Корона Лесной феи

Глава 2. Именные враги Гуго Грейзмогла

Вокруг Канцелярии системы переходов сновал народ. В нижнем ярусе Медвежьей башни, где она находилась, с утра было не протолкнуться. Начальник Канцелярии Болто Хрюкл препирался сразу с четырьмя гномами, требовавшими у него суточные пропуска в волшебный переход.

— Ну, нет у меня суточных, и никогда не было! — Болто чуть не плакал с досады. — Сколько можно объяснять: есть недельные, месячные и годовые. А постоянные бесплатные только у членов Совета!

Гномы утверждали, что брать недельные — слишком дорого, а им-то всего один раз и надо на Унылистое плато, только туда-обратно.

— Плато, плато, — бурчал Хрюкл, — небось, там где-нибудь клад запрятали, а теперь выкапывать собрались. Дорого им! Вон Годо Виндибур купил себе годовой, и ездит когда и куда захочет. А годовой пропуск, между прочим, с пятидесятипроцентной скидкой! Скупердяи бородатые!

Следующими за гномами в очереди оказались фермеры-невысоклики из семейства Тяглов.

— Ну, знаете, — развел руками Болто, — это уже ни в какие ворота не лезет! Не дам я в переход быка запихивать, будь он хоть трижды племенной.

— Но как же мы его к Голубым горам доставим? — вопрошали фермеры. — Мы его у скотоводов за такую цену взяли! Мы в Совет пожалуемся!

— Да хоть режьте, не разрешу! — кипятился Хрюкл. — Да и не пройдет он. У него такие рожищи, что за косяки зацепятся!

Бык был черен и, поистине, огромен. Мощный, высоченный в холке производитель рыл копытом землю под окнами Канцелярии переходов. Кошмарные рога торчали в стороны, заканчиваясь острыми изгибами.

Тяглы отошли в сторонку и пошептались. Потом старший из них хлопнул ладонью по столу:

— Так и быть, рога мы спилим!

— Ага, — сказал Болто, — и полхребта ему спилите, если, конечно, согласится.

Тяглы хором закричали: «Произвол!»

В эту минуту в помещение Канцелярии вошел Виндибур. Хрюкловы помощники — младший Прыгл и средний Модл почтительно встали. Они боготворили Олли.

— Что тут у вас стряслось? И что это за бычина топчется у вас под окнами? Того и гляди забодает кого-нибудь.

— Тяглы хотят быка в переход затащить, — сказал средний Модл.

— А господин Болто им героически противостоит, — добавил младший Прыгл.

— Н-да… Положение серьезное, — задумчиво произнес Олли. И тут его осенило. — Крыса! Конечно же, крыса! Пойду, попробую.

Через минуту он вернулся к озадаченным невысокликам, держа в руках черную рогатую крысу. Она тонко и возмущенно мычала и скребла лапой ладонь.

Когда братья Тяглы увидели своего производителя, двое из них упали в обморок, а третий бросился на улицу с криком «Грабеж!!!» Но на месте, где топтался бык, остались только веревка и следы копыт.

Несчастного фермера попытались успокоить, сказав, что крыса тоже племенная, после чего он впал в транс. Откачав двоих его братьев, им клятвенно пообещали вернуть быка сразу же по окончанию перемещения.

Тяглы взяли под руки своего братца и, пошатываясь, отправились в переход вслед за Болто, сунувшего рогатого грызуна в карман. Благо, недавно еще одну дверь установили прямо во дворе Канцелярии переходов.

Болто отсутствовал около часа. За это время его помощники успели принять несколько посетителей, пришедших за пропусками, прибраться в приемной и написать объявление, гласившее: «Новая услуга. Скотовладельцев перемещаем неразлучно со скотом, но с уменьшением».

Когда вернулся Хрюкл, доска с гордо выведенной надписью была прибита к двери.

— Ну как, с быком все гладко прошло? — наперебой кинулись расспрашивать его помощники. — Фермеры успокоились?

— Все в порядке, — кивнул Болто. — Тяглы довольны, а производитель просто счастлив. Скакал от радости как козленок. М-да… — Хрюкл почесал затылок. — Только вот усы у него какие-то странные…

Прознав о новой услуге, скотовладельцы устремились в переходы с клетками, полными крыс и прочих грызунов. Бараны становились мышами, козлы — белками. Для свиней же больше подходило превращение в сусликов. Фермерские хозяйства на материке множились и процветали, а число рабуцев на Эль-Бурегасе увеличилось вдвое. Вскоре на каждом хойбовском острове мычало, блеяло или хрюкало какое-нибудь стадо.

Помощникам Болто пришлось соорудить рядом с Канцелярией переходов специальный мелкосетчатый загон-вольеру. Это произошло после того, как у одного свиновода убежало сразу несколько свиносусликов, молниеносно закопавшись в землю. Тогда Модлу и Прыглу пришлось компенсировать ущерб, ловя сусликов настоящих и превращая их с помощью Болто в свиноматок. Правда, о наклонностях последних работники канцелярии так ничего и не узнали, отправив владельца сусликовых хрюшек на один из дальних переходов.

Настоящей и первой жертвой нововведения оказался папаша Уткинс. И если бы не глава семейства Модлов, неизвестно, чем все закончилось.

Сосед проходил мимо участка Уткинсов, и вдруг заметил свечение среди грядок. Еще спускаясь с пригорка, старый Модл видел, как Уткинс копается в огороде. Но, подойдя к изгороди, поприветствовать приятеля не смог.

Посреди тыкв и свеклы красовался невесть откуда взявшийся кирпичный сундук. Подойдя поближе, старичина постучал по нему клюшкой. Слышал Модл уже не так как в молодости, но все же различил какой-то встревоженный писк. Кто-то очень недовольный отчаянно ругался внутри тонким голоском.

— Надо же! — удивился папаша Модл. — Ругается прямо-таки как мой приятель Уткинс.

— Да я и есть Уткинс, старый осел! — гневно пискнули из конуры. — Немедленно освободи меня! Ах, Лило, негодник!!! — Уткинс разразился длинной тирадой, позаимствовав некоторые эпитеты даже у загробного Брю.

Модл кинулся к дому. Вытащив маленького хулигана за ухо из-под крыльца, папаша Модл устроил допрос с пристрастием.

Оказалось, пострел, улучив момент, добрался до записей Олли с уменьшительными заклинаниями для переходов. Первым ему попался строительный раздел. «Надо бы дедушке Уткинсу домик построить, — решил малыш. — Он любит в саду возиться, вот пусть там и живет». Так как места между деревьями и грядками было немного, Лило решил построить маленький домик, правда, забыл про двери и окна. Зато, сообразив, что дедушка может не поместиться в новых апартаментах, догадался уменьшить старика.

Не зная, что делать, папаша Модл стал звать Олли и Тину. Но их дома не было. Только Хрюря прибежала и недоверчиво обнюхала постройку. Обежав вокруг и несколько раз чихнув, собака увлеченно принялась рыть. Хорошо, что «домик» был без фундамента. Вскоре образовался подкоп, и из лаза появился крошечный папаша Уткинс. Он был не больше ежа, если поставить того на задние лапы.

Увидев Лило, Уткинс побагровел, засопел и попытался схватить хворостину. Хворостина смотрелась в его руках как оглобля и, перевешивая, тянула в сторону. От этого малышу стало еще страшнее. Хорошо, что опешивший Модл отпустил его ухо. Лило подпрыгнул и опрометью бросился вон со двора.

В это время Олли вместе с Тиной возвращались домой из Нового Хойбилона. С делами на сегодня было покончено, а денек выдался на удивление ласковым и сулил тихий теплый вечер. Поэтому решили не пользоваться переходом, а прокатиться на бричке. Тина напевала песенку, а Олли слушал ее хрустальный голосок и жмурился от удовольствия.

Закончив последний куплет и собираясь вновь его повторить, Тина обернулась к Олли и заметила в лазоревом небе быстро приближающуюся Хрюрю.

— Хозяин! — выпалила крылатая собака, отдышавшись. — Уткинс стал малюсенький! Гав!

— Что, в детство впал? — не понял Виндибур.

Он представил, как почтенный тесть ползает на четвереньках и, пуская слюни, играет в деревянные куклы.

— Нет, хозяин, он р-ростом с ежа! Р-р-р! Лило постар-р-р-ался!

— Ой! — Тина спрятала лицо в ладони. — Кошмар! Бедный папочка! Скорей туда!

Папаша Модл уже весь извелся. Он не успевал скакать по грядкам за шустрым Уткинсом, увещевая его:

— Да погоди, сосед, куда тебя опять несет! Не ровен час, в помойную яму свалишься!

А измельчавший Уткинс шмыгал у него под ногами туда-сюда, обуреваемый желанием хоть что-нибудь предпринять. Он успел уже побывать в гороховых зарослях, подраться на капустной грядке с лесным кроликом и отдубасить палкой здоровенную жабу, надувшуюся было на него. Но больше всего несчастного садовода выводили из себя насекомые.

— Вредители! Одни вредители кругом! — кричал он, носясь со сломанной столовой вилкой наперевес, как морской царь с трезубцем, и брал «на абордаж» жуков и сороконожек.

— А ваш папаша знатный охотник, — сказал старый Модл, как только увидел Олли и Тину.

Он сидел весь в поту на ступеньках крыльца и держался за сердце.

— Ой, вот он! Осторожно! — Тина схватила супруга за рукав.

— Родного отца не зашиби! — с грозным упреком заверещал Уткинс, простирая руку с вилкой в сторону дочери.

Тут он увидел очередную сороконожку и, издав боевой клич, кинулся на нее.

Наконец Олли пришел в себя, достал усмарил и протараторил заученное на зубок заклинание. В пылу борьбы тесть не заметил даже, как принял прежние размеры. Да и как он мог это заметить, если сороконожка, попав в зону действия чар, тоже увеличилась, став вдруг гораздо больше среднего невысоклика.

Жуткая тварь согнулась дугой, зашипела как удав и приготовилась к броску. Она явно собралась расквитаться с Уткинсом за своих сородичей. Ее челюсти отвратительно зашевелились, готовясь впиться в ненавистного огородника. Казалось, папашу Уткинса уже ничто не спасет. Но Олли не растерялся, треснув в отвратительное рыло молнией. Сороконожка описала в воздухе кульбит, перелетела через забор и понеслась вскачь по улице, делая соседских собак заложниками пожизненных ночных кошмаров.

Использование переходов давало казне большую прибыль. Канцелярия переходов и возглавляющий ее Болто пользовались заслуженным уважением. Пеликан Хрюкла Проглот вовсю пользовался популярностью нового вида передвижения среди местных жителей. Он пасся у дверей Канцелярии, принимая от благодарных посетителей непременное угощение.

Кроме постоянных препирательств с посетителями, в обязанности главы Канцелярии входило еще многое. Болто и два его помощника объясняли правила пользования, растолковывали расписание появления дверей, сами ходили провожатыми, уменьшали и увеличивали, выручали угодивших в какую-нибудь неприятность. Но самым хлопотным делом, оказалось уследить за расписанием — его постоянно воровали.

Помощники Болто — два молодых невысоклика, замучились расчерчивать на свитках таблицы с часами работы и номерами переходов, вывешиваемые в коридоре Канцелярии. Если не каждый день, то уж каждый второй расписания пропадали. Наконец Болто это надоело. Он выжег цифры на доске и собственноручно прибил ее к входной двери. Расписание провисело целых пять с половиной дней. Конец шестого Хрюкл провел в бешенстве. Он перебрал все слышанные когда-то ругательства. Под вечер, убедившись, что расписание не вернулось на свое законное место, Болто пошел к Олли.

Выслушав стенания несчастного друга, Виндибур принялся рассуждать.

— Слушай, я могу себе представить, что бумажные расписания прихватывают наши нерадивые соотечественники, которым их лень переписывать или запоминать, или даже гномы, из экономии чернил и бумаги. Но тот, кто покусился на прибитую доску, сделал это намеренно, пытаясь насолить.

— И ему это удалось, — фыркнул Болто.

— Вот именно. Где гарантия, что он не упрет, скажем, каменную плиту, раз для него это имеет какой-то смысл? Поэтому надо раз и навсегда лишить его этого смысла. Сколько у нас сейчас переселенцев?

— Что ты хочешь сказать?

— Помнишь трюк с солнечными очками во время штурма? Тогда на всех хватило. Так вот, если у каждого в руках окажется свое расписание, то какой смысл воровать? И, кстати, неплохо бы припомнить, кто чаще всего мелькал в Канцелярии.

Болто всегда поражался способности Виндибура сразу выуживать корень проблемы. Уже на следующий день помощники стали выдавать всем желающим удобные складные расписания-памятки, где кроме часов работы размещались еще правила пользования переходами и таблица стоимости пропусков. Народ был страшно доволен и благодарил за заботу.

Совет Олли припомнить часто «мелькавших» вылился в целое расследование. В результате, подозреваемых в краже расписаний оказалось двое. И оба являлись помощниками Болто. Получалась ерунда. Побеседовав с Модлом и Прыглом, Болто вдруг вспомнил про архивариуса.

Расписания пропадали ближе к вечеру, а если еще точнее, под самое закрытие. Это совпадало с графиком передвижений Пью Клюкла. Архивариус регулярно забегал за выручкой, которую сдавал Грейзмоглу, назначенному казначеем Объединенного Совета.

«Точно, это же Клюкл!» — радовался догадке Болто. Непонятно только было, зачем воровать расписания тому, кто мог сам их переписывать. Теперь оставалось выяснить причину и вывести негодяя на чистую воду.

Архивариуса стали ловить на живца. Листы старого образца вывесили на прежнем месте в коридоре. Все оказалось очень просто. Клюкл, выходя с выручкой, прихватывал расписание и караулил неподалеку, дожидаясь припозднившегося посетителя, у которого помощники Болто захлопывали перед носом дверь. А когда перед тобой закрывают дверь, в которую ты собирался зайти, даже расписание, висевшее за дверью, имеет совсем другую цену.

Клюкл уступал расписание за пару стаканчиков, обещая еще похлопотать о скидке на пропуск. Расчертить же пару листов самому в голову архивариуса не приходило, по крайней мере, в это, трудное для его здоровья время суток.

Припозднившиеся посетители попадались почти каждый день, а помощники закрывали Канцелярию минута в минуту. Поэтому свой «урожай» Клюкл собирал исправно. Архивариус так привык рассчитывать на вечернее угощение, что впал в ярость, увидев на двери деревянный щит с расписанием. Однажды ночью он его сорвал.

Увидев прежнее бумажное расписание на прежнем месте, Пью Клюкл решил, что все возвращается на круги своя. И вдруг, он заметил в руках у купившего пропуск невысоклика аккуратно изготовленную расписание-памятку.

Океан желчи заполнил внутренности архивариуса. Давя вырывающиеся из горла крики, он начал шипеть и плеваться, так что окружающие разбегались в разные стороны с криками: «Клюкл взбесился!» Иначе как заговор против себя, Клюкл расценить происходящее не мог. А увидев довольные физиономии Хрюкла, Модла и Прыгла, и сообразив, что его раскрыли, архивариус с визгом унесся в даль, поклявшись отомстить.

Однако были у друзей-невысокликов недоброжелатели посерьезней, чем хойбилонский архивариус…

На что только не пришлось пуститься Гуго Грейзмоглу, чтобы достичь положения, которым он обладал теперь в Эред-Бегасе. Посланник был назначен казначеем, он же отвечал за воинский провиант, порядок в умах и ведение текущих дел Объединенного Совета.

Казалось бы, сиди себе на нескольких стульях, только радуйся. Но Гуго радоваться был не способен. Он заболевал, когда видел, что кто-то тоже преуспевает, и, тем более, получает похвалу членов Совета. Гному казалось, что от его личного пирога власти откусывают кусочек влияния. Грейзмогла бесил и пугал все возрастающий авторитет Олли и других «недомерков» в Эред-Бегасе.

Именные враги Грейзмогла исчислялись десятками. Но царедворец помнил всех наперечет и не упускал возможности расквитаться с ними. Среди гномов это был Нури Орбуж, среди невысокликов — Олли и его друзья, среди людей — Рыжий Эрл, ну а из призраков даже выбирать не приходилось. Загробный Брю в лицо называл Гуго болотным раком и прочими унизительными прозвищами. Были, правда, и враги обычные — почти все население Эред-Бегаса, но их Грейзмогл уже не считал, а так, пакостил по возможности.

Теперь Гуго был особенно зол. Выставить чародеев дураками на казни Гораха не получилось. Более того, их авторитет только вырос! Когда Гуго узнал о том, что случилось в Ласиоте, он велел помощникам спрятать Малину. А как только стало известно, что зеленобородого раскрыли, посланник захотел избавиться от него, но не смог найти своих подручных, как всегда где-то пьянствующих.

— Черт бы побрал этих идиотов-невысокликов! — брызгал слюною Грейзмогл, размахивая внушительной связкой ключей перед носом у архивариуса Клюкла. — Им что не поручишь, все превращается в балаган! Куда ты провалился вчера вечером? Почему не доложил мне, куда Кривой Кид отправил зеленобородого?

Архивариус мелко тряс козлиной бороденкой:

— Конечно, ваша милость, идиоты, олухи, простите нас, горемычных! А Кид Малину в гнома переодел и на Быстроструй отправил!

— Что?! — взревел Грейзмогл. — Этого жалкого хойбишку в гнома? Да как вы смели! На Быстроструй? Да там же кругом морки! Хотя… Может быть, они его сожрут прежде, чем пограничники поймают.

Вслед за Пью Клюклом к разгневанному казначею подошли Кривой Кид и Боб Горшечник. Оба с утра слегка пошатывались.

Гуго налил каждому по хорошему кубку и тихо, вкрадчивым змеиным тоном произнес:

— А теперь, дорогие мои помощнички, я хочу, чтобы вы отправились на Быстроструйский переход и принесли мне голову этого зеленобородого хойба, если вам, конечно, дороги свои.

В пяти глазах на трех разомлевших лицах сразу появилась озабоченная трезвость. Троица, повздыхав для порядка и поикав от страха перед будущим, выскользнула за дверь.

Ночь была, хоть глаз выколи: ни луны, ни звезд. Днем помощнички издалека видели отряд морков, пробежавший с юга на север. Далекие костры на прибрежных высотах говорили о том, что этот отряд не единственный.

Подручные Грейзмогла чуть не передрались, споря, куда мог деться зеленобородый.

— Вы — остолопы! — взвизгивал Клюкл. — Какой идиот сам полезет к моркам? Он пойдет к устью.

— А я думаю, он где-то неподалеку крутится, у заставы, — возражал Кривой Кид. — Говорят же: видели одинокого гнома. Я сам его в гномье платье и вырядил.

— Ну и дурак! — завелся Боб Горшечник. — Грейзмогл из-за этого зол как собака! А на заставе пограничники в момент такого сцапают.

Пью Клюкл рвал на голове волосы.

— Черт бы тебя подрал, Кид! Это из-за тебя мы здесь! Да еще ни в одном глазу!

Кривой Кид пощупал свой единственный глаз и придвинул к себе арбалет.

— Завтра мы его выследим. Земля раскисла — следы будут.

— Как же! — ныл Клюкл. — Даже костра не развести. До утра мы околеем.

— Не околеем, — Кривой Кид вынул из-за пазухи увесистую флягу.

Архивариус издал всхлип, похожий на подвывание, и икнул. Горшечник сразу придвинулся поближе. Вскоре вся троица еле сдерживалась, чтобы не загорланить песню.

Малина крался в темноте, боясь наступить на ветку или поскользнуться. Лагерь морков был всего в каких-то ста шагах от лесной опушки. Угробаны рубили деревья на дрова, жарили мясо, точили мечи. Иногда они лениво переругивались.

Зеленобородый жутко хотел есть. Запах жареного мяса кружил голову. Под ложечкой неприятно сосало. Голод явно пересиливал страх быть пойманным. Подкравшись поближе, Малина затаился. Казалось, протяни руку, и можно утащить баранью ногу с вертела ближайшего костра.

Морки как всегда ссорились. Один здоровый кричал на двух, что поменьше. Те огрызались. Ссора постепенно перерастала в драку. Вскоре в свару были втянуты соседи. Угробаны разделились на два лагеря и обнажили мечи. Когда клинки зазвенели, Малина ужом пополз к костру. Морки в пылу схватки даже не заметили, как мясо вместе с вертелом «испарилось» в темноте.

Добыча была знатная. Бывший вождь зеленобородых никогда так жадно не ел. Он бежал по лесу, отрывая зубами горячие куски, и глотал их почти не жуя. Наконец, выбежав к Быстрострую, он спрятался под одной из круч и стал поедать еще непропекшееся мясо.

Что-то хлюпнуло недалеко от берега. В темноте даже круги не угадывались. Малина насторожился, но больше ничего не услышал. «Наверное, сом бродит», — решил он и принялся есть дальше.

Аромат жареного, еще дымящегося мяса разлетался вдоль воды. Вскоре он достиг изрядно покрасневшего носа архивариуса Клюкла. Правда, соратники не могли наблюдать изменения цветовой палитры главного жизнепостигающего органа Пью, но зато, посмотрев, как он развернул свой нос по ветру, тоже принюхались.

— Жареная баранина! — выдал вдруг архивариус. — Локтей сто пятьдесят.

Кривой Кид согласно закивал, хоть ничего и не унюхал.

— Раз Клюкл так говорит, — сказал он Горшечнику шепотом, — значит так и есть. Этот гад никогда не ошибается.

Троица молча, на цыпочках, двинулась вдоль брега. Подойдя к месту, откуда раздавался запах, подручные Грейзмогла подползли к краю обрыва. Оттуда доносилось сочное чавканье. Если бы Кривой Кид мог, он от удивления выпучил бы и второй глаз. Под обрывом сидел Малина.

— Мы тут его выслеживаем, мерзнем, от голода пухнем, а он жрет! — прошипел Боб Горшечник. — Я ему сам глотку перережу!

Тщедушный и желчный человечек так заскрежетал зубами, что Клюкла и Кида передернуло.

— Тссс! Пристрелить его, и дело с концом, — шепнул архивариус. — Кид, давай!

— Нет, перережу! — упирался Горшечник.

— А если он учует и убежит? — испугался архивариус. — Ты помнишь, что Грейзмогл сказал?

Кривой Кид поднял арбалет и прицелился. Несмотря на отсутствие глаза, он считался самым приличным стрелком среди грейзмогловских прихвостней. «Везет ему, — говорил Клюкл, которому кроме гусиного пера и стакана ничего нельзя было доверить, — глаз закрывать не надо».

Только одноглазый стрелок собирался спустить тетиву, как вдруг Малина бросил жевать, привстал и замер, смотря прямо перед собой. Вода рядом с берегом закипела, пошла бурунами, а потом… О, ужас! Из вод Быстроструя вылезло огромное соможабое чудище. Оно повращало выпученными глазами-тарелками, горящими в темноте, а затем выбросило жуткий раздвоенный язык, обвив Малину за горло. Раз! И зеленобородый исчез в кошмарной глотке вместе с бараньей ногой. Только колпак, который хойб носил на лысой голове, остался лежать на берегу.

Троица от неожиданности подавилась воздухом. Он застрял в легких, заперев дружный вопль ужаса. Крик вырвался только тогда, когда обжора Глок, а это был именно он, утробно срыгнул.

Глоку и раньше иногда приходилось глотать хойбов, в основном от скуки, но на этот раз его прельстил запах жареной баранины. Глок забрел в эти края из-за морков. Чужие гастрономические пристрастия объяснить всегда сложно. Отведав морковского мяса на побережье, соможабый монстр решил, что судьба преподнесла ему подарок в виде потрясающего десерта. Все, что он переваривал до этого, не шло ни в какое сравнение с новым блюдом. Вот он и пошлепал вверх по Быстрострую, охотясь на морков. Чем дальше он продвигался, тем больше их попадалось. Только пресная вода иногда вызывала приступы тошноты. Но ради лакомства можно было и потерпеть.

Архивариус несся так, что Кривой Кид с Горшечником отстали локтей и потеряли его из виду. Клюкл подпрыгивал и петлял как заяц. Наконец, добежав до леса, Клюкл взобрался на толстенный вяз. Там, дрожа от страха, он просидел до утра, но чудище не появлялось. Постепенно, с наступлением рассвета, ужас перед монстром стал мельчать, уступая место страху перед Грейзмоглом. «Оно же его целиком слопало, — стенал Пью Клюкл, — а господину посланнику голова нужна! Он-то теперь точно мою головушку снимет! Ай-яй-яй!»

По утру продрогший архивариус тоскливо заковылял по лесной тропинке. Крупные капли садились на длинный нос бумагомарателя, лениво свешиваясь, а затем обреченно падая в грязь. Несмотря на дождливую погоду, в глотке царила неимоверная сухость.

«Пить!» — проблеял сам себе Клюкл, увидев крупный лист лопуха, наполненный дождевой водой. Присев и осторожно взяв трясущимися руками зеленый «сосуд», архивариус стал жадно глотать. Внезапно он заметил сидевшую на суку ворону. Но не птица привлекла его внимание, а то, что она держала в своем клюве.

«Да никак воровка брошь где-то сперла!» — Клюкл поднял голову и впился взглядом в блестящий предмет. Вещица была явно золотая. Архивариус возбужденно зашептал себе под нос: «Сиди, сиди, голубка… Тихонечко, тихонечко…»

Незаметно взяв лежащую под ногами палку, Пью Клюкл, почти без замаха, резко швырнул ее в ворону. Подброшенная метким ударом, плутовка возмущенно каркнула. «Брошь» выпала. Метнувшись к добыче, охотник опередил птицу, и обобранная неудачница с криком негодования полетела прочь.

При ближайшем рассмотрении вещица оказалась золотым медальоном с каким-то недрагоценным камнем в оправе. «Похоже на кусок усмариловой руды, — Клюкл досадливо поморщился. — Но ничего, здесь золотишка хватит на целый винный погребок!»

Мысль о предстоящем угощении согревала, делая погоду не такой уж и промозглой. Обретя смысл существования, довольный бумагомаратель припустил по тропе намного быстрее прежнего.

Странно, но пить уже не хотелось. Сухость во рту куда-то исчезла, а голова стала на удивление ясной. Клюкл и припомнить не мог, когда такое с ним творилось. Бодрым шагом дойдя до перехода, архивариус, немного подумав, направился в Новый Хойбилон.

Спустя некоторое время Пью Клюкл, сияя как медный начищенный таз, появился в таверне Гагенса. Он только что вышел из лавки ростовщика, который предложил за отобранное у вороны украшение хорошую цену. Цена архивариуса устраивала, но он, будучи отъявленным сквалыгой, решил посетить еще и ювелира-гнома, жившего на другом конце улицы. Но вот незадача, по пути как раз находилась таверна. Левая нога истребителя чернил сама сделала выверт в сторону входа. «Пропущу кружечку, — решил Клюкл, — ведь все-равно деньги почти у меня в кармане».

По виду архивариуса Гагенс понял, что тот сегодня настроен платить. Обычно за выпивку Клюкл расплачивался мелкими канцелярскими услугами.

— Пинту эля? — спросил трактирщик и потянулся за пустой кружкой.

— И еще старого хойбилонского, да пополнее! — с выражением хозяина жизни заявил бумагомаратель.

Посетители, расположившиеся неподалеку, повернули головы:

«Никак у нашего пьяницы-крючкотвора сегодня богатый улов!»

Архивариус благоговейно поднес ко рту кружку эля, опустил в нее свой длинный нос и стал пить жадными глотками. Затем Клюкл замер и как-то недоверчиво посмотрел поверх кружки на Гагенса. Что-то было не так. Эль почему-то не производил на архивариуса своего обычного действия. Клюкл застыл и вытаращил глаза: «Мистика!»

Трактирщик тут же прихлебнул сам, но, ничего подозрительного не уловив, пожал плечами и услужливо поставил перед Клюклом кубок старого хойбилонского. Архивариус сразу же потерял мучившую его мысль, потянулся к кубку и, мыча от наслаждения, осушил его.

Бумагомаратель закатил глаза и вновь прислушался к своим ощущениям. О, ужас! Теплая хмельная волна отказывалась принимать несчастного архивариуса в свои объятия. Слегка подвывая, Клюкл резко обернулся, сверля глазами завсегдатаев, словно пытаясь установить источник непозволительной шутки. Не увидев ни одного чародея, он опять потребовал пинту эля.

Так продолжалось раз пять. Архивариус глотал, потом слушал, потом зеленел, краснел и снова заказывал. Вскоре истребитель чернил стал похож на раздувшийся бурдюк. С трудом передвигая ноги, Клюкл выкатился на улицу. Не глядя по сторонам, бормоча ругательства вперемешку с вырывающимся из горла бульканьем, обманутый хмелем архивариус направился в сторону гнома-ювелира.

Но путь оказался долгим. Каждый куст и закоулок притягивали Клюкла как магнит. Всего остановок было семь. На последней, у забора ювелирной лавки, его застали проезжавшие мимо пограничники. Нарушителя моральных устоев схватили за шиворот, посадили в повозку и доставили прямиком к Гуго Грейзмоглу.