Кость для Пойнтера

1. Унесенный собственным недомыслием

Секс у всех человекоподобных рас, населяющих Анарисс, принципиально схож. Никаких различий нету и в том, что следует из кратких минут наслаждения спустя должное время.

У эльфей это счастливое ожидание достигает аж полутора лет. Долгая жизнь — и беременность тоже долгая, под стать иным срокам. Вдобавок где-то первые восемь месяцев попросту невозможно заметить ни малейших признаков грядущего пополнения семейства. Поэтому приходилось верить на слово женам, сразу двоим из трех, какому именно дню я обязан предстоящим отцовством. Тем самым утром, наступившим после ночи траура по многопрадеду моей древнейшей, нам и с нею, и с моей высокородной даже в голову не пришло задуматься о предохранении. Учитывая, что в тот раз инициатива принадлежала не мне и не старшей жене, все было абсолютно закономерно…

Впрочем, основные тяготы ожидания легли не на мои плечи и даже не на плечи самих виновниц предстоящей радости. Не на мои — по исконному мужскому обыкновению держать почтительную дистанцию от подобных хлопот, не на их — по причине их положения. Причитать и сбиваться с ног предстояло младшей из троих жен, Алир. Тем более, что у нее это всегда отлично получалось. Светлоэльфийская дива пуще зеницы ока оберегала старших в семейной иерархии подруг, изводила целителей бесконечными разговорами о течении беременности и фургонами скупала всевозможные нужности для будущих мамаш. В полетах по городским лавкам загоняла семейный флайбот до полного износа управляющих цепей, да и мне самому изрядно вымотала нервы непрерывной радостной истерикой.

Вот чтобы разом избавиться от обоих этих нестроений, я и решил сам заняться ремонтом летающей лодки. До расчетных сроков оставалось пара недель, и мне в голову не приходило других вариантов, как их пережить. Ангар же находился достаточно далеко от верхних покоев, где суета Алир достигала максимального накала. Эх, за две недели я так наш фамильный крейсер заремонтирую до полной смены концепции, не то что какой-то флайбот…

Хорошо хоть Хирра с Келлой последние полгода пребывали в блаженно-отстраненной безмятежности. Чем замечательно неколебимое телесное здоровье эльфей — беременность не наносит ему того урона, к которому привыкли женщины прочих разумных рас (разумеется, за вычетом мелких зеленых гоблинов — те вообще яйцекладущие).

…Зато Алир вот отнюдь не яйцекладущая, а квохчет так, будто того гляди снесется! Хотя как раз ей-то в ближайшее время и живорождения не предстоит! А в результате уже мне самому не светит даже намека на безмятежность.

Под такие мысли я в очередной раз уронил себе на ногу амулет прозвона цепей. Понятное дело, тот зазвонил — истошно, как будильник хмурым утром. Да еще покатился в самый дальний угол, только что не подпрыгивая от обиды. Во всяком случае, звук в ходе его передвижения получался именно такой, с неким вздергиванием каждую пару секунд. Ну что поделаешь, ловить его, кроме меня, тут некому.

По полу чувствительно тянуло сыроватым сквозняком. После обеда погода основательно испортилась, и в открытый проем ангара задували порывы предгрозового ветра. Снаружи серые лохматые облака неслись стремительно даже на глаз. Казалось, что они цепляются когтистыми лапами за края главных ворот, запуская внутрь клочья тумана.

Флайбот, висящий в воздухе на одном заклятии нейтрализации веса, ощутимо мотало туда-сюда этими ураганными сквозняками, несмотря на прочную привязь. Снятые с него ходовой котел и основные волноводы громоздились нелепой кучей, подобной внутренностям выпотрошенного слона или особо крупного дракона. Не доставляло никакого удовольствия лавировать между этим барахлом в погоне за беглым амулетом, по форме напоминающим веретено.

Наконец упрямый прибор был пойман и принужден к молчанию. Теперь предстоял обратный путь через россыпи деталей, разложенных на листах «Коммерческого бюллетеня» с алым обрезом — ни на что другое основная газета Концерна Тринадцати все равно мне не годилась.

Совсем уже решив аккуратно просочиться по стеночке в обход этих развалов, я вдруг заметил, что флайбот обретается совершенно не там, где ему полагалось быть. Более того, с каждым порывом сквозняка воздушная лодка ощутимо сдвигалась с места в направлении открытого проема основных ворот! Швартов то ли перетерся, то ли просто соскользнул с кнехта, но теперь ветер уносил прочь пустую неуправляемую скорлупу. До того, чтобы птичкой выпорхнуть наружу, летающей лодке оставалось не больше собственной длины.

Отчаянно демонясь, я вприпрыжку ломанулся прямо по маготехнические залежам на полу. Пару раз под каблуком что-то хрустнуло, но тут уже было не до сожалений. Новые детали всегда можно заказать телепосылом, а если я сейчас замешкаюсь, мне это барахло по-любому будет без нужды.

Подхваченный крепнущим ветром флайбот удалось настигнуть лишь в неполной дюжине футов от проема. Ухватившись обеими руками за кнехт на корме, я принялся тянуть непокорное суденышко на себя, надеясь остановить и вернуть его на место. Однако не тут-то было! Заклятие нейтрализовало вес, но никак не массу и не инерцию флайбота. Да и парусность его тоже никуда не делась, поэтому, несмотря на все мои усилия, он продолжал двигаться в прежнем направлении. А я, скользя на каблуках, волочился следом за ним, словно хисахский ездок на прибойной доске за воздушным змеем.

Для того, чтобы остановить строптивую посудину, требовалось за что-нибудь зацепиться, а еще лучше затянуть пару-тройку оборотов каната на подходящем упоре. Продолжая тащиться по полу, я отчаянно завертел головой в поисках такого упора, а заодно и троса. Но если первое и искать не надо было — на полу каждые полдюжины ярдов выступали головки скрытых причальных битенгов, которые выскакивали от нажатия с проворотом, — то с вторым дело обстояло совсем плохо. Все наличные канаты, шнуры и тросы, аккуратно смотанные в бухты, висели на крючьях, вбитых в самую дальнюю стену. Пока я добегу дотуда, пока вернусь, флайбот с концами уплывет наружу по воздушным волнам, и прощай восемнадцать тысяч золотых унций, любимое развлечение и недурной транспорт. А также единственный повод оказаться подальше от светлоэльфийского звона крыльями…

Внезапно искомый швартов обнаружился куда ближе — на баке самой воздушной лодки! Отсюда его было толком не видно из-за рубки, но ошибка исключена.

Перебирая руками по борту, я ринулся вперед, силясь обогнать неостановимо влекомую к выходу посудину. У самого края, уже за косыми полосами предупредительной разметки, мне это удалось. Однако проклятый трос оказался накрепко смотан и перехвачен шнурком потоньше, так что сходу не удавалось ни снять, ни распутать его.

Пытаясь совладать с этим шедевром аккуратности, я упустил момент, когда под моим ногами кончился настил. Форштевень флайбота чуть не спихнул меня в тысячефутовую пропасть внизу — едва-едва удалось вскочить на борт. Заклятие лишения веса тут же распространилось и на меня, более не давая тормозить своей тяжестью. Наконец все узлы и узелки сдались карманному складному ножу, и я со всех ног кинулся на ют.

К сожалению, когда я добрался дотуда, между кормой и краем настила уже было фута три. Самое время прыгать… но прыгать я не собирался. Не для того потрачено столько сил, чтобы в последний момент все потерять. Быстро соорудив самозатягивающиеся петли на обоих концах швартова, одну я накинул на кормовой кнехт, а вторую раскрутил над головой, намереваясь набросить на любой подходящий выступ декора. Не зря же тут понатыканы все эти демонетки, когти, рога и прочие тентакли!!!

Увы, этому самоочевидному плану не суждено было сбыться. На изукрашенные края проема, корму воздушной лодки и мои руки лег мгновенный отблеск близкой молнии, и вослед раскату грома налетел вихрь втрое сильнее прежнего. Замок словно выдохнул мне в лицо теплым домашним воздухом, изнутри донеслись хлопки незапертых дверей, бьющихся о стены и косяки. Флайбот закрутило так бешено, что я чуть не вывалился за борт, и разом отнесло от ворот на две дюжины ярдов. Длины веревки не хватило бы даже на половину этого расстояния.

Чувствуя себя последним идиотом, я в бессильной ярости смотрел на плывущие мимо стены замка Стийорр. Противопоставлять могучей силе бури свою скромную магию управления воздухом не имело ни малейшего смысла.

Когда расстояние возросло вчетверо и стало ясно, что ни один из порывов ветра не собирается возвращать свою добычу к причалу, я зашарил по карманам в поисках раковины дальней связи… отлично зная, что там ее нет. Не в привычках у меня таскать с собой лишнее по дому, где на каждом углу тридакны внутренней связи, а то и хрустальные шары управления интерьером.

Не осталось никаких шансов позвать на помощь. Разве что орать во все горло — но кто из обитателей замка, даже ничем не занятый, сможет что-то расслышать сквозь сотни футов камня? Так что я не стал драть глотку попусту.

Штурманский шар из рубки флайбота я не снимал, но вряд ли получится быстро переформатировать его на автономную работу без накачки от ходового котла. Поэтому оставалось лишь ждать, пока ветер, уносящий меня от дома, прибьет воздушную лодку к какой-нибудь возвышенности или прижмет к земле. Если только, не дай боги, не занесет на высоту, на которой и дышать-то нельзя…

Вспышки зарниц становились все чаще, иногда сливаясь в непрерывное мерцание. Грохот, сопутствующий им, то и дело превращался в непрерывный гул, напоминающий аркподготовку перед сезонным наступлением в Мекане. Когда снова стало возможно различить отдельные раскаты, мне почудилось, что сам Брат-Гром Тумм стучит в бубен, отбивая ритм для пляски Сестры-Молнии Тиллы.

Ветер становился все резче и переменчивее, кидая невесомый флайбот то вверх, то вниз. Чтобы не вылететь прочь, пришлось изо всех сил вцепиться в последнюю банку, то и дело колотясь коленями о дно. Пару раз прилетело в челюсть сложенным позади тентом, так что только зубы щелкнули, а искры из глаз посыпались едва ли не ярче тех молний. Это тебе не полет на несущих дисках, которые стабилизируют воздушные суда самим фактом своего вращения.

Светлая линия у горизонта прыгала туда-сюда, перекашиваясь под самыми невозможными углами, покуда вовсе не сгинула в грозовой хмари. Громада замка постепенно скрывалась из виду среди лохмотьев туч и наползающей мглы, пока совсем не затерялась в перевитой зарницами тьме. Оно и к лучшему — налети сейчас флайбот на скалы или строения, от него и щепок не осталось бы.

С каждой секундой свистопляска вокруг моей утлой посудины лишь усиливалась. Казалось, молнии сплелись в клубок прямо над моей головой, а рев ветра успешно соперничал с громом. Лично я сейчас присудил бы победу урагану, и вовсе не в качестве взятки за то, чтобы не быть сорванным с палубы и заброшенным ведьма знает куда — звуковой напор беснующейся стихии попросту забивал все прочие звуки, кроме самых резких.

Понять, сколько уже длится эта болтанка, я был не в состоянии. Давно скрылся без следа замок Стийорр, растворившись тенью среди теней, пропала из виду земля и затерялось последнее пятнышко света. Размашистые броски сменились мелкой тряской, а затем затяжной раскачкой, как на «альтийских горках». Тучи вокруг понеслись еще стремительнее, размазываясь мутными полосами.

Внезапно в них проступили очертания чужеродных, немыслимых в небе предметов. Ладно бы ветки, сорванные ураганом, распотрошенные птичьи гнезда или тонкорунный рогач, унесенный вихрем с высотного пастбища — нет, по ветру летело нечто столь несуразное, что если б не страх оторваться от флайбота, я тут же протер бы глаза.

Объяснение неописуемому зрелищу было единственное — значит, не только наш замок подвергся ураганному мародерству. Иначе откуда бы взяться в воздухе целой стае кружащихся роялей? Не клавесинов каких-нибудь с клавикордами, а именно концертных роялей, которые водятся отнюдь не под каждым кустом. Музыкальные инструменты жалостно хлопали крышками, пытаясь держать строй, но то и дело сталкивались, раня полированные бока, и потихоньку рассыпались на куски. То один, то другой лохматились клубками рваных струн, белые и черные клавиши разлетались во все стороны, словно зубы кулачных бойцов.

Закономерного финала не приспособленных к полетам длинных ящиков для музыки я уже не увидел — судьба скрыла его от меня за очередной стеной туч. Оно и правильно, нечего ей искушать самое себя столь явной несуразностью.

Казалось, после этого немыслимого явления я был готов уже ко всему, но только не к тому, что произошло. Хотя как раз это событие было на редкость закономерно и даже слегка запоздало — одновременно отовсюду на меня самого, на палубу и на крышу рубки обрушился неостановимый поток ледяного ливня.

Перехватывая планшир руками, я дополз до рубки и ввалился внутрь, пару раз стукнувшись о комингс. Следом в проем ворвалась изрядная порция дождя уже со снегом, который хлестал мне прямо в лицо все то время, пока я старался захлопнуть створки и задвинуть верхнюю крышку люка. Рев и грохот бури доносились сюда ослабленными, зато дробь начавшегося града по жестяной крыше не шла в сравнение ни с каким барабаном.

Ко всему этому примешивались не слышные ранее скрипы, скрежеты и стоны самого флайбота. Посудина содрогалась, билась и тряслась, словно в агонии, испускала звуки точь-в-точь как при последнем издыхании, вопреки всем представлениям о безмятежности в бурю предметов, лишенных веса заклятием. Ну да, в отличие от морского корабля, пребывающего на грани двух стихий и разрываемого ими, воздушный все время находится во власти лишь одной из них и, по идее, вообще не должен ощущать движение воздуха, в котором находится. Словно осиный дракончик или мелкий крикун в глыбе янтаря с побережья огрских фьордов…

Но это все в теории, не учитывающей собственной инерции судна, разницы ветровой нагрузки на его оконечности и возможности перехода из одного потока в другой — отнюдь не мгновенного. И если первое и второе по малости моего флайбота еще не оказывало себя в полную силу, то уж от последнего я успел натерпеться вволю. Когда очередная воздушная воронка затягивала летучую лодку, та словно сама стремилась свернуться в баранку, хрустя, как меканский травяной веник, когда же вихрь выбрасывал ее прочь — трещала, будто огр-дворник ломает тот же веник об колено, пробуя на прочность предложенный товар. Зачерпнув носом или кормой встречного ветра, флайбот содрогался, как от удара осадного кадавра-антропоморфа.

Да и вторая стихия пусть не в полную силу, как в штормовом океане, но вполне давала себя знать. Струи дождя, хлесткая россыпь града и рушащиеся с холодных высот снежные заряды подчинялись своим собственным законам. В такие моменты с сожалением вспоминалось о начале бури, лишенном хотя бы этого бедствия. Хотя ужас сухой грозы, когда между туч скользят зарницы, ручные змейки Тиллы-Молнии, тоже сложно забыть…

Я не брался сосчитать, сколько часов прошло в попытках не налететь на крепления снятых приборов и волноводов, которыми рубка была усеяна изнутри. Может, и не часов вовсе, а минут, но в положении горошины в погремушке время растягивается поистине бесконечно. На пилотском кресле приходилось неудобно упираться ногами, а с пассажирского диванчика я то и дело скатывался. Похоже, привязные ремни остались там же, где вся прочая начинка флайбота — сдалось же мне снять еще и их, чтобы почистить!

Наконец болтанка слегка утихла, и теперь снаружи доносился только равномерный шум дождя. Было бы неплохо задремать под него, но нервное напряжение и не думало отпускать, вдобавок все еще покачивало — убаюкивающе и одновременно как-то злобно, будто терпение у небесной няньки уже на исходе.

Видимо, каким-то образом я все-таки отключился, не выпуская поручней из рук и продолжая упираться подошвами в каркас приборной доски. Или же время, перетруженное растяжением, теперь сжалось, наподобие памятного мне каучукового шнура для прыжков с высоты. Так или иначе я не отследил момента, когда пропал шорох водяных струй и вместо него появились совершенно иные звуки, напоминавшие скорее возню крикунов на крыше и царапанье их когтей. Как-то еще во времена нелегкого житья в Анариссе я снимал каморку под самой кровлей — так они, переклятые, с рассвета начинали свои ритуальные пляски на черепице. Едва солнце разогреет холодную кровь, сразу же принимались шуметь…

Сейчас о рассвете нечего было и думать — наоборот, кромешная грозовая тьма нечувствительно перетекла в непроглядную ночь. Однако шум снаружи, а особенно сверху, доносился на редкость знакомый. Вглядевшись в немногим более светлые прямоугольники лобовых стекол, я заметил мелькание каких-то теней, подозрительно напоминающих острые перепончатые крылья.

Не в пример раковине дальней связи, жук-фонарник постоянно валялся у меня в кармане в качестве талисмана. До сего момента без него вполне можно было обойтись — важнее было держаться обеими руками. Но сейчас непонятная возня на крыше рубки заставила позабыть о безопасности, да и качка почти совсем утихла.

Стоило разгореться удесятеренному заклятием свету насекомого, как от лобового стекла что-то явственно метнулось. Подозрения подтверждались — помимо меня, на борту воздушной лодки определенно находился еще кто-то… Скорее всего, птицы перелетные присели отдохнуть. Кому еще болтаться по небу в такое время, кроме них? Вроде бы топоток и скреботанье не указывают ни на кого крупнее, да и слишком суматошны для одного существа.

Ну и пусть сидят, мне не жалко. Это ж не крикуны, которые способны достать кого угодно — и неважно, певчие они, новостные, агитационные или просто дички, которые сами собой вывелись где-то в тростниках анарской поймы. Мне все они остодемонели в равной степени, какие бы ни были!

Однако мои гости, похоже, решили побить все крикунячьи рекорды за вычетом собственно галдежа — скрежет когтей, стук и мелькание клочьев за иллюминаторами непрерывно усиливались. Кто-то из незваных пассажиров стукнул в стекло позади, когда же я развернулся, на другое стекло посыпался целый град ударов. Более того, судя по звуку, эти твари пытались отщепить кусок дерева от рамы лобового стекла!

Крылатых наглецов следовало шугануть с борта, и как можно быстрее. Распахнув створки люка, я рванул сдвижную крышку и выскочил наружу, размахивая зажатой в руке склянкой со светящимся жуком.

Навстречу мне из тьмы в круг света недобрыми оскалами протянулись клювы, пасти и просто осколки костей, торчащие из почти лишенных плоти черепов. При всем своем нахальстве ночные гости были столь безгласны оттого, что давным-давно шагнули по ту сторону Последней Завесы!!!

Бак, ют, борта и крыша рубки оказались тесно усажены не обычными летунами, а крылатыми умертвиями. Птицы, дактили и даже пара мелких дракончиков, хлопающих полуистлевшими перепонками крыльев, могли лишь шипеть и щелкать челюстями и клювами. Но это не мешало им тянуться ко мне с весьма плотоядным интересом, без всякого страха перед взмахами рук и светом.

Да уж, фонарник — не Фиал Света, мощью Реликвии он не обладает. Чтобы отогнать этих тварей, нужно оружие посерьезнее. Последнее дело переть на мертвяка с голыми руками, даже если умертвие немногим больше раскормленного индюка. Помнится, в кормовом рундуке должен был обретаться подходящий инструмент…

С удвоенной силой молотя склянкой по воздуху, я кинулся на ют, перегнулся через тент и запустил руку под крышку. Пальцы сразу же сомкнулись на увесистой рукояти весьма неслабого размера. Отпрянув от напирающих на меня мертвячьих морд, я с лязгом вытянул и пустил в широкий размах разводной ключ на шестьдесят четыре.

Это определенно пришлось не по вкусу неупокоенным небес. Пара-другая самых нерешительных сразу же канули с борта в сырую тьму, еще полдюжины присоединились к ним, чуть подумав. Умственные способности умертвий всегда оставляли желать лучшего, но конкретно эти оказались на диво сообразительны.

Остальным тут же пришлось изведать тяжесть инструмента, обращенного в булаву. Первому из крылатых мертвяков удар начисто снес голову, отлетевшую не слишком далеко лишь потому, что ее остановила тушка соседа. Череп, проломив ребра, влетел тому внутрь грудной клетки и уже внутри защелкал клювом о лопатки.

Следующий удар, сверху, добавил к этому черепу второй, принадлежавший хозяину ребер, чтобы первому не было скучно в одиночку. Оправдывая ожидания, оба тут же сцепились в неистово дерущийся клубок. Закончилось дело тем, что грудная клетка неупокоенного дракончика разлетелась в куски, словно от взрыва крохотного файрболла, а крылья, расправившись в последний раз, сбросили с борта обоих соседей — безголового, все еще цепляющегося за планшир когтями иссохших лап, и другого, с тупым равнодушием наблюдавшего за развитием событий.

В отличие от него, я не стал дожидаться конца этой сцены, сшибая шипящие и хлопающие крыльями трупы отовсюду, куда мог дотянуться. Перепонки рвались, хрупкие кости крошились в труху, хребты рассыпались градом позвонков, но несмотря на это, мертвяки не сдавали своих позиций, то и дело огрызались и держались до последнего, иногда оставляя после себя одни лишь лапы, вцепившиеся в дерево борта.

Задача по очистке воздушной лодки от незваных гостей начала казаться невыполнимой, но тут в дело вмешался непредсказуемый случай. Внезапно, как по команде, все умертвия затихли, прекратив суету и повернув уцелевшие головы в одну сторону. Так же одновременно все они снялись с места и разлетелись прочь, сразу во все стороны, словно клочья дыма от призрачного взрыва, в центре которого оказался флайбот.

Озираясь, я завертел головой в поисках чудовища, спугнувшего неупокоенных тварей. Разглядеть его не удавалось, как ни старайся, зато услышать… Издалека с бакборта на десять часов неодолимо накатывал глухой ровный шум. В снова замерцавших отблесках зарниц стало видно, как далеко внизу под килем стая умертвий слаженно развернулась и что есть духу рванула в противоположную сторону.

Не имея такой возможности, я мог лишь повернуться лицом к надвигающейся угрозе, крепче сжимая в руках склянку и разводной ключ. Вспышки молний выхватывали из непроглядной тьмы что-то огромное, неровное и стремительное, летящее прямо на меня. Когда в лицо пахнуло сыростью, я попросту не успел ни пригнуться, ни замахнуться, поэтому стена гулко шумящего ливня, обрушившаяся на флайбот, застигла меня не в самом дурацком положении, а так, в позиции средней дурости, когда еще можно притвориться, что все идет как надо и ничего особенно страшного не ожидалось.

Кинув разводной ключ назад в рундук, я поспешно убрался в рубку подальше от позора и потопа. Снег и град прибавились к последнему в свой черед, пока я утирал физиономию и стряхивал воду с рукавов.

Хорошо хоть крылатых мертвяков дождь прогнал решительно и безвозвратно. Отсыреть и отяжелеть они боялись пуще окончательного упокоения — и без того медлительные твари могли держаться в воздухе лишь тут, в самом сердце бури. Во всяком случае, нигде и никогда прежде мне не приходилось видеть парящих в небе умертвий! Да и слышать о подобном тоже не довелось, а то не полез бы из рубки так по-дурацки, с голыми руками. В Мекане неупокоенные птицы, крикуны и дактили быстро сходили на нет по причине своей неуклюжести на земле, а тут вот, в родной стихии, держатся чуть ли не до полной победы тления над иссохшей плотью.

Наверное, потому, что способность к полету оказалась для них дороже всего прочего. Важнее сохранения целости тела, истерзанного смертью, важнее чужой крови, необходимой для поддержания видимости жизни. Это вызывало определенное уважение к крылатым тварям, не желавшим расставаться с небом даже в посмертии, но не добавило ни капли сочувствия к ним.

Не люблю я мертвяков. Хотя бы и летучих.

Час за часом шум ливня, стук града и шорох снега с завидной регулярностью сменялись ревом и завыванием ветра, и всему этому аккомпанировали неумолкающие раскаты грома. Если б не заклятие лишения веса, флайбот давно рухнул бы на землю под тяжестью льда, наросшего на борта и палубу, затянувшего иллюминаторы и лобовое стекло. Что-то разглядеть сквозь него было решительно невозможно, да не больно-то и хотелось — по-любому не на что смотреть, кроме туч, зарниц и молний.

К счастью, хотя бы не приходилось ждать повторного визита мертвяков. Ну а все подхваченное с земли, вроде тех роялей, ураган уже успешно перемолол в труху и рассеял по пути следования. Воздушную лодку от той же судьбы уберегали лишь магия и основательная постройка.

Забортный холод потихоньку пробирался и внутрь, в рубку, и уже полчаса я сожалел об отсутствии фляжки со спиртным куда сильнее, чем о раковине дальней связи. В кармане ее не было ровно по той же причине — в замке мини-бары понатыканы каждую пару сотен ярдов, сложно сказать, в каком помещении их нет, и это не считая трапезных и минишкафчиков с выпивкой в спальнях. Любая же недостача в них пополняется телепосылом вроде того, что использовался в гипершкафе Яндекссона. Не понимаю, как прежние поколения хозяев владения Стийорр не спились поголовно, при таком-то раздолье. Хотя должен сказать, что и меня самого уже давным-давно не тянет выпить без исключительного повода…

Сейчас этот самый повод более чем имел место, но вот возможность подчистую отсутствовала — минибар флайбота пребывал там же, где и прочая его начинка, то есть в ангаре, покинутом хрен знает сколько часов назад. Основательно же я раскурочил лодку, чтобы законной возни с нею хватило на все две недели… Был слит даже технический спирт из системы очистки оптических осей, хотя по этакой холодрыге выморозить его проще простого, а за отсутствием лома или ручного бивня кадавра-антропоморфа сгодился бы хоть тот же разводной ключ.

Ладно, чего уж там. Последнее дело — жалеть о том, чего не исправить.

Тем более снаружи как раз что-то отчетливо поменялось. Одновременно с очередным затишьем, избавившим посудину от атак дождя и снега с градом, за иллюминаторами разлилось какое-то странное мерцание. Отсветы скользили по стеклам, собираясь в каждой жилке и трещинке льда, так что любая крупинка изморози получала шанс на миг просиять призрачной звездой. По стенам и потолку рубки поползли светлые пятна, изрезанные паутиной теней, выхватывая из темноты оголенные крепления амулетов приборной доски и волноводов за снятыми для ремонта панелями.

Заинтересовавшись, я подобрался к люку и попытался вылезти наружу. Заледеневшие створки подались только после пинка, а верхнюю крышку и вовсе не удалось сдвинуть с места. Лишь после второго удара сбитые с ее края сосульки осыпались, прозвенев короткой трелью, и путь на палубу оказался открыт.

Неожиданно снаружи оказалось теплее, чем я ожидал, даже теплее, чем в рубке. Видимо, выскользнув из бурана, воздушная лодка попала в поток воздуха, затянутого от самой земли. Причем случилось это недавно — лед, наросший повсюду причудливыми волнами, еще и не думал таять.

Островок затишья среди неистовства бури оказался гигантским колодцем не менее пяти миль в диаметре, со стенками из бешено несущихся туч. Сверху его заливали мерцающим светом звезды и одна из младших лун, а внизу в неверном отблеске этого сияния угадывалась земля, до которой было мили три, если не больше. Флайбот дрейфовал недалеко от края колодца, медленно отплывая прочь, к его середине. А там…

Из-за внезапного штиля уже не требовалось держаться обеими руками, так что глаза я все-таки протер. Посреди исполинского «уха бури» без малейшей опоры вздымались стены и шпили замка, минимум втрое превосходившего мой собственный. Даже не замка, а небольшого городка, безмятежно парящего среди буйства стихий в убранстве праздничных огней.

Вцепившись со всей силы в обледенелый борт, я так и не смог ощутить холода. Ничем другим, кроме явленной воочию легенды из времен до Войны Сил, это зрелище быть не могло.

Небесный Город Итархин.

Кажется, я попытался выговорить это название вслух, но голос отказался повиноваться и сбился на хрип. Название города Древнейших, столицы самого Перводракона, перекочевало из мифов в сказки, а из сказок в поговорки и присловья, не утратив ни капли величия и таинственности. Что в высоком слоге, что в низком Итархин был и оставался символом недостижимости. Даже увидеть его почиталось совершенно невозможным, не то что ступить на древние мостовые, помнившие, каким был мир до разделения второй расы разумных на День и Ночь.

Теперь стало понятно, почему — по своей воле и на исправном корабле никто в здравом уме не сунется в бурю, укрывающую небесный город. А если и найдется такой смельчак, то обратной дороги ему никто не гарантирует. Никаким же иным способом, судя по всему, покинутого строителями Итархина достичь невозможно…

Словно подтверждая мои догадки, стенки колодца начали сжиматься. Пока я пытался побороть изумление, они уже сдвинулись почти на милю. Теперь воздушная лодка плыла на полпути между тучами и городом, все быстрее и быстрее огибая его основание, сложенное из огромных скал дикого камня.

Спокойствие воздуха в «ухе бури» было нарушено, и флайбот начало ощутимо потряхивать. Осколки льда с бортов с жалобным звоном полетели вниз, к укрытой дымкой земле. Звезды и диск Аройха наверху тоже потихоньку застили длинные хвосты тумана, тянущегося от стен к середине воздушного колодца. Скоро опять сделалось настолько темно, что праздничные огни Итархина стали видны во всей красе. Подлетая все ближе, я сумел разглядеть их как следует, и это не добавило мне ни малейшей радости.

Зубцы стен покинутого города были одеты мерцанием «свеч Тиллы», а на шпилях плясали, разбрасывая искры, «громовые звезды». Над площадками башен вздымалось сияние венцовых разрядов, придавая им сходство со сработавшими «герисскими банками». Гроза щедро одарила иллюминацией каждый выступ, каждую грань, разукрасив их смертоносным узором танцующих молний. Сохранность строений при этом можно было объяснить лишь виртуозно наложенным заклятием неуязвимости.

Ветер крепчал, раскачивая мою посудину и разворачивая ее в полете, поэтому приходилось отчаянно вертеть головой, чтобы не упустить из вида это потрясающее зрелище. Ураган подступал все ближе к стенам Итархина, прижимая к ним беспомощную скорлупу воздушной лодки, огибающей Небесный Город противосолонь и несущейся все быстрее.

Спустя треть полного оборота, уже в сотне ярдов от стен, я увидел исполинские ворота. Закрытые литыми узорными створками, металл которых нельзя было распознать из-за многотысячелетней патины, они вздымались в окружении бесчисленных башенок и прочих украшений из резного камня. От ворот доносился какой-то ритмичный прерывистый звук, природа которого стала ясна лишь тогда, когда флайбот пронесло прямо напротив створок: на левом фризе, раскачиваемое бурей, болталось какое-то переплетение бронзовых полос и завитушек, которое билось в металл ворот с дребезгом и лязгом, одновременно вечным колоколом и дверным молотком. Словно сама буря стучалась, прося сгинувших хозяев впустить ее внутрь — обогреться, укрыться, отдохнуть от себя самой.

При очередном повороте кусок бронзы развернуло так, что я узнал его очертания. Это было носовое украшение старинного летучего корабля, причем не маленького — с нынешний фрегат, — когда-то вдребезги разбитого о заклятые на неуязвимость врата Итархина. Теперь оковка тарана и форштевня обречена звонить по его команде долгие столетия, а то и тысячелетия…

Поначалу я даже не понял, что спасло мое хлипкое суденышко от аналогичной судьбы. Казалось, носовое украшение невесть когда разбитого корабля уже мелькает всего в паре дюжин ярдов. Однако вместо того, чтобы швырнуть флайбот на стены и башни, ураган пронес его мимо, словно не имея права приблизиться к твердыне Небесного Города. И так раз за разом, виток за витком.

Похоже, стараниями древних строителей воздушные потоки сами защищали их творение от всего, что могли принести с собой. Так что мой неведомый предшественник был вынесен на рукотворный небесный риф вовсе не бурей — ему явно пришлось приложить немалые усилия, чтобы найти гибель у врат легендарной цитадели.

Не скажу, что это так уж успокоило меня. Смесь отупения от нескончаемого урагана и возбуждения чарующим зрелищем не позволяла полной мерой проявиться ни страху, ни облегчению. Лишь когда древние стены окончательно скрыла пелена внезапно хлынувшего дождя, меня отрезвило какое-то подобие разочарования.

Очнувшись, я с трудом оторвался от борта, за который свесился чуть ли не на треть. Вдали от древних стен уже ничто не сдерживало неистовства бури. Струи дождя, потоки града, хлопья снега — все вперемешку снова начало лупить по воздушной лодке, словно очереди колесных стрелометов. И опять я из последних сил забился в рубку, обеими руками ухватился за подлокотники пилотского кресла, а ногами уперся в остов приборной доски.

Хоть я и успел задраить за собой гулко хлопающие створки, но все равно казалось, что и тут, внутри, дождь продолжает хлестать с прежней силой. Может быть, оттого, что жгуты воды с обеих сторон струились по стеклу иллюминаторов, сквозь которые я продолжал отрешенно всматриваться в грозовую мглу. Но больше сквозь мокрую темень не проглядывало ничего реального — лишь призрачные клочья изорванных молниями туч. Вокруг неистовствовал демонский театр теней, где каждый актер норовил показать фигуру пострашнее, сводящую с ума уже одной своей хищной повадкой стервятника. Словно умертвия небес вернулись пировать на палубу флайбота…

Не думаю, что мне удалось заснуть под эту свистопляску. Скорее я попросту впал в оцепенение с полной утратой всех функций, кроме хватательных и держательных. Да и то обнаружилось сие, лишь когда я очнулся.

Внезапно оказалось, что за окнами рубки больше нет бешено несущегося сумрака в рваных прорехах зарниц, а на уши не давит ставший привычным рев бури. Тишина и свет — мягкий, рассеянный, то ли утренний, то ли вечерний, особо не разберешь сквозь дымку, стелившуюся у границ уходящей непогоды.

С трудом отцепив себя от поручней и скамьи, я раздраил изрядно расшатанную дверцу — отворившись, она повисла на нижней петле. Выбрался наружу и впервые во всей красе узрел последствия торнадо.

Впервые на моей памяти воздушный кораблик был столь чисто вымыт, а заодно практически ободран от краски с лаком, как раз для завершения ремонта. Я удивился, что при этом он не налит водой вровень с планширом, как гадальная чаша. Помнится, шпигатов по бортам не было, так что с высокой вероятностью герметик в щелях обшивки постигла судьба краски. Косвенно это подтвердилось скрипом палубного настила, изрядно гулявшего под ногами. Весь корпус точно так же поскуливал при каждом движении, а свернутый кожаный тент полураскрылся на стальных дугах и болтался на одной петле и половине скреп.

Лишенные крышек и опустошенные рундуки на юте довершали картину разорения. Хорошо хоть крышка бакового вроде держалась — может, в нем что-то и уцелело… Но снятые для починки части, инструменты и амулеты из ангара — короче, все, что не было штатно закреплено, — исчезли подчистую. На борту вообще не осталось ничего лишнего, кроме разве что меня. Оно и понятно — у остального не было не только рук и ног, чтобы вцепиться во что попало, но и желания любой ценой сохранить свою шкуру.

На мое счастье, ураган выбросил флайбот довольно низко — ярдах в трехстах над каким-то склоном, полого поднимающимся к востоку. Спасибо и на том, что не хряснул со всей дури о землю, но мог бы опустить и пониже, чтобы имелся хоть какой-то шанс зацепиться за дерево приличной высоты, вроде вон той альтийской секвойи…

Проводив взглядом шансы на завершение полета, проплывающие в паре сотен ярдов подо мной, я лишь глубоко вздохнул. Оно только в армейском присловье на хвойный лес приятно прыгать, а на практике прыгай хоть на приветливо-бархатистую крону очередной секвойи, хоть на обычный горный кедр пониже ростом — все одно разобьешься. Мягкость их с высоты обманчива, а высота все еще слишком велика. Собачий глаз — не птичьи крылья, да и того в помине нет, одна кличка осталась…

И в ходе этих невеселых рассуждений до меня наконец дошло, что означает такая перемена в растительности. Это что ж, я таким ходом аж до Альтийских гор долетел?!

Переварить новость с первой попытки оказалось не так-то просто. Добрых три тысячи миль за сутки, если я не сбился со счета. Торнадо оказался скакуном, не идущим в сравнение ни с каким гекопардом. Быстрее только телепосыльными чарами, будь такое возможно без урона здоровью.

Альтийский хребет, стало быть. Почитай, последняя преграда на пути встречь солнцу, к океану, а там и дальше. Кругом мирового веретена, если смотреть с магической точки зрения, или шара, если с географической. Очень своевременно подвернувшийся естественный барьер.

Воздушная лодка по инерции продолжала плыть в прежнем направлении, и это было весьма неплохо. Теперь лишь бы восходящий поток перед склонами не затянул флайбот вверх слишком быстро, позволив зацепиться за гребень. На склонах как раз закончились секвойи и кедры, сменившись альтийским лугами. С высоты пересыпанное цветами разнотравье смотрелось не бархатом, как кроны деревьев, а скорее замшей, переливающнйся из зеленого в малиновый через золото…

В складках этого богатого плаща становилось все легче разглядеть отдельные зубцы скал, однако склон приближался все медленнее. Тепло снизу, примятое было бурей, чувствительно поддавало в днище моей посудины. Не дай Судьба пересилит холод, что льется с грозовой стены, переваливающей хребет!

Все-таки, хоть и медленно, снижение продолжалось. А впереди из сырого тумана уже проступала стена горного кряжа. Точно, Альты — здоровенные каменные столбы, извилисто переплетенные, иссеченные ветром, изрезанные трещинами. Памятные в основном по картинкам на коробках табака — а теперь вот и въяве довелось повидать. Только порадовался бы, если б не причина этого «въяве».

Перед самыми отрогами вверх потянуло уже ощутимо. Забеспокоившись, я вытащил якорь из клюза и со всей силы закрутил брашпиль, отпуская цепь почти на всю длину, хотя пару-другую витков все-таки оставил на случай слишком сильного рывка. И вовремя — лапы якоря закачались уже в паре дюжин ярдов от каменистого склона.

Теперь оставалось только ждать, что пересилит — восходящий ток воздуха или напор, который гонит перед собой бурю. Дымка, не пробиваемая лучами солнца, уже клонившегося к закату, не позволяла оценить запас высоты гор впереди. Виден был лишь небольшой участок склона, надвигающийся из серебристой мглы и уползающий под границу вечерней тени. Светило садилось в плотную стену облаков, которая, казалось, бежит вдогонку за уже уходящим валом урагана, и это наводило на не самые приятные размышления…

Отвлечь от них меня смог только рывок изрядной силы, чуть не выхвативший палубу у меня из-под ног, да не просто, а с хитрым проворотом. Только челюсть лязгнула, когда я брякнулся на четвереньки, чуть не ткнув носом в наклонившийся настил. Флайбот повело по долгой дуге, разворачивая задранной кормой вперед. От натуги якорная цепь истерично, с привизгом заскрипела.

Я едва успел глянуть через борт, прикидывая, куда вынесла меня нежданная удача. Выходило, что на пологий уступ, пересыпанный песком. Могло быть и хуже.

Флайбот со всей силы ударился килем в сырой песок. Меня кинуло на ют. Чуть вовсе не вылетел прочь, хорошо, что пришел в сложенный тент, как крикун в ловчую сетку, и затрепыхался там немногим осмысленнее. Оно и к лучшему, потому что от удара цепь лопнула, и ее пятиярдовый обрывок со свистом пронесся над палубой, где я только что изображал рогача под ярмом. Освободившись, летающая лодка подпрыгнула, закрутилась, попеременно кренясь во все стороны, и заскользила над песком, снова притираясь к склону. Долгих полдюжины секунд она плясала свою джигу, не давая мне выбраться из спасительной ловушки. Уходящая в дымку стена медленно вращалась вокруг меня, каменные зубцы вставали над бортами, однако Судьба избавила от более тесного знакомства с ними.

Наконец флайбот замер, чуть покачиваясь и едва-едва лениво доворачиваясь противусолонь. Выпутавшись из тента, я с опаской добрался до борта и огляделся.

Всего в паре футов под килем тихо стелился мелкий щебень, кое-как перевитый ползучими стеблями горной пескотерки. Каменная стена замерла в дюжине ярдов впереди, а несколько отколовшихся от нее утесов заботливо обступили воздушный кораблик с трех оставшихся сторон. Было трудно поверить, что удалось как-то проскользнуть меж ними, не измочалившись в щепу.

С приземлением, демоны меня побери.

Радуясь возможности наконец-то размять ноги на твердой почве, я одним прыжком перелетел через планшир, только щебень скрипнул под подошвами штурмовых ботинок. Несколько минут я просто бродил вокруг флайбота, раскачиваясь с непривычки, потягиваясь и притоптывая, даже попрыгал слегка. Жаль, нельзя бездумно радоваться до бесконечности, надо побеспокоиться о будущем — о том, как выбираться обратно и какие у меня к тому имеются средства.

Увы, но флайбот теперь не относится к этим средствам ни с какой стороны. Скорее станет обузой, даже наладь я как-нибудь управляющие цепи из подручных средств. Это ведь только на левитацию воздушные корабли закляты изначально, то есть на лишение веса, а иногда и инерции. А чтобы двигаться, да даже просто раскрутить маховики, любой летучей лоханке нужен расходуемый ресурс, причем разный для разных движителей. Вроде как дрова для костра, когда под рукой нет лишнего файрболла и замедлителя для него.

Без этого самого «топлива» даже мой скромный флайбот не сдвинется с места сам. И подняться-то не сможет. Разве что на высоту своего роста я его вытолкну. А дальше как тащить его обратно на восток немеряные сотни лиг? За причальный линь — так называется этот переклятый шнурок, — как воздушный шарик за веревочку? Тогда уж лучше за якорную цепь для пущей надежности…

Кстати, имеет смысл прямо сейчас примотать эту самую цепь к чему-нибудь попрочнее, чтобы не понесло дальше. А то сдается мне, что текущее затишье снова временное. «Ухо урагана», самая середка. На мой взгляд, так и вовсе самое очко.

Ничто на склоне не казалось особо прочным, а то, что не только казалось, но и являлось, было слишком велико для имеющегося пятиярдового обрывка цепи. Правда, в стороне виднелось что-то вроде впадины размером как раз с флайбот. Может, удастся загнать туда лодку и завалить камнями, чтобы не унесло?

Открывшийся за утесом проем оказался много лучше, чем просто впадиной — это был вход в пещеру, вполне достаточную для того, чтобы завести флайбот. Даже возиться с камнями не понадобится.

Накатывающий вал туч подстегивал, не давая толком осмотреть пещерное нутро. Впрочем, звериной вонью оттуда не несло, только обычным каменным холодом, и протягивало им едва ли не сильнее, чем ветерком, снова поднявшимся в преддверии возвращения бури. Одним в лицо, другим в спину, пока я за линь волок флайбот внутрь, что твой огр баржу вверх по Анару.

Наконец ветер с запада пересилил ветер с востока, то есть свободный ток воздуха — глубинную тягу, скованную каменными стенами. Порыв шквала втолкнул воздушную лодку внутрь, заставив со скрежетом пробороздить кормой кремнистую стену. Я едва успел отскочить. Темный силуэт угрожающе надвигался, почти неразличимый на фоне стремительно смурнеющего неба. Гулкие удары бортами отмечали его путь, со стен сыпались мелкие камешки.

Нет худа без добра — в результате этого безобразия флайбот остановился, не дойдя всего пары футов до торчащего из пола каменного зуба, на который я едва не наткнулся спиной. Пришлось снова прыгать в сторону, чтобы не оказаться между молотом и наковальней. Однако обошлось, ну а привальные брусья сменить легче, чем чинить еще и форштевень, врежься он в эту надолбу.

Торопясь совладать с нечаянной удачей, я захлестнул каменюку якорной цепью, для верности еще обкрутил ее парой оборотов, и лишь после того заклинил остаток цепи подходящим булыжником в расселине между основным массивом скалы и еще одним обломком, удачно отщепившимся в сторону. Здесь мой летучий корабль уже не доставали порывы урагана, разыгравшегося по новой, но на всякий случай я еще слазил на борт за запасным чехлом, укутал им острый каменный зуб и только после этого перевел дух.

За крепкими стенами пещеры стеной упал дождь. Показалось, что каменное тело горы дрогнуло под этим ударом. Остатки света истаяли в подгорном мраке — снаружи вечерний сумрак слился воедино с грозовой тьмой. Имело смысл подумать об освещении.

Ходовой котел флайбота опустошен, так что не приходилось надеяться на его бортовые гнилушки и прожектор. Хорошо, что на крайний случай у меня всегда есть в запасе жук-фонарник. За крупинку сахара, который хранится в жестяной крышечке склянки, служащей ему домом, жук способен сиять много долгих ночей. Осталось лишь покормить услужливое насекомое…

Жук с готовностью вспыхнул, отрабатывая очередную кормежку. Но лучше бы он этого не делал. А еще лучше бы у меня оказалось хоть немного времени, чтобы обследовать пещеру до того, как сунуться в нее. Потому что в ответ из глубины подгорья зажглись оранжевыми огоньками чьи-то глаза.

Рука сама собой потянулась за стрелометом. Да вот беда — стреломета у меня с собой не было точно так же, как раковины связи и фляжки. Не прихватил оружие, собираясь чинить флайбот, поскольку нет у меня привычки, чуть что, палить со злости.

А жаль. Глядишь, пристрелил бы пару-другую неполадок. Да и сейчас не оказался бы с пустыми руками…

Делать нечего, придется подобрать что-нибудь потяжелее и поострее из наличного инструментария. Ибо не было никакого желания добираться до аварийного ящика и выяснять, имеется ли там подходящее оружие — мало ли что предпримет за это время неведомый мало ли кто…

В баковом рундуке под руку сама собой легла оплетенная кожей металлическая рукоять в полтора фута длиной — все тот же разводной ключ на шестьдесят четыре, которым я отмахивался от летающей нежити. Внушительный предмет, тяжелый, а главное, прочный. С лязгом вытащив импровизированное оружие, я примерился, похлопывая по руке массивной головкой. Фонарника я уже давно пристроил на вершину каменного зуба, в брезентовые складки, откуда он не свалится. Теперь можно проверить, что это за нежданный гость пожаловал… или хозяин.

Похоже, мой силуэт, подсвеченный сзади мягким сиянием жука, показался неизвестному достаточно угрожающим, поскольку из тьмы донеслось шуршание, а затем хрипловато-ломкий голос:

— Э-э… ты не очень-то… Не торопись с выводами.

Услышав это, я остановился как вкопанный. Всякие звери встречаются по темным углам мира, но вот говорящих среди них нет. Наследственно измененные свинята не в счет — их, почитай, и не осталось. Значит, свой брат-разумный. Есть шанс договориться.

— Выходи, перетрем, — максимально дружелюбно пригласил я к разговору неизвестного. Разводной ключ при этом я спрятал за спину, но не решился совсем выпустить из рук. А то бывают разумные, даже люди, что хуже зверей и не особо склонны к переговорам. К примеру, тесайрцы, исконные противники Анарисса.

Каюсь, я как-то не подумал про иных исконных врагов родного города, куда древнее и непримиримее. И прямо скажем, зря не подумал. Если уж имя целого народа сделалось ругательством непристойнее всех прочих, включая богохульства и сексуальные оскорбления, что-то это да значило. И всяко, если тебя занесло в Подгорье, шанс встретить этих врагов всего эльфийского был куда больше, чем вероятность обнаружить тех же тесайрцев или хотя бы четвероногого слона…

От неожиданности я отступил на шаг, пожалуй, слишком поспешно, и с ненужной суетливостью снова выставил свое нелепое оружие. Облик уж точно не гостя, а природного хозяина местных пещер и подземных залов весьма тому способствовал.

На свет выступила угрожающе объемистая фигура, невысокая, но несопоставимо массивная по сравнению с нетвердым голосом. При каждом движении кожаные складки шуршали и пришлепывали, будто крикуньи крылья. Алые огоньки глаз на взлохмаченной голове отливали стеклистым блеском и вроде бы даже отсверкивали каким-то ободком латунного цвета.

Больше не приходилось надеяться, что это окажется кто-то из местных горцев — цизальтинец из Союза Племен или трансальтинский фольксдранговец. И те, и другие выглядят наособицу, совсем не так, как это явление…

Язык не поворачивался выговорить, с кем я повстречался в подгорной темноте. Не люблю пустой нецензурщины. Тем не менее одно слово за пределами всех и всяческих приличий оказалось удивительно к месту:

ГНОМ!!!

Точно, гном. Некому больше. Самый что ни на есть настоящий, ругательный. В смысле — такой, каким принято ругаться. Как там они обычно поминаются? Гном с кайлом, гном под горой, гном дурной с бородой…

С последним вышла осечка — никакой бороды у гнома и в помине не было. Точнее, из того, что у гнома было, никак не получалось выделить в качестве бороды что-то отдельное. Вся его физиономия была покрыта бурой шерсткой разной длины — от бархатной на курносом носу, вокруг толстых губ и глаз под грязными линзами круглых очков, до длинноватой, в полдюйма, под скулами и челюстью.

…А еще есть словечко «гномовитый» — скупец, жадюга, что деньги зажимает до последней монетки, ни себе, ни людям. Сам в обносках и другим никакой радости…

Вот это оказалось в точку. Как выяснилось, жуткие кожистые складки принадлежали изрядно потертому замшевому пончо, из-под которого луковичной шелухой торчали прочие одежки, тоже кожаные и войлочные. При каждом движении они шуршали, словно одеяния Сестры-Молнии Тиллы, но прямо скажем, без присущих ей изящества и легкости. Кожа да войлок не шелк и газ, а эти еще и не отличались новизной, будучи изрядно замызганы.

Видимого оружия при гноме не было, хотя как раз это ни о чем не говорило — в таком ворохе складок можно много чего припрятать. Но почему-то, то ли по повадке медленно подходящего существа, то ли по неуверенному помаргиванию его близоруких глазок, я почуял, что опасности больше ждать не стоит.

Раньше мне, как и любому другому анарисскому жителю, не доводилось видеть жителей Подгорья — лишь частенько поминать их к месту и не к месту. И как оказалось, без особого к тому основания. Гном оказался вовсе не такой уж страшный или даже противный, в общем, совершенно не обидный. Только в темноте жутковат, а на свету… разве что слегка нелеп, даже в чем-то симпатичен.

Однако подгорный житель не отследил этой перемены в моем к нему отношении. Думаю, оттого, что ему очень уж польстила моя первая реакция — видать, редко кто относился с видимой опаской к такому недотепе. Поэтому дальнейший разговор гном повел в угрожающем тоне.

— Отдай мне то, чего дома не знаешь, поверхностный!!! — он воздел коротковатые руки в перчатках без пальцев и устрашающе заколыхал кожаными полами. — Тогда я тебя отпущу… без урона. Честно-честно!

Этот демарш вызвал у меня тщательно задавленный смешок — очень уж по-балаганному он смотрелся. Да еще слегка зацепило обращение. Поверхностный, значит. Вот как мы у них называемся. Сам-то ты тогда кто — глубинный, что ли?!

— Обломись! — коротко бросил я в ответ, опустив разводной ключ.

— Это еще почему? — удивился «глубинный», озираясь в поисках места, чтобы присесть. То ли ему было тяжеловато таскать этот ворох шкур, то ли привык вести долгие разговоры обстоятельно, со всеми удобствами.

Что ж, стремление похвальное, а удобных камней вокруг сколько хочешь. Лично я присел на тот, за которым был заклинен якорь флайбота, поудобнее устроил разводной ключ промеж колен и лишь тогда соизволил ответить на вопрос, неожиданно напомнивший о замке, покинутом столь внезапно и не по своей воле:

— Дома меня ждут как минимум двое тех, о ком ты говоришь. Я пока не знаю их, но О НИХ — уже знаю.

Некоторые маги предсказывали и троих. Несокрушимое здоровье эльфийских див и современный уровень целительской магии гарантировали положительный исход, особенно при наших-то средствах. И тем не менее все равно оставался некоторый мандраж — как-то там Алир без меня с двумя роженицами на руках? Испытание не для ее темперамента…

Гном плюхнулся на камень, тычком поправил съехавшие очки и подчеркнуто досадливо хлопнул себя руками по коленям.

— Вот, даже такое общее место не проканало! — пожаловался он с явным сарказмом. — А еще говорят, что поверхностные тупы, как тальк!

— Чего-о? — сравнение не показалось мне вразумительным.

— Ну, поверхностные во всем поверхностны. Скользят по поверхности, не углубляясь в суть вопроса, — гном размашисто погладил ладонью воображаемую плоскость.

Кажется, проблемы с расовыми предрассудками здесь не у меня одного. Интересно, у них здесь нами ругаются так же, как у нас ими?

— А в сказках все выходит так здорово! — меж тем с неприкрытой самоиронией декламировала воплощенная непечатность. — Отданные дети выросли бы моими верными сторонниками, а там и еще кто-нибудь присоединится, и спустя всего пару дюжин лет можно было бы триумфально вернуться с такой армией!

Ничего себе размах при всей шутливости. Похоже, у этого глубинного склонность к теоретизированию полностью оторвана от реальности — на протяжении одной фразы двое нечувствительно превратились в армию повстанцев.

Из-за этого кривляния окончательно рассеялись остатки устрашающего впечатления от его облика. Кряжистая фигура обернулась всего лишь кучей кожаных и войлочных одежек, а в громоздких рассуждениях его ломкий голосишко постоянно срывался с мальчишечьего тенорка на совсем уж несерьезный писк. То и дело сползающие очки довершали образ вечного неудачника.

В общем, совсем завалящий попался гном. Таким и ругаться-то неловко.

Одно хорошо — этот инсургент точно не заложит меня своим. Судя по последней фразе, он сам с ними в нешуточных контрах, если не мыслит возвращения назад без армии сторонников.

— Куда хоть вернуться-то? — дозволил я себе немного любопытства. Там, где ничего не знаешь, никакие сведения не будут лишними.

— Да под гору! — отмахнулся от меня совсем понурившийся гном.

— А сейчас мы что, не под горой?! — удивление перебило даже разочарование от столь расплывчатого ответа.

— Какое там! Тут внешние норы, открытые, — гном отчего-то шумно вздохнул. — Вон как сквозит…

Это уж точно — сквозило основательно, прямо в спину. Оглянувшись, я увидел, что в наружной полутьме наклонные струи дождя сменились хлопьями косо несущегося снега. Пора задуматься о теплой ночевке, пока не прохватило.

Конечно, с эльфийским здоровьем, обретенным посредством Меча Повторной Жизни, можно было не беспокоиться о застуженных почках или шейных мышцах, хоть спи снаружи прямо на голых камнях. Другое дело, что отдыхом такой сон никак не является, а после суток болтанки в воздухе отдых мне требовался настоятельно. Впрочем, с обустройством на ночевку в пещере особых проблем не было — хотя бы брезентовые чехлы из рундуков флайбота лежали на положенном им месте, так что и подстилка, и покрывало мне обеспечены. Еще бы разжиться к этому каким-никаким очагом…

Вот только готов поспорить, что охотников вылезти наружу за хворостом тут не найдется, начиная с меня самого и заканчивая гномом, зябко кутающимся в свои одежки. А пускать на дрова флайбот совсем не хочется. И дело тут не только в моей природной прижимистости, но и в более рациональных соображениях — мало ли для чего он еще пригодится…

— Какой вообще из тебя контрабандист, если ты ничего не знаешь про Подгорье? — прервал мои невеселые размышления инсургент более чем закономерным вопросом.

Контрабандист, значит… Впрочем, понятно, почему первый же встречный гном принял меня за купца с неуказанным товаром. Кем еще может быть человек явно не альтийского вида, в одиночку прячущий в пещере флайбот? Только нелегальным торговцем.

И кстати, надо же кем-то сказаться. Здесь, в Подгорье, даже в помянутых внешних норах лучше не оглашать мой истинный род занятий и должность эльфийского Властителя. А провоз контрабанды — легенда не хуже прочих. Ее и будем придерживаться.

— Хисахский, вот какой! — отозвался я ворчливо. — В первый раз у вас тут.

— А чего сюда перебрался — на прежнем месте, что ли, не светило? Своей Гильдии дорожку перебежал? Иначе они бы тебя провели с полным обучением местным понятиям — с картами, где обозначены все «серые пристани».

На этот монолог мне оставалось только кивать, не перебивая. Излишне, а то и вовсе попусту рассудительный гном сам успешно придумал за меня всю легенду. Не более реальную, чем его собственные построения насчет армии соратников, но сейчас и такая сгодится.

— Стало быть, мы с тобой в одном штреке, — инсургент опять вздохнул, сокрушаясь более о своей, чем о моей участи. — Оба от своих отстали.

Само собой, в одном. Хотя эту дыру я бы не назвал штреком — никаких следов обработки или крепежа здесь нет. Или он это в значении обычного выражения «вдвоем верхом на одном драконе»?

Следующие слова изгнанника подгорного народа подтвердили мое предположение.

— Может, пригодимся друг другу? — прозвучало это не столько признанием очевидного факта, сколько заискивающей просьбой.

— Может, и пригодимся, — милостиво согласился я. — Если без всяких «Отдай, чего дома не знаешь».

— Да не вопрос! — мгновенно оживился инсургент, получив толику надежды. — Только ты тоже железку убери. Зачем она тебе?!

С деланным удивлением я уставился на разводной ключ, пребывавший у меня в руках на протяжении всего разговора, и даже повертел его перед носом. Не столько для себя, сколько для гнома, которого явно нервировал широкий размах увесистого инструмента и легкость моего с ним обращения.

— Да так, трубы починять, — я вспомнил титанические трубопроводы хисахской Хасиры и уточнил: — Газовые…

— У газовых труб нарезка по имперской тысячной мере, — как бы невзначай уронил вполголоса мой новый знакомец и хитро сощурился. — А ключ анарисский, размечен на дюймовый счет. Под водяную нитку, или там для каменного масла…

Ага, углядел-то он верно, несмотря на очки — вот что значит представитель племени, славного своей мастеровитостью! Только в данном случае толку с этой его осведомленности… Ключ-то разводной, безразмерный.

— Ничего, разметка делу не помеха. Надо будет — что хочешь сворочу, без различия размерности, — ответил я с деланной ленцой, а для большей убедительности еще и показал, как стану сворачивать то, что потребуется. Получилось более всего похоже на скручивание чьей-то не слишком могучей шеи. Видимо, и рожу я при этом состроил довольно зверскую — и без того пугливый, гном отпрянул подальше и с нарочитой деловитостью принялся копаться в заплечном мешке, извлеченном из-под верхней кожаной накидки. Похоже, и в его голову пришли соображения насчет предстоящей холодной ночевки.

Вспомнив свои соображения по обустройству на ночь, я тоже полез в рундуки за брезентом и всем прочим, что могло пригодиться под горой. В немалой степени еще и для того, чтобы не смущать порядком зажатого инсургента, который то и дело оглядывался на меня и разводной ключ.

Но когда я сунулся за спинку пассажирского диванчика, то неожиданно обнаружил там кое-что еще более внушительное и ценное — саперный тесак.

Вот радость-то! Конечно, не полный спасательный комплект флай-флота, куда, помимо тесака, входит и стреломет с парой пачек болтов, и заклятое на нетление пищевое довольствие в таком количестве, что хоть неделю лопай. Но и один тесак сейчас дорогого стоит — с оружием в незнакомом месте чувствуешь себя на порядок увереннее.

К тому же клинок посолиднее, чем у карманного складного ножа, может быть полезен не только для самозащиты. Например, с его помощью оказалось проще простого раскроить брезент одного из запасных чехлов на пару квадратов два на два ярда с дырой посередке. Необходимость как следует утеплиться под землей я уже прочувствовал всем организмом, а потому без лишних рассуждений соорудил себе подобие гномского пончо. Не кожаные одежки, конечно, но обдирать симпатичные диванчики в салоне ради своего временного удобства показалось мне не лучшей идеей. Ничего, и так сойдет.

Сбрую наподобие саперной, чтобы тащить с собой все необходимое, я собрал из нашедшихся-таки ремней безопасности, на их же штатных пряжках. Хоть какой-то толк от предосторожности, не особо полезной в закрытой воздушной лодке.

Увы, никаких иных полезных мелочей на борту не нашлось. О раковине дальней связи по-прежнему приходилось только мечтать, а штурманский хрустальный шар оказался столь крепко завязан на накачку от ходового котла, что пробудить и перенастроить его не удалось даже после полудюжины попыток. По-хорошему его вообще надо наново форматировать на работу без бортовой сети, чтобы привести в чувство. Вот только необходимого для этой цели артефактория здесь не сыщется, как ни ройся.

То есть до того, как я выйду к людям, с родными никак не связаться. Причем именно к людям — как гномы среагируют на просьбу о помощи, исходящую от жителя столицы ненавистных им Инорожденных, я не брался предсказывать. Даже при том, что на эльфа я ну никак не похож, несмотря на всю формальную принадлежность к правящим в Анариссе расе и сословию.

Хотя люди тут, в альтийских горах, тоже не подарочек. Что по эту, ближнюю сторону гор, что по дальнюю. Причем здешние-то еще ничего — трансальтинцы, худо-бедно знакомые по тому же фольксдрангу и землячествам в моем родном городе. Ну ходят в одних коротких штанах на помочах и свернутых жгутом пледах через плечо, ну, чуть что, лезут в драку, ну факельные шествия устраивают — все одно почти свои, привычные.

А за гребнями Альт совсем уж жутковатые цизальтинцы в уборах из перьев пляшут вокруг тотемных столбов и готовят пиццу и лазанью в переносных чугунных тандырах. Их шаманы заклинают дикую колючку в спираль именем первого из них — Бруно Сломанного Слова, а воины Союза Племен срезают скальпы у поверженных врагов, чтобы обшивать ими рукава своих замшевых курток. А что рассказывают про горячих и ревнивых скво с зеленых альтийских лугов, лишний раз и вспоминать невместно. Достаточно не забывать, что «развод по-цизальтински» стал нарицательным понятием. Так что тут не враз угадаешь, с кем лучше связаться.

Вот только вывела меня Судьба не на кого-то из этих людей, тоже не факт, что дружелюбно настроенных, а на самого что ни на есть гнома. Да и тот попался непутевый, если капитально поцапался со своими при таких-то навыках самостоятельного бытия!

Когда я вернулся с жестко шуршащей добычей, слежавшейся от долгого неупотребления, гном уже разложил свой скарб и теперь возился с горелкой странного вида — вроде пузатого горшочка из мутноватого, при всей прозрачности, горного хрусталя с длинной, как у сковороды, железной ручкой в кожаной обмотке. Что ж, оптимальное устройство для подгорной темени, ни одного лучика света не упустит.

Впрочем, инсургент на редкость неумело управлялся со своей огневой утварью. Зажим для фитиля у него отчаянно не хотел держаться на горловине сосуда, залитого прозрачным золотистым пахучим жиром, и то и дело норовил утопить огонек, не особо желавший разгораться.

Видимо, пытаясь сгладить впечатление от своих неудачных попыток обеспечить нас светом и теплом, гном по новой завел разговор:

— Слышь, контрабандист… Как хоть к тебе обращаться?

Важный вопрос. И задан правильно, не впрямую — «как твое имя», а обходным манером, оставляющим свободу скрыть истинное прозвание по магической или какой иной необходимости. Почему бы и не ответить первым на такой вопрос…

— Зови меня Джек, — отозвался я, выдержав паузу, впрочем, пропавшую втуне из-за сосредоточенного пыхтения собеседника над хрустальной кастрюлей. С намеком, что имя может быть настоящее, а может и нет.

— А ты меня тогда Тни… то есть Тнерр.

По моментально поправленной оговорке стало ясно, что тут уж прозвание точно выдумано на ходу. Но, похоже, от настоящего имени оно ушло недалеко — различия начались с третьей буквы, а рычание в конце явно было призвано придать носителю грозной суровости.

Хотя, конечно, из меня тот еще знаток гномских прозваний. Может, у них такое «ррр» вообще несет уменьшительно-ласкательный оттенок. И по хлипкому виду новопоименованного Тнерра оно куда как более вероятно!

Почуяв мои сомнения, инсургент с удвоенной спешкой завозился над жировой жаровней, раздувая неверный огонек, лениво перебегающий по фитилю. Наконец его усилия увенчались некоторым успехом. Череда все более ярких вспышек, озарявших своды пещеры, сопровождалась отчаянным чадом и струйками копоти, но это не помешало горе-истопнику распрямиться с победным восклицанием:

— Против гнома нет приема!!!

Словно в ответ на это хвастовство, один конец фитильного зажима соскочил с края сосуда. Пламя сразу же затрещало и наполовину притухло, залитое жиром.

— Ну… теоретически, — несколько смущенно поправился гном в ответ на мое саркастичное хмыканье. Он потянулся было поправить зажим, но обжегся, с громким ойканьем отдернул обожженные кончики пальцев и сунул их в рот, обиженно глядя сквозь линзы. От этой его возни горелка провернулась, раскачиваясь, фитиль снесло через край и окончательно затушило выплеснувшимся жиром. В наступившей темноте поваливший чад не был виден, но отчетливо чувствовался в воздухе. Инсургент же остервенело лупил кремнем по кресалу, даже не пытаясь нащупать раскаленные принадлежности очага. Вспышки искр выхватывали из тьмы только оправу и стекла его очков. Поневоле я пожалел, что успел убрать жука-фонарника.

Делать нечего, придется возиться с огнем самому. Слишком уж много камня вокруг… да ветра в голове незадачливого возжигателя очага. Причем ветра дурного, что годен лишь гонять пустынную шар-траву. Вот уж что сейчас пригодилось бы нам на растопку…

Не скажу, что совсем не потратил времени, осваиваясь с незнакомой системой разом освещения и отопления. Но похоже, руки у гнома росли из совсем уж неправильного места — повторить его ошибки мне не удалось никакими силами.

Наконец после пятиминутной возни плоский фитиль в медном зажиме поперек плошки разгорелся ярко и надежно. Теперь можно и расположиться на отдых. Хотя бы не придется ждать ночного нападения от нежданного соседа по биваку.

Оказалось, зря — пусть не нападения, но каких-то странных поползновений мне избежать не удалось. С упорством, достойным лучшего применения, гном решил улечься на ночлег с той же стороны, что и я сам, причем не просто норовил устроиться тут же, а лез прямо под бок, раз за разом, сколько ни перетаскивай лежанку.

В конце концов мне надоело уворачиваться. Дождавшись, когда подгорный житель в очередной раз оказался в пределах досягаемости, я отвесил ему быстрый, но не слишком увесистый подзатыльник.

— Вали на свою сторону!!! — цыкнул я на ошалелый взгляд обернувшегося инсургента. Гном обиженно засопел, но повиновался.

Чего это подгорный подкатывается?! Вроде на эльфа-мужеложца я не смахиваю, при всем распространении сей склонности среди Инорожденных… Да и он тоже не тянет на кого-то такого. Может, к мамке под бок захотел, маломерок мохнатый? Так я ему не мамка. Я даже не отец пока никому… если только за минувшие сутки переполох от моего исчезновения не привел к преждевременному прибавлению семейства.

А впрочем, вряд ли кто-то в замке вообще заметил отсутствие мужа и повелителя. Не представляю, когда и до кого там дойдет, что я пропал. Знал бы — раньше сбежал бы из дому!

С другой стороны, не знаю, как покинутые жены с дворецким, а я совершенно не ощущал никаких перемен в своем положении. Ответственности ничуть не убавилось, а беспокойства прибыло вдвое. Стоило забираться за три тысячи миль на погибельный восток, в самую глубь Альтийских гор, чтобы променять заботу о родных женах и почти уже появившихся детях на попечение об этом… малолетнем инсургенте!

Почему-то больше не возникало сомнений в том, что не местный житель возьмет шефство над нежданным гостем, а мне, опытному и старшему, придется то и дело утирать натруженный очками нос подгорного подростка.