Корона Меднобородого

8. Глава. Что не по силам ведьме

Пока Бенвенуто выслеживал и писал Диану, Ласка сбегал к портному, чтобы подготовить более-менее приличный костюм для аудиенции у императора. Вольф же дела для себя не придумал и просто гулял по окрестностям.

— Волчонок!

— Колетт?

— Я очень рада тебя видеть.

— Не разделяю твои чувства.

— Почему?

— Потому что из-за тебя нам пришлось проехать еще полмира, и нас там несколько раз чуть не убили.

— Да ладно? Разве такую славную зверушку можно так просто убить?

— Можно. Я очень нежный, хрупкий и ранимый. Какого черта тебя от меня надо?

— Ты дефлорировал Амелию.

— Что я сделал?

— Лишил девственности.

— Она же не говорит, что я ее изнасиловал? Все было по взаимному согласию. Ты же не просто так дала ей эту колдовскую мазь.

— Кого бы волновало, что она говорит. Она должна была понести от мужчины с Даром.

— Зачем?

— Младенец с любым колдовским даром целиком и по частям стоит намного дороже, чем девственность Амелии. Как только мне дали цену, я сразу выбрала, что для меня важнее.

— Бедствуешь?

— Не паясничай. Ты должен понимать, что уникальные вещи продаются не за банальное золото, а меняются что-то не менее редкое. Или на услугу.

Вольф пожал плечами. Конечно, он знал.

— Ты нарушил мои планы, — продолжила Колетт.

— Я волк. Я не признаю право собственности одного человека на другого. Амелия может давать кому захочет куда захочет.

— Боюсь, что не она теперь решает, кому куда давать.

— Почему?

— Эту шлюху я продала в одно скверное место, где у нее будет мужчин более, чем достаточно.

— За что?

— За три прегрешения. Она не понесла от носителя дара Ужиного короля. Она лишилась девственности бесплатно. Она легла с моим любовником раньше, чем он надоел мне.

— Моего умысла здесь не было.

— Там, где побывал твой уд, неважно, был ли замечен твой умысел. Мне наплевать, что ты волк и не признаешь моих прав. Вольф, ты понимаешь, что ты не того уровня тварь, чтобы не признавать мои права?

— Ты просто ведьма. Одна из многих.

— А ты просто оборотень. Не такая уж редкостная скотина. Но вы — твари на ступеньку ниже по сравнению с нами. Ты был на шабаше? Поклонялся дьяволу?

— Нет. А стоило?

— Стоило бы это сделать до того, как разевать пасть на одну из тех, которая давала Ему клятву на крови.

— На крови? Может, на другой субстанции? Говорят, вы там его под хвост целуете?

— Не умничай.

— Чего ты от меня хочешь?

— Коня.

— Какого коня?

— Которого вам отдаст король.

— Что-то, пока мы его не украли, он тебе совсем не был нужен. Могла бы давно уже сама его забрать со своими друзьями-цыганами.

— Видишь ли, я даже не думала, что в королевских конюшнях есть один из этих.

— Из кого?

— Если ты до сих пор не понял, то и не спрашивай. Не жалко будет расставаться.

— Ты не думала, что он есть, но потом узнала. Все равно бы могла сама его сто раз угнать, пока нас не было.

— Глупый волчок. Я похожа на наездницу?

— Сверху нет, а снизу иногда да.

— Не смешно. Часовня святого Стефана стоит там не только для украшения пейзажа. И молятся в ней как раз о том, чтобы коней не угоняли. После того, как тот рыцарь догнал вас в двух днях пути, я туда не полезу. Ты сам-то понимаешь? У вас была фора в полдня, вы гнали на пределе сил и еще Амелия ворожила, чтобы никаких неприятных случайностей. Рыцарь сразу напал на след и два дня его четко держал. Он может думать, что он сам по себе редкий следопыт, но я-то знаю, что молитвы читаются не в пустоту.

— Ведьмы боятся рыцарей?

— Представь себе, да. Во-первых, они носят холодное железо. Попивший крови меч — отличный амулет против колдовства. Во-вторых, почти у всех рыцарей с собой какая-нибудь реликвия в нательном кресте, медальоне, поясе или рукояти меча. В-третьих, знал бы ты, сколько дворянские семьи жертвуют на церковь, и сколько молитв идет к Господу о сохранении жизни, здоровья и удачи рыцарей.

— При Павии им не особо помогло.

— Не придуривайся. Ему плевать на мирские дела. Но стоит кому-нибудь помянуть Его при встрече со слугами дьявола, и Он тут же строго посмотрит со своих небес.

— И долбанет молнией?

— Господь избегает прямого вмешательства. Но он если все-таки решит кому-то помочь, то не зависящие от человека обстоятельства сломя голову побегут складываться в его пользу.

— Ведьма боится Бога?

— Бога, святых, священников, праведников. И рыцарей. Я выбрала сторону, чего и тебе советую.

— Еще подумать надо, что хуже, Бог во врагах или дьявол в друзьях.

— Решай сам. Но я хочу этого коня.

— У нас его пока нет.

— Будет. Судя по тому, что вы вернулись, вы выполнили то, за чем вас послал король. Он отдаст вам коня, а ты отдашь коня мне и убедишь своего юного друга, что так и должно быть. Или убьешь его, если он не согласится.

— Если ты считаешь себя такой сильной, почему ты не можешь просто отобрать у нас коня, когда мы поедем домой?

— Могу. Но я даю тебе шанс осознать и искупить свою вину. Почувствовать, что такое потеря, как я почувствовала. Предать друга, как Амелия предала меня.

— Иди ты знаешь, куда…

— Куда?

— В монастырь. И чтобы монашки каждый день стегали тебя освященными четками по голой заднице до тех пор, пока ты не раскаешься, и она не перестанет пылать и дымиться.

Колетт рассмеялась.

— У меня уже давно нет обратного пути, — сказала она.

— Ну, черта себе ручного заведи. Или Амелию забери обратно и преврати во что там у вас принято превращать надоевших подружек. А от меня отстань.

— Не отстану. Ты думаешь, как я узнала, что вы вернулись?

— А правда, как?

— Договорилась с голубями в Фонтенбло. Они скажут мне, когда вас примет король и когда вы заберете коня. От моего взгляда тебе не уйти. Поэтому шевелись. Время пошло.

На следующий день Бенвенуто с портретом Анны-кентавра предстал перед королем за завтраком.

— Назначаю тебя придворным живописцем, — сказал Франциск, — Для начала напиши парадный портрет Анны. Дальше видно будет.

— Слушаюсь, Ваше Величество. А…

— Московит? Подождет.

Довольный художник пришел порадовать друзей и попал на военный совет. К требованию Колетт и Ласка, и Оксана отнеслись серьезно.

— Вам угрожает ведьма? — переспросил Бенвенуто, — Так сдайте ее в инквизицию.

— Здесь не Рим, — ответил Ласка, — Мы здесь никого и ничего не знаем.

— И мы не знаем, где она живет, — добавил Вольф.

— Я бы вам помог, но я не священник. Вот прямо совсем не священник. И вы тоже. Хотите, устрою выход на кардинала?

— Нет, — сказала Оксана, — Сами справимся.

— Точно? — удивился Вольф, — Тебе-то что?

— Не люблю быть должной. Вы меня через полмира провезли, и я кручу роман с вашим другом.

— Мы не просили никакой благодарности, — сказал Ласка.

— Это и настораживает. Мы вот-вот расстанемся, а вы так ничего и не попросили. Потом, как в сказках вынырнете из темных глубин мироздания и скажете «Должок!». И ведь хрен откажешь. Так что давайте я вам помогу с ведьмой и будем в расчете.

— Оксана, ты что-то можешь сделать с ведьмой? — удивился Бенвенуто.

Он до сих пор не знал, что она тоже немного того.

— Ой, подумаешь, ведьма, — махнула рукой Оксана, — В наших краях народ простой. Свекровь говорила, сковородкой по кумполу, святой воды в рот, дверь подпереть да запалить хату со всех углов.

— Почему сковородкой?

— Холодное железо, — пояснил Вольф.

— Меч или топор тоже железо.

— Чтобы кровь не проливать.

— Ага. У вас там что, инквизиции нет?

— Та тю на тя, — Оксана развеселилась, — У нас есть ляхи, московиты, казаки и татары. Не считая местных панов и разбойников. Все пытают, все жгут, все вешают. Если еще попы с ксендзами будут тем же заниматься, вообще никакой жизни не станет.

Бенвенуто пожал плечами. Он инквизицию обоснованно недолюбливал. Даже более обоснованно, чем некоторые.

— Амелия должна знать, где живет Колетт, — сказал Ласка.

— Где мы возьмем Амелию? — спросил Вольф.

— Ты же сам сказал, Колетт продала ее куда-то. Там и отыщем.

— Ты представляешь, сколько в Париже борделей?

— Нет. Но Париж не такой уж большой. Утром начнем, к вечеру закончим.

Вольф покачал головой.

— Искать девушку по словесному описанию в городе, где мы не говорим на языке местных…

— Можем поискать по картинке, — предложил Бенвенуто, — Объяснишь мне, а я нарисую.

— Давай, попробуем.

Бенвенуто откопал в мастерской грифельную доску и мелок. Меньше, чем за час, по описанию Вольфа получился очень похожий портрет Амелии. Сначала лицо, а потом Вольф предложил добавить грудь. Раз уж портрет будут показывать для распознавания в борделях, то лицо не самая главная примета.

Ласка специально не стал смотреть работу в процессе, чтобы проверить, насколько хорошо получится. Он видел Амелию в прошлый визит в Париж и вполне смог бы ее узнать. В шестнадцатом веке у людей не было необходимость забивать память цифрами, кодами и паролями, поэтому запоминание лиц получалось намного более приоритетной задачей, чем станет через пятьсот лет.

— Да, это она, — сказал Ласка, — На лицо точно она.

— Колетт не знает, что с нами двумя еще и вы двое, — сказал Вольф, переводя взгляд с Бенвенуто на Оксану, — И она не видит каждый мой шаг. Она сказала, что попросила голубей за нами следить. Голуби глупые, а до Парижа полтора дня пути. Они будут докладывать с опозданием на полтора дня и только о тех наших делах, которые своим умишком посчитают важными.

— Тогда вы ищите, а мы вас прикроем, — сказал Бенвенуто.

— Можем разделиться, — сказал Ласка, — В две пары обойдем город быстрее.

— Кстати, а кто из нас знает город? — спросил Вольф.

Париж не знал никто.

Пошли все вместе к Фантуцци. Он уже не первый год работал во Франции, свободно говорил по-французски и бывал в Париже по разным делам, в том числе и в бордели захаживал.

— Париж состоит из трех частей… — начал Фантуцци, — Дайте бумажку, я вам карту набросаю.

Вот это будет Сена. Она протекает с юго-востока на северо-запад. Посередине Сены — сердце Парижа, остров Сите. Сите — духовный центр Парижа и вряд ли там находится бордель, в который продают девушек, чтобы они страдали. Если будете обшаривать город в две пары, то одним Университет, другим Город, а в Сите встречайтесь у Собора Парижской Богоматери. Не ошибетесь.

Университет это часть Парижа, лежащая на левом берегу, от башни Турнель до Нельской башни на берегах Сены. Город — на правом, от башни Бильи до башни Буа.

Фантуцци добавил к реке и острову по две башни на каждом берегу. На каждом берегу изобразил неровную дугу от башни до башни. Потом провел две прямые линии от дуги до дуги через Сите и на обоих берегах провел по хорде перпендикулярно этим линиям.

Вот, смотрите. Через весь город и через мосты по Сите проходят две улицы. Первая — от ворот Сен-Жак в Университете к воротам Сен-Мартен в Городе, вторая — от ворот Сен-Мишель в Университете до ворот Сен-Дени в Городе.

Параллельно Сене в Университете идет улица от ворот Сен-Виктор к воротам Сен-Жермен, а в Городе — от ворот Сент-Антуан к воротам Сент-Оноре.

Запомните эту карту. Так вы уже не заблудитесь. На каждом берегу одна продольная улица и две поперечных. Все остальное — сплошная застройка стена к стене и лабиринты узких улочек.

В Университете стоит внимательно обшарить окрестности Сорбонны. Сорок два коллежа — не баран чихнул. Студенты — не самые плохие клиенты борделей, там довольно терпимо относятся к иностранцам и любят поболтать. Кварталы Пре-о-Клер вдоль Сены рекомендую обойти стороной, в тех краях общепринятое место для дуэлей. По самому берегу Сены обитают прачки, у которых с утра до вечера стирка во весь берег. Там точно никаких борделей нет. Если только вашу девушку не продали в прачки, но оттуда она и сама давно бы сбежала.

Десяток больших церковных подворий существенно облегчит вам поиски. Церкви и монастыри занимают много земли, и на ней точно не придется искать дома терпимости.

Теперь Город. Город больше, но там все просто. Восток, запад и дуга вдоль стены из ваших поисков выпадают.

В восточной части Города сплошные дворцы. Того, что вы ищете, там нет. Там могут быть дома терпимости высшего класса, а это не то, верно? Вот ворота Сент-Антуан, а рядом — Бастилия. Не дворец, а укрепленный замок. Вам там делать нечего.

На западной стороне Города стоит замок Лувр на две дюжины башен. Рядом особняк Алансон и Малый Бурбонский дворец, а вокруг дорогие и красивые дома высшей аристократии. Там бордели, конечно, есть. В основном не для самих господ, а для великого множества их слуг и клиентов. Тоже вполне приличные, не для страданий.

Вдоль городской стены, от дворцов на востоке до дворцов на западе тянется сплошная застройка аббатствами, монастырями и часовнями. Монастырь святой Екатерины, аббатство Тампль, аббатство Сен-Мартен, аббатство Пресвятой троицы, аббатство Христовых невест и прочие. Там вам искать нечего. Вот сюда, прямо в центре Города, к северу от Шатле, к югу от аббатства Христовых невест и к западу от улицы, ведущей к воротам Сен-Дени, не заходить. Двор Чудес. Настоящее разбойничье логово. Ни парижский прево, ни даже сам король не могут ничего поделать с этим рассадником преступности.

Итого по Городу. На западе и на востоке дворцы, на юге Сена, на севере — монастыри. Вам нужна середина. Главные улицы, порт Грев и Гревская площадь, большой рынок рядом с замком-тюрьмой Шатле. У рынка довольно оживленно. Там традиционно есть дома терпимости на любой кошелек, и для лучших торговцев, и для чернорабочих. У порта Грев тоже. Хотя там может быть и опасно, но справитесь.

— Спасибо, выручил, — сказал Бенвенуто, — Как разделимся?

— Предлагаю нам с тобой заняться Университетом, — ответил Фантуцци.

— Ты пойдешь?

— Почему бы и нет? Провести старого друга на экскурсию по лучшим борделям Университета! Я слышал, там есть интересные места, но кое-куда мне боязно соваться в одиночестве. Вот в два меча — другое дело. Заодно и проставишься за приезд.

— Ага. И за кентавра.

— Нам с Вольфом остается центр Города, — сказал Ласка, — Там говорят по-немецки или по-итальянски?

— На рынке-то? Там, думаю, и по-индейски говорят. А много ли вам нужно слов? «Я ищу эту женщину» и картинку покажете.

— Неплохо бы понять, что ответят, — сказал Вольф.

— Если ответят нет, то на любом языке поймете. Если да, то с вас захотят денег. Если захотят денег, и поймут, что вы не прочь заплатить, сами из-под земли достанут переводчика. Но не думаю, что возникнут совсем уж большие сложности. В Городе при дворах высшей французской аристократии живут много и итальянцев, и немцев. Вокруг рынка — торговцы со всего мира. И где-то там же, в Городе, останавливаются приезжие знатные люди со всего мира со своими свитами. Думаю, если не каждая шлюха, то каждая маман и каждый второй подавальщик там поймет и по-итальянски, и по-немецки. Если нет, так клиентов попросят.

— А я не пойду? — удивилась Оксана.

— Ты? — не менее удивленным тоном ответил Бенвенуто, — Никто не ходит по борделям со своей женщиной.

— Вот как?

— Тебя там могут оскорбить, а мне совсем не хочется никого убивать.

Оксана вздохнула.

— Но вдруг ты мне там изменишь? Всю ночь проведешь среди продажных девок.

— Со шлюхами за измену не считается, — ответил Фантуцци, — Не знаю, как у вас, а в Париже так. Вы ведь даже не помолвлены?

— Пока нет, — смущенно ответил Бенвенуто.

— Почему, кстати? — ехидно спросила Оксана.

— Потому что ты не католичка, — быстро сообразил итальянец.

Ему и в голову не приходило про помолвку со случайной любовницей, но соображал он быстро и выбрал совершенно бесспорный аргумент, об который разбились бы все хитрости вроде «ты меня не любишь». Оксана даже не нашла, что ответить.

— Ты тоже можешь ему изменить, — сказал ей Фантуцци, — Здесь так принято.

— Не с тобой ли?

— Нет, с близкими друзьями считается невежливо. То есть, не со мной, не с Вольфом, и не с Лаской.

— Еще какие ограничения? — Оксана стрельнула глазками на Бенвенуто.

— С мужиками считается унизительно для благородных дам. Можно с рыцарями, хоть до самого короля, и со священниками хоть до самого епископа. Священников, если что, — Фантуцци повернулся к Бенвенуто, — Нельзя вызывать на дуэль и бить, если они откажутся. То есть, сердцу, конечно, не прикажешь, но…

— Хватит, — остановила его Оксана, — Еще попов латинских мне не хватало. Идите без меня. За день нагуляешь аппетит, вечером дома покушаешь.

— День? — разочарованно спросил Фантуцци.

— Конечно, день, — ответила Оксана, — Вы что, собрались ночью шляться по незнакомому городу? Ночью всем шлюхам точно будет не до картинок.