Глава 4

На всеобщем собрании присутствовало девять сотен десантников-предателей. Сердце Храма едва вмещало такое количество гигантов, закованных в броню. Их громкие возгласы замолкли лишь тогда, когда Сабтах вышел на центральный помост.

— Гаутс Бассик — унаследованный нами мир. Многие из ваших братьев ведут свое начало от равнинных племен. Многие из вас впитали в себя кровь Гаутс Бассика во время обряда кровной связи.

Собравшиеся десантники издали одобрительный рев. Они расселись по всему храму в разрозненном порядке, группами по три пары связанных друг с другом кровными узами братьев, у каждой пары была целая свита «черных тюрбанов», сервов, обслуживавших броню, носителей шлемов и танцоров.

— Со смертью Гаммадина появилось вакантное место в руководстве ордена, — заявил капитан Хазарет металлическим басом. — До тех пор пока не будет выбран новый магистр, я и моя рота присягают тебе на верность. Что сделают остальные — не мое дело. Мой меч — твой меч.

Хазарет Жестокий, капитан первой роты, был воплощением ордена Кровавых Горгон. Обладая неистовым диким нравом, он был настоящим убийцей. Когда он смеялся, его шутки казались одновременно и страшными и смешными. Его лицо обгорело, а одна щека была испещрена шрамами от пуль. Хазарет носил их с гордостью, его люди боялись своего командира, а боги даровали ему свое благословение — черепахоподобный нарост, словно горб, выпирал из плеч и силового ранца. Нарост заканчивался коротким, мускулистым хвостом, произраставшим из позвоночника Хазарета с узлом волокнистых наростов. Раздувшийся десантник напоминал своими размерами дредноут. Хвост Хазарета был опущен вниз, уравновешивая его тяжелые шаги.

— Хазарет, твои слова разрывают это старое сердце, — произнес Сабтах. Вербальный танец был театральным, больше напоминая символический жест, нежели серьезное обращение. Несмотря на свою пиратскую натуру, Кровавые Горгоны были традиционалистами в душе, и Сабтах был частью их длинной истории. Для окружающих он был старым серым волком, которого они всегда знали. Он был облачен в броню Марк II «Крестоносец». Внушительного размера реликвии и амулеты, связанные цепью, придавали массу и без того огромному телу десантника-предателя. Но самым значительным элементом его тела была борода, черными завитыми локонами достигающая его грудной пластины и аккуратно смазанная маслами.

Не было никакого сомнения, что Сабтах был почтенной Горгоной, и именно он был единственным логичным претендентом на роль нового магистра.

— Развертывание всего ордена, — заявил он. — Но не все из вас поддерживают мои взгляды. — Сабтах сделал паузу, чтобы все могли обдумать услышанное.

В воздухе повисла тишина. Среди Горгон были и молодые воины, выказывавшие свою лояльность колдуну Муру. Остальные поддерживали капитанов-отступников, которые оспаривали чемпионство. Это будет тяжелое время для всего ордена.

— Сейчас не время для мелких распрей, — продолжил Сабтах. — Неизвестная угроза нависла над Гаутс Бассик. Чем бы это ни было, вскоре оно познает ярость Кровавых Горгон.

— Это будет славная битва. Ее будут помнить также, как и резню в Дюнфоле!

Хазарет издал рев при одной только мысли о надвигающейся войне. Все Горгоны поддержали его дружным топотом ног.

— Не бывать этому, — объявил новый голос. Одновременно повернувшись, Горгоны уставились на вновь прибывшего десантника-предателя. Колдун Мур спускался вниз по лестнице в Сердце Храма. Его длинные черные волосы прибывали в беспорядке, а глаза были молочно белого цвета с поблескивающими языками психического пламени.

— Этого не случится, — повторил Мур. — Гаммадин доверил орден мне. Я не брошу свой орден неизвестно для чего. Надеюсь, ты не собираешься подвергать риску всех нас, чтобы спасти жизни каким-то дикарям? — спросил Мур.

— Насколько бы ни был велик авторитет лорда Гаммадина, у него никогда не было достаточной власти, чтобы сделать тебя главой ордена, — отозвался Сабтах. — Так было всегда. Если хочешь править, заяви свое право. Я приму твой вызов.

— Я заявляю! — прошипел Мур.

Пока Мур говорил, Сабтах навел на него свой трезубец. Оружие завибрировало в руках Горгоны.

— Я принимаю твой вызов, — проскрежетал Мур. Глаза и рот колдуна наполнились необычным светом. Он вскрикнул и выпустил луч энергии. Его боевые братья со своими слугами отшатнулись назад. Неподалеку, получив кровоизлияние в мозг, рухнула танцовщица.

В ответ Сабтах произвел несколько быстрых выстрелов из своего болт-пистолета поверх их голов. Ударившись в дальнюю стену, болты образовали глубокие пробоины. Это был ритуал Кровавых Горгон, небольшое проявление насилия, которое могло закончиться либо смертью, либо унижением одного из участников.

Кровавые Горгоны разразились ободряющими возгласами. Среди шума выстрелов, сумятицы и криков рабов были слышны голоса боевых братьев, выкрикивающих имя Сабтеха. Среди них, хоть и в меньшинстве, были и приспешники Мура, повыхватывавшие свои клинки и ножи. Воздух наполнился атмосферой убийства. Мур двигался вперед, пока не оказался на расстоянии вытянутой руки от пистолета Сабтеха. Позади боевой брат разрядил обойму в стену.

Сабтах направил свой болт пистолет на Мура, перехватив трезубец в позицию метания.

Мур ушел в сторону, провоцируя Сабтаха. Сабтах не повелся на уловку, пистолет не выстрелил. Трезубец метнулся вперед, пройдя в сантиметре от шеи Мура.

Мур отступил.

— Не сейчас! — взревел Хазарет. — Мы не можем себе этого позволить.

Звук его голоса был настолько глубок, что динамики наполнились помехами.

— Не этому нас учил Гаммадин, — объявил Хазарет. — Разве это лидерство? Разделить орден пока наш мир в опасности?

— Наш? Бассик не более чем мир, где мы пополняем свои людские запасы. Мы можем найти и другой, — отозвался Мур.

— Ах ты наглый мальчишка, — произнес Сабтах все еще держа трезубец наизготовку. — Где твоя гордость?

— Я реалист. Нам не нужно рисковать и откликаться на зов этих дикарей.

Сабтах взглянул на него с отвращением.

— Дело не в этом. Кто-то посмел тронуть мою собственность. Мы не прощаем подобное. Мы атакуем врага всей своей мощью и обрушиваем на них ярость богов.

Хазарет ударил концом хвоста о пол в знак одобрения.

— Без истории мы — ничто. Мы кочевники, и история должна быть для нас всем. Без гордости и привязки к нашим корням мы — ничто.

Мура не убедила подобная речь. Психический огонь не исчезал из его глаз. Если он захочет, право вызова позволит ему убить любого в этом зале. Даже Хазарета, но сейчас это было бы глупо.

— Я предлагаю провести разведку. Пять отделений, — свирепо осклабился Сабтах. — Ты не можешь запретить нам этого.

Я лично буду отвечать за операцию, — согласился Хазарет. — Я выберу отделения из моей собственной роты.

Мур не мог возразить Хазарету. Он был единоличным командиром роты, и лишь Сабтах мог повлиять на решения капитана. Несколько сторонников Мура высказали протест по поводу подобных решений. Но остальные заставили их замолчать. Мур зашипел, показывая зубы и тем самым выказывая свое недовольство.

Не участвовавший в перепалке Сабтах повернулся к колдуну. Старый воин посмотрел ему в глаза.

— Что ты знаешь о братстве? — взревел Сабтах.

— У колдунов-псайкеров нет кровных уз. Тебе не понять значение этого слова. Оставайся со своим ковеном и предоставь решать вопросы войны нам.


«Рожденный в котле» приготовился к первому за долгое время прыжку в варп. Горгонам предстоял путь в Гаутс Бассик.

Колдуны призвали Етсугея для благословения. Колдуны-хирурги произносили заклинания и молитвы, призывая богов. Сервиторы-стрелки были тщательно смазаны, их нервные рецепторы подсоединены к батареям орудий корабля, артиллерийским турелям и стрелковым цитаделям, расположенным на внешнем оранжевом корпусе корабля.

Воздушная крепость с помощью варп-двигателей легла на гравитационную ось.

Даже в огромном пространстве космоса корабль казался огромным левиафаном. С земного телескопа «Рожденный в котле» напоминал палеоготическое судно или рыбу в океане. Сильное воздействие варпа и Ока Ужаса вызвало мутации корабля. Неотропическая флора, в избытке растущая внутри корабля, росла и на его внешней оболочке, но в более крупном масштабе. Наросты глаз миноги на молотообразном носу корабля были похожи на его собственные глаза. Огромные полупрозрачные плавники выпирали из боков корабля.

Мускульные неровности и колонии грибов контрастировали с архитектурой корабля.

Он стал медленно погружаться в «море» варпа, сжимая пространство. Корабль выпустил струи газа, распространившиеся на орбиту мелких астероидов и лун. И, наконец, издав последний рев двигателей, корабль полностью погрузился в варп.


Казалось, полуденный свет солнц Бассика обжигал воздух, раскаляя его настолько, что каждый вздох обжигал ноздри. Воздух становился настолько горячим, что было невозможно заснуть в часы отдыха.

Очнувшись от жаркого сна, Ашвана снова почувствовала себя больной. Ее подмышки и шея горели, а по телу проходила волна пульсирующей боли. Поворачиваясь, она старалась спрятать лицо в солому, накиданную на пол, но шум становился все настойчивей. На мгновение она моргнула, злясь на свою бабку, разбудившую ее. Последний громкий стук заставил ее окончательно проснуться, и Ашвана дернулась к занавеске, разделявшей ее постель и их повозку.

— Что ты делаешь? — зло бросила Ашвана.

— Собираюсь поохотиться, — пробормотала старейшая, копаясь в лежащих в сумке из грубой кожи инструментах.

— Мы уже говорили об этом. Это слишком опасно, — прошептала Ашвана.

Ее бабка Абена больше не слушала Ашвану. Ее старое, испещренное морщинами лицо выражало суровую решимость. Она достала из сумки кремневый камень, бросая его в груду ненужных инструментов у ее ног.

Ашвана попыталась подняться, но она была слишком слаба, и ее ноги подкосились.

— Не уходи, — взмолилась она.

Ты не ела два дня, — бросила Абена. Она наклонилась и стала натягивать тетиву лука. Раньше лук принадлежал отцу Ашваны, и он был прекрасен. Лук был подчеркнуто изогнут, его наконечник венчался рогом козы. Много лет он хранился в старой сумке.

— Старейшая, я не голодна, — произнесла Ашвана. Она говорила правду. Она с трудом могла пить воду, постоянно ощущая тошноту. Болезнь быстро распространилась по всему ее племени. Первым был охотник Булгуно, который заболел три недели назад после возвращения с охоты в Центральных кратерах. С того времени болезнь начала быстро распространяться, почти все кочевники испытывали жар, боли и страдали бессонницей. В течение нескольких дней в племени умер первый человек, за ним начали умирать и остальные.

Лежа на спине, слишком изможденная чтобы спорить, Ашвана осмотрела повозку — каменные стены, сетчатый потолок, знакомые занавески. Она уже и не помнила, как давно они разбили здесь лагерь. Они передвигались в дорожных поездах, оставленных их предками.

У многих из них все еще работали газовые двигатели тысячелетней давности, которые обслуживались шаманами племени. Двигатели часто выходили из строя, и они разбивали лагерь на время, пока шаманы возвращали к жизни клапана и пистоны. Ашвана не помнила, сколько времени они здесь находятся.

Взор Ашваны упал на алтарь, возвышавшийся над котельной в центре их кабины.

На нее взирало квадратное глиняное лицо, обмотанное амулетами из перьев и копыт барана. Это было лицо божественного посланника. Перед ним стояло деревянное блюдо с подношениями в виде ягод и тыкв. Несмотря на то, что их печь не горела несколько дней, и в повозке не было другой еды, старейшая Абена положила на тарелку достаточно подношений. Все что они делали в эти несколько дней — молились посланникам, но в ответ получали только страдание.

Ашвана жила со своей бабкой уже двенадцать лет. Без родителей ее жизнь в племени была сложной. Племя часто передвигалось, следуя за миграцией коз, и для ее бабки было сложно заботиться о ней в одиночку. Но по закону, Абена была старейшей племени и к ней проявляли должное уважение. У Абены не было никого кроме Ашваны, а та была еще слишком мала, чтобы делать что-то самой.

Но это не останавливало девочку. Каждый день она пыталась ухаживать за козами и доить их, но ее руки были слишком малы, чтобы удержать диких животных. Она пыталась собирать ветки для костра, но Ашвана не была достаточно сильной, чтобы носить охапки хвороста, как это делали остальные женщины. Абена часто посмеивалась над ней, говоря, что она еще молода и ей надо играть со своими сверстницами.

— Твоя кожа не такая старая и темная как моя, — говорила бабка, показывая на свою светло-бронзовую кожу. Солнце никого не щадило, и когда темнота кожи указывала на старшинство среди взрослых, кожа здоровых детей отличалась белизной. Ребенок должен был работать, в противном случае он подвергался всеобщему презрению. Ее бабка была слишком гордой женщиной, чтобы мириться с этим.

И именно Абена ухаживала за несколькими козами, готовила и вносила вклад в племя. В ее возрасте подобная ноша была непосильной.

Но в прошлый сезон ситуация стала еще хуже. После странных огней в небе пропали источники питания племени. Кочующие племена приносили вести о чуме, распространявшейся по Северным пустошам. Племя Ашваны не поверило им, посчитав это проявлением паники со стороны северных племен, но они оказались неправы.

Зараза уничтожала и без того небольшие ареолы растительности на красных равнинах. Чума заражала рогатый скот, превращая животных в слабых, увядающих созданий, неспособных выкопать корни из-под земли. Животные умирали стадами, мертвые птицы падали с неба прямо на тела разлагающихся под лучами солнца животных.

Путешественники передавали истории о городе Ур, единственном городе на планете Бассик, жители которого запечатали ворота, чтобы не попасть под действие чумы. Но Ашвана не обращала на них внимание. Она лишь раз видела Ур в прошлом, и то издалека. Жители Ура неохотно шли на контакт с кочевниками.

Наконец, чума добралась до юга. Все началось с кашля и жжения в горле. Затем Ашвана, как и многие другие начала чувствовать сильный жар и болезненное покалывание в шее и запястьях. Некоторые протягивали неделю, остальные умирали в течение нескольких дней. Умирали в мучениях. Больные медленно теряли память, их глаза становились пустыми, а их мозг разлагался. Казалось, от этого не было лекарства, и даже медики пребывали в замешательстве. Белая низко растущая трава не снимала боль, даже заваренная шкура геккона и солнечные ягоды приносили лишь временное облегчение.

Ашвана все еще надеялась, что ее не заразила чума, а ее состояние — результат недельного недоедания. Но бубоны в ее шее думали иначе. Она уже несколько раз переживала моменты, когда ей казалось, что ее мозг спит, а это было первым знаком заражения. Она забывала простые вещи, такие как, смазывала ли старейшая маслом укусы москитов на ее теле или нет, или который сейчас час.

— Мне не нужна еда, — снова пробормотала Ашвана.

Старейшая покачала головой.

— Жареный кусок мяса, — предложила она, — или может быть суп из хвороста.

— Не важно. Я все равно скоро умру, — произнесла Ашвана. Слова повисли в воздухе.

Ашвана тут же пожалела о сказанном.

Она закрыла глаза и пожелала, чтобы бабушка не услышала этого.

— Ты поправишься, моя маленькая дурочка, — заключила старейшая. Она перекинула свой лук через плечо, и привязала колчан со стрелами к бедру. Старейшая Абена изобразила смелое выражение лица, именно с таким жестким выражением лица она смотрела на Ашвану, когда та отказывалась есть горький суп с кожурой.

— Скоро все закончится, — произнесла она.

Скрутившись от очередного приступа боли, Ашвана перевернулась. Она ощущала провал в памяти за последние несколько часов, или может даже дней. Приоткрыв глаза, Ашвана наблюдала, как ее бабка выходила наружу с луком за спиной и ведром в руках. Даже приложив все свои оставшиеся силы, Ашвана не смогла вспомнить, куда и зачем идет старейшая.


Старейшая Абена покинула границы лагеря и начала подъем в горы. Перед ней пролегали бесконечные песчаные дюны, перемешавшиеся с искрящимися соляными озерами.

Несмотря на свой возраст, Абена была чрезвычайно подвижной женщиной. Она пересекла высохшую полоску небольшой речки, вспоминая как два сезона назад барагуана плескалась в мелководье.

Абена задумалась: климат стал еще жестче еще до чумы, или он всегда был такой?

Она была стара, и у нее остались только воспоминания о лучших временах.

Жители равнин Бассика всегда были жесткими людьми, и во времена ее юности, когда наступали сезоны Гари, ее соплеменники сдирали кору умерших деревьев. Из горькой коры готовили суп, который утолял голод, но был отвратителен на вкус. И даже тогда жизнь казалась прекрасной. Ей позволяли оседлать рогатого скакуна и помогать с погоном скота, пить общую воду из горшков и спать на земле, когда шел дождь.

Абена не могла вспомнить времена хуже, чем сейчас. Чума забрала так много людей, что некоторые стали поговаривать о конце света. Это была не та жизнь, которую она хотела для своих внуков.

Обойдя высохший водоем, она начала пересекать Великие Северные равнины. Хотя здесь не было дорог, она ориентировалась по узкой тропе, пролегавшей через пустыню. По легендам эти тропы возникли в древние времена, когда велась добыча газа и нефти, и наблюдалась высокая сейсмическая активность.

Через несколько часов ходьбы с коротким перерывом, она дошла до знакомого места. Абена оказалась на территории соседнего племени Нуллабор. Во время холодных сезонов Жоса и Нуллабор праздновали вместе и исполняли традиционные танцы, отмечая поражения двуглавого орла от посланников божьих, когда солнца сезона Жары затмевались гигантскими потоками красного газа, знаменующими начало сумерек и празднования, длящиеся полный лунный цикл.

Возможно, они бы смогли поведать о плодородных ущельях или даже карстовых пещерах со съедобными грызунами. Абена надеялась, что, несмотря на низкое положение женщин в племени, сородичи чтят связь между дружественными племенами и даже смогут поделиться молоком для Ашваны.


Сквозь дымку полуденной пыли она смогла различить поблескивающее серебро их повозок. Дорожные поезда, механические монстры прошлой эпохи, были выставлены вокруг поселения, ржавые корпуса этих вагонов защищали палатки и шалаши от ветра и песчаных бурь. Абена помнила Нуллабор как находчивое, но бедное племя. У них не было обильного поголовья скота, их поезда были сломаны, а двигатели плохо работали после шести сотен лет эксплуатации. У них были экспедиционные модели для геологоразведки с громкими двигателями и шумными гусеницами. Некоторые из ржавых вагонов были залатаны разрисованными деревянными панелями, придавая им антикварный вид.

Но, тем не менее, Абена знала, что племя поделится с ней едой.

Сняв с пояса цинковый свисток, Абена издала долгий, вибрирующий свист. Сигнал о прибытия мирного гостя разнесся по всей округе. Однако ответного свиста со стороны Нуллабора не последовало.

Неудовлетворенная тишиной, Абена прикрыла глаза рукой и попыталась обнаружить зараженных птиц в небе. Если Нуллабор поддался чуме, тогда она определенно увидит чумных птиц. Однако небо было чистым, и лишь ощущение безжизненности исходило от ржавых вагонов.

Она немного постояла в ожидании, неуверенная, входить ли в поселение или нет. Но Ашване была нужна еда, а ее старые больные колени не дадут ей много времени для охоты. Вынув стрелу из колчана, Абена натянула тетиву. В ее племени традиционно считалось, что женщина должна охотиться наравне с мужчиной, и хотя Абена уже была не в состоянии бегать и прыгать как раньше, ее руки были сильны из-за постоянного таскания воды и перемалывания камней.

Вагоны были заняты. Сваленные деревянные рамы вокруг их защитных корпусов были обмотаны крепкой тканью. Придя домой, кочевники обматывали рамы красными шука, прежде чем зайти внутрь. Здесь был двойной смысл: красный отпугивал злых духов, а также шука защищала от пыли и грязи.

Вагоны были покрыты пленкой красной пыли. Песчаные шторма ночью становились сильнее, и утром кочевникам приходилось в прямом смысле выбивать дверь вагона.

Сам факт того, что вагоны были покрыты красной пылью в течение долгового времени, говорил о том, что племя уже много дней, а возможно и недель, никуда не двигалось.

Когда эта мысль пришла Абене в голову, она обнаружила, что племя Нуллабор исчезло.

— Я не желаю тебе зла. Беспокойный дух не трогай меня, — Абена начала произносить молитвы, приближаясь к ближайшему вагону. В какой-то момент подул резкий ветер с юга, принося пыль и поднимая ткань, обмотанную вокруг рамок. И с ветром пришел смрад гниения.

Абена набрала побольше воздуха и зажала нос, узнав жуткий запах. В ее молодые годы она нашла отбившуюся от стада козу, настигнутую равнинным хищником. Смрад был идентичным.

— Бабушка Ашваны? Скоро мы должны есть, пока еда не остыла, — произнес голос позади нее. Это был тихий, молодой голос.

Напуганная, Абена резко обернулась, вскинув лук. Но позади нее никого не было. Возможно, это был шелест ветра? Она, напрягая зрение, пыталась рассмотреть остальные вагоны, расставленные вокруг общего кострища.

Боковым зрением она заметила движение.

— Как жизнь? — Абена выкрикнула традиционное приветствие. — Я не могу тебя рассмотреть.

Порыв ветра принес облако мелких частиц ржавчины. На расстоянии не более двадцати шагов Абена увидела фигуру, стоящую между двумя вагонами. Судя по белым плечам и узкому торсу, это был молодой кочевник из племени Нуллабор, но она не смогла отчетливо разглядеть его.

— Как твое имя, юноша? — спросила Абена, подчеркивая свой статус старейшей.

— Я не могу вспомнить свое имя. Я помню твое. Ты Абена. Мы должны погасить костер, чтобы остальные смогли заснуть, — произнес силуэт.

У мужчины видимо был жар, поэтому он и нес такую бредятину. Женские инстинкты подталкивали Абену сказать юноше, чтобы он спрятался в укрытие, пока буря не утихнет, но что-то заставило ее молчать. Силуэт направился в ее сторону, произнося фразы, не имевшие никакого смысла.

— Не забудь закрепить крылья рогатого скакуна, — зло приказал он, затем снова понизил голос. — Это моя самая лучшая и любимая шука.

Абена насторожилась. Она вспомнила истории о мертвых, возвращавшихся в свои дома, которые помнили лишь фрагменты своей прежней жизни. Их называли «воду», и хотя у них отсутствовало сознание, они произносили слова, которые часто повторяли при жизни, или повторяли чьи-то слова, произнесенные раньше, подражали голосам живых, вводя близких в заблуждение своими речами. Она никогда не верила этому, ведь чтобы растить Ашвану рассудок должен быть ясным и незамутненным, но теперь она сомневалась в своих суждениях.

— Я не знаю, — крикнула Абена.

Буря прекратилась. Зрение Абены прояснилось, и она поняла, что перед ней настоящий мертвец. Но что больше всего поразило Абену так это его походка. Мертвец шел так же, как делал это при жизни. Несмотря на плесень, покрывавшую его бледную, бескровную кожу, он шел на нее как ни в чем ни бывало. Его походка была неторопливой, лицо опухшим до неузнаваемости и повернуто в сторону неба. Казалось, человек застрял между жизнью и смертью, в то время как кожа и плоть гнили, он разговаривал и двигался словно живой.

Абена прицелилась и выстрелила ему в грудь. Мертвец вскрикнул от боли, когда одно из его легких рухнуло на землю, но продолжил идти. Он был близко, и Абена обнаружила, что страх парализовал ее.

Мертвец подошел настолько близко, что она смогла рассмотреть его погребальные одежды. Это означало, что человек был похоронен и запечатан в коре дерева боаб. Каким-то образом мертвец выбрался оттуда. Возможно, рассказы все-таки были правдой.

Мертвец подошел к ней на расстоянии руки и коснулся ее локтя. Холодное прикосновение вывело Абену из шока и заставило двигаться. Пробежав несколько шагов, она развернулась и снова выстрелила. Медный наконечник прошел сквозь ребра мертвеца и вышел из спины.

Не обращая внимание на раны, мертвец потянулся руками к Абене. Она отскочила в сторону, заряженная адреналином. Старейшая побежала вниз по откосам дюн.

Мертвец продолжал преследовать ее. Она затылком чувствовала его присутствие.

Более не пытаясь заговорить с ней, труп ударил Абену сзади, старейшая упала и покатилась по склону. Мертвец догнал Абену на спуске. В последние моменты старейшая думала об Ашване, одиноко лежащей под тентом. Как скоро эти призраки доберутся до нее?

Загрузка...