безболезненный — и начинают сосать кровь, одновременно впрыскивая фермент, препятствующий ее свертыванию. В результате кровь из ранки может сочиться несколько дней, что приводит к тому, что спустя несколько дней вся одежда пропитана кровью, да и вы сами являете собой зрелище не для слабонервных. Насытившись, пиявки способны жить без пищи больше года.

Однако самая опасная в тропическом лесу встреча — все-таки с людьми. Вообще-то местные жители очень добродушны, с большим интересом пытаются общаться с диковинными пришельцами, стараются помочь в поимке интересующих нас животных. Но в этих совершенно диких горах, как нас и предупреждали, действительно сохранились племена, которые даже не знают, что давно закончилась война, и, не задумываясь, могут пустить в дело свое допотопное оружие. А поскольку белого человека они в последний раз видели во время вьетнамо-французской войны — и это были вооруженные иностранные солдаты, — то не исключена возможность получить под ключицу отравленную стрелу.

Словом, с людьми здесь лучше не встречаться, но нам, например, несколько дней назад не повезло — набрели на лесную хижину. Хозяев нигде рядом не было видно, но по всему понятно, что жилье обитаемо. Хозяин не заставил себя ждать. Когда мы спускались с этого участка горы, позади послышалось легкое шуршание. Тигр? Его здесь тоже можно встретить. Однако на сей раз из лесной чащи выскочил не тигр, а весьма скудно одетый человек с угрожающе поднятым подобием копья. Всем своим видом мы постарались показать, что не имеем никаких агрессивных намерений. Возможно, наше спокойное поведение повлияло на него. Так же бесшумно он скрылся в зарослях.

Но какие тропики без тропического ливня? Находясь в тропическом лесу, несложно попасть под очередной ливень. Попал под него и я. Это было зрелище! Давно уже сгущавшиеся над горными вершинами облака быстро расползлись по небу, превращаясь в темно-свинцовую грозовую тучу. Послышались отдаленные раскаты грома, повеял ветерок, зашелестев листьями деревьев, небо мгновенно потемнело, вскоре раздалось несколько оглушительных раскатов грома, забарабанили крупные капли, и разразился такой ливень, какого не могут себе и представить те, кто не бывал в тропиках. Самые сильные проливные дожди во время наших летних гроз — лишь жалкая пародия на этот ливень. Полчаса я скрывался под крышей из крон деревьев, но потом мощные потоки пробили эту защиту, и дождь пошел просто стеной. Ветви деревьев, листья, воздушные корни и лианы направляли миллионы дождевых капель по тысячам каналов и канальцев, и струями, напоминающими маленькие водопады, дары неба струились по телу. Видимость была около пяти метров, впечатление было такое, что я просто купаюсь в одежде. Ждать окончания дождя было бессмысленно, и я отправился домой. Ливень длился три дня, в течение которых мы не могли высунуть и носа за порог и целыми днями поглощали «лямойку». На четвертый день выглянуло солнце, и уже спустя пару часов ничто не напоминало о том, что вокруг нас было непроходимое болото — все высохло. Так на собственной коже человек может убедиться в том, что такое на самом деле дождевой лес и почему называют его дождевым.

Чтобы постичь тропический лес, надо войти в него ночью. Для исследования гекконов, которые ведут ночной образ жизни, я занимался этим регулярно. Беру фонарь и незаметно удаляюсь от заставленного восточноазиатскими яствами стола. Вскоре огоньки скрылись за поворотом дороги. Наконец стих и шум, создаваемый людьми и столь неестественный здесь, в царстве первозданной природы. Я выключил фонарь и остался в кромешной тьме.

Где-то высоко сияли неведомые созвездия, а вокруг меня жил, дышал и похрюкивал огромный, непознанный мир, о котором человеку известно меньше, чем об обратной стороне Луны. Невидимые, перекликались птицы, бесшумные, скользили в зарослях змеи, надрывались своим звоном цикады, и где-то, потрескивая ветками, ломились в чаще таинственные звери. Мне не верилось, что это я, а не кто-то другой, нахожусь в самом центре диковинного тропического леса, за многие километры от человеческого жилья. Тропический лес ждал меня, манил своими тайнами и иронически усмехался над дерзкими помыслами человека постичь его. Столько лет я видел эту картину во сне — и вот она, мечта, в шаге от меня, — сделай этот шаг.

Главное, ночью можно наткнуться на тех животных, которых нельзя даже отыскать днем. Лампа, которой обычно пользуются шахтеры и спелеологи, — основное снаряжение в ночных путешествиях по дождевому лесу. Она помогает тут же идентифицировать непонятные звуки, направив ее свет на их источник. Словно бриллианты, в ее луче сверкают точки глаз маленьких паучков. Скорпионы, которые днем прячутся в укрытиях, под камнями, под отставшей корой, сейчас активны. Охотящийся скорпион медленно идете поднятым «хвостом», выставив вперед полусогнутые педипальпы с приоткрытыми клешнями. Он очень чутко реагирует на прикосновение к подвижному объекту и хватает добычу клешнями, нанося удар «хвостом», обездвиживая ее и убивая ядом. «Подвижный объект» — это, конечно, я, осторожно пробирающийся по ночным джунглям в свой лагерь. Надеюсь, впрочем, что мои ботинки не вызовут у скорпионов бурного слюноотделения. Как и у других обитателей ночных джунглей — ядовитых пауков. Уж лучше подвергнуться нападению громадных мохнатых пауков-птицеедов. Хотя в сознании большинства людей, знающих об их существовании, это страшные чудовища, укус которых смертелен.

В действительности птицееды выделяют очень мало яда, к тому же довольно слабого. Своих жертв эти охотники убивают прежде всего уколами огромных жвал. Иногда им удается убить даже ящерицу или лягушку, но главной пищей для них служат, конечно, насекомые. Я для них крупноват. Днем птицееды прячутся в убежище — чаще всего в норы, которые, если они глубоки, защищают паука от неблагоприятных погодных условий. В них влажность и температура остаются сравнительно постоянными. Птицеед скрывается в глубине норы, а в жаркие дни даже закрывает ее вход. С наступлением ночи пауки выходят из убежищ на промысел и проявляют себя умелыми охотниками.

Моя третья поездка во Вьетнам состоялась в 1990–1991 годах. В нашу группу кроме меня вошли Володя Усачев и Фан Лыонг — сотрудники Тропцентра и профессор Као Ван Шунг — крупнейший вьетнамский териолог, специалист по грызунам, заместитель директора Института экологии и биологических ресурсов, с которым активно сотрудничал Тропцентр. Вначале мы поехали в экспедицию в провинцию Шонла, в район города Моктяу. Для получения разрешения на работу здесь надо было ехать в столицу провинции, которая также называлась Шонла. Мы, естественно, с удовольствием забрались в наш «уазик» и отправились в глубь страны, зачарованно озирая сказочные виды гор Чыонгшона. Заночевав в Шонла, на следующий день мы вернулись в Моктяу и могли наконец приступить к работе. А надо сказать, что все это время беспрерывно шел мощный тропический дождь, и когда Шунг показал гору с абсолютно вертикальными склонами, на которые нам надо карабкаться, я долго думал, как же это нам удастся. Удалось. И не просто залезть, а и затащить гору ловушек, в которые мы здесь собирались ловить грызунов. Обратный путь оставил у меня массу воспоминаний. Когда я подошел к обрыву, чуть не лишился дара речи. Он был совершенно отвесный, и никаких деревьев, за которые можно было бы ухватиться, не было видно. Шунг бодро поскакал вниз, вслед за ним ринулся и я. Это была песня. Голые, скользкие скалы, мокрые сапоги, под которые постоянно забивался мой плащ. Большую часть пути я полз на заднице, пытаясь нащупать твердую поверхность. И вот когда я уже вроде убеждался в надежности камня, он медленно начинал отваливаться, а я судорожно хватался за ветвящийся чахлый кустарник, который спустя секунду, смачно хрустнув, оставался у меня в руке.

— Шунг, — кричал я сквозь шум дождя, — если придем домой живые, надо хорошо выпить.

— Это я с удовольствием, — отвечал мне профессор и вновь нырял в бездну.

Надо же — пришли живые. И, естественно, хорошо выпили.

Все это продолжалось дней десять. И за все это время солнышко появилось денька на два.

Мой следующий приезд в провинцию Шонла в мае 1991 года принес мне самую большую удачу. Тот майский день начинался как один из многих в экспедиции. Ранний подъем, завтрак, и вскоре машина доставила нас к подножию горы Каофа. Вьетнамские горы — это нечто особенное в своем роде. Необычайно крутые, освоенные крестьянами до довольно больших высот, и только где-то на недоступной вершине сохранились кудрявые шапки густых и богатых лесов. Поделившись на несколько групп — «по интересам», — начинаем подъем. Моей неизменной спутницей в этих поездках была Хо Ту Кук — сотрудница Института экологии и биологических ресурсов в Ханое, специалист по амфибиям. Наш путь с Кук лежит на самую вершину, туда, где притулился небольшой, но наверняка очень интересный участок леса. От резкого подъема начинает учащенно биться сердце. Восходящее постепенно солнце заметно пригревает, а ведь только раннее утро. Что-то будет в разгар дня. Поднявшись до половины горы, садимся передохнуть. От увиденного вокруг захватывает дух. Кажется, вся страна раскинулась у подножия. Вьетнам сказочно красив. Далеко внизу остались поселки, по дороге неспешно двигаются повозки, запряженные буйволами, геометрически точно расчерчены квадраты рисовых полей. А вокруг простираются величественные горы, увенчанные, как и наша, буйными шапками девственных лесов.

Пора в путь. Вот наконец и сень леса. Начинается обычная работа. Поиск рептилий, попутный сбор всевозможных насекомых, в обилии копошащихся в опаде и в листве. Улов не очень большой — высокогорный лес заметно беднее равнинного. Но что поделаешь — почти все леса на равнине вырублены, они остались лишь в нескольких заповедниках, но там сбор животных категорически запрещен. Несколько сцинцелл и индийский клиновидный сцинк — вот и все, что мы смогли поймать за несколько часов.

Обратный путь прерывается восклицанием Кук у небольшого камня, лежащего посреди кукурузного поля, возделанного прямо на крутом склоне:

— Там сцинк! Очень красивый!

Осторожно опускаемся на землю у этого камня. Теперь и я заметил: замечательная блестящая ящерица переливается под лучами солнца. Особенно красивым выглядит ярко-красное горлышко. Теперь самый ответственный момент. Такую красавицу нельзя упустить. Быстро разрабатываем тактику отлова. Впрочем, особых трудностей не ожидается: обычно, когда охотишься вдвоем, у ящерицы мало шансов. Так и на этот раз. Сцинк оказывается у меня в руках. С интересом рассматриваю его. Похоже, это мабуя. «А вдруг это новый, неизвестный науке вид?» — проносится у меня в голове шальная мысль. Вновь пойманная мабуя занимает свое место в мешочке и отправляется в дальний путь — в Москву. А мы с Кук продолжаем спуск и вскоре встречаемся у подножия горы с нашими коллегами — все возбужденно рассказывают о необычайных лесных встречах и демонстрируют свои находки.

Так — что же я все-таки поймал? Мабуи — крупные, подвижные ящерицы из семейства сцинковых. Если многих ящериц приходится долго и напряженно искать, то мабуи сами бросаются в глаза, едва ступишь под полог тропическою леса. Они обладают великолепной яркой окраской, блестя на солнце как драгоценные камни. Один из видов — длиннохвостая мабуя — самая обычная ящерица в Ханое. Часто, проходя по городу, можно видеть эту крупную яшерицу, сидящую на стволе дерева. Она ведет как наземный, так и древесный образ жизни, поднимаясь высоко по стволам. Мабуи — один из крупнейших родов не только среди сцинковых, но и среди всех ящериц. В него входит около 90 видов (многочисленнее этого рода только род анолисов — 280 видов). Наиболее разнообразны мабуи в Африке, где обитает больше половины известных видов. Но они распространены также в Азии и в Латинской Америке. Мабуи, как и большинство ящериц, насекомоядны. Они питаются большими насекомыми — сверчками, кузнечиками, а также земляными червями и пауками.

По некоторым признакам этот экземпляр, пойманный нами на горе Каофа, отличается от всех остальных. Но это, разумеется, требует проверки — большой и детальной. Найти и поймать ящерицу — это полдела. Надо еще довезти ее до Москвы, и там уже, в тиши кабинетов начинается работа по определению. За окном шумит вьюга, а я сижу как в тропическом лесу, и каждое животное воскрешает в памяти незабываемые картины тропического леса и праздничное настроение от работы в нем. После подробного изучения всех мабуй из Вьетнама и сопредельных стран по книгам и экземплярам, хранящимся в нашем Зоологическом музее, я установил, что по некоторым признакам фолидоза (так называется чешуйчатый покров ящериц и змей) этот экземпляр, пойманный нами на горе Каофа, отличается от всех остальных. Новый вид я назвал именем своего научного руководителя, выдающегося российского герпетолога Ильи Сергеевича Даревского, который внес самый значительный вклад в познание герпетофауны Вьетнама.

Есть люди, которые на долгие годы определяют развитие той отрасли науки, в которой они работают. В отечественной герпетологии в XX веке таким был (и остается) Илья Сергеевич Даревский. По его книгам, особенно по четвертому тому в серии «Жизнь животных», я изучал ящериц, и благодаря его работам именно эта группа животных стала для меня основным объектом изучения. Уже будучи начинающим ученым, я написал письмо Даревскому, в котором рассказал о своих планах работы во Вьетнаме и попросил прислать его оттиск с описаниями новых видов из этой страны, которую он несколько раз посетил. Он выслал мне оттиск, а также список работ, которые мне полезно изучить перед поездкой, и очень интересовался моими планами. И вот теперь мне впервые предстояло встретиться с крупнейшим советским герпетологом, который был для меня почти легендарной личностью.

Утром 20 ноября 1985 года я впервые ступил на землю Ленинграда. Приехал я сюда с моим старым студенческим другом Гарри Сапожниковым, который также должен был встретиться с Даревским, поскольку собирался поступать в аспирантуру в Зоологический институт. Мы с Гарри прошествовали через весь Невский проспект, пересекли Дворцовую площадь и Дворцовый мост и остановились перед зданием Зоологического института — колыбелью российской зоологии.

Илья Сергеевич встретил нас у входа в институт и пригласил проследовать в его кабинет. Мы поднялись к нему и стали ошеломленно озираться по сторонам: красивые фолианты заполняли полки, диковинные рептилии покоились в банках, фотографии величайших герпетологов мира украшали стены. Илья Сергеевич, выслушав мой рассказ о том, откуда я такой взялся, с энтузиазмом принялся рассказывать о Вьетнаме, о джунглях, о своей работе и о том, на что я должен обратить внимание. Надо ли говорить, что я как во сне завороженно сидел и внимал, все еще не веря, что вот так запросто беседую с человеком, написавшим очерки о рептилиях в «Жизни животных» — настольной книге моего детства.

И впоследствии, когда я уже начал работать во Вьетнаме, Илья Сергеевич уделял мне много внимания и стал руководителем моей диссертации, посвященной ящерицам этой страны.

Но пора вернуться во Вьетнам, благо в январе 1990 года нас ждала поездка в Шапа — высокогорный поселок на крайнем севере, куда выехала наша группа. В ее составе были я, Усачев, Лыонг, Там — грызунятник, посланный Шунгом, девушки Хой и Ван и водитель Хой. Надо сказать, что время для поездки в горы было выбрано не совсем удачно — уж слишком холодно там было. Дорога заняла два дня. Первый мы ехали до Йенбая, где заночевали, потом полдня — до Лаокая, где за шлагбаумом начинался Китай, а потом дорога пошла резко в горы. Несколько часов наш «уазик» натужно ревел, пока наконец, уже в темноте, мы не подъехали к гостинице. Холодина стояла зверская — около 5° тепла (ничего себе — тропики!). На следующий день отправились в горы. Любопытно было выезжать из Шапа. Весь поселок находился в тумане, и вдруг машина выныривала на солнце и лезла дальше в горы, а полоса туманов и облаков оставалась внизу. Прямо перед нами вздымался трехглавой вершиной пик Фансипан — высочайшая точка Вьетнама, весь покрытый мохнатым лесом. Когда мы остановились и вылезли из машины, глазам предстала любопытная картина. Мы стояли на солнце, а прямо под ногами у нас проплывали облака, время от времени открывая долину. Где-то далеко внизу лаяли собаки, о чем-то кричали люди — там уже был Китай. Ну а мы находились во Вьетнаме и, взвалив на спины ловушки, полезли на склон. Когда показалось, что сердце сейчас выскочит из груди, Усачев сказал: «Здесь», это означало, что именно здесь в прошлом году провели свои описания ботаники и поэтому логично было провести в этом месте и зоологические исследования.

Вообще район Шапы в природном отношении уникален для Вьетнама. Массив Фансипан — северная часть хребта Хоангльеншон — является самой высокой горной системой страны. Здесь находятся наивысшие точки Индо-Китайского полуострова: гора Фансипан — 3143 метра над уровнем моря, гора Таянин — 3096 метров над уровнем моря. Узкие и крутые западные склоны массива обращены в сторону реки Да, а многоступенчатые восточные — в сторону реки Красной. Рельеф сильно расчлененный, преобладают склоны крутизной больше 30°. В районе Шапа широко распространены невысокие (до 30 метров от основания до вершины) холмы, разделенные густой сетью долин, они создают своеобразный ландшафт. Территория находится под воздействием экваториального муссона, который властвует с октября по март. Обычно в районах с муссонным тропическим климатом выделяются два сезона — дождливый жаркий и сухой прохладный. Однако в зоне массива Фансипан климатические условия осложнены наличием сезона холодных, промозглых моросей и туманов, называемого крашен. В среднегорных районах зимний сезон длится с начала октября до конца марта, средняя температура воздуха января составляет +5°, а минимальная достигает —2°. Обычны туманы. После апреля наступает лето со средней температурой +18°, максимальной — до +32°. В высокогорье климат своеобразен и не повторяется в других районах Вьетнама. Здесь относительно холодно и чрезмерно влажно. Только в этом месте в пределах страны изредка выпадает снег. Сезон дождей длится 9 месяцев — с марта по ноябрь. Поэтому тут практически отсутствует сухой сезон, что определяет развитие высокогорного пояса «туманных» лесов на высотах, превышающих 1800 метров над уровнем моря.

Большой амплитудой высот (от 60 метров в долине Хонгха до 3143 метров над уровнем моря на вершине Фансипана) объясняется отчетливое изменение с высотой растительности. Горный массив Фансипан флористически является одним из наиболее богатых районов Северного Вьетнама и самый большой по распространению эндемичных видов (то есть живущих только здесь). Зона тропических вечнозеленых лесов занимает южную и восточную части округа, где высоты не превышают 500— 600 метров. Здесь ведется активная хозяйственная деятельность — заготовка древесины, выпас скота, террасирование склонов под рисовые чеки (участки), создание плантаций. В среднегорном поясе, на высотах от 500–600 метров до 1800 метров, расположена зона горных тропических полулистопадных лесов. Выше 1800 метров лежит зона горных туманных моховых тропических лесов с обилием эпифитов, она образует несколько изолированных массивов, связанных с наиболее высокими хребтами. На высотах более 2400 метров наряду с широколиственными встречаются фрагменты хвойных лесов, что сближает их с лесами прилегающих районов Южного Китая. В высокогорье (выше 2700 метров) распространены криволесья с густым лишайниковым и моховым покровом, развиты сообщества из бамбука, достигающего одного — трех метров высоты, характерны заросли рододендронов.

Сейчас, спустя много лет, пребывание во Вьетнаме вспоминается как сказочный праздник общения с тропическим лесом, с его богатейшей фауной и фантастической растительностью. К сожалению, судьба тропических лесов трагична и будущее их туманно. Ненасытные аппетиты промышленно развитых стран в сочетании с хищнической практикой ведения сельского хозяйства в развивающихся экваториальных странах привели в большинстве тропических районов к катастрофическому сокращению лесных массивов. Вырубка лесов и ведение сельского хозяйства на лесных почвах без учета экологических взаимосвязей могут привести к формированию роковых по своим последствиям процессов. Питательные вещества после каждой жатвы полностью исчезают из почвы, она истощается; восполнять питательные вещества необходимо путем внесения естественных и искусственных удобрений. Из-за климатических условий жаркого климата все это сопряжено с большими трудностями. С выкорчевыванием деревьев нарушается оборот питательных веществ. На первом этапе потери минеральных веществ денитритфицирующие бактерии высвобождают часть связанного в почве азота. На втором этапе в ходе сжигания деревьев ветер в форме дыма, золы и пепла уносит еще некоторую часть питательных веществ. Оставшиеся вещества выщелачиваются из почвы дождем. Многие области влажных тропиков непригодны для высокопродуктивных форм интенсивного земледелия, и подобные попытки приводят к быстрой и зачастую окончательной деградации земель. Сведение тропических лесов уже сейчас привело к серьезному нарушению окружающей среды, в частности, к тревожному росту содержания в атмосфере окиси и двуокиси углерода, что влечет за собой возникновение «парникового эффекта» и повышение температуры мировой атмосферы. Увеличение нынешнего уровня содержания углекислого газа в 2 раза может привести к повышению средней температуры поверхности Земли на 4°, в результате чего растаяли бы ледники, а уровень Мирового океана поднялся бы примерно на 35 метров. Можно также упомянуть здесь эрозию почв, ухудшение их качества, наступление песков, заиление рек. Тропические леса выполняют различные функции. Они защищают почву от эрозии, служат мощными накопителями влаги. С их исчезновением изменится отражательная способность земной поверхности, что не может не сказаться на атмосфере, а следовательно, на жизни растений, животных и человека на планете. Последствия сведения тропических лесов столь велики и устрашающи, что научная общественность назвала их «скрытой миной XXI века». До недавнего времени эта проблема представлялась столь далекой, что политический отклик на нее был весьма слабым; часто попросту устранялись от се решения. Житель России может возразить: «А нам-то какое дело до тропических лесов — пусть пигмеи беспокоятся, а у нас своей тайги — за неделю не объедешь». Во-первых, тайги у нас тоже не так уж много осталось она нещадно вырубается и загрязняется. Но речь сейчас не об этом. Все мы живем на одной планете, и нарушение климата в одном ее районе неизбежно скажется на всех остальных. Наши ресурсы весьма ограниченны, и другую планету нам никто не даст, спастись человечеству можно, только выработав новую глобальную этику сохранения природы. Давно пробил час безотлагательного решения проблемы сведения тропических лесов. Тропический лес — бесценный источник продукции и полезной информации, чудо природы. Почему мы уделяем столь мало внимания этим загадочным регионам, одновременно тратя миллиарды на космические цели, отстоящие от нас на множество световых лет? Человечество с таким рвением ищет во Вселенной малейшие проявления жизни — и наряду с этим безжалостно уничтожает, сводит пол корень крупнейшую на Земле биомассу — тропический лес, а вместе с ним половину всех живущих на планете видов растений и животных. И нет такой силы, которая смогла бы оживить их. Когда же мы осознаем, что, даже найди мы жизнь в глубинах Солнечной системы или Галактики, нам-то, нам другую планету никто не даст!

Нависла тень катастрофы, которую можно сравнить с массовым опустошением, происшедшим около 65–70 миллионов лет назад во время перехода из мелового в третичный период, когда вымерли динозавры. «И стоит ли волноваться из-за сорняков и червяков? Останется их предостаточно!» Вот главный аргумент сторонников коренного преобразования природы. Эти люди не понимают, что каждый вид, эволюционировавший многие миллионы лет (гораздо больше, чем человек), занимает свою, только ему свойственную нишу, и его исчезновение с лица планеты неизбежно потянет за собой цепочку других, трудно прогнозируемых изменений в той экосистеме, где он занимал эту нишу. «И динозавры вымерли! Жалко, конечно, но что же теперь — лить слезы по древним рептилиям?» Да, конечно, динозавры вымерли, но процессы вымирания отдельных видов, завершившиеся до появления человека, не нанесли вреда природе, поскольку экологическая роль исчезающих видов перешла к новым, более развитым, которые не только выполнили экологические функции старых, но и усовершенствовали их. Последствия же бессмысленного уничтожения человеком многочисленных видов живых организмов могут быть устранены лишь в результате новых процессов эволюции, длящихся многие миллионы лет, — и результатов этих уже не увидеть ни ныне живущим, ни их потомкам.

Населяющие нашу планету живые существа — единственные наши собратья во всей Солнечной системе, а возможно, и вообще во всей Вселенной. Самое время человеку поостыть в своих стремлениях, направленных на покорение природы, на ее эксплуатацию, и постараться жить в гармонии с живой природой, чтобы тем самым обеспечить возможность дальнейшего существования всему живому на земле. И самому себе. Устраивая заповедники, человек пытается сохранить естественные биоценозы, защитить живущих в них живых существ от гибели. Однако создания заповедников для спасения растительного и животного мира далеко не достаточно. В океане экологически опустошенных районов такие заповедники являются лишь ничтожными островками, на которых сохранились естественные формы биоценозов. Живые существа, обитающие в заповедниках, разделенных обработанными территориями, лишены возможности смешиваться с популяциями соседних зон, проводить с ними генетический обмен.

Тропические леса, несмотря на нанесенный им в последнее время ощутимый урон, тихо продолжают свою незаменимую работу, неустанно перерабатывая лесной опад в множество растительных и животных продуктов, обеспечивая нас топливом, лекарствами, бамбуком, мясом, медом — всего не перечесть. Столь же безотказно тропический лес продолжает исполнять свою роль стража плодородия почв, распределителя стоков, предотвращая засухи и эрозию, накопителя генетических ресурсов флоры и фауны, стабилизатора и очистителя атмосферы, регулятора температуры, а также хранителя научных, культурных, образовательных и эстетических ценностей. Самое замечательное, что вся эта сложнейшая деятельность протекает тем успешней, чем меньше мы в нее вмешиваемся.

Такие невеселые мысли будоражили меня постоянно, когда я проводил регулярные исследования в разных районах Вьетнама. Фауна этой страны очень богата, и каждая экспедиция в труднодоступные районы приносит описания все новых и новых видов. Только вот успеем ли мы их описать? Если тенденция к сведению тропических лесов не изменится, то очень скоро станет нечего изучать.

Но вот закончена очередная экспедиция, растения аккуратно уложены в гербарии, насекомые — в коробочки; полевые дневники испещрены записями, которые послужат впоследствии основой для написания отчетов, статей, докладов. А я уже жду следующей встречи с тропическим лесом, когда звон цикад разбудит меня на рассвете в лесном домике, изумрудная зелень заглянет в окна моего жилища, а нежно-розовые геккончики, поприветствовав меня своим «чак-чак-чак», отправятся на охоту, оберегая мой покой от надоедливых насекомых.

Глава седьмая ПТИЧИЙ РАЙ — БХАРАТПУР

Индия! Сказочная и загадочная страна, воспетая Редьярдом Киплингом и Джимом Корбеттом, страна бенгальского тигра и индийского носорога, страна великолепной и красочной природы. Сколько раз я делал посадку в Калькутте по дороге в Ханой и обратно и думал, что неплохо бы посетить Индию. И вот представилась такая возможность — в рамках советско-индийского сотрудничества в эту страну направляется группа советских ученых-экологов, в которую включен и я.

27 апреля 1990 года наш лайнер благополучно совершил посадку в международном аэропорту Индира Ганди в Дели. И вот страна Маугли и Черной Горы передо мной — мы едем на старинном автомобиле «амбассадор» по улицам цветущей индийской столицы. 45° тепла в тени, огромный город изнывает от жары. Поселили нас в общежитии Делийского университета. Президент принимающей стороны — Общества охраны окружающей среды — Деш Банду вечером пожаловал к нам рассказать о планах. Они были обширные — посещение природоохранных организаций, поездка в Национальный парк, многочисленные экскурсии.

А пока мы получили возможность погулять пару дней по городу. Дели — один из древнейших городов Индии. Он расположен в северной части страны, на высоком берегу реки Джамна, притоке Ганга, у подножия холмистой гряды Аравали. В древности город был известен под названием Индрапрастха. Современное название появилось в 736 году, когда близ древнего городища был построен город Дхиллика (трансформировавшийся потом в Дели). В 1911 году в Дели из Калькутты была перенесена столица Британской Индии и начал строиться Новый Дели.

Северная часть столицы — Старый Дели — типично восточный город с узкими улицами, кишащий народом, с бесконечными рядами лавок и лотков. На берегу Джамны стоит Красный Форт (Лал-Кила), построенный могольским правителем Шах-Джаханом в XVII веке. Над Красным Фортом Джавахарлал Неру поднял трехцветное знамя независимой Индии, которой предстояло преодолеть колониальную отсталость и построить новую, достойную многовекового наследия Индию.

Дели называют музеем индусско-мусульманской архитектуры, в котором представлены варианты этого стиля разных эпох. В городе насчитывается свыше тысячи памятников прошлого. Всемирно известен Кутаб-Минар (Башня победы) — самая высокая каменная башня в Индии, воздвигнутая мусульманскими завоевателями из красно-желтого песчаника с великолепным орнаментом и выгравированными надписями из Корана. История Кутаб-Минар удивительна. Первый камень в основание башни, высота которой достигает 73 метров, был заложен в 1193 году, но первоначально строителям удалось дойти только до первого этажа. Остальные четыре были достроены позже, и свой нынешний вид (башня сужается кверху, имея в основании 15 метров в диаметре, а у вершины — 2,5 метра) Кутаб-Минар приобрел в 1368 году.

Но главная из достопримечательностей Дели, к которой водят всех гостей этого города, — семиметровая колонна Ашока из натурального железа, установленная в IV веке на большой площади. Технологическое изготовление этого дивного семиметрового монолита не разгадано до сих пор. За полтора тысячелетия — ни следа ржавчины. Много раз брали пробы железа из любых участков колонны, подтверждая химически чистый его состав, не подвергшийся окислению, коррозии и другим влияниям в течение 16-ти столетий. Если у вас есть заветное желание и вы отчаялись ждать, когда оно наконец сбудется, побывайте вДели и найдите эту колонну, обладающую магической силой. Если, задумав желание, вы прислонитесь к ней спиной и сможете сомкнуть сзади руки, то желание обязательно исполнится. Колонна до сих пор является объектом поклонения индусов и туристов.

Новая часть города — Новый Дели — сооружалась в 20–30-х годах XX века как средоточие колониальных административных учреждений и резиденция высокопоставленных чиновников. Эти кварталы имеют четкую радиально-кольцевую планировку; в центре находится внушительный комплекс государственных учреждений (парламент, дворец президента, министерства); широкие улицы с газонами похожи на парки, богатые особняки прячутся в зелени садов.

Днем улицы Дели — сущий ад. Грохот, скрежет, резкие гудки самого экзотического транспорта. Лязгают железками и обдают дымом трехколесные моторикши. Их тысячи. Цирковые номера проделывают вокруг них пузатенькие индийские и элегантные японские автомобили. Мотороллеры, тучи велосипедистов, а то и запряженный буйвол. Все это катит без правил, без светофоров. Никаких гаишников (прошу прощения, гибэдэдэшников). Иногда поперек потока откуда-то сбоку вываливает на улицу слон, топает, не уступая дороги железным чудовищам. К появлению слонов в городе привыкли — притормаживают, и расписанная яркими красками гора переходит улицу, позванивая колокольчиками.

В Индии действует британская система левостороннего движения, но никаких иных аналогий с благовоспитанной Англией вы не найдете, поэтому, оказавшись на улице, надо смотреть в оба. Водитель обычно не утруждает себя подачей предупредительного сигнала о том, что он намерен свернуть. Лениво высунутая из окна рука — это лучшее, на что вы можете рассчитывать.

В Дели насчитывается около 800 скверов, которые всегда радуют глаз изумрудом подстриженных лужаек и пестротой ухоженных клумб. Куда ни загляни, всюду проникает сладкий, манящий запах сандала. Запах вечной таинственной Индии.

Но, как ни красив город, а нас все-таки тянет на природу. Наши индийские радушные организаторы приготовили сюрприз — нас везут в Национальный парк Кеоладео, место настолько уникальное, что ЮНЕСКО включило его в Список Всемирного Наследия. Расположен Национальный парк на востоке штата Раджастхан, в четырех километрах к юго-востоку от города Бхаратпур, и занимает площадь 29 км². Столица Индии Дели и столица штата Джайпур расположены почти на равном расстоянии от Бхаратпура — 176 километров. Много лет назад в этом районе рос густой лес. В прежнем княжестве Бхаратпур здесь был заказник. В этом месте, куда съезжались охотиться высокопоставленные лица, истреблялось фантастическое количество птиц. История сохранила такие ужасающие цифры. На охоте, устроенной для лорда Хардринджа в декабре 1914 года, 49 охотников убили 4062 птицы. В ноябре 1916 года на охоте в честь лорда Челмсфорда не менее 420 птиц было убито 50-ю охотниками. В ноябре 1938 года был установлен печальный рекорд: на охоте присутствовал лорд Линглисгоу, и 4273 птицы были истреблены 41-м охотником. Пологую ложбину, где во время муссонных дождей с июня по сентябрь скапливалась вода, с 1850 года стали расширять отводными каналами, дамбами и шлюзами. Ложбина превратилась во влажный участок, который полностью не пересыхал до следующего периода дождей благодаря регулируемому подводу воды. Эти места островками низких лесов, кустарников и лугов напоминают мозаику; местные называют их гхана — дебри. После получения Индией независимости 13 марта 1956 года Бхаратпур был объявлен Птичьим заповедником, а 28 августа 1981 году преобразован в Национальный парк.

Основой парка является большое мелководное (его глубина менее полутора метров) озеро, разделенное дамбами и зарастающее тростником, осоками, лотосом. В растительном покрове господствуют саванны с редкими раскидистыми деревьями и богатым травянистым покровом. В саваннах широко представлены дикорастущие виды сахарного тростника, среди которых растут отдельные деревья сала и зонтичные акации. Травянистый покров во влажный сезон иной раз достигает четырех метров в высоту. Другой тип растительности представлен на увлажненных землях, называемых в зарубежной литературе «ветленды», которые обычно затапливаются с июля по март. Незначительные площади занимают лес и редколесье, в которых почва лишена травянистого покрова.

Главная достопримечательность парка — это птицы. Изобилие водной растительности, рыб, лягушек, насекомых, моллюсков и планктона в мелких водах в сочетании с кустами и деревьями, растущими на озерах, представляет идеальные условия для гнездящихся пернатых. Ежегодно в Кеоладео прилетает 300–350 тысяч птиц, относящихся к 331 виду. Национальный парк — одно из лучших мест для гнездования водоплавающих; здесь выводят птенцов 103 вида пернатых. Жизнь птиц, гнездящихся в Кеоладео, можно наблюдать с многочисленных дорог и дамб, пересекающих парк. Но лучше всего воспользоваться лодкой.

Утренние прогулки по озерам незабываемы. Воздух еще прохладный, капельки росы, словно бриллианты, переливаются в лучах восходящего солнца. Лодка бесшумно раздвигает траву и тростник. На свободных от зарослей пространствах цветут водяные лилии самых разнообразных оттенков. Здесь, среди всей этой недолговечной растительности, кормятся постоянные обитатели этих мест: камышница, лысуха, поганка, якана. Если повезет, можно наблюдать увлекательное зрелище — охоту змеешейки. В отличие от бакланов и большинства ныряющих птиц, змеешейка погружается в воду, как подводная лодка. Голова и шея плавно рассекают воду, и птица исчезает, почти не потревожив поверхностную гладь. Десяток секунд — и змеешейка всплывает — чаще всего с трепещущейся рыбкой на клюве. Именно на клюве, потому что это птица, не в пример другим пернатым рыболовам, пронзает добычу своим клювом, как гарпуном.

Очень интересно проследить, как в зависимости от времени года меняется состав птиц, населяющих парк. В июле наступает муссонный период. С его началом рыбоядные птицы (цапли, бакланы, змеешейки, аисты) прилетают из южных и восточных частей Индии. Вода высокая, чистая, прозрачная, ловить рыбу несложно, так что этим видам пернатых сразу после окончания муссонных дождей самая пора выводить птиц.

В начале октября парк становится местом сбора неисчислимого множества перелетных уток, гусей, журавлей. Богатая водная растительность дает много пищи. Когда тысячи птенцов начинают выходить за пределы гнезда и завершается прилет уток, наступает пора хищных пернатых. Их скопления вокруг водоемов Кеоладео — еще одна из достопримечательностей парка. Из гнездящихся здесь хищных птиц следует отметить величественного орлана-долгохвоста, сооружающего себе огромное гнездо — целую крепость высотой и шириной около двух метров. Одной из самых знаменитых зимующих здесь птиц является белый журавль, или стерх. Эта редчайшая птица гнездится только у нас в России — в Якутии и в низовьях Оби, и как раз обская популяция прилетает на зимовку в Кеоладео. Чтобы попасть сюда, стерхам надо пролететь 8000 километров от сибирских тундр. Обычно эти журавли прилетают сюда в конце декабря. В начале марта они покидают озеро — единственное место их зимовки в Индии. По подсчетам орнитологов, в Бхаратпур с 1970 года регулярно прилетают 60–65 стерхов. Здесь птицы в основном держатся группами по пять-шесть особей. Некоторые живут парами. Каждая такая пара закрепляет за собой места кормежек и оказывает сопротивление любым попыткам других журавлей проникнуть на их территорию.

В марте наступает засуха, и птичье население редеет до той поры, пока муссон вновь не напоит влагой водоемы и в июле — августе опять начнется гнездование. Зимние гости улетают на север. Даже многие размножающиеся в муссонный период птицы покидают парк. Некоторые пернатые (голуби, зимородки, дятлы, иволги) размножаются летом. В мелкой воде нерестится рыба, что способствует гнездованию зимородков, которое происходит в апреле— мае. Затем начинаются муссонные дожди, уровень водоемов поднимается, вода становится чище, и складываются благоприятные условия для бакланов и змеешеек.

Из животных, обитающих в парке, следует отметить оленей аксиса и замбара, бенгальского кота, дикобраза. Из крупных рептилий встречаются тигровый питон, королевская кобра, сохранился гангский гавиал.

В один из дней организаторы свозили нас в Агру, которая находится в 50 километрах от Бхаратпура. Агра возникла как крепость на левом берегу Джамны в XV веке. Там мы посетили «восьмое чудо света» — знаменитый Тадж-Махал — выдающийся памятник индийской архитектуры периода Великих Моголов (резиденцией которых была Агра), мавзолей жены Шах-Джахана (в котором позже был похоронен и сам Шах-Джахан), сооруженный в 1630–1652 годах. Тадж-Махал представляет собой белоснежный 5-купольный храм, стоящий на высоком берегу Джамны, высотой 74 метра, с четырьмя минаретами по углам, он стоит в центре огромного зеленого поля, на котором растут аллеи пышных кустов, цветов и деревьев. Перед ним находятся бассейны, заполненные чистейшей водой, в которой плавают золотые рыбки. В воде бассейнов мавзолей зеркально отражается, и издалека кажется, что вы видите перед собой два Тадж-Махала — один прямо перед глазами, как бы парящий в высоком небе, второй — его полное отражение в малоподвижной воде, которой так много, что дворец в перевернутом виде умещается весь до золотого полумесяца, венчающего башню над гигантским куполом. За бассейнами идут ряды изящно подстриженных травяных газонов с вечнозелеными кустами различной декоративной формы. Основные достоинства Тадж-Махала в его архитектурном совершенстве, очень красивом белом мраморе и инкрустации драгоценными и полудрагоценными камнями, часть из которых давно позаимствована любопытными туристами.

О масштабах строительства Тадж-Махала можно судить по таким данным: только на земляных работах в течение многих лет было занято более 20 000 человек; около 2000 верблюдов и 1000 повозок, запряженных буйволами, использовались для перевозки камней и других материалов; почти 1000 мулов поднимали обработанные глыбы и кирпичи по специальной платформе на строительные площадки. Работы велись в полумиле от Джамны. После завершения мавзолея русло реки было искусственно приближено к Тадж-Махалу, чтобы придать ему еще большее величие и красоту. По свидетельствам, 540 кусков сердолика привезли из Багдада, 670 кусков бирюзы — из Тибета, 614 кусков малахита — из России, 559 кусков оникса — из Декана, 625 алмазов — из Центральной Индии. Только на надгробье ушло 10 тысяч жемчужин.

Потрясенные и переполненные впечатлениями, мы садимся в поезд и едем обратно в Дели — дорога до столицы занимает 5 часов, и все это время мы сидим, приникнув к окнам, за которыми бегут замечательные пейзажи Центральной Индии.

На следующий день мы уезжали домой. Все индийцы, сопровождавшие группу в поездке, пришли проводить нас, подарили настоящий индийский чай, оплатили такси и отправили в аэропорт. Надвигалась томная индийская ночь, на небе зажигались яркие звезды, стремительно проносились за окном кварталы огромного города, и вот уже забрезжила на горизонте искрящаяся надпись «Международный аэропорт Индира Ганди». До свидания, Индия! Будем надеяться на новую встречу.

Глава восьмая В ПОИСКАХ ДИКОГО ВЕРБЛЮДА

Путешествия бывают разные. Например, путешествие на базар в Стамбул. Или поочередное прогревание тела то на греческом, то на тунисском, то на египетском пляже. Но есть когорта людей, понимающих под словом «путешествие» поездку в дикую природу, проживание не в пятизвездочном отеле, а в хижине среди местных жителей, когда незнание туземного языка ничуть не мешает нормальному общению. Лучшую страну для любителей такого путешествия, чем Монголия, трудно найти. На Земле мало осталось мест с такой дикой и нетронутой природой, как Монголия — страна изумительной по красоте природы, древнейшей истории, крупнейших в мире «кладбищ» динозавров. Каждый путешественник найдет в ней себе интерес по вкусу. Недаром так любили Монголию великие русские путешественники — Николай Михайлович Пржевальский, Петр Кузьмич Козлов, Михаил Васильевич Певцов, Всеволод Иванович Роборовский, Григорий Ефимович Грумм-Гржимайло! Великая и счастливая судьба была у этих людей. Их именами назывались хребты, перевалы, животные. Давно нет в живых великих путешественников прошлого, но до сих пор бегают по просторам Центральной Азии лошадь Пржевальского, хомячок Роборовского, круглоголовка Грумм-Гржимайло. Сколько бесценных находок для истории было сделано, сколько открытий.

А что мы знаем сейчас об этой прекрасной стране, кроме оскорбительной поговорки: «Курица— не птица, Монголия — не заграница?» Я искренне верю, что когда-нибудь люди опомнятся и поймут, что выборы депутатов, склоки политиков, безнравственность правителей — не более чем мышиная возня на фоне вечной красоты природы. И люди последуют призыву великого борца за сохранение девственной природы Бернгарда Гржимека, которому принадлежат замечательные слова: «В ближайшее столетие люди наверняка не отправятся в путешествие, чтобы взглянуть на чудеса современной техники. Наоборот, из душных, закопченных городов они устремятся к уцелевшим уголкам живой природы, дышащим покоем и тишиной. Страны, сумевшие сохранить такие оазисы природы, будут вызывать всеобщую зависть и благодарность», и ринутся в дикие степи и непокоренные горы. И вот тогда Монголия станет меккой для путешественниц ков и туристов, они будут благословлять эту страну, сохранившую свою удивительную природу и культуру.

У каждой страны есть животное — визитная карточка. У России — это соболь, у Китая — большая панда, у Австралии — кенгуру. Когда речь заходит о Монголии, у зоолога сразу возникают образы двух животных — лошади Пржевальского и дикого двугорбого верблюда. Открытие Пржевальским дикого верблюда было одним из замечательных событий в зоологической науке XIX века. Наука пополнилась еще одним новым видом животного. Это была сенсация в научной жизни. О существовании дикого верблюда в пустынях Центральной Азии знали еще из древних китайских летописей, рассказов Марко Поло. Однако он оставался легендарным животным — ученые его не видели. Лишь в конце XIX века Пржевальский встретил, добыл и описал этого верблюда. Замечательным было и то, что встретил впервые его он в день десятилетия начала своих путешествий. Вот как описывает Пржевальский это событие в своих трудах: «15 января. Сегодня исполнилось десятилетие моей страннической жизни. 15 января 1867 г., в этот самый день, в 7 часов вечера, уезжал я из Варшавы на Амур. С беззаветной решимостью бросил я тогда свою хорошую обстановку и менял ее на туманную будущность. Что-то неведомо тянуло вдаль на труды и опасности. Задача славная была впереди; обеспеченная, но обыденная жизнь не удовлетворяла жажде деятельности. Молодая кровь била горячо, свежие силы жаждали работы. Много воды утекло с тех пор, и то, к чему я так горячо стремился, — исполнилось. Я сделался путешественником, хотя, конечно, не без борьбы и трудов, унесших много сил… День десятилетия ознаменовался для меня неожиданным сюрпризом: мы встретили наконец дикого верблюда, но, к величайшему огорчению, не могли его убить. Дело происходило следующим образом: вставши, по обыкновению, с рассветом, мы напились чаю, доели остатки вчерашнего супа и хотели вьючить верблюдов. Стоянка была в эту ночь в горном ущелье на высоте 10 000 футов, утром стоял мороз -17° и дул восточный ветер. Все верблюды были уже завьючены, и их начали связывать в караван, как вдруг один из казаков заметил, что шагах в трехстах от нас ходит какой-то верблюд. Думая, что это один из наших вьючных, тот же казак закричал другим, чтобы они поймали ушедшего и привели его к каравану. Между тем, осмотревшись кругом, казаки увидели, что все наши одиннадцать верблюдов налицо. Ходивший вдали, несомненно, был дикий, шедший вниз по ущелью; увидав наших верблюдов, он побежал к нам рысью, но, заметив вьюки и людей, сначала приостановился, а потом в недоумении начал отбегать назад». Вскоре Пржевальскому удалось добыть несколько экземпляров этого животного, которые были детально изучены и описаны. В последующие годы интерес к диким верблюдам не ослабевал, и впоследствии другие русские ученые и путешественники — соратники и ученики Пржевальского продолжали пополнять коллекционные материалы и уточнять особенности биологии этого уникального животного.

Чем же была столь замечательна находка дикого верблюда? Среди многих интересных и редких видов животных Монголии дикий верблюд, или, как его называют монголы, хавтгай, наравне с лошадью Пржевальского, занимает особое место. Он обитает на территории, которая лежит целиком в полосе пустынь Центральной Азии. Климат этих районов характеризуется крайней континентальностью и засушливостью. Амплитуды сезонных температур воздуха варьируют в пределах от -33° до +40°. Годовое количество осадков крайне мало 30–35 миллиметров в год, причем в отдельных районах дождей не бывает два-три года подряд.

Уже первое сообщение Пржевальского и его описание дикого верблюда вызвали скептические замечания. Дикие ли эти животные? Может быть, это домашние, потерявшие своих хозяев и одичавшие? Как показали специальные исследования, нет никаких оснований считать дикого верблюда одичавшей формой домашнего двугорбого верблюда. Изучение морфо-анатомических особенностей диких верблюдов дает четкие отличия от домашнего. Дикие животные имеют более легкое и узкое телосложение, стройные ноги с узкими подошвами с выдающимися вперед когтями; на передних ногах мозоли отсутствуют; горбы у них маленькие, правильной конусовидной формы, морда узкая и в целом голова более сухая по сравнению с домашним верблюдом. В отличие от домашних, следы диких более узкие. Монгольские скотоводы — араты — хорошо отличают дикого верблюда от домашнего и соответственно называют первого хавтгаем, а второго — тэмэ. Монгольское название хавтгай — в переводе означающее «плоский» — отлично подчеркивает их наружность.

Ареал дикого верблюда и в прошлом был ограничен пустынями Центральной Азии. В XIX веке он резко сократился, и к началу XX века верблюды сохранились только в самых глухих районах Центральной Азии — в пустынях Гоби, Тарима и северного Цайдама. В последующие годы площадь распространения продолжала сокращаться, и к 40-м годам 20-го столетия видовой ареал распался на два изолированных участка. Северный участок занимал Заалтайскую Гоби в пределах Монголии, а южный — район котловины озера Лобнор и восточную часть пустыни Такла-Макан. В настоящее время состояние популяций дикого верблюда в Китае неизвестно, но скорее всего в связи с хозяйственным освоением этих территорий данные животные стали крайне малочисленны или полностью исчезли, поэтому в настоящее время основной ареал дикого верблюда ограничен пустынями Заалтайской Гоби.

Быстрое сокращение площадей расселения верблюдов за последние годы связано с интенсивным проникновением человека в самые глухие уголки пустыни. При этом решающую роль в вытеснении дикого верблюда сыграло главным образом возникновение в Гоби постоянных населенных пунктов. Новые поселения, естественно, возникают вблизи открытых источников — ключей и ручьев, столь редких в пустыне. Лишившись водопоев, дикие верблюды вынуждены уходить в безводные пустыни. Оттесненные в безводные районы, они испытывают все острее и острее недостаток в воде. Первыми, по-видимому, гибнут, как менее выносливые и более слабые, самки в период беременности и молодые.

Уже со времен открытия Пржевальского возникли сомнения в генетической чистоте популяций за счет пополнения ее гибридными особями в результате скрещивания диких и домашних верблюдов. В местах захода домашних животных в районы обитания дикой популяции отдельные самки домашних верблюдов в период гона угоняются дикими самцами, и между ними происходит спаривание, после которого самка покидает район обитания диких верблюдов, возвращается в стада домашних и здесь приносит гибридное потомство. Как утверждают монгольские араты, такие гибриды имеют все признаки самца-дикаря, и, поскольку они плохо приручаются, чаще всего гибридные особи выбраковываются аратами. Случаи же ухода самцов домашних верблюдов неизвестны, так как они не выдерживают боев с дикими соперниками в период гона. Дикое стадо остается «чистым». По экстерьеру дикие верблюды резко отличаются от домашних. Трудно предположить, чтобы за какое-то относительно короткое время могла возникнуть среди одичавших верблюдов подобного рода популяция, тем более что никаких существенных различий в условиях существования в Гоби диких и домашних верблюдов нет.

Для поиска и съемки дикого верблюда и была снаряжена экспедиция в самые труднодоступные уголки пустыни Гоби. Кроме этой задачи группа имела, конечно, много других научных целей: сбор коллекций, наблюдения за животными и т. д. Но возможность найти животное, которое видели считанные специалисты на Земле, будоражила воображение и заставляла быстрее биться сердце.

Любое путешествие начинается с аэропорта или вокзала. Если прилететь в Улан-Батор из Москвы, то город не покажется таким уж большим. Но ведь все имеет свои масштабы: после безлюдья бесконечных монгольских просторов Улан-Батор видится не просто большим — огромным городом. Разреженный горный воздух так чист и прозрачен, что столица Монголии просматривается сверху в непривычных для такой дали подробностях. Город расположен в долине реки Толы, вытянутой на тридцать километров с запада на восток на высоте 1354 метра над уровнем моря. С четырех сторон ее окружают горы. Живописная долина Толы была освоена и обжита людьми с незапамятных времен. Здесь сохранились следы давно исчезнувших цивилизаций. На берегах Толы останавливались племена самых древних кочевников.

Еще сто лет назад город, который тогда назывался Ур-га, был разросшимся монастырем. Путешественники, которые проходили через Монголию в Китай караванным путем, отмечали, что Урга — это беспорядочное скопище войлочных юрт и деревянных храмов. Знакомясь с главным городом народа, чье самобытное творчество уходит корнями в глубину веков и доносит до нас следы исчезнувших цивилизаций, мы тем самым прикасаемся к огромному пласту мировой культуры — искусству Центральной Азии.

Но на любование красотами города времени у нас не очень-то много. Надо готовить автомобиль к тяжелому пути, закупать продовольствие, проверить все оборудование. Скоро выезд в далекую и неизведанную пустыню Гоби.

О, этот сладостный миг начала экспедиции! Мы начинаем свой путь из Улан-Батора. С четырех сторон город окружают горы, причем с юга вдоль всей долины тянется Богдо-Ула, считавшаяся святой горой. Это последний отрог горной системы Хэнтэй. Теперь здесь заповедник, занимающий площадь 40 км². Высота Богдо-Улы над Улан-Батором 1200 метров. На ее склонах тянется сказочный лес: вдоль гребня кедры, пониже — сосны, лиственницы, ели. Покинув Богдо-Улу, продолжаем наш путь и отправляемся на юг. Весело бежит по асфальтовому шоссе машина, тихо урчит мотор. За пологими, залитыми солнцем горами, синеют другие, более высокие и скалистые горы, а за ними тают в сизой дымке самые дальние вершины. В кабину, перебивая запах бензина, врывается густой настой луговых трав. Хочется остановить машину, выскочить на простор и надышаться всласть этим, ни с чем не сравнимым ароматом. Бегут холмы, растягиваясь вереницей, расстилаются пепельные заросли полыней, дрожат и кивают от дуновения воздуха белые перья ковылей.

Зона степей занимает в Монголии большие площади. Пышный и пестрый ковер цветов поражает своими красками в летние месяцы. Характерным жителем степей является сурок-тарбаган. Эти рыжеватые зверьки, величиной с хорошего зайца, имеют довольно забавный вид, когда бегут, — толстый зад с широким хвостом придает неуклюжесть их движениям при прыжках. Завидев машину, они спешат к норе, где и занимают наблюдательную позицию, чтобы в случае приближения опасности моментально исчезнуть в своем жилище. Тарбаган — неотъемлемая часть ландшафта монгольских степей и важнейший промысловый объект. Шкурки его — одна из доходных статей экспорта. Убить зверька очень трудно, так как он, несмотря на любопытство, все же достаточно осторожен, а если его и удается ранить, то он всегда успевает уйти в нору, над которой сидит. Мясо тарбагана очень вкусное и ценится монголами. Но этот сурок, как и другие грызуны, является носителем чумы, и поэтому употребление его в пищу весьма опасно. Зиму тарбаган проводит в спячке, в апреле начинается его деятельность, в июне уже видны молодые сурчата. Осенью молодежь расселяется по новым местам, а уже в октябре тарбаганы впадают в спячку в глубоких и разветвленных норах.

Мы поднимаемся на обширные пологие склоны возвышенности. Они покрыты ровной зеленью степи. Звонкоголосые жаворонки выпархивают с обеих сторон дороги и, отлетев немного, то садятся, то просто падают в траву. Она невысока и не очень густа, но переливы ветреных волн лоснятся по ней, легкие и скользящие, как серебряная зыбь по зеленому морю.

Мы не переставая с интересом наблюдаем за окружающим. Мелькают белоснежные юрты, проносятся небольшие сомоны (районные центры), обширные пастбища с большими стадами овец, многочисленными табунами лошадей. Трудно представить, что разведение их в таком количестве преследует единственную цель — верховую езду. Позднее выяснилось, что есть еще одна сторона их использования — производство молока, из которого изготавливается великолепный кумыс, играющий огромную роль в питании населения страны.

Дело близится к ночи. Пора делать привал. Интересная страна Монголия. Можно несколько дней проехать по бескрайним степям и не встретить ни единой живой души. Только волнующиеся по ветру ковыли и бездонное небо над головой. Но стоит встать лагерем, как будто откуда-то из-под земли возникает фигура всадника, который молча подъезжает к лагерю, молча спешивается и так же молча садится. И не было случая, чтобы всадник приехал с пустыми руками. Он обязательно захватывал с собой бидончик кумыса, а то и «хитрой» молочной водки. Почему «хитрой»? Да потому что пьется очень легко, но зато потом сшибает с ног неподготовленных людей.

На привале самое время поговорить. Наши монгольские коллеги с удовольствием ведут неторопливый рассказ об истории и культуре своей родины. Монголия имеет удивительную историю, ведь она относится к древнейшим странам мира. Как свидетельствуют археологические находки, территория современной Монголии была заселена уже в эпоху нижнего палеолита. В начале XIII века было образовано первое централизованное Монгольское государство, в борьбе за создание которого большую роль сыграл Темучин. Будучи талантливым полководцем, он совершил ряд походов и к 1204 году подчинил своей власти и объединил все основные племена Монголии. В 1206 году на реке Онон состоялся курултай (съезд ханов всех монгольских племен), признавший главенство Тему-чина и провозгласивший его великим ханом. Ему был дан титул Чингисхана, под которым он и вошел в историю как создатель единого монгольского феодального государства. Эпоха Чингисхана и его преемников отмечена сокрушительными завоевательными войнами, принесшими неисчислимые бедствия соседним с Монголией азиатским народам и разорившими многие страны, находящиеся далеко от нее — в Восточной Европе. На покоренных землях образовалось государство, которое в русских летописях получило название Золотая Орда. Со смертью Чингисхана в 1227 году единство Монгольской империи стало носить лишь номинальный характер.

Основным занятием монголов на протяжении всей их истории было кочевое скотоводство. Весь уклад жизни кочевника был органически связан с особенностями его хозяйства. Главное ездовое животное — лошадь, вьючное — верблюд. Ни долгие походы в развитые страны Азии и Европы, ни владычество Монгольской империи не оставило заметного следа в архитектуре кочевников, очень специфической благодаря их традиционному укладу, всему образу жизни. Так и остались монголы со своим исконным, незаменимым в степи сооружением — юртой. Незаменимым для кочевого уклада потому, что в основе конструкции юрты лежит принцип сборности-разборности. В какие-то полчаса можно, сняв с верблюда поклажу, собрать круглый уютный дом из вполне доступного материала: дерева, войлока и кожи.

Столь же приспособлена к условиям быта монголов и их одежда. Это одинаковый для мужчин и женщин халат (легкий шелковый халат — тэрлэг — для лета; овчинный, типа тулупа — дэли — на суровую зиму) с наглухо застегивающейся полой и небольшим стоячим воротником, который запахивается слева направо, застегивается у ворота и стягивается многометровым кушаком, много раз перепоясанным вокруг тела. Это обеспечивает плотное прилегание верхней одежды к телу и существенно утепляет область поясницы. Кушак в случае надобности служит веревкой. Длинные рукава в холода, как муфта, согреют руки. Карманов в монгольской одежде нет, их заменяет вместительная пазуха между внутренней и внешней полой застегнутого дэли, куда можно положить еду на дорогу и фляжку с кумысом. Дэли как солдатская шинель: в пути — плащ и шуба, на привале — перина, подушка и одеяло.

Нельзя не отметить искреннее гостеприимство местных аратов. Вас обязательно пригласят войти в юрту, усадят на низенькие табуретки или просто на коврики и кошму, устилающие пол, потечет неторопливая беседа о погоде, дороге, скоте. Хозяйка юрты быстро разведет огонь в железной печурке с неизменным большим чугунным котлом на ней, куда наливается вода. Когда вода закипит, хозяйка бросает в нее горсть соли и щепотку плиточного чая и нальет козье или верблюжье молоко. В жаркую погоду такой напиток хорошо утоляет жажду. Он разливается в пиалы и раздается присутствующим. Обычно к чаю приносят большую тарелку с кусками твердого прессованного сыра — арула, изготовленного из козьего или верблюжьего молока. Реже подается печенье в виде небольших колбасок. Самое вкусное — это плоская пенка от молока (урюм), которая кладется как толстый блин на это печенье. Иногда вместо чая угощают прохладным кумысом, который черпается из большого кожаного бурдюка, подвешенного возле двери в юрте.

На протяжении всех наших путешествий по Монголии мы неизменно ощущали самое искреннее радушие со стороны местного населения, при этом, чем отдаленнее от столицы было место, тем радостнее нас встречали.

После ночевки продолжаем наш путь на юг. Вот уже исчезли клочковатые островки позванивающей на ветру сухой травы, пропали даже любопытные зверьки тарбаганы — живые верстовые столбики. Местами слегка зеленеют низинки, поросшие приземистым луком. Из зоны степей мы попадаем в зону полупустынь. Растительный покров здесь сильно разрежен. В основном он состоит из дернистых злаков и кустарников.

Прямо перед автомобилем дорогу внезапно быстро перелетела большая стая птиц, напоминающих голубей. Это саджи, или копытки, как прозвали их за миниатюрную и плотную трехпалую лапку, напоминающую копытце. Удивительные птицы пустынь и полупустынь из отряда рябков. Быстрокрылая, со стремительным полетом, саджа не боится гнездиться в местах, удаленных на десятки и более километров от ближайшего водопоя. Птицы много пьют и постоянно летают довольно далеко на водопой. Там они подолгу купаются в песке и в воде на мелководье. С коротким криком саджи проносятся над нами и, снизившись, сразу все садятся на землю. Мы прекрасно видели, как опускалась стая в сорок или пятьдесят копыток, но едва они коснулись земли, как птицы пропали. Цвет саджи — это поразительная степная или пустынная окраска, абсолютно сливающаяся с расцветкой сухого грунта.

К вечеру мы въезжаем в удивительный древний город Харахорин. Улан-Батор — это ведь не первая столица монголов. В XIII веке в 450 километрах от нынешней столицы в долине реки Орхон выросла столица Монгольской империи. Ее назвали Харахорин (в русской транскрипции — Каракорум), дословно — город «черных скал», поскольку река у входа в долину была зажата ущельем. Красивая просторная долина с шумящим по галечному руслу Орхоном была вместилищем многих цивилизаций Центральной Азии. Монгольскую столицу в долине Орхона основал Чингисхан, и она была сердцем империи при четырех ее первых правителях. После них в Монголии не было больше такого пышного города, с храмами и дворцами, крыши которых украшала переливающая на солнце глазурь всех цветов. Сам город, как крепость, окружали глинобитные стены с четырьмя — по сторонам света — воротами. К XVI веку Харахорин окончательно исчез с лица земли. В некогда шумной орхонской долине, в степной траве, над траншеями раскопок, сохранилась до наших дней лишь каменная черепаха — символ вечности.

Утром мы продолжаем наш путь все дальше на юг. Знойно, душно, жарко. Коршуны десятками вьются в высоте, где небо бездонно-синее и облака выходят из-за дальних гор, подобно белым лохматым якам. Великая пустыня Гоби встречает нас щедрым солнцем, порывистым, хлестким ветром, который несет терпкий, солоновато-горький запах полыни. Гоби — по-монгольски «Говь» — означает вообще пустынную местность. В общегеографическое понятие «пустыня Гоби» входит огромная Центральноазиатская система пустынь и полупустынь. Зона пустынь в пределы Монголии заходит своей северной окраиной и занимает территорию, лежащую на юг от Монгольского Алтая. Резкая опустыненность Заалтайской Гоби вызвана наличием горного барьера, стоящего на пути северных сравнительно влажных воздушных течений. Растения образуют здесь крайне разреженный покров. Встречается здесь и типичная каменистая гамада, на протяжении нескольких километров совершенно лишенная какой бы то ни было растительности. Однако кое-где встречаются очень живописные раскидистые хайлясы, деревья гобийского ильма, обрамляющие сухие русла и местами образующие целые аллеи. Их густые кроны, похожие на плоские зонтики, служат великолепным убежищем для птиц. Весь этот ландшафт напоминает африканские саванны, поэтому иногда районы распространения хайлясов называют гобийскими саваннами.

Дорога идет среди просторного голого сопочника к чуть виднеющимся в зыбком мареве далеким горам. Они то появляются, словно в мираже, то пропадают. Тут уж невольно вспомнишь откровения путешественников прошлого, отзывающихся о Гоби как о пустынном однообразии, которое производит гнетущее впечатление. Но тем не менее эта безрадостная по виду земля с древности привлекала исследователей. И самым пытливым пустыня открывает места, завораживающие своей необычностью. Уже середина дня, солнце в зените, казалось бы, все должно затаиться, замереть. Но глаз выхватывает даже из проносящейся машины признаки жизни: пищуха юркнула в норку, проскакал заяц-толай, легла на дорогу тень орла.

Повсюду попадаются в Гоби ящерицы. Наиболее широко распространенную из них — пеструю круглоголовку — можно найти на каждой стоянке. Круглоголовки — это типичные жительницы всех азиатских пустынь, относящиеся к семейству агамовых. Названы они так неспроста — голова у них действительно имеет округлую форму. Излюбленным местом обитания пестрой круглоголовки являются щебнистые равнины, покрытые редкой полынью и солянками, и закрепленные пески с редким саксаулом, джузгуном и тамариском. Встречается эта ящерица и в биотопах, связанных с деятельностью человека, — вдоль обочин дорог, по склонам оросительных каналов, в руслах заброшенных арыков.

Вряд ли можно назвать другой вид ящериц, столь же изменчивый по окраске и рисунку, как пестрая круглоголовка. Практически невозможно найти двух одинаково окрашенных особей. Черные, красные, белые, синие пятна, глазки, крапинки; продольные, поперечные и витые полосы образуют бесконечное многообразие сочетаний. Несмотря на такую пестроту окраски и ее яркость, оказывается, что круглоголовка окрашена покровительственно: неподвижно сидящую ящерицу заметить бывает очень трудно. Это объясняется мозаичностью окраски субстрата каменистой пустыни, составленного из камней разных цветов и размеров.

Круглоголовки активны в широком диапазоне температур — от +20 до +40°. При более высоких температурах воздуха (свыше +40°) кратковременно выходят на поверхность лишь единичные особи. В отличие от большинства других пустынных ящериц, которые активны только утром и вечером, а днем, в период наибольшей жары, укрываются в убежищах, пестрая круглоголовка часто активна и в середине дня. В пасмурные и ветреные дни наблюдается снижение их активности. При сильном ветре и грозе они начинают метаться в поисках укромных мест и забиваются в первое попавшееся убежище.

До наступления зноя ящерицы располагаются на открытых местах, а с повышением температуры чередуют пребывание на солнце и в тени. Для прогревания и начала кормежки при температуре воздуха +35° им требуется 20–30 минут. Самки в период вынашивания яиц проводят на поверхности особенно много времени и по сравнению с самцами ведут менее подвижный образ жизни, не отлучаясь далеко от убежища.

Греясь на солнце, круглоголовка ориентирует тело так, чтобы оно располагалось перпендикулярно солнечным лучам. В прохладную, ветреную погоду, когда субстрат теплее нижнего слоя воздуха, ящерица прижимается к грунту или частично закапывается в него боковыми движениями туловища, при этом совершает быстрые повороты из стороны в сторону прижатых к субстрату головы, туловища и хвоста при опоре на конечности.

Убежищами круглоголовкам служат собственные неглубокие норки. Роя ее, ящерица производит попеременно копательные движения передними конечностями, либо одновременно конечностями одной стороны тела, потом — другой (она опирается на переднюю и заднюю лапы левой стороны, а лапы правой синхронно отбрасывают субстрат).

Как и другие представители рода, пестрая круглоголовка питается в основном муравьями. Это объясняется тем, что муравьи — наиболее многочисленные насекомые пространств пустыни. Поедает эта ящерица также жуков, клопов и других приземных и почвенных насекомых. Для пестрых круглоголовок характерен пассивный метод охоты, когда они поджидают жертву на муравьиных тропах и хватают ее через короткие интервалы времени. Добычу берут обычно с субстрата, но могут ее схватить и с растений. Охотятся круглоголовки с 8 до 20 часов, исключая жару, либо кормятся в это время в тени.

Интересно наблюдать, как круглоголовка охотится. Она замечает добычу, поворачивается в ее сторону, бежит за ней; приблизившись, прижимается к субстрату, ползет к объекту, вытянув и наклонив голову, и захватывает его высунутым языком, после чего сразу подается назад, поднимает голову, делает несколько жевательных движений и проглатывает добычу. Крупную жертву круглоголовка захватывает не языком, а челюстями; схватив ее, трясет головой и ударяет добычей о субстрат.

Если ящерица замечает потенциальную опасность, она либо сразу убегает, либо проявляет беспокойство: приподнимает тело над субстратом, завивает хвост, отбрасывает песок лапами. Наиболее обычная реакция на опасность — бегство. Круглоголовка пробегает по прямой расстояние в несколько метров и останавливается. Если опасность более выражена (ящерицу не просто вспугнули, но преследуют), в конце пробежки она прижимается к грунту, или забегает за укрытие, или резко меняет направление бега и замирает, а иногда — закапывается в субстрат. Если преследование продолжается, круглоголовка забегает в куст или в нору (свою или другого животного).

Из других рептилий в Гоби довольно обильны ящурки. В песчаной пустыне много бугристых участков, поросших кустарником. Стелющиеся ветви задерживают песок, и постепенно вокруг куста образуется холм. Эти бугры служат излюбленным пристанищем ящурок: рыхлый грунт с переплетением корней и веток удобен для рытья нор, стелющиеся колючие побеги обеспечивают укрытие от палящих солнечных лучей и хищников.

Змей же в Гоби на удивление мало. Это объясняется в первую очередь суровыми зимами и нехваткой мест для зимовки. Очень редко можно увидеть мелькнувшую в зарослях кустов стрелу-змею или обнаружить красивого узорчатого полоза.

А вот и основной объект наших наблюдений — несколько верблюдов бредут по равнине. Дикие верблюды чрезвычайно осторожные животные. Органы чувств у них превосходно развиты и потенциальную опасность (человека, автомашину) они могут заметить на большом расстоянии, за несколько километров, и, как правило, сразу же бросаются в бегство, скрываясь по неровностям ландшафта, в ущельях или мелкосопочнике.

Дикие верблюды держатся стадами. Наиболее часто встречаются небольшие группы, состоящие из одного-двух взрослых самцов и нескольких самок с молодыми разного возраста. Иногда, особенно в осенне-зимнее время, могут встречаться и большие стада, до одной-двух сотен верблюдов. В летнее время можно увидеть группы, состоящие только из однополых животных — самцов или самок с молодняком. Активны они летом в утренние и вечерние часы, а жарким днем лежат в редких зарослях кустарника.

Растительность в местах обитания верблюдов типично пустынная и скудная, за исключением участков, прилегающих к родникам. Характерны чахлые и разреженные саксаульники. Бедность флоры, слабая растительность пространств Гоби приучили верблюдов к неразборчивости в использовании кормов. Типичный набор — эфедра, солянки, саксаул, монгольский лук, полыни. Дикие верблюды, как и домашние, охотно лижут соль на солончаках и поедают солоноватые ягоды селитрянки. Несмотря на то, что животные какое-то время могут обходиться без питья, они старательно ищут водоемы и непременно их используют. Свободная вода в известной мере и определяет распространение верблюдов.

Поведение диких верблюдов существенно отличается от домашних. Хавтгаи крайне осторожны и пугливы, подозревая опасность, они начинают уходить крупным шагом уже с километрового расстояния — и это в местах, где их не тревожат или мало тревожат. Они имеют очень острое зрение. Пасущиеся животные часто прерывают жировку, выпрямляются и оглядывают окрестности. При перемещениях они идут не «гуськом», а чаще параллельно.

Домашние верблюды, напротив, очень спокойны, флегматичны. Их безо всякого пастуха свободно отпускают на пастбища. В пустыне они могут очень далеко уходить от поселений человека, но никогда не убегают от хозяина и, даже одичав, спустя много месяцев подпускают к себе людей. Эта особенность поведения создавалась столетиями в процессе доместикации (одомашнивания) верблюдов, иначе верблюдоводство в Гоби вообще было бы невозможно.

Гон у диких животных начинается с первой половины января и продолжается до конца февраля. В это время самцы с пеной у рта целыми днями находятся в движении: они отгоняют прошлогодних верблюжат от самок, собирают гаремы и, оберегая «дам» от покушения других самцов, вступают в драки с соперниками. Беременность, как и у домашних верблюдов, продолжается 13 месяцев. Молодых верблюжат наблюдали с середины апреля. Самка приносит одного детеныша один раз в 2–2,5 года.

Для спасения дикого верблюда в Заалтайской Гоби создан Большой Гобийский заповедник, ведь за пределами охраняемой территории это удивительное животное вряд ли смогло бы сохраниться в дикой природе.

Обратный путь в Улан-Батор является как бы зеркальным отражением пути в Гоби — мы проезжаем те же природные зоны, только в обратной последовательности. Вот и столица. Оставляя кусочек своего сердца в Монголии, я сажусь со своими коллегами в поезд Пекин — Москва, набитый тюками предприимчивых «челноков».

Глава девятая ИМПЕРИЯ КРАСНОГО ДЕРЕВА

Соединенные Штаты Америки — единственная страна в мире, на территории которой присутствуют все известные на Земле экосистемы, начиная от арктических тундр (на Аляске) и заканчивая влажными тропическими лесами (на Гавайских островах). Но даже среди этого многообразия есть один штат, поражающий богатством своей природы, — недаром его сами американцы называют «Golden State» («Золотой штат»). Это — Калифорния. Необычайно богата и разнообразна ее природа: заснеженные вершины Каскадных гор и Сьерра-Невада, превышающие 4000 метров над уровнем моря, соседствуют с пышущими жаром пустынями, величественные леса покрывают пространства долины Сакраменто, полноводные реки несут свои воды в Тихий океан. Ну и, наконец, в Калифорнии произрастает секвойя вечнозеленая — одно из самых великовозрастных и самых высоких на земле деревьев. Название «секвойя» происходит от имени вождя индейцев племени чероки Се-Куо-Йя. «Они похожи больше на духов, чем на деревья. Долины, в которых они растут, напоминают заколдованные места, населенные кентаврами или богами. Деревья высятся величаво, мощно и царственно, как будто они жили здесь вечно». Так писал об этих деревьях Джон Мэйсфилд, английский поэт.

В 1992 году мне посчастливилось посетить некоторые районы Северной Калифорнии в составе группы российских экологов. Начав свой путь в одном из красивейших городов мира — Сан-Франциско, мы проехали по Тихоокеанскому побережью на север почти до границы со штатом Орегон, а затем направились в глубь континента — в Каскадные горы. Кроме того, мы побывали в двух последних прибежищах лесов из секвойи — национальном парке «Редвуд» и национальном памятнике природы «Мюирвудс». Оба они расположены на Тихоокеанском побережье, и их главная достопримечательность — величественные леса из секвойи.

Секвойя — дерево с красной древесиной — достигает гигантской высоты. В национальном парке «Редвуд» стоит самое высокое из сохранившихся в мире деревьев: его рост — 111 метров! Сравниться с секвойей по высоте могут лишь эвкалипты в Австралии. В конце 19-го столетия там стоял гигант 130-метровой высоты, но сейчас таких высоких деревьев не осталось. К тому же секвойя — один из главных долгожителей растительного царства. Правда, по продолжительности жизни она не может сравниться со своим родственником — мамонтовым деревом, растущим на отрогах Сьерра-Невады, живущем 3000 и даже 4000 лет. Секвойя погибает в возрасте «всего лишь» 1500–2000 лет.

140 миллионов лет назад леса из секвойи покрывали большую часть Северного полушария. Под влиянием климатических изменений новые породы деревьев появлялись и исчезали в Европе, Азии и Северной Америке. Климат становился прохладнее и суше, поэтому распространение этих гигантов приостановилось 50 миллионов лет тому назад. В настоящее время секвойя сохранилась только на Тихоокеанском побережье Калифорнии, от залива Монтеррей до границы со штатом Орегон. Этот район характеризуется теплым и очень влажным климатом со средней температурой +10—+15 °C и большим количеством осадков: 2000–2500 мм в год. Вдоль побережья зимние дожди и летние туманы обеспечивают постоянную влагу, необходимую для жизни секвойи. Туман часто конденсируется в кронах деревьев, и вода каплями стекает вниз по стволам, обильно увлажняя почву. Вдали от берега, где лето сухое, они не могут существовать; деревья теряют через хвою больше влаги, чем их корни могут впитать.

До начала XIX века большая часть долин Северной Калифорнии была покрыта лесами из секвойи. Хвойные леса простирались от залива Монтеррей до Орегона полосой, равной 700 км в длину и 20 км в ширину. Эти леса по продуктивности лучшие в мире. Рост и прирост древесины протекают весьма интенсивно. За 30 лет ствол может достичь высоты 25 метров и диаметра 40 сантиметров. Ствол секвойи заключен в толстую, волокнистую, малогорючую кору. Взрослое дерево дает множество семян, но лишь малая часть их успешно прорастает, а те, которые проросли, вынуждены бороться со слабой освещенностью. В естественных условиях такое медленное воспроизводство было бы вполне достаточным, так как деревья могут прожить до 2000 лет, но при активной эксплуатации леса молодые деревья появляются недостаточно быстро, чтобы компенсировать порубки. Секвойя дает высококачественную древесину, которая имеет самое разнообразное применение, — от использования в строительстве зданий и производстве мебели до изготовления шпал и столбов изгородей. Прямой ствол, малое количество сучьев и высокая плотность делают древесину легкой, но прочной, а комбинация масел и смол почти исключает гниение и атаки термитов и других насекомых. С этим природным сокровищем индейцы обходились очень осторожно, но белые поселенцы — золотоискатели, члены миссионерских организаций, лесорубы — нещадно его уничтожали. В конце XIX века эти деревья широко использовались и оказались под угрозой исчезновения. Сегодня сохранилась лишь 1/20 часть некогда покрытых лесами площадей. «Redwood Empire» («Империя красного дерева»), как называют эти леса американцы, с середины прошлого века сократилась до небольшого пятнышка на карте.

Парк «Мюирвудс» расположен в графстве Марин, всего в 20 километрах к северу от моста Голден Гейт (Золотые ворота), который перекинулся через пролив, соединяющий Тихий океан с заливом Сан-Франциско. Занимает парк площадь всего лишь 224 гектара. Здесь сохранились древние хвойные девственные леса из секвойи. Глубокое ощущение тени и покоя охватывает вас в этом лесу. Гигантские деревья образуют величественный шатер над ковром опавших листьев. Молодые деревца ветвятся по всей длине, но с возрастом нижние ветки опадают, и вверху формируется сомкнутый полог. Он практически не пропускает света к земле, в результате подлесок развит достаточно слабо, поскольку здесь могут расти лишь папоротники и другие тенелюбивые растения наряду с молодыми секвойями. Как правило, секвойя образует густые чистые древостои, но массивы первичных, девственных лесов в наше время почти не встречаются. Севернее и выше в горы секвойя растет вместе с дугласией, стволы которой имеют высоту около 100 метров. Здесь же встречаются крупные пихты, деревья туи гигантской, ели ситхинской, кипарисовика. В подлеске растут рододендроны, орхидные. Леса в нынешнем «Мюирвудсе» сохранились благодаря недоступности этих мест. В начале XX века конгрессмен Уильям Кент и его жена выкупили эту землю, чтобы сохранить леса, и передали ее Федеральному правительству. В 1908 году президент Рузвельт объявил эту территорию памятником природы и хотел назвать район именем Кента. Однако конгрессмен предложил назвать его в честь деятеля в области охраны природы Джона Мюира. Семья Мюира эмигрировала в XIX веке из Шотландии в Висконсин. Молодой Джон очень интересовался природой и после обучения в университете штата Висконсин занимался изучением взаимоотношений окружающей среды и человека. Мюир всячески привлекал внимание общественности к вопросам охраны природы.

Несмотря на небольшую территорию, «Мюирвудс» богат фауной. Часто здесь можно увидеть чернохвостого оленя и бурундука. Зимой, когда поднимается вода в реке Редвуд-Крик, лососевые рыбы — форель и кета — плывут из Тихого океана и пробираются вверх по течению метать икру в водах «Мюирвудса». Когда-то в этих лесах жили пума, гризли, лось, росомаха. Все они исчезли, как только цивилизация коснулась района залива Сан-Франциско.

Следующий мы посетили охраняемый участок секвойных лесов — национальный парк «Редвуд», имеющий площадь 36 783 гектара. Он находится в 500 километрах к северу от Сан-Франциско, в графствах Дель-Норте и Гумбольдт. Занимает протяженный участок побережья и прибрежного Берегового хребта, входящего в систему Кордильер (от кромки океана до высоты 1000 м над уровнем моря), длиной 80 километров и шириной 14 километров — это самый большой участок лесов из секвойи. Благодаря этому «Редвуд» включен ЮНЕСКО в список «Объектов Всемирного Наследия» — территорий, подлежащих всемерной охране. Богатейшие леса из секвойи в «Редвуде» населяет множество животных — пума, красная рысь, черный медведь, лось, чернохвостый олень.

Мягкий и влажный климат, характерный для этого района, способствует произрастанию здесь секвойи. С другой стороны, их шишки во влажной среде разбухают и закрываются так плотно, что уже не могут освободить семя. И тут на помощь приходят естественные пожары, возникающие из-за удара молнии. Они очень важны для омолаживания лесов. От жары шишки раскрываются, а кроме того, огонь оставляет после себя свободные площади, где семена могут вызревать в удобренной золой почве. Немногие породы деревьев обладают такой способностью противостоять пожарам, как секвойя. Ее древесина насыщена влагой, и нет в стволах и коре смолистого вещества, как у других хвойных деревьев. Тем не менее лесорубы вовсе не хотят, чтобы драгоценная древесина просто так пропадала в огне, поэтому они вступают в борьбу с лесными пожарами, но тем самым препятствуют естественному омолаживанию леса и одновременно способствуют распространению чуждых видов растений, прежде выжигавшихся огнем. Таким образом, не только тщательная охрана, но и тонкое знание природных процессов будет способствовать сохранению этого «живого ископаемого».

Глава десятая АВСТРАЛИЙСКИЕ ДИКОВИНЫ

Попасть в Австралию — заветная мечта всех зоологов и просто любителей животных. Вызвано это не столько богатством, разнообразием и красочностью животного мира страны, сколько его музейной уникальностью. Когда 300 лет назад в Австралию прибыли первые поселенцы из Англии, они с изумлением обнаружили, что многие живые существа здесь совершенно не похожи на тех, что остались на родине. Гигантская птица эму не могла летать, лебеди были черные, почти все млекопитающие вынашивали детенышей в сумках на животе, а некоторые из них откладывали яйца. Своеобразие австралийской фауны объясняется прежде всего изолированным положением этого материка. Так как Австралия была отрезана морями от всего мира с начала третичного периода, здесь отсутствуют многие группы животных, но зато сохранились те, которые в других районах земли погибли из-за конкуренции с более молодыми формами, в Австралию не попавшими. Благодаря изоляции многие примитивные формы жизни сохранились в виде «живых ископаемых». Среди них откладывающие яйца млекопитающие (утконос и ехидна), сумчатые млекопитающие, двоякодышащие рыбы. Австралию можно назвать страной сумчатых, хотя опоссумы есть и в Америке. Однако здесь сумчатые заняли большинство экологических ниш, продемонстрировав тем самым результат успешной адаптивной радиации. Их в этой стране более 150 видов, начиная с гигантского кенгуру длиной 3 метра и кончая крошечной сумчатой мышью (10 см в длину). Основное отличие сумчатых от всех остальных млекопитающих — это особенности их размножения. Новорожденные у них — крошки, по сути дела, еще эмбрионы, но заползают в сумку самостоятельно, без материнской помощи. Там они накрепко присасываются к соскам молочных желез, этому способствует развитие утолщения на конце соска. Питание происходит пассивно: молоко впрыскивается в рот детеныша благодаря сокращению специальной мышцы. Дальнейшее развитие протекает в защищенной сумке, пока малыш не оказывается в состоянии временно или навсегда покинуть ее. Миллионы лет назад сумчатые населяли весь мир, включая Европу. В более позднюю эпоху сухопутный мост между Австралией и Юго-Восточной Азией ушел под воду. Острова нынешней Индонезии — его остатки. Но вот появились быстрые и проворные плацентарные млекопитающие, которым удалось вытеснить или истребить сравнительно примитивных сумчатых. В Евразии сумчатые погибли, не выдержав конкуренции, в Австралию же плацентарные млекопитающие не успели проникнуть до ее изоляции, и сумчатые, не испытывая конкуренции, образовали здесь многочисленные формы, конвергентные многим плацентарным млекопитающим.

Стоит ли говорить, с какой радостью я воспринял возможность посетить Австралию. В составе делегации российских герпетологов мне довелось участвовать во Всемирном герпетологическом конгрессе, который проходил в 1993 году в Аделаиде — столице штата Южная Австралия. Поездка эта стала реальной благодаря поддержке Фонда Джорджа Сороса, которому, я думаю, все российские ученые всегда будут очень признательны, но отнюдь не собственному правительству и парламенту, которые пальцем о палец не ударили для поддержки гибнущей отечественной науки, а в своих дебатах настойчиво требовали «урезонить финансового спекулянта».

Из всех австралийских диковин мне больше всего хотелось повидать коалу. У каждого зоолога, кроме той группы животных, которую он изучает, есть какой-то любимый зверек, который не входит в изучаемую группу, но к которому человек испытывает огромную, порой необъяснимую симпатию. Для меня таким животным с самого детства был коала.

Коалы, похожие на умилительных плюшевых мишек, нравятся всем. Это самое любимое животное австралийцев. У него очень симпатичная внешность: густая и шелковистая шерсть, крупные, закругленные, всегда настороженные уши, смешной, бульбочкой, нос. При взгляде на его вечно сонные глазки не подумаешь, что коала способен на что-то вредное. И действительно, он почти не вторгается в сферу человеческой деятельности: не травит посевов, не портит садов. При встрече с человеком эти симпатяги дружелюбны. Они прекрасно приручаются. Однако брать их в руки нужно осторожно, так как у них очень острые когти. В неволе коала очень привязывается к ухаживающим за ним и часто ведет себя как избалованный ребенок. Ручное животное не желает оставаться один и обожает ласку. За внешнее сходство с косолапым его называют сумчатым медведем. Систематики часто включают коалу в семейство лазающих сумчатых либо выделяют в отдельное семейство.

Длина тела коалы 60–82 сантиметра. Хвост снаружи не заметен. Вес взрослых особей достигает 16 килограммов. Волосяной покров густой и мягкий, светло-серого цвета с беловатым брюхом, он играет важную роль в терморегуляции и защищает от резких перемен погоды. Коала не строит себе жилища и может спать и на солнце, и под дождем. Спинка носа безволосая, черная, резко отграниченная от покрытых волосами участков. Выводковая сумка открывается назад (единственный случай среди лазящих сумчатых). Почти у всех сумчатых сумка открывается вверх, только у коалы и вомбатов открывается вниз. Это связано с тем, что в возрасте 6 месяцев детеныши коалы, после того как закончат питаться материнским молоком, переходят на очень своеобразную диету: в течение месяца они питаются полупереваренными матерью листьями эвкалипта, которые она выделяет через задний проход. Таким образом, мать снабжает малыша микроорганизмами, способствующими перевариванию целлюлозы.

Первые сообщения о коале датируются 1798 годом, когда некие Джон Прайс, принадлежавший к свите губернатора, и бывший каторжник Джеймс Уилсон отправились на рекогносцировку к юго-западу от Сиднея и повстречали коалу, написав в отчете, что в Голубых горах есть животное, называемое куллавайн, напоминающее внешне южноамериканского ленивца. Спустя четыре года французский морской офицер Барралье выменял на стрелы и топоры четыре лапы животного и, заспиртовав их в бутылках с бренди, отправил находку начальству. Вскоре он же добыл шкуру зверя, а потом и живого.

Название «коала» происходит от австралийского «kul-lawine» («ничего не пьет»). Коала действительно не пьет, ограничиваясь той влагой, которая содержится в листьях эвкалиптов — его единственной пище. Про эту особенность сумчатого медведя существует легенда. В давние времена одного осиротевшего мальчика Куб-Бора приютили неласковые родственники. Как и другие дети, он сам научился добывать пищу в эвкалиптовом лесу, но вот воды там было маловато. Мальчик только и думал, где бы напиться. Однажды, уходя на дальнюю охоту, родня забыла припрятать сосуды с водой. Когда жажда одолела Куб-Бора, он вдоволь напился. К полудню, в самый зной, его снова стала томить жажда. И Куб-Бор допил всю воду. Собрав опустевшие сосуды, мальчик повесил их на невысокое деревце, сам забрался на его вершину и завел длинную волшебную песню. Дерево стало расти, пока не вознесло вершину над лесом. Вернувшись с охоты, родственники не нашли запасов воды. Лишь пустые сосуды да Куб-Бор покачивались на ветвях самого высокого эвкалипта. Велико было негодование охотников — всем хотелось пить. Они кричали, звали мальчика, требовали вернуть воду, самые ловкие пытались влезть к нему на вершину. Он крикнул им, что воды больше нет. И тогда племя призвало на помощь шаманов, которые добрались до Куб-Бора и сбросили беднягу вниз. Окружившие тело мальчика родственники вдруг обнаружили, что он превратился в зверька, который направился к эвкалипту и тут же забрался на самую макушку. Вот с тех пор коала и не пьет. Во всяком случае, никто не видел его у водопоя. Миф утверждает, что коала раз и навсегда утолил жажду, еще когда был человеком, а биологи считают, что листья эвкалиптов, которых он поглощает в несметных количествах, а также роса и дожди — дают ему достаточно влаги.

Коалы обитают в эвкалиптовых лесах, где приспособились к жизни на деревьях. Они без труда влезают вверх по гладкому стволу и могут ловко перепрыгнуть с ветки на ветку, как обезьяны. Лапки у них короткие, но крепкие. Взбираясь вверх, коала ставит передние лапы под углом 45° на ствол, а задние в этот момент поджимает под себя. Так и карабкается, переступая шажками по 10–15 сантиметров. Сильные когти позволяют ему подолгу неподвижно сидеть на дереве. На землю он спускается, лишь когда нужно перебраться на другое дерево, стоящее так далеко, что не удается перескочить с одного на другое.

Коала — очень медлительное животное, питающееся листьями эвкалиптов определенных видов. Из более чем 500 видов эвкалиптов, произрастающих в Австралии, коалы едят листья всего 15–20 видов, причем каждая группа коал употребляет в пищу лишь два или три вида, притом разные. Это затрудняет их содержание в зоопарках, так как зверьков необходимо снабжать такими же листьями, как на родине, да к тому же каждый день свежими и в большом количестве. Собравшись поесть, коала захватывает ветку лапой, притягивает ее к себе и начинает перебирать листочки один за другим, изучая каждый на вид, на ощупь и на запах. Часто, тщательно обнюхав листок, зверек оставляет его на ветке и принимается за соседний. Питание листьями эвкалипта тем более удивительно, что в них иногда содержится сильный яд — синильная кислота. Установили, что, например, в побегах сахарного эвкалипта содержится достаточно яда, чтобы убить барана. Своеобразный специализированный способ питания одними лишь листьями эвкалипта стал возможен благодаря удлинению слепой кишки (до двух-трех метров). Этот абсолютный рекорд не побит никаким другим животным.

Коала ведет жизнь, соответствующую его малокалорийному питанию: этот зверек бережет энергию и очень мало двигается. Активен коала ночью. В дневную жару он дремлет, пристроившись в развилке ветвей и прислонившись спиной к стволу. Для этого природа снабдила коалу подушкой для сидения — жесткой кожистой нашлепкой на заду. Живет сумчатый медведь 11–13 лет, иногда до 20.

Кроме брачного периода, когда у взрослого самца обычно есть гарем из нескольких самок, коала живет один, и если кто-либо вздумает покуситься на его территорию, то он защищает ее очень решительно. Встреча двух самцов на одном дереве приводит к жестокой схватке — хозяин яростно атакует пришельца. Самки менее агрессивны и редко вступают в борьбу между собой.

В период размножения самец зовет самку характерным призывным брачным криком. В литературе любят повеселиться над ужасом новичка-переселенца, услышавшего ночью звук, представляющий собой «нечто среднее между храпом толстого пьяницы, скрипом двери на заржавленных петлях и ворчанием чем-то недовольной свиньи». Впрочем, «для чьих-то мохнатых ушей это прекрасная музыка, ведь это песня любви коалы».

Беременность длится 25–30 дней. В помете один детеныш. Малыши появляются на свет раз в два года, весят 5,5 грамма и имеют длину 15–18 миллиметров. В 6-месячном возрасте детеныш покрывается шерстью, достигает 20 сантиметров в длину и весит 500 граммов. После первых месяцев жизни, когда малыш питается молоком, он дней на 30 переходит на кашицу из полупереваренных листьев эвкалипта, а спустя еще месяц окончательно покидает сумку матери и переселяется ей на спину В годовалом возрасте коала становится вполне самостоятельным. Половозрелость наступает в три-четыре года.

До появления на пятом континенте людей это животное было распространено здесь повсеместно, ведь врагов у него практически нет. Хищники отказываются от его мяса — может быть, потому, что оно чересчур пропитано эвкалиптовым маслом и отдает горечью. Только динго нападает на коалу, когда тот спускается на землю. Убивает эта дикая собака старых или больных животных. Здоровый взрослый коала способен дать отпор: прислонившись к стволу дерева, он наносит удары мощными лапами с крепкими когтями, так что динго не может близко подобраться к добыче. Сумчатые медведи настолько «пропитаны» эфирными маслами, содержащимися в эвкалиптовых листьях, что сами пахнут как ментоловая пастилка от кашля. Может быть, этот запах служит им хорошей защитой: не исключено, что именно поэтому в их шкуре не заводятся паразиты. Аборигены охотились на коал мало и старались не причинять им вреда, так как считали, что в этих зверьков переселяются души умерших детей. Испуганный коала кричит и «плачет» совсем как ребенок.

Опасны для этих животных только частые в Австралии лесные пожары, которые происходят из-за обычая фермеров ежегодно палить лес, чтобы расширить площадь пастбищ для все увеличивающихся отар овец: неповоротливые медвежата не успевают убежать от огня.

Появление в конце XVII века белого человека оказалось для коалы роковым. Белые переселенцы стали вырубать эвкалиптовые леса и тем самым положили начало его массовому вымиранию. А потом внимание торговцев привлек густой мех зверьков — толстый, теплый, чрезвычайно ноский, высоко ценившийся на мировых рынках. Лично мне кажется кощунственной сама мысль, что из такого беззащитного и очаровательного животного можно делать шубы. Что за выродки рода человеческого формировали этот чудовищный спрос, истории осталось неизвестным, но тем не менее началось настоящее истребление коалы. Только в Сиднее в 1908 году было продано 57 933 шкурки, а в 1924 году из восточных штатов было экспортировано два миллиона шкурок. Над сумчатым медведем нависла угроза полного исчезновения.

Первыми тогда опомнились Соединенные Штаты Америки и запретили ввоз шкур в свою страну. Австралия же продолжала бездумно разбазаривать ценности, которыми обладала. Так, в 1927 году, когда из-за хищнической охоты в штатах Новый Южный Уэльс и Виктория коала почти полностью исчез, штат Квинсленд, в котором он еще встречался, объявил «свободную охоту». За один только этот год охотникам было выдано 10 тысяч лицензий, 600 тысяч шкур невинных животных вывезли за границу. На защиту несчастного мишки встала местная общественность. Австралиец Эллис Трутон писал: «Кажется прямо-таки невероятным, что в цивилизованной стране такое беззащитное и к тому же редкое животное могло подвергнуться подобному безжалостному истреблению, и все только ради корыстной торговли и прибыли». В 30-х годах австралийцы наконец спохватились. Они обнаружили, что живые коала более красивы и ценны, чем снятые с них шкуры, и объявили этих животных охраняемым объектом природы. В 1927 году Н. Бернетт приступил с четырьмя молодыми коалами к созданию знаменитого Коала-парка в 20 милях от Сиднея. Через шесть лет Коала-парк насчитывал уже 65 обитателей. В настоящее время заповедник оборудован миниатюрными больницами, карантинными станциями и соляриями, где коалы обитают под наблюдением ветеринаров.

Сейчас эти зверушки распространены на востоке Австралии от северной части Квинсленда до юга Виктории и находятся под строгой защитой закона. Однако им угрожает исчезновение среды обитания — эвкалиптовых лесов. Большинство современных популяций коалы обитает в заповедниках или на крошечных лесистых островках. И если численность таких популяций возрастает, молодым коалам не хватает жизненного пространства. Тогда их отселяют в другие подходящие места.

…Наконец я в Аделаиде. Местный зоопарк впечатляет своей ухоженностью и размерами. Вот и вольера с коалами. Где-то наверху, в зеленой листве, развалился на ветках серый пушистый комочек и никак не реагирует на все попытки нетерпеливых туристов привлечь его внимание. К сожалению, ночью зоопарк закрыт, и прийти посмотреть, как коала кормится или просто разгуливает по веткам, не удастся. Но пусть мишка поспит — он и его сородичи так много вынесли, что заслужили право на свой привычный образ жизни.

Другое австралийское животное, которое произвело на меня неизгладимое впечатление своей трогательностью, — это вомбат. Внешне он несколько напоминает большого сурка или барсука. Похож вомбат на этих увальней еще и тем, что живет в норах, которые сам и выкапывает в земле при помощи острых когтей. Это одно из самых крупных в мире животных, роющих подземные ходы. Тело у вомбата плотное, широкое, голова круглая, с крошечными глазками и широким носом. На лапах длинные когти, прекрасно приспособленные для рытья. За считанные минуты вомбат может скрыться, зарывшись в землю. Его норы достигают порой 30 метров. Интересное приспособление имеет сумка вомбата: ее отверстие направлено не вперед, а назад, так что при копании земля не попадает в нее. Живет вомбат в Австралии и Тасмании. Целые дни проводит в убежище, лишь с наступлением темноты отправляется на поиски пиши. Питается травой, аккуратно срезая ее на уровне земли, как это делает газонокосилка. Также ест кору деревьев, корни. У него почти нет врагов — его грубую кожу практически невозможно прокусить.

Вомбат пуглив и осторожен, но приручить его легко. Он может жить в доме, его даже можно научить открывать дверь. У этого зверя хороший слух и нюх, но плохое зрение. Описаны случаи, когда вомбат сидел возле одежды своего хозяина, не подозревая, что самого владельца этой одежды дома нет.

Это безобидное и симпатичное животное. Тем не менее его главный враг — человек. Постоянно роя подземные ходы, вомбат иногда подкапывает ограды, за которыми прячутся овцы. В результате в загоны проникают динго и из загонов убегают овцы. Поэтому фермеры охотятся на вомбатов, травят и заманивают в ловушки в таких количествах, что во многих районах эти животные стали редкостью или истреблены.

Наши гостеприимные хозяева в свободный от заседаний день устроили поездку по окрестностям Аделаиды, где мы смогли понаблюдать за дикой природой этого уголка Австралии. От Большого Водораздельного хребта во внутренние области штатов Новый Южный Уэльс и Квинсленд, а с юга на север почти по всей длине континента простираются обширные участки редколесья и злаковники. Для тех, кто любит наблюдать за птицами, эта часть Австралии — страна чудес. Проезжая по дороге, можно увидеть, как стаи розовых какаду поднимаются с земли и, хлопая крыльями, летят в небо. С высоких приречных эвкалиптов кричат белые какаду с желтыми гребешками. Большие стаи мелких ярко-зеленых травяных попугаев взлетают с обочины, их догоняют щебечущие стайки маленьких небесно-голубых волнистых попугайчиков и желтых розелл.

Самая замечательная птица австралийских равнин — страус эму, его изображение заодно с кенгуру украшает герб страны. Эму широко распространен по кустарниковым песчаным пустыням и степям Австралии и Тасмании. Это преимущественно моногамные птицы. Перед началом кладки самец сооружает из травы, листьев и веточек платформу — гнездо. Насиживает только самец, который временами сходит с кладки в поисках пищи. В случае опасности страус убегает со скоростью скаковой лошади: по ровной местности — 50 км/час. Но и от галопа мало проку, если врагом этой птицы стал человек. Ведь эму едят траву и пьют воду, а значит, конкурируют со скотом. Вот почему годами проводилось беспощадное истребление страусов. Государственные учреждения даже выплачивали премии за удачный выстрел. Только с 1945 по 1960 год в западной части Австралии было уничтожено около 285 000 эму! Но времена меняются, и сегодня их охраняет закон.

По берегам водоемов гнездятся мириады водоплавающих птиц. Один из самых красивых представителей пернатых водоплавающих Австралии — черный лебедь. Прежде был весьма многочислен, а в настоящее время во многих местах истреблен. Живет на обширных болотах и озерах, поросших растительностью, гнездо в виде кучи болотных растений устраивает на небольших островках или на воде. Насиживает кладку из пяти — семи яиц одна самка. Гнезда строго охраняются самцами, которые встают в воинственную позу между плотно сидящей на яйцах самкой и нарушителем покоя. Самка тоже привстает с кладки и делает мощные выпады, вытягивая шею и угрожая клювом. Черный лебедь легко приручается и стал обыкновенной декоративной птицей в парках и садах Европы.

Естественно, нам довелось повидать и кенгуру, пожалуй, самых известных из всех австралийских животных. Первые европейцы, которые встретились с удивительным миром австралийской природы, были изумлены, увидев странных животных, быстро убегавших от них огромными скачками. Действительно, прыгуны кенгуру непревзойденные. Например, гигантские кенгуру, убегая, могут совершать прыжки до двенадцати метров в длину и до трех метров в высоту! Во время кормежки кенгуру передвигаются медленно, образно говоря, на трех ногах, так как мускулистый хвост подпирает тело при каждом шаге. Когда на них нападают, обычно пугливые животные становятся решительными бойцами. Опираясь на хвост, они наносят сильные удары задними ногами, пальцы которых вооружены острыми когтями.

Кенгуру очень разнообразны. В их семействе — 16 родов и 54 вида, населяют они Австралию, Тасманию и Новую Гвинею. Некоторые из особей чуть больше кролика, другие ростом более двух метров. Одни лазают по деревьям, другие населяют скалистые горы. Но большинство, питаясь степными травами, предпочитает открытые ландшафты. Несмотря на значительные различия в размерах для всех кенгуру характерно внешнее сходство. Кенгуренок значительно дольше остается в сумке матери, чем детеныши других сумчатых. Она служит ему надежным убежищем и позже, когда малыш уже проворно скачет. Порой не верится, что такой здоровяк способен поместиться в сумке. Но, поджав ноги, малыш стремительно исчезает в кармане на животе матери. К сожалению, излюбленные места обитания кенгуру с появлением поселенцев из Европы были превращены в пастбища для овец и коров. Атак как растительность на жарких и сухих равнинах Австралии очень скудная, то каждый пучок травы был на счету. Поэтому фермеры стали бороться с прожорливыми прыгунами, из-за которых несли огромные убытки. Вот они и расстрел и вал и этих животных десятками тысяч.

Почти все кенгуру, за исключением древесных, ведут наземный образ жизни и передвигаются на задних ногах прыжками. Да-да, есть и живущие на деревьях. Увидев такого на дереве, многие удивляются — уж очень непривычно. Населяют древесные кенгуру Новую Гвинею и северо-восток штата Квинсленд. По земле они бегают так же хорошо, как и обычные сородичи, — скачками. Но и ловко передвигаются по ветвям, причем с деревьев спускаются только хвостом вниз. В процессе эволюции задние ноги у них укоротились и стали лишь немного длиннее передних. На всех пальцах есть длинные когти, помогающие им крепко цепляться за сучки и ветви. Большую часть дня эти древесные кенгуру проводят на вершинах деревьев, погрузившись в сон, а вечером спускаются на землю, чтобы утолить голод и жажду.

Знакомство с животным миром Австралии, даже мимолетное, оставляет глубокий след в памяти натуралиста, и возникает желание посетить эту страну еще раз, а может, даже и не один раз.