Королевский двор Франции в эпоху Возрождения

Заключение. Двор в XVI в.: итоги эволюции института власти и управления

Французский королевский двор XVI в. как институциональное системное явление, профессиональная корпорация, никогда не становился предметом специального изучения. В какой-то мере это объясняется интересом научного сообщества к социальным и церемониальным сторонам его функционирования, связанным с основными исследовательскими тенденциями в отечественной и западной историографии. Отталкиваясь от рассмотрения эволюции главных системных элементов куриального института — его структуры, должностной номенклатуры, подразделений, функциональных обязанностей, субординационных связей, мы попытались показать, что он формировался под непосредственным влиянием внутренних и внешних социально-политических, правовых и отчасти культурных факторов. Полученный результат позволяет нам говорить о дворе XVI в. как о позднесредневековом, Ренессансном по форме дворе, самом авторитетном институте власти и управления Французского королевства, сформировавшем общество двора как элитарную социальную конструкцию и профессиональную корпорацию гораздо ранее времени, о котором писал Н. Элиас. Это общество, как и Ренессансный двор, можно называть обществом переходного периода, поскольку оно находилось в процессе трансформации от феодальных форм к модели Etat moderne, разделяя в то же время традиционные представления о куриальной службе, подчеркивающие личностный характер связей с монархом. Очевидно, что оно являлось результатом эволюции общества предыдущих средневековых дворов, и в тоже время было более профессиональным, высокоформализованным, самодостаточным, обеспечившим завершение этой трансформации, равно как институциональную и социальную преемственность: двор Бурбонов XVII в. стал его непосредственным порождением.

Изучение института двора конца XV–XVI вв. было бы невозможно без пространного взгляда на эволюцию различных должностных структур, функций, полномочий должностных лиц, — процесс, инспирированный постепенной концентрацией властных возможностей короной Франции, изменениями природы самого средневекового государства. Мы показали, что при королях династии Капетингов, сохранивших ключевые куриальные посты и подразделения предыдущей династии как необходимое условие легитимности, придворные службы смогли обрести функциональное наполнение в условиях, когда корона начала возвращать себе реальные функции публично-правового характера. Появление первых куриальных ордонансов в середине XIII в. означало правовое и институциональное оформление различных домов, служб двора, больших и малых функциональных подразделений.

Ключевым структурным звеном средневекового двора являлась Королевская палата, ставшая центром принятия королевских решений уже при Людовике IX Святом и позднее закрепившая свое исключительное положение в институциональной системе двора благодаря близости к телу монарха, главному источнику власти и богатства, социального престижа и превосходства. Этот особенный статус сделал из служащих Палаты первых профессиональных и потомственных придворных: робкие тенденции к наследованию куриальных должностей XIV в. во второй половине XV в. постепенно усиливаются, превращая их в наследственное достоинство, конкретного лица или семьи, в правовом смысле.

Политические обстоятельства стали главными факторами, поставившими в прямую зависимость процессы эволюции королевского двора в XIV–XV вв. Последствия Столетней войны и феодальные усобицы сделали двор королей Франции династии Валуа скромнее и церемониально проще, чем в предыдущее время, однако именно его институциональный статус в итоге позволил ему стать цементирующей основой, объединившей на своей основе сеньориальные дворы в конце XV в. У этого двора всегда было важное преимущество: его держал король, символизирующий тело страны, суверен и сюзерен одновременно, обладатель Божественного помазания, главный распорядитель благ и должностей. Держатели ключевых куриальных должностей, в том числе трех коронных постов, т. е. несменяемых и наиболее почетных в государственной должностной иерархии, сочетали в своей деятельности делегированные им публичные функции управления отдельными объектами или процессами в государстве, равно как патримониальные обязанности обеспечения ежедневного распорядка жизнедеятельности монарха. Впрочем, мы отмечаем, что институциональные изменения в позднем французском Средневековье шли неравномерно, и во многом также зависели от субъективного фактора — характера власти и образа жизни конкретного монарха. Тем не менее, к концу XV в. они привели к тому, что королевский двор являлся двором политически централизованной Франции, способным выполнять функцию главного властного института всей страны.

В отношении продолжающейся в литературе дискуссии о степени и характере влияния самого пышного двора Европы позднесредневековой эпохи, бургундского, на французский двор второй половины XV–XVI вв., мы можем констатировать наличие отдельных церемониальных и организационных заимствований, которые, однако, не носили системного характера и не являлись повторением, адаптацией или имитацией бургундских порядков. Причем, эти заимствования происходили не в одночасье и имели опосредованный характер, поскольку проистекали от европейских дворов, испытавших бургундское влияние. Мы можем лишь согласиться с тем, что элементы большого государственного церемониала герцогов Бургундии, применяемого для организации значимых мероприятий, были действительно используемы во Франции, встроенные в куриальную и государственную церемониальную систему.

Покончив с судьбоносными внешними и внутренними политическими вызовами во второй половине XV в., короли Франции приступили к целенаправленной концентрации политической власти, которую можно было реализовать, придав двору характер главного представительного, социально — политического и культурного института Франции, сделав его не только объектом, но также субъектом публично-правовых решений. Воля короля и воля его двора зачастую стали отождествляться.

Монархи первой половины XVI в., присвоив себе или наследовав все права исчезнувших феодальных домов, стали единым и единственным источником высшей власти, ее символического воплощения — высшего достоинства, Величества (Majesté), преобразованного затем в форму обращения к королевской особе и уже употреблявшегося во времена Франциска I и Генриха II. Именно король и его двор во многом превратили французское XVI столетие в эпоху Ренессанса.

Как показывает проведенное исследование, вопреки устоявшемуся мнению в западной историографии, одной из главных черт Ренессансного двора периода Франциска I (1515–1547) стало его кардинальное структурное, церемониальное и персональное обновление, в соответствии с претензиями на реализацию абсолютной власти и права короля творить закон для всей Франции, при сохранении базового организационного капетингского начала, — заглавной роли Королевской палаты и неизменной номенклатуры ключевых куриальных служб.

В середине XVI в. во Франции утвердилось понимание того, что двор в стране один и един; куриальные должности, отныне воспринимавшиеся как достоинство (dignité), т. е. право соучаствовать в принятии публичных решений посредством всех механизмов, предоставляемых двором, неразрывно сплелись с традиционным представлением о дворянской верности (fidélité) королю, что позволило закрепить взаимные обязательства короны и придворных. Именно эти обязательства привели к формализации права наследования должностей и гарантии должностной несменяемости, равно как утверждению правила невозможности отнять однажды дарованные привилегии, при условии полной политической лояльности служащих и соблюдения правил придворного общежития. Желание утвердить исключительное положение двора как социально-политического центра государства привело к появлению в 1560–1580-х гг. нового типа документов, регулирующих организационную, функциональную и церемониальную систему как всего куриального института, так и его отдельных служб: место ордонансов заняли королевские Регламенты, которые имели силу ордонансов в правовом и организационном пространстве двора. Они не подлежали обязательной регистрации в Парижском парламенте и давали королю возможность политического и кадрового маневра, права безраздельно управлять куриальными процессами. Правда, Генеральные штаты 1560 и 1588 гг. пытались вмешиваться в это право, и небезуспешно, особенно в части сокращения финансирования и численности придворного штата, однако короли, выполняя резолюции этого сословно-представительного органа, всякий раз возвращались к исходному положению и продолжали целесообразную на текущий момент куриальную политику.

Стоит отметить вместе с тем, что короли XVI в., по нашему убеждению, не обладали четким стратегическим планом действий в отношении своего двора и никогда не ставили себе целью и политической задачей подчинить себе общество двора. В отношении последнего скорее действовал принцип достижения компромисса с позиции силы. Логика куриальных преобразований — реформ и отдельных мероприятий — заключалась прежде всего в желании короны адекватно реагировать на текущие вызовы, главным образом, политического и организационного порядка, и делать это, прежде всего, добиваясь эффективности функционирования придворных служб, тесным образом связанных с остальными государственными структурами власти и управления.

Институциональная и организационно-правовая унификация двора, ставшая целеполаганием французской короны, являлась следствием унификации политической и была продиктована также ростом королевского двора, влиянием «младших домов» двора — дворов королев и членов королевской семьи — и их борьбой за свое место в системе большого двора. Наделяя равными привилегиями всех служащих большого двора в первой половине XVI в., короли вместе с тем выстроили иерархию домов членов королевской семьи, что было закреплено в церемониальном порядке: служащие дома короля всегда предшествовали остальным.

Франциску I важно было не только функционально и организационно преобразовать свой двор, но также встроить его вновь созданные структуры во французский церемониал, государственного и куриального значения, который, в свою очередь, также усложнялся и совершенствовался. Именно церемонии были призваны подчеркнуть иерархию рангов и должностей, стать показательным средством управления двором, обществом и государством, репрезентацией королевской власти. Эта иерархия, однако, пребывала в постоянном движении на протяжении всего XVI в., в том числе по причине продолжающихся изменений в структуре французской элиты и возникновения куриальных политических клиентел, что приводило к конфликтным ситуациям при определении королями места отдельных знатных лиц или семей во время церемоний и важных мероприятий. Местнические ссоры самых привилегированных семей Франции — Бурбонов, Гизов и Монморанси, переросшие во второй половине XVI в. в открытое политическое противостояние, начались именно в правление Франциска I.

Одной из важнейших характеристик и отличительных черт Ренессансного двора являлось признание права женщин, в первую очередь, коронованных дам, на соучастие при принятии организационно-политических решений. Начиная с конца XV в., усилиями Анны Бретонской, впервые во французской истории был создан профессиональный дамский двор, где знатные женщины и девушки обладали официальными должностями и обязанностями, с соответствующим ежегодным жалованьем. Королевский двор превратился в публичное институциональное пространство, особый элитарный мир, со своими правилами политической игры, в которую быстро были включены женщины, поскольку эта игра давала возможность для реализации личных и семейных стратегий: дамы получили официальный статус служащих, наравне с мужчинами, и также были вовлечены, прямо или косвенно, в процесс влияния на принятие государственных решений, зачастую являясь гарантом политической и материальной стабильности для своих семей. Официальный статус королевских фавориток при дворе, предполагающий наличие негласного права советов королю, свидетельствовал о том, что женский фаворитизм, как и мужской, становился куриальным политическим фактором. Более того, в XVI в. двор Франции стал ассоциироваться часто с королевами и знатными дамами, с «градом женским».

В ходе нашего исследования удалось показать, на примере регентского двора королевы-матери Екатерины Медичи (1519–1589), что дамские службы по составу превосходили численность мужских служб ее дома, будучи более разнообразными и специализированными, но при этом уступали в общей численности служащих, поскольку мужчины преобладали. Структура дома королевы с разделением на службу при королевских апартаментах, обслуживающие службы, духовную и военную составляющую, во многом повторяла структуру дома короля. Благородные дамы, подобно королеве, разделявшей прерогативы и полномочия своего коронованного супруга, также напрямую зависели от социального ранга и должностного статуса, знатности своих мужей или отцов. Просопографический взгляд на носителей ключевых постов двора Екатерины Медичи и Карла IX 1560-х гг. показал, что при дворе служили целые семьи, и, судя по повторяющимся родовым именам и титулам в штатных росписях, начиная с XV в., в течение не одного поколения, формируя фамильные кланы и родственные группы.

Выбор и привлечение ко двору новых придворных всегда был тесно связан с политическими обстоятельствами и желанием королей создать при дворе систему управляемого социально-политического баланса. Корона поддерживала свою линию на сохранение наследственности и стабильности должностей, поскольку от этого зависела вся институциональная конструкция двора, его важный системный элемент; и при этом была вынуждена считаться с требованиями руководителей куриальных служб — зачастую возглавлявших придворные кланы, лоббировавших на нижестоящие должности своих клиентов; но с другой стороны, пыталась исключить возможность проникновения ко двору нежелательных или случайных лиц. Практика ежегодного пересмотра штатного расписания и личного знакомства короля с куриальными служащими начала применяться именно в это время.

Например, мы продемонстрировали, что ни одна из перечисленных дам и фрейлин не попала в дом Екатерины Медичи случайно. Практически все они являлись потомственными придворными и занимали место при королеве в соответствии с положением их семей при дворе и/или в системе публичного управления. Женская составляющая двора, общество «галантных дам», с его четкой иерархией должностей и рангов, сложным, политическим по сути, отбором претендентов на вакантные места при королеве, стали системным элементом всей куриальной конструкции, чего не было в предыдущих столетиях. Политические посты гофмейтерины и дам свиты, зарезервированные для герцогинь и принцесс — носительниц наивысшего титулярного достоинства, с менявшимися лицами от царствования к царствованию, зависели напрямую от социально-политического (а позже и религиозного) расклада при дворе, статуса и влияния их мужей.

Еще одной важной чертой этого дамского двора было совмещение должностей, как внутри одного дома, так и в иных домах членов королевской семьи, аналогичное в мужских подразделениях двора. Тем самым горизонтальные и вертикальные связи двора, нацеленные на укрепление куриального института, становились поддержкой французской короны.

Регентша Екатерина Медичи, будучи фактической правительницей Франции в 1560-е — начале 1570-х гг., использовала свой дамский двор как главное средство управления королевством, на какое-то время превратив его в центральную часть всего куриального института. Именно в ее правление организационная интеграция дома королевы в остальной двор завершилась, что стало одной из характерных черт ренессансного двора, а в 1585 г. Генрих III законодательно закрепил церемониальные элементы этой интеграции своими Регламентами. Став активными акторами французской куриальной и государственной жизни, вслед за своими королевами, знатные женщины двора XVI в. навсегда вошли во французскую политику и систему публичной власти, поколебав монополию мужчин. Формализованный законодательно придворный церемониал и производный от него этикет в итоге позволили создать собственное политическое и церемониальное пространство королевам Франции, хотя этот церемониал полностью повторял все ритуальные элементы церемониала дома короля.

Мы подчеркнули, что по инициативе Екатерины Медичи было предпринято несколько попыток куриальной и церемониальной реформы, с целью укрепления института двора, что было сопряжено также с представлением двора в новой роли миротворческого института, впервые продемонстрированной во время «Большого путешествия» 1564–1566 гг. Меры по обустройству своего двора, предпринятые в царствование Карла IX (1560–1574) по инициативе его матери, носили системный характер и касались организационного, структурного, функционального, правового реформирования или обновления практически всех куриальных служб и подразделений двора. В свете куриальных Регламентов Карла IX становится яснее роль Рекомендаций Екатерины Медичи Генриху III 1575 г.: королева-мать во многом пересказала отдельные положения этих документов, сделав выжимку из ключевых фраз, добавив к этому необходимые недостающие детали.

Необходимость постоянных преобразований при дворе была связана с потребностью регулярного нормативно-правового и организационного оформления работы отдельных служб двора, которые постоянно росли численно и развивались структурно, наряду с фактором религиозного и социально-политического размежевания дворянства. Миротворческая политика короны была нацелена в равной мере как на внутреннюю, так и внешнюю среду двора. Эти преобразования, конечно, были осложнены тем, что во главе страны в 1560-е гг. де-факто находилась женщина-иностранка, с ограниченными финансовыми ресурсами, которой очень скоро пришлось столкнуться с масштабными гражданскими религиозными войнами в стране и борьбой аристократических кланов. Инициированные короной мероприятия по проведению куриальных преобразований были нацелены прежде всего на религиозно-политическое умиротворение Франции, наведение организационного порядка в управленческом центре страны. Корона, даже в сложных обстоятельствах, никогда не отказывалась от роли инициатора куриальных изменений, рассматривая это как выражение своего политического приоритета и одновременно гарантию стабильности функционирования всего государственного механизма.

Куриальные мероприятия помогли подготовить последующие законодательные инициативы Генриха III (1574–1589) и сохранить организационную и социальную основу двора, что было важно в условиях разгара Религиозных войн и постепенной потери управляемости в королевстве. В свою очередь, это позволило короне продолжать отвечать на внешние и внутренние вызовы, сохранив за двором роль главного политического института государства. Однако Гражданские войны расшатывали церемониальные и организационные основы двора, а значит, ослабляли сам институт и куриальную дисциплину, а события Варфоломеевской ночи в королевской резиденции — Лувре, в августе 1572 г., поколебали само миротворческое назначение двора, а значит, авторитет и Величество короля.

Генриху III потребовалось начинать новую большую реформу двора, что было обусловлено исключительно политическими вызовами. Последний Валуа явился также последним королем-неоплатоником, носителем ренессансной образованности, верившим в миротворческую миссию своего двора. В условиях мирной передышки, которой удалось добиться в 1577–1584 гг., были подготовлены и внедрены в жизнь Всеобщие регламенты 1578 и 1585 гг., равно как иные акты, уточняющие отдельные куриальные функции, процедуры и ритуалы. Генрих III был вынужден уделять особое внимание организации придворной жизни, поскольку все его царствование было связано с борьбой за удержание короны с двумя главными фамилиями Франции, открыто оспаривавшими его власть — Гизами и Бурбонами, равно как их многочисленными союзниками из числа дворянских клиентел. Причем, герцоги Гизы, как мы смогли представить, предпринимали попытку совершить куриальный переворот в 1572–1574 гг., сразу после событий в Лувре, попытавшись присвоить власть над двором благодаря обладанию двумя ключевыми должностями — Главного распорядителя французского двора и Главного камергера. Эта попытка вызвала ответную реакцию короля в виде появления Регламента двора 1574 г. и последующих действий по умалению их влияния.

Вслед за своим братом, Генрих III проводил политику целенаправленного устранения членов семьи Гиз-Лотарингских от реальных полномочий при дворе, путем перераспределения функций среди куриальных служб и создания новых подразделений. На конкретных примерах мы показали, что король пытался максимально укрепить свою клиентелу при дворе посредством назначений на подвластные Главному распорядителю двора должности своих сторонников. Вместе с тем, нужно отметить, что Гизы, обладавшие крепкими позициями при дворе в течение нескольких десятков лет, в свою очередь, также не упускали возможности расширять число своих клиентов, главным образом, в тех подразделениях, которые контролировали лично — при Королевской палате и иных куриальных ведомствах. Двор был полем битвы за Францию.

Реформируя двор, Генрих III столкнулся с необходимостью окончательно решить вопрос об организационно-правовой системе высших социальных рангов, совместив принципы происхождения, должностного положения и фавора, личных предпочтений, завершив начинания своих предшественников. Именно эта система будет затем воспроизводиться и развиваться королями из рода Бурбонов, и мы согласны с мнением французских коллег о том, что уже в 1580-х гг. Генрих III заложил ее законодательные и организационные основы. Согласно королевским актам, принцы и принцессы королевской крови, потомки Людовика Святого, отныне всегда предшествовали любым «иностранным принцам» — герцогам и принцам из иных суверенных домов, после которых в иерархии следовали носители главных коронных чинов Франции, и уже после — герцоги-пэры, светские и духовные, а также прочие дворяне, начиная с герцогов без пэрского титула. Высокое «качество крови», однако, далеко не всегда означало соответствующие властные или политические возможности и больше относилось к незыблемой статусной и церемониальной позиции.

Реальные публичные полномочия конкретному лицу мог вменять только монарх.

Куриальная реформа 1585 г. способствовала утверждению и упорядочению социальной и должностной стратификации при дворе, закрепив королевские решения относительно рангов, их соответствия должностям, титулам и месту в церемониальном пространстве. Эта иерархическая система, конечно, была подвижной, как в силу продолжающихся социальных и статусных трансформаций в среде дворянства, так и в связи с регулярными вмешательствами самой короны в ее формирование. Последнее зависело от политической целесообразности и текущей ситуации, когда семья Валуа пыталась обеспечить свою безопасность и укрепить свое исключительное положение, нарушая сложившиеся иерархические скрепы. Только XVII столетие, новая эпоха и новый двор завершат правовое и социальное конституирование французской элиты.

Особо нужно отметить, что Регламент 1585 г. впервые вписал в куриальный церемониал всю социальную элиту Франции, представителей всех трех сословий страны, которые могли рассматривать себя как общефранцузское представительство при монархе, приобщенное ко двору, власти и управлению. Единое тело двора, скрепленное королевскими актами о рангах и Всеобщим регламентом, по замыслу монарха, было призвано обеспечить мир во Франции. Общество двора, ранжированное социально и пространственно в Лувре, рассматривалось королем как представительство всего королевства, гармоничный и отлаженный неоплатонический и ренессансный мир. Двор как микрокосм всей Франции был его целью, в отличие от королей Бурбонов, отождествлявших Францию не столько с двором, сколько с персоной его держателя.

Очевидно также, что куриальный церемониал, учрежденный решениями 1585 г., обладал чертами публично-правового порядка, т. е. формализованной государственной церемонии, наряду с большими и значимыми государственными мероприятиями. Генрих III стремился сделать двор главным церемониальным и сакральным центром Франции, средоточием ежедневного прославления королевского Величества и божественной природы королевской власти, но только Людовику XIV при иных внутренних обстоятельствах удастся реализовать этот замысел, придав общегосударственный характер всем видам церемоний с участием короля.

При всех куриальных катаклизмах, когда организационно-правовые задачи реформирования 1570-х — 1580-х гг. напрямую зависели от политических и религиозных вызовов, двор как сложная институциональная система сопротивлялся своему распаду. Одним из свидетельств этого стало дальнейшее совершенствование функционирования одной из важнейших составляющих большого двора — дамского. Мы отмечаем, что Регламенты Генриха III не просто подтвердили самый высокий ранг персоны королевы в системе двора, разделяющей божественную власть своего коронованного супруга, но также вписали королев Франции в абсолютистский порядок, при котором они являлись незыблемой опорой и основанием монархической власти. Дамский двор во главе с королевами, таким образом, являлся важным системным элементом большого двора, интегрированным в него церемониально и функционально, связанным тесными родственными и клиентельскими связями.

Ренессансная эпоха принесла также особое отношение к королевским детям, отныне называемым «детьми Франции», что выразилось, прежде всего, в институционализации их домов, ставших самостоятельными подразделениями и полностью включенных в систему большого двора благодаря единому церемониальному порядку, утвержденному Регламентами Карла IX и Генриха III. На примере двора сестры последних Валуа, Маргариты, в замужестве королевы Наваррской, мы смогли проследить особенности личных, социально-политических и организационных связей двора дочери Франции и французского двора в 1578–1605 гг. Стоит подчеркнуть, что этот двор являлся уникальным, поскольку продолжал быть на содержании у французской короны, в том числе по причине его особой, миротворческой и церемониальной миссии, с перспективой возможного объединения французского и наваррского дворов: Всеобщий Регламент 1585 г. был рассчитан в том числе на участие в куриальных церемониях наваррской четы и членов их двора.

Штат дома Маргариты был сформирован как результат религиозно-политического компромисса, где интересы основных католических и протестантских акторов так или иначе были соблюдены: среди придворных дам и кавалеров оказались наследственные придворные, прямые протеже Генриха III, Екатерины Медичи, Генриха Наваррского и его окружения, наконец, самой королевы Наваррской. Среди ее служащих мы видим много потомственных придворных, равно как близких родственников, семейные пары, тесным образом связанные родственными отношениями с парижским двором и южной провинциальной знатью, исключительно из среднего и мелкого дворянства, а также представителей аноблированных семей чиновников и магистратов.

Наваррский двор Маргариты, с резиденцией в Нераке, подобно французскому двору, пронизывали множественные вертикальные и горизонтальные родственные отношения, цементирующие это общество и делающие его субъектом реального организационно-политического влияния в Гиени-Гаскони-Наварре. Двор дочери Франции организационно повторял французский двор и функционировал по его правилам, пытаясь реализовать свою примирительную миссию в политической сфере. В условиях мирной передышки (1578–1584) межконфессиональный и весьма привлекательный для дворян юга Франции наваррский двор представлял собой феноменальное явление, настоящего институционального агента влияния в регионе, став гарантией соблюдения Религиозного мира. Однако в условиях возобновления Гражданских войн в 1585 г. двойственное положение дома Маргариты стало одной из причин распада единого пространства наваррского двора. Попытка католического французского двора распространить свое влияние на гугенотский в своей основе, наваррский двор, запустив интеграционные механизмы в виде дамского политического посредничества, культивирования ренессансных культурных и интеллектуальных идеалов, новых церемониальных норм, в итоге потерпела неудачу. Религиозно-политическое размежевание и растущая власть и амбиции дома Бурбонов требовали более радикального разрешения гражданского конфликта, и, соответственно, диктовали наваррскому двору иную роль, исключающую компромисс и посредничество во второй половине 1580-х гг.

Всеобщий Регламент 1585 г., таким образом, носил многовекторный характер и был революционной по характеру и масштабам куриальной реформой XVI в. Вновь подчеркнем, что Генрих III был убежден, что именно исключительная институциональная и церемониальная упорядоченность двора способна стать фактором консолидации королевской клиентелы и сплочения умеренного католического дворянства Франции, могущего противостоять как ультракатоликам, так и гугенотам. Корона старалась маневрировать, выбирая политическую и конфессиональную середину и делая ставку только на лояльных себе лиц, разного происхождения и ранга, поэтому король лично редактировал Регламент 1585 г. и его Порядки, издавая их под конкретных дворян. Возможно, в мирных условиях такое куриальное реформирование имело бы успех, однако введение Регламента 1585 г. совпало с началом «Войны трех Генрихов» — военной кульминацией Религиозных войн, и во многом спровоцировало эту войну. Таких последствий не мог предвидеть Генрих III.

Таким образом, первая попытка установления абсолютистских порядков при дворе, начатая еще в конце XV в., обернулась всеобъемлющим кризисом королевской власти. Можно констатировать, что в момент открытого вооруженного противостояния второй половины 1580-х гг. двор Генриха III не выдержал внешних и внутренних вызовов, в том числе по причине оставления королем главной церемониальной резиденции — Лувра, и в 1588–1589 гг. распался на несколько частей, исчез как общество двора, но не как институт. Конечно, его полное восстановление затем растянулось на несколько лет, однако оно не было бы возможным, если бы новый король, Генрих Наваррский — Генрих IV Бурбон, не опирался на регламенты своих предшественников и опыт организации церемониальной жизни, и, наконец, на служащих двора Валуа. Немаловажным фактором стал и его политический союз, начиная с 1593 г., с обеими королевами — вдовой и сестрой покойного короля, а затем и интеграция их дворов во двор короля, свидетельствующие о целенаправленном процессе институциональной куриальной преемственности.

Очевидно, что главными причинами социально-организационного распада двора Генриха III стало наличие в королевстве иных политических центров, присвоивших себе суверенные права — герцогов Гиз-Лотарингских и Католической Лиги, а также короля Генриха Наваррского и Гугенотской конфедерации, которые открыто, вооруженным путем, оспаривали корону у династии Валуа и подорвали всю куриальную систему, добившись разделения двора и дворянства, умалили авторитет Генриха III. Сложносоставный и торжественный церемониал, символизирующий единство государственного института и монархической власти, который мог себе позволить только сильный монарх с неограниченной личной властью, соответствующей харизмой, значительным финансовым потенциалом, вступил в противоречие с реальными властными возможностями Генриха III, которые сжимались, как шагреневая кожа, и воспринимался дворянским обществом как форма королевской тирании. В тоже время король разрывался между своим ренессансным мироощущением и стремлением к межконфессиональной гармонии, и жестокой картиной реального контрреформационного мира, которые расходились все дальше. К концу 1580-х гг. королевский двор Франции, «наш двор», по выражению Брантома, исчез как организационное целое, профессиональная корпорация, распавшись на военные дворы-лагеря Генриха IV и Гизов, и женские дворы королев Луизы Лотарингской и Маргариты де Валуа, находившиеся в провинциальных замках.

Этот распад, носивший масштаб системного институционального кризиса, когда перестали функционировать скрепляющие двор элементы и произошла его политическая децентрализация, вместе с тем не носил абсолютного характера. Двор Маргариты де Валуа, претерпев эволюцию от положения маргинального, мятежного и беглого в 1585–1587 гг., в итоге обрел легитимность и смог стать связующей цепью для исчезнувшего двора Валуа и вновь собранного двора Бурбонов, необходимым организационным элементом, придавшим организационно-политическую и представительскую завершенность двору Франции в начале XVII в. Двор Луизы Лотарингской также внес свою важную лепту в укрепление положения нового монарха.

Опыт функционирования межконфессионального наваррского двора, с его выраженной миротворческой функцией, стал востребован в 1593/1594 гг., когда Генриху IV, объединившему обе короны и оба двора, удалось переломить ход Религиозных войн в свою пользу и утвердиться в Париже. Мы показали, что этот король, подобно своему предшественнику, стремился к куриальному единству, а значит, единству политического тела Франции, как ключевому условию реализации суверенной власти, поэтому возвращение Маргариты де Валуа и ее двора в Париж в 1605 г. стало символическим актом единения всех частей королевского дома и полным восстановлением, легитимизацией французского двора.

Разобщенное и воюющее в течение сорока лет французское общество, расставшись с неоплатоническими идеями и Ренессансным двором в 1580-е гг., в конце XVI в. было захвачено рациональным отношением к жизни и скептицизмом, в духе Мишеля де Монтеня, и в условиях стремительной политизации и одновременно деконфессионализации гражданского конфликта породило иные модели социального поведения, повлиявшие на институциональную организацию двора 1590-х гг.

Первому Бурбону в конце гражданских войн удалось воссоздать королевский двор по образу и подобию двора его предшественников и продемонстрировать общую политику институциональной преемственности. Однако при этом отсутствовал строгий церемониал, и, соответственно театральность вместе с религиозным мистицизмом. Генрих IV не мог позволить строгое исполнение церемониальной части Регламентов Генриха III, которые в свое время оттолкнули значительную часть дворян от монарха и отчасти спровоцировали куриальный кризис. Король не настаивал на буквальном соблюдении дворянством этикета, в результате чего его двор, несмотря на свою многочисленность, внешне выглядел скромнее и проще. Добившись превращения двора в символ дворянского единства и национального суверенитета, Генрих IV, как настоящий рациональный монарх нарождающегося Нового времени, активно использовал политику экономии двора, и намеренно отдал церемониальные бразды в руки женщин, которые его окружали в 1600-е гг.: своей супруге Марии Медичи и бывшей супруге, королеве Маргарите, благодаря которой были возобновлены пышные праздники в духе двора Валуа. Политическая памфлетистика начала XVII в., использовавшаяся как орудие политической борьбы, свидетельствовала о существовании четкого антифеминистского и антикуриального вектора во французской общественной мысли, что говорит о полноценном функционировании института двора, который начал восприниматься как продолжение двора Валуа и средоточие тиранического абсолютизма. Коронованные дамы как наиболее уязвимый и удобный для критики объект вынуждены были отвечать за политику мужчин в глазах современников и потомков.

Институт королевского двора Франции существовал, пока его держал носитель короны, и не мог функционировать сам по себе, как любая система власти и управления. Ангулемская ветвь династии Валуа, как мы видели, создала неповторимый, Ренессансный двор, институционально выросший и ставший порождением средневековых дворов Франции, с особенными характеристиками, подчеркивающими его неповторимость. Этот двор обеспечил, в свою очередь, преемственность с двором Нового времени, четко вписавшимся в Старый порядок — политический режим во Франции XVII–XVIII вв. Считается, что оба одновременно погибли во время Революции 1789 г., однако можно ли говорить, что при этом исчезли базовые институциональные элементы двора? Церемониал, этикет двора и резиденций последующих императоров, королей и правительств, переросший в государственный Протокол XX и XXI вв., надо полагать, только видоизменился. Капетингский дворец, ныне — Дворец Правосудия в Париже по-прежнему располагается на острове Сите в Париже и он по-прежнему Дворец.