Купол Экспедиции

2.

Вы как хотите, а я верю в знаки судьбы, в ее подсказки, стрелки, как в «казаках-разбойниках». Мне было лет семь, я лежала в постели с ангиной и от скуки читала подряд Большой энциклопедический словарь. Стукнула входная дверь, появился папа, загадочный, веселый, поставил передо мной голубой глобус на черной ножке. Я, зачарованная тонким рисунком горизонталей на голубых и рыжих поверхностях, потребовала разъяснений. Краткий курс картографии был прочитан немедленно, и пока папа ужинал, я приучала зрение к тому, чтобы на месте красок и линий видеть крутые склоны и подводные впадины. С пространственным воображением все оказалось в порядке, глобус тут же получил статус волшебного предмета, свойства которого продлевались за пределы видимого. Вечером мы развлекались чудесным образом — раскрутить глобус и ткнуть пальцем в вертящуюся пестроту. Куда ты хочешь попасть? Я ткнула, замирая от восторга, шар остановился, я прочитала: «ючевская сопка». Папа сказал: «какая чушь!» и стал изучать поверхность. Два листа бумаги были наклеены на сферу криво, один чуть налезал на другой и закрывал первые буквы. Это была Ключевская. Мы потом еще долго крутили, попадая то в Альпы, то в Саргассово море, но запомнилась именно Ключевская.

У детей в голове всегда так — засядет что-нибудь, и не выковыришь. Уйдет в глубину и дожидается своего часа.

Преддипломная практика — конечно, только Камчатка! Бзик у нас такой, у троих на курсе — только туда. Можно было поближе — нам предлагали и Урал, и Казахстан, и Среднюю Азию. У нормальных людей один только момент выбора (единственного из возможных заманчивых вариантов!) таит в себе неизъяснимое наслаждение, ползанье животом по расстеленным картам, штудирование статей и разговоры с очевидцами. Но сладость предварительной фазы мы отсекли с фанатизмом, все усилия потратив на поиски сумасшедших начальников, готовых взять на себя обузу в виде студента-дипломника или, что еще хуже, студентки.

У меня хранится фотография тех времен — кадр, бесспорно, постановочный, но характерный — в крошечной комнатке МГУ-шной общаги, от которой в памяти остался только мучительный запах застарелого табака (свидетельство мужественности хозяев!), две задумчивые барышни мечтают о небесных кренделях на фоне карты Камчатского региона. Видимо, фанатичное упорство разжалобило фортуну, и варианты все же нашлись — у всех разные. Тем не менее летели одним рейсом — я, подруга Катя и еще один однокурсник, Женька. Подарки судьбы отличаются от обычной текучки сгущением невероятных случайностей — и первой неожиданностью стал сам полет. Тем же рейсом на Камчатку везли новобранцев, они заняли весь задний салон самолета, но их, видимо, пасли строгие командиры, так что солдатиков было не слышно, не видно во время десятичасового перелета. В переднем же салоне единственными пассажирами оказались мы трое. Бортпроводнице, трезво оценившей ситуацию, лень было греть положенный аэрофлотовский обед, и она лениво поинтересовалась, не устроит ли нас трехлитровая банка персикового компота. Мы, естественно, согласились, в чем нисколько не прогадали — Катькины родители нагрузили ее таким количеством провизии, что на троих было как раз нормально. Мы и поспать могли бы на свободных креслах, но это вовсе не приходило в голову, поскольку эйфорическое возбуждение, истерическую шутливость и нервную жестикуляцию совершенно не успокоил персиковый нектар. Мы производили столько бессмысленного шума, что пилоты мучились в догадках, что за пассажиры им достались на этот раз. Один из них вылез из-за двери, пожал липкие от компота руки (ложку нам, понятно, дать забыли) и пригласил в пилотскую кабину. Стеклянный нос ТУ обеспечивал шикарный обзор — можно было любоваться на проплывающую внизу живую топографическую карту или восхищаться переливами закатного пламени в облаках. Хозяева положения изо всех сил распушали хвосты перед московскими барышнями, даже разрешили подержаться за штурвал. Нахлобученные летные фуражки придавали нам красоты в собственных глазах, а Женька торопливо щелкал затвором «Зенита», ловя бесценные кадры.

Самое сильное впечатление от полета — час, два, три, четыре под нами только заснеженная июньская тайга и никаких примет цивилизации. Тогда я впервые прочувствовала масштабы, климатические особенности и роковую безлюдность этой страны. Промежуточная посадка состоялась в Братске, где мы слонялись меж вечерних берез, изнемогая от затянувшейся остановки, а бедные новобранцы завидовали — их так и не выпустили из самолета.