Красные курганы

Глава 14 Третий заяц

— Слушай, княже, ты совсем очумел. Отрываешь меня от дел, когда я уже почти готов взять Ригу, — не уставал возмущаться в княжеском шатре Вячеслав, — Я, конечно, понимаю, что ты у нас герой, одолевший самого датского короля, не говоря уже о прочей немецкой шелупони, но всему должен быть предел. Совесть-то у тебя где?

— Вопрос риторический, поскольку место ее расположения в человеческом организме учеными так и не определено, — мрачно заметил Константин. — Лучше сядь и послушай.

Вячеслав посмотрел на хмурое лицо друга и озабоченно спросил:

— Что-то серьезное?

— Очень серьезное. Настолько, что Ригу тебе, пожалуй, брать и не придется. Придется мне с ней самому управляться, а вот…

— Ну, правильно, — обиженно загудел воевода. — Как крестоносцев долбать, так я, а как торжественно во взятый город на белом коне въехать — так это ты. А меня в ссылку, чтоб из твоего лаврового венка листочек случайно не стянул.

— Точно, — подтвердил Константин. — Именно в ссылку. Причем вместе с митрополитом и дружиной.

— Это ты на что намекаешь? — насторожился Вячеслав.

— На Царьград, как здесь иногда Константинополь называют, — просто, без изысков ответил князь.

— Совсем у тебя крыша поехала, — покачал головой воевода. — Ты бы хоть Прибалтику дал взять до конца. Опять же татары. Ты случайно про них не забыл?

— Я помню.

— А про пословицу насчет зайцев? Между прочим, Царьград твой — это даже не второй, а третий заяц. И вообще, к чему такая спешка?

— Да ты присядь, в конце концов, а то маячишь перед глазами, — повысил голос Константин, но тут же осекся и буркнул: — Извини. С таким обилием забот и впрямь крыша поехать может. Я и сам прекрасно понимаю, что не время сейчас, но вот какая штука выходит… — Он с тоской покосился на свиток, лежащий на столе подле большого блюда с фруктами.

Свиток ему из рук в руки передал гонец еще три дня назад, как раз когда Константин находился на подходе к Вендену. Пока князь прочитал его, пока уяснил всю важность изложенного, пока добирался до Риги — времени на то, чтобы все обдумать, хватило. Оставалось надеяться на то, что Вячеслав согласится с его доводами.

Послание отправил рязанскому князю протовестиарий[117] Иоанн Дука Ватацис,[118] один из приближенных императора Феодора Ласкариса и не просто муж его средней дочери Ирины, но и наиболее вероятный претендент на корону.

Написано оно было языком четким, сухим и деловитым, представляя собой всего лишь краткое изложение тех событий, которые произошли в Никее за последние полгода. Что-то типа обыкновенного отчета с небольшим анализом и попыткой прогноза грядущих событий.

Вообще-то это послание было уже третьим по счету. Первое привез с собой еще отец Мефодий, рукоположенный в сан епископа. Оно представляло обычный набор цветастых византийских приветствий — Ватацис прощупывал почву.

Ответом Константина Иоанн остался чрезвычайно доволен. Об этом можно было судить уже по второму посланию, смысл которого был значительно откровеннее: давай дружить и помогать друг другу. Правда, там тоже не говорилось ничего тайного: протовестиарий опасался, что письмецо попадет в чужие руки, и потому осторожничал. Да и ни к чему писать открыто — оба и без того хорошо понимали, что им нужно.

И вот пришло третье письмо. В нем Ватацис сообщал, что в декабре месяце здоровье константинопольского патриарха Мануила I Харитопула резко ухудшилось, после чего тот протянул всего месяц и скоропостижно скончался. Далее следовало предложение разделить глубокую скорбь, которую испытывает вся Никея в связи с его смертью.

Суть же послания заключалась в следующих строках, где Иоанн излагал свои предположения о том, кто займет опустевшее место. Из его догадок выходило, что патриархом будет избран епископ Герман, который в настоящее время является великим хартофилаксом.[119]

Именно за него, по всей видимости, проголосует весь синод, включая оставшихся членов «большой пятерки» — великого скевофилакса, великого эконома, великого сакеллария и сакеллия.[120] К тому же его кандидатуру активно поддерживает императрица Мария, жена Феодора Ласкариса,[121] так что его избрание можно считать предрешенным.

Более того, есть все основания предполагать, что, когда Константин получит это послание, избрание уже состоится и патриархом станет Герман II, человек деятельный и энергичный. Последнее особенно важно с учетом множества дел, скопившихся в последние годы в церковной канцелярии.

Ватацис предполагал, что новый патриарх не забудет и свою духовную дщерь — Русь, озаботившись немедленным назначением кого-либо из своих приближенных на освободившуюся должность киевского митрополита Матфея, почившего в бозе.

Кого именно? Одно время вроде бы предполагалось поставить на это место известного книжника Кирилла, но, похоже, планы Германа изменились и сейчас трудно предположить, кто поедет в Киев митрополитом.

Впрочем, конкретная кандидатура Константина не интересовала. Тут главным было другое — все труды по избранию епископа Мефодия неминуемо шли насмарку. К тому же тогда теряло смысл и введение на Руси патриаршества, ведь им должен был стать митрополит, а зачем рязанскому князю патриарх из греков?!

Да и как он еще поведет себя по отношению к рязанскому князю, а также к введению царского титула на Руси? А если он, елейно закатив глазки к небу, заявит что-то типа того, что царь — это тот же император, а иметь их двух на земле негоже, ибо он у православного мира должен быть только один, если не брать в расчет католиков. Да и вообще, мало ли что придет ему в голову?

О том же, что он непременно начнет возмущаться изъятием у храмов и монастырей сел с людьми, а также выводом из-под церковной юрисдикции судебных дел, каковое сулило уже в самом ближайшем будущем огромное умаление церковных доходов, и говорить не стоило. Уж это обязательно произойдет, равно как и то, что вся княжеская десятина станет полностью уходить на собственные нужды церкви, а на образование и просвещение — постольку поскольку.

Словом, все зависло на волоске, если только не попытаться опередить это назначение. Как? Да очень просто — взять Константинополь и преподнести его на блюдечке с голубой каемочкой в дар никейскому императору в обмен на собственного патриарха.

Вот только брать город надлежало немедленно. Не зря же то, что Иоанн Дука Ватацис передал через гонца на словах, звучало одновременно и угрожающе и предупреждающе: «Торопись, князь, пока урожай еще не собран. Как известно, с полей его собирать гораздо удобнее, нежели из чужого овина».

Понимать это надлежало так, что времени Константину отпускалось всего ничего — до середины лета, не больше.

Все это рязанский князь и постарался изложить как можно доходчивее своему другу.

Слушал Вячеслав, вопреки обыкновению, очень внимательно, не пытаясь перебить и вклиниться в княжеское повествование со своими шутками и прибаутками, хотя по-прежнему всем своим видом выказывал несогласие.

— А чуть-чуть оттянуть с этим делом никак нельзя? — уточнил он, когда Константин закончил говорить.

— Очень рискованно. Мне наш митрополит, когда прикатил оттуда, толком ничего не рассказал, но с ним приехал грек Филидор, который прибился к нему еще в Константинополе. Ушлый парень. Вот он-то мне весь расклад и объяснил. Ситуация в их синоде сейчас непростая. Некоторые ратуют за унию с Римом, а это…

— Догадываюсь, — кивнул Вячеслав. — А почему Ватацис так уверен в том, что выберут именно Германа?

— Он — второе лицо после патриарха. Кого же еще-то, если не его? А кроме того, его поддерживает императрица Мария, а значит, император Феодор. Кстати, сам Герман за унию не так чтобы и сильно ратует, с радостью бы отказался, но вот доходы с Руси… Он же не дурак, чтобы в такое время от них добровольно отказываться.

— А император тут при чем? Патриарха же синод выбирает.

— Синод выбирает только кандидатов, — пояснил Константин. — Кажется, трех, хотя, может, и больше. Потом их имена пишут на бумажках и кидают в особый сосуд. А дальше — жребий. Кого вытянут, тот и патриарх.

— Класс! — восхитился Вячеслав. — Патриархом становится счастливый обладатель джек пота. Вот это я понимаю. На кого шарик средневековой рулетки выпадет, тому и деньжонки в церковном казино отстегнут. Ай да попы! Слушай, но при чем тогда император, если все решает жребий?

— Он во время избрания председательствует в синоде. И получается как-то так, что вытаскивают обычно бумажку с тем именем, которое угодно именно ему.

— Обычно? Значит, не всегда, — поучительно заметил воевода.

— Верно, — согласился Константин. — Бывают и исключения. Но, во-первых, они очень редки, а во-вторых, тот, чье имя вытащили из сосуда вопреки желанию императора, долго на своей должности не засиживается. Например, Исаак Ангел — правил такой лет двадцать или тридцать назад — просто низлагал их и отправлял в заточение.

— Их?

— Ну да. Он так то ли с двумя, то ли с тремя патриархами расправился. Точно не помню их количество, да это и несущественно. Тут другое важно. Если Феодор хочет Германа, будет Герман.[122] И владыку Мефодия — уж ты мне поверь — он к нам на Русь ни за что не назначит…

— Значит, ты хочешь сработать на упреждение, — задумчиво протянул Вячеслав.

— Правильно. Ты берешь Константинополь и ставишь императору одно-единственное, но очень жесткое условие: вначале в город входит патриарх Герман, который тут же возводит в патриарший сан владыку Мефодия, после чего они оба торжественно встречают императора Никеи, который снова становится обладателем Царьграда, возродив Византийскую империю.

— А я?

— Ты до последнего контролируешь ситуацию с посвящением в сан нашего Мефодия и по возможности все время держишь возле него надежных людей. Особенно во время совместных трапез с патриархом Германом.

— Ты что, всерьез считаешь, будто он может…

— Когда на кону стоят такие деньги, то произойти может все, — мрачно заметил Константин. — Тебе рассказать, как ставленник константинопольского патриарха и мой тезка Константин II, который на Руси митрополитом стал, расправился со своим конкурентом Феодорцом?

— Ну, в монастырь сослал, наверное, а там голодом уморил или как-нибудь еще, — неуверенно предположил Вячеслав.

— Дудки. Он его казнить приказал. И не просто казнить. По его повелению Феодору отрезали язык и правую руку, выкололи глаза, а уж потом отсекли голову.[123]

— Крут твой тезка был, — присвистнул Вячеслав. — Он случайно курсы обучения у Ивана Грозного не проходил?

— Ты опять все перепутал, — вздохнул князь. — Не родился еще Иван Васильевич. Кстати, может, он еще потому и зверствовал, что по национальности русским был лишь на четверть?

— Не понял! — удивился воевода. — Ну, Романовы — это да. В том же Коле Втором, как ты говорил, и сотой части русской крови не было, потому что они все время на немках женились, но то Романовы, а это же исконный Рюрикович.

— В нем текла и гнилая кровь византийских императоров, потому что его бабка Софья Фоминишна — родная племянница последнего правителя Константинополя. А еще половина крови, литовская, передалась ему от мамочки Елены Глинской. Впрочем, это все неважно, — тут же отмахнулся Константин. — Вон Владимир Мономах тоже наполовину англичанин по матери Гиде, и ничего.

— Точно, — подтвердил Вячеслав. — Лишь бы человек хороший. Вон Пушкин наш, тот и вовсе где-то там негр, ну так и что.

— Лучше негр, чем византиец, — хмуро заметил князь. — Словом, я тебе это к чему говорю-то. Чтоб ты имел в виду: в Константинополе не только императоры друг у дружки глаза выкалывают и прочей резней занимаются. Патриархи этим тоже не брезгуют. Реже, конечно, но случается. Так что вот — возьми.

Константин стянул с пальца перстень, подаренный ему в свое время возле Ока Марены одним из «мертвых» волхвов,[124] и протянул другу.

— Для чего? — не понял тот.

— Он яды распознает. Помнишь, Миньку под Ряжском стрелой ранило?

— Еще бы, — фыркнул Вячеслав. — Он же с тех пор, когда что-то вспоминает, никогда не упустит случая сказать, что это еще до его ранения было или, допустим, через три месяца после того, как его ранило. Забудешь тут.

— А помнишь, как я сразу кинулся яд высасывать? Как ты думаешь — кто мне это подсказал?

— Ну и кто?

— Перстенек. Посмотри, какого он цвета?

— Красного. Рубин, что ли?

— Я не знаю, что это за камень, — покачал головой Константин. — Но то, что не рубин, точно. Так вот, достаточно его окунуть в любой яд или просто коснуться отравы, как он сразу поменяет цвет на синий. Причем чем темнее станет, тем сильнее яд.

— Ну ничего себе ты индикатор раздобыл! — уважительно произнес воевода, принимая подарок и надевая его на средний палец правой руки.

Отведя руку в сторону, он немного полюбовался им.

— Красивый, чертяка. А не жалко?

— Не насовсем же, — улыбнулся князь. — Во временное пользование. Сейчас он тебе и митрополиту нужнее.

— А ты сам как же?

— У нас на Руси пока еще по-простому орудуют, преимущественно мечами, а против них иное нужно.

— Ну хорошо. С Царьградом все ясно. С перстнем тоже. А как с татарами быть?

— Да успеешь ты. Должен успеть, раз там пока тишина. Если у тебя все готово к захвату, то к осени, как я полагаю, ты должен вернуться назад. Получится, что царский венец мне вручат не князья, а сам патриарх. С их согласия, разумеется, которое они так опрометчиво дали прошлой зимой. Ты понимаешь, какая существенная разница?!

— Я пока понимаю только одно. Ты решил распылить силы прямо перед татарским нашествием. Сколько ты мне думаешь дать людей?

— Тысяч двадцать хватит? — неуверенно предложил Константин.

— Сдурел ты совсем с этим Константинополем, — угрюмо буркнул воевода. — Пять за глаза. Но не радуйся, возьму лучших. Тут не только в строю действовать нужно, но и чтоб каждый был индивидуально силен. Так что дружина твоя и Эйнар с его людьми со мной поедут. Сотню свою спецназовскую тоже целиком выгребу.

— Десяток хоть оставь для Риги, а то мало ли, — попросил Константин.

— Ладно, — махнул рукой Вячеслав и досадливо поморщился. — Вот только все планы и схемы у меня в Рязани остались, а я без них никуда.

— Гонцов пошлешь. Заодно они и деньжат прихватят у Зворыки. Тебе же все равно в Киеве задержаться придется, так что они успеют.

— Митрополита забрать недолго, — возразил Вячеслав.

— А товары прикупить? Забыл, как мы с тобой все обговаривали?

— Ах да. Это когда я тебя дергал, дергал и все-таки добился, чтоб ты со мной сел поработать над планом. Конечно, помню.

— Я что-то не понял, кто кого дергал? — уточнил князь.

— Да мы по очереди друг дружку тормошили. Ты, наверное, забыл совсем. То тебе некогда, то у меня дела. Хорошо, что я еще сумел найти свободное время для обоих.

Константин скептически посмотрел на друга. Тот в свою очередь глянул на него, придав лицу такое наивное и простодушное выражение, что упрекнуть его в чем-либо язык не поворачивался.

— Ну да, откопал, — согласился князь с улыбкой.

Предварительная разработка плана взятия Константинополя откладывалась трижды. Первый раз это произошло после того, как Вячеслав, по случаю начала сбора урожая, повелел распустить все полки по деревням, а сам вернулся в Рязань.

Разумеется, без застолья не обошлось. Было оно бурным и пьяным, причем затянулось далеко за полночь. У друзей еще не въелась в кровь средневековая привычка ложиться спать с петухами, то есть сразу после захода солнца.

Словом, на следующий день воевода опять приехал в княжеский терем. Медов у него и в своем хватало, но не пить же в одиночку, а слуг брать в собутыльники тоже не годилось — подрыв авторитета.

«Старые дрожжи» сработали четко. Уже после третьей чары Вячеслав порывался исполнить парочку песен, старательно, хотя и не совсем умело аккомпанируя себе на гуслях, которые выпросил в свое время у Стожара. А чего не попеть, когда за окном птички чирикают, а кругом все живы и здоровы.

С песни все и началось. Воевода вспомнил неофициальный гимн белой гвардии и затянул: «Как ныне сбирается вещий Олег…».

Закончил он ее, правда, быстро — забыл слова, но Константин, не дав начать другую, тут же спросил:

— Кстати, об Олеге. Как насчет того, чтобы примерить его лавровый венок? Я тут собираюсь нашего епископа произвести в митрополиты, так что на следующий год тебе с ним, скорее всего, придется катить в Константинополь. У тебя план готов?

— Ну, так, вчерне, — замялся Славка. — Ребятки приедут оттуда к концу лета, тогда и возьмусь. Лучше послушай вот эту песенку…

Второй раз Константин напомнил об этом другу уже в сентябре, но тот ответил, что в такие погожие дни надо не корпеть над бумажками, а бегать в атаку вместе с народом и вообще план — дело плевое и всегда успеется.

В третий раз, уже в начале ноября, у Вячеслава тоже нашлась какая-то увертка, после чего князь нахмурился и на следующий день самолично прикатил к другу. Тогда-то они и просидели до глубокой ночи над разработкой захвата Царьграда.

В основном, разумеется, идеи толкал воевода, а Константин преимущественно занимался их критикой либо одобрением, после чего они уже вместе разрабатывали детали.

Первое же из предложений — об использовании спецназа для взятия стен — было забракована почти сразу.

— Людей положишь и ничего не добьешься, — возмутился князь. — Не пройдет твой шаблон. Ты сам посмотри — там же три кольца стен. Уж где-нибудь в одном месте, но тревогу поднимут, толпа сбежится, и что делать будешь? Нет, входить надо тихо и мирно, а на стены подниматься изнутри. К тому же на третьем кольце, которое самое высокое, часовые, как правило, наименее бдительны — надеются на тех, кто стоит на внешних стенах.

— А самая высокая — это сколько? Тут они понаписывали свою цифирь, да еще в саженях с локтями. Перевести бы, — вздохнул Вячеслав, умильно поглядывая на князя.

Константин перевел. Воевода посмотрел на расчет и, хитро грозя пальцем, заметил:

— Так не бывает. Либо они чего-то перемудрили, либо ты. Смотри, какие у тебя размеры рва?

— Двадцать в ширину и десять в глубину. Чего неясно-то?

— Ты считаешь, что он действительно может быть таким огромным? И еще. Ладно, со второй стеной я согласен. Три метра толщины — это много, но пусть. Десять в высоту тоже пойдет. Но ты глянь, что они про третью написали: высота башен от двадцати до сорока метров, толщина стены — семь метров. Может, ты все-таки что-то неправильно перевел?

— Да все у меня правильно, — возмутился Константин. — И вообще, какая тебе разница, сколько они в толщину? Все равно тебе их не сломать. Потому и говорю: брать надо только изнутри. Входишь, как обыкновенный купец, а уж потом…

— Ну какой из меня торгаш, — заныл воевода. — И вообще, вначале входить с миром, а потом начинать резню гостеприимных хозяев — это неэтично.

— А нужду перед иконами в храмах божьих справлять этично?! А девок трахать в Софийском соборе — это как?! А глаза у святых выковыривать, потому что они из изумрудов или сапфиров сделаны?! А…

— Погоди-погоди, — остановил Вячеслав разбушевавшегося князя. — Это крестоносцы все учинили? Они же святое воинство, или я что-то путаю?

— Если подонок назовет себя славным парнем, то подонком он от этого быть не перестанет, — уже более спокойно пояснил Константин. — У этого святого воинства такие рога и копыта из-под одежки светились, что и черти позавидуют.

— Это меняет дело, — примирительно заметил воевода. — Чертям под хвост скипидару залить — святое дело.

— Да и насчет гостеприимства ты тоже погорячился. Те же венецианцы с большим подозрением относятся к любому русичу. Так что готовься к тому, что они вначале попытаются у тебя все скупить еще за городскими воротами, а уж когда не получится, то, может, и пропустят внутрь. Потому я и предлагаю товару набрать подороже, а цены загибать под потолок, чтоб им было невыгодно.

— Если они такие подозрительные, как ты говоришь, то меня все равно не пропустят внутрь с такой толпой охранников, — засомневался Вячеслав. — А мне нужно — сам смотри — тут два десятка, здесь столько же, вот там не меньше полусотни и с другой стороны тоже. Причем имей в виду: после захвата первой стены мне придется одновременно держать ее и запускать свой народ на вторую — значит, число людей нужно удваивать. И еще страховка, и еще… Короче, понадобится не меньше четырех сотен, — подытожил он. — Тогда есть реальный шанс взять ворота и стены и держать их до утра. А лучше пятьсот. Иначе…

— Да-а, столько народу они точно не пустят, — вздохнул Константин и уныло посмотрел на друга. — А если ударить только в одном месте?

— Тогда им будет намного проще нас окружить, — пояснил Вячеслав. — Не знаю, какие у них отцы-командиры, но предполагаю, что хорошие, поскольку рассчитывать надо на худшее. А кроме, того вот и вот, — ткнул он пальцем в схему города. — Все это тоже надо брать, причем сразу. Иначе эти места станут трудноподавляемыми очагами вооруженного сопротивления, и когда подойдет подкрепление… Ну, ты понял.

— А что ты такое мне показал? — поинтересовался Константин.

— Историк фигов, — иронично протянул воевода. — Здесь у них Мраморная башня. Она стоит в стене со стороны моря, и потому брать ее нужно позарез, иначе караульные при виде нашего приближающегося флота такой тарарам поднимут, что все пойдет прахом. А это, — его палец уперся в нарисованный квадратик, — это вообще сложная штука. Называется Семибашенный замок. Между прочим, высота самой высокой из них аж шестьдесят метров, если ты мне все правильно перевел. Это ж современный двадцатиэтажный дом. Но особенно меня вот какое местечко беспокоит, — похлопал он ладонью по чертежу. — Это Галатская башня, или Башня Христа. На ней тоже дежурят наблюдатели, причем на постоянной основе. Очень важный объект. Она контролирует весь северный берег Золотого Рога, то есть любое судно, которое появляется на Босфоре. И тоже огромадная. Мои ребятки говорили, что она будет даже повыше всех остальных. Подобраться же к ней… Сам смотри. Вот она, а вот, метрах в ста, — берег. Незаметно десантироваться не выйдет. Пробежать все расстояние и ничем не брякнуть по дороге…

— Тряпками обмотать мечи и прочее, — робко предложил Константин.

— Но они же не слепые, — резонно возразил воевода. — Услышать пусть не услышат, но зато увидят. Кстати, мои орлы ухитрились побывать даже внутри, — похвалился он. — Между прочим, тот же Торопыга или как там его — Николка. Ну, орел этот, Панин, что с тобой был тогда под Ростиславлем. Памятливый парнишка. Когда ты свой КГБ создавать будешь, первым делом именно его туда включай вместе с Любомиром. Можешь смело даже в начальники его ставить — не ошибешься. И дотошный какой. Смотри, он мне даже количество ступенек на всякий случай сосчитал.

Вячеслав извлек из ящика стола небольшой листок бумаги и бережно развернул его.

— Вот лестница, ведущая на первый ярус. В ней сто сорок ступеней. На этом уровне проделаны четырнадцать окон, то есть обзор круговой. Дальше еще одна лестница, но покороче — на сорок ступенек. По ней поднимаешься до второго яруса. Там тоже четырнадцать окон плюс круговая терраса. Словом, повозиться придется. — И воевода развел руками. — Как видишь, на все про все полтысячи — самое малое. Как их завести в город, твоя забота, простодушный ты наш. Остальное, так и быть, я беру на себя.

На том обсуждение и закончилось. Проникнуть в город, обманув подозрительность зорких венецианцев, которые наряду с франками и немцами хозяйничали в столице Византии, объявленной теперь Латинской империей, не представлялось возможным.

Когда Константин, приближаясь к Риге, пришел к выводу о необходимости срочного взятия Царьграда, этот вопрос вновь всплыл перед ним во всей своей неприглядности. Два дня он думал, как его решить, но на ум так ничего и не приходило.

«В самом деле, люди же не какие-нибудь булавки, не драгоценные камешки, чтоб их в тюки для товара запрятать, — уныло размышлял он, ломая голову над неразрешимой загадкой. — Хотя стоп! Не товары… А почему не товары? Вот пусть они товарами и будут».

— Кстати, ты надумал, как мне людей в город провести? — невинно осведомился Вячеслав. — Помнится, мы с тобой застопорились тогда именно на этом.

— Надумал, — спокойно ответил Константин и торжествующе улыбнулся. — Ты войдешь в город, имея при себе всего два десятка вооруженных ратников. Этого хватит. Зато у тебя будет отменный товар.

— Да пошел твой товар к чертовой бабушке! — тут же возмутился воевода. — Я что, по-твоему, стражников и рыцарей тюками с тканями закидывать буду или во все стороны драгоценными камнями из рогаток пулять?! Так я даже этого не смогу, потому что резины нет. Не придумали еще.

— Ничего страшного, — успокоил его Константин. — Обойдешься без рогаток. Ты привезешь в город караван невольников, человек на пятьсот. Для продажи. А в тюках у тебя будет оружие. Тоже на продажу.

— Самим не хватает, а ты на продажу, — негодующе фыркнул Вячеслав. — А невольников из кого брать? Из датчан, что ли?

— Из нашей дружины, — поправил его князь.

— Чего?! — взревел воевода. — Своих?! На продажу?! Да я!.. — И тут же осекся, растерянно глядя на лукаво улыбающегося друга. Несколько секунд он молчал, после чего восхищенно заявил: — Костя, ты гений! Слушай, а их точно пропустят? Все-таки пятьсот человек.

— Не пятьсот, а двадцать, — поправил Константин. — Раб — это не человек. Он — вещь. И смотреть на него все будут как на вещь. Кстати, ты мне отличное дополнение подкинул. Просто бесподобное. Надо и впрямь количество рабов за счет датчан увеличить где-то на сотню. Скажем, венецианцы заупрямятся по какой-либо причине, а ты им подарок. Деньгами-то они могут не взять — вдруг у них сейчас идет кампания борьбы с взяточниками. Зато раба за бесценок согласится купить любой.

— А если они захотят приобрести именно моих людей? Датчане-то эти сплошь и рядом — замухрышки корявые, ни кожи, ни рожи. И что мне тогда делать?

— Отбери из них самых здоровых — это раз. Своих изуродуй. Пусть хромают, сутулятся, подкашливают, кряхтят, под глазами луком намажут, чтоб слезились, грязью себя вымажут вместе с одеждой. Это два. Кроме того, по секрету тем же генуэзцам скажешь, что если им нужны рабы для берега, тогда подойдут и русичи, а вот для галерных весел лучше, чем датчане, никого не сыскать. Словом, время есть, так что легенду разработаешь. И еще одно. Чтобы ребятки как следует прочувствовали рабскую психологию, пусть они прикинутся ими уже на киевской пристани, пока ты будешь прикупать остальные товары и забирать владыку Мефодия. Хотя нет, — поправился он после некоторого раздумья. — Запускай ты их всех по Десне, а Киев ночью минуешь. Да и тебе лучше — поедешь за митрополитом налегке. Лучше прихвати с собой еще полтысячи лишних ратников и устрой пару сторожевых застав на порогах, чтоб следом за вами и мышь не проскользнула.

— А это еще зачем? — не понял Вячеслав.

— Уж больно много венецианских купцов пасется в Киеве — могут предупредить, — пояснил Константин. — Долго им там стоять ни к чему, месяца вполне хватит. А уж кого во временные рабы назначить, а кому сигналов дожидаться, на Хортице[125] решишь. Ты как, за месяц-то уложишься?

— Должен, — задумчиво протянул Вячеслав. — А от Стояна ничего нет? — И недовольно проворчал после отрицательного ответа друга: — Ох, не нравится мне это молчание. Боюсь, что пословица про зайцев именно про нас написана.

— Не про нас, — успокоил его Константин. — Даже если татары уже прошли Кавказ, то они еще задолго до Калки должны крымские города пограбить. Тот же Сурож, например. Я того гонца, который от Ватациса прибыл, специально про них расспрашивал — тихо там. Никто ничего не слыхал. Конечно, плохо, что гонцов нет, но как знать, может, они меня в Рязани ждут. А не торопятся именно потому, что обычное донесение везут, типа все хорошо, прекрасная маркиза.

— Ну-ну, — скептически промычал воевода. — Ладно. Будем надеяться, что твои глубинные исторические познания, уважаемая маркиза, нас не подведут.

— Чуть не забыл, — спохватился Константин. — Есть у меня еще один паренек, которого тебе обязательно надо прихватить с собой. Зовут его Любим. Держи парня возле себя, особенно во время общения с Германом и прочими византийцами.

— Он что, спец в языках? — не понял Вячеслав.

— Скорее, он спец в мыслях, — пояснил Константин.

— В смысле — умный?

— В смысле — он их читает. Только это секрет, о котором никто не должен знать. Что-то типа твоего тайного оружия. Мало ли кто из греков задумает пакость против тебя или отца Мефодия.

— Да-а, это славный подарок, — тут же оценил Вячеслав. — Если только ты не ошибаешься.

— Проверено, — с сожалением вздохнул Константин. — Бери, пока я не передумал. От сердца отрываю.

Впрочем, приступить к штурму Риги сразу после отплытия Вячеслава у Константина не получилось. Спустя сутки он срочно убыл в Эстляндию, где вновь ручьями полилась кровь, причем на этот раз уже не датская.