Королевство Джонни Кула

Джон Макпартленд

Королевство Джонни Кула

1

Девушка дрожала. Стройное, гибкое тело трепетало под его сильными пальцами, но в глазах страха не было.

Под ними, среди серых камней долины, ползали серые жучки-полицейские, водя дулами, словно усиками.

Двое стояли над телом Джиакомо с пистолетами, будто Медвежонок мог вернуться и со смехом пристрелить их, как сержанта час назад.

- Джулиано...

- Улыбайся, киска. Не о чем беспокоиться.

Даже сейчас, когда все было кончено - люди с пистолетами не оставят их в живых - любуясь им, она испытывала возбуждение. Ее мужчина, её Джулиано, всегда улыбающийся, с бронзовым от сицилийского солнца и горного ветра лицом, черными, как грех, всегда яростными глазами и крепкими белыми зубами. Настоящий мужчина двадцати шести лет, главарь сотни человек.

Он переложил "шмайсер" в левую руку и стиснул её мягкую ягодицу правой. Но металл старого немецкого автомата пальцы ласкали с такой же любовью, как и тело.

Девушка была с ним год; "шмайсер" - двенадцать, нет, уже четырнадцать лет. Как же быстро пролетели дни с тех пор, как тихий улыбающийся мальчик Джулиано бросил своих козлов и ушел за немцами!

Она потянулась и куснула мочку его уха. Его правая рука блуждала по её телу, но смотрел он на черные мундиры и вороненые пистолеты. Возле тела Медвежонка кто-то тщательно прицелился и выстрелил мертвому в лицо. Матерь Божья, как они его боялись!

Он не думал о смерти. Для охотников внизу у него были готовы поцелуи из круглого рта его холодного серого любовника. И для толстяка, обливавшегося потом и глотающего воздух - шефа полиции. В его доме Джулиано с шутками и песнями ел и пил вино позапрошлой ночью. На другой день прибыли люди из Рима, и все переменилось. Толстяку - первый поцелуй.

Для людей из Рима, важных и заносчивых, жестокие горы были чужды. Трое из них не вернутся домой. И ещё те, кого он сумеет убить этим утром.

За себя и свою девушку, Марию, он не беспокоился. По Джиакомо - не плакал. Время для слез и вина настанет на похоронах Медвежонка.

Тело Марии прижалось к нему, будто они занимались любовью. И для этого тоже останется время. После, когда сотня его людей спустится с гор и охотники побегут, оставляя мертвых в компании Джиакомо.

Он оттолкнул Марию, пока не потерял голову от наслаждения, для которого не время.

Но для неё это время было единственным и последним.

Она пришла на рассвете, нашла его и Джиакомо в долине на берегу речушки. Пальцы кровоточили от карабканья по камням, юбка порвана колючками. Чтобы оторваться от полиции, надеявшейся её выследить, понадобилась вся ночь.

Она пришла в панике, с известием, что его люди к нему не пробьются. Рим прислал много полиции, много карабинеров, грузовики рычали в деревнях. Часть из его сотни мертва, часть поймана, остальные разбежались.

Джулиано рассмеялся, велел Джиакомо погулять и неистово и нежно взял её на постели из росы. Через час они услышали первый выстрел Медвежонка.

Мария понимала его мужскую веру в свободную и сильную сотню бойцов, молча и незаметно пробирающуюся к нему через горы. Женщина предвидит развязку, мужчина - нет.

И её пальцы искали в его теле уверенность любви, мягкие приоткрытые губы увлажнились от желания.

Один из людей внизу поднес бинокль к глазам и повернулся к ломаной линии слияния неба и гор.

Джулиано тоже оглянулся на первые далекие блики солнца. Его люди должны были разыскать его в горах до начала дня.

Ураганным порывом налетят они на черных жучков карабинеров, и вечером в пятидесяти деревнях воскликнут: "Джулиано!".

Джулиано...

Его отец все ещё батрачил на бесплодных виноградниках Пьетро. Но у его матери было золото, и серебро, и пачка лир, схороненных в кухне под очагом, и патефон, и рулоны шелка.

Джулиано...В двенадцать он убил первого здоровенного сержанта, лишь на миг удивившегося виду собственной крови. А сколько - в двадцать шесть? Немец был врагом, потом умирали и друзья. Быть главой сотни людей - значит, вызывать зависть в сердцах и заговоры в умах друзей.

Джулиано. Его первой женщиной стала жена Сальваторе, прозванного "тараном".

- Это ты - таран, - сказала ему жена Сальваторе потом, когда они сбежали на виноградник Пьетро. Той ночью он выбил зубы немцу и завел себе серого любовника, "шмайсер".

Джулиано. Сколько семей в деревне кормили его сыновей и дочерей, кто зная, кто - нет? Старший, мальчик лет тринадцати, звал Сальваторе "папа" с презрением в глазах и яркой белозубой улыбкой Джулиано. Мальчик знал, чья в нем кровь, и неистово ею гордился.

Джулиано. Сколько миллионов лир он награбил, начиная с пятнадцати лет? Украл, потратил, отдал, проиграл? Он не знал и не думал. Когда нужно было еще, кто-нибудь говорил, где можно взять деньги, и он брал их.

- Джулиано, - шепнула она близко-близко, - они не придут.

- Тогда я сделаю это сам.

Он шлепнул её и рассмеялся. На мгновение бравада прошло.

- Мария...

Она вдруг увидела другого Джулиано, не бандита, не борца, не игрока. Эти секунды он был безумно влюбленным в неё человеком, нежным, свирепым, сильным, требующим, дающим. Его рот нашел её, открыл, будто их тела могли слиться; руки прижимали её с нечеловеческой силой.

Будто он тоже знал, что умрет этим ярким утром, и должен сейчас получить и отдать все, что им приготовила жизнь.

"Шмейсер" лег в сторону, а она смотрела в его черные страстные глаза, снова узнавая его силу и мужество.

В диком танце двух тел она была огнем и бурей, а её мужчина дьяволом, богом любви диких гор, ещё не знавших Христа.

Она была сильной, он был сильнее; этот был раз самым лучшим, самым глубоким, самым полным.

Он смотрел на голые, крепкие, полные груди, гибкие оливковые бедра, руки сжимали ягодицы. Она едва дышала, внутренняя умиротворенность постепенно сменяла экстаз последних мгновений.

Трое мужчин, молчаливых и быстрых, появились над ними.

Джулиано увидел, как ужас исказил её лицо. Первые удары не казались сильным и только разбросали их в стороны.

Он перевернулся, ищя немецкий автомат. Удар обрушился снова, и он рухнул лицом на камни.

Мария, со свисающей с бедер одеждой, вскочила как тигрица и ткнула пальцами в глаза врагу, зубами вонзилась в горло. Но другой бил её прикладом, пока она не упала на колени, истекая кровью. Третий с диким возбуждением смотрел на нее, избитую и беспомощную, но яростную, пожирая глазами её прекрасную грудь.

В долине человек из Рима увидел в бинокль возвышающиеся фигуры, быстро взглянул и медленно отвел глаза.

- Видишь их? - спросил один их местных.

- Нет, - сказал человек из Рима.

Третий мужчина ударил Джулиано по горлу и поднял его голову за волосы. Второй широкой черной лентой быстро залепил рот и глаза Джулиано, пока первый застегивал наручники на запястьях.

Оставив Джулиано на пару секунд, третий повернулся к девушке. Он явно наслаждался, связывая её и заковывая. Она плюнула в него кровью.

Эти трое были те ещё типы. Крепко сложенные, в дешевых костюмах, благодаря частой практике они работали слаженно, как машины. Первый осторожно спускался по горной тропе в долину. Другой, пригнувшись для маскировки, поспешил в противоположную сторону вдоль хребта.

Третий сел на плоский валун за Джулиано и Марией. Джулиано лежал неподвижно, вырубленный ударом по голове. Девушка, ослепленная и немая, на карачках искала любовника.

Третий наблюдал за ней, борясь с зовом плоти. Его мускулистые руки тряслись, дыхание срывалось, как после бега в гору.

Будь Джулиано мертв, он бы тут же натянул рваную юбку ей на голову. Но главный пункт плана - чтобы Джулиано был жив. На это было потрачено слишком много денег, ещё больший куш ожидался впереди.

А если Джулиано жив, то в одном можно быть более уверенным, чем в смене дня и ночи, - за такое он убьет любого.

Третий наблюдал за ней и покрывался испариной, пока организм сам не нашел выход.

Девушка тем временем нашла Джулиано и пальцами ощупывала его лицо. Мужчина наблюдал за ней с безразличием, не чувствуя ни злобы, ни отвращения, потому что не испытывал такого никогда.

В долине первый встретился с охотниками.

- На вершине никого нет, - сказал он. Глаза встретились и поняли друг друга.

За горой ждал новый грузовик. Там собрались зеваки, пастухи, дети. Но никто ничего не скажет - в этих горах умели держать язык за зубами.

В грузовике Мария нащупала лицо Джулиано, сорвала повязку с глаз и со рта, потом со своих. Это привело его в себя, открыв глаза, он приподнялся с пола и поднял руки. И почувствовал укусы железных цепей.

- Джулиано.

Он не взглянул не нее, оглядел брезентовый тент с задернутым входом, грязный пластик маленького окошечка в кабину.

- Сукины дети!

- Они не убили тебя. Могли, но не убили.

Впервые он посмотрел не нее.

- Прикройся!

Гнев был, как удар. Его гнев разбудил в ней стыд. Незнакомцы видели её под Джулиано. Один даже касался её. Ее скованные руки прикрыли грудь.

Он смотрел ей в глаза, чтобы все понять.

- Они только связали меня - один из них. Больше ничего, Джулиано. Клянусь, больше ничего!

Для юноши - горца на этом острове девушка была олицетворением гордости. Не требовалось даже коснуться чьей-то девушки, сестры или сестры друга, чтобы умереть. Один взгляд, нежный и восхищенный, пускал в ход ножи. Женщиной, до которой дотронулись, чье тело видели чужие, гордится уже нельзя.

Такая мужская гордость может быть пустой, эгоистичной, глупой. Но эти юноши и девушки жили по таким законам, из-за этой гордости юноши умирали, а девушки становились шлюхами на улицах Палермо и Неаполя.

Теперь из-за этой гордости у Марии ничего не осталось, и у Джулиано тоже. И для милосердия мало было слов, объяснений, извинений, что незнакомцев было слишком много, что они слишком ловки и вооружены.

Другой на месте Джулиано мог бы клятвенно прошептать девушке:

- Клянусь Богородицей, я буду жить, только чтобы вырезать глаза, что нас видели, отрезать руки, что тебя тронули...

Джулиано не станет клясться Богородицей, чтобы купить погибшую гордость.

Грузовик с двумя незнакомцами в кабине подпрыгивал на ухабах, свернув с шоссе в старый сад к постройке из камней, вытесанных ещё до основания Рима.

Грузовик въехал внутрь и остановился. Мужчины выбрались из кабины и подошли к кузову. Один открыл его, отдернул тент - и Джулиано выпрыгнул ногами ему в лицо.

Второй прижался к борту и поднял пистолет. Цепь на запястьях Марии скользнула ему под подбородок и перехватила дыхание.

Противник Джулиано лежал на спине с окровавленным лицом, дуло его пистолета упиралось в грудь Джулиано, тот увернулся, и незнакомец замахал пистолетом, вопя:

- Сумасшедший! Мы друзья. Мы пришли спасти тебя!

Он был из Рима и ещё не понял, что будет жить, только если умрет Джулиано. Друг? За то, что он сделал, брат убьет брата.

Джулиано смотрел на него сверху, прижав скованные руки к груди.

- Нам пришлось так сделать. Не было времени тебя уговаривать, человек из Рима пытался улыбнуться; растянув губы, он ощутил соленую теплую кровь, сбегающую по лицу из разбитого носа.

Мария изогнулась, уворачиваясь от безумной хватки мужчины. Его голова была закинута далеко за борт кузова, а руки пытались дотянуться до Марии. Постепенно пальцы опустились и царапали цепь, врезавшуюся в горло, царапали так яростно, что разрывали плоть, обламывали ногти. Он умер, и тело повисло на скованных запястьях Марии.

Ботинок Джулиано опустился на глотку второго, и человек выстрелил.

Пуля отбросила Джулиано назад, но не успел мужчина встать на колени, как он схватил горячий ствол и рванул. Он ударил снова и вырвал пистолет, но ему пришлось отступить и прижаться к каменной стене, чтобы поднять его и выстрелить сквозь умоляюще машущие руки.

Чувствуя, что силы ушли навсегда, он смотрел на труп, висящий на запястьях Марии, на другой на грязной земле.

Двое из растоптавших его гордость мертвы.

Он шагнул к Марии и упал ничком.

Для комплекта не хватало третьего. Тот прибыл через час в "ланчии" с двумя спутниками.

Машина подъехала вплотную к воротам. Трое в машине думали обнаружить Джулиано с девушкой и двоих мужчин уже ведущими дружескую беседу.

Или, может, Джулиано ещё злится? Ведь гордость его неизмерима. Джулиано, дикий молодой король гор, был личностью, а не глупым крестьянином, выдуманным перепившимися журналистами в палермском кабаке. Такому Джулиано может не понравиться, что они сделали.

Была только одна причина для этого - деньги. Сотни тысяч лир.

И они боялись, потому что знали, что Джулиано очень уважали в Ордене Братства.

Первые указания и первые деньги пришли из Рима месяц назад.

- Возьмите Джулиано живым. Это для его же блага, в свое время он будет благодарен. Все должно быть исполнено безупречно. Время - недели, месяцы, деньги - сколько потребуется. Никаких ограничения в средствах, если возьмете тайно и живым.

И не было предела людям, и предательству, и упорству, которые можно купить, когда деньги не ограничены.

Осталось предать только Карлоса, и когда трое вышли из "ланчии", двое взглянули на него с усмешкой.

Карлос был чем-то вроде тени Джулиано. Не близнец, но внешне почти такой же. Внутренне - нисколько; возможно, поэтому так верят в духов, душу, нечто внутри, кроме мускулов, костей и крови. Это был Джулиано без духа Джулиано.

Глаза его были темными, но и только; у Джулиано в них была сила. Он улыбался ровной белой улыбкой, но только искривлял и растягивал губы. Улыбка Джулиано могла значить очень многое, но всегда что-либо значила, будто он ей разговаривал. Если собиралось много народу, все смотрели только на одного, только в одном жизни было больше, чем во всех остальных, вместе взятых. То был Джулиано.

Этот был тенью, молодым вором из Неаполя. В десять его свели с немцами, в одиннадцать - с американцами. Он срезал женские кошельки, когда Джулиано бомбил банки в Сан Каталдо. Годы спустя Карлос остался карманником, Джулиано - бандитом, который входил в двери банков, как король, собирающий налоги.

Но для плана этот молодой человек подходил превосходно; Общество искало что-то похожее и нашло Карлоса. Он был глупцом, возомнившим себя умным.

Трое вошли внутрь и нашли двух живых, двух мертвых. Карлоса выворотило от вида крови, он упал на камни, сотрясаясь всем телом.

Двое других подошли сначала к Джулиано, лежащему лицом в собственной крови.

- Еще жив!

- Боже - ну и чудовища эти двое!

- Алдо должен был все объяснить.

- Дай ключи от наручников.

Мария была ещё в сознании, но в кровь искусала губы от боли в распухших запястьях, держащих на весу мертвеца. Она не могла перегнуться через высокий борт и около часа держала труп, глядя на истекающего кровью любовника.

Пока Карлос утирался лацканами своего дрянного костюма, двое работали оперативно. Они, в общем-то, ожидали крови, и в грузовике были бинты, антисептики и болеутоляющее.

Высвободив тело из наручников Марии и опустив его на пол, они схватили её, рвущуюся к Джулиано, и пока один держал, другой завязывал ей глаза и рот.

Джулиано они подняли, раздели, перевязали рану и повернулись к Карлосу.

- Раздевайся!

Тот пытался улыбнуться и казаться мужественным. Но увидев наведенные стволы, начал задавать дурацкие вопросы, махать руками, наконец, в панике пустился бежать.

Все, что Карлосу было известно о поездке из Неаполя в Сицилию, - его взяли в дело, за которое хорошо заплатят.

Заплатили ему свинцом. Он ещё не умер, а с него уже сняли одежду, с ног до головы одели в вещи Джулиано и выстрелили в лицо.

В этих диких горах жестокость и смерть - как солнце и ветер.

- Что с этой дикой сучкой? - человек из Рима поднял пистолет. - Убить ее? Будет смотреться лучше.

- Нет, - второй подошел к Марии. - Мы хотим сохранить Джулиано жизнь. Ты должна помочь нам.

Нагнувшись к девушке, он мягко сказал:

- Мы оставим здесь тело в одежде Джулиано, тело, похожее на Джулиано. Когда прибудет полиция, ты будешь плакать и кричать, будто это правда. Потом вы снова будете вместе.

Он знал, что купит её этой ложью.

Оставив её, они положили Джулиано, голого и без сознания, в "ланчию". Задушенного в спешке сунули в грузовик, чтобы позже похоронить в бездонном гроте около Лукано, где он присоединится к другим, не увидевшим света наступающего дня. Черная вода грота около Лукано служила для этой цели больше двух тысяч лет.

Грузовик спрятали, "ланчия" уехала, лишь один мужчина остался снять повязку и наручники с Марии, снова объяснить ей, что нужно делать, и дождаться прибытия полиции.

Этой ночью журналисты звонили в Неаполь и Рим с новостью, принесенной возбужденной полицией вместе с телами и молчащей девушкой.

"Бандит Джулиано был убит сегодня в перестрелке с двумя полицейскими около деревни Руимо. Его поймали при попытке сбежать с девушкой. Двое полицейских были убиты, прежде чем застрелили его..."

Богатеи ликовали, бедняки рыдали.

2

- Он чертовски смахивает на хотстера*, - сказал Марк Кромлейн Джерри Мусию, кивнув на незнакомца.

(* hotster - сорвиголова - прим. пер.)

Местечко в самой лучшей части Ист-Сайда называлось "Риал Тониз". Места в маленьком баре и ресторане нужно было заказывать заранее. Здесь собирались деятели рекламы и телевидения.

"Хотстер" - не из криминальных романов о гангстерах. Сначала было "ред-хот" - из языка кондитеров Бруклина, рядом с кровавыми Ливонией и Саратогой, где кондитерские служили клубами молодым убийцам. "Ред-хот"* знак восхищения жестоких мальчиков с деньгами и с пистолетом, чтобы достать их еще. "Ред-хоты" были боссами, собирали дань, ломали руки и разбивали лица, убивали по заказу.

(* red-hot - пламенный, горячий - прим. пер.)

Через годы, когда парни с ножами с Питкин-Авеню и восточного Нью-Йорка, Бронксвилла и маленьких улочек выросли и забились в нищие квартиры Бронкса, кличка сменилась на "хотстера".

Марк Кромлейн, который двадцать лет назад сам посиживал в кондитерских, имел в виду, что у незнакомца в "Риал Тониз" не было ни нервной, надменной вежливости специалиста по связям с общественностью, ни бархатистости рекламных агентов.

Этот парень - свой в Вегасе, он не турист, не маклер, не расклейщик объявлений, не бармен. Он может подойти к прилавку и купить хороший костюм без предварительного заказа, потому что его знают и ждут.

Он хорошо знает Флориду, Фонтенбло и дорогие заведения, клубы, где жизнь бьет ключом и развлекаются большие люди. Богачи не ходят туда, куда пускают простолюдинов.

На незнакомце был дорогой заказной костюм прекрасного материала, выдержанный в стиле Беверли Хиллз, но не "Братьев Брукс". Владелец такого костюма преуспевает в чем-то другом, кроме телевидения и рекламы.

Незнакомец был самоуверен. Марку Кромлейну он не понравился.

Прошло два года, как Джулиано умер в каменной постройке в жестоких горах, и шесть месяцев, как он впервые увидел Нью-Йорк. Но его учителя были лучшими в своей области.

С языком проблем не было. Большинство мальчишек в деревне за послевоенные годы выучили английский. Джулиано очень постарался, чтобы читать и писать достаточно свободно.

Восемнадцать месяцев он провел в Европе. Первые - как пленник, в огромном поместье около Рима, потом уже свободным в самом Риме.

Рим дал Джулиано опыт, какой мало кому достается. Его готовили для этого шесть месяцев. Те шесть месяцев, которые поначалу он был арестантом, похожим на беспощадное настороженное животное, а потом, когда понял, для чего его взяли и как ему повезло, стал студентом.

Он изучал Запад. У кого есть деньги и откуда те взялись. Кто есть кто. Как одеваться и говорить. Остальное он знал интуитивно: золотой, безумный, истеричный, изысканный, людный Рим был похож на сицилийскую деревню.

Рим - город безумных американцев. Джулиано встречал их. Звезды телевидения и кино, зрелые люди и подростки, сладкие девочки и лесбиянки. Виртуозы выпивки и наркотиков и люди с железным здоровьем.

Изучив Рим, Джулиано стал почти готов для Америки. От парня из безжалостных гор почти не осталось следа. Но только внешне, тело и сердце остались прежними. За этим следили внимательно. Начни Джулиано гнить изнутри, он бы умер снова, но уже по-настоящему.

Джулиано готовили для дела в Америке. Его долго выбирали, потратили очень много денег и сил, использовали все связи, чтобы взять его живым и оставить тело, которое сошло бы за его.

Джулиано не открыли цель до конца. И с большой шишкой из Америки, боссом секретного преступного братства, он встретился только на вилле возле Рима несколько недель назад.

Ему сказали, что его избрали для особого задания, и награда будет сказочной. Задание трудное и идет об руку со смертью. Задание в Америке, но сначала он должен научиться быть американцем.

Негласным королем американцев.

Сицилийцем, но о Сицилии следует забыть. Не богатым, но денег будет столько, сколько потребуется. Он будет баловнем судьбы - игроком и убийцей при необходимости, с совершенным телом и непреклонной душой.

Когда Джулиано окончательно понял, что за силы вытащили его с гор Сицилии и чего от него хотят, его отвели к боссу.

Тот был невелик ростом, лет шестидесяти. Только в глазах светилась сила, принесшая ему сотни миллионов, собственные отели, авиакомпании, корабли, телестудии, кинофирмы.

- Как в деревне? - Старик развалился на софе золотой парчи.

Джулиано удивил вопрос. Ему тщательно разъяснили, как себя вести. Тихо и внимательно слушать, быстро отвечать и умолкать, не соваться, куда не следует. Если молчит - ждать. На нем были только синие велосипедные трусы, чтобы хорошо смотрелось крепкое тело.

- В деревне? В деревне все хорошо, - ответил Джулиано. Он помнил предостережения и наставления, но знал, что скорее даст охранникам убить себя, чем поступится своей гордостью, даже для такого.

- Семья Саламоне - как они?

- У них три виноградника и оливковая роща.

Колини кивнул. В Америке он звался Джонни Кул, но сейчас даже газеты называли его по-настоящему - Колини.

- Когда мой отец покинул деревню, Джузеппе Саламоне был его лучшим другом, тогда бедняком.

- Он умер, но его семья процветает.

- Мне было пять лет, когда мой отец уехал. И моей деревней стало Чикаго.

Голос Колини звучал очень мягко. Говорил он часа два. Они выпили кофе с ромом, позже Колини выпил виски. Джулиано слушал историю завоеваний. Завоевания начинали десятилетние мальчики на загаженных улочках Тейлор-Стрит около Хастеда, в Чикаго. Мальчики дрались, воровали, били полицию.

Двенадцатилетние подростки угоняли машины, заманивали в ловушки полицейские машины и разбивали их о стены.

Пятнадцатилетние парни боролись за лидерство, сидели в склизких камерах в компании пятидесяти двух самых беспощадных выходцев из Маленькой Италии.

Они насиловали, изнасилованные девушки становились уличными проститутками.

Спиртное и самогон на газовых плитах.

Колисимо, король борделей, убитый Капоне в расплату с Джонни Торрио. Торрио, с отстреленной Капоне челюстью, но выживший и сбежавший в Италию.

Капоне, которому неизвестная шлюха запустила в кровь белых змеек сифилиса, в конце концов добравшихся до мозга.

Фрэнки Поуп из Вест-Сайда и Фрэнки Поуп из Норт-Сайда. Луи Рикка Халдей и Фрэнк Нитти - Громила, умоляющие о пощаде и корчащиеся в муках. Застреленные на улице Дион О'Баниан и Хими Вейс - О'Баниан в своем цветочном магазине, а сумасшедший еврей, поклявшийся отомстить, - прямо у синагоги.

Имена ничего для Джулиано не значили, но на них была кровь, и глаза Колини блестели, будто ещё не застыла кровь семерых расстрелянных в гараже в День Святого Валентина или на сером асфальте перед синагогой.

Потом Колини говорил о деньгах, о том, как их зарабатывают, и как отбирают. О мозгах, разбитых в уличных драках за право контроля над профсоюзами. Так делались деньги.

О подпольных играх. Как евреи перебили у ирландцев контроль над двенадцатью тысячами букмекерских контор в Чикаго. И как их забрали у евреев.

Об огромных деньгах.

- И была война, - говорил Колини. - До войны у меня не было ничего может, пара миллионов, пивоваренный завод, несколько предприятий. После войны - в 1945 - у меня было все.

После этого Колини долго молчал, вспоминая эти годы и том, что они принесли. Он владел огромной инвестиционной фирмой в Чикаго, респектабельной, как церковь, которая служила лишь громадной конторой по сбору и подсчету доходов.

- Будь я хорошим мальчиком, как молила моя мама Деву Марию, что бы у меня было? Что бы я мог вспомнить? - спросил Колини.

- Уже сорок лет каждую ночь у меня новая женщина. И сегодня - немочка шестнадцати лет. Завтра у меня будет полная негритянка, ещё моложе, но полная, с грудями, как большие дыни с маленькими сливками на них.

Я убил больше, чем могу вспомнить, а когда состаришься, приятно знать, что они не состарятся никогда. Они уже давно - только кости.

У меня много детей. Имен большинства я не знаю, не знаю, что с ними. Но у меня нет сына, которым я могу похвалиться.

Ты, Джулиано, можешь стать моим сыном. Здесь, в Риме, ты узнал достаточно, теперь - в Америку. Я дам тебе больше, чем было у меня - сейчас труднее сделать то, что я сумел когда-то. Мои враги ещё живы. Я хочу, чтобы ты их убил. Докажи, что достоен быть сыном Колини, и я дам тебе все.

3

Таким был человек, за которым с неприязнью наблюдал Марк Кромлейн в баре "Риал Тониз". С неприязнью по большей части инстинктивной, но вызванной ещё и тем, что он того не знал, а Марк Кромлейн не любил то, чего не знал.

Марк наблюдал за незнакомцем, пока их глаза не встретились. Марк подождал, понял, что незнакомец не собирается отводить взгляд и постарался с честью выйти из ситуации.

- Мы знакомы? - спросил он.

- Нет.

- Я не уверен. Такое впечатление, что я вас знаю. Из Нью-Йорка?

- Не мой город, - сказал Джулиано.

- Вест-Коаст?

- Был когда-то.

Кромлейн повернулся к Джерри Мусие:

- Не разговорчив.

Мусия пожал плечами:

- Может, ему не о чем говорить?

- Он похож на игрока. Или только пытается быть похожим.

Кромлейн снова повернулся к Джулиано:

- Вы игрок, дружище?

Кромлейн не мог оставить просто так, что незнакомец его пересмотрел. Это был холодный вызов, а Марк Кромлейн никогда не оставлял вызов без расплаты.

Для Кромлейна эта мелочь, незначительная встреча глаз была очень важна. Несколько сот долларов в кармане, трехсотдолларовый костюм, двухэтажная квартира были у Кромлейна потому, что он привык сам затевать схватку и никогда не проигрывать.

А играл Кромлейн по вольным правилам. Если надо начинить стартер динамитом - как когда-то в Калифорнии - чтобы стать победителем, он сделает это. Или осколком бутылки выколоть глаза - как сделал он семнадцатилетним на Питкин-авеню.

- Я играю.

Кромлейн поглаживал стоящий перед ним стакан.

- Какого сорта игры?

- Любые, где можно выиграть или проиграть.

Кромлейн признал в Кромлейне и Мусии ребят из мафии. Имен их он не знал, догадался по внешности. Дорогая одежда, флоридский загар, массивные золотые кольца, жесткие лица людей, знающих, что жизнь - суровая, грязная игра без правил.

На вилле возле Рима чикагцы объяснили ему формальности знакомства в городе мафии.

Они увидят тебя и захотят узнать, кто ты.

Потом - кого ты знаешь, сильные ли у тебя связи.

Есть ли у тебя деньги.

Мягок ты или жесток. Они будут все грубее и грубее, пока не увидят настоящей жестокости.

Наконец, если ты незнакомец со связями, с деньгами и жесток, захотят выяснить главный вопрос - что ты здесь делаешь, дружище?

Джулиано знал, что Кромлейн начал процедуру знакомства. Он знал также, как знал все эти вещи ещё с шести, что Кромлейн бы жесток, по-настоящему жесток, и что они должны прийти к соглашению.

- Есть у тебя имя, игрок? - спросил Кромлейн, рассматривая стакан в руке.

- Меня зовут Джонни Колини.

Джулиано дали это имя, и он взял его.

Кромлейн бросил быстрый взгляд на Джонни Колини. Его голос был низким и вялым.

- Замечательное имя.

Джерри Мусия тоже его услышал и отошел от бара, рассматривая Джонни.

- Вы родственники? - спросил Джерри. Не было необходимости уточнять.

- Не прямые. Колини много, - ответил Джонни.

- Если кто-то носит имя Джонни Колини и не его родственник, то он кусок дерьма, - это последнее, что успел произнести Кромлейн, когда Джонни ударил его в живот левой, и, когда тот согнулся пополам, в челюсть правой. А потом швырнул тело к ногам Джерри Мусии. Джерри отступил, вытянув пустые руки.

- Разбирайтесь сами...

Кромлейн стоял на коленях, касаясь головой пола. Джонни Колини ударил его ногой по лицу, распластав плашмя.

Девушка визжала, бармен позвал метрдотеля, гардеробщица высунулась из кабинки, а остальные посетители без страха отошли от стойки - это была безопасная часть Ист-Сайда, а "Риал Тониз" был хорошим баром.

Прибежал метрдотель, взглянул на Кромлейна, и краски схлынули с лица, он посерел и вспотел от страха. Мафии принадлежала часть "Риал Тониз".

Метрдотель взглянул на Мусию - будет ли перестрелка - потом на Джонни Колини.

- Нормально, - Джонни улыбнулся. - Маленькое недоразумение.

Мусия оценил Джонни. Тот среагировал на первую же шутку Кромлейна. Умело и жестоко. Последний удар в лицо - подлинный знак. Парень, назвавшийся именем великого человека, ударил Кромлейна в лицо, потому что именно это и надо было сделать. Кромлейн, действительно жестокий человек, сделал бы так же.

Метрдотель успокоился. Незнакомец, похоже, был своим, а не надравшимся идиотом, забывшим свое место. И мистер Мусия не вмешивался. Похоже, просто ссора между людьми, которые знают, что делают.

Мусия помог Кромлейну встать. Кромлейн не мог говорить, с трудом дышал, руки висели плетьми. Лицо было в крови. Метрдотель и Мусия провели его в туалет.

Когда Джонни Колини взял стакан со стойки и чуть отхлебнул, бармен мягко спросил:

- Вы его знаете?

- Нет.

- Тогда сматывайтесь.

Джонни удивленно посмотрел на бармена. Тот опустил глаза и пожал плечами:

- Ладно, дело ваше.

Вернулся метрдотель и бочком подошел к Джонни:

- Мистер Мусия сказал, что не знает вас. Я попрошу вас немедленно уйти.

И посмотрел на бармена:

- Мы этого посетителя не обслуживаем.

- Обслуживаете, - спокойно улыбнулся Джонни. Улыбка сползла с лица и он спокойно сказал метрдотелю:

- Я получу здесь все, что пожелаю.

Метрдотель резко развернулся и ушел.

- Думаю, ты правда получишь, что хочешь, - сказал бармен. - И от меня тоже.

Женщина вышла к стойке из кабинки, обитой красной кожей. Она была высока, волнистые светлые волосы блестели, как стекло.

- Ты и вправду злой?

Джонни по голосу понял, что она та ещё штучка. Прекрасный голос. Он обернулся.

- Да.

От деревенских девушек он узнавал о человеческих самках, но от женщин Рима - американок, немок, испанок, римлянок - он узнавал о женщинах.

- Я Дэа Гинес, - сказала блондинка. Казалось, глаза её смеялись от счастья. Лицо было волевым и холеным.

- Очень рад. Я Джонни Колини.

Ее язычок тронул верхнюю губу.

- Не было, случайно, известного рэкетира с такой фамилией?

- Мы не прямые родственники.

- Ого! Могу я спросить, зачем такая жестокость?

- Он сказал, что я кусок дерьма.

Джонни смотрел на нее, с виду не ожидая реакции. Она вежливо спросила, он вежливо ответил.

- Ну, без всякого сомнения, это не так, - сказала Дэа Гинесс, повернулась, решив, что этот человек больше ничего не скажет, обменялась незаметным жестом с двумя девушками за столом и вернулась к Джонни.

- Ты знаешь Марка Кромлейна? - спросила она.

- Кто это? - Джонни показал два пальца бармену, тот кивнул.

- Человек, которого ты ударил. Если вы не знакомы, у тебя огромные проблемы, приятель, - сказала Дэа серьезным тихим голосом.

- Кто такой Марк Кромлейн?

- У него широкие связи. Я не знакома лично, но часто встречаю его в хороших местах.

- Ты много где бываешь?

- У тебя акцент. Итальянец?

- А он у меня действительно есть?

- Очень легкий.

Бармен поставил перед ними выпивку. Дэа взяла свой стакан, кивнув:

- Твое здоровье.

Джонни улыбнулся и чокнулся.

- Чем ты занимаешься? - спросила Дэа.

- Ничем.

- Ты богат? Отлично, - голос стал скучнее, казалось, она устала от людей, отвечающих правильно.

- Не очень.

- О, это лучше, - в голосе появилась живинка, вроде он её не разочаровал. - Из Нью-Йорка? Нет, больше похоже на Лас-Вегас.

- Я путешествую.

- Похоже, ты совсем не боишься Марка Кромлейна.

На секунду Джонни Колини подумал о "шмайсере", своей давней настоящей любви, и кивнул.

- Ты права.

- И ты не очень-то хочешь узнать про меня, так?

- Ты красивая женщина. У меня нет девушки, но мне нравятся женщины, которые не боятся.

- Почему я должна бояться? - спокойно спросила Дэа, заинтересованно улыбаясь, но в голове мелькнула мысль, что этот парень слишком крут для нее.

- Ты подошла и заговорила, потому что я победил. Ты не продаешь себя, и ты не подошла бы к Марку Кромлейну, если бы победил он.

У неё появилось преимущество, и она его использовала.

- Почему ты думаешь, что я не продаюсь?

- Сколько? Для интереса - я покупать не буду.

- Тебе слабо, - разозлилась Дэа.

То же, что и в Риме - подумал Джонни. Женщины крутились вокруг темы секса, грязно и насмешливо его домогаясь. К дьяволу их и к дьяволу эту красотку.

Если Джонни что-то решал, то окончательно и бесповоротно. Он молчал и не смотрел на нее.

Она подождала немного, поняла, что с ней покончено, и отошла к будке, оставив недопитый стакан.

- Чертовски красивая баба, - сказал бармен.

Джонни Колини забыл о ней. Он пришел в "Риал Тониз", потому что здесь можно было встретить мафиози. Он приехал не развлекаться; у него было задание.

Бармен посмотрел в сторону мужского туалета. Оттуда вышел Джерри Мусия и направился к Джонни. Тот видел его в зеркале бара.

- Тебя правда зовут Джонни Колини? - спросил Джерри.

Джонни пожал плечами. Он смотрел на Джерри, не отвечая.

Это было ответом, Джерри понял. Есть люди, которые говорят один раз. Не стоит их спрашивать, правда ли это, или это ли они имели в виду. Не стоит, если ты с своем уме.

- Ладно, - буркнул Мусия. - Начнем с начала. Ты из Флориды?

- Нет. Но я был там.

- Кого ты там знаешь? - Мусия сказал это на ломаном итальянском, который учил в детстве и почти забыл.

- Дейв, Чарли, Бен.

Мусия прищурился. Это были имена трех больших шишек, не из мафии, но с ними вели дела. Любого сорта. Если произносились три этих имени вместе, родственные связи не имели значения.

- Ты сказал, ты не из Флориды. Может, Кливленд? Я не видел тебя в Вегасе.

- Я был в Кливленде.

- Знаешь кого?

- Брокеров Мучуала. Ребят Стейнмана.

Мусия прикусил нижнюю губу, опустил уголки рта.

- Хранители ставок. Ты со скачек?

Букмекеры нуждаются в центральном расчетном заведении, чтобы хранить ставки, которые они не хотят перевозить. Когда игра очень крупная, ставки хранятся в этих домах, а букмекеры платят проценты. Джонни Колини назвал два самых крупных дома, оба в Кливленде.

- Я играю и делаю ставки, - Джонни улыбнулся, чтобы показать, что не сердится на расспросы. Незнакомец должен быть готов себя отрекомендовать.

- Но ты не знаком с Вегасом?

- Знаком. Гай, Бен, Фрэнк.

- Имена ты знаешь. А людей?

- Что тебя не устраивает? - Джонни все также улыбался.

- Если я назову Лос-Анжелес, или Тахо, или Чикаго - ты и там знаешь имена, так?

- Спрашивай.

Мусия пожал плечами.

- Кому это надо. Я сам все их знаю.

Джонни снова повернулся к бару и допил стакан. Он был неравнодушен к сухому красному вину.

- Ты сильно покалечил моего друга, - сказал Мусия.

- Если ты побил моего друга, ты побил меня, - произнес Джонни.

- Нет, я не это имел в виду, - сказал Мусия. - Этот старый диалект ты с родины?

- Я был там год назад. Главным образом, Рим и Капри.

- Откуда ты?

Джонни пожал плечами.

- Вы подошли ко мне.

Мусия быстро кивнул.

- Да, не ты подошел. Ты прав. Слушай, мой друг слишком плох, чтобы вечером ехать в Бельмонт, как мы собирались. Я все же поеду. Как ты?

- Я там буду.

Марк Кромлейн вышел из туалета, прижимая к лицу платок, и прошел мимо Джонни в гардероб, даже не взглянув на него. Девушка подала ему шляпу, метрдотель поспешил проводить к выходу. Джерри Мусия присоединился к Марку и метрдотелю в дверях. А Джонни снова заказал стакан сухого красного вина.

Дэа Гинес наблюдала за Джонни и Мусией, проследила, как Кромлейн прошел мимо Джонни, избегая его. Она приняла решение. Ее унизили, но она заслужила унижение. И к тому же она поняла, что Джонни Колини легко не сдастся. Женщину он ценит настолько, насколько та ценит себя.

Вечером он собирался на скачки. Стодолларовое окошечко найти несложно.

Кромлейн ушел, метрдотель поймал ему такси, и Мусия вернулся к Джонни.

- Увидимся на ипподроме, - сказал Джерри. - У тебя есть своя лошадка?

Джонни улыбнулся и промолчал.

Джерри приготовил последнюю проверку. Он сказал Марку, что незнакомец знает, кого надо, в Майами, Кливленде и Лас-Вегасе. Не стоило связываться, похоже, у него куча знакомств.

Кромлейн велел Джерри позвонить в Майами, Кливленд и Вегас и узнать про молодого итальянца, который называется великим именем.

На скачках Джерри приставит к Колини парочку парней - узнать, как он играет, насколько азартно и профессионально. Кого он знает на скачках, если кто-то в Вегасе знает его, и как с ним обходятся.

Мафия - это сотня больших людей, может, только с десятком во главе, ещё с тысячу людей уважаемых, плюс тысяч пять, которых уважают мало или не уважают совсем. Двенадцать тысяч претендентов. Это и есть Мафия, двенадцать лет назад - Синдикат, когда-то - Система, потом - Организация, но после войны - Мафия.

Кромлейн хотел знать, нужно ли разрешение, и чье, чтобы убить Джонни Колини.

4

Дэа увидела его перед третьим заездом около окошечка стодолларовых ставок, когда он отходил с пятью билетами.

Еще пару лет назад залитый солнцем Бельмонт был бы для Джонни Колини тайной за семью печатями. Он был бы смущен, разозлен, неуверен, потерялся бы среди десяти тысяч людей.

Рим после Сицилии подготовил его к пониманию Соединенных Штатов. А большое путешествие в одиночку, со специально для него подготовленным путеводителем дало все необходимые знания.

Каждую неделю ему присылали десять стодолларовых чеков. Путеводитель указывал, где остановиться и что делать. До этой недели мафия не должна была замечать Джонни Колини, бывшего бандита Джулиано.

Теперь настало время испытания. На вилле под Римом великий человек, Джонни Кул, Джиованетти Колини, хотел посмотреть, достоен ли его избранный сын оказанного доверия. Для Джулиано - молодого Джонни Колини - проиграть значило не встретить двадцать восьмой день рождения. Проиграть и жить такого шанса не было.

Дни его летели быстрее, чем у выпускника, готовящегося к докторской. Каждую неделю он читал журналы, каждый день - газеты пяти городов, "Харперс", "Атлантик", "Таун энд кантри", "Эсквайр", "Плейбой", "Тру", "Аргози", специальный сборник современных новелл, "Варьети" и "Морнинг телеграф", каждый день ходил на тщательно отобранные фильмы, каждую ночь по три часа смотрел телевизор. Ему нравилось читать, а общение с американцами в Риме объяснило, что в прочитанном правда, а что ложь. Он смотрел бейсбол, футбол, хоккей, собачьи бега и состязания колесниц в Рузвельте, борьбу и кэтч. Он учился играть в гольф с приятелями по Риму.

Америка Джонни Колини была чуть необычна, что-то было преувеличено, чего-то он не знал, но зато лучше американцев знал их собственную страну.

Неделю он работал барменом на Гэри-Стрит в Сан-Франциско, неделю охранником на скачках, неделю - таксистом в Кливленде. Это была его идея, и несколько дней дали больше, чем журналы за год.

Женщины? На них не хватало времени.

Друзья? Сотня человек в горах Сицилии, - других друзей у него не было.

Мария? Мария осталась в прошлом, которое кончилось со смертью Джулиано, убитого римской полицией.

Земляки? Он ел в их маленьких ресторанчиках Лос-Анжелеса, Чикаго, Нью-Йорка, где вокруг были только сицилийцы. Он пил их вино и слушал их разговоры, когда тосковал по жестоким горам.

Здесь, на ипподроме Бельмонта, солнечным днем, время подготовки истекло. Он был готов.

Она подошла к нему, как в баре "Риал Тониз".

- Привет, Джонни Колини.

- Пошли выпьем, Дэа.

Она кивнула и взяла его под мускулистую руку.

В тридцати футах один из людей Джерри Мусии проследил, как они прошли в клубный бар и спустился к хозяину.

- Он в баре с превосходной бабой. Из общества, или модель, или девочка по вызову высшего класса. Купил пять билетов на лошадь Иказы.

- Ладно, - Мусия закурил сигару. - Оставайся с ним. Узнай, кто она.

Мусия облокотился на барьер и смотрел, как Иказа гнал лошадь к победе. Джонни Колини выиграл на заезде 1250 долларов, - думал Мусия. Он знает имена, у него есть деньги. Лучше бы Марк Кромлейн узнал, что это за тип, прежде чем связываться.

Дэа Гинес придумала единственный способ поведения с этим человеком.

- Мне двадцать четыре, я выросла в Вайт Плейн, - сказала она. - Год была замужем за парнем из Принстона. Последний раз видела его на снимке в журнале. Он ехал на велосипеде и говорил, что открыл для себя прекрасный ром Южной Америки. Но он открыл для себя, как прекрасно все спиртное прежде, чем смог выговорить "Южная Америка". Я работала на телестудии ассистентом. Ты меня потряс, и поэтому я приехала в Бельмонт тебя разыскать. Спать с тобой я не собираюсь, но была бы не против куда-нибудь с тобой пойти. Ну, что еще?

- Это мне нравится, - сказал Джонни. Он ненавидел людей, которые лгали кому-нибудь, кроме полиции.

Марк Кромлейн лежал в постели и говорил по телефону, пока врач и нянька обрабатывали его лицо.

- Здесь его никто не знает, Марк, - говорили в трубку. - В Сэнде некий Джонни Колини останавливался пару недель назад, и, конечно, мы все проверили. Ничего. Есть деньги, играет в карты, умеет передергивать, проиграл сотню или около того. Ни чеков, ни кредиток. Мы подумали, что это другой парень. Он никому не мешал. Заигрывал с девушками - вполне нормально. Никогда за них не платил, но имел предостаточно. Не сильно, но пьет. Иногда пьет сухое красное вино. Платит по счету и уходит. Он - как миллионы прочей публики.. Но его никто не знает. Ни Бен, ни Гай. Может, Фрэнк - узнай.

И его не знают ни в Майами, ни в Кливленде.

Но он знает, кого надо. И ехал первым классом. Прикрывшись названными именами.

И он достаточно самоуверен - ввязаться в драку. Насколько самоуверен? Мусия узнает.

Человек Мусии снова подошел к ограде. Кончился седьмой заезд.

- На этом заезде он потерял тысячу.

- Сильно взволнован?

- Когда зажглось табло, просто выкинул билеты. Больше внимания обращает на девку, чем на тысячу.

- Он ведет себя, как бабник?

- Нет. Она говорит, а он слушает. Хотел бы я быть на его месте.

- Кто она?

- Когда пойдет в уборную, я узнаю - нанял девушку пойти с ней и завязать разговор. Ты же знаешь, как бабы любят потрепаться.

- Так же, как и ты. Возвращайся к нему. Он заметил слежку?

- Нет.

В баре клуба Дэа мягко заметила Джонни:

- Тот невысокий мужчина с большими черными глазами вернулся, Джонни.

Джонни Колини допил стакан.

- Почему у них нет сухого красного вина?

- Почему он наблюдает за тобой, Джонни?

- Дэа, ты красивая женщина. Я хочу спокойно любоваться тобой. Успокойся.

- Извини, Джонни.

На вилле под Римом была поздняя ночь. Юная японка поклонилась, накинула кимоно и босиком вышла из комнаты, как маленький бесшумный зверек.

Великий человек снял трубку. Через пару мгновений он говорил со своим агентом.

- Насчет нашего молодого человека. Лишить его денег. Если у него есть, проследить, чтобы их забрали. Я хочу, чтобы он был сам по себе. У него теперь большие аппетиты. Хочу посмотреть, что он будет делать без денег.

- Да, сэр, - ответил агент. - Завтра денег у него не будет.

5

Понятия Джонни Колини о женской добродетели были просты и основывались на опыте, накопленном людьми маленького островка за пять тысяч лет.

На бедном острове, где люди тяжело работали и голодали, положение женщин диктовалось обстоятельствами: они работали в поте лица, рожали детей, вместе содержали семью, несмотря на трудности и катастрофы. Их добродетель обуславливалась силой их мужчин.

Для Джонни, несмотря на опыт Рима и Вегаса, у хорошей девушки должны быть сильные, гордые братья, которых мать воспитала в строгом семейном духе, или, что похуже, сильный, строгий отец.

Девушка без такого семейного надзора и контроля над добродетелью плохая девушка. Плохая девушка ложится в постель без надежды на замужество.

В понятиях Джонни Колини о женской морали не было ничего сложного.

Но у Дэа Гинес, как он сразу понял, были очень сложные взгляды на мораль.

Она сказала, что на неё никто ещё не производил такого впечатления. Она лучше будет с ним, чем с кем-нибудь еще. Но она не собиралась спать с ним. Ни сейчас, ни позднее, вполне вероятно - никогда.

После скачек в Бельмонте они пообедали в сицилийском ресторанчике по соседству, около Восьмой авеню. В этой части города ещё оставались дешевые большие квартиры, заселенные итальянцами и их многочисленными детьми.

Джонни выиграл чуть меньше трех тысяч и решил потратить их завтра у Тиффани на что-нибудь приличное для Дэа.

Он сказал ей об этом за обедом. Она поблагодарила и отказалась.

- Это выигранные деньги, - сказал он, - не настоящие. Такие деньги всегда не настоящие, если не проигрываешь. Почему бы не получить от них удовольствия?

- Я знаю человека с более крупными деньгами, Джонни, и с такими же мыслями.

- Эти деньги не имеют с нами ничего общего, - Джонни посмотрел на неё совершенно честно. - Для меня ты была бы той же, и хотелось бы, чтобы и я для тебя, если бы я разорился.

- Если бы ты разорился, я бы чувствовала к тебе то же, что и сейчас. Но я работаю и для женщины вполне прилично зарабатываю. Я живу на зарплату, да и драгоценностей на мне на три тысячи.

- А машина? "Феррари", наверно, слишком горяч для тебя, а вот "ягуар"...

- Почему ты хочешь делать мне подарки? Ты же знаешь, между нами ничего не изменится к лучшему или к худшему, если я приму их, но я не хочу.

- Я люблю делать подарки. И всегда любил.

И, конечно, это была правда. Бандит Джулиано мог взять в банке в пятницу миллионы лир - и остаться с пустыми карманами в понедельник.

- Одно ты мне можешь подарить, но это непросто, - сказала Дэа.

- Что ты хочешь?

- Я хочу узнать тебя. Я хочу знать, чем ты гордишься, чего стыдишься, чего боишься, насколько ты мужествен, о чем думаешь наедине, чего хочешь больше всего на свете.

- Только одним способом женщина может узнать все это о мужчине. Только одним верным способом, - сказал Джонни.

- Что это за способ?

- Выйти за него замуж в молодости и прожить вместе каждый день до старости.

Дэа рассмеялась.

- Знаешь, ты прав. Если ты попросишь выйти за тебя замуж, Джонни, думаю, я соглашусь. Только чтобы все это узнать.

- Я не попрошу.

Потом он отвез её домой. У неё была маленькая квартирка на востоке Пятидесятой. Заходить он не стал.

До этого момента она ещё сомневалась. Она попрощалась на улице и ждала, гадая, применит ли он силу, станет уговаривать и настаивать, или просто поцелует на прощание.

Он попрощался, секунду смотрел на нее, потом сказал:

- Мы встретимся ещё раз, - и пошел прочь.

Для Джонни Колини попроситься в гости было бы оскорблением для обоих. Зачем просить? А насчет силы - по их кодексу так поступали мужчины без гордости.

Если она готова, то откроет дверь, чтобы он зашел. Если нет - сегодня этого не нужно.

Но эта ночь выдалась плохой для обоих.

За углом давно поджидал парень. Он знал, что надето на Дэа и где она живет, ему сказал Джерри Мусия, а Мусия узнал это от девушки, которая болтала с Дэа на скачках.

Парень из восточного Нью-Йорка подождал, пока Джонни свернет на Лексингтон, и позвонил Джерри из бара.

- Девушка дома. Она живет одна.

- Дождись двоих парней и втроем подниметесь.

- Что мне делать, мистер Мусия?

- Тебе - ничего. Я пошлю парня, который знает, что делать.

Подозрения Мусии и Кромлейна насчет Колини за вечер укрепились. Человек, который выигрывает тысячи на скачках, или легкая добыча, или из круга избранных.

Джонни мог оказаться большим мотом, новичком в городе. Имена он мог прочитать в газетах или услышать в разговоре. В любом случае, главари его не знали. Может, он сколотил состояние в Вегасе, или берет банки и трясет супермаркеты. Может, у него бизнес, или он получил наследство. Если хоть что-то подтвердится, он станет добычей. Несомненно, он богат. Тот, кто ставит пять билетов на чужую лошадь, сказочно богат или безумен.

Вращаться в том кругу - не значит быть в мафии. Брокер из Вегаса, бармен из Майами, любой другой неглупый парень, знающий людей мафии, тихий и чистый, но с характером, может быть избранным. Если он знает, что такое жизнь в действительности. Такой мог погулять пару дней, а потом вернуться, сокрушаясь о потраченных деньгах.

Мусию взволновало то, что он узнал о Джонни Колини. Если Кромлейну нужна была его жизнь, Мусия зарился на деньги.

Одно было несомненно - Джонни расшевелил мафию. Это было все равно, что расшевелить спрута.

Целый день в лучших отелях раздавались звонки. И в конце концов они его нашли.

- Да, - ответили им, - у нас остановился Джонни Колини. Молодой парень, смуглый, сильный, резкий. Куча денег. Хороший багаж, много одежды. Я составлю список его звонков. Никто из здешних ребят ничего о нем не знает. Посетителей не было. В регистрационной карточке адресом указал просто Лас-Вегас.

Перетрясли всех. Свой человек в одном из полицейских участков проверил документы на Колини Джонни. Но в Департаменте полиции Нью-Йорка на него ничего не было. Гардеробщицы видели его за пару последних дней (у гардеробщиц замечательная память на лица и имена) в трех ночных заведениях, но красивый итальянец, около двадцати восьми, шесть футов роста, с набитыми карманами, очень хорошо одет, был один и ни с кем не говорил. Официанты могли знать больше, но они не появятся раньше девяти.

От дельцов тоже ничего - никто не вытаскивал молодого итальянца в команду.

У игроков - тоже пусто. Он не участвовал ни в одной крупной игре на Седьмой авеню или верхнем Бродвее.

Ничего не узнали и от проституток. Ни одна контора не доставляла девушек не только в данный номер данного отеля, но и парню описанной внешности. Подходил под описание еврей-коммивояжер, но девицы сразу выяснили ошибку.

Еще из отеля - Колини не оплачивал чеков, разменял билеты по сотне долларов. С ними все в порядке - за этим внимательно следили. Почта только письмо, по мнению клерка, из Чикаго, но это не точно.

Письмо не заказное, но пухлое. Мусие это не слишком понравилось. Великий Джонни Кул был из Чикаго.

Может, он телохранитель? Такие крепкие, сильные ребята с тяжелыми кулаками... Таинственный незнакомец вполне мог оказаться телохранителем, хотя он был бы первым, кто поставил пять сотен на что-либо, хоть и на собственное имя. Охранные фирмы ничего не знали о человеке с внешностью Джонни Колини. Но очень хотели бы с ним познакомиться.

Джонни Колини, оставив Дэа, прошел несколько кварталов до отеля. Он хотел принять душ и переодеться. Джонни был уверен, что мафия его разыщет и постарается достать. Ну что же, он готов.

Первое правило Братства - оно важнее любого человека; любой, как бы могуществен он ни был, может быть принесен в жертву Ордену. Но Джонни Колини знал, что старик на вилле не согласится с правилом. Он считает себя могущественнее всякого Ордена.

Старику придавали уверенность власть и богатство, Джонни Колини - сила молодости.

Он вошел в вестибюль отеля, прошел к лифту, поднялся на этаж, заперся в номере и стал ждать звонка.

За ним наблюдали на скачках, его должны были уже найти. И они позвонят.

Следивший позвонил Мусии, Мусия позвонил в отель. Джонни снял трубку через три минуты после того, как вошел в номер.

- Джонни?

- Да.

- Это Джерри. Я видел тебя на скачках - как дела?

- Прекрасно.

- Я просто слышал, где ты остановился. Не хочешь поиграть?

- Подробнее.

- Кости. Ставки - какие пожелаешь.

- Кто играет?

- Люди с Бродвея. Это в крупном отеле - беспокоиться не о чем.

- Играю.

- Я назову номер и адрес.

Приняв душ и переодевшись, Джонни переложил "беррету" из тайника в потайной карман пиджака, как раз над плоским, мускулистым животом. Он знал, что только идиот в соединенных Штатах станет носить незарегистрированное оружие, но только дважды идиот пойдет на сегодняшнюю игру без холодного друга.

Он взял такси до отеля на Седьмой авеню. И не успел расплатиться, как его заметили, не успел дойти до эскалатора, как о нем сообщили.

Постучавшись, Джонни вошел в двухкомнатный номер. Мусия стоявший со стаканом возле бара, помахал ему. Около него два хотстера жевали сэндвичи.

Когда Джонни шагнул к двери в другую комнату, они отложили сэндвичи и загородили дорогу.

- Ты чист? - спросил Мусия, подняв стакан.

- Конечно, - сказал Джонни.

- Правило дома - мы должны проверить. Не возражаешь?

- Конечно.

Один похлопал Джонни подмышками, на поясе, карманы брюк.

- Чисто, - сказал он.

- Это прекрасная игра, - сказал Джерри. - Быстрая и крупная, но по-честному.

Он провел Джонни во вторую комнату. Вдоль длинного деревянного стола сидели дюжина мужчин.

- Ставки прямые, - сказал Джерри. - Дом забирает ставки при двойной сдаче.

- Ладно, - кивнул Джонни.

В мужчине с костями он узнал певца - телезвезду.

- Ставлю тысячу, - сказал певец.

Джонни придвинулся к столу.

6

Дэа только что вышла из душа и надевала пижаму, когда в дверь постучали.

- Кто там? - решив, что это Джонни, она чуть рассердилась, но обрадовалась.

- Полиция.

Насчет Джонни!, - подумала она, накидывая по дороге халат. Открыв, она увидела двух крепких мужчин средних лет. Один из них показал бумажник с пришпиленной золотой бляхой.

- Вы Дэа Гинес?

- Да. Входите, пожалуйста.

Они вошли, второй захлопнул дверь.

- Вы знаете Джонни Колини?

- Да.

- Что вы о нем знаете?

- Очень мало. Мы только сегодня познакомились.

Тот, что покрепче, сел и закурил. Второй остался у двери.

- Расскажите об этом, - сказал крепыш.

- Он был в заведении на Пятьдесят третьей, около Лексингтон. Мы разговорились...

- До этого вы его видели?

- Нет. Можете объяснить, в чем дело? У него проблемы?

- Вы должны только отвечать на вопросы.

Дэа села и бессознательно закусила губу.

- Вы уверены, что не видели его раньше?

- Только сегодня.

- Он довез вас до дому?

- Да.

- Почему он не вошел?

Дэа вскинула голову:

- Я его не приглашала.

- Почему?

- Я не приглашаю мужчин.

- Что он рассказал о себе?

- Практически ничего.

- Откуда он?

- Я не знаю.

- Леди, будьте умницей и отвечайте.

- Я рассказываю все, что знаю. Думаю, он из Италии.

- Почему Италия? - крепыш взглянул на спутника.

- Мы пошли в итальянский ресторанчик, и он сказал, что суп - как у его матери, и это здесь впервые.

- Что за ресторан?

- На меню было имя Джино де Боно.

Крепыш снова посмотрел на спутника.

- Сицилийский, - сказал человек у двери. - Хорошо кормят.

- О чем вы говорили?

- Ни о чем конкретном. Я немного рассказала о моей работе.

- Чем вы занимаетесь?

- Я ассистент телепродюссера.

- Он не говорил, где работает?

- Нет.

- Допустим, я скажу, что он сводник и продавец наркотиков.

- Я не верю.

Но тело свела какая-то холодная тупая боль.

- Сводник и продавец, - повторил он.

- Его арестовали?

- Я задаю вопросы. Когда вы собирались снова увидеться?

- Значит, он не арестован. Я не знаю, когда опять его увижу.

- Он вам позвонит?

- У него нет моего телефона.

Крепыш встал, подошел к открытой двери в ванную и оглядел маленькую комнатку. В ней было маленькое окошечко. Он открыл его и выглянул. Удовлетворенный расстоянием до земли, закрыл, подошел к двери и кивнул Дэа.

- Зайдите сюда ненадолго.

- Зачем?

- Может, вы захотите сбежать или ещё что. В любом случае - зайдите и не выходите, пока я не скажу.

Дэа нерешительно встала. Довольно быстро для толстяка он шагнул к ней, взял за запястье и швырнул к двери. Испуганная, она влетела в ванную и закрылась на замок.

- Проверь все, - сказал крепыш напарнику. - А я позвоню.

Пока тот занялся столом Дэа, методично выдвигая ящик за ящиком, просматривая каждое письмо, каждый счет, каждое фото, мужчина с сигарой поднял трубку и набрал номер.

- Это Вайтей, - сказал он, услышав голос Мусии. - Она не знает или не говорит.

- Она все ещё принимает вас за полицию?

- Да.

- Применяли силу?

- Были безупречно вежливы.

- Парень здесь, играет.

- И как?

- Выигрывает. На двадцать очков впереди.

Мужчина с сигарой положил трубку, подозвал проверявшего стол.

- Что скажешь?

- Честная работящая баба. Восемь сотен на счету, зарабатывает шесть сотен в месяц. Счета есть, но немного. Письма от парней. Она чиста.

Вайтей снова говорил в телефон:

- Ничего такого в столе. Ни намека на связь. Похожа на честную работающую бабу.

- Примените силу и посмотрите, что выйдет. Этот парень не простак, и он меня раздражает, - сказал Джерри Мусия.

- Насколько применить? - спросил Вайтей.

- Делайте, что захотите.

- Она поймет, что мы не копы.

- Кого это волнует?

- Если мы ничего не получим?

- Тогда хоть развлекитесь с ней. Хотел бы я быть с вами. Не звоните, если она ничего не знает о парне. Приятно провести время.

Вайтей повесил трубку, аккуратно положил сигару в овальную латунную пепельницу и подошел к ванной.

- Открой, детка, - сказал он мягко.

Дэа пыталась решить, что делать. Она боялась, уже не будучи уверена ни в том, что эти двое из полиции, ни в том, что сказанное о Джонни Колини правда.

Крепыш подумал, что она могла выбраться через окошечко, вышиб дверь плечом, схватил Дэа и заглушил вопль, закрыв ей рот рукой.

В двухкомнатном номере отеля на Седьмой авеню Джонни Колини разорял телезвезду. Тот откинулся от стола, выставив вперед ладони.

- Сегодня я не выписываю чеков, - сказал он, натурально улыбаясь. - Я хорошо пью и вовремя ухожу - поэтому трачу время и деньги на игру. Я ненормальный.

Джонни Колини вернул улыбку.

- Приятно было выигрывать ваши деньги, - сказал он по-итальянски.

Певец засмеялся.

- Парень из Италии? Вы не местный, - ответил он на том же языке.

Джонни кивнул.

- Мои люди там.

Когда певец с телохранителем, менеджером и двумя секретарями ушли, Джонни увидел, что оставшиеся игроки были профессионалами. У него было четыре сотни выигрыша, но он знал, что удача кончилась.

Кости были у коротышки-инвалида. Тело его перекривилось влево, как от боли, глаза смотрели, как у злой птицы.

- Ставлю десять тысяч, - сказал он. Остальные посмотрели на Джонни, ожидая, что он покроет. Он покрыл. Мужчина выкинул шесть-два. Джонни знал, что уже началось, и гадал, дадут ли ему сегодня ещё раз выкинуть кости.

Не дали.

Когда он выиграл последнюю, пятую сотню, перепалка началась. Он ждал этого.

Игрок по прозвищу Мул, добрых двести шестьдесят фунтов массы, наклонился к нему. Джерри Мусия наблюдал.

- Ты "шестерка", так?

- Твоя семья содержит самый дешевый бордель в Палермо, ответил Джонни.

- Слушай, "шестерка", не выступай, - сказал высокий, худой юноша с узким треугольным лицом.

Джонни схватил кости - по правилам был его ход, и швырнул в бледные глаза на рыбьем лице.

Глаза Мусии прыгали с одного на другого, уголки губ опустились. Он молча приказывал не применять грубую силу, не сейчас. Он хотел испытать Колини. Драка ничего не докажет. Иногда парни предпочитают быть побитыми, но не мучиться игрою в слова.

Бледный юноша поднял кости и швырнул их об стену.

- Ты осквернил их своими руками, - сказал он Джонни.

- Не твою ли сестру я трахнул, когда напился, как свинья? - спросил гигант Мул у Джонни.

- Не говори ему, он будет должен тебе четвертак, - сказал Ропи, темный, низкий и широкоплечий.

Каблук Колини опустился на сверкающий туфель Мула.

Он взглянул им в глаза. Белые зубы сверкнули на красивом оливковом лице. Руки небрежно висели вдоль бедер. Он снова был молодым Джулиано, над которым насмехалась полиция в камере маленького городка Сицилии. Так же издевались, почти так же оскорбляли. Их было четверо, двоих он отправил на тот свет, двух других так сковал наручниками - запястья на лодыжках другого - что когда их нашли, сочли это грязной шуткой.

Он посмотрел им в глаза, но их не волновало, что в них отражалось. Даже Мула, меньше всего - Мусию.

Мусия покачал головой.

- Мы просто подстрекали тебя. Все это время. Выйдите из-за его спины, парни, он не шутит.

- Я шучу, - сказал Джонни и небрежно ткнул в глаза Мулу, а когда тот отступил от внезапной боли, ударил его ногой, и Мул, согнувшись, упал на колени.

- Это была твоя собственная сестра, - мягко сказал он Мулу. Левой он схватил полную открытую бутылку пива с маленького столика. Он был возле Ропи, и горлышко вонзилось ему между зубов. Ропи захлебывался пеной.

Остальные смотрели на "беретту" в правой.

Ропи цеплялся руками за руку Джонни, но голова была запрокинута далеко назад, бутылка сидела глубоко в горле. Он упал на спину, пиво потекло из ноздрей.

- Ты должен мне четвертак - за пиво, - сказал Колини Ропи.

Джерри и бледный парень смотрели на пистолет, вытянув руки с растопыренными пальцами.

- Ты доказал. Мы тебе верим, - сказал Джерри Мусия.

- У него грязные руки, - сказал Колини Джерри, кивнув на худого. - Я хочу, чтобы он помыл их там.

Он указал на дверь ванной.

- Ты знаешь, как и чем. Вы двое ему поможете.

- Я не могу это сделать, Джонни, - сказал Джерри. - Я знаю этого парня.

- Ты сделаешь это.

Потом он положил "беретту" в карман и посмотрел на них. Побитые и униженные, они боялись за свою шкуру.

Перекошенный наблюдал, не принимая участия и не боясь пистолета. Жизнь для него была доской с заслонкой, двумя белыми кубиками и денежным дождем. Он не боялся смерти, но в ночных кошмарах видел, что его умные пальцы однажды ему откажут. Этот кошмар возникал всякий раз, как он кидал кости.

Джонни оскалился Джерри Мусии.

- Закончим игру, - сказал он.

Перекошенный кивнул, и, с тайным страхом и визгом внутри, кинул кости. Они ударились о заслонку, сверкнули и остановились. Игра началась снова.

Он знал, что делает.

Он проиграет. Он просадит восемь тысяч наличных и перейдет на чеки, там ещё тридцать. Он знал, что не сможет выиграть, но хотел проиграть крупно. Достаточно крупно, чтобы пошли слухи.

Быть лидером - значит, быть легендой. Так было в Сицилии. Быть Джулиано значило сделать имя Джулиано больше, чем именем - словом. Словом, которое значило храбрость и гордость, быструю и неизбежную месть, наглость сверх меры и здравого смысла. Создай легенду - и ты лидер.

Сегодня легенда Джонни Колини родится в мафии.

За десять минут перекошенный взял его пять тысяч. Джонни достал чековую книжку из крокодильей кожи и выписал чек в банк на Пятой авеню на 25 тысяч долларов. На бланке стояло его имя, но не было адреса. Он подписал чек и швырнул Мусии.

- Я играю на все.

Джонни хотел проиграть быстро. Это был жест, и больше ничего. На счету у него было 33 тысячи, и он хотел, чтобы мафия знала, что он может спустить 30 тысяч за игру, не поведя бровью. То, что он сделал с этими людьми сегодня, так или иначе получит огласку. А так как они не знают, откуда он и что здесь делает, его не убьют - пока.

Но босс захочет его видеть. Ему нужен был босс.

Двадцать пять тысяч Джонни потерял быстро.

- Ты хорошо работаешь, - сказал он перекошенному. - Приятно наблюдать за тобой.

И вышел из номера, а Джерри Мусия, Мул и бледный смотрели ему вслед с ненавистью, страхом и уважением.

7

Над широкими улицами занимался свежий, холодный рассвет, над Сентрал-Парк поднимался туман. Джонни Колини ощущал свою силу и молодость. Он хотел есть, женщину и сухого вина после завтрака. И подумал о Марии.

Он видел много таких рассветов, где были оливковые рощи и горы вместо широких пустых улиц и слепых стен домов.

Мария была в другом времени. Его новая девушка, Дэа, была здесь и рядом. Джонни подошел к её дому и поднялся наверх. Он хотел постучать, но дверь стояла настежь.

В предрассветном полумраке он увидел её на полу, с подтянутыми к подбородку коленями. Она была голой, гладкие плечи и спина сотрясались от рыданий.

Он позвал её, но она не услышала. Она держала себя в руках, и всхлипы были тихими, но ужасными.

Он опустился на пол рядом и снова позвал её, мягко и нежно обняв за плечи. Потом медленно поднял её и почувствовал разрывающую тело дрожь. Она прятала от него лицо.

Подняв Дэа, Джонни огляделся и заметил вышибленную дверь в ванную.

- Кто-то хотел узнать обо мне? - спросил он, зная ответ.

Она хотела кивнуть, но мешали судороги.

- Когда ты не захотела говорить, они взялись за тебя?

От воспоминаний она застонала, совсем негромко, как тяжело больной ребенок от боли.

Он отнес её в кровать, та осталась нетронутой. Ласково укрыл и прошел в ванную. Там была кровь, немного, несколько капель на кафельном полу. Вероятно, кровь мужчины, подумал он, увидев осколки стекла. Она пыталась бороться.

Джонни нашел успокоительное, стакан, налил воды и отнес ей, заставив выпить. Потом прошел в кухню и нашел маленький острый нож.

Он мягко поговорил с ней, наполовину на родном языке, нашел ключ в её сумочке и вышел, закрыв за собой дверь.

На улице, все ещё холодной и серой, он побежал. Он бежал легко, как по гальке в горах Сицилии. А вернувшись к отелю на Седьмой авеню, пошел, осматриваясь.

Мусия приставил человека следить за ним на скачках. Люди Мусии следили, когда он провожал Дэа домой. Люди Мусии сделали это с его девушкой.

Он не хотел пока убивать Мусию, но собрался найти людей, которых тот посылал. Они должны были вернуться в отель. Это люди ночи, встречающие рассвет за едой. Здесь должна быть забегаловка. Или прямо в номере?

В вестибюле он нашел телефоны и позвонил в бюро обслуживания. Весьма кстати вспомнился номер комнаты.

- Что насчет завтрака в 1112?

Через минуту ему ответили:

- Извините, сэр, в 1112 завтрак не заказывали. Могу я вам помочь?

Джонни повесил трубку и вышел. Через двадцать минут он нашел тихое кафе на Восьмой авеню. Мусия и двое мужчин как раз выходили. Ни один из них в кости не играл. Мусия покинул их на углу и направился обратно в отель, двое зашагали к гаражам.

Джонни шел следом. Улица была пуста.

- Вы кое-что оставили у девушки в квартире, - сказал он. Мужчины резко обернулись.

Один был крепок и крут, другой помоложе, но тоже силен. Они не видели пистолета и не боялись, а презирали его, потому что сегодня имели его женщину, и были пьяны от жестокости.

- Какой девушки? - спросил молодой.

- Ты Колини? - спросил крепыш.

Джонни вонзил в него острый кухонный нож и вырвал обратно. Не успев даже почувствовать боль, он умер. Молодой увидел движение руки Джонни и понял его. Он бросился бежать, но Джонни его догнал.

Для таких случаев была традиция, после которой ни для одного из них нож больше не потребуется. Джонни исполнил традицию и оставил тела, где они лежали, на сером асфальте возле гаражей.

Крови на нем не было. Он вытер отпечатки с рукоятки и лезвия ножа куском газеты из канавы и выбросил окровавленную бумагу и нож в канализацию.

Придя в отель, Джонни долго стоял под душем, многократно вымыл руки, потом лег и заснул.

Позавтракал он после полудня. Первые полосы дневных газет занимали два трупа, найденных возле Бродвея. Это была месть, и газеты считали убийцу, или убийц, сицилийцами, потому что на мертвых был традиционный знак, что они насильники, или надругались над его женщиной.

Мужчины побывали и в Синг-Синге, и в Данморе. Департамент нью-йоркской полиции не огорчился их смерти. Тем более, что у кого-то был хороший повод с ними разделаться.

Когда Джонни заканчивал завтрак, ему позвонили. Рядом с коридорным стояли два незнакомца.

- Мистер Колини? - Незнакомец был крупным, явно полиция или мафия.

- Да.

- У нас ваш чек на 25 тысяч долларов. Мы выполняем расчеты в делах такого рода. Но мы не можем обналичить такой чек. Не можете ли вы пойти с нами в банк и взять эту сумму?

- Конечно, - сказал Джонни.

Он достаточно знал налоговые законы Соединенных Штатов, чтобы понять, почему не должно быть записей крупных выигрышей.

Взяв шляпу, он прошел с этими двумя в банк на Пятую авеню. Все молчали.

Двое ждали, пока Джонни выписывал новый чек на 26 тысяч. Ему нужна была тысяча на мелкие расходы.

Джонни передал чек в окошечко. Молодой человек секунду смотрел на него, улыбнулся и пошел к картотеке.

Вернулся он уже без улыбки.

- Вы закрыли ваш счет этим утром, сэр, - сказал он, глядя на Джонни, как обычно смотрят на опростоволосившихся посетителей.

- Могу я увидеть этот чек? - спросил Джонни.

Молодой человек подошел к старику за широким столом сзади, кратко с ним переговорил, проворно подошел к картотеке и вернулся с чеком.

Джонни посмотрел на него. Там не было фамилии, но подпись стояла его, а под ней приписка - "Чикаго".

- Это ваша подпись? - спросил молодой человек.

- Конечно, - ответил Джонни, протянул чек и отошел.

До ожидающих денег оставалось двадцать шагов на размышление.

Настоящий Колини оставил его без средств, используя свою сеть. Это не было неожиданностью. Неудивительно, что старик на вилле интересовался, как Джулиано выкрутится сам. Настало время тяжелой работы.

Когда он дошел до двух сборщиков денег из мафии, те в ожидании встали.

- Не сегодня, - сказал Джонни, медленно идя к двери.

- Нужно сегодня, - сказал тот, что повыше.

- Не получится.

- Ты увиливаешь от расчета? Ты ненормальный?

- Вы знаете, где меня найти.

Они дошли до тротуара. Джонни пошел прочь, но высокий схватил его за руку. Джонни посмотрел на него, и тот отпустил.

- Ты знаешь, с кем имеешь дело? - спросил высокий.

- Конечно, - ответил Джонни, повернулся и пошел вниз по улице. Его не преследовали.

В бумажнике осталось меньше сотни. Переводов не предвиделось. За отель он платил шестьдесят в день.

Да, подумал он, настало время тяжелой работы.

8

Он воспользовался ключом Дэа и вошел в квартиру. Она спала, но на лице не было спокойствия. Временами оно искажалось болью и страхом.

По традициям, в которых его воспитали, она ничего не стоила. Он выполнил долг, убил обесчестивших её и поставил на трупах знак платежа. Но она была обесчещена, для неё это конец.

По традициям она могла принять подстриг; могла пойти на панель, могла найти бедняка, больного, или старика, или урода без чести, чтобы выйти замуж; или могла влачить одинокое бессмысленное существование. Неважно, что она не виновата. Дом неповинен в пожаре, но невозможно жить в руинах.

Мария задушила человека за взгляд, боясь, что даже это сделает её недостойной Джулиано.

Но ради этой девушки Джонни Колини забыл о традициях. Вчера она была так непоколебима в целомудрии, храбрая единственным качеством, которое он уважал - гордостью.

Теперь он жалел её, и жалость была для него удивительна. С жалостью пришло прежде ему неизвестное, что-то похожее на любовь.

Он был нежен с ней, когда она проснулась.

В ней огромной злой змеей шевелилась холодная ненависть к нему. Ее лицо не отражало этой ненависти только потому, что мускулы устали реагировать на боль, стыд, печаль.

Это из-за него, все из-за него...

По здравой логике этот человек, Джонни Колини с оливковой кожей и белыми зубами, красивый молодой человек со свирепыми неотразимыми глазами, погубил её, едва познакомившись.

Вчера она поговорила с ним, и из-за этого ночью её жизнь переменилась, и теперь она стала животным с переломанным хребтом.

Эта ненависть не подчинялась рассудку. Он виноват в том, что не предупредил ее: "Я приношу беду, я приношу боль, я приношу смерть".

Теперь его руки и голос были нежными, и она реагировала на нежность, как умирающий от жажды на холодную воду. Но внутри вилась змея ненависти.

- Позвонить твоему врачу?

- Нет.

Доктор Джим был больше, чем врачом, он был другом. Она не могла пойти к нему, или к другому мужчине и сказать:

- Со мной сделали это...

Настойчиво зазвонил телефон.

- Это с работы, - сказала она. - Не отвечай. Я больше туда не пойду.

В их оценке случившегося была странная схожесть. Другая женщина позвонила бы доктору, в полицию, вернулась бы к жизни, как будто не произошло ничего, кроме болезненной неприятности. Но не Дэа Гинес. Она была гордой женщиной.

Джонни сел рядом на кровать.

- Они оба мертвы. Я их убил их этим утром, - сказал он. Или их было больше?

Она покачала головой и посмотрела на него. Черные вьющиеся волосы, на лице даже сейчас полуулыбка.

- Кто ты? - спросила она.

Он сошел с ума. Он слишком долго был одинок. Для него друзья были почти любовниками, безумными, самоотверженными в страсти дружбы, как любой любовник. Не считая секса, бандиты гор были настоящими любовниками для Джулиано. Два года он был лишен этого. Такого одиночества никогда не узнает мягкий городской благоустроенный и защищенный человек.

- Меня зовут Джулиано, - сказал он, и это было безумием. Никогда не рассказывай секреты женщинам. Никогда не рассказывай о себе женщине. Но Джулиано рассказал Дэа Гинес о жестоких горах, об утре в горах с Марией, о вилле около Рима, о рождении Джонни Колини и его приезде в Соединенные Штаты.

Он рассказал о мафии. Он сказал, что приехал в Штаты убить некоторых людей, но не наемным убийцей, а как претендент на наследство, которое надо взять силой.

Теперь она могла разговаривать, правда, как измученный жаром больной.

- Это невозможно, - сказала она. - Это все равно что пройти через охрану, убить президента Соединенных Штатов и сказать, что одержал верх.

- Если бы президент Соединенных Штатов стал президентом, убив сорок человек, это было бы возможно, - сказал Джулиано.

- Но ты один. Они убьют тебя, и на этом все кончится.

- Они побоятся убить меня.

- Джулиано-Джонни, ты псих.

- Я должен создать армию призраков.

Она взглянула на него со страхом, уверенная, что он псих.

Джонни улыбнулся.

- Я не могу сколотить шайку. Людей в Сицилии, которым я доверял, я знал годами, мы выросли вместе, но даже им я верил только потому, что они меня боялись.

- Ты не сможешь сколотить свою банду, - сказала Дэа. - Я делала передачи о преступности, и знаю, что это за сила. Ты сможешь завербовать только пару бесполезных и ненормальных подростков. И все.

- Поэтому мне нужна армия призраков. Я знаю людей, которых должен убить - один в Лос-Анжелесе, двое в Нью-Йорке. Мафия обвинит в смертях меня, но они должны быть уверены, что убил не я сам.

Тогда они не будут знать, кто со мной. Они предположат, что на меня работают люди мафии, и не убьют меня, пока не будут уверены, что это не будет стоить им жизни. Боссы состарились и любят жизнь больше всего на свете.

- Но как ты их убьешь? Их охраняют, они невероятно богаты и могущественны.

- Я не просто Джонни Колини - я Джулиано. За мной охотились тысячи полицейских.

- Но ты сказал, что разорен. Не только разорен, но тебя ещё преследовали сборщики денег.

- Сегодня вечером у меня будут деньги, - Джонни улыбнулся, как мальчишка.

- Они правда мертвы? Ты правда убил этих людей? - Голос её внезапно охрип, глаза горели.

- Я воспользовался твоим кухонным ножом, - ответил Джонни.

Она обвила руками этого мужчину, которого любила и ненавидела, так полно любила и так полно ненавидела, что впервые в жизни чувствовала себя настоящей женщиной и повалила его на себя.

И Джонни с сожалением и уважением почувствовал что-то немного похожее на любовь.

- Кто он?

Тощий Сантанджело навис над Кромлейном и Мусией.

За окнами пентхауза высились башни Манхэтена. Это был офис и нью-йоркская квартира Сантанджело, Великого Мастера, одного из трех глав мафии в Соединенных Штатах, одного из семи - в мире. На Лонг-Айленде ему принадлежала сотня акров земли; дом во Флориде стоял на личном острове; дом в Квебеке стоил четверть миллиона.

- Молодой человек приехал в Нью-Йорк. Он знает, что к чему, но не боится, - сказал Сантанджело. - В номер он вошел один и, если бы захотел, мог бы под дулом пистолета вернуть все деньги, но вместо этого спустил свои в нечестной, как он знал, игре. С ним трудно иметь дело, с этим юношей. Он называет имена, будто он один из нас. Великие имена в полудюжине городов. Он все знает, у него есть деньги и сердце, которого хватило бы на дюжину.

Он остановился.

- Кто убил наших людей?

- Не Колини... - начал Мусия.

- Не называй его этим именем, - прервал Сантанджело. Есть только один Колини, не два. Двум - не бывать.

Последний раз он видел Джонни на Капри, и тот выглядел совсем стариком.

- Этот парень, - сказал Мусия, - не мог убить моих ребят. Он их не знал, не знал, как их найти. У него пистолет, а их зарезали. Это не он.

- Плохо, - сказал Сантанджело. - Плохо, потому что он не один. У него есть люди - его глаза, которые видели тех двоих. У него есть ликвидаторы. Твои люди развлекались с девчонкой?

- Они рассказали мне об этом за завтраком. Славно поразвлеклись.

- И с ними поступили так, как я когда-то. Этот обычай с нашей родины.

- Да, мистер Сантанджело, - сказал Мусия.

Оба посмотрели друг на друга с пониманием. Мусия занимал высокое место в Ордене, но не был Мастером. Марк Кромлейн думал, что он в Ордене, посещал некоторые встречи, выполнял правила, но не был членом. Для него, как и для многих других, существовал ложный Орден, а настоящий - только для людей с тысячелетней кровной связью.

- Здесь рука сицилийца.

Тяжелые веки приподнялись и мертвые глаза взглянули на Мусию. Мусия показал, что понял. Ночью будет встреча Ордена.

На таких встречах никто не может лгать или говорить не все. Если кто-нибудь из Ордена знает этого ужасного молодого незнакомца, он расскажет, что знает.

- Мистер Сантанджело, - начал Марк Кромлейн.

Тяжелая голова чуть повернулась.

- Я прошу разрешения убить незнакомца.

- Нет.

Кромлейн не осмелился выказать злость. Он ничего больше не сказал.

Майк "Мороженый" Сантанджело поднял руку и двое вышли. Мистер Сантанджело тяжело подошел к столу и начал просматривать дела своего ранчо в Техасе, нефтяных вышек в Калифорнии, автобусных линий в Луизиане, тысячеквартирного жилого комплекса, который строился на Лонг-Айленде.

Только однажды он позволил себе вспомнить, как тридцать лет назад, когда он носил бордовый костюм, желтые ботинки и шелковую рубашку с обязательной белой шляпой, они с Джонни Колини убили семерых в гараже на Норт-Кларк-Стрит. Это было тридцать лет назад, устало подумал он и вернулся к доходам, полученным с ранчо за скот.

Он подумал о сыне, учившемся Музыкальном колледже Джильярда и о дочери в швейцарском пансионе, о молодом человеке и о том, чего тот может хотеть.

Они занимались любовью, она - с любовью и ненавистью, Джонни - со стыдом, что он с женщиной, которой так недавно обладали другие. Но он был нежным, хотя безумие прошло, и он не мог поверить, что рассказал женщине о себе.

Он не хотел убивать её, но знал, что это может понадобиться из-за совершенной им глупости. Он не думал, что несправедливо убивать Дэа Гинес из-за собственной глупости; Джонни Колини жил в мире холодной логики.

- Ты рассказал мне слишком много, - обнаженная Дэа стояла возле кровати и будто читала его мысли. - Теперь я для тебя опасна.

Он не ответил. Ответа не требовалось.

- Ты убьешь меня, Джонни?

- Если придется.

- Вчера была девушка по имена Дэа Гинес, - сказала Дэа. Имя осталось, но я уже не та девушка.

И ушла в кухню.

Джонни оделся, пока Дэа готовила кофе.

- Ты знаешь, где взять деньги? - спросила она.

- Будь это моя родная деревня, я бы пошел в банк, - сказал он, снова мальчишески улыбаясь.

- А если ты пойдешь в банк здесь, тебя сразу укокошат, сказала Дэа. Чувствую, не проживешь ты долго, мой Джонни.

- Я бы хотел купить долгую жизнь, - сказал он простодушно.

- На что?

Он знал ответ, и хотя не верил в Бога, но верил в колдунов.

- На мою душу.

- Иди и достань деньги, - мягко сказала она.

Джонни встал и пошел к двери.

- Собирайся, - сказал он. - Ты знаешь, нам надо убираться отсюда.

- Знаю.

Джонни вышел из в нью-йоркский полдень, зашел в отель за "береттой", и тут зазвонил телефон.

Голос, который ничего для него не значил, но с командными нотками и явно немолодой, спросил:

- Что ты знаешь?

- Я знаю две вещи, - сказал Джонни.

- Что?

- Утром солнце встает. Ночью садится. Больше я ничего не знаю.

Сильный зрелый голос ответил:

- Спасибо.

Трубку бросили.

Это был условный вопрос и ответ для Ордена. Предварительное знакомство. Кто бы ни звонил, это важный человек, желающий знать, насколько Джонни знаком с Орденом.

Теперь он знал. И когда придет время, Джонни даст знак и произнесет слова, которые определят его как Мастера Ордена. Джулиано стал Мастером в двадцать три, а четырем другим, которых он знал, было за пятьдесят.

Выходя из отеля с "береттой" в кармане, Джонни Колини чувствовал себя довольно молодо для двадцативосьмилетнего мужчины. Он снова был Джулиано, идущим за деньгами.

Сборщики поджидали его внизу, и, когда он вышел, пристроились сзади. Не выслеживали, просто шли следом.

Он прошел через город к Бродвею, обернулся и подождал их.

- Ты идешь за деньгами? - спросил высокий.

- Я несу их Джерри, - сказал Колини.

- Они у тебя с собой? Давай.

- Мусие. Не тебе.

- У меня чек, - сказал высокий.

- Засунь его туда, где его никто не увидит, - сказал Джонни.

- Мы не против переломать тебе руки прямо здесь, на Бродвее, если будешь упрямиться, - сказал высокий. - У тебя лицо кинозвезды, воп*. Мы не против его изувечить.

(* Воп, даго - презрительное прозвище итальянцев - прим. пер.)

Джонни не мог ввязываться в неприятности с "береттой" в кармане. Только дружелюбные, улыбающиеся люди, может, только соотечественники, могли называть его вопом. Но это неважно. Важно то, что высокий задел его. А это дорого стоит. Придется ввязаться в неприятности.

В нескольких футах от тротуара была дверь книжной лавки.

- Я буду говорить с тобой одним, - сказал Джонни.

Низкий посмотрел на высокого. Тот заколебался.

- Ты боишься? - спросил Джонни, оскалившись.

- Ты собираешься отдать деньги?

Джонни вошел в магазин. Высокий с напарником хотели последовать за ним.

- Ты, - сказал Джонни низенькому, - подождешь.

Сборщики пожали плечами, и высокий вошел вместе с Джонни. Второй прислонился к стене, глядя в сторону.

Джонни поднял руку и схватил высокого за глотку, соединив большой и указательный пальцы с такой силой, словно хотел вырвать кадык из горла. Это очень просто - пальцы давят, пока не соединятся вокруг глотки, затем остальные три нажимают на голосовые связки, требуя тишины.

Высокий поднял руки, у него было меньше секунды, чтобы сообразить не цепляться в уродующую руку и пальцы, а начать контратаку. Правой он ударил Джонни по ребрам, как раз над сердцем, и, когда Джонни отступил, высокому показалось, что глотка разорвана. Джонни ударил высокого прямо между глаз, в основание носа, согнутой костяшкой указательного пальца.

Он пробил череп в самом уязвимом месте, не настолько, чтобы вогнать осколки в мозг и убить, но достаточно, чтобы ослепить болью и вызвать внутреннее кровоизлияние. Высокий прислонился к стене возле входа, оглушенный болью в глазах и глотке. Джонни отпустил его и вышел наружу.

Второй шагнул к книжной лавке.

- Что случилось? - спросил он высокого. Джонни его остановил.

- У его сердечный приступ.

Человек посмотрел Джонни в глаза.

- Что ты с ним сделал?

- Я мог его убить. Но не убил. Я и тебя могу сейчас убить.

- Что ты с ним сделал? - Голос срывался на вопль. Люди замедляли шаг, чтобы посмотреть на них.

Джонни рассмеялся.

- Пошли, - сказал он. - Найдем Джерри Мусию.

Мужчина попытался вырваться из сильных пальцев Джонни.

- Пошли, - повторил Джонни. Прохожие потеряли интерес и проходили мимо.

- Мы на Бродвее. Ты ничего здесь не сделаешь, - сказал мужчина.

Рука Джонни скользнула вниз, пальцы сомкнулись вокруг правого указательного пальца противника.

- Сначала я сломаю его, - сказал Джонни. - Потом, если ты хочешь умереть, я убью тебя.

Мужчина поверил Джонни. Они бросили высокого, который, прикрывая лицо руками, делал первые неуверенные шаги вдоль стены.

Было далеко за полдень, солнце зашло за высокие башни. Человек попытался объяснить идущему рядом Джонни.

- Мы только выполняли работу. Ты должен известным людям двадцать пять тысяч, мы следим, чтобы ты заплатил. Ты не должен на нас злиться. Это наша работа. Если бы ты не задолжал, мы бы тебя не трогали.

Джонни спутник не интересовал. Он знал о сборщиках, сам был им. Толстые землевладельцы, богатые комерсанты, расчетливые ростовщики - все платили Джулиано, чтобы избавиться от его террора.

Поломанные руки и разбитые лица - это ещё цветочки. Ростовщик без правой руки, нужной для счета денег, убеждал остальных ростовщиков поберечь руки, заплатив Джулиано.

Джерри Мусия был с Марком Кромлейном в одной из кабинок на Шорз. Они ждали высокого сборщика, но вместо этого увидели, как Джонни огибает стойку бара и приближается к ним. Сборщик забежал вперед и указал на них, пока Джонни сдавал шляпу.

Джонни сел рядом с Джерри. Кромлейн наблюдал за ними.

- Твой чек оказался недействителен, - сказал Джерри. - Ты принес деньги?

- Я хочу сыграть. Сейчас.

- На что? Снова на чек? - Мусия осмелел; незнакомец не доказал самого важного качества - у него не было денег. Мусия с Кромлейном обсудили это и решили, что Джонни Колини жулик, жестокий, дикий, но жулик. А в свои годы они их встречали немало. Как коп больше всех ненавидит карманников, так мафиози презирает жуликов. Некоторые могли быть жесткими, иногда они были убийцами, но внутри была пустота, словно их выели черви.

Владелец заведения, сам крупная шишка, наблюдал за кабинкой от входа. Его не интересовали дела Мусии или Кромлейна, но что за разница? Там, где были борцы, менеджеры, бейсболисты, газетчики, игроки, профессионалы выпивки, там всегда будут мальчики из мафии.

Он не узнал незнакомца, вошедшего в кабинку, но молодой человек смахивал на молодого Ди Маджио, лицо не такое худое, не такой стройный, но похож на Ди Маджио в его звездные годы.

- Нет, не чек, - сказал Джонни. - Наличные.

- Сначала отдай двадцать пять.

Кромлейн не спускал глаз с Джонни. Мороженый не разрешил убить этого ублюдка. Но он не знал, чего ему стоил каждый день, пока ублюдок дышит. Лицо и тело билось от боли, когда он смотрел на Джонни.

- Ты получишь их вечером, - сказал Джонни. - Но сначала игра. На наличные.

Не отрывая взгляда от Джонни, Марк Кромлейн сказал Джерри Мусие:

- Позволь ему сыграть.

Мусия наклонился к Джонни.

- Ты не работаешь ножом, верно?

- Ты хочешь знать, не я ли утром убил двоих? - Мусия едва слышал тихий голос Джонни; Кромлейн насторожился. - Зачем мне их убивать?

Белые зубы оскалились в полумесяце улыбки, Джонни выглядел очень привлекательно и дружелюбно, без тени угрозы.

- У тебя может быть своя игра, - сказал Мусия.

- Я хочу, чтобы играл перекошенный.

- Он будет играть, - кивнул Мусия. Дурак, болтливый дурак, использующий имена незнакомых людей, подписывающий чеки, но не платящий.

Но этим утром кто-то зарезал двоих его людей. И этот дурак побил и унизил прошлой ночью его. И Мула.

Официант принес счет, и Мусия расплатился. Трое мужчин пошли по Пятьдесят первой стрит к Бродвею. Пока Мусия и Кромлейн забирали свои шляпы, "беретта" скользнула из кармана в рукав Джонни. Курок уперся в тонкий ремешок часов.

- Играем только вчетвером, - сказал Мусия, когда они свернули на Седьмую стрит. - И только на наличные.

- Годится, - согласился Джонни.

В вестибюле отеля Мусия подошел к внутренним телефонам. Джонни наблюдал за ним, пока тот тихо разговаривал. Он знал, что встретит его наверху.

Он бы прав. Мусия открыл дверь, Джонни шагнул внутрь и увидел перекошенного с нацеленным на него короткоствольным револьвером 38 калибра.

Мусия встал сзади, обыскивая Джонни. Джонни поднял руки на уровень плеч, согнув их так, что ладони почти касались головы.

Мусия был осторожен; не найдя "беретты" в потайном кармане, он прощупал талию, подмышками, штанины, носки, шляпу.

Кромлейн стоял возле закрытой двери, перекошенный - он ненавидел оружие, но стойко держал его - в проеме дверей между комнатами.

- Сегодня нет, - сказал Мусия, выпрямляясь. Перекошенный с облегчением бросил оружие на стул.

Джонни опустил руки, ручка "беретты" скользнула поверх ремешка и прыгнула в ладонь, и короткий ствол уставился в троих мужчин.

- Есть, - сказал Джонни.

Кромлейн с ненавистью плюнул в Мусию. Мусия тихо восхищался, как хорошо Колини смог запрятать пистолет. Он быстро решил - очень хорошо. Слишком хорошо.

- Пошли, начнем игру, - сказал Джонни. Когда все трое отступили в комнату, Джонни подхватил револьвер и засунул его за ремень.

В комнате, возле стола, Джонни кивнул перекошенному:

- Тебе кидать.

Мусия и Кромлейн посмотрели друг на друга с одной мыслью. Колини был не жуликом, он был сумасшедшим. Безумцем с пистолетом.

Правой рукой Джонни вынул бумажник и кинул на стол пятидесятидолларовый билет.

- Ставлю пятьдесят, - сказал он и взглянул на перекошенного. - Я знаю, игра будет жаркой. Это я знаю.

Перекошенный взял кости. Джонни посмотрел на Мусию:

- Покрой.

Мусия облизал губы и покрыл.

Перекошенный начал обыкновенно, четыре-три. До восьмого раза он не показал, что был виртуозом костей. Он бросил их на доску и сказал мягко:

- Десять.

Кости остановились, сверкая: шесть-четыре. Его лапа сгребла кости, потрясла и выкинула пять-пять. Потом перекошенный стал снижать - девять, восемь, шесть, пять и четыре. На четырех у Джонни Колини было шесть тысяч Мусии наличными, десять тысяч Кромлейна и чек от Мусии на двадцать пять тысяч.

У Кромлейна осталась тысяча, когда снова кидал перекошенный. Один-один. Пот выступил на его клювоподобном носе, и он со страхом посмотрел на Джонни Колини.

- Все может измениться к лучшему, - сказал Джонни. - Ставишь две тысячи, Кромлейн?

Кромлейн горько кивнул.

Один-один. Перекошенный начал дрожать.

- Четыре? - спросил Джонни. Кромлейн согласно усмехнулся.

В третий раз они увидели по одной белой точке.

- Пожалуйста - о, Господи, пожалуйста, - взмолился перекошенный.

У Джонни было девять тысяч наличными. Он бросил перекошенному тысячу чаевых, переломил револьвер, выбросил обломки в окно на крышу внизу и вышел из номера, впервые пожав Мусии руку на прощание.

Кромлейн уже был у телефона. Мусия остановил его.

- Я попрошу охрану задержать его. Он его возьмет, - Кромлейн побелел от ярости.

- Не пытайся остановить Колини, - сказал Мусия. - Он из Ордена. Он только что дал мне знак пальцами.

- Я не видел.

- Ты не знаешь этого знака. И он все правильно сыграл. Он забрал наши деньги, как и мы его прошлой ночью, когда Ученый держал кости.

Он взглянул в сторону Ученого, перекошенного, который выкидывал один-один и смотрел на них, как человек на плахе смотрит на петлю.

9

Манхэтен, час коктейля, который продолжается с чуть позже четырех до чуть позже семи. Джонни Колини остановился у бара на Пятьдесят седьмой, между Лексингтон и Третьей.

Он почти забыл о Мусии и Кромлейне; они ничего не значили. В его сотне в Сицилии они не были бы ни капитанами, ни лейтенантами. Мусия мог быть сержантом, Кромлейн - капралом.

У Джонни Колини были имена важных людей. Одного он должен убить в угоду старику на вилле. Майка Сантанджело.

Майк был Великим Мастером Ордена. Он был стариком и должен был умереть.

Для Джонни Колини, потягивающего скотч в баре в час коктейля, будущее представлялось просветом в джунглях. Его могли убить, но живой он не мог ошибиться.

Вокруг него девушки болтали с мужчинами, бармен в красном пиджаке непрерывно смешивал "мартини", а Джонни Колини думал о том, что должен сделать.

Убийства должны быть совершены в один день. Одно в Лос-Анжелесе, два в Лас-Вегасе, два здесь, в Нью-Йорке. Только так мафия поверит в силу за спиной Джонни Колини, а они должны поверить, иначе его просто убьют.

Дэа Гинес пригодится, решил он. Сама судьба привела её к нему в тот самый день, день, когда он начал завоевание Америки.

Любители коктейля посмеялись бы над ним. Парень из Сицилии завоевывает Соединенные Штаты!

Только им бы стало не до смеха, знай они, что другие люди из Сицилии действительно завоевали Соединенные Штаты.

Документы и закладные на многие небоскребы Манхэтена выписаны были на имена корпораций, принадлежащих этим людям.

Контракты их любимых телезвезд принадлежат этим людям полностью или частично. Им же принадлежали отели, рестораны, ночные клубы.

Профсоюзы с десяткам тысяч членов платили этим людям дань. Выпивка, которым они сейчас наслаждались, прибывала с винокурен, пивоварен, от поставщиков, принадлежащих мафии.

Мафия откусила огромный кусок Соединенных Штатов вместе с миллиардными доходами от игр, от вымогательств, от наркотиков. Ей принадлежит Страна Игр в пустыне, стоящая четверть миллиарда и сравнимая лишь с Монте-Карло; целое Монте-Карло на Стрип!

А сегодня Джулиано начал забирать все это у мафии.

Старый Джонни Колини, настоящий Джонни Колини, объяснил, как это будет.

- У каждого есть свой кусок, - говорил он на вилле под Римом. - Как владение большим домом отдыха, или модельным бизнесом, или поместьем. Но сама мафия владеет большинством. Есть, положим, тридцать корпораций. Они большей частью принадлежат шести крупным холдинговым компаниям. Акции, непреложные права, закладные - всем этим владеют шесть корпораций с помощью страховых компаний, доверенностей, даже банков. Но у мафии есть соглашение, контракт, легальный, но негласный, получать ничейные акции этих шести компаний, конечно, по очень низкой цене.

Как прикрытие мафия выдвигает юристов в Совет директоров. Когда кому-нибудь требуется, скажем, двадцать миллионов наличных на раскрутку, он приходит к ним. Мы даем - но потом всегда имеем процент от прибылей.

Это легальный денежный бизнес. Здесь никому не подобраться, хоть с десятью тысячами юристов или миллиардом долларов.

Но мафия была построена на убийствах и терроре. Пока старики вроде меня ещё наверху, её можно взять убийствами и террором. Ты хочешь большой ломоть, возьми его. Человек вроде тебя, Джулиано, если знает то, что должен знать, может взять его. Тогда ты станешь как бы моим сыном, новым Джонни Колини, и получишь свой кусок целого мира.

Чтобы он понял, специалисты по бизнесу день за днем объясняли ему механизм движения акций и облигаций, имена и названия, правила и хитрости мира финансов.

Но решит все пистолет. Богатство и власть мафии, построенные на насилии, могут быть захвачены насилием и побеждены ещё большим насилием.

Поэтому пять человек должны умереть в один день. Возможно, Дэа сможет помочь.

Для нее, ожидающей на чемоданах, со встречи с Джонни Колини тоже началась новая жизнь.

Она любила его. Она не знала, что можно так любить. Другие казались бледными тенями рядом с настоящим мужчиной. Он смеялся, как мальчишка, у него были мускулы тигра и глаза охотника.

Она любила его.

И ненавидела. Он был жесток, он принес ей стыд и боль. Ее прекрасная жизнь, полная увлекательной работы, интересных друзей и уверенности в себе кончилась. Чтобы он ни хотел от нее, она сделает, но в свое время найдет способ его уничтожить.

Джонни Колини допил скотч и вернулся Дэа. Когда он вошел в квартиру, она подошла, обвила руками, вцепившись пальцами в спину, и остановила вопросы широко раскрытым ртом.

Он опустил её на пол, воспламененный её желанием; он не спешил, и только один раз назвал её Марией.

Ей пришлось открывать чемоданы и переодеваться, выбросив порванные вещи. О деньгах она спрашивать не стала; она знала, что он достал деньги, у кого и как - не имело значения.

И это девушка, которой нравилось, чтобы все счета были оплачены до пятого, а на книжке всегда был подсчитан баланс.

Он вызвал такси. Она сделала два звонка - лучшей подруге, девушке из рекламного агенства, и своему боссу на телестудии. Им она сказала, что ненадолго уезжает. И больше ничего.

10

Он рассказал ей, как задумал совершить убийства, и временами она кое-что подсказывала. Человек в Лос-Анжелесе - практически в Беверли Хилз был адвокатом. Один из двоих в Лас-Вегасе жил в люксе отеля на Стрип и не делал ничего, кроме вложений через лос-анжельский филиал крупного маклерского дома. Второй бы менеджером и мнимым владельцем другого отеля на Стрип. В Нью-Йорке это были Сантанджело и Луис Мерфи, юрист-ирландец.

Он не рассчитывал на помощь Дэа, но она сама подсказала, как может помочь создать эффект армии призраков, чтобы пятеро умерли в один день и не было бы видимой связи между ним и их гибелью.

Они жили в маленьком отеле в Коннектикуте. По её предложению на её деньги они взяли напрокат машину и два дня провели вместе. Не считая совокуплений в животной страсти, все время они отдали планированию завоевания Америки Джонни Колини.

- Надо только начать, - объяснял он. - Неважно, грабишь банк или похищаешь богача - спланируй, знай точно, что делать и когда, и все выйдет в два счета!

Он соскочил с двуспальной кровати и смотрел на неё сверху вниз.

- Я возвращаюсь в Нью-Йорк. Теперь Орден будет следить за каждым моим движением. Они узнают, когда я был в Чикаго, в Сан-Франциско, везде. Но они не узнают, откуда я и кто я.

- Корабль, на котором ты прибыл, исчез? - спросила она.

Он кивнул.

- Они проследят до Рима, но из Рима ложный след ведет в Гавану, а из Гаваны в Штаты. Они узнают, что Джонни Колини прибыл в Гавану из Соединенных Штатов. Кубинцы опишут меня, есть записи в отелях, что я там был. Они поддельные, но сделаны кубинцами, состоящими в их собственном секретном ордене. Им хорошо заплатили.

Дэа встала с постели, обнаженная, как и Джонни. Одну ногу она поставила на мягкое сидение стула, чтобы сделать грациознее линию ног и бедер, руки сцепила на затылке, чтобы груди стали выше и подались вперед.

- Они получат портрет человека ниоткуда. Человека с деньгами, путешествующего и живущего в свое удовольствие. Человека без страха. Опасного человека. Тогда они поймут, что я занимаю высокое положение в Ордене. Но не состою ни в одном клане.

Она смотрела на него и восхищалась обнаженными бедрами, мускулистыми ягодицами, широкими плечами, иссиня-черным завитками волос на груди и руках.

- Тогда меня доставят к верхушке Ордена с Боссом во главе. А может, и к одному Боссу. В Ордене царят те же зависть и соперничество, как везде.

- Тебя убьют, и на этом все кончится.

- Нет, потому что у меня есть свои козыри. Я - Мастер, и я знаю про Орден то, что может знать только Мастер, а эти секреты одинаковы в Палермо, Бейруте, Нью-Йорке и Рио. Я знаю об акциях мафии, и я потребую изрядную долю этих акций.

Дэа сложила пистолет из пальцев и большим нажала курок.

- Не сейчас. Они не убьют Мастера без одобрения вышестоящего Босса, а они не знают, кто это.

- Они решат, что это старый Джонни Колини.

- Не решат. Они его спросят. Но прежде, чем он ответит, я убью пятерых. Они поверят, что у меня есть власть, и скажут, что в мафии я вроде короля. Только тогда старик им ответит. Я буду здесь его человеком, и когда он умрет, унаследую его собственность.

- Перед тобой дальняя дорога, Джонни, - сказала она. - Как бы то ни было, я пойду с тобой.

Ее волосы блестели золотом, глаза были, как у ребенка, ничего не боящегося и посвященного в только детям открытые тайны.

- Ты забрала мою душу, - сказал Джонни и поднял её на руки. Она обняла его голову руками, прижавшись открытым влажным ртом, будто высасывая душу из его тела.

Много позже она спросила:

- Они нас здесь выследили?

- Если бы полиция нас искала, мафия нашла бы нас прежде полиции. У них там такие связи... Но Мафия сама по себе может прощупывать только те места, где люди за это получают деньги. Бары, ночные клубы, большие отели, местечки типа этого. За неделю - другую нас нашли бы, но не так быстро.

- Когда ты говоришь "Мафия", ты подразумеваешь "Синдикат", - сказала она. - А когда говоришь "Орден", подразумеваешь мафию.

- Я говорю правильно.

- Но Орден контролирует мафию?

Он кивнул, наполняя её стакан.

- Почему?

- Орден очень стар. Он возник как крестьянская армия против захватчиков, потом - против землевладельцев. Потом землевладельцы присоединились к ним, и бандиты подчинились, но не все. К Ордену принадлежат богачи, люди из правительства и верхушка полиции, но только немногие.

Быть в Ордене - значит показать себя человеком сильным, умным, храбрым, жестоким. Это не для мягких и слабых.

Когда наши люди пришли сюда, Орден пришел с ними. Он принес в Нью-Йорк, Новый Орлеан, Чикаго, Сан-Франциско террор и насилие. Там, где были сицилийцы, было Братство. Мы не не цивилизованное общество обывателей, мы Братство тигров.

Когда запреты превратили преступность в основной бизнес, преступники стали богатыми людьми. Так как Орден мудр и организован, он взял контроль над преступным бизнесом - игры, проституция, героин, крупные кражи - все, где можно присвоить чужие деньги.

Она с любопытством смотрела на него.

- Это похоже на лекцию в колледже.

Джонни рассмеялся.

- Так и есть. Старик преподавал мне историю Ордена, как школьнику. Я учил её на английском. Я заучивал биографии людей, умерших полвека назад Мосси Энрайт в Чикаго, Ротштейн в Нью-Йорке; кто убил Багси Сигеля в Беверли Хилз десять лет назад и за что; кто пел "Звездную пыль" гангстерам из Сан-Франциско и почему. Когда я займу место в мафии, я не буду выглядеть деревенщиной.

Он натянул брюки, скользнул в рубашку.

- Я знаю, где в Мексике производят опиум и где героиновые фабрики в Афинах. Я знаю имя оптового продавца наркотиков в Нью-Джерси, который пропускает тонну фенамина в месяц. Я могу назвать склад в Тихуане, где марихуана лежит копнами. Я должен был знать все это, и в сто раз больше, прежде чем старик отправил меня хотя бы в Рим.

- Ты будешь иметь дело с наркотиками? - спросила Дэа.

- Большой человек в мафии имеет дело только с деньгами, ответил Джонни. - Не видит и не дотрагивается ни до чего, кроме денег. Но марихуана, кокаин и героин - оружие мафии. Мафия как джунгли - растет и расползается, завоевывает города, и те погибают. Люди хотят веселиться. Мы даем им секс, мы даем им наслаждение, мы даем им фенамин и эфедрин, мы даем им мак, героин - и они наши люди, наши зомби. Они хотят веселиться, и отдают нам свои жизни.

Дэа его понимала. Ему не нужны ни комфорт, ни наслаждения, ни женщина, ни деньги. Он хотел власти над людскими жизнями, а такой голод не утолить. Человек, живущий ради власти, сделает все, чтобы её добиться. Неважно, что для этого понадобится - храбрость или жестокость. Нет ни правил, ни жалости.

Она любила его, она его ненавидела, и то и другое - на верхнем пределе.

11

Он оставил её ждать и вернулся в Нью-Йорк, в свой отель.

Комнату уже обыскали. И ничего не нашли, кроме одежды и "беретты". Серийный номер поведет их по ложному следу в Гавану и оборвется. На одежде марки Сая Девора из Вегаса, "Казановы" из Чикаго и старого великолепного маэстро-портного из Манхэтена, шотландца, родившегося с иглой в руках. О Джонни Колини эти люди знали только то, что шили ему одежду и платил он чеком или наличными.

Его возвращение в отель заметили, и гости появились в номере уже через пару минут.

Эти двое не были ни сборщиками долгов, ни наемными громилами. Они были любезны и обходительны. Мистер Сантанджело желает встретиться с мистером Колини по делу. Если он не занят, они позвонят мистеру Сантанджело и узнают, свободен ли он, или он может назначить любое удобное время.

Мистер Колини ответил, что согласен встретиться с мистером Сантанджело по делу сейчас или в любое другое удобное время.

Один из мужчин подошел к телефону, произнес пару слов и сказал Джонни, что внизу стоит машина и что мистер Сантанджело ждет.

Машина оказалась черным "флитвудом"; недолгое путешествие прошло в молчании.

Джонни провели в офис и оставили наедине с мистером Сантанджело. Он знал, что за ними наблюдают сквозь стену с оружием наготове.

Сантанджело долго смотрел на него, прежде чем заговорил. Джонни стоял и ждал. Этот - один из тех, кто умрет, но не сейчас.

- Ты не похож на него, - сказал Сантанджело, утомленный молчанием.

Джонни не отвечал.

- Садись, - сказал Сантанджело, слегка шевельнув пальцами.

Это был знак приветствия, известный только хозяевам Ордена. Джонни ответил тем же.

- Ты человек Джонни Колини, - сказал Холодный на итальянском.

- Он ничего мне не должен. Я ничего ему не должен, - ответил Джонни на английском.

- Он прислал тебя сюда, в Нью-Йорк.

- Я здесь, потому что я так хочу.

- Из какого ты клана?

- Из нью-йоркского.

- Мы тебя не знаем.

- Узнаете.

Лицо Майка Сантанджело стало жестким, тяжелая челюсть выдвинулась вперед, толстые вены вздулись, губы побелели.

- Разговаривай с уважением.

Джонни кивнул.

- С уважением, положенным Великому Мастеру.

- Я хочу знать, почему ты здесь.

- Я хочу принимать участие в деловых решениях и иметь долю в доходах.

- Ты никто, - Сантанджело рассмеялся в лицо Джонни, вновь порозовевшие губы обнажили крупные желтые зубы.

- Каждый сначала никто. Некоторые это изменяют. Вы сделали. Я сделаю.

Сантанджело медленно поднял и опустил тяжелую голову.

- Да, ты такой же, каким я был в молодости. Джонни Колини хорошо натаскал тебя. Кто ты?

- Я тоже Джонни Колини.

- Ты знаешь, стоит мне поднять руку, и ты умрешь, не встав со стула. Многие умирали на этом стуле, и их тела никогда не нашли.

Джонни улыбнулся. Сантанджело угрожал ему. Настоящий мужчина не угрожает, если не исполнит угрозу. Сантанджело не убил его, значит, Мороженый уже не настоящий мужчина.

- В некоторых корпорациях есть свободные акции. Я хочу, чтобы эти акции были записаны на меня.

- Почему мы должны это сделать? - оскалился Мороженый.

- Для начала потому что Орден и мафия станут сильнее, если я буду с ними и смогу отдавать приказы.

Сантанджело снова рассмеялся, но не так громко.

- Мафия! Начитался газет и решил, что есть нечто, всем управляющее, что нельзя украсть апельсин у разносчика, не отдав части мифическим людям мафии, - Мороженый сплюнул.

- Где есть деньги, там есть мафия, - сказал Джонни. - Теперь мы достаточно сильны, чтобы получить то, что приносит деньги.

Сантанджело глубоко вдохнул.

- Если ты знаешь все, что знает старый Джонни Колини, ты знаешь почти столько же, сколько я. Давай не будем говорить ни о мафии, ни о деньгах. Человек вроде тебя всегда может занять в мафии высокое положение, и такой человек собирает деньги, как фермер оливки с деревьев. Давай говорить как Братья.

- Да, мой господин, - сказал Джонни по ритуалу Ордена.

- Мы Братья по крови, и наши жизни принадлежат нашему Ордену.

- Да, мой господин, - сказал Джонни.

- Братья временами забывают об этом. Костелло забыл. Орден пожертвовал им и отправил в тюрьму в интересах Ордена. Он сердился. Теперь он не сердится.

Джонни Колини ждал.

- Мы примем тебя в здешний клан. Мы присвоим тебе степень Мастера и дадим место в совете Ордена.

Джонни понял, что Мороженый с ним торгуется, но его лицо осталось непроницаемым. Сантанджело предложит ему маленький кусочек и решит, что он доволен. Джонни знал, что удовлетворит его только все. Для начала - все, а потом он покажет, чем может быть мафия. Мороженому он не ответил.

- Мы сделаем это, потому что считаем, что ты Джулиано.

Джонни сдержал судорожный вздох. Все деньги старика, все усилия пропали зря.

- Почему вы так считаете?

- Сколько здесь Мастеров Ордена? Сколько молодых людей? Сколько говорят по-итальянски, как сицилийцы? Сколько здесь молодых людей с глазами тигра и бесстрашным сердцем, как у тебя? Кого Джонни Колини выбрал бы своим сыном? До того, как ты подал знак Мастера, я так считал. Теперь я знаю. Почему ты не поступил, как должен? Не пришел в клан и не назвался?

- Джулиано мертв. Вы считаете меня крестьянином? От моих ног воняет козьим дерьмом?

- Разговаривай, как Брат, а не как ублюдок! - закричал Сантанджело.

- Говорите о том, что вы можете мне предложить, а не о мертвецах, ответил Джонни.

- Мы не предлагаем ничего, кроме того, что ты заслужил. Почетное место в нашем клане, - лицо Мороженого обмякло, словно он очень устал. - Мафия это другое. Это не единый сплоченный организм. Там есть ирландцы, шведы, евреи, поляки и греки. Некоторые бизнесмены входят в Орден, и мы дадим тебе шанс сделать выгодные вложения. Сто тысяч долларов в Токио или Александрии принесут четверть миллиона на героине, но ты можешь потерять эти сто тысяч. Мы дадим шанс, ничего больше.

- Я хочу больше.

- Ты молод, тебе нужен весь мир. Я не так молод, и у меня всего больше, чем я мечтал, когда мальчишкой воровал апельсины с лотка. Ты знаешь о двух братьях из нищей чикагской семьи, которые стали богатыми и могущественными людьми?

- Я знаю их имена.

- В старые времена - когда я был так же молод - люди были помешаны на деньгах. Тысяча долларов пьянила, как вино, бедных мальчиков из грязных трущоб. Деньги пьянили. И в то безумное время они забывали о присяге Братства, они убивали Мастеров и даже одного Великого Мастера, чтобы занять место в Союзе. Они осквернили Орден кровью собственных Братьев. Быть Мастером в Союзе означало просить смерти от пули друга, даже родственника, кровного брата по Ордену, который был опьянен большими деньгами.

Но не эти два парня. Они были братьями в семье, и братьями в Ордене. Они уважали клятву, они верили в Орден. И в конце концов они получили деньги и власть. Помни об этом.

Джонни помнил, что на это ушло двадцать лет. Он хотел денег и власти, пока был ещё молод.

- В мафии мы не можем дать ничего, кроме того, что ты купишь. У тебя есть пять тысяч долларов? В мафии есть человек, замышляющий кражу драгоценностей в Калифорнии. Устроить это стоит десять тысяч, камни можно продать в Нью-Йорке за тридцать тысяч. Риск невелик, ты можешь получить десять тысяч прибыли за неделю. Мы можем сказать этому человеку, что ты входишь в долю с пятью тысячами, он не сможет отказать. Вот что мафия может сделать для тебя. Доля в героине дороже. Верная ставка в игре стоит двадцать пять процентов от выигрыша, часть этих денег Орден выплачиваем организаторам. Иногда глупцы не платят двадцать пять процентов, и Орден их наказывает. Но ты должен вложить свои деньги. Ты хочешь часть отелей в Вегасе, Тахо или Рено? Как Мастер Ордена ты можешь забрать их у подчиненных. И они обязаны продать их тебе, но ты должен заплатить справедливую цену, - Сантанджело откинулся в большом кресле. - Ты все это уже знаешь.