Кость для Пойнтера

2. Змейки и лесенки

С утра, если можно было назвать утром промозглую сырость почти без проблесков наружного света, подопечный продолжил являть себя совершенно непроким в быту. Когда он чуть не забыл на месте ночевки пакет с каким-то тряпьем, пришлось прогнать его вокруг всей пещеры, чтобы уж точно подобрал все свое барахло. Можно подумать, у меня сейчас нет иных забот!

— Слушай, ты сможешь найти здесь воду? — спросил я у малолетнего инсургента, когда тот наконец управился со своим хламом.

— Конечно! — изумился тот. — Все источники уже сколько тысяч лет как размечены. Где на стене два серпа, там сто аршин до воды, где один — не более полусотни.

Понятно, почему. Серпом, а иногда просто незамкнутым кружком, алхимики издревле обозначают стихию Воды, как замкнутым — Камень, треугольником языка пламени — Огонь, а квадратом паруса — Ветер. Хоть что-то у подгорного народа так же, как у всех прочих, без пугающих различий.

— А отсюда до них близко? — продолжал я допытываться уже для порядка.

— Не знаю, — гном пожал плечами и тычком пальца поправил очки. — А что, это важно?

Еще бы не важно!!! Без воды долго не продержишься даже в сырой и прохладной пещере. Уснувшие на миг сомнения в пригодности моего невольного спутника к жизни, не обеспеченной посторонними усилиями, закопошились пуще прежнего.

Впрочем, как-то ведь он уцелел в своем подгорье до встречи со мной. Не исключено, что эти пещеры и гроты выглядят жутковатыми и враждебными только для чужака. Для местного уроженца они вполне могут быть с детства знакомы до последнего уголка, уютны и привычны.

Эта мысль кое-как успокоила меня и отбила охоту пускаться в дальнейшие расспросы. Пора уже сниматься с места, а то когда еще доберемся до источника… Опять и снова — какой смысл расхаживать по собственному дому с фляжкой, когда там не только бары через каждые четыре сотни ярдов, но и купальни с минерализованной водой где-то с той же частотой.

Вода… Прямо из серебряных труб над ваннами, прозрачная, чистая и холодная…

— Пошли, что ли? — прервало мои видения настойчивое подергивание за рукав. Инсургент нервно переминался с ноги на ногу под ворохом кожаных одежек, покуда я моргал и облизывал пересохшие губы. Да, всерьез же меня прижало… Вчера столько всего стряслось, что жажда вообще не давала знать о себе, а с утра вот навалилась в полный рост, заставив на долгую минуту позабыть о реальности.

От пути вглубь по расселине, выходящей из дальнего конца пещеры, не становилось легче. Гном впереди не зажег никакого огня в придачу к моему фонарнику — не иначе, из экономии, — постоянно что-то бормотал себе под нос, то и дело ощупывал стены и пересчитывал что-то на пальцах. А может, и сами пальцы — неровные своды пещеры оказались отнюдь не безжизненными, чем глубже, тем больше лепилось на них островков мха и лишайника, между которыми все чаще сновали порядочных размеров многоножки и прочие кивсяки.

Навстречу тянуло сыростью, а иногда и теплом — струйками чуть греющего воздуха в подгорной холодрыге. Однако поросль и живность на стенах явно были обязаны своим обилием не этим лоскутьям подгорного жара, а неким более постоянным источникам, заменяющим солнечные лучи в Безнебесных Странах.

На ходу я сунул руку в карман за мячом-тестером и, стараясь не сбиваться с шага, настроил его на претворение невидимого света в видимый. К холодному, бирюзового оттенка сиянию жука-фонарника сразу же прибавилось жаркое мерцание магического прибора, затлевшего во тьме угольком. О да, сила незримых лучей, какие обычно применяют в изменении наследственности, была здесь в дюжину раз больше обычной. Не смертельно, да и «глубинный загар» не сразу свалит — изъест нутро лет за пяток, не раньше. А по обретенному мной эльфийскому здоровью может и вовсе пройти без последствий, даже если задержусь тут надолго.

То ли заметив позади себя алое мерцание, то ли еще почему, но исконный житель подгорья, похоже, обладавший повышенной устойчивостью и врожденным чутьем к незримому свету, на ходу полуобернулся и бросил:

— Погаси.

— Что погасить? — до меня не сразу дошло, что здесь, в местах, куда никогда не заглядывает солнце, можно по своей воле отказаться от света.

— Все. И моргалку магическую, и фонарника тоже, — безжалостно уточнил мой проводник и снизошел до объяснения: — Могут заметить. Скоро начнутся обжитые тоннели.

Хм… Резон серьезный. Только как же мы сами?

Впрочем, ему лучше знать. В конце концов, проще простого заставить насекомое вновь засветиться. Сахара в крышечке его колбы вполне достаточно — вытряхни крупинку, встряхни стекляшку, чтобы разбудить жука, и несколько часов света обеспечено.

Ленточка с фонарником отправилась в один карман, обнуленный тестер в другой. Но света вокруг нас от этого особо не убавилось. Лишайники и мхи на стенах сияли нежным бледно-зеленым мерцанием, сбрасывая излишки незримого света, который не могли целиком освоить. Его не хватало, чтобы полностью обрисовать формы предметов — идущий впереди инсургент превратился в силуэт с неясными тусклыми бликами, словно вырубленный из куска угля, — но для того, чтобы понять, куда ставить ноги, освещения вполне хватало. Но отчего-то этот холодноватый свет лишь добавлял беспокойства к и без того угнетающей атмосфере чужой страны без неба, без погоды, без смены дня и ночи.

Чем больше я проникался особенностями подгорного бытия, коренным образом отличного от того, к какому привык на поверхности земли, тем понятнее становились мне причины неучастия гномов в Войне Сил. Отсюда, из мира без рассветов и закатов, выглядели бессмысленными разборки богов и народов, одни из которых избрали своим знаменем и источником силы День, а другие Ночь. Подземный жар и незримый свет, в изобилии даруемые Каменной Птицей своему народу, делали его поистине независимым от победы или поражения любой из воюющих сторон. Вечный день, иссушающий все живое там, наверху, или вечная ночь, населяющая мир стылой нежитью — под горой все едино. Случись худшее, сорви последний бой богов покровы небес и вод с земли — гномы и это переживут, замуровавшись в своих пещерах. А необходимый для дыхания воздух запросто трансмутируют из руд металлов, перегоревших в жаре сердца земли.

Похоже, именно за это все прочие и не любят подгорную разновидность пятой расы разумных. Халфлинги, и те тщательно избегают упоминать о родстве с гномами. Хотя по сути те и другие — один и тот же народ Любимых детей Матери. Различия облика и темперамента, как у светлых эльфов с темными, вытекают лишь из стародавнего духовного выбора — одни предпочли остаться под крылом Каменной Птицы, другие же навсегда ушли из «уютных» пещер.

Ох, как я понимаю этих сородичей Фроххарта Андеркастлса! И сам бы предпочел не углубляться в гору с каждым шагом, а двигаться в прямо противоположном направлении. Но увы — вода, пища и возможность найти запчасти к флайботу для связи с домом имеются только там, в глубине. Да и держаться в этом пути лучше какого-никакого, а все-таки местного уроженца.

Тот как раз окончательно притих, сбавил шаг и начал поминутно озираться по сторонам, словно ожидая засады. Беспокойство передалось и мне, прогнав лишние мысли — сам факт моего незнания подгорной жизни уже требовал быть начеку.

Со всей осторожностью, минуя развилку за развилкой, мы вышли на пересечение пещеры с явно рукотоворным тоннелем. Здесь освещение было на порядок ярче, несмотря на тот же источник — две широкие полосы лишайников на стенах сияли ровным, почти желтым светом. Пол был засыпан щебнем, ровно посередине вдоль тоннеля по нему шла перегородка из каменных блоков с металлическим брусом поверху, а вдоль стен невысоким уступом тянулись бордюры из грубовато, но четко обтесанных плит.

Что единообразно, то не безобразно — этот армейский закон как нельзя лучше подходил к первому образцу подгорной гномской культуры, с которым я встретился. Отчего-то этот ход, плавно загибающийся пологой дугой, неотвязно напоминал мне о казармах, капонирах и заглубленных складах длительного хранения. Разве что мерцающий туман, надежно скрывающий оба конца подземной дороги из ниоткуда в никуда, был непривычен для подобных мест.

Однако глубинная хмарь прятала таящуюся в ней угрозу от глаз, но не от ушей. По левую руку от нас из тумана донесся какой-то мерный хруст и шорох, заставивший сначала моего проводника и спутника, а спустя краткий миг и меня самого метнуться в зев пещеры, прикрытый каменными столбами и надолбами. Вовремя — вслед за шумом с той же стороны замелькали в мареве какие-то светлые пятна.

Спустя еще полдюжины секунд из клубящегося тумана выступили четыре коренастых, поперек себя шире фигуры, освещая себе путь переносными гнилушками, укрепленными на головных обручах. Лучи зябкого неверного света расплывались во влажном воздухе, оглаживая своды грушевидными облаками сияния и рассекая отблесками сталь серединного бруса. Полы кожаных пончо ритмично колыхались в такт мягко шуршашим шагам, в стороны попарно торчали чуть склоненные бруски оружейных лож. Странные метатели, не похожие ни на стреломет, ни на арбалет — разве что на торцовый, тайрисский, но без привычного короба для стрел. Вместо него над желобом была приспособлена какая-то трубка.

Вслед за бликующим оружием из полумглы проступили кожаные шлемы с защитными очками, поднятыми выше гнилушки, и мягкими лопастями, падающими на плечи. И странные знаки-щитки — стилизованные ладони, висящие на шейных цепях чуть пониже горла. У двоих справа они были из алой меди, у двоих слева — из желтой латуни.

Неожиданно выяснилось, что на самом деле фигур не четыре, а пять. Просто у пятого, пониже прочих, не горел фонарь на шлеме и не было явно заметного оружия. Зато на его руках, вдруг предостерегающе взлетевших над плечами передней пары, оказались весьма приметные перчатки: на левой из кирпично-красной замши со сложным узором медных цепочек и бляшек, на правой — такая же, только охристо-желтая и в латунном приборе. Управляющие самоцветы на перчатках командира и нагрудниках подчиненных также совпадали — рубины и топазы.

Стало понятно, отчего те, кто не видит жеста перчаток, тем не менее беспрекословно ему повинуются. Магия подобия передавала волю начальства исполнителям так же, как заклятые на дальнюю связь раковины — звук и узор на панельках, выложенных самосветящимся бисером.

А еще наконец стали видны лица всей пятерки — такие же, как у моего незадачливого спутника, даже еще более буйно мохнатые. После этого испарились без следа остатки иллюзий насчет того, с кем свела меня Судьба. Выходит, мне оказалось мало встречи с единственным представителем пятой расы разумных, чтобы полностью принять реальность такой, какова она есть…

Конечно, я всегда знал, что гномы существуют на самом деле. Умозрительно. Такие вот халфлинги, только подгорные… Но одно дело знать и даже запросто болтать с одним из них, и совсем другое — едва не столкнуться нос к носу сразу с пятеркой вооруженных до зубов совершенно не умозрительных персон. И успеть спрятаться от них в родной им стихии, среди бесконечного переплетения Камня, пронизанного Ветром бесчисленных галерей и гротов, где столь желанная Вода — как стихия, так и обыденная влага — редка и недостижима.

Отпрянув назад, я постарался слиться с колонной естественного происхождения, сделаться неотличимым от куска источенной тысячелетиями скалы. На мое счастье, гном-инсургент позади также не подавал признаков жизни.

Командир патруля нехорошо зыркнул в мою сторону, но быстро отвел взгляд. Ну а пары его «рук» и вовсе не страдали излишней бдительностью, явно более готовые исполнять беззвучные мановения перчаток, чем проявлять инициативу. Когда командир опустил ладони, они без рассуждений двинулись дальше. Грозно выставив по сторонам торцовые метатели, гномы прошли мимо… свернули за угол… исчезли из виду… бесследно скрылись, унеся с собой мягкий шорох шагов.

Кажется, только сейчас я выдохнул — так перехватило глотку и сжало грудь от влажного и прохладного воздуха пещер. К сожалению, проделал я это не столь беззвучно, как стоило бы.

— Кто это такие? — не вовремя вылетел у меня вопрос, вытолкнутый наружу пережитым потрясением.

— Патруль… Неполный. Только четверо из десяти, положенных на медь с латунью. Спокойно сейчас, вот и шляются по-разгильдяйски, как Судьба на душу положит, — неожиданно сердито прозвучал из-за спины сдавленный голосок инсургента.

Ну-ну. Лично мне подтянутая четверка подгорных бойцов, готовая броситься в атаку по мановению руки командира, отнюдь не показалась безалаберной. Да и соплеменнику их в его нынешнем положении не имело смысла сетовать на нерасторопность местной стражи. Разве что еще не выветрилась привычка в прежнем качестве находиться по ту сторону грозного кордона.

И ведь не из простых мой попутчик, не из тех, кто кланяется любому стражнику. Сразу видно — нет в нем пиетета перед мелким начальством, будто привык гонять туда-сюда такие патрули одним движением пальца. Опять же наизусть знает разнарядку этих самых стражников. Хотя… при всей своей беззаконности инсургент недалеко ушел от малолетства, а у нас в Анариссе даже уличная ребятня часто похваляется друг перед другом, кто точнее перечислит штат саперного полка по мирной и по меканской норме. Потом, понятное дело, когда придется учить эту науку на своей шкуре, восторга поубавится, а у тех, кто пройдет Мекан, и вовсе от военной тарабарщины станет скулы сводить…

Ладно, не время сейчас разбирать, из каких Судьба назначила мне спутника. Важнее добраться до первой цели нашего совместного пути. То есть до источника, который, если верить обнаруженным трем полумесяцам на стене, находится от нас в добрых двух сотнях аршин. Знать бы еще, в каком направлении…

Впрочем, тут опять пришел на помощь непонятный талант мелкого гнома. Чуть ли не отпихнув меня с дороги, которая вновь стала безопасной, инсургент заторопился вперед, торопливо перелез через срединную перегородку, оскальзываясь на металле, и потрусил дальше. По каким признакам он выбрал ответвление тоннеля, в которое следовало нырнуть, я все еще не понимал, так что оставалось лишь поспевать следом.

Здесь официоза в оформлении было поменьше — и световые полотнища лишайника неровные, и пол не везде засыпан щебенкой. В сравнение с оставшейся позади военно-гномской дорогой этот коридор выглядел куда цивильнее. Вроде деревенской тропы, не то чтобы совсем заброшенной, но не слишком набеганной.

Оно и к лучшему. Наткнуться на нежданного водоноса как по пути, так и у самого источника нам обоим совсем не улыбалось. Инсургенту не стоило лезть на глаза соплеменникам по вполне понятной причине, а мне тоже не с руки особо светиться, пока не освоюсь и не разберусь, что здесь к чему. Кто его знает, как тут относятся к контрабандистам из самого Хисаха — может, в упор не видят, а может, наоборот, сразу разбегаются с воплем «Караул!!!».

Встречаться же с местным караулом даже после столь мимолетного знакомства мне никак не хотелось. Солидные у гномов стражники. Или погранцы — кто их знает. Однако маловероятно, что у подгорного народа с его скудным театром военных действий имеется большое разнообразие в родах войск…

— Эти… патрульные — они армия или полиция? Или вообще пограничники? — любопытство таки пересилило.

— Все разом, — подтвердил заскучавший гном. — Это Гебирсвахе, Горная Стража. Армия, полиция, пограничники, да хоть таможня!

— А кого еще тут имеет смысл опасаться, кроме них? — я вовремя переформулировал вопрос, чтобы тот смотрелся не слишком по-шпионски. А то всякого можно ожидать, памятуя недовольство моего собеседника малым служебным рвением этих… горопасов. Вдруг решит, что я разнюхиваю, где бы наскоро разжиться какими-нибудь государственными тайнами Подгорья, и держу в запасе секретный план и жемчуга стакан, как в тесайрской детской песенке про коричневую пуговку.

По счастью, мой вопрос, вполне резонный для всякого нарушителя законов, не вызвал у инсургента никаких подозрений.

— Вообще-то лучше обходить стороной всех, кто с бляхой на шее, — со вздохом признал он серьезность местных порядков. — Рудных старост-бергмейстеров, бригадиров, маркшейдеров… Короче, любых служилых чинов, хоть метельщиков тоннельных!

Недолгий, но внушительный перечень местного начальства нагнал на меня преизрядную тоску. Выходило, что под горой всегда придется ходить на людях с оглядкой, выцеливая глазом любое должностное лицо из этого списка непроизносимых названий.

Да я маркшейдера того от рейсфедера не отличу! А их обоих, вместе взятых — от штурмфогеля какого-нибудь. Вот же нецензурный народ эти гномы, вся тарабарщина у них заковыристая, навроде крепкого проклятия! Нет, не зря у нас гномами ругаются, они для этого самая подходящая раса.

Одна надежда, что бляхи у служилых чинов Подгорья не маленькие и привешены на заметном месте. Не как у тайных агентов Концерна, которые крепят свои жетоны за лацканом кафтана или к подкладке жилета. Такого и не приметишь, пока не сцапает за воротник, прихватив на горячем…

За разговором и моими мрачными выводами из него сотни аршин пути до желанной воды как-то сами собой подошли к концу. Отражаясь от стен коридора, впереди донесся размеренный стук с большими перерывами от удара к удару. У моего спутника этот звук не вызвал никакой опаски, так что и я, поначалу насторожившись, шел за ним без особого беспокойства. Скоро к гулкому стуку примешался тихий плеск, однозначно указывающий на наличие воды. Приободрившись, я рванул вперед, едва не обгоняя гнома, успевшего запыхаться на недолгом пути. Проход стал пошире и позволял идти не друг за другом, а рядом, не задевая стен.

С каждым изгибом тоннеля постукивание и плеск звучали все громче, так что я с трудом смог притормозить перед последним поворотом. Инсургент даже придержал меня за локоть, чтобы не дать выбежать к воде с налету. Предосторожность была не лишняя, и вслед за опасливым спутником я тихонько выглянул из-за угла.

Никого… и на первый взгляд ничего похожего на источник. Странные детали с трудом складывались воедино, никак не желая соединиться в разумное сочетание: торчащая из стены чугунная труба, чугунный же котел с бегущими по поверхности воды бликами, а между ними, под тоненькой струйкой — косо срезанная металлическая труба в качающемся подвесе. Вроде тесайрских «бамбуковых часов», которые отмеряют время на рисовых полях в нижнем течении Анара, а заодно отпугивают птиц, шевеля легкие тростниковые пугала.

Покуда я разглядывал это чудо подгорной техники, сосуд в виде трубы переполнился и клюнул косым срезом, выливая в чан очередную порцию воды. Раздался знакомый стук, и такое же количество жидкости выплеснулось из лотка с края большей емкости в плоский поддон под нею. Оттуда вода через другой лоток уходила в литую решетку на полу колодезного грота.

Впечатляющяя конструкция, но смысл ее по-прежнему ускользал от меня. Конечно, за бесчисленные тысячелетия можно обустроить что угодно, но зачем нужны все эти ухищрения с тройным переливанием и водяной колотушкой?

Похоже, вид у меня был настолько обалделый, что исконный житель здешних подземелий снизошел до объяснения.

— «Водяное сердце» ставят, чтобы источник можно было найти на слух. Да и в чане не будет застоя, когда вливаешь сразу помногу. А нижний лоток для всякого зверья. Им ведь тоже нужно пить, а так не нанесут грязи в верхнюю чашу.

С таким резоном устройство колодца или колонки — как правильнее обозвать гномскую самопоилку, я так и не решил, но уж точно не источником — становилось осмысленным. Непонятен остался только длинный ряд рун, выбитый на каждой составной части конструкции — совершенно бессмысленный набор звуков ничуть не походил на текст заклятия или какой-нибудь девиз. Разве что инвентарный номер… От серьезного и основательного народа Подгорья всего можно ожидать.

Обогнув меня, все еще застывшего у входа в колодезный грот, представитель этого народа по-хозяйски подошел к чану и, пошарив за ним, достал тяжелую даже на вид серебряную кружку. То, что посудина прикована к чану цепью и опоясана полоской рун, уже не удивляло.

В противовес своей общей неопрятности здесь инсургент тщательно сполоснул кружку и до, и после себя. Пока я утолял жажду, он подставил под лоток чана не слишком крупный бурдючок и замер в ожидании очередного удара «водяного сердца». Глядя на это, я еще раз пожалел, что сам оказался не при фляге. Уходить от воды, не набрав запаса, глупо не только в иссохшей пустыне, а везде, где ее нет в прямой доступности.

Словно подслушав мои мысли, гном заткнув горловину бурдюка и тут же подал его мне. Действуя без рассуждений, я сначала ухватил увесистое сырое брюхо мягкой фляжки, а потом уже спросил:

— А ты как же?

— Это запасной, — гном уже извлек следующий бурдюк и выкручивал засевшую пробку. — Тебе нужнее.

Неожиданная забота и предусмотрительность с его стороны поразили меня даже сильнее, чем устройство колодца. Похоже, малолетний инсургент был бестолков отнюдь не во всем, и на самые важные вещи у него вполне доставало соображения. Другое дело, что не всегда хватало сноровки для выполнения правильных решений — заполняя вторую емкость, он окатил ее снаружи так же, как и первую.

— В Хисахе очень много значит, когда меняются фляжками, — вынудила меня сказать внезапно нахлынувшая благодарность. — Побольше иной клятвы.

— Ну так мы не в Хисахе. — гном, не разгибаясь от лотка, безучастно сверкнул на меня очками снизу вверх. — И пока ничем не менялись. Потом вернешь.

Нет, что у него лучше всего получается, так это обламывать меня в моих лучших побуждениях. Симвотип Пинт-Олог, «Молот»? Похоже на то. Никакого чутья на ситуацию, а свои чувства не то чтобы неразвиты, но проблема и с их выражением, и тем более с умением попасть в настрой собеседника.

— Тебя здесь что-то держит? — бросил неуклюжий подросток все с той же бесцеремонностью записного умника, занятого важным делом. Вздохнув, я был вынужден смириться с его непроходимой эмоциональной глухотой.

— Обратно пойдем? — только и спросил я в ответ.

— Нет, вперед и вверх! — в исполнении этого замороченного инсургента даже простое указание направления получилось похожим на политический лозунг.

Ну да, конечно. В сложнейшей системе естественных пещер и рукотворных ходов, пронизывающей весь объем альтийского хребта, окраины располагаются не только по сторонам, но и сверху. Не исключено, что и снизу тоже — в каких-нибудь пещерах, непригодных для жилья по причине излишнего жара или постоянного подтопления.

Хорошо, что нам не туда. Наверх, поближе к свежему воздуху, хотелось даже после совсем недолгого знакомства с подгорным бытием. Может, если повезет, Судьба даже приведет в открытый грот вроде вчерашнего — тогда можно будет высунуться наружу, размяться и подышать. Снаружи-то нас вряд ли кто-нибудь караулит… Замкнутость пространства пещер, отсутствие возможности для маневра и страх потеряться давили на меня куда сильнее умозрительно понимаемых тысячи тысяч длинных тонн камней и земли над головой. Если уж под горой и придавит, то не этой бесконечной тягостью, а вполне конкретным обвалом, местной просадкой породы.

Увы, путь наверх пролегал сквозь все то же хитросплетение естественных и рукотворных ходов и гротов. И следовать по ним предстояло все за тем же проводником, в чьей вменяемости я временами готов был усомниться. Чего стоили одни шараханья от меня на десяток футов в те моменты, когда из-за скудости освещения я пытался запалить фонарника или мяч-тестер в режиме подсветки…

На сей раз удалось миновать государственный тракт без осложнений в виде патруля. И первый, и второй, и третий… Собственно, во всех этих тоннелях, все более заброшенных и неухоженных, не было ни единой живой души. Какими бы странностями ни страдал мой провожатый, дело свое он знал туго, выбирая маршрут в стороне от обжитых пещер.

Последний из рукотворных ходов, который мы миновали, был на редкость неухоженным — засыпанный щебнем пол весь изрыт, светящиеся полосы на стенах меняли ширину, а то и вовсе прерывались. Пещеры за ним, круто забиравшие вверх, и вовсе поражали неприглядностью, заставив меня задуматься уже не о фонарнике, а о хорошем факеле. Открытый огонь тут был бы куда полезнее жучиного свечения, поскольку им весьма удобно отжигать завесы из лохматящихся лишайников и толстой неопрятной паутины, а также отгонять самих пауков и прочую живность насекомого свойства.

При всем избытке на редкость неаппетитной Жизни света здесь было маловато — видно, лишайник не той породы. Поэтому к засиявшему впереди участку ровного зеленоватого света я рванул с тем же облегчением, с каким раньше бросился к выходу наружу. Чуть не сбил с ног почему-то притормозившего гнома и едва успел остановиться сам…

Как оказалось — к счастью. Ярко светящийся участок пещеры длиной в дюжину ярдов, включающий ее пол, задрожал, раздулся, сужаясь и перекрывая проход… И сам двинулся нам навстречу! Словно выворачиваясь наизнанку и струясь по стенкам, неведомый хищник потек вперед, к слишком осторожной добыче, не купившейся на его призывное мерцание.

Инсургент придушенно пискнул и попытался обогнуть меня сразу с двух сторон. Когда это не удалось, он попросту рухнул на четвереньки и змеей прополз между моих изрядно дрожащих коленок. Хорошо, что сам я обрел способность двигаться полусекундой позже, а то так бы мы и перепутались на месте, легко доставшись неизвестной подгорной напасти. То есть это мне она была доселе неизвестна, а удирающий гном вовсю орал что-то о муфточном землезмее.

Ну да, кем еще могла оказаться эта пакость, кроме землезмея! Причем в отличие от хисахского представителя данной породы, сей пещерный гад был устроен куда проще — ни глаз, ни рта, ни хребта… Наверное, каким участком тела задавит добычу, тем же и переваривает.

Все это мелькало у меня в голове, пока я во всю мочь драпал вниз под горку следом за горе-проводником, на поворотах чуть ли не забегая на стену наподобие гекопарда. Причем мелькало без слов, исключительно в виде серии на редкость неприглядных картинок. Впрочем, были среди них и весьма заманчивые, в которых зеленая пульсирующая муфта разлеталась на вполне безопасные клочки под действием…

Чего именно, додумать никак не удавалось. От гарпуна вроде того, на который я когда-то взял дальнюю родню этой зверюги, толку здесь было бы чуть — под рукой не имелось загонной команды, чтобы тащить тварь вон из пещер, да и тащить пришлось бы мили две в любом направлении, никак не меньше.

Файрболл тоже не годился. Однократного применения огневой снасти в пещере ледяного демона хватило мне так, что здесь, под горой, я даже не осмеливался мечтать об этом боеприпасе. Еще завалит к мандрагорам мертвячьим, или размажет по стенкам на пару с поводом для применения.

Может, симвотипическая магия? Было бы очень неплохо натравить на зверюгу местные лишайники. Вот только на бегу демона лысого я сумею обратиться к этой стихии. Тут надо обстоятельно, спокойно… А землезмею дай лишнюю секунду, тут же накатит и закатает!

Оставался только Ветер. Надежно брать под уздцы эту силу я научился из любого состояния и положения, так что даже бег с выпученными глазами тому не помеха.

Словно хватая что-то невидимое, я напряг пальцы правой руки и почувствовал, как воздух под ними становится плотным и подвижным, скручиваясь в жгут. Еще пару дюжин секунд я сплетал из этой ненадежной пряжи подобие цизальтинского волосяного аркана, а затем со всей силы кинул получившийся вихревой бублик назад, в наползающего хищника.

Раскручиваясь во всю ширину коридора, вихрь принялся сметать со стен лохмотья лишайника и кружить кивсяков с пауками, словно мошкару над лужицей. Землезмея он тоже поначалу притормозил, заставив смяться под градом мусора, песка и камешков, сбиваемых со стен. Увы, ненадолго — распластавшись до толщины менее фута, хитрый при всей простоте устройства хищник без всякого вреда пропустил вихрь сквозь себя. Даже край внутрь не загнулся.

Делать нечего, пришлось драпать дальше, спотыкаясь, как суслик с горы. За то время, которое я потратил на попытку совладать с напастью, гном даже не думал хотя бы замедлить ход, и теперь был еле виден у следующего поворота. Упрекнуть его по результатам проделанной работы я не смел, поэтому оставалось лишь нагонять ушедшего вперед товарища по несчастью.

По всем приметам скоро уже гостоннель. А там, по идее, можно разделиться и бежать в разные стороны — авось землезмей разорвется пополам от невозможности выбрать, за кем гнаться, как дракон из анекдота про двух кабанов на одной полянке… Увы, все равно за одним из нас переклятая зверюга последует по-любому. А даже если и отвяжется в путанице пещер — как потом искать друг друга?

Все-таки в этом бреду промелькнуло что-то разумное. А именно — что неплохо бы муфтообразной твари разорваться пополам… или хотя бы просто нарушить целостность кольца. Если рассечь этого землезмея вдоль оси бублика, он явно потеряет интерес ко всему прочему. Может, даже совсем сдохнет, хотя на это я бы не надеялся.

Вот только как распороть толстенный рукав тела зверюги, приспособленной обтекать острые выступы пещерных стен? Тут нужен либо огрский джунглеруб с лезвием в шесть футов и рукоятью еще в три, причем в комплекте с самим огром, желательно одетым в комбинезон алхимзащиты, либо…

Дальше я действовал чуть ли не быстрее, чем думал, чуть не обогнав инсургента уже в зоне прямой видимости гостоннеля. Расселина в стене, пригодная для того, чтобы заклинить рукоять тесака, отыскалась в дюжине ярдов от выхода из пещеры. А землезмея, победно накатывающего на это жалкое стальное перышко всего-то в полтора фута длиной, встретил уже знакомый ему вихрь в форме пончика.

Реакция твари на него тоже оказалась знакомой — хищник растекся по стенкам пещеры до толщины в десяток дюймов… и со всего маху накатился на клинок. Последние ярды до устья пещеры он тек уже не кольцом, а полосой со все ширящейся прорехой, ну а наружу вылетел просто раздувшейся, бешено извивающейся сарделькой с распотрошенными концами.

Дожидаться этого мы с инсургентом не стали, сразу же отпрыгнув в стороны. Землезмей с разгону врезался в срединную перегородку тоннеля, тяжело перевалился через нее наполовину, застрял и забился, разбрызгивая внутренности и какую-то жижу. Мы едва успели прикрыться полами одежек — я брезентом, а мой спутник кожаной полостью пончо. Однако, несмотря на жуткую вонь, едкостью особо не несло, да и дыр в тряпье не прибавилось…

Если бы последствия столь удачной расправы с преследователем исчерпывались только этим! Сразу с двух концов гостоннеля замелькали знакомые световые пятна. Патрули Гебирсвахе, будь они неладны! Исключительно вовремя…

Не сговариваясь, мы с гномом рванулись обратно в пещеру землезмея и так же синхронно затормозили друг перед другом. Похоже, инсургент опасался приближаться ко мне больше, чем на три с половиной ярда, как во время возни с фонарником или тестером. На долгую пару секунд мы застыли перед спасительным лазом, отчаянно корча рожи и размахивая руками, пока конец нашим препирательствам не положила свинцовая пуля из торцового метателя, смачно брякнувшая о свод пещеры. Я инстинктивно сдал назад, гном втянулся в дыру, и следующая пара снарядов патруля глухо чавкнула о тушу землезмея.

Дав фору инсургенту и его странностям, я запрыгнул в пещеру следом и рванул вверх. Даже на бегу успел выдернуть из расселины тесак, чудом не вывозившись в землезмейских потрохах. Снаружи гномы, судя по крикам и лязгу метателей, вовсю воевали с носителем этой требухи и немного между собой, чисто от неразберихи.

Еще одна пуля, на сей раз стальная, влетела в устье пещеры и заметалась от стенки к стенке, звонко цокая и выбивая снопы искр. Наконец, прикончив особо крупного паучину и срубив целый полог лишайника, она нашла свой покой где-то в шели меж камней у самого моего лица. Предупреждение, что задерживаться не стоит, получилось на редкость основательное, но уже излишнее — я и без того почти нагнал своего горе-проводника.

Оглянувшись через плечо, тот наддал еще сильнее, стараясь держать дистанцию. Точно так же, как во время бегства от муфточного гада, только теперь нам приходилось удирать в обратном направлении. Причем, во-первых, вверх, а во-вторых, уже порядком набегавшись до того!

Наконец, немного выше места засады неудачливого хищника, гном рывком прыгнул в сторону и мгновенно исчез за пологом особо развесистых лишайников. С разгону я чуть не проскочил мимо прикрытого ими хода. Пришлось возвращаться и осторожно, чтобы не срезать, отводить махры концом тесака.

За недолгим коридором длиной всего в полдюжины шагов обнаружился небольшой овальный грот с ровным, голубовато светящимся ковром мха на потолке и стенах. Вусмерть запыхавшийся инсургент стоял там, упираясь руками в колени, между здоровенных голых булыжников, которые искрились в холодном свете мха. В отличие от гнома, я сразу же плюхнулся на один из булыжников на безопасном для него расстоянии в десяток футов.

— Ты кончил колдовать? — поинтересовался этот мелкий паникер на удивление озабоченным тоном.

— Давно уже… — еле выдохнул я. Причина опаски инсургента все еще оставалась неясна мне.

Поверив, гном медленно подобрался поближе и, все еще тяжело дыша, плюхнулся на камень напротив.

— Гейс на мне, — снизошел он до объяснений, явно прочтя крайнюю степень непонимания на моем лице. — То есть запрет, по-вашему. На любую магию… Пока я в изгнании… — короткие фразы перемежались натужным пыхтением.

Вот теперь стали понятны и очки вместо заклятия, корректирующего зрение, и многие иные странности моего спутника. Однако полученный ответ повлек за собой новый вопрос:

— Кто ж за тобой уследит?! Или это на честность?

— Честность тоже… — дыхания на долгую речь гному все еще не хватало. Зато хватало этой самой честности, чтобы продолжить: — Но вообще-то, если я прикоснусь хоть к чему с магией или попаду под заклятие, как тут же мой абшрифтгештальт… — инсургент тяжело вздохнул, наконец-то переведя дух, и тут же торопливо закончил, — ну… то есть примерно образ подобия, будет засвечен. А после этого найти меня станет проще простого.

Понятно. Магия подобия позволяет прокрутить и не такое. Правда, неясно, почему преследователи до сих пор не нашли беглеца, если в их распоряжении имеется этот, как его, шрифтгешефт. Или он должен проявиться только после активации?

Нет, все-таки темное дело эти подгорные разборки. Однозначно не стоит встревать в них глубже, чем уже получилось, а то сам не заметишь, как окажешься по ту сторону зеркала, где властен один лишь Безымянный Бог да обманные призраки.

— Мы сюда шли? — после всех размышлений меня хватило только на этот вопрос.

— Не-а… — утратив опаску, гном совсем размяк и теперь лениво перебирал камни, выбирая по одному из невысокой кучки между нами. — Здесь только передохнем немного. Мы еще и треть пути доверху не прошли.

Перспектива втрое более продолжительного восхождения по крутым и извилистым подгорным тропкам меня нисколько не вдохновляла. Альтинизм никогда не был моей сильной стороной, а уж в пещерном исполнении — тем более. На открытом склоне было хоть как-то понятнее, что к чему, видно, куда идешь и сколько прошел. Зато, по крайней мере, в пещерах нет снега, как в Огрогорье…

— Тогда двинулись, что ли? — нервно бросил я. От беготни по неровным «ступеням» подгорных лестниц я уже отдышался, а откладывать даже неприятные вещи очень не люблю.

— Погоди, — инсургент продолжал свою возню. — Камней еще маловато.

— Да на что тебе сдались эти камни?! — я прямо-таки взорвался непониманием. — Тут же они везде! Целые горы камней! Альтийские!!!

— Камни везде разные, — поучающим тоном отозвался житель подгорья, явно обиженный за свою родину. — Тяжелые, острые, и чтоб хорошо ложились в руку — здесь.

В его словах определенно имелся некий резон. Вот только какой? Может, дальше понятно будет?

— Самое оно, чтобы хавчика добыть, — все же соизволил пояснить гном.

Увы, на сем его объяснения прекратились. Как применять удобно лежащие в руке камни, мне предстояло узнать уже в процессе добычи съестного.

Сам по себе факт предстоящей добычи еды не мог не радовать — дали о себе знать почти полные двое суток на голодный желудок, да еще с недавней беготней. До того голод не позволяло ощущать нервное потрясение от нежданного путешествия и прибытия в логово самых что ни на есть ругательных гномов.

Помнится, в последний раз меня так клинило во время весеннего наступления под Та-Ханхом, когда пошли в атаку в пятницу, а до котлов добрались в понедельник. Остальные перекусывали трофейным или запасами, а я просто не мог вспомнить про жратву, пока миску с ложкой не сунули мне прямо под нос. Берт Коровий Дядюшка, как сейчас помню…

Сейчас неуместное напоминание о еде тоже заставило внутренности скрутиться узлом, так что смотреть на степенное перебирание камней гномом стало совсем невмочь. Но и подгонять недотепу-инсургента, впервые на моей памяти занявшегося осмысленным делом, тоже не стоило. Не в силах сдержаться, я встал и принялся расхаживать по гроту взад-вперед. Казалось, что эхо от урчания в моем животе отдается от каменных стенок.

Наконец будущий добытчик жратвы удовлетворился отобранной дюжиной каменюк, увязал их в какой-то из кошелей на поясе и поднялся на ноги. Развернувшись, я с облегчением направился обратно — однако гном за мной не последовал, махнув рукой на дальний конец грота, где громоздились частоколом каменные зубцы. На самом краю нашего недолгого убежища, где эти надолбы естественного происхождения смыкались с потолком, превращаясь в колонны, скрывался второй ход. Может, даже и не один, но мой проводник, уже во власти охотничьего азарта, по каким-то неуловимым признакам выбрал именно ту расщелину, в которую я едва смог пролезть.

Спустя несколько ярдов стенки лаза разошлись, зато потолок начал неуклонно понижаться. Причем путь, по которому вскоре пришлось передвигаться уже не согнувшись, а на четвереньках, для разнообразия вел вниз. К счастью, недолго и с меньшим уклоном, а то летел бы я по нему кувырком через голову, как суслик под гору, тормозя об инсургента.

Тот как раз остановился сам, так что я едва не ткнулся носом в его кожаные одежки. Как раз перед выходом из лаза, за которым разливался довольно сильный свет, причем странного, ранее невиданного синеватого оттенка. Осторожно выползая наружу, гном дал мне дорогу.

Лаз выходил на неширокий, футов в пять карниз над довольно большой и длинной пещерой примерно на первой трети ее высоты. Все ее стены и потолок усеивали грибы-пуховики самых разных размеров, нежно мерцающие при каждом дуновении воздуха. Чувствовалась небольшая тяга, и по синеве свода то и дело пробегали волны свечения. Совсем как прибой Рассветного Океана в Хасире…

Приподнявшись с четверенек, я хотел было получше рассмотреть грибной прибой, но внезапно мой спутник дернул меня за полу брезентового пончо. Сопровождалось это действие какими-то замысловатыми знаками свободной рукой и целой серией столь же беззвучно скорченных рож. Неправильно истолковать этот немой призыв было никак нельзя, и подчинившись безмолвному напору, я тут же залег, осторожно выглядывая из-за края карниза. Видимо, предстояла засадная охота, и наша добыча уже появилась — или вот-вот готовилась появиться, только малость запаздывала, заставляя охотников ждать.

Долгие минуты тянулись, как часы, под порывами подгорного сквозняка и завораживающими переливами грибного моря, а внизу все еще никого и ничего не было. Но вдруг на дне пещеры, среди валунов, когда-то обточенных потоком, почудилось какое-то шевеление — искристые отблески, вроде тех, что Старшая Луна короткими летними ночами кладет на спинки речных котиков, резвящихся в низовьях Анара. Только неведомые зверьки внизу были ощутимо мельче, длиной с локоть или немногим больше. Да и передвигались куда большей стаей, растянувшейся на полдюжины ярдов.

Прижимаясь к стене в поисках пологого участка, длинная лента мохнатых спин то и дело пыталась добраться до грибов. Казалось, волнам мерцания сверху вторит темный прибой снизу, бессильно пытающийся достичь желанной цели.

Наконец напротив нас зверью удалось вскарабкаться достаточно высоко и закрепиться там. Задние полезли на передних, громоздясь шаткой пирамидой, и уже были готовы вцепиться невидимыми отсюда лапами в синюю пену грибного прибоя…

В этот момент инсургент вскочил на одно колено и, что есть силы раскрутив импровизированную пращу из какого-то лоскута, пустил в живую кучу первый камень. Раздался смачный шлепок, оглушительный визг, и звериная пирамида принялась суматошно рассыпаться. Гном успел кинуть в нее следующие два камня, и еще один вслед удиравшим искристым шкурам, но больше не добился столь удачного попадания. На камнях внизу осталась лишь одна визжащая тушка.

На удивление споро спустившись с карниза — я и то за ним не поспевал, — удачливый охотник подбежал к ней, ухватил за один конец, а противоположным что есть силы приложил по ближайшему валуну. Глухо хрустнуло, и визг прекратился. Из этого следовало, что у данной твари как минимум имеется голова. А то после муфточного землезмея я уже был готов ждать от местной фауны чего угодно.

При более тщательном рассмотрении у зверюги обнаружились и лапы, и хвост, и морда с торчащими резцами. Все честь по чести, как у любого грызуна вроде той же крысы. Вот только я никогда не оскорбил бы крысу сравнением с этим существом. Ни одна уважающая себя крыса не разъестся до пропорций трансальтийской свиной сардельки с чуть ли не начисто заплывшими жиром глазами! Похоже, по близости места, как раз от данного животного те сардельки и произошли. И совершенно явно изначально они не были свиными…

— Это еще что за уродец? — прорвалось мое любопытство.

— Хавчик! — гном с гордостью встряхнул свой трофей. — И вовсе не уродец. Вполне нормальный, ничего лишнего не отрастил.

— Да нет, как он называется? — уточнил я вопрос.

— Так и называется! — не понял меня донельзя довольный добытчик. — Хавчиком!

Ага, стало быть, не одни сардельки ведут родословную от этого подгорного зверя. Даже у нас, в далеком Анариссе, одно из обозначений жратвы сохранило память об Альтийских горах, из которых хозяева города, эльфы, были изгнаны давным-давно…

— Удачно они полезли на стену, — попытался я сбить неловкость от своего непонимания. — Здесь как специально откос насыпан…

— Конечно, специально! — подгорный подросток широко ухмыльнулся. — Мы с братом сами и насыпали. Сбегали сюда с уроков, чтоб поохотиться.

Не желая третий раз садиться в лужу, спрашивать про брата и его судьбу я уже не стал. А то не дай бог вся радость от удачной охоты пропадет без следа, сменившись тоской беглеца или очередным нагромождением безумных планов. И так инсургент начал суетиться, наскоро спуская кровь из тушки своим крохотным ножичком и подвязывая добычу на кукан, похоже, сделанный из той же пращи.

— Спешить надо, — коротко бросил он, не дожидаясь моего вопроса. — Скоро опять пустят воду.

Обкатанные камни на дне пещеры и подмытый карниз сразу получили объяснение. Не грот — отводной канал, или еще какой полезный тракт подгорного водохозяйства, вот что это такое! Так что действительно имеет смысл драпать отсюда со всей мыслимой скоростью…

Возможно, мне показалось, но от дальнего конца пещеры донесся глухой шум. Подтверждая мои опасения, гном заторопился еще сильнее, сунув мне в руки узел лоскута, продетого сквозь челюсть хавчика. Словно само собой подразумевалось, что перед лицом надвигающегося потопа тащить улов предстоит кому угодно, кроме него.

Впрочем, так оно действительно лучше — я же на фут больше его. Не говоря уже о том, что много взрослее и тащу на себе не бесчисленную луковую шелуху кожано-войлочных одежек с кошелями да кисетами, а всего-то пару слоев брезента поверх привычного комбинезона, тесак в ножнах и всякие мелочи по карманам. В конце концов, мой спутник явно был младшим из двух братьев, раз приобрел привычку сваливать на другого более тяжелую работу.

Гуськом мы потрусили по валунам обратно к карнизу, но не к тому месту, где спускались, а подальше, вдоль обрывистой стенки, навстречу уже совершенно точно не послышавшемуся мне гулу. Внизу, в середине канала, между валунов заблестели первые струйки воды, несущей грязь и мусор. Пришлось еще наддать шагу.

И все равно, когда мой проводник решил, что пора влезать на карниз, поток уже захлестывал нам щиколотки, вторя своим плеском волнам синего света, перебегающим поверху. Неуклюжий инсургент дважды срывался с обрыва, а подсадить его никак не получалось, пока я не догадался закинуть тушку хавчика наверх, чтобы освободить руки. Только тогда удалось отправить гнома следом, лишь пару раз получив по морде полами его верхнего кожаного пончо и вымокнув уже по колено.

Налегке, да еще подгоняемому бурунами, прихотливостью ритма спорившими со световым прибоем на потолке, самому мне удалось забраться наверх намного быстрей. Как нельзя более вовремя — взметнув брызги чуть не до потолка, внизу по каналу пронесся вал выше моего роста, так что на край карниза я взлетел за считанные секунды. Выливать воду из ботинок пришлось впятеро дольше…

У самой стенки, поджав ноги и крепко ухватив хавчика, меня поджидал виновник всей этой акробатики. Похоже, штурм обрыва обошелся ему тяжелее, чем мне. Промок инсургент не в пример меньше, зато вымотался сильнее. Впрочем, я тоже был вынужден присесть и подождать, пока перестанут трястись коленки. Внизу за краем карниза быстро неслась вода, отражая в неспокойной поверхности бесчисленные дрожащие блики синего сияния. Теперь световые волны бежали не только по потолку и воде, но и по всему вокруг, включая нас самих.

Не привставая, я потянулся к довольно низко свисавшими грибам-пуховикам, но гном успел схватить меня за рукав.

— Ты что? Не трогай!

— Почему? Разве они не сгодятся на гарнир к мясу? — удивился я. Запрет оказался поистине неожиданным. Те же халфлинги, ближайшие родственники гномов, почитают грибы за высший деликатес и, к примеру, охотятся на трюфели с поросятами, загонной облавой, не давая мускулистому грибу удирать по норам. А эти грибы даже двигаться не умеют, сидят, где выросли… Чего их бояться?

Тем не менее ответ местного уроженца, вроде обязанного разбираться в съедобности здешнего троецарствия Жизни, отличался редкой категоричностью:

— Грибы не едят. Вообще. Никакие.

Утверждение это было столь же спорным, сколь и уверенным.

— А как же хавчики? — нашел я, как показалось, абсолютно неуязвимое опровержение. — Они ведь шли пастись на грибницу.

— Хавчики вообще все едят. Им не вредно, — аргумент гнома оказался еще более непробиваем.

Незримым светом или отравой это вроде не объяснишь — они в хавчиках должны бы только накапливаться, особенно в костях и требухе… Разве что речь про отраву, которая страшна лишь для разумных? Дурманного свойства, вроде тех грибов, которые используют для выхода из тела цизальтинские шаманы или тесайрские хранители духа Мага-Императора. Вот она как раз при действии распадается быстро и бесследно.

Тогда все ясно. При своем навязчивом стремлении к порядку и чистоте разума, которое видно даже по моему задрипанному инсургенту, гномы должны на дух не переносить всякие средства для отвала башки. Изменение сознания крайне плохо влияет на порядок и дисциплину.

Словно услышав мою последнюю мысль и восприняв ее как напоминание о том, что все следует доводить до конца, подгорный подросток, дисциплинированный при всей противозаконности своего текущего положения, вскочил и заметался, собираясь в дальнейший путь. Что характерно, увесистую тушку он опять кинул мне — тащи, дескать.

А что, я не против. Собственный обед рук не оттянет. Вот только поскорей бы добраться до места, где его можно приготовить и употребить, иначе по дороге сырьем сжую эту скотину!

Инсургент уже юркнул в очередной ход, ведущий вверх столь круто, что пришлось перекинуть хавчика за спину и лезть по нему, помогая себе свободной рукой. Из-под ног гнома мне в физиономию летели мелкие камешки и песок, что тоже не добавляло удобства передвижению. Света почти не было, лишь тонкие полоски зеленого мха тускло сияли по сторонам.

В общем, этот отрезок пути оказался самым поганым. Стрясись на нем очередной землезмей или еще какой подгорный гад, было мало шансов уйти без членовредительства. Однако Судьба миловала, и после почти бесконечного восползания по чуть ли не полуотвесному ходу мы выбрались к очередному обустроенному гномами тоннелю. Сейчас даже страх перед патрулями Гебирсвахе не заставил бы меня уйти с относительно ровной поверхности его щебенчатой мостовой.

Но оказалось, что уходить никуда и не надо. Требовалось как раз пройти по гостоннелю почти полмили, не напоровшись на некстати помянутые патрули. Причем среди прочего нам предстоял участок без боковых ходов, на котором нельзя будет укрыться. Там хоть в щебень зарывайся…

После утомительного карабканья первая пара сотен ярдов показалась мне отдыхом. Но дальше начался настоящий кошмар — сначала я еще худо-бедно сдерживал желание постоянно вертеть головой, высматривая, не подбирается ли сзади патруль, а потом перестал ему сопротивляться. Скоро шею заломило, как у пилота воздушной лодки над дельтой Анара, каждый миг ждущего атаки тесайрских перехватчиков.

Сначала инсургент с явной иронией поглядывал на мою нервотрепку сквозь запыленные стекла очков, но скоро и сам начал то и дело озираться по сторонам. Пройдя две трети пути, он вдруг без предупреждения потянул меня за рукав в какую-то не слишком приветливо выглядящую щель в стене. Пришлось последовать за ним, напоследок особенно истово оглянувшись в поисках причины, заставившей гнома столь спешно искать укрытия.

Внутри расселина оказалась куда удобнее, чем снаружи. Узким и неудобным был только вход, а в паре шагов за ним становилось вполне просторно. Даже нашлось куда присесть без риска нанести штанам непоправимый урон. Да и скинуть увесистую тушку хавчика с занемевшего плеча оказалось на редкость приятно. Забившись в пещерку еще дальше меня, инсургент тоже с явственным облегчением плюхнулся на камень.

— Надо дождаться патруля, — тихонько пояснил он. — Если пропустим его мимо, можно не бояться, что накроют на участке без ходов.

Мысль прозвучала на редкость здраво, словно высказал ее совсем не тот, кто еще вчера предлагал вырастить армию повстанцев на пустом месте. Вообще, похоже, реалистичность планов у моего спутника ощутимо растет с уменьшением сроков их реализации. Если, конечно, остается время на построение этих самых планов — с принятием моментальных решений все едва ли не хуже, чем с наметками на отдаленное будущее.

Ждать и догонять вообще распоследнее дело, а в не особо просторной сыроватой пещерке — тем более. Сидеть в напряженной тишине, сдерживая дыхание и пялясь на вход, опротивело довольно быстро. К тому же от входа нас отделяло ярдов пять, а голоса в стоячем воздухе среди замшелых стен, казалось, сходили на нет, не успев преодолеть и четверти этого расстояния.

— Скорей бы уже… — первым не выдержал гном, тихонько завозившись на своем месте.

— Ага… — с этим нельзя было не согласиться. — Надоело сидеть без толку.

От холода и желания размяться я зябко передернул плечами. На ходу промозглость пещер донимала не до такой степени, а тут хоть на месте пляши. Однако въедливый инсургент понял мое шевеление совсем иначе.

— Что ежишься? Горы страху нагнали? — очки его ехидно блеснули в полутьме.

Мох здесь почти совсем не давал света, что делало убежище особенно привлекательным, и в то же время еще более мрачным. Темнота, подступающая из всех углов, заставляла вспомнить о сотнях длинных тонн камня над головой, отделяющих от света и свободы передвижения. Наверное, именно от этой тяжести и ответ мой вышел тяжеловесным и рубленым, как камень.

— Страх идет не извне, а изнутри. Не знает страха тот, кто не знает себя.

— Тут не поспоришь, — гном вздохнул, соглашаясь, и вдруг обернул разговор совсем непонятной стороной: — Заабе Мудрая это точно сказала. А ты откуда знаешь ее псалмы, контрабандист?

Уж чего-чего, но никаких псалмов я отродясь не знал. Ни наших, посвященных Победившим Богам, ни тем более местных. А заодно, для полного комплекта, еще и не имел никакого представления об этой их Премудрой Жабе. О чем и сообщил подгорному жителю в наиболее скупых и кратких выражениях.

На это заявление инсургент среагировал просто и незамысловато — согнулся пополам и рухнул со своего камня, давясь и всхлипывая от безмолвного хохота. Мне оставалось лишь гадать, что из сказанного послужило причиной столь нездорового веселья.

Но терялся в догадках я недолго, потому что в створе входа внезапно мелькнуло знакомое пятно света переносной шахтной гнилушки. По старой фронтовой привычке я сначала ссыпался с булыжника, на котором сидел, и залег за ним, пряча голову. Затем, спустя долю секунды, на ощупь протянул руку к затылку подгорного подростка, все еще трясущегося от смеха, и что есть силы вдавил его носом в мох, почти беззвучно полупрорычав, полупрошипев: «Гебирсвахе!!!»

К чести гнома, он практически мгновенно утих и перестал шевелиться. На внешний взгляд мы оба стали неотличимы от камней, усеивающих пол пещеры. Оставалось лишь надеяться, что взгляда этого не последует. В конце концов, зачем патрулю подгорной стражи заглядывать в каждую щель по сторонам дороги?

Меж тем мелькание света от гнилушек в тоннеле сделалось более частым. Соплеменники моего спутника приближались быстро и немо, грозно ступая по гравию дорожного полотна. Вот первый огонек фонаря проплыл через проем входа в пещеру, делая сумрак внутри еще непрогляднее, вот второй…

Третий светильник, укрепленный на шлеме гебирвахсмана, остановился и развернулся в нашу сторону никелированной чашкой отражателя. Повинуясь то ли незримому мановению командирской перчатки, то ли собственной интуиции, стражник бегло осматривал внутренность последнего убежища перед долгим путем через участок без укрытий.

Дышать я прекратил столь основательно, что очередная многоножка, проползавшая во мху перед лицом, решила на пробу сунуть голову мне в ноздрю, однако весьма своевременно поняла, что ни к чему хорошему этот путь не приведет, и поползла своей дорогой. А то уж не знаю, как обошлось бы… Мекан учит терпежу до края, но тут уже и был тот самый край — тварь вполне могла оказаться ядовитой.

Покуда я, замерев, претерпевал нашествие кивсяка, патрульный вполне удовлетворился результатами осмотра и отпрянул назад, крикнув своим: «Чисто!» Из чего следовало, что он сунулся проверять наш отнорок не из-за личной блажи. Еще пара таких же криков от щелей по ту сторону лишь подтвердила мое предположение.

Провалявшись на всякий случай еще пару минут после того, как затих последний звук, мы с гномом осторожно завозились и приподнялись из сырого мха. Отряхиваясь и приводя себя в порядок, оба пытались производить как можно меньше шума, что оказалось довольно затруднительно. В темноте было не видно, сколько всякой дряни налипло на одежду, но на лице она ощущалась вполне осязаемо. Мне-то ничего, утерся рукавом и все, а вот инсургенту пришлось всерьез выцарапывать мусор из шерстки.

— Угораздило же… — сердито пробормотал он, протирая очки. — На будущее наука — в ближние щели тут не лезть!

Я лишь мрачно кивнул в ответ на данный вывод.

Первым наружу выглянул я сам, в любой момент готовый опять прикинуться камнем покрупнее. Понятное дело, Гебирсвахе давно уже и след простыл. Немного увереннее я отлепился от стены и сделал шаг к центральной перегородке.

Следом, чуть не толкнув меня в спину, из неудобного лаза выполз гном и как ни в чем не бывало направился туда, откуда пришел патруль. Лишь полуобернулся, глянув на меня через плечо, чтобы проверить, не отстал ли, и снова зашагал дальше. Оставалось следовать за ним, снова взвалив на плечо все тяжелеющую тушку хавчика. Оглядываться не было решительно никакого желания, несмотря на все требования безопасности.

Однако ни на недолгом остатке пути по гостоннелю, ни при куда более долгом и утомительном подъеме по очередному его ответвлению осмотрительность более не понадобилась. До самого конца дороги нам больше не попалось ни одной из уже знакомых или еще неизвестных опасностей Подгорья.

Финал путешествия наступил не то чтобы совсем неожиданно, но как-то на редкость обыденно и просто. Наклонный пол пещеры более-менее выровнялся, сделавшись совсем пологим, свет мха и лишайника сошел на нет, заставив опять вытащить и разбудить жука-фонарника. В его сиянии отсветы солнца, с трудом пробивающиеся от устья пещеры, оказались совсем незаметны, так что когда инсургент попросту со всего маху уселся на очередной булыжник, я чуть не налетел на него. Первые полдюжины секунд причина хоть и долгожданного, но столь внезапного привала оставалась непонятна, а затем гном пробурчал:

— Давай сюда хавчика! Потрошить будем.

С немалым облегчением я проделал и то, и другое, не замечая, как без сомнения повинуюсь словам своего обычно непутевого проводника. Впрочем, день изматывающей беготни по подземельям отбил всякое желание тратить лишние силы на очередные перепроверки и подначки. Так что и следующее пожелание гнома тоже осталось принять к сведению и исполнять.

— Сходи наружу, наломай дров, а? — к счастью, на сей раз его интонация была не требовательной, а скорее заискивающей.

Дров наломать — это я всегда готов. Мало что умею лучше, вся жизнь тому примером. Так что и сейчас справлюсь. Надеюсь, исключительно в буквальном смысле слова…

После всего сегодняшнего было страшновато даже выглянуть наружу, в привычный и желанный мир земной поверхности. Хотя умом я и понимал, что уж там-то меня не может караулить никакая неведомая опасность из тех, на которые Подгорье оказалось столь обильно.

На первый осторожный взгляд вовне нашего нового пристанища никаких дров не обнаружилось. Каменистый голый откос тянулся вниз на полсотни ярдов до обрыва, за которым виднелись зубцы расположенных снизу скал, а далее расстилалось поросшее тайгой западное подножие Альт. Даже при наличии удобного спуска топать вниз за хворостом было определенно далековато. Оставалось надеяться, что дрова найдутся выше.

В каком-то роде так оно и оказалось. По крайней мере в смысле тех, что можно наломать. Стоило мне шагнуть из пещеры под гаснущий свет солнца, заходящего далеко на западе, как в стороне чуть выше по склону мелькнула череда косых теней, а уши резанул полукрик-полухрип. Заметив движение, тени разом повернули и кинулись на него.

Вот тебе и знакомый мир земной поверхности! Вопреки всем моим рассуждениям, снаружи меня все-таки караулили. Но не гномы, пуще всякого стыда избегавшие покидать привычные пещеры, и не люди из жутковатых племен, населяющих Высокие Альты. Среди нападавших вообще не было ни одного разумного существа. Равно как и живого.

Здесь, близ горных вершин, слишком низких для того, чтобы скрыться под ледниками, ветер был достаточно силен для опоры крыльям давешних летучих мертвяков, а холодный и сухой воздух не позволял гнить их иссохшим телам. Не знаю уж, та ли это была стая, что повстречалась моему флайботу в сердце бури, или другая, но не опознать природу тварей было никак нельзя. Если это были те же самые, то насолил я им порядочно, а если другие — ума и миролюбия крылатые умертвия демонстрировали ничуть не больше, чем в прошлый раз.

Пригнувшись, я пропустил над собой череду щелкающих впустую когтей, челюстей и клювов, ненароком вдохнув тянувшуюся за летучими зомби волну затхлой вони. Чуть не закашлялся, выдернул из ножен саперный тесак, очень кстати прихваченный для рубки дров, и приготовился к следующей атаке.

Ждать ее пришлось чуть не полминуты, да и навалиться всей стаей умертвия уже не сумели. Более тяжелые и прогнившие дольше ловили восходящий поток над прогретым склоном, необходимый для нового захода, так что сначала пожаловали твари помельче и посубтильнее.

Первым до меня добрался совсем уже иссохший некрупный дактиль, с почти облезшей с черепа и зубатых челюстей кожей, но еще крепкими перепонками крыльев шестифутового размаха. Разевая пасть, он прямо на вираже повернул голову набок, примериваясь одним махом сорвать мою голову с плеч.

Удар тесака навстречу с доворотом, пришедшийся как раз меж челюстей, распахал тварь надвое от глотки до хвоста, заставив ее облететь меня сразу с двух сторон. Не сознавая произошедшего, две половинки дактиля почти секунду пытались продолжить полет по отдельности, но вскоре закувыркались по камням, с сухим треском ломая иссохшие кости и теряя лоскутья шкуры.

На следующих кандидатов для разделки это оказало неожиданно благотворное действие. Уже вышедшие на боевой курс пара грифов и мелкий дракончик стремительно отвернули в разные стороны, расходясь веером, как тесайрские штурмовики от счетверенного колесного стреломета, а прочие твари просто сделали вид, что летят куда-то по своим делам. Неожиданное благоразумие для мертвяков. Видимо, здесь, на вершинах Альтийских гор, неупокоенное зверюги ценили свою послежизнь больше, чем их ходячие собратья на равнине. Променять небо на небытие не хотелось даже этим тварям, и при жизни-то неполноразумным. Скоро они и вовсе скрылись из виду, перевалив через хребет.

Из любопытства я спустился по склону чуть ниже, чтобы рассмотреть останки самого быстрого и самого глупого из нападавших. Полотнища крыльев еще вяло трепыхались, заставляя изломанные трубки костей с глухим стрекотом колотиться о сломившие их камни, половинки хвоста извивались между валунами.

В отличие от более везучих собратьев, от этого умертвия уже вообще не пахло, словно небеса подвергли его плоть тщательной выделке не хуже, чем в дубильном чане. И тогда, повинуясь внезапно пришедшей в голову идее, я собрал наиболее крупные куски трухлявого трупа и оттащил в пещеру.

— Как там насчет хвороста? — наученный горьким опытом, гном без меня и не пытался приступить к разведению огня в своей жаровне.

— Вот тебе дрова, — я вывалил свою добычу и кратко пояснил: — Сами прилетели.

— А, эти… — инсургент близоруко прищурился на ворох иссохших перепонок. — Маловато, конечно, но они очень уж осторожные… И все равно годится только первая пара-тройка, остальные будут вонять.

Происхождение все еще мелко дрожащей и подергивающейся растопки никак на него не подействовало, словно под горой искони принято и в порядке вещей топить сушеными мертвяками. Сам же всезнайка за срок моего отсутствия, показавшийся мне довольно долгим, даже не успел толком выпотрошить хавчика.

Справиться с этой задачей он не сумел и за то время, которое я потратил на разжигание самого странного костра в своей жизни. Даже не потому, что иссохшие до бумажной сухости перепонки охотно занимались пламенем, а оттого, что эти странные дрова норовили раздувать сами себя.

Заканчивать возню со шкуркой и внутренностями пришлось мне самому, а руки оттирать песком за нехваткой воды и полным отсутствием мыла. Тщательно отряхнув ладони о полы брезентового пончо, я более-менее удовлетворился результатом. В Мекане и хуже бывало, а от грязи не болели и без всякой магии.

Гному же было хорошо и без этих предосторожностей. Даже порезавшись коротеньким ножичком, употребленным для разделки, он лишь ойкнул, высосал кровь, сплюнул и продолжил возиться с тушкой, лишь беспечно пожав плечами на мое опасение заразы. Видно, устойчивость подгорного народа распространялась не только на незримый свет и разлитую в воздухе отраву…

Наконец выпотрошенный хавчик, натертый солью и какими-то неизвестными мне пряностями, занял место над костерком на вертеле из проволочного тросика, натянутого между двумя каменными зубцами стен. Пока он готовился, как раз настало время впервые за день нормально передохнуть, а заодно обдумать план дальнейших действий.

Проворачивая истекающую жиром тушку при помощи все того же саперного тесака, я обратился к инсургенту, который вконец разомлел и, похоже, наладился подремать прямо сидя:

— Ладно, поесть-попить нашли, ночевку поудобнее тоже… А дальше что? Так и будем до самой старости перебираться от колодца к колодцу, от бивака к биваку?!

— А… Что? — вскинулся гном, действительно успевший закемарить, но, осознав вопрос, возмутился: — Нет, конечно!

Собираясь с мыслями, он завозился на своем месте, распрямил спину и снял очки, тщательно протирая стекла, посверкивающие в отблесках огня. Откуда в хозяйстве у не слишком опрятного инсургента взялась чистая тряпица для этой цели, я понятия не имел.

Наконец с очками и размышлениями было покончено, и куда более спокойным уверенным голосом малолетний политик выдал программу действий на будущее:

— Мне надо будет отправить несколько писем. Стратегия дальнейшего поведения определится тем, как именно отреагируют адресаты. Если нам согласятся помочь, то найдутся и средства, и убежище.

От казенщины, до предела неуместной здесь, в дикой пещере, продуваемой всеми сквозняками, у костра из останков летучего умертвия, у меня чуть уши в трубку не свернулись. Подозрения, зашевелившиеся при встрече с патрулем Гебирсвахе, подтвердились самым определенным образом. Не из простых мой спутник, ох, не из простых…

— Тогда я смогу начать свою игру… путь обратно. А ты получишь деньги для ремонта воздушной лодки, — меж тем продолжал гном свои построения, лишь под конец вспомнив о моем присутствии, и не преминул уточнить: — За содействие в трудное время.

Ну спасибо, господин хороший, что нашу малость не забываете. Значит, мне тоже причитается кое-что за уже заметные и еще только предстоящие заботы по утиранию сопливого носа вашей милости. Хорошо хоть не за подтирание мохнатой задницы!!! Откуда я взял, что она мохнатая, не знаю, но со злости может настигнуть и не такое прозрение.

Успокоиться, чтобы слушать далее, оказалось трудновато — за годы собственного властительства я отвык слышать барственные интонации. Загордился выше всяких чинов, а в нынешнем положении заноситься нечего. Сначала хорошо бы выбраться…

Вообще-то по сравнению с вчерашними планами во всем этом монологе кое-что, несомненно, изменилось к лучшему. Сегодня, по крайней мере, уже не шла речь о самопроизвольно возникающей армии сторонников, набранных методами из сказок сестер Грипп. Реалистичность замыслов инсургента заметно повысилась, а у меня свалился с души один из многочисленных камней, наваленных чуть ли не выше недалеких отсюда вершин альтийских гор.

— А до тех пор все именно так и будет, как ты сказал, — подвел неутешительный итог мой спутник. — Смена ночевок, колодцев, путей следования…

— Понятно, — дальнейшее перечисление предосторожностей никак не меняло сути, зато за время обсуждения перед нами успела встать куда более насущная задача. — Давай уже хавчика делить, а то сгорит или пересохнет!

Словно только этого и дожидаясь, гном попробовал голой рукой ухватить отлично прожарившуюся тушку за одну из ножек, торопясь урвать кус посочнее. Само собой, в результате он только обжег уже пострадавший сегодня палец и закопошился, выискивая среди своих одежек лоскут, годный в качестве прихватки.

Не располагая таким разнообразием одежды, я использовал как столовый прибор плоскогубцы от универсального инструмента, всегда обретающегося у меня по карманам. Зато отсекать саперным тесаком первую из двух положенных мне четвертей тушки оказалось не слишком удобно. Коротенький ножичек бестолкового инсургента здесь оказался намного сноровистее, так что за еду мы принялись одновременно.

После этого стало уже невозможно отвлекаться на разговоры и взаимные обиды. Хавчик оказался на редкость вкусен, причем отнюдь не потому, что я ел впервые чуть ли не за пару дней. Вот только на курицу, как обычно говорят о любом незнакомом мясе, он ничуть не походил, скорее уж на утку — как минимум своей исключительной жирностью. Как только ему удается наедать такие жиры на здешних жуках-червяках да лишайниках… Впрочем, плоскогубцам лишняя смазка не помешает, а каким способом можно отчистить сальные руки при недостатке воды, я уже выучил. Скорее удручало отсутствие хлеба или гарнира, заставлявшее запивать каждый кусок слегка пересоленного мяса глотком из бурдюка. Такими темпами хватило бы питья на утро…

При отсутствии горячительных напитков и после пары суток голодовки обильная еда опьяняет и вгоняет в сон не хуже хорошей стопки чистого спирта. Снаружи, с открытого пространства, уже давно не долетало ни единого отблеска солнца, закатившегося больше часа назад. Костер тоже почти прогорел, и пропитанные жиром кости хавчика, опавшие с тросика, смогли лишь ненадолго продлить его затихающее мерцание. Сам тросик, кстати, надо бы смотать, чтоб не перегорел напоследок.

Однако, сделав это перед тем, как лечь на расстеленном запасном чехле флайбота, я успел пожалеть о своей расторопности. Растяжка была символической границей, делившей пещеру надвое, на мою и гномскую половину.

Вот этой-то защиты я и лишил себя, дав малолетнему инсургенту возможность возобновить свои попытки поближе подобраться на ночь — вплоть до получения им повторной затрещины. Похоже, это уже превращалось у нас в некий ритуал отхода ко сну, своеобразную разновидность «ночного колпака» — так лавочники в Анариссе называют последнюю за день рюмку джина. Или шнапса. Как раз альтийского…

Эта мысль оказалась последней перед тем, как я провалился в сон.