Курляндский

НАЧАЛО

Начало XX века. Россия медленно, но верно движется по пути цивилизации. Как утверждают экономисты и историки, в это время в России наблюдается небывалый рост промышленности, внешняя торговля стала прибыльной (Российская империя экспортирует треть товарной продукции зерновых и становится самым крупным в мире поставщиком зерна), государственный бюджет уравновешенным. За пять лет (1908–1913) промышленное производство возросло на 54 %, общее число рабочих увеличилось на 31 %. Передовые заводчики и фабриканты открыли ремесленные училища на своих предприятиях для подготовки квалифицированных кадров. Все отрасли промышленности на подъеме.

Десятилетие с 1905 по 1914 было отмечено и бурным расцветом искусства, литературы, философии. Как всегда, «впереди планеты всей» был балет. Успех русского балета С. Дягилева имел всемирное признание. Русский авангард рвал устои классицизма: в области музыки И. Стравинский, в живописи К. Малевич и В. Кандинский. И только нежный и возвышенный серебряный век поэзии еще сопротивлялся общему буйству в борьбе за неведомое новое. Но уже исподволь вызревала революция и давала почву для ниспровержения всего и вся.

Однако это больше касалось таких городов, как Москва и Петербург.

В провинции, да и в губернских городах, как свидетельствует история, время вроде бы замедляло свой бег. К таким городам, очевидно, относился и Ставрополь. Когда-то, путешествуя по Кавказу, прекрасный русский живописец В. Верещагин писал: «Ставрополь ничем не отличается от большинства наших губернских городов, и, хотя он считается главным городом Северного Кавказского округа, он не носит на себе никакого особенного характера».

5 декабря 1908 года в этом южном городе в небогатой семье портного родился будущий выдающийся ученый Вениамин Юрьевич Курляндский.

Жили Курляндские на окраине в пристройке дома, который занимал богатый родственник, врач по профессии, человек образованный и уважаемый в городе. Семья Курляндских была многочисленной. Глава семьи, Юрий Исаакович Курляндский, на каком-то этапе жизненного пути был достаточно успешным закройщиком мужского платья, имел свое ателье с двумя подмастерьями. Но неспокойное время начала века и жизненные коллизии смели неустойчивое благополучие, подорвали здоровье.

Мастерскую закрыли, и он перешел в артель. Работал с утра и до вечера, чтобы содержать семью из 7 человек, пятеро из которых были дети. Мать семейства, Раиса Еремеевна, вела хозяйство, занималась заготовкой продуктов на зиму, солила в бочках арбузы, варила ведрами варенье и томаты, присматривали за детьми.

На содержание семьи заработка отца едва хватало, и дети росли и воспитывались в весьма скромных условиях, но несмотря на материальные трудности, старшие дети учились в школе, и мечтой отца было дать всем пятерым высшее образование.

Вениамин рос вторым ребенком по счету, был сообразительным, понятливым, но учился скверно, двойки его не волновали.

Видимо, это удел многих неординарных личностей. Так Эйнштейн утверждал: его успехи в науке оттого, что он очень плохо учился в детстве. Он, к примеру, никак не мог понять, что означают цифры. И вхождение в науку для него было цепью удивительных открытий. Свои же собственные открытия он сделал потому, что по своему «невежеству» не знал, что априори эти открытия в науке сделаны быть не могут.

Правда, известны и иные факты. Например, как утверждали биографы, другая неординарная личность — Леонид Ильич Брежнев — учился исключительно на «отлично» в школе, техникуме и институте.

Однако вернемся в Ставрополь.

Главным увлечением мальчика Вениамина был футбол. Футбол ради футбола, и футбол вместо уроков. Добрейший и наивный Юрий Исаакович никак не мог взять в толк, почему у сына всегда мгновенно рвется правый ботинок.

Детство и отрочество Курляндского пришлись на суровые годы Первой мировой войны.

В 1914 году Германия объявила войну России. Россия, как и другие воюющие страны, рассчитывала на быстротечную кампанию. Военные запасы были сделаны на трехмесячный срок, но уже в конце 1914 года в армии не хватало патронов, снарядов, продовольствия. Военное производство разрушало внутренний рынок. За несколько месяцев в тылу образовался дефицит промышленных товаров, цены на сельскохозяйственную и промышленную продукцию выросли почти в пять раз. Уровень жизни катастрофически падал.

Революция и начало Гражданской войны еще больше ухудшили положение трудящихся. Гражданская война принесла с собой голод и разруху, унесшие миллионы жизней.

Одним из ярких детских впечатлений той поры у будущего профессора осталось следующее. Пестрый южный базар (именно базар, а не рынок, так он называл его), прилавки с товарами и дарами юга, и здесь же нищета. Вдруг из толпы вылетает беспризорник, выхватывает у торговки пышный круглый белый хлеб и бежит с ним. Тут же толпа беспризорников сбивает его с ног. Куча мала. Секунда-другая — и все расходятся. И — ничего. Ни крошки. Хлеб съеден.

Может быть, поэтому Курляндский всегда любил свежий белый хлеб. И когда путешествовал по Волге, в каждом городе сразу разыскивал булочную и покупал хлеб.

А тем временем положение семьи ухудшалось. Отец все чаще стал болеть и умер сорока трех лет отроду. На руках у матери осталось трое маленьких детей. Старшая дочь Ева уже была замужем и ушла из семьи, старший сын еще учился в школе.

Впоследствии все дети в условиях Советской страны получили высшее образование. Младший брат Михаил стал врачом, с первых и до последних дней войны прошел с танковой бригадой до Кенигсберга. Окончил войну в звании полковника медицинской службы. Средняя сестра Фира экономист по образованию, а младшая — Вера — закончила институт физкультуры и всю жизнь преподавала физкультуру в школе.

Путь к своей будущей профессии Курляндский, по существу, начал с детских лет. В 14 лет он был отдан в ученики к зубному врачу, где присматривался к работе, а также убирал кабинет, мыл инструменты, за что ему приплачивали. Это были первые заработанные деньги, которые он приносил в уже нуждавшуюся семью.

В дальнейшем он серьезно осваивал профессию зубного техника, а с семнадцати лет стал самостоятельно работать в городской поликлинике Ставрополя. 6 декабря 1927 года ставропольский окружной отдел союза лечебно-санитарных работников Медсантруд обращается в ЦК союза Медсантруд в Москву с просьбой «о допущении Курляндского держать экзамен экстерном на звание «зубной техник» от поликлиники им. 10-й годовщины Октября, где он работает с 1925 г. по настоящее время».

Экзамен молодой человек поехал сдавать в Ленинград. Большой город ошеломил его. Знакомство со второй столицей было первым приобщением к высокой культуре и искусству. В Ленинграде было удивительно все. Здесь он впервые в свои двадцать лет увидел телефон и боялся им пользоваться.

Экзамены были сданы успешно. В архивах ученого есть документ, в котором говорится, что В. Ю. Курляндский «квалифицировался в Ленинградском Научно-практическом стоматологическом институте в 1928 г. по зубному делу и ему присвоено звание «Зубного Техника». Так именно и написано в сохранившейся пожелтевшей от времени справке, заглавными буквами, — видимо, тогда это была особо почитаемая специальность.

Из Ставрополя он переехал в Армавир, где проработал до 1930 года зубным техником в железнодорожной поликлинике. Однако мечта о продолжении образования становилась все отчетливее.

В те годы действовал декрет Совета Народных комиссаров, подписанный еще Лениным, о правилах приема в высшие учебные заведения, где говорилось о создании, рабочих факультетов для увеличения пролетарской прослойки среди учащихся в высших учебных заведениях.

Этот декрет давал молодому Курляндскому шанс поступить в вуз.

В 1930 году, в возрасте 22 лет, Вениамин Юрьевич поступает в Кубанский медицинский институт. Следующей ступенькой к осуществлению мечты должен стать медицинский факультет Московского университета.

СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ

В 1930 году выходит постановление ЦИК и СНК СССР «О реорганизации высших учебных заведений, техникумов и рабочих факультетов». В соответствии с этим постановлением 19 июля 1930 года медицинский факультет 1-го Московского государственного университета был реорганизован в самостоятельный 1-й Московский медицинский институт в составе двух факультетов: лечебно-профилактического и санитарно-гигиенического. И как рудиментарное свидетельство того, что в число университетских факультетов входил и медицинский, в зданиях университета на Моховой сохранился анатомический зал, в котором и по сей день занимаются студенты Московской Медицинской академии.

Закончив первый курс Кубанского медицинского института, В. Ю. Курляндский перевелся в Москву, но только не на медицинский факультет университета, которого уже не существовало, а на лечебно-профилактический факультет 1-го Московского медицинского института.

Приехав в Москву, он поселился в семье старшей сестры Евы, в большой густонаселенной коммунальной квартире на Каланчевке. Ева к тому времени стала москвичкой. Вот как это произошло: молоденькая Ева в Ставрополе познакомилась с Николаем Неклюдовым. Николай — москвич, приезжал навестить своих родственников. Прадед Николая, князь Неклюдов, был прообразом Нехлюдова в романе Льва Толстого «Воскресение». Только в жизни у князя Неклюдова было иначе. Однажды, приехав в свое имение, он увидел в хороводе крепостных девушек красавицу с белокурой косой до земли. Влюбился и женился на ней, за что и был изгнан семьей из Москвы. Так ветвь князей Неклюдовых обосновалась в Ставрополе.

Влюбленным Еве и Николаю мешали родственники с обеих сторон.

Когда Николай уехал на обязательную военную службу, письма к Еве перехватывались, и ее убедили, что она забыта. Отец к тому времени уже тяжело болел, и надо было срочно пристроить старшую дочь. Еву выдали замуж за местного богача, а спустя год-два в Ставрополе появился Николай. Они встретились, и все разъяснилось. Николай опять уехал в Москву, а Ева, не долго думая, сбежала вслед за ним.

К моменту, когда Вениамин приехал учиться в Москву, у Евы уже рос маленький сын, и она была счастлива.

Вениамин Юрьевич поселился в комнате, где жила сестра с мужем, ребенком и няней. Муж Евы был журналистом, а она к тому времени начала работать в журнале «Интернационал молодежи».

Начался новый, московский, период в жизни провинциального молодого человека. Это было время интересной, напряженной учебы и адаптации к новым условиям, людям, к Москве.

Вениамину Юрьевичу посчастливилось слушать лекции выдающихся ученых-профессоров: хирурга А. В. Мартынова, которого называли «совестью московской хирургии», онколога П. А. Герцена, нейрохирурга Н. Н. Бурденко, первого наркома здравоохранения Н. А. Семашко, блестящих клиницистов-терапевтов Д. Д. Плетнева (погибшего во времена сталинских репрессий) и М. П. Кончаловского, анатома АН. Абрикосова, патолога И. В. Давыдовского, профессора М. Н. Шатерникова (ученика И. М. Сеченова), многих других выдающихся ученых, которые были олицетворением высоких профессиональных традиций русской медицины. Клинической базой лечебно-профилактического факультета l-ro Московского медицинского института были известные клиники на Девичьем Поле.

В институте Курляндский учился одновременно с Борисом Николаевичем Быниным. Отношения сложились дружеские, хотя Бынин был намного старше, ему исполнилось 40 лет. В 1939 году Б. Н. Бынин защитит докторскую диссертацию, станет профессором, заведующим кафедрой ортопедической стоматологии ММСИ (с 1943 по 1951 г.).

Курс, на котором учились Вениамин Курляндский и Б. Н. Бынин дал стране десятки профессионалов высокого уровня — врачей, ученых, которые строили советское здравоохранение, потом работали в полевых госпиталях и санитарных эшелонах. Большинство из них погибли на фронтах Великой Отечественной войны…

В 1927 году Наркомздрав вынес циркулярное распоряжение, в котором говорилось: «НКЗ считает возможным допустить квалифицированного техника к вспомогательным манипуляциям во рту, связанным со снятием слепка, определением системы протеза, причем ответственность за выполнение этих этапов в процессе протезирования целиком возлагается на врача (зубного). Также вспомогательные манипуляции разрешаются исключительно под руководством врача (зубного)».

22 июня 1930 года ЦК Союза Медсантруд, Наркомздрав, Московский областной отдел труда и Московский отдел здравоохранения вынесли решение об открытии четырехмесячных курсов, а с 15 ноября того же года начали функционировать девятимесячные курсы по переквалификации зубных техников в зубных протезистов при первом Московском государственном институте. Научным руководителем курсов был профессор И. Г. Лукомский. Студент Курляндский, уже имевший специальность и опыт работы зубным техником, получил возможность стать врачом. Чем он с успехом воспользовался. Он начал работать врачом-протезистом в лечебнице Красного Креста, а в 1934–1935 гг. — врачом-протезистом в ГНИИСО.

Одновременно с учебой и работой он постоянно бывал на кафедре хирургии челюстей и полости рта. Его настойчивость, целеустремленность, интерес к стоматологии были отмечены профессором И. Г. Лукомским.

В характеристике, данной студенту 5-го курса лечебно-профилактического факультета В. Ю. Курляндскому, профессор И. Г. Лукомский писал: «В. Ю. Курляндского знаю как серьезно интересующегося стоматологией, благодаря зубоврачебному образованию, знакомого с основами специальности, в частности хорошо владеющего зубопротезированием. В 1934–1935 гг. Курляндский систематически посещал челюстную клинику, принимал участие в операциях стационарных больных. Тов. Курляндский написал статью «Этиология и патогенез нарушений артикуляционного равновесия» и прочел в протезной секции Московского общества доклад на эту тему. Эта работа характеризует автора, как человека несомненно способного и обещающего превратиться в серьезного научного работника. Личные наблюдения за работой тов. Курляндского в качестве протезиста ГИСО и беседы с ним по вопросам протезирования убеждают меня в высказанной выше мысли и дают основание горячо рекомендовать для дальнейшей специализации по стоматологии и оставлении при кафедре с целью подготовки к научной деятельности».

Этот год можно считать началом научной карьеры В. Ю. Курляндского в стоматологии, а характеристику, данную И. Г. Лукомским — путевкой в большую науку. Позднее И. Г. Лукомский будет научным руководителем его докторской диссертации. В. Ю. Курляндский всегда с благодарностью говорил о И. Г. Лукомском, как о своем учителе. Студенческие годы шли своим чередом. В 1934 году Курляндский женился на сокурснице, девушке из Рязани Нине Бабкиной, платиновой блондинке с идеально правильными чертами лица и зелеными глазами. Она была очень хороша. На нее приходили посмотреть студенты с других курсов. Один из профессоров называл ее Гретхен, а однажды, когда она постриглась по тогдашней моде, он воскликнул с кафедры: «Не могу читать лекцию! Гретхен, что Вы сделали со своими дивными волосами!» Все это очень смущало Нину, а Вениамина поторопило жениться.

Они были бедными студентами. Жить было негде. Вениамин обитал у старшей сестры, а Нина — у своей тети.

Когда они расписались в загсе, этот торжественный день был отмечен так: новобрачные прошлись по Охотному ряду (тогда вместо гостиницы «Москва» стояли тесно в ряд модные магазины и магазинчики, лавки и лавочки, с лотков торговали папиросами и пирожками, сновала пестрая, нарядная толпа), купили пирожки, посидели на скамеечке в Александровском саду и разошлись по домам. Вениамин — к сестре, а Нина — к тете.

Вениамин Юрьевич потом любил в шутку говорить дочери:

— Я женился на твоей маме, потому что она была богатой: у нее был чемодан. Но она меня обманула. Оказалось, что это не ее чемодан, ей его одолжила на время сестра.

В ответ на эту шутку глаза у жены всегда лукаво блестели.

Похоже, что наличие чемодана в собственности, конечно, не сыграло роли в женитьбе, но производило впечатление. Иначе почему бы, спустя десятилетия: он вспоминал об этом?

А впрочем, это была дежурная семейная шутка.

Тридцатые годы — трудные годы. На покупку парусиновых туфель или ситца на платье студентам выдавались талоны. Стипендии хватало только на борщ и винегрет в студенческой столовой. Но все-таки в день стипендии девушки-студентки бежали в Столешников переулок в знаменитую кондитерскую, где можно было, стоя у столика, полакомиться вкуснейшим пирожным.

Эта кондитерская с лучшими пирожными в Москве, которые готовились по старым рецептам в собственном еще дореволюционном цеху, просуществовала десятки лет и пользовалась неизменной любовью москвичей.

Москва формировала молодых людей: образ мысли, поведение, интеллект.

Нина и Вениамин приехали учиться в столицу из небольших провинциальных городов. Москва распахнула перед ними двери музеев, театров (студенческая галерка), дала возможность общения с профессорами, учеными, открыла дорогу в специальность и науку.

В студенческие годы, до самой женитьбы, Курляндский как уже упоминалось, жил у старшей сестры — Евы.

Примечательно, как выглядела эта комната в коммунальной квартире: концертный рояль у стены, письменный стол у окна, кроватка сына, буфет, в углу, под потолком — скворечник, в котором жила на «свободном выгуле» белка (из скворечника периодически доставали чайные ложки, Евины бусы и другие мелкие предметы), под скворечником стояла хохломской работы тумба невероятной красоты с лампой под абажуром, тахта, покрытая ковром, спускающимся со стены, и шифоньер с зеркальной дверью.

Когда сын Евы, Гарик, был маленьким, ему подарили игрушечный молоточек. Гарик ходил по комнате и всюду — «тюк, тюк» — забивал воображаемые гвозди. Подошел к шифоньеру, сказал «тюк» и стукнул по зеркалу. Зеркало на уровне роста ребенка перечеркнула трещина. Потом знакомый художник нарисовал по этой трещине яблоневую ветку с розовыми цветами. Она и цвела на зеркале пару десятков лет.

Есть поверье, что разбитое зеркало приносит несчастье. Так оно и случилось. Началась война. В первую же осень погиб хозяин комнаты — военный корреспондент Николай Неклюдов: бомба попала в редакционную «эмку». Теперь его имя высечено на мраморной стене в Центральном Доме журналистов. Но это было потом.

А пока, в середине 30-х годов, здесь собиралась молодежь (мало еще у кого были собственные комнаты). Стол был неприхотливым, иногда только винегрет и селедка. Еще Ева пекла пирожки с картошкой. Но зато танцы — до утра. В моду как раз вошел фокстрот. Все они были очень молоды тогда: хозяева — Ева и Николай, молодожены Веня и Нина, веселая команда из газеты «Гудок» — Илья Ильф и Евгений Петров, Валентин Катаев, который, кстати, и устроил Николая Неклюдова репортером в «Гудок», Михаил Булгаков, Юрий Олеша; приходил сосед с другого этажа с женой, — Семен Николаевич Поспелов — будущий профессор, генерал, Главный терапевт Красной Армии; художник Николай Соколов (один из Кукрыниксов), который был неизменным поклонником Евы до конца своих дней. Умер Соколов после своей девяностолетней годовщины. А Еве сейчас, когда пишутся эти строки, сто лет, и в гостиной у нее в тяжелых золоченых, тоже столетних, рамах висят его этюды и картины, а на полках стоят с автографами книги Кукрыниксов, последние из которых были изданы в конце 90-х прошлого столетия.

Летом Курляндский повез молодую жену, которая кроме Рязани и Москвы еще ничего не видела, к морю, в абхазский городок Гудауты.

Они сняли комнату в побеленном, утопающем в буйной цветущей, плодоносящей кавказской зелени домике. В саду росли грушевые деревья, усыпанные перезревшими плодами, которые звонко шлепались на землю. На крыльцо выходила хозяйка и басовито звала: «Вассо! Вассо!» Из-за дома на зов выбегал веселый поросенок и с громким хлюпом подбирал разбившиеся в лепешки груши.

Море завораживало. Солнце покрывало тела шоколадным загаром. Окончательно выгоревшая светлоглазая блондинка была неотразима. Эмоциональные новые местные друзья звали в горы, на шашлыки. «Не надо ездить в горы, — предупредила хозяйка, — украдут они твою красавицу!» В семейном архиве хранится глянцевая черно-белая фотография-открытка. На ней изображен цветок магнолии. На обратной стороне рукой Курляндского написано «Нинуська, помнишь, как начальник городской милиции в Гудаутах на центральной улице залез на магнолию, чтобы нарвать тебе букет».

Летели дни, насыщенные кавказской экзотикой.

А вечерами из всех ресторанчиков разливалась мелодия сезона: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»

Жизнь была прекрасна. Родилась дочь. Сдали госэкзамены. Получили специальность. Начинался серьезный, сложный путь — бег с препятствиями по вертикали в науку, в жизнь.

МОСКВА — ХАРЬКОВ — МОСКВА — ПЕРМЬ — МОСКВА

Двое выпускников 1-го медицинского института с ребенком на руках без кола и двора. С новорожденной из роддома они приехали к тетушке Нины — Марии Ильиничне, по мужу Зенкевич. Мария Ильинична была вдовой, жила в двухкомнатной маленькой квартирке. Надо сказать, что это был примечательный дом в Грохольском переулке, построенный в начале XX века для семей рабочих-железнодорожников. Комнаты в этом доме имели форму вагонов — длинные, узкие, с выгнутыми потолками, как крыши у вагонов. Вообще-то квартир в доме было немного — по одной на каждом этаже, а в остальном в длинном коридоре гостиничного типа двери — друг против друга. Каждая длинная, похожая на вагон комната — для одной семьи. В конце коридора — общая кухня и общий туалет — на весь этаж.

Муж Марии Ильиничны умер в сорок два года. Он был машинистом. Водил и пропагандистский поезд Троцкого. После его кончины вдова осталась с четырьмя детьми. Правда, старшая дочь вышла замуж и жила отдельно, но старший сын с женой, дочь и младший сын жили в отчем доме. Вот в эту немаленькую семью студенты Нина и Веня Курляндские принесли новорожденную дочь. Для них гостеприимно положили на пол перину. Для новорожденной на два сдвинутых стула положили подушку — получилась импровизированная детская кроватка. Потом кто-то из домочадцев откуда-то принес большую вывеску, на которой было написано «Светлана», и прибил над стульями на стене.

Маленькую девочку Марья Ильинична привозила в Александровский сад, и Нина прибегала туда кормить дочь. Несмотря на то что медицинский институт и отделился от университета, часть корпусов и аудиторий, анатомичка оставались в старых стенах на Моховой. Александровский сад, как известно, находится напротив, через Манежную площадь, у стен Кремля. Так что бегать было недалеко.

Тогда же решалась их профессиональная судьба. В личных архивах В. Ю. Курляндского есть свидетельство от 16 марта 1940 года, в котором говорится, что В. Ю. Курляндский в 1932 году перевелся в 1-й Московский государственный медицинский институт, прослушал на лечебно-профилактическом факультете полный курс медицинских наук и окончил его в 1935 году, ему была присвоена квалификация врача с правом самостоятельной деятельности.

Заведующий стоматологической кафедрой хирургии челюстей и полости рта профессор И. Г. Лукомский дал замечательную характеристику студенту Курляндскому с рекомендацией оставить его для научной деятельности в институте, а выпускнице Нине Курляндской было предложено специализироваться на кафедре оториноларингологии.

Но жизнь решила иначе. В. Ю. Курляндский был мобилизован в органы НКВД и направлен военврачом в Харьков, где прослужил два года младшим врачом, получив звание военврача третьего ранга.

В Харькове семья жила на территории воинской части. Жена училась варить украинский борщ у соседки хохлушки-хохотушки. А отец семейства уже серьезно задумывался о научной работе, настолько серьезно, что однажды, углубившись в собственные мысли, во время прогулки потерял ребенка. Он вез дочку в высоких плетеных санках, гуляя с пей по парку, как вдруг обнаружил, что в санках никого нет. Он бросился обратно и нашел в сугробе мирно спящего укутанного ребенка. Оказалось, она вывалилась из санок на повороте.

Вениамин любил шутку. К новогодним праздникам в Харькове не удалось достать елку, и он притащил сосну. Когда Нина вернулась с работы, она застала такую картину: у сосны, украшенной по-новогоднему, стояли не шевелясь, подняв одну руку кверху, муж и дочь. У каждого к пальцу была привязана ниточка, которая другим концом цеплялась за ветку. Муж объяснил недоумевающей жене:

— Неужели не ясно: мы со Светланкой висим на елке!

Нина начала работать терапевтом на Харьковском тракторном заводе. Ребята-рабочие на медосмотре стеснялись юной врачихи, отказывались при ней раздеваться. Однако Нине не пришлось долго мучиться с этими сложностями. После того как главный инженер завода пару раз подвез ее на служебном автомобиле домой, Вениамин проявил себя истинным домостроевцем, заявив:

— Хватит работать, будешь воспитывать ребенка.

С тех пор Нина Федоровна никогда не работала и посвятила свою жизнь семье и мужу. Это была не простая жизнь. Счастье. Война. Неизвестность. Снова вместе на долгие сорок три года. И всю жизнь Нина Курляндская поддерживала мужа. Как он любил говорить, главное в жизни — прочный тыл. А это в его жизни значило: уют, тепло домашнего очага, где можно сбросить все тяготы проблем, можно расслабиться. Дом всегда был «открытым», полным друзей, коллег, учеников. И всем этим дирижировала жена, приветливая, всегда готовая накрыть стол, неважно для кого — для «высокого» гостя, друзей или аспиранта, у которого не получалась глава и который вот уже битый час ужинал, пил чай и ждал, когда Вениамин Юрьевич приедет с работы и поможет.

В семье бывали и ссоры. Но какие-то односторонние. Ссорилась, и довольно эмоционально, Нина Федоровна, высказывая недовольство чем-нибудь, а Вениамин Юрьевич отмалчивался. За всю совместную жизнь он не сказал ей ни одного грубого слова, и вообще не сделал ни одного замечания. Но не было случая, чтобы во время застолья он не сказал: «А теперь выпьем за мою Нину Федоровну!»

Военный врач В. Ю. Курляндский одновременно занимался стоматологией, устроившись работать сверхштатным ассистентом кафедры ортопедической стоматологии Харьковского стоматологического института, где в это время был деканом, а позднее проректором по учебной и научной работе известный ученый, профессор Е. М. Гофунг, автор 11 учебников, монографий и руководств.

На кафедре была благоприятная обстановка. Приняли В. Ю. Курляндского доброжелательно, создали все условия для научной работы, и он активно включился в нее. В 1936 году в журнале «Советская стоматология» появляется его статья «Функциональное крепление протеза», а в 1937 году в том же журнале — еще одна статья «Антропометрические данные и высота прикуса у человека с нормальным (ортогнатическим) прикусом». Судя по тематике этих статей, определялось направление, по которому шел в научном поиске молодой научный работник. Сдав кандидатские экзамены, Вениамин Юрьевич в 1937 году в Харьковском медицинском стоматологическом институте защитил кандидатскую диссертацию на тему: «К учению о съемных частичных протезах и их фиксации».

Наступил 1937 год. Оценивая ситуацию в стране, понимая роль НКВД в нагнетании обстановки, В. Ю. Курляндский, по личной просьбе, был демобилизован из войск НКВД. В сохранившемся «Послужном списке» записано: «Окончил 1-й Московский мед. институт в 1935 г. и завербован на службу в НКВД. За учебу в университете обязан прослужить в НКВД 5 лет с 1.7.1935 г… Прибыл в 164 полк ВО НКВД и зачислен в списки полка на должность мл. врача полка 25 августа 1935 г.» и ниже: «Уволен в запас… 25 февраля 1937 года».

Курляндский переехал с семьей в Москву и стал работать старшим научным сотрудником ГИСО и ассистентом кафедры ортопедической стоматологии МСИ.

Обстановка в стране все более осложнялась: доносы, аресты, расстрелы. Это время всеобщей подозрительности приводило и к казусам.

Однажды по каким-то своим профессиональным делам Б. Н. Бынин и В. Ю. Курляндский приехали в Рязань. Остановились у Татьяны Ильиничны Бабкиной, матери жены. Дом стоял на одной из окраинных улиц города — Цветном бульваре. Это была улица одноэтажных деревянных домов, окруженных садами и палисадниками. Жили в них семьи железнодорожников.

И вот два столичных щеголя в отглаженных костюмах, с галстуками под накрахмаленными воротничками и в фетровых шляпах, появились на Цветном бульваре. Деловые и энергичные, они то куда-то уходили, то возвращались. И явно находились в диссонансе с зеленой патриархальной улочкой и ее обитателями. Естественно, от дома к дому доносилось:

— У Татьяны Ильиничны поселились немецкие шпионы!

В дом, сильно напугав кошку Маргариту, которая сидела на перилах крыльца и собиралась позвонить в звонок (она это умела), чтобы ее пустили домой, вошли с твердыми намерениями особисты.

Предъявленные Быниным и Курляндским документы особистов удовлетворили, и ситуация разъяснилась.

Новоявленным москвичам — молодым супругам Вениамину и Нине — крупно повезло. В кооперативном доме на 2-й Извозной улице случайный знакомый, летчик, уезжая в длительную командировку, разрешил пожить в своей комнате. Через некоторое время он вернулся в Москву, но комнату им оставил. Оставил просто так. Понравились майору Мухину Н. Н. эти молодые неустроенные врачи. Сохранилась доверенность для предоставления в домоуправление, в которой Мухин писал: «…доверяю получить паевой взнос тов. Курляндскому, который я вносил по частям и в домоуправление». Видимо, дом сначала был кооперативным.

Квартира, в которой поселилась семья Курляндских, была коммунальная, еще в двух комнатах жили четыре семьи. Комната постепенно обзаводилась мебелью. Появился шифоньер, пианино, два книжных шкафа, письменный стол, туалетный столик с трельяжем, буфет, диван для взрослых и детская кроватка. Посередине, под желто-розовым абажуром, круглый обеденный стол. А в комнате было всего пятнадцать метров.

Во время войны посреди комнаты стояла железная печка с трубой в форточку. На ней готовили, ею обогревались: дом не отапливался.

Жизнь на 2-й Извозной была всегда интересной, наполненной. Здесь любили в мирное время на воскресные обеды собираться друзья. Иногда набивалось изрядное число сокурсников. А уж новый год, как правило, встречали у Курляндских, приезжали даже те, у кого были свои квартиры. Отодвигали стол, танцы, смех, в углу сверкает елка.

В 1939 году появляется возможность с практической стоматологии переключиться на научную и педагогическую. Молодого ученого приглашают на заведование кафедрой в Пермь, в стоматологический институт.

Приказом от 16 октября того же года по представлению) правления медицинскими учебными заведениями Наркомздрава СССР Всесоюзный комитет по делам высшей школы СНХ СССР решает «утвердить тов. Курляндского и должности и. о. заведующего кафедрой ортопедической гематологии Пермского стоматологического института».

Приказом от 20 октября 1939 года Всесоюзный комитет по делам высшей школы «подтверждает, что утверждение Вас и. о. заведующего кафедрой ортопедической стоматологии Пермского стоматологического института рассчитано на два года».

В. Ю. Курляндский уезжает в Пермь. Он с головой уходит в работу. Ему предстоит организовать новую кафедру: наладить учебный процесс, разработать учебно-методические материалы и лекционный курс, подготовить сотрудников. В. Ю. Курляндский продолжает научную работу и просит «Всесоюзный комитет по делам высшей школы при СНК СССР прикрепить его к профессору И. Г. Лукомскому в IММИ для работы над докторской диссертацией».

2 октября 1939 года Комитет по делам высшей школы обращается в Наркомат здравоохранения РСФСР с аналогичной просьбой. Просьба В. Ю. Курляндского была удовлетворена.

В Пермском стоматологическом институте В. Ю. Курляндский практически создает новую кафедру и клинику ортопедической стоматологии, внедряет в практику новые современные методы ортопедического лечения, за короткое время налаживает литейное производство из нержавеющей стали и изготовление зубных протезов новейшей модификации из золота, разрабатывает технологию изготовления протезов из пластмассы. 2 марта 1940 года Квалификационная комиссия Пермского стоматологического института постановила: «Ходатайствовать перед ВАК о присвоении звания доцента к. м. и. Курляндскому и допустить к исполнению заведования кафедрой ортопедической стоматологии».

Заведующему кафедрой тридцать один год. Он активно участвует в жизни института, выступает на научных конференциях с докладами, выезжает с бригадами врачей для оказания медицинской помощи шахтерам Урала, организует научный студенческий кружок. Он пользуется авторитетом у студентов, заражая их своей энергией, приобщает к науке. Его лекции отличаются высоким профессионализмом, глубиной и информативностью. 18 апреля 1941 года газета «Звезда» № 91 (г. Молотов, ранее Пермь) помещает статью о научной студенческой конференции, которая прошла в Молотовском медицинском институте, автор статьи отмечает, что «центральными были доклады научно-технических кружков при кафедрах терапевтической стоматологии (заведующий И. А. Мейсахович) и протезной стоматологии (заведующий В. Ю. Курляндский). Доклады студентов, подготовленные под руководством В. Ю. Курляндского, были посвящены применению пластмассы в зубопротезировании, разработке технологического процесса изготовления протезов из пластмассы и внедрению их в клинику стоматологического института при личном участии Курляндского».

В Перми Вениамин Юрьевич пишет статьи «Об основных установках в ортодонтии», «Дозирующий функциональный метод лечения сформировавшихся аномалий прикуса», в которых прослеживается основная направленность его исследований в этот период: изучение этиологического фактора и изыскание наилучших методов устранения аномалий зубо-челюстной системы для исключения рецидива. Он, молодой ученый, вступает в полемику с профессором А. Я. Катцем, указывая на механистичность его высказываний, отрицающих роль физиологического равновесия, а свои выводы подтверждает личными наблюдениями. Вениамин Юрьевич утверждает, «что форма и функции на основе физиологического равновесия есть единство процесса с известной подвижностью в ту или иную сторону».

В 1940 году В. Ю. Курляндский был утвержден в звании доцента.

Семья Вениамина Юрьевича все это время находилась в Москве. Он периодически ездил в Москву повидаться с женой и дочкой, а также для консультаций с научным руководителем по докторской диссертации. Заканчивался второй год его пребывания в Перми по приказу Наркомздрава РСФСР о двухлетнем назначении на должность заведующего кафедрой ортопедической стоматологии. Весной 1941 года Вениамин Юрьевич подает заявление об освобождении его от занимаемой должности. 7 мая 1941 года из Наркомата здравоохранения РСФСР и Управления высшими медицинскими учебными заведениями пришел ответ: «Управление Высшими медицинскими учебными заведениями Наркомата здравоохранения РСФСР считает возможным освободить Вас от работы в Молотовском медицинском институте в случае Вашего согласия занять кафедру ортопедической стоматологии Иркутского стоматологического института».

Это был май 1941 года, а через месяц началась война с 1 Германией.

Так закончился предвоенный период жизни и деятельности В. Ю. Курляндского. Это было десятилетие, определившее становление ученого, когда проявились главные черты его характера: настойчивость в достижении цели, трудолюбие, талант исследователя, раскрылись его организаторские способности, преданность избранному делу.

ВОЙНА

13 июня 1941 года было опубликовано знаменитое официальное заявление ТАСС, в котором опровергались «слухи о близости войны между СССР и Германией», а на рассвете 22 июня Германия вероломно вторглась на территорию Советского Союза. Началась Великая Отечественная война, унесшая 28 миллионов жизней.

В июне 1941 года Курляндского призывают в армию и назначают начальником ортопедического отделения челюстно-лицевого госпиталя.

Нина Федоровна с маленькой Светланой поехала к маме в Рязань.

Из письма жене в Рязань (осень 41 года). «Получил сегодня твое письмо и телеграмму. Вам периодически пишу. Я жив, здоров. Дома бываю очень редко. Пиши мне по адресу «Москва, п/о 153 ящик № 3571 военврачу Курляндскому»… Жизнь у нас мало спокойная. Спать давно отучился. 4 часа в сутки — это счастье. Чаще 3 часа. Или совсем нет…» Между строк читается: эшелоны с ранеными идут один за другим. Из воспоминаний дочери:

«Начало войны я помню очень хорошо, мама услышала по радио сообщение и зарыдала. Испуганная соседка бросилась к кухонному окну, срочно позвать внука, который гулял во дворе, чтобы уберечь его от ненастья. Соседку звали тетя Стиша. Она высунулась в кухонное окно, крикнула, и в этот момент у нее выпал и полетел вниз зубной протез. Шепелявя и жестикулируя, она пыталась с высоты четвертого этажа объяснить пятилетнему мальчику, что надо найти и принести протез. Потом каждый раз, когда она звала внука домой, он сначала усиленно искал бабушкин протез и только потом поднимался в квартиру. Так в жизни всегда: трагическое и смешное рядом.

Летом 1941 года папа отправил нас с мамой к бабушке в Рязань, чтобы подождать там, пока кончится война, и осенью вернуться домой в Москву.

Война не кончалась. Наступила осень. Выпал первый снег. Приехал незнакомый, в военной форме, папа, привез зимние вещи, не успел стать родным и быстро уехал обратно в Москву. Семьи железнодорожников (а по маминой линии все железнодорожники — и отец, и братья, и муж сестры) из Рязани стали эвакуировать в Среднюю Азию, в город Актюбинск. Нас с мамой взяли тоже. Ехали мы в теплушке, так назывались товарные вагоны, в которых перевозили людей. Наш вагон прицепили в конце поезда. За нами была только платформа с зенитной установкой, палаткой и двумя зенитчицами — охрана состава.

Внутри теплушка выглядела не так «шикарно» как на сцене театра «Современник» в пьесе «Вагон»: по одной стороне — спальные места, а в углу за ширмой отхожее место. В нашем вагоне по обе стороны были двухъярусные нары, в центре — круглая печурка с трубой в потолок, на которой готовили пищу, и — никакого ватерклозета. По нужде все выскакивали наружу, когда поезд останавливался. Поезд мог остановиться и стоять часами, а потом внезапно, так же как и остановился, без всякого предупреждения двинуться дальше. А кругом была степь и — ни кустика…

В вагоне люди спали на нарах не вдоль, а поперек, чтобы все уместились. У меня было замечательное место, на «втором этаже» у окна. Окошко было маленькое, но зато все видно. Видно, как проплывают пейзажи: степь, степь и опять степь. Потом появились белые конусообразные холмы. Снег? Нет. Соль. Когда мы спали, у окна лежала я, потом мама, мой двоюродный брат, мамина сестра, потом еще одна семья.

Нас выгрузили в Актюбинске. От нервного перенапряжения я заболела. Меня положили на вещи между желез подорожными путями. Станция была далеко. Слева от меня высились белоснежные горы соли, справа — эшелон с индагами[1]. (?) У меня была высокая температура. Хотелось пить. В полузабытьи вижу, как мама на каблучках с фарфоровой чашкой бежит к вагону. Солдаты — в открытом проеме товарного вагона. Мама что-то говорит им и спешит обратно с водой. Поезд трогается. Слышу ей вслед:

— Докторочек, поедем с нами. Мы — на фронт!

— Не могу, — кричит им мама, — у меня дочка больна.

Когда я поправилась и стала выходить за порог, меня поразило синее-синее, как на картинах Верещагина, небо и высокие сугробы, выше меня, и ослепительно сверкающие.

Внезапно приехал папа и увез нас в Свердловск. Теперь мы ехали в вагоне международного класса, сказочно красивом. Мы с папой гуляли по ковровой дорожке вдоль вагона, а в последнем купе кто-то тоненько кричал. Мне казалось, что в таком роскошном вагоне в своем купе едет бонна с маленьким мальчиком в матроске, он ее не слушается, и она его шлепает. Потом в коридоре кто-то взволнованно начал спрашивать: «Здесь нет врача? Нет врача?» Оказывать медицинскую помощь пошла мама. Скоро крик прекратился, и заплакал маленький ребенок. Поезд остановился на каком-то полустанке. В вагон вошли две укутанные яркорумяные женщины в ватниках и пуховых платках. Они вынесли на носилках бледную женщину с маленьким свертком, укрытых тоненьким байковым одеялом. Тогда мама сняла с женщин пуховые платки и укутана одним — ребенка, другим — женщину. И они скрылись в морозной тьме… Новый год мы встречали в Свердловске, в госпитале. В большом зале за столами сидели раненые в бинтах и пижамах, а на сцене дурачились клоуны. Нам подали невероятно вкусный суп из рыбных консервов, а потом в зал внесли многоярусный торт с розами из крема, он был как из сказки, но торт был только для раненых, наверное очень вкусный.

Папу я почти не видела, он все время был в госпитале. Вскоре госпиталь свернули, и в конце января 1942 года мы уже были в Москве.

Военная Москва запомнилась прежде всего огромными противотанковыми ежами, которые в несколько рядов перегораживали Можайское шоссе. Оставался между ними только узкий проход для военный машин, танков и солдатских колонн.

Большой театр весь в зеленых маскировочных пятнах. Вереницы девушек в ватниках и шапках-ушанках несут за веревки огромные воздушные колбасы тоже в маскировочных пятнах.

На рынке щупленькие старушки несмело соскабливают с прилавков замерзшие следы молока себе в жестяные кружечки под строгим взглядом редких молочниц с алюминиевым бидонами.

И еще. Воющий звук серены, и голос по радио: «Граждане, воздушная тревога!» Ночное черное небо, по которому мечутся, догоняют друг друга и перекрещиваются лучи прожекторов, высвечивая застывшие неподвижно воздушные пятна и серебристые преграды для вражеских самолетов, как звезды мерцают разноцветные вспышки трассирующих пуль…»

Один печальный эпизод времен войны.

После возвращения из эвакуации поселились в прежней комнате. Дом пострадал от упавшей неподалеку бомбы, не отапливался, электричества не было. Железная печурка в комнате и коптилка по вечерам — вот и весь комфорт. Курляндскому разрешили временно поселиться соседнем доме, который меньше пострадал от взрыва, что было очень важно в ту суровую зиму. Домоуправ повел их выбирать квартиру из брошенных эвакуированными жильцами. Когда открыли первую — тяжелый запах ударил в ноздри, и из квартиры, покачиваясь, на заплетающихся лапах, вышел тощий, как скелет, дог. Он вздохнул свежий воздух и упал замертво. Его — как Фирса в «Вишневом саду» Чехова — забыли в угаре срочного отъезда хозяева. Эта картина произвела очень сильное впечатление на Курляндского. Перед ним разверзлась бездна человеческого несчастья, горе людей, в отчаянье бросивших домашний очаг, все дорогое, чтобы уйти в никуда.

Курляндский сказал: «На чужом несчастье счастья не построишь!» И отказался смотреть другие квартиры.

Итак, война сломала все жизненные планы. Доцент Курляндский мобилизирован(?) в Красную Армию и становиться начальником отделения челюстно-лицевого госпиталя. Он кочует с госпиталем по стране, но уже в начале 1942 года госпиталь базируется в Москве.

Когда с фронта приходил эшелон с раненными, он сутками не выходил из операционной, если не считать перерывов, когда прооперированного раненного увозили, а следующего готовили у операции. Тогда он шел в соседнюю комнату, где стоял медицинский топчан, ложился и спал короткое время. Сотрудники поражались этой его способностью то ли концентрироваться на главном, то ли отключаться от второстепенного, его самообладанию. Во время бомбежки, а тогда немцы бомбили Москву каждую ночь — он мог оперировать под гром канонады, когда выключали свет — при освещении керосиновых ламп. Подняв воротник шинели, засунув руки в карманы, он, не прижимаясь к стенам, а прямо через площадь проходил от одного госпитального здания к другому, под грозным небом, расчерченным лучами прожекторов, расцвеченными трассирующими пулями. И никогда не спускался в бомбоубежище.

— Нина Федоровна, — говорила Татьяна Николаевна Соколова, верный ассистент Курляндского в госпитале, — ну хоть вы убедите его быть осторожным. А то бомбежка, все — в бомбоубежище, а он — как будто ничего не происходит. Спокоен, невозмутим, занимается своими делами.

Если в госпитале наступала передышка и можно было ночевать дома, военврач Курляндский, накинув шинель, садился за кухонный столик в коммунальной квартире, чтобы не будить жену и дочь (комната была одна и небольшая), и всю ночь работал над статьями, брошюрами, диссертацией. Электричества не было, писал он при коптилке. Дом не отапливался, грела только шинель. И когда под утро заканчивалась вторая коробка «Казбека», он гасил коптилку и ложился спать, чтобы через пару часов подняться и — в госпиталь.

Летом челюстно-лицевой эвакогоспиталь № 1362, где начальником был майор медицинской службы Б. Н. Эпштейн, разместился в здании детского туберкулезного санатория под Москвой, на «шестой версте». Так называлась и остановка электрички.

Госпиталь теперь был расположен в живописном Подмосковье. По аллеям гуляют раненные в серых фланелевых пижамах. Покой и тишина. Над цветочными клумбами, в центре сидят гипсовые пионеры с барабанными и горнами, вьются бабочки. Играют в свои детские игры дети сотрудников. Мирная картина. Если бы…

Люди в серых пижамах страшно обезображены. У кого нет половины лица, у кого отсутствует челюсть и подбородок, висит вывалившийся язык, и слюна капает в подвешенный на бинтах лоток. Кто-то идет с рукой прибинтованной к голове: это пересаживается лоскут кожи для пластической операции на лице, для восстановления носа, щек, губ, подбородка…

В самом начале войны военврач Курляндский получил повестку на фронт. Тогда начальник госпиталя стучался не в одни двери, доказывая, что без Курляндского, который может делать сложнейшие операции, госпиталь потеряет свое назначение.

Начальник отделения В. Ю. Курляндский как хирург работал по восстановлению изуродованных ранениями лиц. Он был счастлив и радовался вместе с молоденьким бойцом грузином, которому удалось сделать настоящий грузинский нос. Он очень боялся во время операции задеть лицевой нерв, чтобы лицо не перекосила гримаса, с которой уже ничего поделать было бы нельзя. Он следил за медсестрами, чтобы они не приносили в отделение зеркала.

Однажды все-таки зеркало попало в руки раненого. Случился тяжелый нервный срыв. Парень с ножом начал гоняться за другими больными и за медперсоналом. Сестры и санитарки забились по углам. Кто-то бросился за начальником отделения. Курляндский пришел спокойный, как всегда руки в карманах халата. Буян отдал ему нож. Инцидент был исчерпан.

С самого начала, приступив к работе в госпитале, Вениамин Юрьевич активно участвовал в самом формировании госпиталя и в частности своего отделения. Одновременно он занимался с персоналом: медицинскими сестрами, врачами, зубными техниками, готовил квалифицированных работников. Кроме хирургии, восстановления челюстей, лиц, пластических операций, с использованием методики пересаживания участков кожи с тела — на руку, с руки на лицо, и прочего, он не позволял себе расслабиться и как ученому. Он изучал, исследовал, искал и находил новые эффективные способы излечения раненых, проводил не только консультативную работу в самом госпитале, но и занятия со студентами ММИ, МСИ, с курсантами института усовершенствования врачей на базе челюстно-лицевого госпиталя. Несмотря на чрезмерную занятость, Курляндский писал статьи, брошюры и работал над докторской диссертацией. Одним из основных направлений в этот период у него было научное обоснование методов лечения огнестрельных ранений челюстно-лицевой области.

С именем Курляндского связано такое понятие в челюстно-лицевой хирургии, как функциональный метод лечения огнестрельных переломов челюстей, который способствовал значительному улучшению качества оказания медицинской помощи, скорейшему выздоровлению раненых и возвращению их в строй. Размах военных действий, количество применяемой военной техники и живой силы, длительность Второй мировой войны требовали изменения основных положений челюстно-лицевой травматологии.

Идея функционального лечения огнестрельных переломов челюстей, применение одночелюстного шинирования при таких ранениях была заложена еще в Первую мировую войну, но осуществление ее не было доведено до конца и было забыто. Покой при огнестрельных переломах челюстей в Первую мировую войну и в более поздний период достигался двухчелюстным шинированием, что создавало иммобилизацию как челюстных отломков, так и височно-нижнечелюстного сустава, что в конечном итоге приводило к контрактуре челюстей. Наблюдая таких раненых, В. Ю. Курляндский пришел к выводу, что при лечении огнестрельных переломов челюстей необходимо изменить комплекс хирургических и ортопедических вмешательств и дополнить его новыми элементами, необходимыми для эффективного лечения. Вот тогда-то и возникла необходимость разработки функционального лечения таких ранений.

14 мая 1942 года в Москве состоялся 1-й пленум Госпитального Совета при Главном Управлении эвакогоспиталей НКЭ СССР. Доцентом В. Ю. Курляндским были доложены разработанные им новые методы лечения челюстно-лицевых ранений: «Опыт применения жестких моно-челюстных шин» (конструкция В. Ю. Курляндского), «Жесткая (проволочная) иммобилизация отломков в челюсти на ортопедической шапочке», «Показания и сроки применения формирующих протезов». Приказом № 151 по эвакогоспиталю № 1362 от 14 мая 1942 года было предписано: «В 3-дневный срок оформить указанные работы для печати». В 1943 году Вениамин Юрьевич защищает докторскую диссертацию на тему: «Функциональный метод лечения переломов челюстей огнестрельного происхождения», оппонентами по диссертации выступили профессора И. М. Старобинский, А. И. Евдокимов, П. Г. Мелихов, которые высоко оценили работу.

В 1944 году вышла книга В. Ю. Курляндского «Функциональный метод лечения огнестрельных переломов челюстей», в которой, обобщив весь опыт лечения раненых в челюстно-лицевую область, ученый рекомендовал одно-челюстное шинирование, обеспечивающее, с одной стороны, иммобилизацию отломков, с другой — сохранение функций двигательного аппарата челюстей. По данным В. Ю. Курляндского, лечение огнестрельных переломов одночелюстным шинированием на нижней челюсти необходимо в 70 % случаев и в 100 % — на верхней челюсти, хотя он не исключал и двухчелюстного шинирования на первых этапах эвакуации раненых в тыл. В своей работе Вениамин Юрьевич предложил разработанную им классификацию переломов челюстей огнестрельного происхождения по топографическим признакам линии перелома, с учетом зубов, оставшихся на челюсти.

Он считал, что проблему правильного и рационального лечения челюстно-лицевых ранений нельзя считать разрешенной до конца, если не разъединить два патологических процесса, протекающих одновременно в поврежденной области — в твердых и мягких тканях, т. к. в основе лечения перелома челюсти лежит иммобилизация, а при повреждении мягких тканей — своевременная ранняя терапия движения. В. Ю. Курляндский впервые теоретически обосновал методику лечебной физкультуры, разработав комплекс упражнений, включающий упражнения общегигиенического характера, специальные упражнения для жевательной и мимической мускулатуры, а также упражнения с помощью специальных приборов (механотерапия).

Исследования, изложенные в книге «Функциональный метод лечения огнестрельных переломов челюстей», ставили под сомнение возможность применения прежних методов лечения огнестрельных переломов, которые практиковались в госпиталях. Реакция Главного стоматолога Красной Армии профессора Д. Энтина была мгновенной. В «Медицинском работнике» (впоследствии это «Медицинская газета») появилась его статья «Вредная и бездоказательная концепция», где говорилось об ошибочной и вредной книге, которая может нанести ущерб нашей армии, а рекомендованный В. Ю. Курляндским «метод» приведет к самым печальным последствиям.

Можно себе представить состояние молодого ученого, когда на него обрушивается с критикой известный и облеченный властью профессор-стоматолог. Военный врач Курляндский против Главного стоматолога Красной Армии Д. А. Энтина. Силы были явно неравны.

Газета «Медицинский работник» в редакционном комментарии предложила специалистам высказаться о методе Курляндского. Развернулась бурная дискуссия в газете, в («гематологическом обществе этому вопросу было посвящено специальное заседание. В результате ведущие стоматологи страны поддержали новый метод лечения раненых. «Ценный труд» — так называлась статья зав. кафедрой Казанского стоматологического института проф. И. М. Оксмана. «Вредная концепция отнюдь не вредна», — писал директор Московского стоматологического института профессор А. И. Евдокимов. В поддержку выступили проф. И. Г. Лукомский, проф. А. О. Верлоцкий, лауреат Сталинской премии проф. А. Э. Рауэр. Начальник медицинской службы Н-ского госпиталя врач Т. Н. Соколова утверждала, что с новыми способами лечения «по Курляндскому» «возросло число раненых, возвращенных в строй», госпитальные данные выросли с 60 до 80 %. Высоко оценил работу В. Ю. Курляндского и проф. В. М. Уваров, начальник кафедры челюстно-лицевой хирургии Военно-медицинской академии.

Дискуссия завершилась заседанием Московского стоматологического общества 23 марта 1945 года выступлением проф. А. И. Евдокимова, который сказал, что «мы имеем положительное признание качества нашей работы, только стоматолог Д. А. Энтин в пылу полемики нанес пощечину самому себе, так как, будучи Главным стоматологом Красной Армии, все инструкции по лечению челюстно-лицевых ранений, в которых не отрицалось и одно-челюстное шинирование, подписывал сам Д. А. Энтин».

Это была первая научная победа, первый бой, выигранный тридцатисемилетним ученым. Потом их в жизни будет немало.

В 1945 году вышла монография «Гимнастика и массаж после повреждения лица и челюстей». С этой методикой Курляндского в госпиталях работали уже с 1942 года. Минздравом даже была выпущена специальная инструкция для всех зубочелюстных госпиталей. Этот метод возвращал лицу мимику, подвижность, помогал избежать контрактуры суставов.

В госпитале Вениамин Юрьевич привлекал к научной работе врачей Т. Соколову, Я. Вербицкого и других, которые под его руководством публикуют статьи по проблемам лечения огнестрельных ранений.

В 1945 году Ю. В. Курляндскому была присуждена ученая степень доктора медицинских наук, а в 1947 году — ученое звание профессора.

В 1946 году он уволился из госпиталя и перешел на работу в ЦИЭТИН — Центральный институт экспертизы трудоспособности инвалидов, где работал заведующим лечебно-методическим отделом и одновременно заведующим отделением челюстно-лицевой хирургии и экспертизы труда и инвалидности.

Главный стоматолог МЗ СССР, д.м.н., проф. И. Г. Лукомский в 1947 году писал о В. Ю. Курляндском: «В лице В. Ю. Курляндского сложился тип узкого специалиста, который может быть назван универсальным, к моменту окончания университета он владел не только полученными знаниями, позволяющими ему получить звание врача, но и стал специалистом, овладевшим стоматологией на новом базисе общественных знаний. Творческий путь В. Ю. Курляндского блестяще реализовался в войне».

ПЕРЕПЛЕТЕНИЕ СОБЫТИЙ

Закончилась Великая Отечественная война. Нанесенные войной человеческие и материальные потери были очень тяжелы, тяжелы и последствия ее.

В 1948 году у Курляндского выходит еще одна монография — «Клиника и экспертиза трудоспособности при заболеваниях и повреждениях лица и челюстей». Это был заключительный этап работы, результатом которой стало новое понимание целого ряда явлений, наблюдавшихся при ранении в челюсти и лицо в период Великой Отечественной войны. Книга стала первой попыткой проанализировать и обобщить огромный материал, накопившийся у отечественных специалистов и у самого автора в области экспертизы трудоспособности у людей с челюстно-лицевыми ранениями. Исследований по врачебно-трудовой экспертизе в области стоматологии в отечественной литературе до опубликования этой работы не было. Методика экспертизы впервые была построена на клинико-экспертном обследовании больного, выявлении сохранившихся функций, определении функционального состояния организма, уточнении трудового прогноза путем динамического переосвидетельствования.

Решение вопросов врачебно-трудовой экспертизы и правильное определение возможностей трудоустройства и приспособления к труду инвалидов имело исключительное значение. Оно могло быть правильным только в том случае, если было основано на сочетании как социальных, так и медицинских факторов. В. Ю. Курляндский говорил, что «снижение инвалидности является благороднейшей задачей исследователя».

Страна тяжело переживала послевоенные годы. Разоренные села и города, опустошенные земли. Задавленное сталинской политикой беспаспортное крестьянство страдало от голода и холода/ Пахали на лошадях. Вырубали фруктовые сады, которые облагались суровыми налогами. Городу было не легче. Не сразу были отменены карточки, а в появившихся коммерческих магазинах цены были мало кому доступны. Горожане теснились в густонаселенных коммуналках или бараках. В школах дети учились в три смены, а по ночам в столице разбойничала «Черная кошка».

Но жизнь брала свое. Наступило второе послевоенное лето, и Курляндский с женой и дочерью в отпуск поехал к морю.

Когда в прежние годы в Сочи пассажиры выходили из поезда на платформу маленького провинциального вокзальчика, их обволакивал густой, наполненный резкими запахами южных растений воздух. Это было похоже на то, как будто вы вошли в московский парфюмерный магазин ТЭЖЭ, весь в зеркалах, стекле, хрустальных флаконах и неземном аромате. Сегодня Сочи — город высотных зданий, проспектов. Благодаря прямым улицам город хорошо проветривается. Воздух теперь не такой влажный, лишенный той насыщенности ароматов, которая была ему присуща.

В сорок шестом году это был город одноэтажных побеленных домиков, утопающих в розовых и олеандровых садах. Вечерами, когда черное южное небо сверкало низко висящими звездами, по улицам носились тучи мерцающих светлячков. На всех площадках, где только можно было натянуть экран из белой ткани, ставили скамейки, сажали на стул кассиршу и крутили трофейные фильмы с великими, неизвестными стране актерами.

Курляндские отдыхали по курсовкам при санатории «Светлана». Курсовки обеспечивали проживание в частном секторе, питание, лечебный пляж и Мацесту. Дом, в котором остановились Курляндские, стоял на горе в центре города, а под обрывом на берегу реки находился лагерь военнопленных немцев. Оттуда доносились звуки губной гармошки, смех, чужая речь.

В первое же раннее сочинское утро приехавшие отдыхать Курляндские проснулись от взрывов. Зазвенели стекла в окнах, под окном, внизу в лагере зашумели его обитатели. В воздухе повисла тревога.

Оказалось, к берегу прибило мины, и их взрывали. Это был эпизод, а в остальном отдых был прекрасным.

Распорядок дня регламентировался столовой и морем. Перед входом в столовую — длинное временное строение, похожее на барак, — местные жители продавали огромные, темнокрасные помидоры и плоскую морскую гальку, на которой масляными красками были нарисованы море и кипарисы.

В столовой в обед появлялся мальчишка лет десяти. В чистой застиранной майке и трусах до колен, с огромной книжкой «Приключения барона Мюнхгаузена» подмышкой. Это был беспризорник. Зимой он жил где-то севернее в детдоме, а летом убегал к морю. Сердобольные подавальщицы кормили его борщом, кашей и разрешали брать хлеб, лежавший горками на тарелках.

К пляжу шли мимо фонтана на берегу, в котором всегда плескались мальчишки, явно пренебрегая морем. Курляндский каждый день спрашивал у них: «Как пройти к морю?» В полном восторге от тупости прохожего мальчишки каждый день объясняли, что вот оно море и есть.

Пляжи в Сочи были разделены на «женский» и «мужской». На пляжах медсестры выдавали каждому свернутую и трубочку циновку и накрахмаленную белую простыни, чтобы постелить на деревянный топчан, и строго по минутам следили, как бы отдыхающие не злоупотребили шлицем.

Вениамин Юрьевич хорошо плавал. Особенно любил неподвижно лежать на спине, уверяя, что он может так даже подремать.

И пять часов вечера на пляж приходила Валерия Барсова — великое колоратурное сопрано Большого театра. Она заплывала подальше, потом медленно плыла вдоль берега и пела несравненным хрустальным голосом: «Плыви мой челн по воле волн…». Пляж замирал в блаженстве. В то время Барсова строила свой красивый дом в стиле итальянского палаццо, который после смерти завещала детям юрода для школы искусств.

Кроме пляжа участвовали во всевозможных экскурсиях. В остроносеньком автобусе храбро петляли по узеньким горным дорогам на Ахун, на Красную Поляну, на фантастическое озеро Рица. Дороги еще не были заасфальтированными. Мелкая галька как горох била в днище автобуса. Автобус останавливался, где хотели: у зарослей ежевики, у одинокой, затерянной в горах хижины с огромным садом. Экскурсанты с удовольствием закупали французскую слипу, спускались с горы немного ниже сада и попадали в незапланированную экскурсией пещеру со следами нестирающейся сажи на стенах от доисторического костра..

Но все хорошее когда-нибудь кончается. Так и летний отпуск каждый год заканчивается тоже…

Работая в госпитале, Вениамин Юрьевич в 1945–1948 годах одновременно был доцентом кафедры челюстно-лицевой хирургии 1-го Московского медицинского института, где он проводил занятия со студентами, читал лекции и постоянно занимался наукой. В этот период стоматологии как наука громко заявляет о себе. По приказу № 548 МЧ СССР создается Стоматологический Комитет при Ученом медицинском совете МЗ СССР, членом которого стал М. Ю. Курляндский.

В послевоенные годы, до вступления в должность заведующего кафедрой ММСИ, В. Ю. Курляндский был включен в решение насущных для страны задач. Неслучайно в это время вышло более десятка его работ, основной темой которых была врачебно-трудовая экспертиза и реабилитация раненых в челюстно-лицевую область.

Он, как всегда, остро чувствовал необходимость решения той или иной проблемы именно в данный момент. Это умение предугадать и решать своевременные, актуальные для этого момента задачи была отличительной чертой научной работы профессора Курляндского.

Начало 50-х годов ознаменовало собой череду перемен в жизни Курляндского и его семьи.

Приказом № 531 по Лечебно-санаторному Управлению Кремля 26 декабря 1949 года Курляндского Вениамина Юрьевича назначили заместителем Главного стоматолога Лечсанупра Кремля по протезированию, с персональным окладом… Правда, через три года опомнились (пятый пункт) и перевели на должность консультанта.

В Лечсанупре Кремля Курляндский проработал до конца своих дней. Лечил многих выдающихся политических деятелей, и зарубежных в том числе. Как всегда, он помогал во время своих консультаций лечащим врачам расширять свой кругозор, обогащаться новыми знаниями. Пользовался у них огромным авторитетом и профессиональным доверием, хотя некоторыми результатами такого общения был недоволен:

— Почему у других стоматологов-консультантов на приеме по три-четыре пациента, а у меня не менее сорока. Вот коллеги уже давно дома чай пьют, а мы с вами уже который час разбираем больных…

В 1951 году семья переехала из маленькой, заставленной вещами, комнатки в отдельную квартиру. Наконец у профессора появился большой орехового дерева письменный стол. За ним можно было комфортно расположиться с рукописями, книгами, верстками.

За другим, круглым, столом он часто работал с аспирантами. Сначала он интересовался: «Что принес? Статью? Или главу из диссертации? Ну, читай».

Он устраивался поудобнее, и как будто бы дремал. Когда аспирант, дочитав, останавливался, Курляндский говорил:

— Молодец. Хорошо поработал. А теперь отложи в сторону свои бумаги, возьми чистый лист и пиши.

И он начинал диктовать. Это означало, что он уже мысленно сконструировал материал аспиранта, и теперь помогает ему преобразовать знание в публикацию, сфокусировать главное и определить выводы.

Трехкомнатная квартира на Новопесчаной улице казались огромной после покинутых пятнадцатиметровых апартаментов. В ней можно было потеряться. Иногда домочадцы искали друг друга в новенькой, только что выстроенной, пустой квартире: «Ау, ты где?» Вскоре квартира приобрела красивый и уютный вид.

Именно здесь была пережита мрачная и тревожная зима 1953 года.

Дом, в котором получили квартиру Курляндские, назывался ЖСК «Медик», соответственно жили в нем медицинские работники. Когда в январе 1953 года газета «Правда» объявила о разоблачении «террористической группы врачей» и начался известный сфабрикованный процесс по «делу врачей», почти каждую ночь во дворе появлялся «воронок» и увозил очередную жертву доноса печально известной В. Тимошук.

Кремлевский врач Тимошук по соответствующей наводке специальных органов «обнаружила», что в Кремлевской больнице работают врачи-убийцы. Начались аресты. Были арестованы известнейшие академики — В. Н. Виноградов и М. С. Вовси, профессор патологоанатом Я. Л. Раппопорт (кстати, он был из тех специалистов, которые констатировали смерть Сталина) и многие другие.

Гонениям подвергались и семьи «врачей-отравителей». В газетах передовики производства клеймили врагов народа, в цехах проходили «стихийные» митинги, партийная интеллигенция писала в газеты гневные письма. Зубастый народ тут же пустил горькую шутку, что «Вовси вовсе не Вовси». Акция была развернута в лучших традициях 37-го года.

В доме кооператива «Медик» были напряженные ночи. Курляндский не уезжал в командировки, а исчезал в командировки прямо с работы. Вечером, когда его ждали к ужину, он звонил из Минска или Баку, из Тбилиси…

Все шло своим чередом по мрачному сценарию, как вдруг после смерти вождя народов оказалось, как сообщило ТАСС, что убедительная Тимошук виновата в подтасовке и фальсификации фактов и необоснованности данных. У нее отобрали только что полученный ею орден Ленина, и вскоре она погибла в автомобильной катастрофе. Реабилитированные, измученные академики и профессора возвращались из тюрем. Все становилось на свои места, и последний акт сталинского террора ушел в прошлое.

Остается загадкой, как в водовороте непредсказуемых событий советской действительности уцелел уже известный, напористый ученый, консультант 4-го управления Кремля.

Некоторый свет на это проливает откровение директора ММСИ Г. Н. Белецкого. Во время «дела врачей» он занимал пост заместителя министра здравоохранения и у него были списки врачей — «врагов народа», подлежащих аресту.

— Ты тоже был в списках, — спустя время после этих событий сказал он доверительно Курляндскому, — но тебя нельзя было арестовать, потому что некем было заменить.

Время шло. Очередной правительственный переворот привел к руководству Никиту Сергеевича Хрущева. И опять все закрутилось в танце противоречий.

Для подъема сельского хозяйства уничтожались зерновые, и на их место внедрялась «царица полей» кукуруза. Кукуруза не проявила себя должным образом в условиях российских широт, которые совершенно не соответствовали степным американским, откуда Хрущев и привез идею кукурузного засилья. Зато исчезли гречка, пшено, зерновые. Импорта пшеницы не хватало. Вспахали целину. Получили высокий урожай. Но убрать и вывезти его не удалось: не хватило техники и помешало бездорожье. К съезду, для высоких показателей по производству мяса, извели огромное количество скота, и мясо тоже стали ввозить из-за границы.

Американцам пригрозили, стуча башмаком по трибуне, новым вооружением.

На идеологическом фронте наступила «оттепель». Но выставку авангардистов в Сокольниках раздавили бульдозерами. Появились шестидесятники. В крошечных квартирах с потолками высотой в два с половиной метра, в «хрущевках», на кухнях собиралась интеллигенция. Велись откровенные разговоры, смеялись над политическими анекдотами, рождались смелые литературные произведения. Но ограничения уже начали вводиться вновь. Свирепствовала цензура. Проскочившая в «Новом мире» повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» всколыхнулась общественность, вселяла надежду на свободу сломи По уже «Раковый корпус» Солженицына печатали за границей и читали его в основном таможенники, отбиравшие запрещенную литературу га границе, а идеологически подкованные фигуристы, получавшие за рубежом подарки после выступлений, выбрасывали из пакетов «Доктора Живаго» Б. Пастернака.

Живую мысль опять пытались взять в оковы. Теоретические науки официально свертывались. Теория — это так гуманно! Наука должна служить практике. Общее направление в духе времени отразилась в появлении журналов «Наука и жизнь», «Химия и жизнь» и пр. И мысли тоже нечего витать в облаках. Появилась газета «Литература и жизнь», где много писали о соцсоревновании. Возникла и с энтузиазмом понеслась бесплодная дискуссия «физиков и лириков», в которую, правда, иногда пытались вдохнуть свежие мысли и идеи.

Что было совершенно положительной тенденцией в то время — это огромный интерес народа к знаниям и литературе. Длинные очереди выстраивались на подписку на га-четы и журналы. Научно-популярная литература, как и художественная, сметалась с прилавков. Появились очень популярные в то время книжные базары, где можно было приобрести книги и книгами обменяться.

Однажды в квартиру Курляндского позвонил Самуил Яковлевич Маршак. Трубку сняла жена:

— Нина Федоровна! Послушайте! Я написал Вениамину Юрьевичу оду! — сказал Самуил Яковлевич.

И он прочитал:

А потом подарил первый том своего четырехтомника, на внутренней стороне обложки которого была написана ода и приписка: «И в самом деле благодарный С. Маршак».

К сожалению, этот том был утрачен. Дочь Курляндского случайно оставила его в номере гостиницы в Риге, куда приезжала по приглашению Музея медицины и в который по просьбе дирекции передала часть архива Курляндского, его труды и некоторые экспонаты из его коллекции.

Знакомство с Самуилом Яковлевичем Маршаком, перешедшее в теплые дружеские отношения, началось очень необычным образом.

Вот как это было.

Позвонили из кремлевской поликлиники:

— Вениамин Юрьевич, не могли бы Вы проконсультировать Маршака у него дома. Он болен и не может приехать в поликлинику.

Прислали машину с врачом-стоматологом и необходимой стоматологической экипировкой.

Все, что было необходимо Самуилу Яковлевичу, было сделано.

А несколько позже Маршак сам позвонил Курляндскому и попросил подъехать, проконсультировать.

Когда Вениамин Юрьевич в передней прощался, Самуил Яковлевич сделал движение подать ему пальто.

— Что вы! Что вы, Самуил Яковлевич! — смутился Курляндский. — Я сам.

— Я, как вежливый хозяин, должен хотя бы подержаться за ваше пальто, — улыбнулся Маршак.

В этот момент кто-то из провожавших положил в карман пальто конверт с деньгами — гонорар.

Курляндский так растерялся, что не смог отказаться. А когда дверь за ним закрылась, и он очутился на площадке, он быстро сунул конверт в почтовый ящик (в то время на двери каждой квартиры висел свой почтовый ящик) и бросился бежать вниз по лестнице, чтобы никто этого не заметил.

Дома смущенно об этом рассказал.

Маршак называл Вениамина Юрьевича большим ребенком и очень по-доброму к нему относился.

Из воспоминаний С. В. Курляндской:

«Запомнилось, как однажды, когда мы с отцом были у Самуила Яковлевича в гостях, отец показал на висевшей в его кабинете карандашный портрет Татьяны Львовны Толстой: — Не правда ли похожа на отца? — спросил он.

Присутствующий тут же Николай Соколов (Кукрыниксы) быстро нарисовал бороду и приложил к портрету.

Сходство оказалось поразительным! Со стены на нас смотрел сам Лев Николаевич Толстой…»

КАФЕДРА

Новая квартира ознаменовала новый период жизни Курляндского.

Это был яркий майский день, Заливающий солнцем через огромный эркер всю комнату. На полированной поверхности круглого стола отражался пышный букет сирени в хрустальной вазе и бутылка шампанского.

Аромат сирени разливался по Квартире и создавал ощущение торжественности. Дома томились в ожидании: сегодня в Московском медицинском стоматологическом институте на заведование кафедрой должен быть утвержден доктор медицинских наук В. Ю. Курляндский.

1952 год. Начинался новый этап в жизни ученого, открывались широкие возможности для воплощения своих идей. Под руководством В. Ю. Курляндского был сформирован коллектив единомышленников (Б. Р. Вайнштейн, Л. В. Шаргородский, Ш. И. Городецкий, а позднее З. Ф. Лебеденко, З. П. Липсман, В. Н. Копейкин, Я. Б. Ковалева и другие), который быстро почувствовал в нем лидера, способного выдвинуть программу исследований по различным проблемам ортопедической стоматологии. Диапазон идей Курляндского, гипотез, прогнозов был неимоверно широк и зачастую опережал уровень современной ему науки. Он смело ставил и решал разноплановые задачи. Важное место в деятельности В. Ю. Курляндского, как лидера, заняла координация исследований, выполняемых его помощниками и учениками. Жизнь на кафедре резко изменилась: увеличилось количество аспирантов и ординаторов. И этот период проявились все качества ученого как руководителя большого коллектива. К концу 60-х годов кафедра вместе с лабораториями насчитывала 150 человек.

Новому заведующему кафедрой было 44 года. Красивый, с легкой стремительной походкой, собранный и вальяжный одновременно, обладающий яркой речью, заставляющий слушать себя и умеющий слушать других, остроумный и острословный. Человек, располагающий и вызывающий зависть многих своими достоинствами и успехами. Лояльный, поддерживающий коллег и начинающих ученых, абсолютно бескомпромиссный в научных спорах, непримиримый к хитрости, увертливости и обману. В дискуссиях он был открытый и опасный противник, хорошо владел аргументом и был задирист. Покой был не его стихия. Он умел работать сам и своей энергией заражал окружающих его людей. Кроме того, он был великолепным психологом: если он видел в человеке талант исследователя, то, будь тот просто врачом, ординатором, соискателем, он умело вовлекал его в науку.

Участники событий этого времени рассказывали, что В. Ю. Курляндский сам иногда писал тезисы за потенциального автора, который еще не был готов к научной работе, но Курляндский уже видел в нем задатки исследователя. Когда «автор» видел опубликованную работу со своим именем, у него возрастал интерес к науке, научному поиску. Человек начинал работать с удвоенной энергией, достигая очень неплохих результатов. Вениамин Юрьевич всегда радовался тому, что вовремя разглядел в молодом человеке талант исследователя.

В. Ю. Курляндского отличала еще удивительная черта — это умение вовремя наметить проблему, заниматься ею, вовлекая в разрешение поставленных задач преподавателей, аспирантов, ординаторов, врачей в поликлиниках.

Курляндский — создатель очень интересной и уникальной школы и кафедры. 25 лет он заведовал кафедрой ортопедической стоматологии. За это время он подготовил более 100 кандидатов и докторов наук. Им был создан прекрасный творческий кафедральный коллектив — сплав опыта и молодости.

Весь коллектив кафедры был заражен наукой. Два раза в год на кафедре проводились всесоюзные конференции стоматологов. Аспиранты успешно защищали диссертации, исследуя различные области стоматологии.

Однажды, ознакомившись с тематическим планом одного из исследовательских стоматологических институтов, Вениамин Юрьевич изумленно улыбнулся: «В одной нашей лаборатории разрабатывается вдвое больше тем!» Чисто Вениамина Юрьевича можно было видеть в клинике, он интересовался работой студентов, вместе с ними осматривал больных, консультировал. Подолгу засиживался ни кафедре. Ни на минуту не закрывалась дверь его кабинета. При всей своей огромной занятости он никогда не торопился и находил возможность уделить, казалось бы, неограниченное время каждому, кто к нему обращался. Его любила молодежь: аспиранты, ординаторы. Когда он был ни кафедре, все чувствовали себя легко и уверенно.

Доцент Е. С. Левина вспоминает: «Сотрудники считали его своим. Вениамин Юрьевич никогда не был злым, никогда не повышал голос, никогда не был груб. По-моему, он это просто не умел. Он был одержим наукой и влюблен и свою специальность. Эти качества он старался привить и ним, его ученикам. Прошли десятилетия, но и по сей день мы во власти его научных идей, используем их и стараемся держать уровень профессионализма».

Курляндский был очень прост в общении: он разговаривал со студентами, аспирантами, профессорами, членами правительства совершенно одинаково.

Он был чрезвычайно демократичен. К нему в кабинет можно было зайти в любое время и обсудить с ним любой вопрос, он никогда не заставлял ждать в коридоре.

У профессора была страсть приобщать и вводить в круг многих интересов близких ему людей. Понятие «близкие» для него было очень широким. Близкие — это и друзья, и Сподвижники и ученики. Если конференция — едут все: и сотрудники кафедры, и аспиранты, и ординаторы, все, кто может, кто свободен. Конференция — это полезно, это сплачивает, это заряжает новыми мыслями и идеями. Если защита диссертации, а потом банкет — идут все. Радость должна быть общей.

ОТ «НЕ МОЖЕТ БЫТЬ» ДО «КТО ЖЕ ЭТОГО НЕ ЗНАЕТ»

В 1953 году В. Ю. Курляндский опубликовал монографию «Ортопедическое лечение при амфодонтозе». Разработка теоретических вопросов этой проблемы привела к созданию нового направления в ортопедической стоматологии, которое было названо «функциональная патология зубочелюстной системы».

Борьба с амфодонтозом, выработка профилактических и терапевтических мер невозможны без разрешения механизма развития болезни, патогенеза. Многие ученые пытались найти причину этого заболевания, однако вопрос к тому времени так и не был решен. В. Ю. Курляндский говорил по этому поводу, что, несмотря на существование различных теорий развития амфодонтоза (аллергическая — Л. М. Линденбаум; гормональная — А. А. Белоусов, П. П. Львов; сосудистая — А. И. Евдокимов; нейротрофическая — Д. А. Энтин, нервно-трофическая — Е. Е. Платонов), единой объединяющей концепции так и не было разработано. Многие авторы, создавая свои классификации амфодонтоза, осложнения при амфодонтозе принимали за самостоятельные заболевания. В. Ю. Курляндский дал свое определение амфодонтоза, единственным симптомом которого является медленно прогрессирующая атрофия альвеолярного (гребня) отростка в теле челюсти. Все остальные — гингивиты, десневые и костные карманы, гноетечение, подвижность зубов, травматическая артикуляция — это вторичные проявления болезни. В. Ю. Курляндский устанавливает общую принципиальную концепцию патогенеза амфодонтоза, основанную на ведущей роли коры головного мозга. Им впервые было введено понятие «травматический узел», разработана классификация и дифференциальная диагностика амфодонтоза. Вениамин Юрьевич разработал принцип расчетов выносливости опорного аппарата зуба при различных формах его патологии, что получило конкретное выражение в расчетной схеме — амфодонтограмме (пародонтограмме). Не все ученые поняли концепцию развития амфодонтоза, амфодонтограмму. Только время расставило все на свои места. До сих пор появляются публикации в журналах, в которых врачи и ученые снова и снова пишут о значении заполнения амфодонтограммы (пародонтограммы) в формировании клинического мышления студента, врача, для постановки диагноза, выбора метода лечения, в определении прогноза течения заболевания, в профилактике риска ошибок при выборе той или иной конструкции протеза.

О непростом внедрении новых взглядов на пародонтологию рассказывает профессор А. И. Воложин: «В то время учение о заболеваниях пародонта было развито достаточно слабо: все занимались твердыми тканями зубов, в основном кариесом и т. д. Стоматологи же относились скептически к «новшествам» Курляндского, так как привыкли все делать на «глазок». Вениамин Юрьевич много работал именно в направлении классификации, изучения и обоснования заболеваний пародонта. Спустя много лет мы видим, что в мире с кариесом более ила менее справляются: по крайней мере, диета, фтор, личная, профессиональная профилактика резко уменьшили количество кариозных зубов, учитывая в том числе и общее постарение населения.

Если посмотреть, чем занимаются в ведущих школах мира, обнаруживается, что идеи Курляндского, касающиеся пародонта, расчеты биомеханики, расчеты конструкции протезов и других показателей полностью оправдались. Но времена Вениамина Юрьевича не было таких мощных математических, физико-математических школ в области медицины, они появились только сейчас, совсем недавно. Но тем не менее идеи, касающиеся взаимосвязей между зубами и челюстью, между состоянием здоровья и зубочелюстной системой в частности, полностью подтверждаются. Сейчас мы наблюдаем прогрессирование его идей на новом уровне, на новом витке развития и обеспечения современными технологиями.

Фундаментальное учение профессора В. Ю. Курляндского о выносливости пародонта к нагрузкам не потеряло своей актуальности до настоящего времени. Теория Курляндского о резервных силах пародонта вновь привлекает внимание исследователей и клиницистов в связи с широким внедрением в практику аналогов зубов — внутрикостных имплантатов.

В период нашей совместной работы с Вениамином Юрьевичем мы выполнили целый ряд фундаментальных экспериментальных исследований, которые до настоящего времени цитируются во всех публикациях, касающихся взаимосвязей между зубом и пародонтом в условиях нормы и в условиях системной патологии. Так были выполнены работы о состоянии зубочелюстной системы после обучения.

Исследования были проведены в наиболее престижных институтах в Обнинске. С учеными этих институтов он серьезно сотрудничал.

Впервые было экспериментально показано, что блокирование зубов коронками или какими-то другими конструкциями лишает эти зубы физиологической подвижности, и от этого страдает пародонт. Опыты проводились в лаборатории на кроликах. Впервые было доказано влияние ортодонтического передвижения зубов на окружающие ткани. Впервые было доказано, что удаление даже одного-двух зубов изменяет функциональное взаимоотношение всей зубочелюстной системы, ускоряет развитие дезадаптации. Эти исследования считаются основополагающими, на них ссылаются все ученые-стоматологи. Они вошли в его учебники, во всех диссертационных работах есть ссылки на эти экспериментальные работы.

Еще одним интересным аспектом, касающимся взаимоотношений челюстно-лицевой системы со всем организмом в целом, является современное видение этой проблемы. Полость рта — «ворота» для поглощения из окружающей среды разного рода экологически неблагоприятных элементов. Это и производственные «вредности», которые, кстати говоря, тоже изучал Вениамин Юрьевич, это и радиоактивные излучения, это всевозможные химические вещества, это микробы, которые содержатся в огромном количестве в пыли, и многое другое. Все это растворяется в ротовой жидкости, в том числе и то, что попадает из внешней среды в силу неблагоприятной экологии и вступает во взаимодействие с материалами зубочелюстных конструкций. Все эти факторы влияния могут исказить результаты исследования целостного организма или изменить картину заболеваемости организма в ответ на использование самых разнообразных материалов. Вениамин Юрьевич был противником металлов, которые могли оказать вредное влияние на организм человека. У него были публикации об исследовании аллергических реакций на металлы. Другие исследования показали, что применение нержавеющей стали, припоев увеличивает число заболеваний желудочно-кишечного тракта, обостряет язвы желудка. После замены материала этих протезов на более инертные, менее активные металлы, в том числе разработанные с участием Вениамина Юрьевича, эти явления проходили.

Что сейчас делается в этом направлении? Оно развивается в разных школах, в том числе на кафедре госпитальной ортопедической стоматологии, которой руководит И. Ю. Лебеденко. Доказано, что металлы оказывают мощное влияние, во-первых, на зубочелюстную систему, во-вторых, на организм в целом. Оказывается, те небольшие количества ионов, которые попадают в слюну, откладываются в макрофагах слизистой оболочки полости рта, влияют на секрецию слюны, влияют на качество слюны и на весь организм. Спрашивается, как такие малые количества могут влиять на весь организм? В те времена в кулуарах многие шепотом так и говорили, что, скорее всего, это фантазии Вениамина Юрьевича, которому очень хотелось бы, чтобы это было правдой. Сегодня мы видим, что на самом деле кобальт, из сплавов металлов попав в определенные клетки, в частности, клетки иммунной системы, вызывает изменения чувствительности. Происходит резкое повышение чувствительности к тем веществам, которые в норме не оказывают вредного влияния и не вызывают в том числе аллергию. Те материалы, которые используются в стоматологии, могут повышать чувствительность к совершенно неактивным веществам. Мы ищем вред от веществ, которые вроде бы не оказывают патогенного влияния, а на самом деле они даже в малых количествах увеличивают реактивность под влиянием металлов.

Еще один интересный факт. Сейчас вся стоматология занимается пластмассами. У Вениамина Юрьевича был ряд исключительных работ, касающихся режимов полимеризации и влияния съемных протезов на организм. В настоящее время эти исследования продолжаются, я бы сказал, с новой силой, так как мы сейчас методически оснащены в десятки раз лучше, чем раньше. Его предвидение о вреде пластмасс, содержащих большое количество мономера, полностью оправдалось. Сейчас известны десятки веществ, кроме мономеров, которые оказывают патогенное влияние. Они изменяют реактивность организма, вызывают аллергию.

Вениамин Юрьевич мне несколько раз говорил, что надо заниматься микробами, так как микробы в полости рта — друзья, но они могут быть и врагами».

В 50-е годы В. Ю. Курляндский занимался проблемами беззубого протезирования. В 1955 году выходит его труд «Протезирование беззубых челюстей», в котором ученый предпринимает попытку разрешить сложнейшие вопросы: фиксации протезов, а также рациональной постановки зубных рядов. При разработке данных вопросов В. Ю. Курляндский предложил свою классификацию беззубых челюстей, которая позволяла с большей точностью поставить диагноз, выявить причины плохой фиксации протеза и возможные осложнения. Кроме того, данная классификация дала возможность прогнозировать влияние степени атрофии альвеолярного отростка на результаты лечения.

Решая эту проблему, Вениамин Юрьевич идет по различным направлениям: уточнение базиса протеза тонким слоем быстротвердеющей пластмассы, улучшение анатомических условий беззубой нижней челюсти с помощью хирургических вмешательств, изготовление двухслойного базиса на эластичной подкладке из силиконовой пластмассы «Ортосил». Различные составляющие этой проблемы разрабатываются в диссертациях его учеников: Н. И. Ларина, Б. К. Мироненко, В. А. Щербакова, П. М. Шакарашвили, Е. О. Копыта. Эти и другие исследования были подчинены единой цели: улучшить функциональную эффективность протезирования беззубых челюстей, так как, по данным некоторых клиник, треть обращений по поводу протезирования составляют обращения, связанные с протезированием беззубых челюстей.

В 1957 году Вениамин Юрьевич обращается к вопросам обезболивания. Эта проблема волновала ученого постоянно. Ученики Вениамина Юрьевича под его руководством внедряют в клинику ортопедической стоматологии ультразвук. П. С. Розенфельд, И. С. Вайншток используют ультразвуковой стоматологический аппарат для препарирования зубов под коронки и получают обнадеживающие результаты, при которых в пульпе и «амфодонте» не происходит патологических изменений.

Вопросы обезболивания в стоматологии интересовали не только ученых, врачей, но и больных. Поэтому Вениамин Юрьевич выступает на страницах периодической печати, пропагандируя новый метод обезболивания ультразвуком. В 1956, 1957, 1959 годах появляются его статьи в газетах «Ленинский путь» (Самарканд), «Гродненская правда» (Гродно), «Московская правда» (Москва), «Гудок» (Москва) и др., где ученый сообщает о создании на кафедре ортопедической стоматологии специального аппарата для безболезненного лечения зубов, при применении которого нет механических ударов о зуб, не возникает высокой температуры, исчезает микробная флора. Чем глубже наука познает свойства и природу ультразвука, тем более широкие перспективы открываются при его применении. Сегодня во множестве рекламных объявлений о первоклассных стоматологических клиниках предлагается как современный метод лечения и ультразвук.

В статье известного журналиста Юрия Щекочихина о Курляндском в «Московском комсомольце» в рубрике «Наука — век XX» (1970 г.) также нашли отражение вопросы обезболивания, потому что сам Курляндский был «болен» этой проблемой, множество, раз обращался к ней и своих публикациях и выступления, искал решение этой задачи.

На I Всероссийском съезде стоматологов в 1965 году Курляндский выступил с докладом: «Современное состояние вопросов обезболивания в ортопедической клинике и пути их решения», в котором он подчеркнул, что вопросы обезболивания в ортопедической клинике являются актуальными, но им не уделяется должного внимания. При препарировании зубов в ортопедической клинике у больных возникает защитная реакция в виде напряжения и страха, которая приводят к тому, что они избегают посещения стоматолога. Вениамин Юрьевич предложил врачам-ортопедам перед препарированием зубов готовить больного к неприятным манипуляциям. В связи с этим на кафедре аспиранткой В. И. Исмаиловой были проведены исследования по применению лекарственных смесей (андаксин, аминазин, аминопирин), которые показали, что через 15–20 минут у больного исчезает напряжение и страх перед предстоящими врачебными манипуляциями. Данные препараты стали применяться в клинике ортопедической стоматологии ММСИ. Кроме того, Вениамин Юрьевич рекомендовал местное обезболивание в виде аппликаций или втирания в зуб различных обезболивающих паст, инфильтрационную или проводниковую анестезию, а также общее обезболивание закисью азота. При этом В. Ю. Курляндский предлагал пересмотреть нормы нагрузки врача и обеспечить врача помощником — специально подготовленной медицинской сестрой.

Под руководством В. Ю. Курляндского сотрудник кафедры В. Д. Шорин препарировал зубы алмазными абразивными инструментами на турбинной бормашине с различной скоростью вращения. Наблюдения привели к выводу, что применение турбинных бормашин в ортопедической клинике должно быть ограничено из-за несовершенства абразивов.

В результате исследований, проведенных В. Ю. Курляндским и его учениками (В. И. Исмаиловой, В. Д. Шориным, П. С. Розенфельдом, И. С. Вайнштоком и др.), удалось определить три основных направления мероприятий по обезболиванию манипуляций, связанных с ортопедическими вмешательствами: подготовка психики больного к такого рода вмешательствам, снижение вибрационного эффекта, соблюдение режима препарирования из-за возможного перегрева зуба (малое давление на зуб, прерывистое препарирование), наложение послеоперационных колпачков с целью защиты обнаженного дентина зуба от термических, химических раздражителей и влияния микрофлоры полости рта. И тогда же Вениамин Юрьевич говорил о необходимости открытия циклов по обучению методом обезболивания на курсах усовершенствования врачей.

«И все-таки жива еще дикая боязнь стоматологического кресла, — пишет Ю. Щекочихин. — Что делать? Вениамин Юрьевич считает: необходимо обезболивание. Стоматолог — тот же хирург. Режет живые ткани. Ну, не скальпелем, а все же живые. Так почему же остерегаются некоторые врачи местного наркоза!» Сегодня практически все стоматологи работают с обезболиванием. А тогда, тридцать лет назад, Курляндский одним из первых настойчиво во всех направлениях зондировал пути обезболивания: лазер, психологическая подготовка, местный наркоз…

В 1957 году выходит книга В. Ю. Курляндского «Зубочелюстные аномалии у детей и методы лечения (ортодонтия)». В монографии представлена клинико-морфологическая классификация зубочелюстных аномалий, в основе которой лежит взаимосвязь формы и функции, что очень важно для клиники. Именно эта монография в машинописном варианте, переведенная на испанский язык, была распространена среди специалистов в Аргентине.

В. Ю. Курляндский подробно рассматривает вопросы этиологии, патогенеза, профилактики, клиники и лечения аномалий зубочелюстной системы. Вениамин Юрьевич широко применял ортодонтическое лечение не только детей, но и взрослых. Научное обоснование и совершенствование методов ортодонтического лечения при сформированном прикусе развилось благодаря его работам.

Вопросам ортодонтического лечения под руководством В. Ю. Курляндского посвятили свои исследования более 20 аспирантов, ординаторов и соискателей.

Характерной особенностью деятельности В. Ю. Курляндского является то, что он всегда остро чувствовал необходимость постановки и решения той или иной проблемы именно в данный период. Как раз в послевоенный период ощущалась огромная потребность в ортодонтической помощи детям и взрослым, поэтому неслучайно Вениамин Юрьевич обращается именно к этой проблеме. К тому времени профессор В. Ю. Курляндский приобрел достаточный опыт в преподавании ортопедической стоматологии и почувствовал острую необходимость в создании современного учебника. В 1958 году выходит в свет учебник «Ортопедическая стоматология», в который были включены все новейшие разработки. В 1959 году на заседании ортопедической секции Московского общества стоматологов совместно с методическим кабинетом Министерства здравоохранения СССР и представителями Государственного издательства «Медицинская литература» было проведено обсуждение этого учебника. Выступали заведующие кафедрами Казанского, Калининского, Ташкентского, Московского и других институтов страны. Профессор И. М. Оксман отметил, что автор по-новому освещает некоторые вопросы диагностики и показаний к выбору методов ортопедического лечения, отказавшись от прежних узких представлений ортопедической терапии по замещению дефектов зубного ряда. Материал в учебнике изложен с позиции современного учения о функциональной патологии, степени поражения опорно-двигательного аппарата зубочелюстной системы и ее сохранения.

В разделе «Антропометрические закономерности строения лица у взрослого» автор на основании своих исследований предложил схему «типов лица». В главе о зубочелюстных аномалиях у детей он раскрывает пути развития ортодонтии и высказывает свое мнение о сроках применения этого вида лечения, целесообразности начала лечения в молочном прикусе.

Впервые в учебнике по ортопедической стоматологии прослеживается влияние препарирования на жизнедеятельность тканей зубов и их ответных реакций.

При обсуждении учебника ассистент стоматологического факультета Познани (Польша) С. Ю. Влох сказал, что главной ценностью учебника является единство теоретических установок и их практического внедрения. Профессора А. И. Евдокимов, И. М. Старобинский, А. Т. Бусыгин отметили, что в учебнике расширено физиологическое направление, прослеживается связь ортопедической стоматологии с общей медициной, некоторые разделы являются оригинальными (протезирование беззубых челюстей, челюстно-лицевая ортопедия, ортопедическое лечение при пародонтозе).

После первого успеха Вениамин Юрьевич готовит учебник к переизданию. В конечном итоге учебник переиздавался четыре раза у нас в стране (1958, 1962, 1969, 1977) и за рубежом на французском, английском, испанском языках.

15 марта 1961 года Курляндский получил письмо из Китая, в котором профессор стоматологического факультета Пекинского медицинского института Мао Се-Цинь писал: «Ваш труд «Учебник по ортопедической стоматологии» перевели на китайский язык сотрудники Сычуаньского педагогического института, но еще не издали». Однако вскоре в Китае прогремела «культурная революция», которая огненной колесницей прокатилась по науке и культуре страны, и сведений о дальнейшей судьбе учебника нет.

ШКОЛА КУРЛЯНДСКОГО

В статье «Школа Курляндского» профессор В. Н. Копейкин писал: «Глубокая эрудиция, высокий профессионализм, организаторские способности, лекторский талант, прекрасные человеческие черты характера, беспредельное трудолюбие определили его огромный авторитет и уважение не только среди учеников, последователей и единомышленников, но и среди открытых и скрытых противников.

В. Ю. Курляндский силой своего научного мышления, благородства и щедрости своего таланта не только создал школу, но существенно изменил отношения медиков, медицинской общественности к ортопедической стоматологии, к врачам ортопедам-стоматологам, повлиял на будущее нашей специальности».

Что такое школа в научном понимании этого термина? НА этот счет существует не одно мнение.

Главное, что характеризует научную школу, это прежде всего:

• Наличие лидера. Выдающегося ученого, продуцирующего новые идеи в определенной области научного знания.

• Идеи, взрывающие установившиеся представления и направляющие научные знания по новому руслу. Один и I ведущих физиков мира Нильс Бор называл такие идеи «сумасшедшими идеями». Но именно они двигают науку вперед. О Курляндском говорили, что его идеи проходили классический путь от «этого не может быть» до «кто же этого не знает».

• Создание научных направлений, в русле которых находит развитие и происходит реализация идей.

• Наличие учеников, последователей, включенных в сферу понимания, развития и реализации идей.

• Наличие публикаций: учебников, монографий, статей, автором которых является лидер школы, его ученики и последователи.

• Как возможный вариант: воплощение теории в практике.

• Объединение лидером единомышленников и учеников с тем, чтобы направить их усилия для развития и разработки своих идей.

• Признание специалистов в данной сфере деятельности.

• Зарубежное признание.

Все эти общие характеристики вполне отражены в научной школе Курляндского.

«Какая разница между ученым и научным сотрудником? — рассуждает А. Воложин. — Они резко отличаются друг от друга. Научный сотрудник берет информацию из книг, от коллег, статей, наконец из опыта. Ученому мысли приходят в голову, причем очень часто без достаточных экспериментальных оснований, данных из литературы и т. д., то есть разница существенная: один сам изучает, интерпретирует, описывает, а другому — приходят в голову идеи, которые потом его ученики, его сотрудники развивают. Вот таким ученым, который формулировал идеи, и Пыл В. Ю. Курляндский».

Очень емко о научной школе В. Ю. Курляндского говорил известный ученый профессор В. Ф. Рудько: «Когда речь идет о большом человеке, тем более о большом ученом, обычно принято говорить о том, что он сделал и чем его дела завершились.

Вспомним о научном пути В. Ю. Курляндского. Интересно остановиться на том, как начинались все его многообразные виды деятельности.

Прежде всего он был не столько исследователем, сколько создателем новаторских идей. Если обычно считается, что у научного работника сначала идут исследования, а потом возводится теория, то у Вениамина Юрьевича Курляндского все было наоборот: сначала рождалась фантазия, из этой фантазии создавалась теория, а потом программировались исследования, подтверждающие и обосновывающие эту теорию. Конечно, почвой этой особенности служила невероятная способность аккумулировать воедино знания, опыт, фантазии, идеи. Его взгляды, его новаторские предложения, честно говоря, сначала казались фантастическими, потом парадоксальными, потом спорными. Отнюдь не везде они встречали понимание специалистов и коллег.

Я помню Вениамина Юрьевича с 1948 года, в том году состоялась итоговая конференция о лечении раненых во время Великой Отечественной войны. Об итогах лечения челюстнолицевых ранений докладывали известные маститые руководители медицины. Среди этих докладов резко отличалось от всех других выступление молодого врача — Курляндского. Если все подводили итоги успешному лечению челюстно-лицевых ранений при помощи связывания челюстей между собой, то Курляндский резко выступил против этого метода, предложив другой — одно-челюстное шинирование, то есть такие металлические конструкции, которые сразу обеспечивали подвижность челюсти, функцию жевания.

Мало кто поддержал его, кто из уважения, кто по дружбе. Большинство специалистов считали, что это или ахинея, или фантазия, или что-то несерьезное. Но прошло время, и учение о металлических конструкциях, не связывающих челюстей, вошло в учебники.

Он выдвигал много новых идей, столь же странных поначалу. Так, его идея о функциональной патологии, вызвала большие споры не только среди специалистов — стоматологов, но и другие ученые считали, что это — нелепость: как это может быть, что патология была вызвана естественной жизнедеятельностью организма? Прошло время — и понятие «функциональная патология» стало восприниматься все более и более: широким кругом специалистов и, наконец, легло в фундамент стоматологической науки.

Непростой путь внедрения новых идей и предложений повторился и в 50-х годах. Так случилось и с изобретением принципиально нового способа анализа при нарушении опорного аппарата зубов — парадонтограммой, то есть графической фиксацией состояния опорного аппарата зубов. Об этом тоже поначалу говорили, что это чепуха, издевались, измывались, смеялись, потом парадонтограмма вошла в лечебную практику и теперь преподается во всех институтах, где есть кафедра ортопедической стоматологии, широко применяется медиками за рубежом.

Многое было сделано профессором Курляндским и в области стоматологических материалов. В то время, когда основным материалом в Советской стране была нержавеющая сталь, когда все население заковывали в стальные протезы, Курляндский выступил против стали. Он заявил, что этот материал не годится, вреден для здоровья. Золото во рту, что считалось высшим шиком, тоже не лучший материал.

Он выступил с разработками серебряно-палладиевых сплавов, доказав не только их высокое качество, лечебное влияние на организм, но и высокую экономичность в государственном масштабе.

Последнее он высчитывал чрезвычайно оригинально. Он подсчитывал, сколько всего в стране делается стальных протезов. А поскольку они вредны и их следует заменить, то, при замене их на золотые плюс собственные золотые, потребуется сотни тысяч тонн золота.

Отсюда — экономическая выгода внедрения специальных сплавов.

Это, конечно, вольные подсчеты, но суть не в этом. Важно было дать толчок для перестройки сознания, для новых исследований. Вскоре в нашем институте он запретил изготовление стальных протезов. Так он работал.

Его новаторские идеи и предложения были неожиданны, воспринимались как странные, потом оригинальные, потом становились необходимыми.

Большинство специалистов уже выросло и воспитано на школе, созданной Курляндским. Это состояние для них естественно, знания очевидны. Едва ли задумываются над тем, что то, чем они живут в специальности, что они преподают, чем они пользуются, было не так давно придумано когда-то еще молодым ученым — Курляндским.

Это — главное о нем, как о генераторе идей, новаторе, порой фантазере, очень увлеченным и увлекающимся ученым, который умел доказать свое видение науки — стоматологии и в конце концов прочно войти в жизнь со своими идеями. Что касается результатов — они сейчас во всех медицинских программах и учебниках».

Профессор И. Ю. Лебеденко: «Сейчас, когда я стараюсь представить себе главное, что оставил нам Курляндский, трудно остановиться на чем-то одном.

Он был талантливым ученым.

Вот передо мной его авторские свидетельства. Большинство изобретений — это новые материалы, новые методы лечения, новые аппараты и конструкции зубных протезов. Он имеет звание Заслуженного изобретателя СССР. Правда, об этом он уже не узнал: документы пришли после его кончины.

Он написал много книг. Издал несколько атласов, учебников, монографий по каждому разделу стоматологической науки и вообще много трудов по специальности».

Доцент МГМСУ Е. С. Левина: «Следует отметить исключительную жизнестойкость пародонтограммы, которая проверена временем. Вот уже более 50 лет врачи-стоматологи используют данные пародонтограммы при выборе конструкции ортопедических аппаратов (мостовидных и бугельных протезов). Аспиранты, сегодня представляя к защите научные работы, выполненные на самом современном уровне, в предложенных практических рекомендациях, базируются на данных, полученных по результатам «амфодонтограмм».

С одной стороны, Курляндский чрезвычайно ценил время и призывал к этому своих учеников и сотрудников, а с другой стороны, он никогда не отказывал им в общении, никогда не говорил: «Я занят».

«Время не ждет, — напутствовал он выпускников 1976 года. — Какая медицинская специальность лучше? Подчас этот вопрос остается нерешенным и в первые годы после окончания института. Ответ на него, по моему убеждению, таков: лучшая специальность та, которой хорошо владеешь. Это я проверил на своем жизненном опыте.

Мальчишкой 14 лет «без отрыва от средней школы» я стал обучаться зубопротезной технике. Затем шесть лет работал по этой специальности.

Мысли о высшем образовании не покидали меня, и я поступил в 1-й Московский медицинский институт. Получив диплом, я стал работать общим врачом в воинском подразделении. Дел в стационаре и амбулатории хватало, помимо этого я начал писать кандидатскую, так что о стоматологии как-то не вспоминал.

Через два года после окончания института защитил диссертацию.

Мой учитель профессор И. Г. Лукомский, узнав о защите, предложил мне вернуться в стоматологию (в бытность свою студентом я работал стоматологом-протезистом).

Я с радостью согласился. Нельзя сказать, что мне не нравилась прежняя специальность. Нравилась, но к ней, наверное, не было призвания. Так я во второй раз стал стоматологом, и не жалею об этом. Если бы все пришлось начать сначала, я бы не изменил своего выбора.

Стоматолог — очень широкая медицинская специальность. Она стоит на стыке многих наук. Помимо медицинских знаний она требует умения разбираться в технологических, химических и многих, многих других процессах. Поэтому, дорогие выпускники, мой вам совет: выбрав себе такую нужную, сложную специальность, неустанно совершенствуйтесь в ней. Не упускайте драгоценного времени».

Работы профессора В. Ю. Курляндского были широко известны за рубежом. Его избрали почетным членом ассоциации стоматологов Франции, почетным стоматологом Болгарии, Польши, членом редколлегии международных профессиональных журналов, неоднократно приглашали нести международные конгрессы стоматологов.

Представитель фирмы медицинского оборудования Загона (Германия) Андреас Бухард рассказывал:

— Мне было известно, что в процессе обучения в стоматологическом университете в Майнце обращаются к трудам профессора Курляндского. Но мне было интересно, знают ли его практики. В Берлине и других городах я обратился в частные кабинеты и убедился, что он очень хорошо известен специалистам.

Отдыхая в Югославии в 60-х годах, Вера Васильевна Беленькая, друг семьи, вынуждена была обратиться в частный стоматологический кабинет: внезапно разболелся зуб. Стоматологу она представилась как сестра В. Ю. Курляндского. Медицинская помощь была ей оказана сразу же и бесплатно. Врач попросил передать привет профессору и визитную карточку.

КАК ОН РАБОТАЛ С УЧЕНИКАМИ

Профессор А. И Воложин вспоминает.

«Допустим, аспирант или соискатель, я уже не помню кто (их было очень много) докладывает Вениамину Юрьевичу о результатах исследования. Рассказывает устно, показывает графики, таблицы. Курляндский слушает как бы невнимательно, а потом говорит: «У тебя здесь допущена достаточно серьезная ошибка. Либо ты неправильно рассчитал, либо взял не тот контингент. Ты не выполнил полностью моего поручения». Аспирант спрашивает: «Как же так? Я вроде выполнил всю работу». «Нет, — говорит он, — если ты возьмешь таких пациентов, посмотришь таким методом, подумаешь вот об этом, то у тебя должны получиться совершенно другие результаты». «Какие?» Вениамин Юрьевич в виде предложения, не настаивая на своем, говорит о том, что должно получиться, исходя из той идеи, которая заложена сейчас и будет развиваться дальше.

И вот через полгода — год этот же аспирант приходит и показывает новые таблицы, новые результаты, выполненные с теми коррективами в методическом плане, которые ему были предложены.

И на самом деле все предположения оправдываются. Так, насколько я помню, было при изучении влияния металлов на организм».

Проблемам преподавания Вениамин Юрьевич уделял большое внимание и неоднократно ставил вопрос об увеличении количества часов на чтение лекций и проведение практических занятий, чтобы студенты имели возможность принимать больше больных на занятиях. Он считал, что подготовка стоматолога гораздо сложнее, чем врача другой специальности, так как, кроме теоретических и практических знаний, он должен овладеть и мануальными навыками.

На IV Всесоюзном съезде стоматологов в 1962 году, на I Всероссийском съезде в 1965 году он подчеркивал, что надо решать проблему специализации врачей, для чего необходимо открыть самостоятельные кафедры ортопедической, терапевтической и хирургической стоматологии, анестезиологии и реаниматологии, по усовершенствованию врачей. Факультет специализации и усовершенствования врачей в ММСИ начал свою деятельность в 1968 году (приказ МЗ РСФСР № 151 от 24 мая 1968 года). В настоящее время на факультете самостоятельно функционируют различные стоматологические кафедры, какие предлагал Вениамин Юрьевич еще в 1962 году. В последнее время только на стоматологическом отделении ФУВ, созданном также при его участии, усовершенствование проходят более 5000 врачей-стоматологов ежегодно.

Сам Вениамин Юрьевич блестяще читал лекции. Их посещали не только студенты, но и преподаватели, аспиранты, ординаторы, врачи. Ни одна его лекция не повторялась, они отличались глубиной изложения, включением новейших результатов исследований, показом учебных фильмов, диафильмов по различным темам.

Из интервью журналиста Ю. Щекочихина с В. Ю. Курляндским.

«Призвание — это прежде всего профессиональная подготовленность. Да, конечно, медицину надо почувствовать. Так, чтобы не бояться никакой, даже, может, и не самой приятной работы.

Только вот любимая специальность — это та, которой лучше всего владеешь. Это я говорю и тем нашим студентам, которые только что поступили в ММСИ. Работать, работать, работать. По программе и сверх программы. Спорить. Сомневаться. Мыслить — основной процесс для врача. Медицина все-таки не точная наука.

Вот какими словами ученый заключил беседу.

Правда, я задал еще один вопрос: «Не мешает ли педагогическая деятельность и административная — главной, исследовательской, научной?» Он ответил так: «Для педагога, для преподавателя вуза научные исследования не только желательны: обязательны, необходимы. Мало того, что он сам обеднит себя, — обеднит студентов, если перестанет исследовать.

А я — прежде всего педагог».

Вот так цепочка ученый — педагог — врач — исследователь — ученый не прерывается, звенья переплетаются и дополняют друг друга.

Но скорее всего, он был все-таки ученым с широкой эрудицией, владеющий научным мышлением, мгновенным анализом.

Известный ученый-антрополог и скульптор М. М. Герасимов, разработавший методы восстановления лица по черепу, неоднократно обращался к В. Ю. Курляндскому за консультациями.

«Однажды, отправляясь на такую консультацию он взял и меня, — рассказывает доцент А. В. Белолапоткова. — В лаборатории у Герасимова в тот день собрались ученые разных профессий. Герасимов демонстрировал свои экспонаты и комментировал их. Это были первые исследования, первые итоги. Информация была неожиданная, удивительная. Было очень интересно.

Курляндский внимательно осмотрел один из экспонатов — череп Ивана Грозного, по которому М. М. Герасимовым был сделан бюст — скульптурный портрет — и вдруг сказал:

— А у Грозного-то был рахит! — и объяснил присутствующим, по каким признакам это можно определить.

Как всегда, его мнение было интересно…и, как часто бывало, парадоксально».

Курляндского мы знаем как ученого, организатора, педагога, но забываем о том, что он был блестящим врачом. И в отличие от иных узкоспециализированных стоматологов, виртуозно владел всем: и терапией, и хирургией, и протезированием, а также мог изготовить протез как зубной техник. Он был замечательным клиницистом.

Сетуя на нехватку времени, Курляндский не раз с сожалением говорил:

— Хорошо бы записать консультации больных и издать отдельной книгой. Каждый раз встречаются очень интересные случаи, которые могут быть исключительно полезны и поучительны во врачебной практике.

Несколько случаев из его практики.

Как-то на консультации ему показали больного. Это был очень известный генерал Я., и врачи очень осторожничали, но никак не могли понять, что того не устраивает в протезах. Курляндский взглянул и спросил у генерала:

— У вас нет головных болей?

Оказалось, что последнее время генерала мучают страшные головные боли. По этому поводу он даже лежал в госпитале. Но врачи не сумели помочь.

— Немедленно снять протезы! — резюмировал Курляндский.

Он сделал генералу конструктивно другие протезы, и головные боли у пациента исчезли. Заслуженный врач России П. Падарьян писал: «Вениамин Юрьевич был смелым экспериментатором и тонким диагностом. Несмотря на это, во время консультативного приема на безоговорочные решения о плане лечения кого-либо из коллег мог сказать:

— Вы счастливее меня, вам все ясно, а мне вот неизвестно, что делать.

Решение к нему приходило после изучения дополнительных диагностических данных, при повторных встречах с больным.

Он неоднократно замечал, что «чем больше и глубже мы познаем суть патологических процессов, тем больше возникает нерешенных проблем». С горьким юмором повторял:

— Как было хорошо, когда мы мало знали. Все было ясно и просто.

Вспоминается, как однажды после публикации одной из его монографий в печати появилась весьма нелестная рецензия ведущего профессора-стоматолога, старшего по возрасту человека. Вениамин Юрьевич не стал отвечать рецензенту. На вопрос «Почему?» ответил: «Рецензент крупный ученый своего времени. Мой ответ не изменит его позиции. Главное — он мой учитель».

Одним из обязательных параметров определения научной школы является воспитание учеников и наличие последователей.

Если задуматься, сколько же в действительности было учеников у профессора Курляндского? Его ученики и последователи защитили более 100 кандидатских и докторских диссертаций.

25 лет он читал лекции студентам, обращая их в свою стоматологическую веру. Сколько их могло быть за эти годы? Кроме того, студенты, аспиранты и ординаторы на кафедре в Перми на заре его юности.

Еще врачи-коллеги, которых он также приобщал к науке, в госпитале, в ЦИЭТИНе, во время консультаций больных.

А также учебники, атласы на разных языках, тоже созданные для обучения специальности.

Так как же сосчитать учеников школы Курляндского?

ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ

«На меня произвело большое впечатление то, что однажды сказал преемник В. Ю. Курляндского по кафедре, тогда еще доцент, а затем член-корреспондент РАМН В. Н. Копейкин, — вспоминает С. В. Курляндская:

— Ты понимаешь, пока мы осваиваем то, что создал профессор Курляндский, для него это уже пройденный этап, он уже далеко впереди. Он уникальный ученый-стоматолог, но если бы он был химиком или, к примеру, физиком-ядерщиком, я уверен, он и там бы достиг вершин науки».

Из выступления проректора ММСИ доцента Л. И. Тиллера на 90-летии В. Ю. Курляндского:

«Вениамин Юрьевич Курляндский был не только великий стоматолог, но и великий человек. Как ученый, он генерировал идеи, будоражил стоматологическую мысль и стоматологическую общественность.

Без него в стоматологии было бы скучно.

Он знал, чувствовал проблемы стоматологии. Если иные стоматологи живут своим «участком» в специальности, он видел проблемы в стоматологии глобально. Это касалось не только создания советской школы стоматологии, но он выходил в правительство с идеями реорганизации существующего в стране производства техники, инструментов и материалов.

Как ученый, производящий идеи, он очень часто встречал и противодействие. Это только в романах научные споры решаются корректно. В жизни иначе. Курляндский порой выдерживал жестокие «битвы» с оппонентами. Мы тогда были молодыми, и не раз видели, как он приходил после очередной конфликтной ситуации удрученный, расстроенный. И тем не менее, внешне он никак не реагировал на грубые выпады. Это теперь с «высоты» своего возраста и как врач, я понимаю, каких усилий, какого напряжения ему стоило выглядеть спокойным и невозмутимым.

Он даже отшучивался: «Шумная критика — это тоже реклама».

У него еще была любимая притча: «Жили-были двое известных ученых. Один писал научные статьи и книги, а другой его научно критиковал. И оба они были популярны. И вдруг один из них — генератор идей скончался, и потихоньку ушел в забытье его постоянный оппонент: ему уже нечего было критиковать, не было поставщика идей».

И жизнь показывает: не стало профессора Курляндского — и наступила тишь и благодать, а в науке, когда нет взрыва идей, это не лучшее ее состояние.

Профессор не давал нам застаиваться и сам много работал, он потрясающе много и увлеченно работал!

И несмотря на серьезный возраст, на нездоровье, он не жил для себя, он жил для науки и в науке, жил для кафедры, для учеников.

Он был человеком с юмором. Юмор любил тонкий, интеллигентный и не любил грубых шуток и анекдотов.

Щедро делился знаниями. Был неподдельно счастлив за всех нас, если работа и жизнь нам удавались.

Переживал, если у нас что-то было не так.

1976 год. У меня был день рождения, который совпал с не лучшей полосой в моей жизни. Дома вечером собрались только близкие. Вдруг в 10 часов вечера раздался звонок в дверь. Это был Вениамин Юрьевич.

Оказывается, он вспомнил про мой день рождения, когда вез семью на дачу. Зная, что у меня невзгоды, он пересадил всех в такси, а сам уже из-за города вернулся, чтобы поздравить и поддержать.

Он был довольно жестким по делу, вступая в дискуссии с нами. Чаще всего убеждал. Но и поощрял. Если у тебя хорошо двигалась наука, он мог сократить количество педагогических часов; если случались жизненные ЧП, также всячески шел навстречу.

Вениамин Юрьевич был человеком большой души, любил свою кафедру, нас, любил собирать нас на научные конференции, переживая наши защиты диссертаций, а их было немало, счет перевалил за сто. Мы любили его».

Из воспоминаний доцента З. Г. Есеновой.

«Профессор Курляндский Вениамин Юрьевич был моим Учителем. У него я училась в клинической ординатуре, целевой аспирантуре. Годы, проведенные рядом с таким человеком, не только остались в памяти, они определили и всю мою дальнейшую жизнь.

В то время личные драмы преследовали меня одна за другой. Тяжело заболел муж, двое маленьких детей. Они в Осетии, а я учусь в Москве, вернее, мечусь между домом и институтом. Трагически погибает брат, умирает мама. А я учусь, работаю, пишу диссертацию в Москве. Я выдержала и встала на ноги только благодаря поддержке профессора — своего руководителя. Когда полностью охватывало отчаяние, он заставлял работать, давал свободное время для устройства моих дел и всегда ими живо интересовался. Прошли годы, и я еще отчетливее понимаю, что без его мудрого и дружеского участия я бы не справилась.

С ним было легко работать. Он был всегда в хорошем настроении, доброжелателен, бескорыстен. Он был человеком с юмором, заразительно смеялся. В общении мог недовольство кем-то или чем-то высказать в шутливой или иронической форме. Он никогда не позволял себе унизить чье-либо достоинство. Наоборот, он говорил, что все мы готовы быть заведующими кафедрой. Это нас вдохновляло, заставляло еще больше трудиться и совершенствоваться в области стоматологии.

Вениамин Юрьевич хорошо разбирался в людях, каждому он подбирал дело по способностям: один больше успевал в науке, другой — в педагогике, третий — в исследовательской деятельности, поэтому все добивались успеха. Он был не только большой демократ, но и интернационалист.

Среди его учеников были представители разных национальностей Советского Союза. Сегодня многие из них заведуют кафедрами или преподают в медицинских вузах стран СНГ. У него тогда учились москвичи — Геннадий Большаков, Валентина Хватова, Борис Марков (теперь они доктора наук, профессора); с Украины Виталий Миликевич, впоследствии тоже доктор наук, он трагически погиб несколько лет назад; из Белоруссии Леонид Величко; из Армении Эдуард Киликян и Эдуард Геворкян; из Ставрополя Ольга Валенкова и Борис Мироненко; из Ингушетии Магомет Максудов; из Осетии — я.

Он создал уникальный коллектив. И для каждого из нас у него находилось место в его душе. Ко всем он относился одинаково и всем помогал.

Мы жили большой кафедральной семьей; ценили друг друга, любили друг друга, помогали друг другу. А В. Ю. Курляндский остался в моей памяти как один из самых ярких, светлых, мудрых, доброжелательных людей, каких я больше не встречала в своей жизни».

В наш век с сумасшедшим темпом жизни иногда теплые человеческие отношения, чувство симпатии и даже дружбы друг к другу выливаются не столько в частое общение, сколько в ощущение, что такой человек существует, он есть и всегда рядом. Сегодня это признак истинно дружеских чувств.

Признаемся, что даже редкие встречи с друзьями или приятными и интересными людьми больше греют душу, чем застолья, общение с людьми, что тоже бывает, чуждыми по духу или интересам.

Очень точно о современном общении сказала Нина Федоровна Курляндская, увидев свою приятельницу, дающую интервью по телевизору, и удостоверившись, что та неплохо выглядит и довольна жизнью:

— Прежде мы общались с помощью писем. Как приятно было получить письмо! Потом по телефону. А теперь — по телевизору.

«Мы не так уж часто встречались с Вениамином Юрьевичем домами.

Но по делу часто. Вениамин Юрьевич был замечательным ученым, увлеченным своим делом человеком. Он болел за свое дело, и ему всегда были видны перспективы стоматологии, когда другим они были непонятны.

Я ему помогал осуществить внедрение металлов, заменяющих золото…

А как врач он меня спас. На десятки лет сохранил мне все зубы, хотя другие врачи, пока я не попал к нему на консультацию, собирались удалить почти все…» Это вспоминает Николай Константинович Байбаков — бессменный Председатель Госплана СССР, если не считать пары лет агонизирующего существования Советского Союза в начале перестроечного периода, когда его сменил на посту председателя его заместитель Н. Рыжков.

Жизнь Николая Константиновича это, скажем, зеркальное, но положительное отражение эпохи. Он всегда был в гуще событий, как комсомолец, увлеченный идеей, как комсомольский руководитель, как политический деятель. К слову сказать, когда началась перестройка, множество сподвижников Сталина и политических деятелей времен Союза подвергались обструкции в печати: печать просто захлебывалась от выплескивания компромата на бывших «неприкасаемых». Н. К. Байбаков был одним из немногих, кого не коснулась критика.

А он был почти с юных лет в «руководителях». Не раз встречался со Сталиным, собственно Сталин и поставил его руководить нефтяной промышленностью. По образованию Байбаков был нефтяник.

Николай Константинович в дружеской беседе как-то рассказал Курляндскому, как это было.

Однажды его, еще совсем молодого человека, вызвал к себе Сталин.

Байбаков был приглашен к нему в кабинет. Когда он вошел, в первый момент он никого не увидел.

Сталин сидел высоко на лестнице возле книжных полок и листал книгу. Поскольку он сидел высоко, взгляд вошедшего невольно упал ему на ноги. Обут Сталин был в мягкие сапоги с аккуратно вырезанными дырочками на мизинцах. Сталин пояснил: чтобы мозоли не болели.

Он спустился вниз и проницательно посмотрел на взволнованного, если не сказать перепуганного, Байбакова. А непредсказуемости Сталина боялись все.

— Я пригласил Вас, — сказал Сталин, — чтобы назначить Вас наркомом нефтяной промышленности. Как Вы думаете, каким должен быть нарком?

Байбаков начал перечислять: профессионалом, ответственным, любящим свое дело и т. д.

— Нарком прежде всего должен иметь бичачьи нервы, — сказал Сталин.

Впоследствии, когда стало можно, Байбаков описал эту сцену в своей книге.

Рассказывает Нугзар Борисович Журули, доцент, главный врач клинико-диагностического центра МГМСУ:

«Мне, наверное, повезло больше чем другим. Я много общался с Вениамином Юрьевичем в неформальной обстановке.

Когда я учился в аспирантуре, мне часто приходилось с группой спортсменов выезжать на соревнования (я — мастер спорта). Вениамин Юрьевич живо интересовался спортом и с удовольствием беседовал со мной после поездок, и вообще, спортивная информация из первых рук его крайне интересовала. Кроме того, у меня была машина, а значит, я был мобильный. Иногда подвозил Вениамина Юрьевича по делам. Иногда мы с женой приезжали к нему на дачу или домой, там обсуждались главы моей диссертации. Вспоминается теплая атмосфера у него дома. Импровизированные ужины в уютной небольшой кухне. Радушие Нины Федоровны. «Вот бы вернуть те времена», — говорит моя жена, когда мы вспоминаем прошлое.

Удивительных личных качеств был Вениамин Юрьевич.

Когда я защищал диссертацию, на Ученом совете при голосовании два голоса были против (из двадцати).

— Не расстраивайся, — сказал мне Вениамин Юрьевич, — это не тебе бросили черные шары, а мне.

— Почему же вы тогда своим научным противникам не бросили черные шары. Остальные защищающиеся получили по 20?

— Я никогда этого не делаю, — ответил он, — диссертанты не виноваты, что их руководители не могут найти общий язык.

Вспоминается еще один случай, когда профессор проявил себя поддерживающим людей, стремящихся в науку.

Выступая оппонентом на Ученом совете но докторской Вениамин Юрьевич оценил только положительные моменты диссертации, а потом заключил:

— О недостатках работы я уже рассказал соискателю в личной беседе.

Подобные истории о нем распространялись мгновенно, и мы уважали и любили его еще больше. Вениамин Юрьевич был человеком замечательного чувства юмора, я уже не говорю о любви к шуткам, розыгрышам, анекдотам.

Вот сценка с государственного экзамена.

Выпускник что-то отвечает по учебнику Курляндского — путается. Экзаменатор спрашивает:

— О лекциях Курляндского вы хоть слышали (а он обязан был их посещать во время учебы)?

— А как же, — вдохновляется студент, — только он давно умер.

Экзаменатор аж на стуле подскочил и стал требовать от комиссии поставить двойку. Курляндский, присутствовавший в комиссии, поинтересовался, в чем дело. Возмущенный экзаменатор рассказал. Как же хохотал Вениамин Юрьевич:

— Судьба классика! Известен после смерти!

Или другой случай, тоже на госэкзамене.

Отвечает студентка из Китая. Мнется, запинается. Вениамин Юрьевич слушал, слушал, а потом говорит:

— Вам по-русски отвечать трудно, давайте то же самое по-китайски.

Девушка преобразилась и зачастила. Вениамин Юрьевич поставил ей пятерку.

— Профессор, вы ведь не знаете китайского! — сообразил кто-то в комиссии.

— Вы же слышали, как быстро и уверенно она отвечала. Наверное, знает!

Он придерживался принципа: лучше о человеке думать хорошо, чем плохо.

Однажды профессор получил двойку.

На кафедре было нововведение — поставили машину информационного контроля с ответами «да» и «нет» и оценками ответов.

Вениамин Юрьевич сказал:

— Сначала попробую я.

Он нажал одну кнопку, другую — и машина выдала ответ «два». Все, кто был рядом, пришли в восторг.

— Этого нам не надо, — сказал Вениамин Юрьевич, — будем со студентами беседовать живьем.

И машину задвинули в дальний угол.

Вениамин Юрьевич был очень интеллигентным и корректным человеком. Он всегда был как бы нацелен на то, чтобы поддержать, протянуть руку помощи, вселить уверенность в собственных силах. Когда он вел консультации, обсуждал с врачами больного, он никогда не позволял себе при больном поправить врача, сделать замечание, осудить неправильно выбранный план лечения заболевания и отсюда неверный путь лечения. Он просил больного выйти, очень корректно объяснял ошибку и подсказывал правильное решение».

Вспоминает А. И. Воложин, заведующий кафедрой патофизиологии МГМСУ, в то время заведующий лабораторией:

«Интересно было наблюдать за Вениамином Юрьевичем на Ученом совете. Создавалось впечатление, что в течение всего совета он дремлет, но у него идеально работал сторожевой центр. Если была слышна фальшь или ложь, или высказывалась точка зрения, с которой он был не согласен, он тут же открывал глаза и выдавал такую реплику, которая иногда била наотмашь. Оказывается, он все слышал с самого начала и разбирался в вопросе лучше, чем те, кто слушал, изображая предельное внимание. Я не буду называть профессоров, которые проявляли беспринципность, в том числе по отношению к нему, но он это хорошо понимал и очень остро на это реагировал, причем вслух, при всех. Он не боялся этим наживать врагов. Если о нем говорили недоброжелательно за его спиной, то он никогда не пользовался таким методом. Он говорил открыто при всех. Он был воин. Если он знал, если он чувствовал свою правоту, причем правоту в вопросах принципиальных, он не останавливался ни перед чем и выступал всегда объективно, никогда не шел на компромиссы.

Об одном беспринципном выступлении он говорил однажды с трибуны Ученого совета так: «Тут коллега, выступая, был похож на одного оратора, который, к примеру, рассказывая о вазе, сказал, что ваза круглая. Но услышав реплику из зала, тут же поправился и объявил, что ваза, скорее, овальная, чем круглая. Опять реплика из зала. Оратор быстро реагирует: «Конечно если внимательно посмотреть, то ваза определенно квадратная». Говорил Курляндский это коллеге в лицо. И этот эпатаж означал: будь честным, не юли.

При всей демократичности Вениамин Юрьевич терпеть не мог когда его обманывали, ненавидел ложь. Если он с кем-то о чем то договорился, он всегда выполнял обещанное. Если же подводили его, он старался с этим человеком больше не общаться. Он говорил: «Если обманул один раз, больше я ему верить не могу».

Он действительно очень любил шутку, розыгрыши, анекдоты. Можно предположить, что удачная шутка помогала ему в мгновение сбросить усталость, спустить на тормозах напряжение и раздражение.

И еще — шутка, юмор просто доставляли удовольствие.

Маленький эпизод из жизни.

Роман Григорьевич Беленький был директором парка уборочных машин. В Москве тогда от снега убирались не только главные улицы, но и улочки и переулочки, а летом Москва просыпалась подметенная, умытая поливальными машинами. Трава и листья деревьев блестели водяными капельками, а воздух был свежим и напоенным запахами лета. Многие из этих ведающих чистотой машин выезжали из парка Р. Г. Беленького поздно вечером, когда москвичи уже спали, и рано утром, когда москвичи еще не проснулись.

Беленький по тем временам был большим оригиналом. Он построил в своем «парке» спальный корпус для рабочих, которые выходили в ночную смену, чтобы в перерыве они могли отдохнуть, спортивный зал, чтобы могли заниматься спортом, разбил клумбы и посадил цветы.

Курляндский и Беленький были друзьями не один десяток лет. Иногда играли в преферанс. Поиграть заезжал молодой Брежнев, когда прилетал с целины в Москву.

Роман Григорьевич был тоже большим любителем шутки. Нина Федоровна говорила:

— Не знаю, когда Роман шутит, а когда говорит серьезно.

— Сама не знаю, — не без юмора отвечала ей жена Романа Григорьевича Вера Васильевна.

Вот, например, диалог Вениамина Юрьевича и Романа Григорьевича перед отъездом Курляндского на отдых за рубеж с семьей.

Август 1977 года. Утром на дачной веранде за самоваром.

Роман Григорьевич:

— Пока вы будете разъезжать, я проведу звонок в дом, а то у вас в калитку не достучишься, хоть через забор перелезай.

Вениамин Юрьевич:

— Еще купи косу.

Р. Г.: — Зачем?

В. Ю.: — Скосишь траву.

Р. Г.: — Хорошо.

В. К.: — Потом купи козу.

Р. Г.: — А козу зачем?

В. Ю.: — Скошенную траву будет кушать. А Валя будет ее доить. На завтрак у тебя будет молоко. — Подумал и добавил: — Если останется время, убьешь рыжего.

Р. Г.: — Кота, что ли?

В. Ю.: — Зачем кота? Соседа!

Причем оба невозмутимы, как будто все всерьез.

Роман Григорьевич был большой шутник и мечтатель. Он мечтал работать в кино. На заре своей юности даже подвизался у Параджанова.

Кинематографистом он не стал. Его мечту осуществил сын — Григорий Беленький, оператор-постановщик фильмов «Будьте моим мужем», «Человек с Бульвара капуцинов», телесериала «Леди Бомж» и «Леди Босс» и многих других.

ПРОВОКАЦИЯ

Не существовало в мире серьезных ученых, жизнь которых была бы усеяна розами. Путь эволюции науки — это рождение новых идей и их развитие. Научные идеи в момент их возникновения и первого озвучивания, как правило, вызывают неприятие. Этот психологический барьер преодолевается учеными с трудом или остается непреодолимым при жизни (примеров этому немало, вспомним хотя бы геометрию Лобачевского). Причина не только в ретроградстве ученых или консерватизме мышления, но и в том, что сама наука живет по своим внутренним чаконам развития. Если в литературе или искусстве каждый шедевр («Сикстинская мадонна» Микеланджело или «Война и мир» Льва Толстого) является непревзойденным, то в науке каждое достижение становится основой, платформой для новых открытий и достижений. Мели построить графики в системе координат достижений и времени, то получим следующую картину: в первом случае кривая будет иметь пики взлета, подниматься и опускаться, а во втором — от одного открытия до другого — двигаться но параболе вверх до бесконечности. Каждая идея, теория живы, пока не опровергнуты или не перекрыты новыми, выросшими из предыдущих. Поэтому существует как бы внутреннее сопротивление научных представлений — новому. ')то выражается в жестокой борьбе идей, и это нормальное явление. Даже выскочивший, по легенде, нагишом из ванны Архимед с воплем «Эврика!» не сразу был понят. А Ньютон был известен современникам отнюдь не краеугольной формулой ускорения (история с «упавшим яблоком»), которая долго замалчивалась.

Но борьба идей выражается по-разному, иногда в виде мордобоя, например в Государственной Думе, чему мы были свидетелями, иногда в низменных конфликтах, замешанных на зависти.

Курляндский считал, что борьба научных идей должна нестись в корректной, академической форме.

Это была его позиция.

Так считал он. Но не другие.

Как показало время, теоретические основы ортопедической стоматологии, заложенные В. Ю. Курляндским, живы до сих пор, охватывают основные направления науки, развиваются и сегодня.

Он создал многое. Много не успел. Перед смертью он работал над несколькими научными трудами. Кроме того, ему очень мешали. Например, он боролся против употребления в протезировании стали, вредной для здоровья и разработал специальные сплавы, которые заменили бы сталь.

Десять лет он старался внедрить эти сплавы. И десять лет один провинциальный профессор писал во все инстанции отрицательные отзывы.

Известный ученый-стоматолог не был допущен редактором журнала, профессором Васильевым, на страницы профессионального журнала. Курляндский переживал эту несправедливость, но однажды сказал:

— Возможно, Васильев подтолкнул к написанию книг: так как я не мог публиковать статьи, пришлось писать книги.

Но этого противникам Курляндского было мало.

Из статьи Вадима Николаевича Копейкина («Школа Курляндского»): «Как всегда, вспомним историю, нашлись завистники и противники, которые ополчились не только на новое учение и новые направления, ничего взамен не предлагая, но и ополчились против него самого».

Была организована и проведена масштабная акция по уничтожению Курляндского как ученого и как личности. Вдохновители и организаторы акции нашлись в самом институте.

Вот как это было.

В Омске проходил очередной съезд стоматологов. В день открытия, когда делегаты стали заполнять зал заседания, на каждом кресле они обнаружили экземпляр газеты «Советская Россия» с фельетоном. В этом фельетоне говорилось, что профессор Курляндский использовал книгу Л. Шаргородского, что у своего аспиранта Доронина и зубного техника Айфеля украл идею моделирования процессов сопротивления костных тканей на моделях из эпоксидных смол и моделирования зубов из гипса.

Попасть в фельетон в советское время означало: быть уволенным с работы, исключенным из партии и всячески осуждаемым на всех собраниях, во всех отчетах.

Можно себе представить, скольких нервов, здоровья стоила эта гнусность. Место было выбрано подходящее — съезд, время — день открытия, и каждый делегат «облагодетельствован» номером газеты.

Естественно, в институте создали комиссию, собрали партийное собрание, осудили и постановили…

Два часа сидели в скверике на площади Моссовета под сенью сурового всадника Долгорукого Председатель Госплана Николай Константинович Байбаков и профессор Курляндский и думали извечную русскую думу: «Что делать?» Байбаков, хорошо знавший, как умело интриги плетут «наверху», сказал: «Надо каяться!» Но дух борьбы был свойственен Курляндскому. Это была не первая несправедливость, с которой ему приходилось сталкиваться. И он решил не сдаваться.

История первая — с Шаргородским. В институте на кафедре ортопедической стоматологии преподавал Лев Шаргородский. Курляндский ему очень симпатизировал и ценил как специалиста, но считал, что для того чтобы преподавать студентам, надо иметь научное звание. Лев Шаргородский писать не умел. Курляндский помогал ему написать диссертацию, а для скорости дал свои книги и учебник, предварительно отметин карандашом куски, которые надо было использовать. Шаргородский их аккуратно переписал, использовал иллюстрации, защитил диссертацию под руководством Курляндского, а (ютом диссертацию издал отдельной книгой, не удосужившись переработать переписанные куски и заимствованные иллюстрации. Потом были переизданы труды Курляндского.

Так части текста из книги Шаргородского полностью совпали с текстами Курляндского.

История вторая — с Дорониным и зубным техником Айфелем. У Курляндского была страсть следить за исследованиями в разных областях науки. Так однажды он познакомился с молодым ученым доцентом Геннадием Хесиным, заведующим лабораторией сопротивления материалов в Московском строительном институте. Проблемой состояния костных тканей Курляндский интересовался еще со времен войны. И у него возникла идея изучить сопротивление костных тканей челюстей в лаборатории Хесина.

Был подобран подходящий по свойствам материал — эпоксидная смола, в лаборатории была создана специальная аппаратура, и началось исследование.

Курляндский был очень увлечен исследованием. Опыты можно было проводить в лаборатории только в нерабочее время. Каждый вечер в течение нескольких месяцев профессор из института ехал в лабораторию. Работали там допоздна. Однажды, вернувшись часам к 12 ночи, усаживаясь за ужин он сказал жене:

— Я сегодня не очень голодный, меня лаборанты покормили. Знаешь, это очень вкусно — свежий огурец с черным хлебом и сладким чаем!

Опыты проходили успешно, Курляндский был очень доволен. Спустя какое-то время у него появился аспирант, Доронин, которому он и предложил разрабатывать эту тему в диссертации.

В фельетоне было написано, что Курляндский украл авторство у своего аспиранта и зубного техника.

В райком партии парткомом института были переданы материалы партийного собрания, осуждающие профессора-плагиатора. Очень немногие (два-три человека) выступили в защиту Курляндского. Среди них был профессор А. И. Евдокимов.

И жестко и жестоко спланированная акция провалилась. Продажный фельетонист вскоре был исключен из Союза журналистов, на его счету оказались и другие грязные поступки.

Главный редактор газеты «Советская Россия» пригласил к себе Вениамина Юрьевича Курляндского, принес свои извинения за публикацию непроверенных фактов. Он сказал, что в советской прессе не принято давать опровержения, и этого он сделать не может. Он предложил Курляндскому написать статью о стоматологии, которую поместят в «Советской России», и это будет своеобразным оправданием.

Работоспособность Курляндского, плодотворность его идей и трудов были настолько велики, что некоторые ученые, которые были не в состоянии работать столь же эффективно, шли по ложному пути, стараясь всеми силами мешать, клеветать, раздувая заведомо ложные, преднамеренно порочащие ученого факты, старались свалить колосса, видимо, чтобы упрочить свое собственное реноме.

Так, совершенно беспрецедентно, на основании голословных обвинений и подтасованных фактов было трижды в течение месяца проведено голосование о соответствии занимаемой должности заведующего кафедрой. И трижды, несмотря на нажим, совет профессоров поддержал В. Ю. Курляндского. Но каков был агрессивный напор!

«Это было летом. Мы жили на даче, — вспоминает дочь Курляндского. — Тревога висела в воздухе. К нам постоянно наведывались друзья и коллеги отца. А его аспиранты Вадим Копейкин, Виталий Миликевич и его жена, тоже аспирантка, Видена Измайлова каждый день сопровождали отца из института на дачу. Он был за рулем и ребята волновались за него.

Впоследствии Вадим Копейкин и Виталий Миликевич защитили кандидатские и докторские диссертации и руководили кафедрами ортопедической стоматологии: В. Копейкин, как преемник Курляндского, в Москве, В. Миликевич — в Волгограде».

Интересно, как он сам относился к заимствованиям.

Однажды, просматривая новую брошюру по стоматологии, Курляндский воскликнул:

— Одна, две, три, четыре страницы подряд, слово в слово, запятая в запятую из моей книги.

— Профессор, что же вы предпримите?

— А ничего! Написано-то все правильно. Курляндскому автор подарил с дарственной надписью учебник по стоматологии, изданный в Тбилиси на грузинском языке:

— Профессор, каково ваше мнение об учебнике?

— Прочитать не могу: не знаю грузинского. Но иллюстрации те же, что и в моем учебнике, и в том же порядке. Наверное, учебник хороший.

ВЗРЫВНАЯ ИДЕЯ ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ ПАТОЛОГИИ

В 1961, 1968, 1973 годах выходит «Руководство к практическим занятиям по ортопедической стоматологии». В 1963, 1970 годах Вениамин Юрьевич выпускает «Атлас по ортопедической стоматологии» (в 2-х томах), который является наглядным материалом для преподавания по всем разделам дисциплины.

В 1972 году В. Ю. Курляндский выпустил «Методические указания к чтению курса лекций по преподаванию госпитальной ортопедической стоматологии», а в 1975 году — методическое пособие «Современные аспекты ортопедического лечения болезней парондонта».

60-е годы для Вениамина Юрьевича были годами, когда на кафедре стало расти количество диссертаций, защищенных под его руководством.

Апофеозом научной деятельности В. Ю. Курляндского стало его учение о функциональной патологии зубочелюстной системы. Это был сложный период в жизни профессора, испытание для его школы, которую он так бережно создавал. Нашлись противники, которые ополчились на новое учение. Но истина восторжествовала. В 1962 году главный стоматолог Минздрава СССР профессор В. Ф. Рудько на IV Всесоюзном съезде стоматологов в докладе «Состояние и задачи дальнейшего развития научно-исследовательской работы в области стоматологии в СССР» отметил: «Профессор В. Ю. Курляндский в Московском стоматологическом институте обосновал новый поход к оценке роли зубного протеза и разработал проблему функциональной патологии зубочелюстной системы, развивая ее сейчас со своими сотрудниками и многочисленными исследователями».

Термином «функциональная патология зубочелюстной системы» он определил такое состояние зубочелюстной системы, когда функция перестает формировать ее и начинает ее разрушать. Разрушению могут быть подвержены зубные ряды, пародонт, твердые ткани зубов. Функциональная патология зубочелюстной системы может возникать и проявляться в различные периоды развития зубочелюстной системы: в молочном, сменном и сформированном прикусе. В молочном прикусе нарушается формообразование зубов, развивается патологическая стираемость твердых тканей зубов или задержка физиологического стирания зуба. В сменном прикусе нарастает функциональная патология заболеваний зубочелюстной системы, возникшая в молочном прикусе, нарушается формообразование зубных рядов и прикуса, рост челюстей. При утрате зубов из постоянного прикуса функциональная патология усиливается. В этот период может появиться недостаточность твердых тканей зубов, зубных рядов и опорного аппарата зубов. По данным профессора В. Ю. Курляндского и его учеников отмечено, что морфологические изменения в твердых тканях зуба, зубных рядах и пародонте ведут к изменениям процессов обмена нервной регуляции, изменению физиологической выносливости тканей и изменению функции зубочелюстной системы.

Разработка проблемы функциональной патологии связана также с Обнинским периодом научных исследований.

Профессор А. И. Воложин вспоминает:

«Многие идеи которые были высказаны Вениамином Юрьевичем, первоначально вызывали некоторое удивление и даже неприятие, хотя его авторитет был настолько велик, что его идеи или те мысли, которые оформились в идеи, его учениками и последователями воспринимались как должное. Например, о термине «функциональная патология» можно было спорить, обсуждать, но на самом деле сейчас мы точно знаем, что функция строит и функция разрушает. Вопросы адаптации и дезадаптации являются одним из важнейших аспектов современности. Это касается всех разделов стоматологической науки: ортодонтии, ортопедии, терапии. Вениамин Юрьевич настаивал, что функция может разрушать, если ее воздействие превышает те адаптивные возможности, которые существуют, а эти адаптивные возможности — вопрос чрезвычайно сложный: это и приобретенный генетический детерминированный фактор и многое другое, поэтому примитивно к этому вопросу нельзя было подходить. Для того чтобы правильно понять эти идеи, нужно было знать общую медицину. А Вениамин Юрьевич не считал ортопедическую стоматологию какой-то отдельной от медицины специальностью. Он одним из первых ввел стоматологию в медицину как равноправную науку.

В Обнинске работала большая группа аспирантов. Я был с ними как их шеф. Работали с собаками. Причем для Вениамина Юрьевича, для его аспирантов, для нас для всех были созданы совершенно идеальные условия. Мы работали с десятками собак, нам предоставляли возможности и облучить, и вводить изотопы, и проводить самые разнообразные исследования, которые в настоящее время и проводить-то уже чрезвычайно сложно, и поэтому то, что было сделано тогда в Обнинске — богатый багаж не только на сегодняшний день, но, я думаю, и на будущее. И Обнинске изучали многие вопросы, касающиеся влияния на организм в целом и зубочелюстную систему в частности: блокирования зубов, перегрузки, недогрузки, облучения и пр.

При этом Вениамин Юрьевич скрупулезно отслеживал все результаты проведенных исследований. Он сам приезжал в Обнинск, сам рассматривал рентгенограммы, фотографии, биохимические, гематологические исследования, а поскольку был он человеком широко образованным, он достаточно легко мог обобщить данные, полученные самыми разными методами. Этого иногда недоставало аспирантам, которых он заставлял учить общую медицину наравне со стоматологией. А. Г. Арутюнян, Г. А. Крымон, Е. С. Левина, А. Балаев, Н. Моллаев, И. В. Росинская — все они защитили диссертации, очень и очень серьезные работы. У всех по-разному сложилась судьба. Не все они смогли продолжить работу дальше, кого-то уже нет, но тем не менее школа эта существовала и существует до настоящего времени. И надо сказать, что в последнее время мы приобрели некоторые возможности продолжения этих исследований, в том числе эксперименты на собаках, на крупных животных. Кафедра патофизиологии вместе со стоматологическими кафедрами МГМСУ продолжают исследования в этом направлении.

Вениамин Юрьевич, имея широкие связи, старался использовать возможности своих пациентов в интересах кафедры. Курляндский увлекал собеседников своими идеями, и они настолько проникались ими, что начинали сотрудничать с ним. Это были металлурги, специалисты в области полимеров, микробиологи, в области сопромата, криминалистики, всех не перечислить. Потом они надолго оставались друзьями кафедры, присутствовали на заседаниях, выступали и чувствовали себя членами коллектива. Это очень важно, потому что они не за «зубы» помогали выполнять те или иные исследования, а уже как ученые, которые заражались идеями Вениамина Юрьевича. Это было всегда очень заметно и очень приятно, Уметь заразить идеями мог не каждый ученый».

Клинические и рентгеновские проявления функциональной патологии зубочелюстной системы сходны с симптомами проявления пародонтоза, что дает основания для разработки дифференциальной диагностики различных заболеваний. Углубленная разработка данной проблемы выявила ряд нозологических форм поражения зубочелюстной системы и открыла возможности для патогенетической терапии. Все это дало основание для пересмотра неси ортопедической тактики, особенно в плане профилактических мероприятий. Для разработки функциональной патологии зубочелюстной системы необходимо тщательное клиническое обследование больного для установления этиологии и патогенеза форм ее поражения и выявления значения эндогенных и экзогенных факторов в их развитии.

Для выявления этих моментов потребовалось изучить рецепторное поле полости рта, функциональную выносливость пародонта зубов и зубных рядов в норме и при патологии и многое другое. Изучив физиологические резервы пародонта, ученый успешно их применял в профилактических целях и при лечении патологических состояний зубочелюстной системы. Огромное количество форм поражения зубочелюстной системы требует специфической профилактики и терапии.

Ведущая роль в этих поражениях принадлежит функции, которая по-разному может действовать на зубочелюстно-лицевой комплекс с момента рождения и на протяжении всей жизни человека. Эту проблему Вениамин Юрьевич разрабатывал со своими учениками в течение 40 лет».

УЧЕНЫЙ-ИССЛЕДОВАТЕЛЬ

В 60-70-е годы В. Ю. Курляндский занимался разработкой новых сплавов для клиники ортопедической стоматологии. Вокруг ученого собирается коллектив, который работает над этой проблемой. В 1970 году на 11 Всероссийском съезде стоматологов им было доложено о разработке нового специального сплава для изготовления зубных протезов. Вениамин Юрьевич умел увлечь своими идеями: над разработкой новых сплавов трудились коллективы оборонных предприятий, Московский завод по обработке специальных сплавов.

Директор завода по обработке специальных сплавов И. А. Андрющенко писал:

«С институтом, который вместе со своими сотрудниками представляет на нашем заводе профессор Курляндский, мы дружим вот уже несколько лет. Дружба наша не только полезна и заводу, и институту, но и плодотворна. Именно благодаря ей нам удалось творчески осмыслить и ввести в действие целый ряд новых сплавов, нашедших достойное применение в медицине.

«Рыбак рыбака видит издалека». Так говорят в народе. И профессор Курляндский каким-то чутьем, интуицией находит людей, способных изобретать и вносить рационализаторские предложения. Причем выбирать приходится ему из нашего брата, то есть из тех, кто не имеет отношения к его врачебной специальности. Он приветствует всякую идею, если только есть в ней хоть атом, хоть зачаток нового. Интересно, что на совместных совещаниях рабочих и инженеров завода и ученых из института врачи задают вопросы только по нашей части, а наши работники — только по медицинской — настолько досконально разработаны и потому неуязвимы доводы профессора.

Часто меня и моих коллег по работе поздним вечером, даже в полночь поднимает звонок Вениамина Юрьевича. Он предлагает, советуется, просит не откладывать решения вопроса в долгий ящик И совесть не позволяет отказать ученому, проявляющему подлинное бескорыстие и величайшую заинтересованность в деле.

На заводе помогают ему решительно все. И помогают не как-нибудь, а как говорится, «всем Николаем» — вкладывая душу, отдаваясь целиком. Мне трудно выразить словами, почему так получается. Думается, потому, что профессор не только тончайший знаток и мастер своей специальности, но еще и настоящий человек.

Отличает его и решительность, столь необходимая в творчестве. Он умеет найти самое главное, а второстепенное — оставить «на потом». Особенно важно это, когда надо выбрать из огромного количества возможных сочетаний сплавов именно те, которые по разным соображениям должны быть внедрены в первую очередь.

Сплавы, предложенные нашим заводом и институтом, обладают высокой технологичностью и бактерицидностью. Но они удовлетворяют еще и многим другим требованиям».

Результатом этой работы были сплавы на основе никеля (с низким значением линейной усадки), сплавы на основе серебра и палладия с достаточной прочностью и износостойкостью для зубных протезов, благородные сплавы для изготовления несъемных протезов с керамическими покрытиями, сплав на основе золота повышенной прочности и твердости, ситаллы. Когда Курляндский докладывал на институтском Ученом совете результаты создания новых сплавов для стоматологии, очень глубоко мыслящий член Ученого совета задал из зала вопрос:

— Какого цвета изобретенные металлы? Белого? Так и сталь белого цвета!

— Видите, — сказал Курляндский, — у меня в руках две таблетки. Обе круглые. Обе белого цвета. Одна — анальгин, а другая — слабительное…

Профессор старался «пробить» к использованию новые сплавы. Боролся против применения нержавеющей стали в полости рта. Десять лет доказательств, десять лет доброхоты от стоматологии с завидным упорством, достойным лучшего применения, пишут во все инстанции вплоть до ЦК о вредности и дороговизне сплавов, невозможности их распространения и т. п. А ведь за десять лет их применения государству были бы сэкономлены сотни тонн золота, а сколько удачно вылеченных людей!

Пятнадцать авторских свидетельств были вручены Вениамину Юрьевичу и коллективам, которые работали под его руководством, за эти изобретения. Внедрение этих сплавов: биметалла и «спецсплава» в практику ортопедической стоматологии дало государству большую экономию золота, а также повысило качество изготовляемых протезов. Только в одной Москве экономия золота на изготовление зубных протезов составляла около 600 кг.

Кроме того, Курляндский и его ученики провели целый ряд исследований, доказавших лечебное влияние на организм находящихся во рту серебряно-палладиевых сплавов.

В начале 70-х годов Вениамин Юрьевич Курляндский организовал проблемную лабораторию материаловедения. Он создал тематическую группу по синтезу сплавов и разработке методов облицовки каркасов протезов благородными металлами.

Руководить лабораторией он пригласил совсем молодого, только что «испеченного» инженера-полимерщика Надежду Ивановну Сафарову. Она работает в лаборатории и по сей день и считается лучшим специалистом по гальванопластике в стране.

Из воспоминаний Н. И. Сафаровой:

«В определенной степени все, чем мы занимались, отражало широту взглядов Вениамина Юрьевича и интересов в самых различных сферах научных достижений современности.

Он приглашал для совместной работы научных сотрудников из ведущих научных институтов: института стекла, института сплавов, физико-химического института, института неорганической химии Академии медицинских наук, института металлургии МГУ и других. Часто проводились совместные совещания, обсуждения этапов работы.

Проблему он видел в целом. Основные задачи, которые ставил Вениамин Юрьевич перед лабораторией, были поиск и разработка новых материалов и методик. Задачи ставились конкретные, которые должны были дать решение для широкого внедрения в практику. В целом же проблемой, повторяю, владел он сам.

Но он не только руководил лабораторией, он работал с нами вместе: приходил каждый день, следил за процессом исследований и за результатами.

Вениамин Юрьевич всегда поддерживал инициативу, старался, чтобы работать нам было интересно, и работа велась живо и с огоньком. Никогда у нас не было нервозности, гонки. Всегда царила атмосфера уверенности, надежды на успех. Поэтому, наверное, и работали мы результативно.

Мы разработали керамические, стеклокристаллические составы, названные ситаллами, показавшие высокие физико-механические свойства; для индивидуального пользователя — порошок на платиновой основе и т. д.

Вениамин Юрьевич заложил в нашу работу обязательное требование доведения ее до конца, до внедрения в клиническую практику.

Разработанные нами материалы проходили соответствующие токсикологические испытания, утвержденные Комитетом по новой технике М3, прочие проверки, которые давали новым материалам путевку в серийное производство.

Разработки в нашей лаборатории легли в основу многих диссертаций, защищенных на кафедре.

Эти традиции: доведение исследований до конечного результата — внедрения в клиническую практику и серийного производства, диссертационный научный подход, заложенный Вениамином Юрьевичем, продолжаются и развиваются сегодня.

В 1977 году аспирантка М. В. Малик защитила диссертацию «Обоснование к широкому применению серебряно-палладиевых сплавов, не содержащих золота». На кафедре изучались явления непереносимости к металлическим включениям в полости рта, пороги болевой чувствительности языка в норме и при пользовании зубными протезами из нержавеющей стали, характер микротоков и микрофлоры при пользовании несъемными зубными протезами из различных сплавов (А. К. Творус — 1968 г., И. Л. Зенкевич — 1975 г.). Разработка и применение в клинике ортопедической стоматологии новых сплавов снизило многие отрицательные явления, возникающие в полости рта при применении зубных протезов с использованием нержавеющей стали.

Важной темой для исследований Вениамин Юрьевич считал изучение действия облучения на изменение зубов и челюстей. На эту тему были защищены диссертации аспирантами М. И. Малой (1970), В. А. Минасяном (1970), Г. Л. Крымоном (1972), В. Н. Федчишиным (1974), Г. И. Назаровым (1975) и др.

Большое значение В. Ю. Курляндский придавал вопросим организации стоматологической помощи. По этим проблемам защищены диссертации: И. Х. Пинским (1961), А. В. Белолапотковой (1969)., Г. Н. Троянским (1970), Т. П. Гадулиным(1973).

КАК ОН РАБОТАЛ, КАКИМ ОН БЫЛ

Он работал всегда и везде. Днем и ночью. В институте и дома. В поезде, в санатории, на отдыхе.

Когда он приходил домой из института, то немного отдыхал, иногда спал час-другой, а потом садился за письменный стол. Любил, когда рядом в кресле сидела жена, читала или смотрела телевизор. Иногда он настойчиво звал ее:

— Нина, посиди здесь, не уходи, а то мне что-то не пишется.

Атмосфера дома, покоя, видимо, вдохновляла его. Работая за письменным столом заполночь, он порой чувствовал необходимость в общении, чаще всего по делу. Ничтоже сумнявшеся, как говорили наши предки, он набирал телефонный номер.

— Кому ты звонишь! Ты забываешь, сколько времени! Люди уже спят! — пыталась остановить его жена.

Но было поздно. В трубке звучало «Алло!». Курляндский, спохватившись, спрашивал:

— Вы спите? Ну спите, спите.

Чаще всего собеседник включался в диалог, чем явно радовал Курляндского, с энтузиазмом излагавшего совершенно безотлагательные проблемы.

Поздно вечером он ложился спать, а часов в 6 утра уже снова был за письменным столом и работал до отъезда в институт.

Писал он много. Одна за другой выходили монографии, статьи.

Его «болдинская осень» приходилась на время отпуска: тогда его ничто не отвлекало и можно было работать над статьей или книгой в свое удовольствие.

Он предпочитал поезд самолету. Когда нужно было лететь на съезд стоматологов в Ташкент, Курляндский взял билет в международный вагон.

— Вениамин Юрьевич, почему вы поездом, это же почти неделя пути.

— Да я за это время главу напишу.

В статье, посвященной профессору В. Ю. Курляндскому, «Стоматологи против стоматологов», Юрий Щекочихин пишет, что на вопрос, как он работает, Курляндский отвечал: «16 часов каждый день, 16, не меньше. Ничего подобного, не устаю. Нормально…

Круг обязанностей профессора… Вениамина Юрьевича Курляндского велик и широк. Заведующий кафедрой — административная должность. Профессор — значит экзаменатор, преподаватель, педагог. Наконец, и, может, самое главное — ученый, доктор наук, Заслуженный деятель науки РСФСР».

Вся жизнь Курляндского — очень нелегкий, а порой и в высшей степени трудный научный и чисто житейский путь. Наверное, не раз читатель удивится: под силу ли одному человеку сделать то, что он сделал, пережить то, что пережил, достичь того, чего он достиг, сам, без помощи, без поддержки, только силой ума, таланта, целеустремленности, выдержки, труда и одухотворенности.

Он смело и последовательно воздвигал храм стоматологической науки в борьбе с косностью и непониманием. Именно он сделал стоматологию самостоятельной наукой. Он обладал удивительной проницательностью и широтой мышления, уводящей от сиюминутности в глобальную научную перспективу. Он был ученым до мозга костей.

Это был человек очень сильный. Он никогда не жаловался, никому не плакал в жилетку. Никого не пускал в свои переживания и, когда ему было плохо, тяжело или неприятно, он чаще всего отшучивался или с каким-то смешением возмущения и удивления мог воскликнуть в ответ на какую-нибудь пакость в свой адрес: «Вот мерзавец! (мерзавцы!)». И не более того. Причем без злобы, скорее, с удивлением, без ненависти и мстительности, казалось, эти чувства вообще были ему неведомы.

Был ли он ранимым человеком? Естественно, как человек тонкий и интеллектуальный. Но никто не знал этого наверное. Он скрывал свои душевные раны. И только по тому, как он бережно относился к близким, друзьям, ученикам, понимая и принимая их беды и неудачи, можно было догадаться о его истинной реакции на разного рода неприятности и коллизии, так тщательно скрываемой.

Он был нежен, заботлив и добр в семье. Каждое письмо к жене и дочери, когда они уезжали в каникулярное время отдыхать, а он не имел еще отпуска, начиналось одинаково: «Дорогие мои любимые!»

Из письма от 15.VII.50 года.

«Дорогие мои любимые! Я очень соскучился и уже не дождусь, когда вы приедете. В последние дни стало еще более скучно. Причина в том. что вы перестали писать. У вас получается то густо, то пусто. Я получал по одному письму, потом по два, потом по 3 и вдруг — ничего.

В Москве по-старому: каждый день дождь. Сегодня проливной дождь всю ночь и утро. Сейчас еду на новую консультацию, замучили они меня окончательно. Устал я. Мозги совсем устали, и я ничего не пишу, несмотря на то, что все напечатал на машинке, не доходят руки. 18 и 19 у меня два доклада. Один из них довольно неприятный. Я буду докладывать о новых моих работах и не знаю, как воспримет аудитория…

Как вы отдыхаете? Как ты себя моя любимая дорогая женушка чувствуешь, как помогает тебе лечение и отдых? Как Светланочка? Доченька, родная, ты не обижайся, что я не пишу тебе письма отдельно, сегодня вечером это сделаю…

Как вы проводите время? Были ли в Риге? Какая у вас погода? Напишите обо всем и пишите, как обещали, через день.

Целую вас крепко, крепко.

Много, много. Ваш Веня 15. VII. 50.

P. S. Сегодня 16 число. Письмо не отправил, не было марки. За этот день произошли следующие события. Во-первых, я выиграл по облигациям 1000 рублей, так что ищите возможность их потратить. Заходил в ателье. Пальто для любимой женушки еще не готово. Купил себе велюровую темно-синюю шляпу, как твоя, мамка.

Почему не пишите? Получили ли деньги, которые я послал? Пишите. Целую. Веня».

И из другого письма.

«Дорогие мои, крепко любимые! Время бежит и вот мы опять скоро будем все вместе. Вчера получил ваше письмо, где уже намечается день выезда. Мне очень хотелось, чтобы зарядки, которую вы получили, хватило бы вам на всю зиму…

Получил письмо с фотокарточками, где Светланка подстрижена. Я долго смотрел на них и никак не мог определить, что это такое, что-то Светлана не та. И лишь после сообразил, что косы срезаны. Расстроился я тут же и до сих пор переживаю: зачем она это сделала и зачем ты, Нинуля, разрешила. Твоя любовь к нам часто делает тебя настолько податливой, что мы можем тебя уговорить на что хотим, и ты из любви к нам, из желания сделать приятное на все соглашаешься. Ну ладно, подумаешь — кос нет, отрастут новые».

В быту же он был крайне неловок и беспомощен.

В конце лета, в первый год войны, когда он находился в Москве, а семья в Рязани, он с оказией пересылает жене деньги, и тут же спохватывается. И с другой оказией передает ей письмо, написанное на оберточной бумаге: «Нинусенъка, я вам выделил все деньги возможные. Оставил себе минимальный прожиточный минимум. Если у тебя есть деньги, пришли мне 200–250 рублей для покупок продуктов для вас. Если нет, я что-нибудь придумаю».

Если он сам пробовал приготовить завтрак, например яичницу, то ее не всегда удавалось донести от плиты до стола: по пути глазунья, как лягушка, соскальзывала на пол. В письме жене на Рижское взморье в 50-х годах он пишет: «Я ехал домой в половине 11-го и полагал, что ваши письма должны быть и по этому поводу решил устроить пир. Для пиршества зашел в гастроном на Смоленской и купил следующее: 1) куропатку жареную, 2) 100 г. масла,1) рыбцы — 2 шт., 4) 200 г. колбасы любительской и 5) батон хлеба. Ехал домой и всю дорогу текли «слюнки от предстоящего хорошего ужина, представлял как за ужином почитаю ваше письмо. (По дороге 5 свертков нести было неудобно). Все мои надежды оправдались. Я получил письмо и открытку. Но, видимо, богу было известно заранее, что второго удовольствия я не получу. Т. е. ужин не состоялся, и он был таким же скупым, как и мамой написанная открытка. При развертывании свертков мною было установлено: 1) куропатка имеет 100-летнюю давность, давно провоняла и внутри вся покрыта плесенью — «пенициллином», а сверху настолько скользкая, что противно держать в руках; 2) рыбцы оказались пародией на рыбцов, а по существу резко пересоленная вобла, из которой мне не удалось выжать ни капли жира, но соли сколько хочешь; масло дали край, тоже с небольшим привкусом. Я не смог утолить голода — не ел с утра…» И несмотря на «печальное» содержание, в конце письма приписка: «анекдот: в одном сумасшедшем доме…»

Курляндский всегда был центром притяжения. Люди тянулись к нему: с ним было приятно и интересно общаться.

Жизнелюбие и доброжелательность, острый ум и интеллект в неформальной обстановке делали его центром внимания. Во время отпуска вокруг него группировались люди, как правило, очень интересные и неординарные.

В 1947 году по путевкам Курляндский с семьей поехал отдыхать на Рижское взморье. Все многочисленные соседи коммунальной квартиры вышли провожать, некоторые плакали, прощались навсегда: «Там же стреляют!»

Рига встретила москвичей необычным европейским видом: готика вперемежку с глыбами строгих серых зданий, одежда и манера рижан держаться. На вокзале погрузились с чемоданами в частное (что тоже было необычно) такси и направились на взморье.

По дороге Вениамин Юрьевич беседовал с водителем:

— В буржуазной Латвии, — рассказывал тот, — жили бедно, батрачили на хозяина на хуторе. Сестра уехала в Ригу, стала проституткой, чтобы заработать себе на приданое. С приходом Советской власти простому человеку стало легче. Сестры и братья получили образование, специальность, квартиры, но… Если будет возможно, всех русских перебьем, — заключил он.

Слишком силен был национализм.

Ах, Рижское взморье! В 47-м году еще не было названия — Юрмала. Вдоль побережья тянулись друг за другом, разделенные не более чем улочкой, курортные местечки: Булдури, Дзинтари, Майори, Дубулты, Яун Дубулты, Асари, Пумпури, Кемери… С центром — Майори. Некоторые из брошенных частных дач с башенками, окнами из разноцветных стекол были объединены в ведомственные или профсоюзные дома отдыха. Центральная торговая улица в Майори могла похвастаться несколькими портерными, книжным и шляпным магазинчиками и фотоателье. Остальные магазинчики были заколочены, на окнах спущены жалюзи. В центре Майори находилась маленькая типичная прибалтийская дачка — краеведческий музей, в котором, между прочим, была ярко отражена борьба латышей за свержение буржуазного режима.

Золотые пляжи взморья выглядели иначе, чем сегодня: вдоль кромки воды тянулись сохнущие рыбацкие сети, группами и по одной лежали перевернутые лодки.

По утрам от дачи к даче ходили статные белокурые женщины в длинных с узорами юбках и фартуках, с корзинами в руках и предлагали дары моря. В корзинах, в хрустящих накрахмаленных салфетках лежали золотистая, копченая, еще теплая, прямо от костра, салака и угри.

Дом отдыха располагался в отдельных дачах. А столовая на берегу — в курзале, посередине которого остался круг от рулетки. Народ собрался очень интересный. За соседним столом сидели друзья — известный хирург-пульмонолог Г. И. Шапиро с женой и дочерью, В. Воронов с женой, только что получивший звание лауреата Сталинской премии за какие-то закрытые разработки, профессор Жоров с семьей, пожилая, очень милая и экстравагантная пара — художники из Ленинграда, бывшая балерина с семьей, преподающая в училище Большого театра… Все как-то быстро сгруппировались вокруг Курляндского. Он увлек всех послеобеденным волейболом и вечерним преферансом, стал организатором и вдохновителем разнообразных экскурсий. Для одной из них он раздобыл где-то экскурсовода и огромный студебеккер, в котором на досках (импровизированных скамейках) разместилось множество отдыхающих, и все поехали знакомиться с Ливонской Швейцарией — красивейшей частью горной Латвии. Экскурсию пол молодой красавец латыш по имени Лайман (счастливый) с щегольской тросточкой черного дерена в руках, которую венчала голова собаки с горящими янтарными глазами. Покачивая тросточкой, с легким латышским акцентом юноша вдохновенно рассказывал туристам из студебеккера волшебные легенды из времен ливонских рыцарей. Он просил слушателей представить себе, как в этой высокой, хорошо сохранившейся со средних никои круглой пашне, в зале за огромным, как у короля Артура, столом пировали рыцари, смачно вгрызаясь в жареных цыплят, которые горами лежали на блюдах, и звенели серебряными кубками, а грязные тарелки без особых церемоний бросали собакам, чтобы вылизали дочиста, и тарелки снова шли в дело. А звездной ночью юная красавица, спрятав деревянные башмаки под кровать, в белых чулочках тихонько сбегала по винтовой лестнице башни на свидание к прекрасному рыцарю. И на фоне окружающих фантастических пейзажей Ливонской Швейцарии трагическая история средневековой юной девушки Розы вставала зримыми картинами перед слушателями.

Были прекрасные экскурсии по реке Лиелуне к озерам. Увлекающийся фотографией Курляндский нее запечатлел на пленке, а фото профессора Жорова, сделанное во время речной поездки, с согласия «модели» было многократно увеличено и украшало витрину фотоателье в центре Майори.

Было еще множество экскурсий в Ригу, в Старый город, на кладбище Яниса Райниса, а также па главную площадь, где, высеченная из камня в стиле авангард возвышалась Латвия в образе женщины, высоко над головой поднявшей три звезды, символизирующие три герцогства Латвии — Эстляндское, Лифляндское и Курляндское. Латвия стояла лицом к Западу, что весьма удручало советских политических деятелей.

Посещал Вениамин Юрьевич и рижские рынки — барахолки, откуда привез целую библиотеку никогда не издававшихся в России книг.

Курляндский умел отдыхать и делал он это, как и все другое, энергично, с интересом и фантазией, немножко превращая отдых в игру и вовлекая в эту увлекательную игру и других.

В 70-х годах некоторые из его кафедральных коллег летом снимали дачи неподалеку от дачи профессора. Они собирались по утрам к завтраку, после кофе загружались в «Волгу». Вениамин Юрьевич садился за руль и отправлялись в Москву в институт. Курляндский шутил:

— Целое лето вожу вас на работу, хоть бы бутылку водки кто поставил.

Но было ясно: профессор шутит. Все знали, что он не любитель выпить, а на банкетах в бокал вместо водки подливает минеральную воду, чтобы никто не заметил. И все делали вид, что не замечают.

Какое хобби было у Курляндского? Он играл в шахматы, в преферанс, в молодые годы любил волейбол, на отдыхе много читал. На прикроватной тумбочке у него неизменно лежал толстый оранжевый том «Похождения бравого солдата Швейка» Гашека.

Театр и кино надо было посещать вечером, а к вечеру он уставал и мог заснуть во время спектакля или сеанса. В кино он точно не заснул на фильме «Девять дней одного года», про остальные фильмы нельзя сказать наверняка.

Однажды, когда он с женой и со своим другом Сисневым Василием Андреевичем и его женой Зинаидой Михайловной пришли в театр, Нина Федоровна, зная слабость своего мужа предусмотрительно села с Сисневым, а Зинаида Михайловна в другом ряду с Курляндским.

В антракте, изумленная Зинаида Михайловна говорила:

— Вениамин Юрьевич проспал почти все действие!

Василий Андреевич Сиснев работал в Комитете народного контроля (была тогда такая высокая организация), ведал вопросами культуры и здравоохранения. Оба они — Сиснев и Курляндский — были люди увлеченные и легко могли превратить праздничный обед или ужин в обсуждение насущных медицинских проблем.

И все-таки хобби у него было. Курляндский любил Волгу. Каждое лето он с женой садился на теплоход, и они плыли всегда по одному и тому же упоительному маршруту: Москва — Астрахань — Москва. С наслаждением, с приключениями и всегда обязательно с друзьями. Вениамин Юрьевич так и «доставал» (именно доставал «по блату», было тогда такое очень значащее выражение) билеты для себя и для кого-нибудь из своих друзей. С Курляндскими плавали в разные годы и его соратница и друг Анна Александровна Нечаева с мужем, и семья его друга Юлия Вениаминовича Аксельрода, и профессор Д. М. Пресняков с семьей и другие.

Он любил Волгу. Теплоход шел по просторной красавице реке, «шлюзовался» во множестве шлюзов, и все в восторге от грандиозности сооружения толпились на палубах; останавливался на маленьких пристанях, где загорелые мальчишки торговали вареными красными раками, доставая их из объемистых мешков. На пристанях с обязательными клумбами, пестрящими петуниями и благоухающим табаком, толпился красиво окающий народ, использующий теплоходы как самый удобный транспорт, связывающий волжские города. Он любил все, что несла навстречу Волга, вплоть до одних и тех же экскурсий, по одним и тем же милым сердцу местам. Не менее всего этого он любил сидеть в своем люксе за письменным столом у открытого окна, за которым проплывали волжские пейчажи, гуляли по палубе пассажиры и…работать над очередной книгой. Он очень любил Волгу.

В 1968 году на заседании правления Дагестанского научно-медицинского общества стоматологов. Ученого совета института усовершенствования врачей постановили: «Выдвинуть заведующего кафедрой ортопедической стоматологии д.м.н., профессора В. Ю. Курляндского в члены-корреспонденты АМН СССР по специальности «стоматология». Но этому не суждено было осуществиться.

В советской действительности научные звания и руководящие должности в научных учреждениях раздавались преимущественно в соответствии с анкетными данными и послужными списками, а не по научным заслугам. Поэтому неудивительно, что, когда профессор Курляндский пришел в соответствующую организацию к соответствующему чиновнику с двумя портфелями своих монографий, тот ему сказал:

— Вениамин Юрьевич, мы прекрасно знаем вас как ученого, но подавать на конкурс бесполезно. Место спущено из президиума Академии специально под фамилию.

— Но у него же нет науки!

— В данном случае это не имеет никакого значения.

Вот примерно такой разговор передал Курляндский позже.

13 октября 1969 года профессору В. Ю. Курляндскому было присвоено звание «Заслуженный деятель науки РСФСР».

Начало 70-х годов было отмечено радикальным поворотом в сторону реальной «разрядки» напряженности между Востоком и Западом. Вениамин Юрьевич получил возможность выезжать за рубеж на научные конференции, а то и просто на отдых; он посетил Польшу, Чехословакию, Болгарию, Венгрию, Францию, ГДР.

Как-то, вернувшись из-за границы с международного] съезда стоматологов, он сказал, что чувствовал себя там \ неловко и в достаточной степени ущемленным: профессора из Франции, Америки, Швейцарии устраивали товарищеские ужины, коктейли для коллег, а он был не в состоянии ответить тем же. Советским гражданам разрешали вывезти очень ограниченную сумму, денег хватало, пожалуй, только на сигареты и мелкие сувениры.

Иная история связана со съездом стоматологов в Америке. Курляндскому в отличие от других прислали персональное приглашение, но оказалось, что командировать могут только несколько человек. Поехали, естественно, чиновники из Министерства. Курляндскому предложили: если захочет, то за свой счет. Он обиделся и отказался.

Когда со съезда вернулись стоматологи, они рассказывали, что делегаты и американцы разыскивали в советской делегации Курляндского. Им называли фамилии приехавших. Они говорили: «Этого? — Не знаем! И этого незнаем! Курляндского знаем».

Часто на различных официальных встречах, приемах он слышал много приятного, например, что в Аргентине распространены машинописные переводы некоторых его книг. Ему не раз говорили: «Профессор, если бы вы издали ваши книги у нас, вы были бы миллионером!»

А однажды на одной встрече или конференции к нему подошли стоматологи из Израиля и сказали, что президент Израиля Голда Мейер приглашает его приехать в страну. Тогда, в недавно образовавшемся и признанном государстве Голда Мейер собирала ученых, специалистов со всего мира. Вениамин Юрьевич, как всегда, нашелся: «Если Голда Мейер положит на мое имя в банк миллион долларов, я перееду». «Хорошо, — сказали израильтяне, — мы узнаем». Спустя некоторое время Вениамин Юрьевич пришел домой смущенный и растерянный: «Представляешь, — скачал он жене, — сегодня ко мне пришли стоматологи из Израиля и сказали, что Голда Мейер согласна дать мне миллион. Но я же пошутил! Пришлось объяснить, что я коммунист, и никуда из своей страны ехать не собираюсь. Неловко как-то получилось…»

Не так уж много времени прошло после этого эпизода, лет тридцать, но современные граждане в большинстве своем его бы не поняли.

Вообще с зарубежными контактами в те времена было сложно. Однажды Курляндскому в министерстве показали бумагу из Америки на его имя с предложением сотрудничать с одним из мощных производств по контракту на два года. Курляндский оживился: это было интересно и перспективно. Но представительница министерского чиновничества тут же вылила ушат воды: «Что же не думаете, профессор, это первая заявка на вас? Далеко не так. Но это несвоевременно».

Вопрос был закрыт.

В. Ю. Курляндский был уникальным ученым. Он вывел стоматологию на уровень равноправной, самостоятельной медицинской дисциплины, оснащенной теорией, опирающейся на практику.

Всего при жизни было издано 40 монографий (в т. ч. и переиздания) и 6 вышли после его кончины. Учебник «Ортопедическая стоматология» выдержал несколько изданий и переведен на английский, французский, испанский языки. Атлас по ортопедической стоматологии также переиздавался и переводился на иностранные языки. Всего профессор Курляндский опубликовал более 250 научных работ, включая монографии и учебники. Он получил 42 авторских свидетельства на изобретения.

Кафедра была его вторым домом. Здесь создавалась и тиражировалась для студентов и ученых наука — стоматология. За 25 лет руководства было сделано множество научных исследований и публикаций, на кафедре под его руководством защищено более ста диссертаций.

На кафедре всегда витал дух научной мысли. «Каждый мой ассистент способен руководить кафедрой», — говорил Курляндский, тем самым подчеркивая высокий профессионализм сотрудников. Сам до конца не сбавлял темпа, как говорят среди ученых, «фонтанировал идеями», воплощая их в своих и кафедральных трудах.

В июне 1976 года внезапно умирает жена. Меняется жизненный уклад, а главное, неожиданно наступает психологическое одиночество. За сорок три года совместной жизни сложилось постоянное ощущение — «вместе», «вдвоем». Вместе в поездке, вместе на отдыхе, вместе у друзей, общая радость, общие переживания, общие заботы и интересы. Выработалось привычное единение, без которого при всем внимании родных и друзей стало одиноко. В доме все стало как-то не так, пусто. Так прошел год. Напряженная творческая работа — отвлечение от грустных мыслей и признаков нездоровья.

Весной 1977 года кафедра ортопедической стоматологии переезжает на новое место — в стеклянное здание Стоматологического центра. Вместо закутков — кабинеты заведующего кафедрой, ординаторская, вместо подвальных лабораторий — простор и комфорт. Современные клиники и лаборатории, кабинеты, а соответственно и новые планы кафедральных разработок, новые договоры с издательствами, новые рукописи. Но это только весна-лето 1977-го.

В августе за рулем своей «Волги» он отправился с дочерью и внучкой в поездку по Польше, Германии и Чехословакии, где его встречали на уровне министерств здравоохранения этих стран. Но… В Чехословакию он уже не поехал. Почувствовал себя неважно. 31 августа вернулся в Москву.

11 сентября установили грозный диагноз. 14 октября его не стало.

В планах ученого было открытие стационара для больных с различной патологией зубочелюстной системы. В его архиве сохранились записи с расчетами штатов такого стационара. Но после его кончины с таким трудом отвоеванные у института койко-места были возвращены за ненадобностью: неизвестно было, как он хотел их использовать. Курляндский собирался открыть также стационар для нейростоматологических больных.

Он умер, не переступив порог расцвета своего таланта. У него было столько планов! Казалось, что он подошел к главному делу своей жизни. Дома остались тщательно подобранные заготовки для шести — семи книг (он всегда работал над несколькими книгами одновременно).

За несколько дней до смерти, в больнице он сказал: Каждый мой аспирант работает над узкой темой. Он ее ищет хорошо, лучше, чем я. Но никто из них не знает, что все имеете они разрабатывают одну проблему, концептуальное решение которой произведет революцию не только и стоматологии, но и в медицине вообще».

Что он имел в виду?

Для коллектива кафедры ортопедической стоматологии, для ученых-стоматологов страны это была огромная утрата, боль от которой отзывается до сих пор в сердцах тех, кто его близко знал. Доцент З. Г. Есенова, его бывшая аспирантка, вспоминает: «Те, кто знал его, любили его прежде всего за человечность, деликатность, задушевность, которых так часто не хватает многим, и бережное внимание к судьбам тех, с кем сталкивала его жизнь».

8 октября 1985 года Исполком Московского городского совета народных депутатов принял решение «Об установке мемориальной доски в память Заслуженного деятеля науки РСФСР, доктора медицинских наук, профессора В. Ю. Курляндского на здании Стоматологического комплекса Московского ордена Трудового Красного Знамени стоматологического института им Н. А. Семашко по адресу ул. Вучетича, д. 9а»: «В институте с 1952 года по 1977 год работал советский ученый-стоматолог, профессор Вениамин Юрьевич Курляндский».

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

В последние дни жизни, в больнице Вениамин Юрьевич Курляндский сказал:

— У меня на даче на письменном столе и журнальном столике лежат заготовки для трех книг, да в летнем домике ничего не трогайте, не меняйте местами, там тоже заготовки для новых книг.

К сожалению, эти «заготовки» были понятны ему одному: подобранные материалы, книги, фотографии, короткие, разрозненные заметки.

Все это было, но использовать не удалось. «Заготовки» были связаны темой, но лишены мысли творца.

Тем не менее ряд книг находились в издательствах и вскоре были изданы.

В конце 1977 — начале 1978 года вышел переработанный и дополненный учебник «Ортопедическая стоматология» на английском языке, в 1979-м-на испанском; в 197 году издательство «Медицина» выпустило в свет дополненные издания книг «Зубопротезная техника» (с соавторами), «Керамические и цельнолитые несъемные зубные протезы».

В издательстве «Медицина» находилась еще одна рукопись, но после кончины Курляндского она была утеряна.

В издательстве «Знание» в 1978 году вышла научно-популярная книжка «Забота о зубах — забота о здоровье».

Это была не первая книга о стоматологии для всех.

Курляндский не был замкнутым кабинетным ученым, ему было важно популяризировать стоматологические знания для самой широкой аудитории, ему хотелось, чтобы всем, как и ему, было ясно, что здоровье человека в целом очень зависит от его образа жизни и в частности от заботы о состоянии зубов.

Зубы и человек, его здоровье, его внешность, его поведение, его настроение — все это тесно связано.

А как связано? Он старался ответить на этот вопрос в новой своей книге «Лицо человека». Эта книга замысливалась как книга для подростков, и был заключен договор с издательством детской литературы.

Рукопись вчерне готова. В ней ученый рассказывает о том, как художники и скульпторы воссоздают лицо человека, чем руководствуются и к чему стремятся. Как появилась пленительная улыбка Моны Лизы и почему художник не может создать симметричное лицо. Десятки набросков лиц в рукописи, демонстрирующие разное настроение человека и здесь же иллюстративное объяснение движения мышц лица.

В рукописи переплетены знания из области искусства, психологии, социологии и медицины. Вполне возможно, эта рукопись будет издана. Во всяком случае, следует оценить самое главное — новизну замысла ученого.

В 1978 году в Рижском музее медицины открыли стенд, посвященный В. Ю. Курляндскому.

В 2000 году из архива Курляндского была извлечена рукопись и в следующем году издана книга «Аспекты судебно-медицинской экспертизы в ортопедической стоматологии» (В. Ю. Курляндский, Б. С. Свадковский).

Последователи и ученики В. Ю. Курляндского — академик РАНН профессор И. Ю. Лебеденко и академик ПАНИ (профессор Г. П. Троянский издали никогда ранее не публиковавший труд. Книга оказалась нужной, хотя с момента ее написания прошло около 30 лет. На первый взгляд это парадоксально: медицина не стоит на месте, и в стоматологии появились новые методики, новые материалы. Но оказалось авторы опередили время.

Их идеи и опыт востребованы и сегодня.

— Судебная стоматология — это сегодня новый самостоятельный раздел судебно-медицинской науки и практики, — подчеркнул профессор И. Ю. Лебеденко. — За рубежом она получила серьезное развитие. О том, что у нас ныне к ней возрос интерес, свидетельствует выпуск первого отечественного учебника по судебной стоматологии. Вопрос идентификации личности стоит остро как никогда. Речь идет о неопознанных солдатах, погибших в Чечне и Афганистане, жертвах природных стихий и катастроф.

Идентификация личности по отпечаткам пальцев не всегда возможна, например, в случае повреждения тканей. Но так же как неповторим рисунок линий на пальцах, так же — неповторимы и особенности зубочелюстной системы, а также зубы, подвергшиеся лечению и протезированию.

В частности, в литературе известен тот факт, что обгоревший труп Гитлера был опознан с помощью дантиста, который узнал свою работу.

Итак, тридцать лет назад Вениамин Юрьевич Курляндский первым начал разрабатывать тему ортопедической стоматологии в судебной медицине. В книге «Аспекты судебно-медицинской экспертизы в ортопедической стоматологии» рассматривается ряд случаев, когда в экспертной практике объектом исследования становились зубной протез, а также способы его изготовления.

В 1998 году к 90-летию ученого был издан сборник статей современных авторов, освещающих в своих областях современное состояние различных проблем стоматологии, ранее разработанных В. Ю. Курляндским.

В 2001 году вышел учебник по ортопедической стоматологии, одним из авторов которого является профессор МЮ. Курляндский, т. к. один из разделов учебника полностью принадлежит его перу.

В 2001 году аспирантом К. А. Борисенко защищена диссертация «Вклад В. Ю. Курляндского и его школы в развитие отечественной стоматологии».

В 2001 году Московским государственным медико-стоматологическим университетом издано учебно-методическое пособие для студентов, аспирантов, преподавателей, слушателей ФПК и ФУВ стоматологического факультета «Заслуженный деятель науки РСФСР, профессор Вениамин Юрьевич Курляндский — основатель научной стоматологической ортопедической школы». Авторы: И. Ю. Лебеденко, Г. Н. Троянский, Е. С. Левина, К. А. Борисенко. Возможно, это не последнее издание, посвященное научным трудам и личности В. Ю. Курляндского.

Почти тридцать лет назад под руководством профессора В. Ю. Курляндского выкристаллизовались основные научные, исследовательские и учебные направления кафедры. Был создан имидж кафедры: целеустремленный, интеллектуальный, творческий коллектив с дружеским доброжелательным климатом.

Преемником В. Ю. Курляндского на кафедре был его ученик, член-корреспондент РАМН профессор В. Н. Копейкин. В настоящее время кафедрой руководит академик РАЕН профессор И. Ю. Лебеденко, ученик В. Н. Копейкина и В. Ю. Курляндского.

Кафедра продолжает жить в духе лучших традиций, заложенных В. Ю. Курляндским, здесь развиваются его основные научные направления на уровне современных достижений медицины.