Король решает не всё

Глава 3

За окном начинало светать, Вероника начинала нервничать.

С того момента, как он ушёл, прошло три с половиной часа. Сначала она убеждала себя, что операция затянулась, потом решила, что он о ней забыл. Потом начала молиться непонятно кому, потому что молитвы звучали как «пожалуйста, вернитесь целым и невредимым». Потом поняла, что смотрит в чертёж неподвижным мутным взглядом уже минут десять, и за это время ни разу не пошевелилась, встала и пошла на кухню.

Грязной посуды там не было, печку, шкафы и стены тоже недавно мыли, Вера лихорадочно искала какой-то выход своему напряжению и не могла найти. Пошла мыть ванну. Разревелась. Успокоилась, умылась и вернулась за стол.

За окном вставало солнце и пели птицы, по дороге зацокали копыта, стали слышны голоса. Она взяла чистый лист и тупо смотрела в него, изо всех сил пытаясь не думать о плохом. Солнечные пятна скользили по стене вниз, из розоватых превращаясь в оранжевые, потом в желтые, проползли по полу и креслам, блеснули на пуговицах рубашки министра Шена.

Из портала вышла тёмная фигура и склонилась в поклоне:

— Госпожа.

Ей хотелось сказать «доброе утро, Двейн», но горло как будто онемело, поэтому она просто обернулась и молча посмотрела на него, абсолютно не заботясь о том, насколько жалко сейчас выглядит. Чувствовала она себя такой жалкой, как будто была медузой без костей, способной сохранять подобие формы только благодаря креслу. Двейн вздрогнул от её взгляда и виновато опустил глаза, сглотнул и тихо сказал:

— Господин Шен просил передать свои извинения. — На секунду поднял глаза, как будто хотел увидеть её реакцию, но Вера только чуть кивнула, опуская ресницы, у неё не было сил отвечать. Двейн глубоко вдохнул, как будто набираясь сил для следующей фразы, и сказал: — С ним всё в порядке.

«Дзынь.»

Вера посмотрела на серый шарик стоящих прямо перед ней часов и больше не повернулась к Двейну, он шумно выдохнул и ещё более виновато добавил:

— Он просил так сказать. — Вера молчала, чувствуя как уголок губ ползёт вверх в саркастичной ухмылке. Двейн сказал ещё тише: — Ему сейчас оказывают необходимую помощь, потом он придёт к вам.

Вера сглотнула сухой комок и шепотом сказала:

— Спасибо, Двейн.

Он ещё раз поклонился и ушёл.

«Придёт. И на том спасибо.»

От облегчения накатила такая слабость, что даже веки казались неподъемными, руки дрожали. Но несмотря на это, она почувствовала в себе желание нарисовать наконец что-то на этом непозволительно белом листе. Взяла кисточку и обмакнула в чернила, тщательно прицелилась, сосредоточилась, пытаясь унять дрожь в пальцах, и нарисовала одним неотрывным движением линию одинокой горы, похожей на красавицу Фудзи. Полюбовалась и вздохнула, нараспев шепча:

— Сер Кан Шен Он… собирал в поход… тысячу магов-теней, — добавила к контуру несколько штрихов, чтобы придать сходство с горой, — Сер Кан Шен Он обещал — придёт…

«…к единственной жрице своей.

Нет, ни в коем случае. Вдруг эта квартира тоже прослушивается?»

— …и всё, что в квартире, съест, — решилась она, кивнула сама себе и стала тоненькими линиями набрасывать дорогу на склон и стоящие вдоль неё микроскопические домики с участками. — Сер Кан Шен Он воевал всю ночь, чтоб утром в больницу попасть. — На склонах горы появлялись храмы с арками-входами, одинокий домик спа-салона на горячем источнике, тонкие дорожки и мелкие детали самой горы. — Заказал он стол, а сам не пришёл — так как же министра назвать?

Вероника полюбовалась картиной и вздохнула:

— Не приснятся сегодня… министру слоны — спать можно лишь после войны. — Обмакнула кисточку и тщательно вытерла, чтобы не намарать в мелких деталях, нарисовала на дороге из деревни, ведущей вниз со склона, малюсеньких человечков с телегой и собакой, собака возбуждённо прыгала и оглядывалась на людей, как будто требуя убираться отсюда побыстрее. Фигурки получились отлично, Вера вздохнула с облегчением и пропела: — И мне не приснятся сегодня слоны…

«…министр захватил мои сны.

Да конечно, если бы. Хотя возможно, после сегодняшнего маленького стриптиза моё подсознание решится на какой-нибудь смелый эксперимент.

Чёрт, стриптиз — держите меня семеро! Девочка, ты две недели назад ходила по городу, где мальчики чуть ли не в трусах ходили, а теперь увидела голые руки господина министра и офигела.

Как быстро меняются приоритеты.

Месяц назад я требовала от парня, чтобы он перестал грызть ногти, сменил дезодорант и научился вытирать за собой стол, а сейчас буду счастлива выше крыши, если любимый просто придёт живой и здоровый, и пусть свинячит тут сколько хочет.»

Она посмотрела на обвешанные одеждой кресла и тихо истерично рассмеялась, закрыв лицо руками. Успокоилась, вдохнула поглубже и опять взяла кисть. Сосредоточилась и каллиграфически вывела в нижнем правом углу: «Спящий вулкан», не удержавшись от маленького кокетства с собственным сердцем и сделав букву «к» заглавной и очень красивой.

Убрала кисть и заметила, что вымазала пальцы, пошла мыть руки, оставив рисунок на столе, увидела в зеркале, что лицо тоже умудрилась испачкать, стала умываться. А когда вышла из ванной, застала в гостиной картину «любопытство побеждает всё».

Оперлась плечом о косяк и сложила руки на груди, с улыбкой глядя на министра в незашнурованных ботинках, на ощупь застёгивающего рубашку, изогнувшись над столом так, чтобы смотреть на её рисунок не вверх ногами, а хотя бы боком, имея при этом возможность быстро сделать вид, что никуда он вовсе и не смотрел.

Вера кусала губы, чтобы не начать смеяться и не выдать себя, он был похож на кота, тихонько тянущего со стола отбивную и готового бежать при малейшем признаке опасности.

За окном начинало светать, Вероника начинала нервничать.

С того момента, как он ушёл, прошло три с половиной часа. Сначала она убеждала себя, что операция затянулась, потом решила, что он о ней забыл. Потом начала молиться непонятно кому, потому что молитвы звучали как «пожалуйста, вернитесь целым и невредимым». Потом поняла, что смотрит в чертёж неподвижным мутным взглядом уже минут десять, и за это время ни разу не пошевелилась, встала и пошла на кухню.

Грязной посуды там не было, печку, шкафы и стены тоже недавно мыли, Вера лихорадочно искала какой-то выход своему напряжению и не могла найти. Пошла мыть ванну. Разревелась. Успокоилась, умылась и вернулась за стол.

За окном вставало солнце и пели птицы, по дороге зацокали копыта, стали слышны голоса. Она взяла чистый лист и тупо смотрела в него, изо всех сил пытаясь не думать о плохом. Солнечные пятна скользили по стене вниз, из розоватых превращаясь в оранжевые, потом в желтые, проползли по полу и креслам, блеснули на пуговицах рубашки министра Шена.

Из портала вышла тёмная фигура и склонилась в поклоне:

— Госпожа.

Ей хотелось сказать «доброе утро, Двейн», но горло как будто онемело, поэтому она просто обернулась и молча посмотрела на него, абсолютно не заботясь о том, насколько жалко сейчас выглядит. Чувствовала она себя такой жалкой, как будто была медузой без костей, способной сохранять подобие формы только благодаря креслу. Двейн вздрогнул от её взгляда и виновато опустил глаза, сглотнул и тихо сказал:

— Господин Шен просил передать свои извинения. — На секунду поднял глаза, как будто хотел увидеть её реакцию, но Вера только чуть кивнула, опуская ресницы, у неё не было сил отвечать. Двейн глубоко вдохнул, как будто набираясь сил для следующей фразы, и сказал: — С ним всё в порядке.

«Дзынь.»

Вера посмотрела на серый шарик стоящих прямо перед ней часов и больше не повернулась к Двейну, он шумно выдохнул и ещё более виновато добавил:

— Он просил так сказать. — Вера молчала, чувствуя как уголок губ ползёт вверх в саркастичной ухмылке. Двейн сказал ещё тише: — Ему сейчас оказывают необходимую помощь, потом он придёт к вам.

Вера сглотнула сухой комок и шепотом сказала:

— Спасибо, Двейн.

Он ещё раз поклонился и ушёл.

«Придёт. И на том спасибо.»

От облегчения накатила такая слабость, что даже веки казались неподъемными, руки дрожали. Но несмотря на это, она почувствовала в себе желание нарисовать наконец что-то на этом непозволительно белом листе. Взяла кисточку и обмакнула в чернила, тщательно прицелилась, сосредоточилась, пытаясь унять дрожь в пальцах, и нарисовала одним неотрывным движением линию одинокой горы, похожей на красавицу Фудзи. Полюбовалась и вздохнула, нараспев шепча:

— Сер Кан Шен Он… собирал в поход… тысячу магов-теней, — добавила к контуру несколько штрихов, чтобы придать сходство с горой, — Сер Кан Шен Он обещал — придёт…

«…к единственной жрице своей.

Нет, ни в коем случае. Вдруг эта квартира тоже прослушивается?»

— …и всё, что в квартире, съест, — решилась она, кивнула сама себе и стала тоненькими линиями набрасывать дорогу на склон и стоящие вдоль неё микроскопические домики с участками. — Сер Кан Шен Он воевал всю ночь, чтоб утром в больницу попасть. — На склонах горы появлялись храмы с арками-входами, одинокий домик спа-салона на горячем источнике, тонкие дорожки и мелкие детали самой горы. — Заказал он стол, а сам не пришёл — так как же министра назвать?

Вероника полюбовалась картиной и вздохнула:

— Не приснятся сегодня… министру слоны — спать можно лишь после войны. — Обмакнула кисточку и тщательно вытерла, чтобы не намарать в мелких деталях, нарисовала на дороге из деревни, ведущей вниз со склона, малюсеньких человечков с телегой и собакой, собака возбуждённо прыгала и оглядывалась на людей, как будто требуя убираться отсюда побыстрее. Фигурки получились отлично, Вера вздохнула с облегчением и пропела: — И мне не приснятся сегодня слоны…

«…министр захватил мои сны.

Да конечно, если бы. Хотя возможно, после сегодняшнего маленького стриптиза моё подсознание решится на какой-нибудь смелый эксперимент.

Чёрт, стриптиз — держите меня семеро! Девочка, ты две недели назад ходила по городу, где мальчики чуть ли не в трусах ходили, а теперь увидела голые руки господина министра и офигела.

Как быстро меняются приоритеты.

Месяц назад я требовала от парня, чтобы он перестал грызть ногти, сменил дезодорант и научился вытирать за собой стол, а сейчас буду счастлива выше крыши, если любимый просто придёт живой и здоровый, и пусть свинячит тут сколько хочет.»

Она посмотрела на обвешанные одеждой кресла и тихо истерично рассмеялась, закрыв лицо руками. Успокоилась, вдохнула поглубже и опять взяла кисть. Сосредоточилась и каллиграфически вывела в нижнем правом углу: «Спящий вулкан», не удержавшись от маленького кокетства с собственным сердцем и сделав букву «к» заглавной и очень красивой.

Убрала кисть и заметила, что вымазала пальцы, пошла мыть руки, оставив рисунок на столе, увидела в зеркале, что лицо тоже умудрилась испачкать, стала умываться. А когда вышла из ванной, застала в гостиной картину «любопытство побеждает всё».

Оперлась плечом о косяк и сложила руки на груди, с улыбкой глядя на министра в незашнурованных ботинках, на ощупь застёгивающего рубашку, изогнувшись над столом так, чтобы смотреть на её рисунок не вверх ногами, а хотя бы боком, имея при этом возможность быстро сделать вид, что никуда он вовсе и не смотрел.

Вера кусала губы, чтобы не начать смеяться и не выдать себя, он был похож на кота, тихонько тянущего со стола отбивную и готового бежать при малейшем признаке опасности.

— Доброе утро, господин министр, — тихо сказала Вера. Он чуть дернулся, но быстро взял себя в руки и продолжил застёгивать рубашку как ни в чём не бывало, невинно улыбнулся Веронике и указал глазами на рисунок:

— Красиво, — отошёл от стола и взял с кресла пиджак. Она заметила, что двигается он как-то чересчур осторожно и медленно, перестала улыбаться, а он улыбнулся ещё беззаботнее: — Похоже на цыньянские гравюры, там есть целое искусство рисования длинными плавными линиями. На таких рисунках обычно изображают только один или два объекта, но выражают через них глубокий философский смысл. — Он застегнул пиджак, осторожно присел, чтобы завязать шнурки, при этом так задержал дыхание, как будто боялся выдать, насколько это больно. Вера уже набрала воздуха, чтобы предложить свою помощь, потом подумала, как это будет выглядеть и насколько неловко будет звучать, а пока думала, он уже завязал сам и продолжил рассказывать с беззаботным видом: — Считается, что такие рисунки нужно рисовать медленно и вдумчиво, наполняя смыслом каждую линию, а рассматривать их рекомендуется непременно в тишине или под музыку, попивая вино и думая о смысле жизни.

Поднимаясь, он опять задержал дыхание, поправил одежду и с мягкой улыбкой предложил:

— Чай?

Вера заметила, что посмотрев на неё внимательнее, он перестал улыбаться и в глазах появилось чувство вины.

«У меня волосы немного мокрые, он понял, что я умывалась и подумал, что я плакала.

Но ведь я плакала. Черт.»

Она изобразила неуверенную улыбку и кивнула:

— Чай, чай… куда ж без чая. — Развернулась и пошла на кухню, включила чайник, обернулась к министру, понаблюдала, как он осторожно устраивается на табуретке и так же осторожно опирается о стену, выбирая максимально удобное положение. Умостившись, он закрыл глаза и тихо сказал:

— Двейн передал мои извинения за то, что операция затянулась?

— Да, — Вера подошла и села рядом, почувствовала легкий запах гари и чего-то больничного, криво улыбнулась, — передал. И соврал, что с вами всё в порядке.

Министр приоткрыл один глаз, посмотрел на Веру, чуть улыбнулся и опять закрыл.

— Как называется ваш рисунок?

Вера насмешливо фыркнула и встала, пошла к плите, иронично пропев:

— Маленькое дополнение к нашему списку любимых тем — слоники, кролики и искусство, прекрасно. — Он промолчал, Вера открыла холодильник и обернулась: — Что вы будете?

— Боюсь, что ничего, — вздохнул министр, — меня док накормил какой-то лечебной дрянью, после которой нельзя есть и от которой клонит в сон, так что я ненадолго, чай попью и пойду.

— Ясно, — она закрыла холодильник и стала доставать чашки. Налила чай, отнесла на стол, — прошу.

— Спасибо. — Он взялся за чашку, но поднимать не стал и отрывать голову от стенки тоже не стал, только чуть приоткрыл глаза и виновато улыбнулся: — Из меня сейчас не особенно хороший собеседник. Почитаете мне что-нибудь?

— Хорошо, — она сходила за журналом, осторожно опустила его на стол, стараясь не шуметь, тихо села и стала листать. — Так, про винтовки мы дочитали… самые прикольные пари в истории или освобождение танкера от пиратов группой десантников?

Министр опять приоткрыл один глаз и криво усмехнулся:

— Угадайте с одной попытки.

— Ясно, — улыбнулась Вера, — йо-хо-хо и танкер нефти.

Она начала читать, тихо и медленно, не отвлекаясь на расшифровку определений или комментарии — она чувствовала, что ему почти наплевать на смысл текста, он слишком устал.

«И почему бы не проводить такие минутки отдыха с журналом в постели? Без всяких неприличностей, просто там удобно.

Он мог бы лечь и расслабиться, я могла бы лечь рядом и для полного счастья, допустим, залезть пальцами ног ему под штанину, щекотно и весело, очень мило…»

Она так и не прикоснулась к своему чаю, он допил свой, но не ушел, а опять откинулся на стенку и закрыл глаза. В какой-то момент она услышала, что он начал по-другому дышать, и перестала читать, подперла щеки ладонями и стала рассматривать расслабленное лицо спящего министра Шена, почти сошедший синяк, подпаленную с одной стороны бровь и ресницы, губы, наконец-то не сжатые от напряжения и не растянутые в насмешливой улыбке.

«Да, на кровати было бы куда удобнее. И мне не пришлось бы его будить, черт, так не хочется.»

— Господин министр, вам пора, — шепотом позвала она, он чуть улыбнулся и качнул головой:

— Я не сплю.

— Вы засыпаете.

Он глубоко вдохнул, как будто собираясь с силами, на лице опять появилось напряжение, выпрямился, с усилием отрываясь от стены, и осторожно встал, опираясь о стол. Увидел Верино лицо и насмешливо улыбнулся:

— Всё нормально.

Она посмотрела на «часы истины», они молчали, она опять подняла глаза на министра и иронично шепнула:

— Они всё-таки неисправны?

— Они в порядке, — напряжённо улыбнулся он, — просто для меня это норма. Я же говорил вам, это рабочая рутина, — слегка укоризненно посмотрел ей в глаза и добавил: — Вам не стоит так переживать по этому поводу.

«Двейн рассказал, как я выглядела. Черт.»

Она смущенно опустила глаза и не ответила. Они дошли до рамки портала, остановились, она уперлась взглядом в его грудь, стараясь не думать, сколько повязок скрывается под одеждой, он молчал, она чувствовала, как опять всё быстрее разгоняется сердце.

— Вера… — она подняла глаза и он резко зажмурился, — …ника. Госпожа. Простите, я… туго соображаю, — он отвернулся и стал смотреть в стену, Вера шепнула:

— Ничего.

— Да, — он сглотнул и напряженно добавил, — это из-за лекарств.

— Да, — она кивнула и чуть улыбнулась, — ничего.

Сердце колотилось так, что она почти ничего не слышала, шум в ушах качал всё тело горячими волнами, господин министр медленно поднял голову и посмотрел ей в глаза, а она настолько растерялась, что не отвела свои. Через секунду она смутилась и чуть опустила взгляд, поняла, что смотрит на его губы и смутилась окончательно, залившись краской и закрывая глаза, чтобы не смотреть никуда. Он молчал, она опять решилась посмотреть на него и увидела в его глазах такое горячее желание, балансирующее на самой грани, что казалось, он вот-вот сорвётся.

«Поцелуйте меня. Просто возьмите и поцелуйте, это решит все проблемы, жизнь станет легче, проще и в тысячу раз приятнее… ну? Ну?!»

Он на секунду закрыл глаза, а когда открыл, в них был холод и сдержанное «простите, нет». Поклонился и молча ушёл.

Вера оперлась о стену и простояла там минут десять, пытаясь прийти в себя и решить, показалось ей или нет это пугающее преображение.

«Он ведь хотел этого. Хотел, не меньше меня, а может, и больше. Что случилось? В чём проблема? Здесь так не принято? Чёрт…»

Она ничего не понимала, от этого становилось холодно и неуютно. Вернувшись на заплетающихся ногах в кухню, она залпом выпила свой остывший чай, закрыла журнал и пошла в ванную. Простояла под упругими струями, пока не закончилась горячая вода, потом вытерлась и пошла спать, так толком и не отойдя от всего этого.

Ей снились руки министра Шена. Она прекрасно понимала, что это сон, но наслаждалась каждым мгновением. Снилось бесконечно-огромное одеяло, в складках которого терялись в темноте два медленно ласкающих друг друга человека, редкие пятна света выхватывали из горячей темноты то улыбку, то переплетённые пальцы, то округлое плечо. Ей снился запах гари, вкус чая на губах и мягко скользящие между пальцами волосы…

Она проснулась, запутавшись в собственных волосах.

На улице было темно, мокрое от пота одеяло липло к телу, Вера запоздало пожалела, что не накинула вчера после душа даже рубашку, а рухнула в постель абсолютно голой и с мокрыми волосами. Волосы превратились во что-то такое, что ей было страшно представить, как она это будет расчесывать, так что попытавшись встать, она махнула рукой и опять упала на подушку, позволив себе ещё несколько минут поваляться и закрыв глаза, повспоминать особенно яркие моменты из сна. Но сон уже ушёл, память безвозвратно растаяла, оставив после себя только ощущение завершившегося прикосновения, которое не повторится.

«Всё равно спасибо, моё развратное подсознание. Мне этого давно хотелось и вот, свершилось.»

Она потянулась с рассеянной улыбкой, встала и пошла в душ. Когда вышла, часы показывали семь вечера, так что Вера окончательно попрощалась с нормальным режимом. Выбрала себе из холодильника что-то перекусить и взяла журнал. Уставилась в текст невидящим взглядом и так ни слова и не прочитала, в мыслях был один министр Шен.

Закончив с едой, она пошла за стол, включила музыку и со всей серьёзностью взялась за танк. Листов набралось уже больше десятка, но до окончания было всё дальше и дальше, чем больше она чертила, тем четче понимала, что ничего не соображает в танкостроении и что её слова о том, что Т-34 можно построить в этом мире, очень оптимистичны. Но Вера всё равно один за другим марала листы, вычерчивая те мелочи, которые помнила и убеждая себя, что проблемы нужно решать по мере их возникновения.

В какой-то момент она услышала шаги у портала и подняла голову, заранее улыбаясь, но когда увидела гостя, улыбка потухла — у портала сгибался в непривычно низком поклоне чем-то сильно смущенный Двейн. У Вероники больно сжалось сердце от его виноватого вида, она старалась не думать о том, чего больше всего боялась, но мысли бесновались в голове пульсирующей болью.

— Привет, — тихо сказала Вера. Услышала, насколько жалко звучит её голос, и пожалела, что не может отмотать время назад и промолчать. Парень, похоже, тоже это услышал, потому что поспешил выровняться и успокоить её:

— С господином всё в порядке.

Вера сконфуженно прикусила губу и закрыла глаза.

«Неужели это так заметно?

Чёрт, парень… надеюсь, ты умеешь держать язык за зубами лучше, чем Барт.»

Двейн виновато опустил голову, как будто сам понял, что мог бы выразиться по-другому, глубоко вдохнул, как перед прыжком в ледяную воду, подошёл к столу и склонив голову, двумя руками протянул Вере конверт. Она удивлённо пожала плечами и взяла:

— Что это? Ты же знаешь, я не читаю по-вашему.

— Это от Барта, — смущенно улыбнулся Двейн, ссутулился, топчась на месте с таким виноватым видом, как будто хочет сбежать. Вера не выдержала и спросила с заинтригованной улыбкой:

— Двейн, что случилось?

— Это… просьба, — собравшись с духом, признался он, помялся и почти шепотом добавил: — Личного характера. Это не относится к работе и… — он бросил на неё короткий взгляд и опять опустил глаза, — и если господин узнает, мне не поздоровится. Но Барт клялся всем на свете, что вы будете рады помочь, так что…

Она помолчала, заинтригованно ожидая, собственно, просьбы, но Двейн молча указал глазами на конверт в её руках и зажмурился, как будто ему было зверски стыдно. Вера быстро пожала плечами и открыла конверт.

Внутри был большой лист, сложенный вчетверо и разделённый на маленькие квадратики, в каждом из которых был рисунок. Вера поняла, что держит в руках первый в этом мире комикс, и прониклась моментом, на секунду впадая в благоговение.

Потом рассмотрела главную героиню комикса и благоговение с неё как ветром сдуло — на большинстве картинок была изображена дама в халате и на каблуках, с торчащими во все стороны волосами и огромными сиськами. Вера пораженно ахнула и подняла голову, указывая Двейну на комикс:

— Ты это видел?

Парень зажмурился и опустил голову ещё ниже, понемногу начиная краснеть, Вера глубоко вдохнула, пытаясь взять себя в руки, и опять опустила глаза, встряхивая исторический документ и начиная читать по порядку.

На самом деле, читать там было нечего — Барт знал, что она не читает, поэтому, видимо, и прислал рисунок, но сюжетная линия была ясна и без слов.

На первом рисунке толпа человечков с мечами и сурово сдвинутыми бровями куда-то шла, на втором — сражалась с другой такой же толпой, на третьем — подранные и раненые человечки, растерявшие половину суровости, тащили друг друга. На следующей картинке толстый усатый человечек бинтовал суровых, а они лежали все такие несчастные.

Дальше состоялось первое явление чудовища на каблуках, оно стояло на скале в волшебных лучах, раскинув руки и улыбаясь, а внизу стояли на коленях и кланялись разные человечки, среди которых она узнала только тощенького, который был ростом по пояс всем остальным и носил корявые браслеты, и самого сурового с узкими глазами, который единственный стоял в стороне и держался за лоб, как будто ему было стыдно при этом присутствовать.

Вероника опять бросила короткий взгляд на краснеющего Двейна и, задавив смешок, вернулась к комиксу. На следующей картинке чудовище в халате крошило овощи огромным тесаком. Овощи мелкий поганец нарисовал так четко и внимательно, что если бы он потратил столько времени на вырисовывание Веры, у него бы шедевр получился. Зато по набору овощей она смогла безошибочно узнать блюдо, чего он, судя по всему, и добивался. Дальше чудовище кидало овощи в огромный казан, кипящий на костре, волосы торчали во все стороны, а за спиной распахивались зачеркнутые штрихами крылья. Вера тихо смеялась под нос — Барта явно понесло на этом моменте, а дальше всё становилось ещё мистичнее. Котёл кипел, чудовище в халате плясало вокруг него дикие танцы, мешало варево огромной ложкой и хохотало, тень от чудовища корчила страшные рожи, пар над котлом складывался в солнышки и облачка.

«Ну хоть не в черепа, и на том спасибо.»

Дальше чудовище с загадочной улыбкой насыпало варево в тарелки, которые ей протягивали смиренно склонившиеся забинтованные солдаты, на следующей картинке солдаты ели, на следующей — вскакивали со стульев бодрые и мускулистые, с них слетали бинты, а на лицах были победные улыбки. На финальной картинке чудовище опять гордо стояло на скале, внизу кланялась толпа довольных качков, а стоящий в тенёчке мелкий с хитрым видом точил огромный бутерброд. Вера закрыла лицо ладонью и окончательно перестала сдерживать смех, посмотрела на Двейна, который стоял красный и мялся на грани между смущением и смехом.

— Сколько народа трудилось над этим шедевром? — поинтересовалась Вера.

— Он всё сам, — тихо ответил Двейн, с трудом сдерживая смех.

— Ты вот этого узнал? — она развернула ему лист и ткнула пальцем в узкоглазого человечка, Двейн наклонился ближе и нахмурился, но через секунду прыснул и виновато глянул на Веру:

— Я настолько подробно не присматривался. Но сейчас узнал. — Вера тихо рассмеялась и положила листок на стол, подперла щеку ладонью, Двейн опять опустил глаза и признался: — Артур на ужине отпустил комментарий по поводу еды, что-то вроде «если бы здесь валялся великий Барт, а не какой-то я, к нему пришла бы госпожа Вероника и накормила бы по-королевски». Барт всему лазарету стал рассказывать, как вкусно вы готовите и как вы добры и великодушны, а Артур поспорил с ним, что он не сможет сделать так, чтобы вы их угостили. — Двейн неодобрительно поморщился и сухо добавил: — Артур знал, что Барт наказан и не сможет с вами увидеться. Но Барт принял вызов и заявил, что вы выполните любую его просьбу мгновенно. А так как пропуск в вашу квартиру есть только у Эйнис, у меня и у господина Шена… — он медленно вздохнул, опять виновато опуская глаза и разводя руками с обреченным видом, — миссия курьера досталась мне. Потому что Эйнис занята, а господин зарубил бы эту идею на корню и Барт это знает. — Он опять на секунду поднял глаза и спросил: — Что ему ответить?

— А что тут отвечать, — усмехнулась Вера, — тут готовить надо. Вот только великий Барт не учёл, что у меня может не оказаться нужных продуктов на то, что он заказал.

— Вы согласны ему помочь? — недоверчиво переспросил Двейн. — Господин Шен говорил, что Барт умудрился чуть не убить вас дважды за один день, вечером по собственной безалаберности чуть не оставил вас без руки, а потом вообще устроил свою любимую шутку с падением, из-за которой вы получили рану.

Вера улыбнулась и медленно вздохнула, разводя руками:

— Всё так. Но этот мелкий гадёныш был первым человеком в этом мире, который мне посочувствовал и заступился, когда твой обожаемый господин распорядился закрыть меня в подвале. И что бы он ни вытворял, он мой самый верный, преданный и прожорливый брат, он себя сам им объявил и я не собираюсь с ним спорить. У меня в этом мире нет ни родственников, ни друзей, так что этого самопровозглашенного братца я буду беречь и баловать, пока жива буду. — Двейн молчал, глядя на лежащий на столе комикс со странной полуулыбкой, Вера отряхнула руки и встала, — ты должен прямо сейчас ответить? Борщ долго варится, они там уснуть успеют.

— Я должен ответить сразу, если вы откажетесь, — чуть улыбнулся он, — а если вы согласны, то я прошу позволить мне вам помочь. — Вера в лёгком шоке подняла брови, Двейн склонился в очередном поклоне и заверил: — Я буду полезен, я много лет прислуживал на кухне до того, как меня купил господин Шен.

— Разве у тебя есть на это время? Господин министр говорил, что ты его заместитель.

— Я уже сменился и могу сам распоряжаться своим временем, — Двейн выпрямился и чуть улыбнулся ей, опять начиная краснеть, — и мне стыдно взваливать на вас такой труд. По-хорошему, я должен был бы запретить им это пари, но…

Он замялся ещё сильнее, Вера хитро улыбнулась:

— Но?

— Мне тоже стало интересно, — опустил голову Двейн.

«Дзынь.»

Парень с досадой глянул на часы, потом на Веру, вздохнул:

— Я был почти уверен, что Барт проиграет.

«Дзынь.»

Шарик сменился с серого не белый, Вера ехидно улыбалась, Двейн нервно вдохнул и пробурчал:

— Я подумал, что в любом случае ничего не теряю. Если Барт проиграет, я полюбуюсь его провалом, а если победит — попробую ваш борщ.

Вера рассмеялась и кивнула ему в сторону кухни:

— Пойдём, посмотрим как там дела в холодильнике.

В холодильнике нашлось море всего, но того, что нужно, почему-то не нашлось, так что Двейн записал под диктовку список и спустя полчаса вышел из портала с двумя сумками продуктов. Вера вытаращилась на него и пораженно хохотнула:

— Воу, здоровяк, полегче! Ты собрался накормить весь отдел?

Двейн смутился и тихо ответил:

— Только лазарет.

— И сколько там человек? — усмехнулась Вера, смеривая взглядом сумки, Двейн смутился ещё сильнее и выдохнул:

— Двенадцать.

— Ого, — Вероника перестала улыбаться и со вздохом подняла ладони: — Всё, претензии снимаются… только, дружище, у меня кастрюль, наверное, не хватит.

— Я взял, — с готовностью кивнул Двейн, указал подбородком на портал и чуть улыбнулся, — я сейчас принесу, у меня рук не хватило просто.

— Хорошо, — Вера натянула обречённую улыбку и кивнула, по-новому глядя на сумки.

«Мой самый верный братишка, как ты мне дорог, гадёныш.»

Двейн отнёс сумки на кухню и опять ушёл в портал, через секунду вышел со здоровенной кастрюлей, смущенно улыбнулся Вере и опустил глаза, тоже отнёс на кухню, она пошла за ним и стала решительно закатывать рукава, как крестьянин у кромки бескрайнего поля. Двейн вымыл руки и почтительно опустил голову:

— Приказывайте.

— Выбирай, — щедро предложила Вероника, — картошка или мясо?

— Картошка, — чуть улыбнулся он, открывая ящик с приборами, взял оттуда нож и поражённо замер, вытаращив глаза. Вера с улыбкой посмотрела на узор из штрихов на кромке лезвия, но ничего не сказала — ей показалось смешным предупреждать Двейна о том, что эта цацка острая. Парень очень осторожно взял нож двумя руками и медленно повернул, пустив по лезвию весёлый блик, восхищенно вздохнул… и с печальной улыбкой положил нож обратно.

— В чем дело? — подняла брови Вероника, — бери, он самый лучший.

— Я возьму другой, — загадочно улыбнулся парень, опуская глаза и выбирая какой-то из оставшихся ножей, стал доставать из сумки бумажные пакеты с мясом и овощами. Вера заинтересованно помялась, но смущение оказалось сильнее любопытства и расспрашивать дальше она не решилась.

— Как хочешь. — Забрав нож себе, она взялась за мясо, обернулась к Двейну, уже занятому картошкой, одобрительно посмотрела на его работу и улыбнулась: — В вашем мире тоже есть борщ, да?

— Да, госпожа, — кивнул парень, не отрываясь от работы, — только, насколько я понял, он отличается от вашего. Потому что Барт всегда говорил, что терпеть его не может, а после вашего Призыва резко изменил мнение.

— Ясно, — довольно заулыбалась она, — а как его у вас готовят?

— Ой… — он медленно вздохнул и бросил на неё виноватый взгляд, — боюсь, я не отвечу на этот вопрос, я не специалист.

— Ты же сказал, что работал на кухне? — подняла брови она, — я думала, ты весь из себя повар, хотела уже проситься в ученики.

— Нет, — качнул головой Двейн, тихо смеясь, — я числился при кухне, но в основном носил воду и чистил котлы. Изредка мне доверяли мыть овощи и накрывать на стол. — Он замолчал, Вера понимающе улыбнулась и продолжила молча резать мясо, наслаждаясь непроходящей остротой любимого ножа, а спустя пару минут тишины Двейн тихо добавил: — Я хотел попроситься в поварята, но всё духу не хватало. У нас был такой суровый шеф, — он ностальгически улыбнулся и полушёпотом протянул: — Зверь просто! Его все боялись. Он везде ходил со скалкой и бил ею тех, кем бывал недоволен. При мне как-то один из рабов, мой ровесник, попросил у него разрешения попробовать другую работу. Просто, мыть котлы — это самый низкий уровень, это даже не на кухне делается, чуть выше стоят те, кто моет и чистит овощи, они уже работают под крышей и имеют право на более свежую и горячую еду, это почётнее, а совсем потолок для рабов — это поварята, которые режут овощи и выкладывают еду на тарелки, там море тонкостей, это всё надо уметь.

Вера заинтригованно молчала, стараясь стучать ножом потише, Двейн помолчал, погруженный в мысли, потом вскинулся:

— А, ну так вот, попросился мой друг в поварята. А ему шеф и говорит: «Неужели ты думаешь, что достоин резать овощи на моей кухне? Если да, то докажи». И даёт ему луковицу и нож. Говорит: «Разрежь её на тридцать шесть одинаковых кусков».

Вероника нахмурила брови, мысленно деля луковицу, Двейн тихо рассмеялся и продолжил:

— Он разрезал, но криво, шеф остался недоволен, отходил его скалкой и заставил съесть испорченное, при этом орал так, что вся челядь знала и ещё два дня обсуждала это всё. Я после этого решил не нарываться с просьбами и просто подождать, пока поварята сменятся естественным путём и до меня дойдёт очередь, но на всякий случай начал тихонько тренироваться всё резать.

Вера улыбнулась, бросая на него понимающий взгляд:

— Пригодилось?

— Нет, — он улыбнулся шире и качнул головой, — господин купил меня раньше, чем это понадобилось, а на службе у него мне ещё не приходилось готовить. Но если он прикажет, — Двейн бросил на Веру хитрый взгляд и понизил голос, — после сегодняшнего дня я смогу приготовить ему как минимум одно блюдо.

Она рассмеялась и шутливо возмутилась:

— Если он прикажет, ты сможешь сказать ему, что готовка не входит в обязанности заместителя начальника отдела.

— Не смогу, — всё ещё улыбаясь, качнул головой Двейн, — я не просто его заместитель, я его собственность.

Верина улыбка стала напряженной, она нахмурилась:

— Он говорил, в Карне нет рабства.

— Рабства — нет, — криво усмехнулся он, — я «вечник».

— Как это? — ещё сильнее нахмурилась Вера, Двейн поднял брови:

— Господин вам не рассказывал? — Она качнула головой и он понимающе ухмыльнулся: — Ясно. Это такое разговорное слово для определения якобы освобождённых рабов. Когда Четыре Провинции стали частью Карна, цыньянцам нужно было что-то срочно предпринять, чтобы не лишиться своих рабов. Они изучили законы и нашли выход — в форме, которую заполняли для перехода границы, указывалось имя раба, его стоимость и его контрактная зарплата, из этих цифр высчитывалось время, необходимое для того, чтобы раб себя выкупил. Хозяева, не желающие лишаться рабов, указывали сильно завышенную стоимость и сильно заниженную зарплату, чтобы в результате расчетов получалось, что они могут себя выкупить лет через тридцать-пятьдесят.

Вера поражённо ахнула, переставая кромсать мясо и таращась на криво ухмыляющегося Двейна, взяла себя в руки и на миг зажмурилась, встряхнула головой:

— Так, подожди. Неужели те, кто писал закон, никак от этого не защитились? Неужели нельзя доказать, что цена завышена и зарплата не соответствует работе?

— Ну, во-первых, эти законы кропали чуть ли не на коленке, в конце войны, когда все были измотаны и истощены так, что хотели просто побыстрее навести порядок, хотя бы минимальный. А защита состояла в том, что раб должен был прочитать и подписать этот документ своей рукой при свидетелях. — Вера заинтересованно подняла брови, Двейн снисходительно рассмеялся, с легкой жалостью объясняя: — Никто не учит рабов грамоте, они не умеют читать. Они просто смотрели в лист и ставили крестик в углу.

Поражённо выдохнув, Вера молча отвернулась и продолжила вяло резать мясо, потом решилась и тихо спросила:

— А ты?

Он загадочно улыбнулся и медленно приподнял плечи:

— Я стою тысячу золотых, а зарабатываю пять серебрушек в месяц. Я никогда себя не выкуплю.

Вера ахнула, возмущенно открывая рот и не находя слов, положила нож, опять взяла, грозно схватилась за мясо и стала его кровожадно кромсать, бурча под нос:

— Так наш обожаемый господин министр — рабовладелец, отлично. Весь такой ненавидящий рабство как явление, да.

Двейн тихо рассмеялся и поспешил её успокоить:

— На самом деле, я могу себя выкупить, у меня есть деньги. Но я не стану этого делать. — Вера опустила нож и обернулась, чтобы посмотреть на Двейна, он улыбнулся ей, на миг оторвавшись от работы, и опять опустил глаза, — мне очень повезло, что господин меня купил, я обязан ему до конца жизни и никогда по своей воле его не оставлю. Он обсудил со мной вопрос моей покупки ещё тогда, к тому же, я знал, что подписываю, потому что умел читать, господин меня научил.

— И ты на это согласился? — неверяще выдохнула Вера, он развёл руками и усмехнулся:

— А почему нет? Это удобно. По закону, господин даёт рабу пищу, кров и одежду, меня не имеют права судить без его ведома, никто не может вызвать меня на дуэль без его разрешения, всё моё имущество официально принадлежит ему, а под защитой аристократа, к тому же министра, оно в куда большей безопасности, чем в руках простого бойца. Это выгодно со всех сторон. — Он опять усмехнулся, глядя на шокированное лицо Вероники и вздохнул, теряя половину веселья: — Единственная проблема — в случае его смерти, я перехожу во владение его семьи, как и всё остальное имущество. Но я думаю, что если это, не приведи боги, случится, я просто выкуплю себя, у меня достаточно денег для этого.

— Но ведь твоё имущество по закону принадлежит ему? — нахмурилась Вера.

— Кроме зарплаты, у меня есть премиальные, которые господин выплачивает мне наличными каждый день после тренировки. Они нигде не записываются и я распоряжаюсь ими как хочу.

Вера на секунду прищурилась, поражённая внезапной догадкой:

— Подожди… ты хочешь сказать, он до сих пор платит тебе за синяки?

— Он вам рассказал? — удивился Двейн, Вера молча кивнула, он улыбнулся: — Да, только мы немного подняли ставки…

— Что здесь происходит?

Они одновременно замерли и втянули головы в плечи, глядя друг на друга как два шкодника, пойманные на горячем. Вера увидела, как Двейн виновато опускает голову, и улыбнулась, оборачиваясь:

— Мы готовим борщик, а что?

Министр перевёл взгляд на парня и грозно потребовал:

— Двейн?

— Господин, — склонился в поклоне парень. Министр смерил его злым взглядом и тихо рыкнул:

— Свободен, я с тобой потом поговорю.

Двейн склонился ещё ниже, выпрямился и положил нож, сделал шаг к выходу. Вера возмущенно упёрла руки в бока и рыкнула:

— Стоять! — Оба мужчины замерли и обернулись к ней с таким видом, как будто заговорила мебель. Вера указала ножом на кастрюлю и заявила министру: — Мы, вообще-то, заняты. А Двейн не на работе и может быть, где ему хочется и делать, что ему хочется.

Двейн зажмурился, опуская голову и сутулясь, министр с долей восхищения смерил Веру взглядом и сложил руки на груди:

— И что же ему хочется делать?

— Он предложил мне помощь, потому что я без него не справлюсь, — она обвела широким жестом горы продуктов и ехидно улыбнулась, — а если вы хотите его прогнать, то становитесь на его место и дочищайте картошку. — Министр замер с таким видом, как будто хочет сказать «что?!», Двейн издал сдавленный смешок и мигом закрыл рот, вытаращился на Веру, потом осторожно перевёл взгляд на министра и стал такого красного цвета, как будто сейчас лопнет. Вера развела руками и невинно улыбнулась министру: — Что? Если картошка недостойна вашего внимания, можете морковку почистить.

Двейн начал сдавленно икать, дрожа плечами и пытаясь не дышать. Господин министр посмотрел на него долгим взглядом, перевел глаза на Веру и смерил её взглядом с ног до головы и обратно, по его лицу расползалась саркастичная ухмылка, Вера улыбалась всё невиннее.

— Ладно, — наконец выдохнул министр, — продолжайте. — С хозяйским видом прошёл к столу и сел на своё любимое место, бросил на стол папку с бумагами и закинул ногу на ногу, повелительно кивая: — Вперёд. А я понаблюдаю, понабираюсь опыта, чтобы в следующий раз достойно заменить того, кого придётся от вас выгонять.

— Отлично, — Вероника преувеличено бодро кивнула и улыбнулась Двейну, парень выглядел таким несчастным, как будто был бы рад убраться отсюда подальше сейчас, и плевать на то, что ему будет за это потом. Он вернулся на своё место и опять взял нож, молча принялся за работу, всё такой же сутулый и красный. Министр понаблюдал за ним немного, потом иронично вопросил пространство:

— И что же сподвигло вас, госпожа Вероника, приготовить такой грандиозный ужин?

— Барт попросил, — невинно улыбнулась она.

— Каким образом? — процедил министр, сверля взглядом спину Двейна, Вера усмехнулась:

— Письмо мне нарисовал, высокохудожественное. Можете посмотреть, вдруг узнаете персонажей, на столе лежит.

Министр усмехнулся и встал, вышел из кухни. Вера посмотрела на Двейна, который таращился на неё круглыми глазами и кусал губы, он беззвучно прошептал:

— Вы с ума сошли?

Она сурово нахмурилась и так же тихо ответила:

— Ты ему слишком много позволяешь.

Двейн пораженно выдохнул и зажмурился, потёр лоб тыльной стороной ладони, качая головой и тихо смеясь. Но когда в коридоре раздались шаги, он мигом стал серьёзным и продолжил чистить свою картошку. Министр вошёл и сел на своё место, развернув на столе письмо, иронично вздохнул:

— Ну что, кто возьмёт на себя смелость сказать Барту о том, что художником ему не быть? Расстроенный маг — это опасно.

— Голодный маг опаснее, — фыркнула Вера. — Узнали кого-нибудь?

— Четверых, — кивнул министр, — только главного персонажа что-то никак не могу идентифицировать. Кто бы это мог быть? Стоит на скале в лучах обожания, раздаёт еду и колдует над котлами… ума не приложу!

— Может, Двейн? — изобразила задумчивость Вера, — или Эйнис?

На Двейна опять напала икота, министр иронично фыркнул и вздохнул:

— К сожалению, нет. — Помолчал и нормальным тоном сказал: — А серьёзно, что случилось?

Вера посмотрела на притихшего Двейна и сделала приглашающий жест, он неохотно ответил:

— Барт поспорил с Артуром, что госпожа Вероника выполнит его просьбу и накормит весь лазарет.

— А ты тут причём? — вздохнул министр.

— Я… — парень виновато покосился на Веру и тихо сказал: — Я доставил письмо.

— И всё? — недоверчиво фыркнул министр.

— И тоже поспорил с Бартом. — Он опустил глаза и неохотно продолжил: — Он поставил условие, что если госпожа согласится приготовить самую большую кастрюлю из столовой отдела, то я плачу за продукты.

Вера заинтересованно выпрямилась, окидывая парня взглядом, он коротко улыбнулся ей и опять опустил глаза.

— Это не объясняет, почему ты здесь картошку чистишь, — фыркнул министр, — это тоже часть спора?

— Нет, — нахмурился Двейн, на секунду обернулся и пробурчал, — я предложил свою помощь, потому что у меня есть совесть и она не позволяет мне взваливать такое на госпожу Веронику.

«Дзынь.»

Министр тихо рассмеялся и взял со стола часы истины, иронично протянул:

— Какая неудобная штука, да?

Двейн надулся, как кот, положил нож и обернулся, неодобрительно глядя на министра:

— Зачем вы держите здесь часы?

— Зачем ты сюда пришёл? — издевательски фыркнул министр, — можешь не врать мне, я знаю ответ.

— Если знаете, зачем спрашивать? — пробурчал Двейн, опять берясь за картошку, бросил короткий взгляд на заинтересованную Веру и вздохнул: — Я хотел с вами познакомиться. — Обернулся к министру и буркнул: — Вы довольны?

— Вполне, — злорадно протянул министр, — продолжайте, не отвлекайтесь.

Вероника смущенно улыбалась, Двейн хмуро и безжалостно чистил картошку, министр шелестел бумагами, изредка довольно посмеиваясь. Вера контролировала работу Двейна и через время скомандовала:

— Хватит картошки. Я порежу, чисти морковку и режь.

Он молча сделал как она сказала, а когда начал резать, с бешеной скоростью и машинной точностью, Вероника восхищенно округлила глаза и наклонилась ближе:

— Ого! Много тренировался?

Двейн польщенно улыбнулся, Вера поворошила идеальные кусочки и округлила глаза, показывая парню большие пальцы:

— А луковицу на тридцать шесть частей сможешь?

— Да, — скромно кивнул Двейн, Вера уважительно вздохнула:

— Капусту режешь ты.

Он довольно просиял, министр не выдержал, отложил бумаги и подошёл, любопытно заглядывая Вере через плечо:

— Что он такого выдающегося сделал?

Вера показала на кусочки, министр взял один:

— Это сложно? — Вера энергично закивала, министр протянул руку Двейну: — Дай нож. — Двейн округлил глаза и отдал, министр оттёр его плечом, забрал морковку и стал медленно и сосредоточенно резать точно так же. Вера переглядывалась с Двейном, ещё более охреневшим, чем она сама, министр дорезал, презрительно смерил взглядом кусочки, фыркнул и не глядя протянул нож Двейну. Вытер руки, развернулся с королевским высокомерием и вернулся на своё место. Вера показала его спине язык.

Двейн, похоже, исчерпал сегодняшний лимит шока, поэтому просто тихо сказал:

— Можно я бойцам расскажу, кто для них готовил?

— Рассказывай, — отмахнулся министр, — пусть проникнутся.

Вера с трудом задавливала смех, глядя как на Двейна опять нападает икота, развела руками и вернулась к готовке. Стало тихо, мысли потекли петлями вокруг присутствующих, она вспомнила разговор с министром и тихо сказала:

— Двейн, а можно личный вопрос? Если не хочешь, не отвечай. — Он поднял брови и кивнул, она улыбнулась с предвкушением: — На что ты тратил деньги, которые получал за синяки господина министра, когда был маленький?

Министр за спиной перестал шелестеть бумагами, Двейн смущенно улыбнулся и тихо сказал:

— Я их не тратил. — Вера пораженно округлила глаза, молча приглашая продолжать, парень смущенно опустил глаза и пожал плечами, — мы договаривались держать всё в тайне, а если у раба внезапно появятся деньги, кто-нибудь может заинтересоваться, откуда они у него взялись. Хозяин рабу их дать не мог, значит они либо украдены, либо получены как плата за противозаконные действия. Если бы я попался с этими деньгами, из меня бы выбили признание и узнали о наших тренировках.

— То есть, ты изначально знал, что не сможешь их потратить? — сказала Вера, он кивнул, она подняла плечи: — То есть, ты рисковал бесплатно? — Он опять кивнул, она улыбнулась: — Почему?

Двейн молчал, опустив глаза с загадочной улыбкой, Вера смотрела на его медленно заливающееся краской лицо и слушала, как за спиной перестал дышать министр Шен.

— Тренироваться у такого мастера — большая честь, — наконец сказал Двейн, не поднимая глаз, Вера ироничным шёпотом фыркнула:

— У девятилетнего мастера?

— Тогда мы были детьми, — качнул головой парень, — я не осознавал всей опасности и воспринимал это как игру.

— А потом? — продолжила допытываться Вероника.

— Когда господин приехал в следующий раз, он уже был трехкратным чемпионом континента, — уважительно понизил голос Двейн, — мне льстило, что он так высоко ценит мой уровень, что готов платить за тренировки со мной больше, чем я стою.

— Так куда ты девал деньги? — шкодно улыбнулась Вера.

— Закапывал в саду, — смущенно улыбнулся Двейн, — там такой мешок, что я его, наверное, от земли не оторву. Они до сих пор там лежат.

Вера улыбнулась, слушая как за спиной медленно вдыхает господин министр, хихикнула:

— То есть, ты рисковал жизнью, просто потому, что это круто?

Двейн улыбнулся шире и тихо сказал:

— Цыньянские боги не считают гордыню пороком. Да.

Вероника улыбнулась шире и прикусила губу, борясь с желанием обернуться и посмотреть на министра Шена, толкнула бедром Двейна и шепнула:

— Ну крут, крут, я прониклась. Давай режь дальше.

— Нет, ничего, — иронично качнула головой она, — как думаете, ваши профдеформации обратимы?

— Вряд ли, — он опёрся о стол, с улыбкой изучая её письмо, — да и зачем? Мне они жить не мешают.

— А то, что они мешают окружающим — не ваша проблема, я поняла, — ненатурально улыбнулась Вероника, опять берясь за кисть. Надпись на запястьях смылась и она принялась наносить её заново. Министр понаблюдал и предложил:

— Вам проще татуировку там сделать, чем каждый раз писать.

— Да ну, — она поморщилась, — я такими вещами не страдаю. Тату — это навсегда, как будто клеймо на себе поставить, а я планирую ещё расти и меняться, я понятия не имею, что буду думать по этому поводу через десять лет. Я знала кучу людей, которые изрисовали себе тело всякой фигнёй, которую потом пришлось стирать, к тому же, я сказала шаманке, что запишу и ей понравились эти слова, так что буду именно писать, может, в этом смысл.

Министр пожал плечами и не стал развивать тему. Из кухни вышел Двейн и чуть поклонился Вере:

— Госпожа. Спасибо за всё, я зайду через полчаса забрать борщ.

— Тебе спасибо, — улыбнулась Вера, — за помощь и за то, что принёс весточку от мелкой заразы. Отнесёшь ему ответ? И бутерброд захвати, а то потом будет неудобно всё сразу нести.

— Хорошо, — парень улыбнулся и кивнул, ушёл на кухню, вернулся с бутербродом и взял протянутое министром письмо, заглянул и смущённо улыбнулся: — Здесь я себе больше нравлюсь.

— Я думал, это я, — поднял брови министр, Двейн прикусил язык и вопросительно посмотрел на Веру, она криво улыбнулась министру Шену:

— Вы понесёте кастрюлю? — Он саркастично фыркнул, она развела руками: — Какие тогда вопросы?

Двейн просиял, но сразу же сделал серьёзное лицо, министр согласно кивнул Вере с таким видом, как будто ему абсолютно всё равно, хотя было понятно, что его это зацепило. Двейн ещё раз поклонился и вышел через портал, министр тоже молча кивнул и ушёл следом.

Вероника задержав дыхание ждала слов «я зайду вечером», но он ничего не сказал, его прямая спина исчезла в портале, Вера криво улыбнулась и медленно выдохнула, откидываясь на спинку кресла.

«Он ничего тебе не должен, не наглей.»

Не помогало, ей было обидно и досадно, ей хотелось наглеть. Хотелось вопить и требовать, топая ногами, как мелкий тиран, жадно заграбастывать себе всё его время, задвигая куда подальше государственные дела и что угодно другое.

«Уймите гордыню, госпожа Призванная, у вас рабочие отношения. И всё. Вы друг другу ни грамма сверх того не обещали.»

Не помогало. Вера наклонилась над столом, крепко сжимая виски и зажмуриваясь, твердя себе, что ничего особенного не случилось. Становилось только хуже. Наконец она выпрямилась и взяла новый лист, обмакнула кисть и зловеще прошептала под нос:

— Вы сами нарвались, господин мой обожаемый министр, получайте.

И неожиданно ловко набросала легкими штрихами дракона Беззубика, по голове которого топтался нахальный енот в браслетах, пробуя драконье ухо на клык. Дракон лежал на пузе, подперев щеку лапой, и косился на енота с такой физиономией, как будто вот-вот смахнёт нахальное существо на землю и расплющит. Вера тихо гнусно захихикала и подписала шедевр «по краю ходишь, мелочь», полюбовалась и засмеялась ещё радостнее. Спрятала листок в нижний ящик стола, накрыла книгами, удовлетворённо выдохнула и опять взялась за танк.

Её стало клонить в сон только на рассвете, поздний подъём давал о себе знать. Она всю ночь просидела по очереди над танком и иероглифами, периодически тоскливо поглядывая на портал.

Он так и не появился.

Двейн зашёл за борщом, принёс ей гору благодарностей и ещё одно письмо от Барта, в котором енот улыбался в сто зубов и обнимал кастрюлю, молча поклонился и ушёл, а она ничего не спросила.

Спать она ложилась в сумерках, с болящей головой и злой нервной дрожью, снилась ей какая-то настолько мутная ерунда, что даже во сне не удалось отдохнуть.