Кутузов

Глава вторая Возмужание полководца

Российской дипломатии так и не удалось предотвратить новую большую войну с Османской империей. Благоразумие не возобладало в султанском окружении, печальные уроки «первой екатерининской войны» оказались напрочь забыты.

15 июля 1787 года послу России в Стамбуле Якову Ивановичу Булгакову вручается ультиматум с требованиями, которые перечеркивали все ранее достигнутые соглашения и трактаты между двумя соседними государствами. Турция требовала отозвать русских консулов из Ясс, Бухареста и Александрии, а турецких консулов допустить во все российские гавани и торговые города в Северном Причерноморье. Россия должна также согласиться на досмотр всех своих судов, проходивших через проливы Босфор и Дарданеллы.

В ультиматуме речь шла о прямом и грубом нарушении суверенных прав Российского государства, да еще с вмешательством в ее внутренние дела. Противная сторона заранее знала, что для Санкт-Петербурга такие требования просто неприемлемы. Ответ на них было предложено дать не позднее 15 августа.

Стамбул явно форсировал развитие событий. До установленного срока Я.И. Булгакова пригласили на заседание дивана — совета при турецком султане. От посла в категорической форме потребовали немедленного возвращения Блистательной Порте Крыма и признания недействительным Кючук-Кайнарджийского мирного договора.

Русский посол держался с достоинством. Я.И. Булгаков отказался передать такой ультиматум императрице Екатерине II, сказав, что ему заранее известен ее ответ. Других слов от него члены дивана не ожидали. 5 августа посла арестовали и заключили в Семибашенный замок — константинопольскую политическую тюрьму, где уже успел побывать не один полномочный посланник государства Российского.

13 августа 1787 года Турция, поддерживаемая Лондоном и Парижем, официально, в которой уже раз, объявила России «священную войну». В Стамбуле даже не стали ждать ответа из Санкт-Петербурга на предъявленный ультиматум.

Руководство русской армией в начавшейся войне Екатерина II возлагает на президента Военной коллегии генерал-фельдмаршала князя Потемкина-Таврического. Екатерининский фаворит принимает меры по обеспечению безопасности южной государственной границы: войска, принимавшие участие в Полтавских маневрах, срочно перебрасываются в Херсон, главную тогда морскую базу России на Черном море, в Екатерининскую губернию, к границе вдоль реки Южный Буг.

Бугский егерский корпус возвращается из-под Полтавы к месту дислокации по уже известному маршруту. Батальоны, совершив ускоренный марш, 12 августа переправляются через Днепр и далее держат путь в Ольвиополь. Там назначается сборный пункт русской действующей армии.

Особые надежды, и не без основания, возлагаются на недюженные способности генерал-аншефа A.B. Суворова, находящегося в Херсоне. Ему поручается наблюдение за всеми передвижениями турецких сил у Очаковской крепости и по Бугу.

Российская императрица Екатерина II подписала высочайший манифест о войне только 7 сентября: главнокомандующим армией утверждается генерал-фельдмаршал Г.А. Потемкин, второе лицо в империи, ему же вверялось непосредственное руководство главной действующей армией — Екатеринославской, насчитывавшей 82 тысячи человек и 180 орудий. Вспомогательная, или Украинская армия, под командованием генерал-фельдмаршала П.А. Румянцева имела 37 тысяч человек и 50 орудий.

Бугский егерский корпус до июля 1788 года находился «у закрытия границ по Бугу», входя в состав сил Главной армии. Они располагались в Екатеринославском наместничестве под общим командованием генерал-аншефа князя Ю.В. Долгорукова. Помимо егерей в подчинении у генерал-майора Голенищева-Кутузова находились Елисаветградский, Херсонский и Александрийский легкоконные полки с 12 орудиями. По сути дела, он командовал приграничной группировкой войск, состоявшей из легкой пехоты, конницы и артиллерии.

Граница по Бугу опиралась на крепость Ольвиополь и охранялась тщательно. Кутузов решил усилить крепостной гарнизон, оставив здесь 150 егерей, два эскадрона Херсонского полка и сотню казаков. Основные силы он расположил между Ольвиополем и устьем реки Ингул. Усиливаются пограничные кордоны, под круглосуточный контроль берутся броды через Буг. По самой реке круглые сутки разъезжали солдаты в лодках, осматривая камыши и противоположный берег Буга.

Базовый лагерь кутузовских войск разбивается в верстах двадцати от речного берега, в удобном для выдвижения месте между селами Александровка и Константиновка. Корпусной командир видит свою задачу в своевременном пресечении всяких попыток неприятеля перейти границу по Бугу.

В середине сентября решением главнокомандующего кутузовский корпус передвигается к устью Буга: «Обстоятельства требуют подкрепить Херсонскую часть, ибо неприятель начал покушаться на Кинбурн». Прибыв к устью Буга с тремя егерскими батальонами и двумя легкоконными полками, генерал-майор Михайла Голенищев-Кутузов поступает в непосредственное подчинение Суворову, державшему свою штаб-квартиру в Кинбурне, который был рад вновь увидеть у себя исполнительного и инициативного командира.

Турция имела огромный флот и, вне всяких сомнений, стремилась лишить Россию ее присутствия на черноморских просторах. Стамбул несколько столетий смотрел на Черное море как на свое внутреннее.

Поэтому представлялась очевидной попытка османов уничтожить Херсон, на верфях которого строили корабли для молодого русского флота. Эту главную черноморскую базу России на дальних к ней подступах прикрывала крепость Кинбурн.

Весь боевой участок Херсон — Кинбурн поручили генерал-аншефу A.B. Суворову, командовавшему в 1787 году приморской частью Екатеринославской армии. Важность кинбурнских позиций князь Потемкин-Таврический подчеркнет в письме императрице Екатерине II: «От храбрости сих войск зависит спасение…»

Суворов, проверяя войска, лично ставит своему бывшему ротному командиру задачу обороны границы. Легкоконные Павлоградский и Мариупольский полки подтягиваются поближе к Кинбурну, чтобы в случае надобности усилить его крепостной гарнизон. То есть уже в самом начале войне предвиделось, что османы пойдут на десантные операции.

Опасность нападения на Кинбурнскую крепость усиливалась с каждым днем. Осенью под стенами Очакова собрался впечатляющий по численности кораблей султанский флот с десантом на борту, закрывший собой выход в море из Днепровско-Бугского лимана. Стороны вели усиленную разведку. Суворов приказал нести дозорную службу «должным образом», чтобы обезопасить себя от внезапного удара с моря.

1 октября турки после ожесточенной бомбардировки русских позиций с кораблей Очаковской эскадры, подошедшей к Кинбурну на дальность пушечного выстрела, начали высаживать десант на Кинбурнскую косу: прибывшие на лодках 5000 янычар — отборной султанской пехоты — двинулись по песчаной косе на штурм крепости.

Русская пехота, усиленная казачьими и легкоконными полками, уничтожила большую часть высадившихся на Кинбурнской косе янычар. Лишь немногие сумели добраться на лодках до своих кораблей. Суворов лично руководил отражением турецкого десанта, был дважды ранен и удостоился высшей награды Российской империи — ордена Святого Андрея Первозванного.

Вскоре отряд запорожцев, состоявших на службе у османского султана, в два часа ночи попытался, переправившись через Буг, захватить Осицкую косу. Однако неприятеля обнаружили донские казаки — после перестрелки запорожцев прогнали к лодкам, и они были «вынуждены уехать обратно».

Для содержания пограничных кордонов и конных разъездов к генерал-майору Голенищеву-Кутузову дополнительно поступают три казачьих полка: Донской — Табунщикова, 1-й и 2-й — Бугские. Чтобы не упустить теплое время, он предпринимает форсированное укрепление Николаевской крепости (ныне город Николаев): ежедневно наряд егерей в 180 человек ведет земляные работы вокруг замка, а внутри его ликвидируются многие хозяйственные пристройки, сооружаются подмостки для установки пушек.

Проверявший состояние Николаевской крепости начальник 1-й дивизии Екатеринославской армии генерал-аншеф Н.В. Репнин нашел, что все у Голенищева-Кутузова «весьма порядочно, как и укрепление здешнего замка же хорошо устроено, так что… при сем посте под предводительством его… в случае нападения неприятельского все пойдет с желаемым успехом».

Корпусной командир проявляет заботу о вооружении егерей. По его заявкам каждому батальону придается по одному восьмифунтовому единорогу и одной трехфунтовой пушке. Для обучения батальонных канониров пушечной стрельбе на каждое орудие получается 2,5 пуда пороха, а для обучения стрелков — по 840 готовых восьмизолотниковых пуль на батальон.

При корпусе образуется команда «верных казаков» под начальством секунд-майора Захара Алексеевича Чепеги, ставшего в июле 1788 года кошевым атаманом Черноморского казачьего войска. «Верными казаками» называли запорожцев, перешедших на службу России после ликвидации в 1775 году Запорожской Сечи. Другая часть запорожцев бежала в Турцию и поселилась на Дунае, образовав там Дунайскую Сечь.

М.И. Голенищев-Кутузов доносил армейскому командованию в рапорте, что «верных казаков» к нему «ежечасно пребывает». Команда Чепеги вооружается циками и пистолетами, обучается стрельбе, ведению пехотного боя. Черноморское казачье войско пройдет всю войну и после ее завершения по указу императрицы Екатерины II поселится на Тамани и близлежащем правобережье Кубани, став в будущем частью Кубанского казачьего войска.

Наступившая зима была в Северном Причерноморье необычно холодной — река Буг замерзла, и противник мог воспользоваться этим. Генерал-майор М.И. Голенищев-Кутузов принимает дополнительные меры предосторожности. Вдоль Буга рассылаются малые разъезды, которые по вечерам, перейдя на другой берег, осматривают степь с курганов. Также по заданию командира егерского корпуса, хорошо понимавшего значимость достоверных сведений о неприятеле еще со времен квартирмейстерской службы, за Буг на турецкую сторону в разведку ежедневно высылаются небольшие специальные отряды — «партии».

Сбором разведывательных данных занимались и более крупные отряды «верных казаков» секунд-майора Чепеги и полковника Дягина от Донского казачьего полка. Полезную информацию приносили с собой перебежчики, бывшие запорожцы. И разумеется, торговцы, для которых тогда, казалось бы, не существовало ни государственных границ в степи, ни военного времени.

Все попытки противника вторгнуться на сопредельную территорию малыми и большими отрядами зимой и весной 1788 года проваливались. Его своевременно обнаруживали или конные разъезды, или «разъездные лодки», и обычно, не принимая боя, турки возвращались восвояси.

Заботясь о надежности прикрытия государственной границы, генерал-майор и кавалер М.И. Голенищев-Кутузов не забывал при этом и о безопасности местного населения Прибужья. По его указанию «жителям, для хлебопашества приехавшим, жен и детей на берегу при себе иметь не велено»; мужчины не должны ночевать по разным избам, а размещаться на ночлег «потеснее в несколько изб», и при них обязаны быть караул и разъезд; «пахарям при их плугах близко берега также ночевать поодиночке запрещено, и за всем этим поручено “строжайшее смотрение казачьим полковникам…”».

Весной 1788 года султанское командование решило активизировать боевые действия в Северном Причерноморье. 20 мая под Очаков прибыл турецкий флот — 92 вымпела, в том числе 14 линейных кораблей. Они доставили все необходимое Очаковскому гарнизону.

Для начала турки решили атаковать с моря пристань Глубокую, форпост Херсона. Россия была готова к решающему столкновению на водах Днепровско-Бугского лимана, хотя соотношение в численности парусных кораблей для действий в открытом море складывалось не в ее пользу.

Севастопольская эскадра насчитывала всего 3 линейных корабля и 14 фрегатов. В Херсонской парусной эскадре было 2 линейных корабля и 6 фрегатов. Однако главнокомандующий русской армией генерал-фельдмаршал Г.А. Потемкин-Таврический сумел подготовить сюрприз султанскому флоту: в лимане укрывалось 65 судов Днепровской гребной флотилии, которой командовал немецкий принц К.Г. Нассау-Зиген, состоявший на русской службе.

Получив сообщение о прибытии турецкого флота под Очаков, Г.А. Потемкин приказал Бугскому егерскому корпусу «следовать вниз по Бугу… и соображаться в своих действиях с войсками в Херсоне и на Глубокой находящимися». Егерские батальоны, полностью снаряженные, прибыли к пристани Глубокой и расположились там. Корпусу придали два донских казачьих полка — Василия Орлова и Гавриила Бокова.

7 июня, в семь часов утра, турецкая гребная флотилия, поддержанная несколькими мелкосидящими в воде парусными кораблями, пошла в атаку на русские суда, стоявшие в лимане. Вся тяжесть сражения легла на гребную флотилию принца Нассау-Зигена, поскольку встречный ветер не позволил русским парусникам вступить в бой. Артиллерийская перестрелка шла «наижестокая».

Исход сражения в лимане решила более искусная русская артиллерия. Не выдержав меткого пушечного огня, турецкие суда в беспорядке бежали к Очакову, под защиту его крепостных батарей. В воздух взлетели корабль и шебека (небольшое трехмачтовое парусно-гребное судно, имевшее на вооружении от 12 до 40 орудий).

Султанское командование не отказалось от мысли уничтожить новопостроенный флот России, стоявший в лимане.

17 июня сражение в его водах повторилось. На сей раз в лиман вошли многопушечные турецкие линейные корабли, но, оказавшись на мелководье, они с трудом маневрировали, часть из них села на мель, сделавшись в конце концов добычей маневренных гребных судов русских.

На следующий день в четыре часа утра в лимане разгорелось новое морское сражение. Г.А. Потемкин успевает прислать подкрепление — 22 новые канонерские лодки. Турецкий флот в жестоком бою теряет два линейных корабля, одну шебеку и позорно отступает. Когда турецкие корабли стали выходить из лимана, на Кинбурнской косе заговорили суворовские батареи, потопив семь судов.

Разгром султанского флота, нашедшего было спасение под защитой орудий Очаковской крепости, довершила русская гребная флотилия. В новой схватке на водах лимана было взорвано пять линейных кораблей и захвачен невредимым вражеский фрегат. A.B. Суворов доносил главнокомандующему привычно кратко: «Прежде Очаков не наш, разбит флот».

Разгромленный в ходе нескольких боев в Днепровско-Бугском лимане турецкий флот уже не мог угрожать Херсону с его кораблестроительными верфями. Генерал-фельдмаршал Г.А. Потемкин решил усилить осаду крепости Очаков, самой мощной из всех, что имелись у Блистательной Порты в Северном Причерноморье.

Под вражескую крепость начинают сходиться главные силы русской армии. В соответствии с приказом главнокомандующего в поход выступают и два батальона бугских егерей. В биографии генерал-майора М.И. Голенищева-Кутузова открывается новая страница.

Осаждение Очакова основными силами Екатеринославской армии началось в первых числах июля 1788 года. К тому времени крепость держалась в осаде уже пять месяцев. Турки уверенно защищались, изредка делая дерзкие вылазки из-за крепостных стен. 1 июля положение Очаковского гарнизона впервые осложнилось: русская гребная флотилия Нассау-Зигена уничтожила турецкие суда, стоявшие под крепостными стенами.

Осаду Очакова потемкинская армия повела по классической схеме: осаждавшие приступили к рытью траншей и возведению батарейных позиций, постепенно приближая их к крепости. Русские батареи бомбардировали Очаков, стремясь подавить его многочисленную артиллерию и пробить бреши в крепостных стенах. Осадные работы ведись медленно, с большими трудами, каменистая почва поддавалась плохо. В земляных работах участвовали все войска, днем и ночью сменяя друг друга.

Генерал-фельдмаршал Г.А. Потемкин прибыл в осадный лагерь 16 июля. Познакомившись с ходом осады крепости Очаков, он поручил ее генерал-аншефу A.B. Суворову. Работы пошли быстрее. Обеспокоенные турки через десять дней днем предприняли сильную вылазку, напав на сторожевые пикеты бугских казаков на левом фланге.

Бой принял встречный характер и шел с переменным успехом. Сперва из крепости выехало 50 конных турок, за ними скрытно по лощине следовало до 500 пеших. Бугские казаки — 60 конных и до 100 пеших — под начальством полковника П.М. Скаржинского приняли рукопашный бой. Подоспевшие к месту схватки 93 стрелка Фанагорийского полка ружейным огнем помогли бугским казакам отбить нападение. Тогда из Очакова к месту схватки поспешили новые отряды осажденных, общим числом до 3000. Руководивший отражением вылазки Суворов ввел в бой новые батальоны. В конце концов туркам пришлось отступить в крепость.

Ожесточенный бой под крепостными стенами был кровопролитным: потери турок исчислялись от 300 до 500 человек, еще больше было раненых, осаждавшие потеряли 153 человека убитыми и 210 ранеными.

Генерал-аншеф A.B. Суворов, раненный в разгар схватки пулей в шею, вынужден был 2 августа для лечения «болезни раны» убыть в Кинбурн и под осажденный Очаков больше не вернулся.

Взявший на себя руководство осадой генерал-фельдмаршал Г.А. Потемкин продолжал методично сжимать полукольцо осадных батарей под Очаковом. Бомбардировки с моря и суши наносили большие разрушения в крепости, но ее гарнизон держался стойко. Он ожидал помощи, которая могла прийти с султанским флотом. Время от времени турки совершали вылазки, стараясь помешать осадным работам и уничтожить батареи русских.

Одна из таких наиболее сильных вылазок была предпринята 18 августа. Князь Таврический сообщил о ней императрице Екатерине II:

«По сделании двух батарей противу Очакова на левом фланге армии при заложении таковой же на правой стороне пред садами, в ближнем от города расстоянии, 18-го сего месяца турки учинили к последней сильную вылазку. Они атаковали прикрытие, из егерских батальонов составленное, и сражение между ними продолжалось под жестким с батарей огнем долее четырех часов.

Неприятель… стоял отчаянно, но везде был сломлен и в бегство обращен, претерпев урону до пяти сот раненых и убитых. Егери поступали в сем случае с беспримерною неустрашимостью, и турки, невзирая на выгоду места, везде бежать принуждены…»

Бой с рукопашными схватками шел с переменным успехом, втянув в себя с обеих сторон несколько тысяч человек. Успешному исходу его помогла русская гребная флотилия, подошедшая близко к берегу. С судов был открыт яростный пушечный огонь по флангу вышедших из крепости турецких войск.

Во время отражения этой вылазки осажденных Кутузов получил тяжелое ранение в голову. Об обстоятельствах этого ранения рассказал находившийся при русской армии принц Де-Линь, оказавшийся 18 августа рядом с М.И. Голенищевым-Кутузовым. Когда турки приблизились на 700 сажен к ретраншементу, где находились егерский генерал и Де-Линь, принц подозвал Кутузова к амбразуре, чтобы лучше обозревать атакующего неприятеля. В этот момент, как утверждает Де-Линь, ружейная пуля поразила генерала в щеку близ того самого места, в которое он был ранен в 1774 году. Кутузов схватился руками за голову и сказал принцу:

— Что заставило тебя подозвать меня к этому месту в сию минуту?

«Доктора при ранении Кутузова не было. Он еще продолжал отдавать распоряжения после ранения, но от потери крови почувствовал слабость, и его вынесли с поля боя».

«Вчера опять прострелили голову Кутузову. Я полагаю, что сегодня или завтра он скончается», — написал принц Де-Линь австрийскому императору Иосифу сразу после ранения одного из лучших потемкинских генералов.

Повторное тяжелое — фактически смертельное — ранение Михаила Илларионовича в голову продолжает и сейчас волновать исследователей его полководческой биографии. Существуют две версии о характере ранения М.И. Голенищева-Кутузова 18 августа 1788 года.

Суть первой состоит в следующем. В сборнике о жизни и военных подвигах М.И. Кутузова указывается, что в сражении под Очаковом в 1788 году «…пуля вошла в щеку и прошла насквозь в затылок».

То же повторяет A.B. Суворов: «…Пуля ударила его в щеку и вылетела в затылок. Он упал. Все ожидали, что рана смертельна.

Но Кутузов не только остался жив, но даже вскоре поступил в боевые ряды».

Эту версию о ранении подтверждает в своих воспоминаниях внук полководца, отставной генерал-майор Павел Матвеевич Голенищев-Кутузов-Толстой, приводя сведения об участии его знаменитого деда в сражениях: «…B 1788 году противу турок при Очакове, где ранен пулею в щеку с вылетом в затылок».

Совсем другой характер ранения описывает первый, хорошо осведомленный биограф полководца Ф. Синельников:

«Пуля прошла навылет из виска в висок позади обоих глаз. Сей опасный сквозной порыв нежнейших частей и самых важных по положению височных костей, глазных мышц, зрительных нервов, мимо которых на волосок чаятельно расстоянием прошла пуля и мимо самого мозга — после излечения не оставил других последствий, как только что один глаз несколько искосило. Все думали, что он умрёт, но Кутузов… жив и вылечился скоро».

Спустя много лет специалисты Военно-медицинской академии и Военно-медицинского музея провели анализ ранений М.И. Кутузова и фактически подтвердили характер второго ранения, описанного Ф. Синельниковым. Учитывая тяжесть и характер ранения, они заключили, что оба ранения (первое и второе) были внемозговые, так как М.И. Кутузов в состоянии был еще почти 40 лет после огнестрельных ранений головы вести активную жизнь.

Окончательный диагноз специалистов-медиков гласил: двукратное касательное открытое непроникающее черепномозговое ранение, без нарушения целостности твердой мозговой оболочки; коммоционно-контузионный синдром; повышенное внутричерепное давление.

Главный хирург Екатеринославской армии Массот (Массо), оказавший медицинскую помощь раненому генералу и, несомненно, лечивший его в полевом госпитале под Очаковом, так прокомментировал повторное, тяжелое ранение Михаила Илларионовича: «Должно полагать, что судьба назначает Кутузова к чему-нибудь великому, ибо он остался жив после двух ран, смертельных по всем правилам науки медицинской».

Узнав из потемкинского донесения о ранении давно примеченного ею военачальника, императрица Екатерина II уже 31 августа в письме Г.А. Потемкину запрашивала о его здоровье: «Отпиши, каков Кутузов и как он ранен, и от меня прикажи наведываться».

18 сентября государыня снова передает наказ генерал-фельдмаршалу Потемкину: «Пошли, пожалуй, от меня наведываться, какой генерал-майор Кутузов, я весьма жалею о его ранах».

Позднее, 7 ноября, императрица вновь справляется о нем у Потемкина: «…отпиши ко мне… каков генерал Кутузов».

Осада Очаковской крепости затягивалась. В ноябре «верные казаки» — запорожцы — взяли приступом с моря остров Березань, охранявший подступы к Очакову, пленив его гарнизон вместе с пашой. На артиллерийские обстрелы турецкие пушки отвечали огнем. С началом зимы сильные снегопады остановили активные боевые действия.

Русские солдаты и офицеры жили в землянках, шалашах и палатках. Начались массовые болезни, унесшие немало человеческих жизней. Лазареты были переполнены не столько ранеными, сколько больными. Недоставало хорошей питьевой воды. Еще хуже дело обстояло с топливом в безлесистой степи.

Генерал-фельдмаршал Потемкин не мог не видеть бедственное положение войск Екатеринославской армии, участвовавших в осаде Очакова. 1 декабря главнокомандующий подписал диспозицию штурма крепости. Она была составлена в соответствии с планом, разработанным генералом Иваном Ивановичем Меллером, находившимся «при Екатеринославской армии во управлении артиллериею и инженерною частию».

Согласно диспозиции штурм крепости должен вестись шестью колоннами, нападавшими с разных направлений. Для развития успеха выделялся сильный резерв. На военном совете 5 декабря были окончательно уточнены задачи штурмовых колонн.

Штурм Очаковской крепости начался на следующий день, 6 декабря, в семь часов утра. Турецкий гарнизон сопротивлялся отчаянно, но выдержать яростного натиска русских не смог. Крепость пала всего лишь через час с четвертью.

«Поздравляю Вас с крепостию, которую турки паче всего берегли, — писал Г.А. Потемкин-Таврический из поверженного Очакова императрице Екатерине II. — Дело столь славно и порядочно произошло, что едва на экзерциции бывает лучше. Гарнизон до двенадцати тысяч отборных людей — не меньше положено семи тысяч. Но в погребах и землянках побито много. Урон наш умеренный, только много перебито офицеров, которые шли с жадным усердием и мужеством…»

Считавшаяся неприступной Очаковская крепость далась победителям дорогой ценой. Потери русской армии составили более 2,5 тысячи убитыми и ранеными. Но еще большими оказались потери от болезней. Значительными были потери среди офицерских чинов — один генерал-майор, один бригадир и 147 офицеров.

Потери побежденных составили 9,5 тысячи убитыми и 4000 пленными. В Очаковской крепости русская армия взяла огромные трофеи — 310 пушек, 180 знамен и личное оружие многотысячного гарнизона.

В приступе отличились егеря Бугского корпуса. Его батальоны совместно с батальоном Астраханского гренадерского полка и 300 рабочими того же полка составили при атаке Очакова 4-ю штурмовую колонну и с честью выполнили поставленную перед ними задачу. Генерал-майор и кавалер М.И. Голенищев-Кутузов был награжден за взятие Очакова орденом Святой Анны сразу высшей, 1-й степени.

Тяжелое ранение не оказалось, как ожидали врачи и сослуживцы, смертельным. Более того, его излечение наступило значительно раньше, чем при Шумне в 1774 году. Прошло менее полугода, как М.И. Голенищев-Кутузов вновь вернулся в армейский строй.

От генерал-фельдмаршала Г.А. Потемкина в январе 1789 года следует предложение вступить в командование войсками «по Бугу и польской границе расположенными». Генерал, уже трижды орденоносец, получил в подчинение немалые силы: свой Бугский егерский корпус, Екатеринославский егерский корпус, Екатеринославский гренадерский полк, Александрийский и Херсонский легкоконные полки, Ольвиопольский и Воронежский гусарские полки.

Новое назначение утвердило положение Михаила Иллариновича как военачальника русской армии. Теперь в его командовании состояли два егерских корпуса из шести, входивших в состав Екатеринославской армии (Бугского, Таврического, Кубанского, Кавказского, Екатеринославского и Лифляндского). Помимо того, с 1788 года генерал-майор М.И. Голенищев-Кутузов являлся шефом корпуса бугских егерей.

Подчиненные Кутузову войска не участвовали непосредственно в боевых действиях. Им предписывалось расположиться на зимних квартирах и, отдохнув, «всевозможно стараться исправить недостатки… и притом недремлющим оком смотреть на спокойствие на границе, не упуская из виду и польских обстоятельств». Штаб кутузовской группировки войск расположился в Елисаветграде.

Вскоре в Елисаветград приехала Екатерина Ильинична с дочерьми, стремившаяся по возможности быть рядом с мужем или хотя бы неподалеку от него. Их совместное пребывание продолжалось совсем недолго, до мая.

Отдохнувшие после очаковских невзгод войска выступают к Ольвиополю для охраны границы между Днестром и Бугом. Помимо этого, в их обязанности входит совершение глубоких рейдов на неприятельскую территорию, конвоирование «транспортов пленных турок, из-за Днестра ведущихся». Казачьи полки постоянно «чинили поиск» в направлении крепости Бендеры.

Все же в военной кампании 1789 года кутузовским войскам пришлось не раз участвовать в боевых действиях. 19 июня отправленные к Вендорам партии от казачьих полков — донцов Исаева, бугцев Скаржинского и черноморцев Чепеги — были атакованы в 15 верстах от крепости крупным отрядом сипа-хов — тяжеловооруженных конных турок численностью до 3000 человек. Передовые отряды казаков пришлось подкрепить остальными силами полков. Завязался ожесточенный конный бой.

В рапорте М.И. Голенищева-Кутузова на имя главнокомандующего говорилось: «Сражение было упорное и продолжалось до пяти часов. Неприятель был совершенно разбит и прогнан до самой крепости с великим уроном. Победителям достались два знамени и до пятидесяти пленных».

Более серьезной оказалась операция по разгрому в Каушанах 13 сентября войска трехбунчужного Сингли-паши. Для рейда через Днестр был сформирован «летучий корпус» под командованием П.С. Потемкина, родственника главнокомандующего. Бугский егерский корпус ввели в состав войск, участвовавших в походе на Каушаны. В этом деле генерал-майор М.И. Голенищев-Кутузов командовал передовой конницей «летучего корпуса».

Операция прошла успешно. «Летучий корпус» П.С. Потемкина разгромил стоявшие в Каушанах турецкие войска, а передовая конница под командованием М.И. Кутузова в решающий момент боя поддержала казаков и совместно с ними опрокинула и истребила атаковавших османов. Султанский паша попал в плен.

Несколько позднее войска под командованием генерал-майора М.И. Голенищева-Кутузова участвовали во взятии турецких крепостей Бендеры и Аккерман. Овладение последней произошло «без пролития крови». Кутузовские войска содействовали взятию штурмом также замка Хаджибей, располагавшегося на месте современной Одессы.

1789 год завершился блестящими победами, одержанными над турецкой армией русско-австрийскими войсками под командованием генерал-аншефа A.B. Суворова под Фокшанами и на реке Рымник. Казалось, мир близок и Стамбул пойдет на него, признав свое очередное поражение в войне против Российской империи. Начались переговоры, начатые с верховным визирем в начале 1790 года.

Они закончились безрезультатно: турки надеялись на мощь своих придунайских крепостей и прежде всего на «орду-колеси» (армейскую крепость) Измаил. Мобилизационные возможности Оттоманской Порты были еще велики, к тому же она по-прежнему обладала многочисленным военным флотом. В сентябре 1790 года боевые действия возобновились.

Еще задолго до их начала генерал-майор М.И. Голенищев-Кутузов получил приказание, оставив Бугский егерский корпус в готовности к выступлению, прибыть в крепость Аккерман и «принять там команду». Главнокомандующий поручает ему организацию активной разведки в области, прилегающей к Дунайскому устью.

Кутузов берется за привычное для него дело энергично, поставив армейскую разведку «на широкую ногу». «Разведывательные партии» направляются к Килии, Татар-Бурану, Соленым озерам и Измаилу. Казачьи разъезды ведут наблюдение от устья Днестровского лимана вдоль всего морского побережья. Анализируются сведения, поступившие от «разведывательных партий», постов пограничной стражи, от местных жителей и пленных.

Полнота и достоверность информации о противнике, передаваемой генерал-майором М.И. Голенищевым-Кутузовым, удивляла командование. Доклады отправлялись летучей почтой в два адреса: главнокомандующему Екатеринославской армией и командующему левым флангом армии генерал-аншефу И.И. Меллер-Закомельскому. Наиболее ценными были сведения о положении дел в крепостях Измаил и Килия, о составе и перемещениях турецкого флота, его готовности действовать в море, вражеской Дунайской речной флотилии.

Собранные разведывательные данные оказались весьма полезными высшему командованию русской армии, когда боевые действия возобновились. Г.А. Потемкин отдает приказ Меллер-Закомельскому овладеть дунайской крепостью Килия, а Кутузову с четырьмя батальонами бугских егерей и двумя батальонами Троицкого пехотного полка прикрыть осаду Килии со стороны Измаильской крепости. Ее гарнизон попытался несколько раз прийти на помощь осажденным, но всякий раз русские войска преграждали туркам путь. 18 октября Килия пала.

Теперь настала очередь Измаила, который считался главной твердыней Блистательной Порты на берегах Дуная. Не случайно A.B. Суворов назвал Измаил крепостью без слабых мест. В Стамбуле верили, что именно о его бастионы споткнется русская армия, победно дошедшая до дунайского устья и готовая совершить переход на правобережье полноводной реки.

Измаил расположился на северном берегу Килийского рукава Дуная, напротив острова Чатал, на отлогом склоне. Широкая лощина делила город на две части, получившие названия Старой и Новой (к северо-востоку) крепостей. По конфигурации Измаил имел начертание неправильного пятиугольника, примыкавшего к дунайскому берегу.

Крепость имела четверо ворот: Царьградские и Хотинские в западной части города (Старая крепость), Бендерские и Килийские в северо-восточной стороне (Новая крепость). Главный крепостной вал с семью бастионами имел протяженность до 6,5 километра, упираясь в Дунай. Высота вала составляла 6–8 метров, а ширина — 13 метров. Глубина рва доходила до 9 метров, местами он был заполнен водой по грудь человека.

Сильнейшим бастионом являлась башня Табия, выложенная камнем. В местах, где крепостной вал подходил к речному берегу, возвышался палисад-частокол из заостренных бревен. По самому берегу реки вала не было, но здесь находились батарейные позиции с земляными укреплениями. Внутри города имелось немало каменных строений, позволявших вести упорную оборону на улицах и площадях.

Измаильская крепость называлась турками «орду-колеси», то есть армейская крепость, рассчитанная на размещение в ней целой армии с артиллерией и припасами. У Измаила базировалась турецкая Дунайская военная флотилия.

В течение всего 1790 года в крепости под руководством искусного французского инженера-фортификатора де Дафит-Клове проводились широкие земляные работы, сделавшие Измаил еще более неприступным. Крепостные укрепления совершенствовались по лучшим образцам европейского фортификационного искусства. «Одеть» же в камень все крепостные стены турки не успели.

Измаильский гарнизон, по первоначальным сведениям, насчитывал 40 тысяч человек и 250 орудий, не считая экипажи и вооружение Дунайской флотилии. По другим данным, до 35 тысяч при 260 орудиях. Обороной руководил опытный военачальник Айдозли-Мехмет-паша. Султан требовал от измаильского гарнизона стоять насмерть, грозя в противном случае всеми небесными и земными карами. То же самое требовал и тем же грозил своим воинам султан из Стамбула.

После взятия крепости Килия генерал-фельдмаршал Г.А. Потемкин, чья штаб-квартира находилась в Яссах, направил осаждавшие ее войска к Измаилу. Под его стенами сосредоточилась значительная часть Екатеринославской армии, в том числе и отдельный корпус генерал-майора М.И. Голенищева-Кутузова.

Он отмечал в своем формулярном списке действия подчиненных ему войск, стоявших в 6 верстах от Измаила: корпус «имел многократное дело с неприятельской конницей и разбил оную легкими войсками… ноября десятого числа с немалою потерею со стороны неприятеля».

Численность русских войск, осаждавших Измаил со всех сторон, к концу ноября не превышала 20 тысяч при 40 орудиях. Но их калибры были слишком малы для разрушения крепостной ограды. Попытки Н.В. Репнина и И.В. Гудовича захватить крепость не увенчались успехом. Многотысячный турецкий гарнизон чувствовал себя уверенно в «орду-колеси».

Наступившая в южной степи необычно суровая зима принесла с собой болезни в русский лагерь. Военный совет войск, участвующих в осаждении, принимает решение снять осаду крепости и отвести полки на зимние квартиры. С таким решением своего генералитета не согласился главнокомандующий, который хотел, чтобы поверженная дунайская твердыня явилась победным аккордом в затянувшейся войне.

Князь Г.А. Потемкин-Таврический верил, что взятие неприступного Измаила может стать возможным под командованием не знавшего доселе поражений генерал-аншефа A.B. Суворова-Рымникского. Он пишет ему:

Главнокомандующий был не одинок в оценке военного дарования М.И. Голенищева-Кутузова. Граф Г.И. Чернышев в письме, отправленном из лагеря под осажденной крепостью генерал-майору С.Ф. Голицыну 29 ноября 1790 года, замечает: «Все того мнения, что как только Суворов прибудет, город возьмут нечаянным нападением, сразу приступом… Что странно, так это то, что корпус Кутузова заставляет их (турок. — A. Ш.) дрожать…»

Генерал-аншеф A.B. Суворов поспешил к Измаилу. Еще в пути, наткнувшись на отходящие от крепости войска, он приказал им вернуться на прежние позиции. К крепости полководец прибыл в сопровождении всего одного казака, который вез узелок с его личными вещами. Конвой отстал в дороге. 2 декабря Суворов вступил в командование всеми войсками, стянутыми к Измаилу.

Проводя рекогносцировку крепости, A.B. Суворов приказал приступить к изготовлению штурмовых лестниц, плетению туров, вязанию фашин для приступа. В степи был вырыт ров и насыпан вал, соразмерные с измаильскими. Батальоны по очереди обучались на них штурму крепостных укреплений. Генерал-аншеф лично показывал, как бросать фашины, ставить лестницы, действовать штыком.

На военном совете Суворов заявил: «Мне велено — взять Измаил и дана воля: отступать или не отступать, следовательно, отступать не приказано». На все высказанные на совете трудности, связанные с дальнейшими действиями у стен Измаила, Александр Васильевич заявил: «Отступать предосудительно, спрашивать повеления нельзя, блокировать бесполезно — что же делать?»

По традиции русской армии при высказывании решения первое слово на военном совете имел самый младший по воинскому званию и служебному положению из присутствующих. Таким оказался бригадир Матвей Иванович Платов, будущий атаман Донского казачьего войска. Самый младший из бригадных командиров решительно сказал: «Штурмовать». Другие участники военного совета поддержали донского атамана. Затем начали обсуждение способов штурма. Особое мнение высказал командующий гребной Черноморской флотилии генерал-майор де Рибас. Он предложил главную роль в штурме отвести массированной бомбардировке крепости с речных судов.

При обсуждении этого предложения Голенищев-Кутузов заявил Суворову: «Если Вы согласитесь с Рибасом, вся слава взятия Измаила будет принадлежать ему». Воздав должное проницательности Кутузова, Суворов шутя заметил: «Кутузова и Рибас не обманет».

A.B. Суворов-Рымникский, принявший решение штурмовать «орду-колеси», составил собственный план овладения Измаилом. С суши на приступ предстояло идти шести штурмовым колоннам, и еще три резервные высаживались с кораблей гребной флотилии внутрь крепости. Начало штурма было уточнено после прибытия под Измаил дополнительно затребованных подкреплений от князя Голицына из-под Галаца и Браилова и от генерал-поручика Дерфельдена.

Общее число войск у A.B. Суворова на день штурма Измаила, назначенного на 11 декабря, составило до 30 тысяч человек. Турецкий гарнизон насчитывал 35 тысяч человек. Вражеская Дунайская военная флотилия к тому времени была уничтожена огнем русских батарей с острова Чатал, и ее экипажи пополнили ряды защитников крепости. Войска начали выдвигаться к крепости ночью, готовые начать ее атаку после пуска сигнальной ракеты.

Во главе шестой колонны, которой предстояло атаковать бастионы Новой крепости в районе Килийских ворот, шел генерал-майор М.И. Голенищев-Кутузов. Ему по диспозиции достался один из самых хорошо защищенных участков крепостной стены.

Внезапного приступа не получилось. Накануне турки были предупреждены о штурме бежавшим запорожским казаком. Они заранее подготовились к защите, зарядив пушки и держа во рву Новой крепости приготовившиеся для контратаки войска. Турецкие стрелки густо расположились по валу, резервы стояли в готовности под внутренней оградой крепости. И осажденные, и штурмующие понимали, что ночной генеральный приступ решит судьбу «орду-колеси» и унесет с собой многие тысячи человеческих жизней.

Шестая колонна под пушечным и ружейным огнем повела отчаянный штурм одного из бастионов. Теряя с каждым шагом многих бойцов, колонна спустилась в крепостной ров. Одни за другим из строя выбывают офицеры, которые шли впереди штурмующих. Во рву был убит бригадир Иван Степанович Рибольер, командир Бугского егерского корпуса. Приставив лестницы, кутузовская колонна взошла на вал, в рукопашной схватке выбила турок с бастиона и, согласно диспозиции, двинулась вправо, очищая от неприятеля вал.

Однако отступившие с бастиона турки, получив значительное подкрепление, пошли в яростную контратаку. Благодаря своему численному превосходству туркам удалось сбросить русских с вала в ров. Положение кутузовской колонны стало критическим. С одной стороны на нее напало превосходящее число турок, с другой — с вала в ров на русских летели камни, бревна, ружейные пули.

К исходу первого приступа в шестой колонне были перебиты или ранены почти все старшие начальники, офицеров в рядах сражающихся русских солдат остались единицы. Несмотря на все геройство штурмующих, генерал-майор М.И. Голенищев-Кутузов признал необходимым отступить от Новой крепости на дальность ружейного выстрела и о своем решении известил A.B. Суворова. В ответ генерал-аншеф передал:

Командир шестой колонны призвал бывший в резерве Херсонский гренадерский полк, собрал воедино егерей и снова пошел на штурм бастиона у Килийских ворот. Атакующие, преодолев ров, снова взошли на вал и ударом в штыки опрокинули собравшихся против них турок. У тех уже не было ни сил, ни порыва повторить сильную контратаку.

Когда в руках русских оказался крепостной вал и бастионы, рукопашный бой разгорелся на улицах и площадях горящего города. Тысячи обезумевших лошадей, сорвавшихся с коновязей, табунами носились по улицам, сметая все на своем пути. Егеря и гренадеры кутузовской колонны дружными штыковыми ударами пробивались к центру города. Турки с яростью обреченных защищали каждый каменный дом, любое строение, где можно было укрепиться.

С семи до одиннадцати часов утра кровопролитный бой, не утихая ни на минуту, шел внутри крепости. Засевшие в домах турки сражались отчаянно. В одном из ханом — больших каменных домов — засело до 2000 янычар. Солдаты шестой колонны взяли этот дом штыковой атакой. В другом месте толпа янычар окружила партию вооруженных короткими пиками казаков, вырвавшихся вперед, грозя их истребить. Генерал-майор Кутузов вовремя пришел им на помощь ударом гренадеров в штыки.

Упорное сопротивление измаильского гарнизона вызвало не меньший напор русских войск. Штурм Измаила вошел в мировую военную историю как самый кровопролитный, не имеющий себе равных. Из турецкого войска спасся один-единственный человек, сумевший вплавь добраться до противоположного берега. Он и принес султанскому командованию первым весть о падении крепости.

Турецкий гарнизон был или уничтожен, или сдался в плен. Среди пленных оказалось много тяжелораненых, вскоре умерших. Победа русским войскам досталась ценой больших жертв. Их потери составили 1815 убитыми и 2400 ранеными.

В письме родным, отправленном сразу после взятия Измаильской крепости, М.И. Голенищев-Кутузов напишет:

«…Век не увижу такого дела. Волосы дыбом становятся… Кого в лагере не спрошу, либо умер, либо умирает. Сердце у меня обливается кровью, и залился слезами. Целый вечер был один, к тому же столько хлопот, что за ранеными присмотреть не могу; надобно в порядок привести город, в котором однех турецких тел больше 15 тысяч…

Корпуса собрать не могу, живых офицеров почти не осталось…»

В победной реляции генерал-фельдмаршалу Г.А. Потемкину-Таврическому Александр Васильевич Суворов так оценил действия генерал-майора М.И. Голенищева-Кутузова при штурме Измаила:

«Достойный и храбрый генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов мужеством своим был примером подчиненным и сражался с неприятелем. Но множество оного остановило на первый миг распространение по валу, и для сего призвал он Херсонский полк, в резерве бывший…

С прибытием резерва неприятель не токмо отражен, но и знатною частию побит…

Генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов оказал новые опыты искусства и храбрости своей, преодолев под сильным огнем неприятеля все трудности, влез на вал, овладел бастионом, и, когда превосходный неприятель принудил его остановиться, он, служа примером мужества, удержал место, превозмог сильного неприятеля, утвердился в крепости и продолжал потом поражать врагов…»

Полководец подытожил измаильскую характеристику М.И. Голенищеву-Кутузову следующими словами: «Он шел у меня на левом крыле, но был правою моею рукою».

Назначенный комендантом поверженного Измаила, М.И. Кутузов, вступив уже в эту должность, спросил шутя Суворова что значит назначение его комендантом в то время, когда до взятия крепости было еще далеко?

«Ничего! — отвечал Суворов. — Кутузов знает Суворова, а Суворов знает Кутузова. Если бы не взяли Измаил, Суворов умер бы под его стенами, и Кутузов тоже».

За отличие при штурме крепости Измаил Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов удостоился сразу двух награждений, какие он только мог ожидать и какие ему только могла пожаловать императрица Екатерина II. Высочайшим указом от 25 марта 1791 года он был пожалован в генерал-поручики и награжден орденом Святого Георгия 3-го класса.

С большими трудами захваченную крепость, всю в пожарищах, удалось привести в порядок, захоронить своих погибших воинов и неприятельских. В одной из городских мечетей, переделанной в походную церковь, отслужили молебен в память солдат, казаков и офицеров, павших на поле брани. Через неделю после штурма Измаила войска под командованием генерал-аншефа A.B. Суворова ушли на зимние квартиры к Галацу.

Генерал-поручик М.И. Голенищев-Кутузов продолжал оставаться комендантом Измаильской крепости и одновременно командующим воинскими частями по нижнему течению Дуная от его устья до впадения реки Прут. То есть отвечать за тот участок фронта на суше, который тогда смотрелся самым опасным.

Из всех осадных войск у него в подчинении оставлялись: заметно поредевшие четыре батальона егерей Бугского корпуса, Херсонский гренадерский и Полоцкий мушкетерский полки, бомбардирская рота с 12 полевыми орудиями и три донских полка в 2000 казаков. Коменданту поверженной вражеской крепости приходилось заниматься и налаживанием ухода за ранеными и больными.

Между тем султанское командование собирало остатки разбитых войск вблизи Бабадага и Мачина, подтягивало резервы из дальних областей. Турки явно хотели взять реванш за измаильское поражение и вернуть себе «орду-колеси». Крупные отряды турецкой конницы стали появляться на правом дунайском берегу, ведя разведку и поджигая во многих местах заросли сухого камыша.

Вскоре вступивший в командование Екатеринославской армией князь Н.В. Репнин (Г.А. Потемкин-Таврический уехал в Санкт-Петербург и вскоре на юге Бессарабии умер по дороге), приказал «произвести поиск» в Задунавье. Из Измаильского гарнизона предписывалось взять с собой 3000 пехоты, 800 пеших и 500 конных казаков.

25 марта 1791 года кутузовский отряд, переправившись через Дунай на лодках и паромах, ускоренным маршем двинулся к Бабадагу. Небольшие турецкие отряды, попадавшиеся на пути, бежали прочь. Через три дня измаильский отряд соединился с поисковым отрядом князя Голицына и пошел на Мачинскую крепость.

На пути к городу Мачину у деревни Аункавицы объединенным войскам пришлось, вытянувшись длинной колонной, проходить узкую теснину, защищаемую турками (числом около 700 человек). Они, заранее оповещенные о появлении противника, из засады открыли беглый ружейный огонь по подходившему русскому авангарду.

Исход боя решила атака казаков бригадира В.П. Орлова, выбивших турок с занимаемых позиций и обративших их в бегство. Донские казаки захватили четыре знамени и взяли в плен начальника вражеского отряда Кюрджи-Ибрагим-Дели-пашу. К разгромленному турецкому отряду подошло подкрепление в 1500 человек, но и им пришлось бежать в сторону Мачина, оставив на поле боя много убитых и семь отрядных знамен. Противника преследовали 10 верст, русские остановились только тогда, когда подошли к Мачину на пушечный выстрел.

Атаку турецких позиций начали, построившись в семь каре. Выдвинутые вперед донские казаки бригадира Орлова стремительно атаковали вражескую конницу, и она рассыпалась по полю боя, спасаясь бегством. 2000 янычар, наблюдавших такую картину с мачинских укреплений, с приближением русских каре спешно покинули крепость. Сев на речные суда, янычары отплыли в Браилов.

В результате бегства неприятельского гарнизона Мачин был взят без единого выстрела. Русские войска, вступив в крепость, нашли там 9 пушек, 11 знамен и немало различных припасов. Разрушив крепостные сооружения, отряды Кутузова и Репнина беспрепятственно возвратились на левый берег Дуная.

Разведка противоположного, вражеского берега конными пикетами, с лодок, лазутчиками велась непрерывно. В конце мая были получены сведения о движении больших сил турок к Бабадагу и намерениях султанских пашей Ахмета, Османа и Журы-оглу перейти в наступление. Генерал-поручику М.И. Голенищеву-Кутузову поручается возглавить большой сводный отряд и занять Бабадаг раньше противника. Операция требовала решительных и быстрых действий.

В ночь на 3 июня кутузовский отряд, переправившись через Дунай у Тульги, форсированным маршем двинулся к Бабадагу. Отряд состоял из Бугского егерского корпуса, Сибирского гренадерского полка, двух Приморских, Николаевского и Днепровского легкоконных полков и сотни конных казаков. Утром 4 июля впереди укрепленных высот Бабадага показался многотысячный неприятель, уверенно вышедший в чистое поле для боя.

Чтобы не дать турецким войскам выстроиться для атаки, М.И. Голенищев-Кутузов двинул вперед всю свою конницу. Смелыми и решительными действиями она опрокинула неприятеля. Русская пехота, не медля, двинулась на Бабадаг. Во вражеское укрепление егеря и мушкетеры ворвались вслед за отступающим противником. 15 тысяч турок, бросив укрепленные позиции и походный лагерь, бежали через лес к Бизарджину, преследуемые русской конницей.

В бою у Бабадага турки, так и не проявившие упорства, лишились до 1500 человек. Потери русских составили всего несколько человек. Победителям достался походный неприятельский лагерь, 8 медных пушек, 4 знамени, большие запасы пороха и хлеба.

Докладывая генерал-аншефу Н.В. Репнину об убедительной победе при Бабадаге, измаильский комендант сообщал: «Четвертого сего месяца… имел я удачу разбить знатный корпус неприятеля под командою Ахмет сераскера трехбунчужного… Неприятель… защищался в пятнадцати тысячах турок и около осьми тысяч хану принадлежащих; урон его простирается до тысячи пятисот человек… В Бабадаге истреблены большие их магазейны, около тридцати четвертей и запас пороха. При сем деле наш урон весьма мал и состоит почти весь в казаках…»

За «знатное дело» при Бабадаге генерал-поручик М.И. Голенищев-Кутузов был награжден первым орденом в истории Российского государства — орденом Святого Александра Невского. Представление о награждении императрице Екатерине II подготовил светлейший князь Г.А. Потемкин-Таврический.

Разбитые при Бабадаге турецкие войска оказались только авангардом огромной 80-тысячной армии верховного визиря, собранной у крепости Силистрия, стоявшей на Дунае. Другая султанская армия сосредоточивалась на черноморском побережье у крепости Варна. Противник шел к Мачину отдельными корпусами, и это облегчало задачу русских войск.

Главнокомандующий армией генерал-аншеф Н.В. Репнин, оценив ситуацию, решил упредить верховного визиря и разгромить те его войска, которые первыми подошли к Мачину. М.И. Голенищев-Кутузов получает приказ с Бугским егерским корпусом и 500 донскими казаками выступить из Измаила к Галацу. Аналогичный приказ о выступлении получает и князь С.С. Голицын, имевший под ружьем до 40 тысяч человек при 66 орудиях.

Русские войска переправились через Дунай и, совершив 25-километровый марш, вышли к Мачину на рассвете 28 июня. Здесь они перестроились для сражения в атакующий боевой порядок: правое крыло князя С.С. Голицына упиралось в Дунай, центром командовал генерал-поручик князь Г.С. Волконский, левое крыло составил корпус М.И. Голенищева-Кутузова, которому главнокомандующий отводил решающую роль в Мачинском сражении. Ему предстояло во время артиллерийской канонады обойти правый фланг турецких войск и ударить им в ближний тыл, отрезав пути отступления к Бабадагу и Силистрии.

Кутузовский корпус имел по численности сильный состав. Пехота состояла из четырех батальонов бугских егерей, двух батальонов Белорусского, четырех Сибирского и двух Киевского гренадерских полков. Корпусную кавалерию составили Ольвиопольский и Воронежский гусарский полки, семь полков донских казаков. Корпусу было придано 24 орудия полевой артиллерии.

Мачинское сражение началось с артиллерийской дуэли. Полевые орудия Голицына и Волконского стали бомбардировать турецкий лагерь. Одновременно кутузовские войска атаковали высоты на правом неприятельском фланге. Каждый шаг вверх давался с боем. Успех в этой схватке обеспечили первый и четвертый батальоны бугских егерей, которые по приказу генерал-поручика М.И. Голенищева-Кутузова, хорошо владевшего ситуацией, забрались на крутые скаты и, ударив в штыки по туркам, оттеснили неприятеля.

Войска, поднявшиеся вслед за егерями на мачинские высоты, построились для атаки в пять каре: три — в первой линии, два — во второй. Кавалерия встала на левом фланге второй линии. Быстро перестроив корпус в атакующий боевой порядок, Кутузов продолжил наступление на главные позиции неприятеля. Султанский паша решил остановить фланговый удар русских. Огромная масса турецкой конницы бросилась во фронтальную атаку, но была встречена губительным огнем артиллерии и отбита картечными залпами.

Турки, имея преимущество в коннице, несколько раз возобновляли нападение, но все их массированные атаки отбивались с неизменным успехом. Длившееся три часа сражение закончилось поражением султанских войск. Окончательную победу русским принесло обходное движение кутузовского корпуса и его решительная атака с тыла. Османы бросили свой походный лагерь и обратились в бегство по Гирсовой дороге или рассеялись по окрестностям, не помышляя больше о сопротивлении.

Как показали пленные, с противной стороны участвовала почти вся султанская армия численностью более 80 тысяч человек. Трофеями русских стали 35 медных орудий, военное имущество двух походных лагерей. Потери турок составили не менее 4000 человек. Войска генерал-аншефа Н.В. Репнина потеряли 141 человека убитыми и до 300 ранеными.

Выигранное сражение показало, с одной стороны, образцовый уровень руководства русскими войсками, их мужество и боевую выучку, высокий класс профессионализма артиллеристов. С другой стороны, заметный упадок к концу войны боевого духа турецкой армии, что не могло компенсировать ее численное превосходство.

Главнокомандующий русской армией князь Николай Васильевич Репнин доносил об одержанной победе императрице Екатерине II: «Расторопность и сообразительность генерала Кутузова превосходят всякую мою похвалу… Я не в силах достойно выхвалить искусство, мужество и беспредельное усердие главных командиров атаки кн. Волконского, кн. Голицына и Кутузова».

Все три генерал-поручика были награждены Военным орденом Святого великомученика и победоносца Георгия 2-го класса. Это была боевая награда полководческого уровня.

В высочайшем рескрипте императрицы Екатерины II о награждении М.И. Голенищева-Кутузова Георгиевским крестом говорилось: «Усердная Ваша служба, храбрые и мужественные подвиги, коими Вы отличились в сражении при Мачине и разбитии войсками нашими под командою генерала князя Репнина многочисленной турецкой армии, верховным визирем Юсуф-пашою предводимой, где Вы, начальствуя над войсками левого фланга, при стремительных и многочисленных неприятельских нападениях преодолели все трудные переходы, в движениях Ваших соблюли отличное искусство и порядок, а в поражении неприятеля мужество и храбрость, учиняют Вас достойным… ордена святого… Георгия… второго класса».

Мачинская победа русского оружия и разгром турецкого флота Ф.Ф. Ушаковым у мыса Калиакра поставили точку в крушении военной силы Блистательной Порты. Главнокомандующий князь Н.В. Репнин начал мирные переговоры, на которые принуждена была пойти побежденная Порта. Окружение султана, высшее военное командование уже не питали никаких надежд на дальнейшее сколько-нибудь благоприятное ведение войны.

31 июля 1791 года в городе Галаце воюющие стороны составили предварительные условия мирного договора. Стамбул попытался всячески затянуть ход переговорного процесса, и лишь 29 декабря того же года в Яссах мир был окончательно заключен.

Турция подтверждала условия Кючук-Кайнарджийского мирного договора, отказывалась от каких-либо притязаний на Крым, признав присоединение Крыма, Кубани, Тамани с крепостью Анапа к Российской империи и уступив ей Новороссию с Очаковом. Тем самым Россия прочно утверждалась на Черном море.

По условиям Ясского мирного договора Россия возвращала Оттоманской империи многие завоеванные территории: Бессарабию с крепостями Бендеры, Аккерманом, Килией и Измаилом. Но перед тем, как возвратить Турции «орду-колеси», русские войска в течение двух месяцев полностью уничтожили измаильские укрепления, срыв их до основания.

Ясский мирный договор установил новую государственную границу между Россией и европейской частью Турции. Ею стала река Днестр.

«Вторая екатерининская война» дала Михаилу Илларионовичу Голенищеву-Кутузову заслуженную славу и широкую популярность в рядах русской армии. Четыре года сражений и военных походов в ходе Русско-турецкой войны 1787–1791 годов принесли ему высокие боевые награды — Святой Анны 1-й степени, Святого Александра Невского, Святого Георгия 3-й и 2-й степеней, выдвинули в число наиболее талантливых военачальников Екатерины И, блистательных последователей русского военного гения Александра Васильевича Суворова. Именно в этой войне Кутузов снискал себе впервые славу непобедимого. В обеих столицах — Санкт-Петербурге и Москве — теперь много говорили о нем.

Победы, одержанные русскими войсками под командованием М.И. Голенищева-Кутузова при Бабадаге и Мачине, участие в легендарном штурме Измаила проявили наиболее характерные черты его военного дарования: огромную силу воли, непоколебимость в осуществлении принятых решений, спокойствие в самой сложной обстановке, осмотрительность в сочетании с широкой инициативой, смелостью и решительностью в действиях. Тактическое искусство боевого генерала характеризовалось гибкостью и активностью.

Можно утверждать, что императрица Екатерина Великая, мудрая и воинственная правительница России, увидела в М.И. Голенищеве-Кутузове не только полководческие задатки. Самодержавная государыня редко ошибалась в людях, выдвигая их на высокие посты при дворе, в армии и управлении огромной державой.

Необычайное удивление в политических кругах России, да не только ее, вызвал указ Екатерины II Коллегии иностранных дел от 26 октября 1792 года о назначении генерал-поручика М.И. Голенищева-Кутузова чрезвычайным и полномочным послом в Турцию. Он сменил генерал-поручика графа А.Н. Самойлова, деятельность которого вызывала нарекания в Санкт-Петербурге.

Будущий министр внутренних дел России граф В.П. Кочубей, видный дипломат своего времени, писал российскому послу в Лондоне графу С.Р. Воронцову о том, что «никто не ожидал подобного выбора», что хотя Кутузов умный и храбрый генерал, однако «никогда его не видели использованным в делах политических».

М.И. Голенищев-Кутузов в то время находился в составе Украинской армии, стоящей в Польше, которой командовал генерал-аншеф граф М.В. Каховский. Русские и прусские войска в очередной раз наводили там «порядок». Личный рескрипт императрицы вызвал генерал-поручика в столицу, где он имел несколько аудиенций у Екатерины И. Монархиня беседовала с ним на политические темы предстоящего посольства в Стамбуле, давая строгие наставления.

Первый биограф Ф. Синельников писал: «Из тонкости, которую заметила она в уме его, из зрелых рассуждений, которые он делал о предметах дипломатических, и из предосторожности, которую соблюдал он во всех своих разговорах и поступках, что Голенищев-Кутузов есть тот самый человек, в выборе коего она затруднялась и который выполнит поручения ее во всей точности и соответственно ее ожиданиям».

По Ясскому мирному договору сторонам предстояло обменяться торжественными посольствами. Дипломатическая миссия М.И. Голенищева-Кутузова преследовала конкретные цели: выявление истинных намерений Турция в отношении России после поражения в войне, изучение внутриполитического положения страны, проверка информации о военных приготовлениях. Императрицей Екатериной II Михаилу Илларионовичу была дана следующая секретная инструкция: «В определении Вас к торжественному в Константинополь посольству, сверх особливо благоволения к заслугам Вашим, имели мы и то уважение, что Вы по искусству Вашему в ремесле военном не упустите сделать все те наблюдения, кои в свое время для нас полезны и нужны быть могут, о положении мест, о дорогах, о населениях, укреплениях, расположении войск, запасах военных и о всем к воинской части сухопутной и морской принадлежащем».

На подготовку ушло более четырех месяцев. В состав миссии включили немало военных специалистов: офицеров квартирмейстерской службы, морского департамента, инженерного корпуса. С учетом охраны, музыкантов и обслуживающего персонала торжественное посольство России в Стамбуле насчитывало 650 человек. Из них должностных лиц — 68. М.И. Голенищев-Кутузов лично подбирал офицеров миссии из числа сослуживцев по Бугскому егерскому корпусу, из выпускников Артиллерийского и Инженерного корпусов, флотских командиров. Нижние чины охраны тоже подбирались из «своих» полков Екатеринославской армии.

О военных приготовлениях Турции руководитель посольства обязан был информировать помимо столицы еще генерал-аншефа графа A.B. Суворова-Рымникского, командовавшего в то время войсками Екатеринославской губернии и Тавриды, и председателя Черноморского адмиралтейского правления вице-адмирала Н.С. Мордвинова.

Императрица Екатерина II озадачила российского посла не только заботами о сборе широкой информации о Турции. Самодержавную правительницу в не меньшей мере тревожило появление на европейской карте республиканской Франции, которая своими идеями несла гибель соседним монархиям. Франция стремилась к военному союзу с Турцией. Генерал-поручику М.И. Голенищеву-Кутузову предстояло противодействовать оформлению такого союза и проникновению французского флота в Черное море.

На посольство возлагались заботы об обеспечении благоприятных условий для российской торговли в Черном и Средиземном морях, беспрепятственного прохода торговых судов через проливы Босфор и Дарданеллы.

Голенищеву-Кутузову поручалось ознакомиться с положением христианских народов, подданных султана, и прежде всего населения Молдавии и Валахии — Дунайских княжеств. Российскому послу предстояло защищать права христиан от притеснений мусульманских правителей.

В связи со вторым разделом Польши между Россией, Австрией и Пруссией российский посол обязан был не допустить вмешательства турецкого правительства в решение этого вопроса.

Перед отъездом в Стамбул М.И. Голенищеву-Кутузову были вручены соответствующие документы, в том числе рескрипт императрицы Екатерины II относительно предстоящей деятельности посла, секретная инструкция «по делам политическим», верительная грамота для вручения султану Селиму III, грамота к верховному визирю и письмо к нему же вице-канцлера И.А. Остермана. В распоряжение посла были переданы алмазные, золотые и серебряные вещи, парча и шелковые материи на подарки султану и его женам, верховному визирю и другим турецким чинам, а также немалая сумма денег на прочие чрезвычайные расходы и содержание посольства.

Размен торжественными посольствами между Российской и Османской империями состоялся 3 июня 1793 года у города Дубоссары, стоящего на берегах пограничной реки Днестр. Ровно в одиннадцать часов по пушечному выстрелу посольства двинулись навстречу друг другу.

Султан Селим III назначил своим послом в Санкт-Петербург бегбербея румелийского (генерал-губернатора Румелии) Рассых Мустафу-пашу, исполнявшего в случае отсутствия в Стамбуле верховного визиря Юсуф-паши его обязанности.

Отправка послом в Стамбул совпала для М.И. Голенищева-Кутузова по времени с двумя монаршими милостями, делавшими его крупным российским помещиком. По приказу из столицы екатеринославский губернатор генерал-майор В.В. Каховский выделил российскому послу землю: «Во вновь приобретенной от Порты Оттоманской области по левой стороне речки Телегула… и хутора Тарновского, числом девять тысяч десятин… к поселению на той земле выводимых из заграничных мест людей, и к заведению домостроительства…»

Несколько позже, по пути в Стамбул, посол узнал еще об одной милости императрицы. В день годовщины со дня подписания Ясского мирного договора она пожаловала ему в вечное и потомственное владение имение Горошки с 2000 душ мужского пола из бывших польских земель на Волыни и одновременно присвоила звание «правящего должность генерал-губернатора казанского и вятского».

Одним из первых посольских сообщений в Санкт-Петербург стала информация о том, что господарь Молдавии князь Михаил Драко-Суцо ведет с Россией и Турцией двойную игру. Через него, в частности, польская оппозиция вела переписку с султанским правительством, надеясь на помощь Стамбула.

Во время своего почти полугодового пути в древний Царь-град — Константинополь — с 1453 г. Стамбул — российский посол ознакомился с положением и в другом Дунайском княжестве — Валахии. Ее правитель Александр Мурузи явно тяготел к Турции, поскольку по условиям Ясского мирного договора русские были выведены с берегов Дуная.

Князь Мурузи старался быть весьма любезным и учтивым с русским генералом, чувствуя за собой большую вину перед Россией. Сразу после ухода русских войск он арестовал православного митрополита Молдавии и Валахии Гавриила Бануческо-Бадони, оставшегося выполнять свои обязанности по защите христиан. В 1793 году Гавриил, сосланный в Стамбул, будет освобожден русской дипломатией и получит назначение митрополитом Екатеринославским и Херсонеса Таврического.

В пригородах турецкой столицы М.И. Голенищева-Кутузова встретил поверенный России в делах в Константинополе (так называли в Европе Стамбул) A.C. Хвостов. Посол поручил ему согласовать весь церемониал своей встречи с султанскими властями. В глазах турок каждый знак внимания, оказываемый их властями послу, очень много значил и говорил о его важности и положении в дипломатическом корпусе страны. Хвостову пришлось обговаривать буквально каждую мелочь предстоящей процедуры встречи российского полномочного посла.

26 сентября (7 октября) 1793 года М.И. Голенищев-Кутузов торжественно въехал в столицу Оттоманской Порты. Уже своими первыми действиями султанские власти показали значимость торжественного посольства России и личности самого посла. Если послу князю Н.В. Репнину Блистательная Порта выделяла на содержание 400 пиастров, то Голенищев-Кутузов получил 600 пиастров.

На следующий день после приезда верховный визирь прислал российскому послу дорогие подарки на общую сумму 10 тысяч пиастров: табакерку с алмазами, кофейную чашку, украшенную алмазами и яхонтами, 9 кусков парчи различного цвета. Богатые подарки сделал и сам султан.

Место жительства послу России отвели в Перу — районе нового города Константинополя на северном берегу бухты Золотой Рог, в специально построенном доме.

Последовала аудиенция у верховного визиря. М.И. Голенищев-Кутузов твердо заверил его в стремлении неукоснительно выполнять статьи Ясского мирного договора по укреплению дружбы и добрососедских отношений между двумя государствами.

1 (12) ноября состоялась аудиенция у султана Селима III. Российский посол готовился к ней тщательно. Перед визитом он отправил богатые подарки в сераль (дворец) султана. Михаил Илларионович писал, что Селим III «на аудиенции делал мне учтивости, каких ни один посол не видал».

Действительно, прием у правителя Османской империи превзошел все ожидания. М.И. Голенищеву-Кутузову было сделано отступление от этикета, обязательного для всех послов: его ни разу не заставили ждать прибытия главного визиря; не требовали соблюдения унизительных церемоний и оставили их выполнение на усмотрение российского посла. Селим III запретил своим приближенным спорить с послом, сказав, что полностью полагается на его воспитание.

На аудиенции у султана Михаил Илларионович не уронил чести великой державы и в то же время сумел угодить восточному владыке, проявив такт и уважение к его личности. Речь М.И. Голенищева-Кутузова произвела большое впечатление на султана. Вручив ему грамоту императрицы Екатерины II, посол получил заверения Селима III в том, что турецкая сторона подтверждает все обязательства Ясского мира. Кутузову вновь вручили богатые подарки.

Русский посол сумел завоевать доверие самых влиятельных людей в султанском окружении: капудан-паши Клок-Хуссейна — главнокомандующего военно-морскими силами Турции и зятя Селима III, Челиби-Мустафы-эфенди — главы финансового ведомства и ответственного исполнителя реформ, проводимых в стране, и матери султана, которой среди прочего из Санкт-Петербурга был привезен в подарок драгоценный эгрет — украшение в виде пера на головной женский убор, специально изготовленное русскими ювелирами.

В Стамбуле М.И. Голенищев-Кутузов в своей деятельности встретил серьезное сопротивление со стороны дипломатов республиканской Франции, особенно посланника маркиза М.Л.А. Декорша. Париж рассчитывал на военный союз с Турцией, подстрекая ее на конфронтацию с Российской империей. С другой стороны, Англия через свое посольство в Стамбуле настойчиво добивалась от турецкой стороны пересмотра торговых тарифов по отношению к России и лишения ее привилегий в морской торговле.

Еще по пути в Стамбул российский посол сумел собрать полезную информацию о состоянии турецких крепостей, их вооружении, наличии стратегических запасов, настроении местного населения. Очень много ценной разведывательной информации получил М.И. Голенищев-Кутузов от французского инженера Коуфера, находившегося на султанской службе и руководившего восстановлением и строительством крепостей в приграничье с Россией.

Коуфер, в частности, передал российскому послу важные чертежи турецких крепостей, данные о численности рабочих в крепости Бендеры, численности гарнизонов в Бессарабии, сведения о недостатках в артиллерийском вооружении османов (прежде всего орудий крупного калибра), а также о планах восстановления укреплений Измаила. Вся эта информация, безусловно, сообщалась небезвозмездно. С помощью М.И. Кутузова французский фортификатор перешел на русскую службу.

Посол сумел понять суть и недостатки в военной реформе Селима III, которая вызывала ропот среди привилегированной касты янычар, постоянной турецкой пехоты, недовольных повышением требований к военной дисциплине. Михаил Илларионович внимательно интересовался ходом преобразований в султанской армии. Он подметил, что на турецкий язык переведены лучшие европейские сочинения по тактике и фортификации, а для обучения артиллерийскому и морскому делу приглашены французские офицеры.

Проанализировав ход военной реформы в Турции, вызванной прежде всего двумя сокрушительными поражениями в войнах против России, посол сумел сделать вывод, что в ближайшие годы усиления вооруженных сил Селима III не предвидится. Хорошо зная ход восстановления крепостей Бендеры, Аккерман, создания новых крепостей в устье Дуная, М.И. Кутузов рассчитал, что эти фортификационные работы могут быть закончены не ранее осени 1795 года.

Российский посол сумел заручиться доверием драгомана (ответственного переводчика) Ханджерли, служившего у капудан-паши. Драгоман познакомил Михаила Илларионовича с содержанием французской ноты турецкому правительству. В ноте Париж предлагал Турции военный союз на условиях оказания помощи в восстановлении прежних турецких границ, содействия военным реформам. Султанский флот предлагалось усилить французской военной эскадрой.

Провокационная деятельность французского дипломата Декорша ввела в заблуждение генерального консула России в Дунайских княжествах И.И. Северина. Тот в конце 1793 года дал тревожное сообщение в Санкт-Петербург о том, что Турция через три месяца начинает войну против России.

Обеспокоенная императрица Екатерина II в январе 1794 года специальным рескриптом предписала генерал-аншефу Ю.В. Долгорукову принять все меры предосторожности по охране южной границы империи. Тот начал сосредоточивать 70-тысячную русскую армию по Днестру у границ с Турцией. Большая ее часть — около 54 тысяч человек и 180 орудий — расположились напротив крепости Бендеры. В расписании войск, которым предстояло наступать в Молдавию через город Сороки, числился «генерал-поручик Михаиле Голенищев-Кутузов».

В состояние готовности к войне на море приводился Черноморский флот. Ускоренно были спущены на воду 6 новых линейных кораблей, и общая их численность была доведена до 24 единиц. В Гаджибее (нынешней Одессе) под руководством вице-адмирала О.М. де Рибаса строилась новая гавань.

Новые приготовления России, проводившиеся к тому же ускоренными темпами, не могли не быть незамеченными Турцией. Назревал новый военный конфликт между двумя странами.

Член Государственного совета Турции, управляющий монетным двором Юсуф-ага обратился к российскому послу за разъяснениями. Объяснение М.И. Голенищева-Кутузова концентрации войск на юге низкими здесь ценами на продовольствие не рассеяли опасения турок. Немалые усилия пришлось приложить Михаилу Илларионовичу, чтобы предотвратить угрозу новой войны. В январе 1794 года он написал И.И. Северину:

«Мнится мне по всем примечаниям и обстоятельствам, что данное Вами известие о предстоящей войне слишком увеличено и решительно. Я здесь в столице мало похожего примечаю.

Ограничивайтесь примечаниями о приходящих новых войсках в оба княжества и в Бессарабию, о строении крепостей и уведомите о том подробно пограничных начальников».

Чтобы успокоить официальный Санкт-Петербург, М.И. Голенищев-Кутузов доносит вице-адмиралу Н.С. Мордвинову о том, что из 24 линейных кораблей султанского флота в настоящее время боеготовы лишь 14, а 10 еще только строятся.

Посол приводит в своих донесениях факты, которые свидетельствовали о том, что турецкие власти больше обеспокоены внутренним положением страны, чем внешним. О неготовности Блистательной Порты и войск свидетельствовало ее бедственное экономическое положение, что привело к непомерному увеличению налогов, жесткой финансовой политике правительства, введению государственной монополии на хлебную торговлю.

В Оттоманской империи то тут, то там вспыхивали народные волнения и военные мятежи. Российский посол писал генерал-аншефу A.B. Суворову-Рымникскому, что в Турции «пуще всего внутренность расстроена, везде почти непослушание, во многих местах мятежи…

Все сии причины должны воздержать ее, судя по здравому рассудку, от всякой токмо для нее пагубной крайности».

Действительно, Стамбулу было не до войны с Россией. В Северной Африке поднял восстание арабский бей Абд-эль-Ваххаб, призвавший к завоеванию Мекки и добивавшийся признания себя халифом. Новый мятеж произошел в районе города Трапезунда (современного Трабзона), где за оружие взялось 15 тысяч местных жителей. Поднял восстание скутарский паша Махмуд в Северной Албании, разбивший 20-тысячное султанское войско. В Румелии произошел мятеж под предводительством Кючук-Мегмеда, в котором приняло участие 12 тысяч человек.

Анализируя ход и результаты реформ султана Селима III, состояние армии и флота, наличие их резервов, фортификационные работы в дунайских крепостях и, наконец, внутреннее положение страны, М.И. Голенищев-Кутузов сделал верный вывод о том, что «…не может Порта пуститься на разрыв, не имея к войне довольных способов…».

Время подтвердило правоту и точность всех его оценок, принеся будущему великому полководцу еще и славу блестящего дипломата.

Основу дипломатической деятельности М.И. Голенищева-Кутузова составляло неукоснительное соблюдение духа и буквы Ясского мирного договора, сохранение доброго согласия между Россией и Турцией. Однако ему приходилось постоянно сталкиваться с противоборством со стороны дипломатов республиканской Франции, а порой еще и Англии со Швецией.

Франция в то время оказалась в политической изоляции среди европейских монархий. Париж прилагал самые энергичные меры для раскола созданной Англией 1-й антифранцузской коалиции в союзе с Австрией и Пруссией. Императрица Екатерина II поддерживала коалицию.

Республиканская Франция видела в Турции, граничащей с Австрией, своего естественного союзника, мечтавшего о возврате утерянных территорий и реванше в отношении России. Выступавшая за изоляцию Франции Великобритания не желала усиления российских позиций на Балканах и в Средиземноморье, ведя двойную игру. Дипломаты Швеции, которая заключила с Россией оборонительный союз, одновременно вели тайные переговоры с Парижем о вооруженной поддержке и субсидиях.

Хотя правительство султана Селима III не поддерживало революционное правительство Франции и отказывало в аккредитации французскому посланнику Декоршу, двусторонние отношения между Турцией и Францией не прерывались. Декорш имел много сторонников среди правящих кругов Оттоманской империи, умело разжигая антироссийские настроения.

М.И. Голенищев-Кутузов с блеском вышел из сложившейся ситуации, умело играя на противоречиях среди окружения султана. В борьбе против всевозрастающего влияния французской дипломатии он опирался на капудан-пашу и владетельного султана из Смирны (современного Измира) Мсакбея, известного своими антиякобинскими взглядами, учителя Селима III.

Михаил Илларионович стал одним из главных участников расстройства планов Парижа по созданию так называемого «пятерного союза», а именно: Франции, Турции, Швеции, Дании и Польши, который имел и антироссийскую направленность. Заключение между Великобританией и Россией союзного трактата вызвало смятение в правящих кругах Стамбула и Парижа.

М.И. Голенищев-Кутузов сумел предельно точно охарактеризовать внешнюю политику Блистательной Порты конца XVIII столетия. В письме графу Я.Е. Сиверсу, действительному тайному советнику, чрезвычайному и полномочному послу России в Польше сообщалось: «Всегда принимайте, господин посол, за верный градусник дел здешней страны дела самой Франции. Кажется, Оттоманская империя предназначена только служить флюгером Франции».

Большим успехом дипломатии М.И. Голенищева-Кутузова стало устранение из Стамбула французского посланника Декорша. Тот так и не был официально принят султанским правительством и был вынужден покинуть Турцию.

Другим успехом российского посла стала нейтрализация французского шпиона Анжели, в чине полковника три года состоявшего на русской службе и высланного из России за шпионаж. Анжели был хорошо знаком Кутузову по совместной службе в 1770 году в корпусе генерал-квартирмейстера Ф.В. Боура в 1-й армии генерал-фельдмаршала П.А. Румянцева-Задунайского. Михаил Илларионович характеризовал Анжели как человека «хитрого и затейливого и малодушного», в котором «ум интригана соединяется с душой низкой и трусливой».

По дипломатическим каналам М.И. Голенищеву-Кутузову удалось узнать, что Анжели находится в сицилийском порту Рагузе и оттуда намеревается прибыть в Анапу. Об этом незамедлительно было сообщено генерал-аншефу A.B. Суворову-Рымникскому. Когда Анжели под именем купца де Омери прибыл в Турцию, за ним установили наблюдение. Вместо российского порта Анапы тому пришлось отправиться в турецкий Измаил.

Пресекал посол и шпионскую деятельность самой Турции против России. Так, в начале 1794 года он сообщил вице-адмиралу Н.С. Мордвинову такую секретную информацию: «…Порта намерена вскоре отправить лазутчиков в Херсон, известного уже Вашему превосходительству портного грека для узнания, сколько у нас налицо и строящихся кораблей, много ли около Херсона по Днестру и в Крыму войск и кто начальники сухопутных войск и флота».

Российский посол многое сделал и для защиты торговых интересов своей страны в Турции и Средиземноморье. Усиление позиций России в южных морях Европы, низкий тариф на ее товары, установленный договором с Турцией в 1783 году, явно раздражал Англию. Ее посол в Стамбуле «недоброхотный» Энсли настаивал на том, чтобы султанское правительство пересмотрело торговый тариф с Россией, по которому русские купцы платили в пределах Оттоманской империи пошлину всего в три процента.

После конфиденциального разговора с Энсли и получения именного рескрипта Екатерины II — не соглашаться на требование Турции Михаил Илларионович подал официальную ноту протеста Оттоманской Порте, в которой обращалось внимание на статью 21 торгового договора. В ноте М.И. Кутузов подчеркивал, что тариф был установлен «по внесенному слову навсегда на срок вечный и непременный» и поэтому речь об изменении его идти не может.

После такой ноты султанское правительство больше не поднимало вопрос об изменении торгового тарифа. Труды английского посла Энсли пошли впустую. Экономический урон российской торговле в Черноморье нанести не удалось.

Михаилу Илларионовичу пришлось отстаивать безопасность российской торговли в Средиземном море. В ноябре 1793 года он сообщил императрице Екатерине II о том, что «Порта прислала 50 тысяч пиастров четырем фрегатам французским», находившимся в Смирне, для нападения на российские купеческие суда, торгующие в Греческом архипелаге.

Российский посол узнал и то, что экипажам фрегатов зачитали письмо французского посла в Стамбуле Декорша с приказанием о захвате в Архипелаге всех российских судов, «хотя бы то было и под пушками крепостей турецких, лишь бы предварительно о том условиться с турецким начальником того места».

В тот же день М.И. Голенищев-Кутузов подал ноту Турции, в которой указывалось на недопустимость нарушения положений торгового договора 1783 года и Ясского мирного трактата. С турецкой стороны опровержений не последовало.

Одновременно посол удачно использовал факт захвата французскими фрегатами венецианского судна, проданного Россией. При досмотре морского «купца», что тоже являлось нарушением законов международного мореплавания, командир одного из фрегатов обнаружил в судовых документах старый российский паспорт. Это стало «законным» предлогом для захвата судна Венецианской республики как российского и привода его в Смирну.

Такое разбойное нападение в Греческом архипелаге вызвало очередное недовольство стран антифранцузской коалиции. По предложению российского посла венецианское, неаполитанское, прусское дипломатические представительства совместно с русским учинили демарш министерству иностранных дел Турции.

Российское посольство в Стамбуле предупредило все торговые суда своей страны о возможности нападения на них со стороны военных кораблей под флагом Франции. Перед султанским правительством был поставлен вопрос о разрешении российской эскадре пройти в Греческий архипелаг (часть Турции) для обеспечения безопасности российской торговли.

Нота посла России и его предложение вызвали горячий спор в Государственном совете Турции. Одна часть его членов опасалась разрыва дружественных отношений с северным соседом. Меньшая часть Госсовета выступила против предложения М.И. Голенищева-Кутузова с заявлением, что «Порта согласится лучше на все, что угодно, но не на разрешение ввести русскую эскадру в Архипелаг», что, по их словам, было равносильно допустить русских в свой гарем.

Турция вынуждена была принять необходимые охранные меры по обеспечению безопасности российской торговли в своих водах. Французским кораблям запрещалось нападать на российские торговые суда в морях Оттоманской империи.

Добившись такого немалого дипломатического успеха, Михаил Илларионович предпринял еще один шаг по защите отечественной морской торговли в Средиземноморье. Статья VII Ясского мирного договора обязывала Турцию в случае захвата корсарами ей подвластных земель русских судов содействовать их возвращению или возмещать из султанской казны убытки купцам.

Ссылаясь на эту статью, российский посол потребовал точного ее выполнения в связи с захватом алжирскими корсарами — барбаресками принадлежавших России торговых судов «СвятойНиколай», «СвятойСпиридон» и «АаМадонна». Алжирские пираты отказались выполнить указание Стамбула. Тогда от султанского правительства к ним прибыл официальный представитель, дабы удержать, по крайней мере, как сообщал М.И. Голенищев-Кутузов, от дальнейших пиратских нападений на торговые суда под флагом России.

Еще одним дипломатическим успехом Михаила Илларионовича стало решение Турции о запрещении французским кораблям базироваться в Тунисе, где имелась древняя гавань, удобная для стоянки военных судов любого класса. Оттуда пришлось уйти трем фрегатам и 70-пушечному линейному кораблю.

Заботясь о безопасности российского торгового судоходства, посол смог разрешить проблему больших потерь при торговле хлебом. Цена на хлеб в Греческом архипелаге на три рубля превышала цену на базарах Стамбула. Если в 1793 года русские купцы вывезли 186 тысяч четвертей пшеницы, то общий ущерб от невозможности вести торговлю южнее пролива Дарданеллы составил 559 800 рублей.

Этого можно было избежать, но в Турции действовал запрет на перегрузку российских товаров на турецкие суда, которые не подвергались нападениям французских кораблей и алжирских корсаров. Дипломату М.И. Кутузову удалось добиться решения султана Селима III об отмене подобного запрета.

В Санкт-Петербурге не скрывали удовлетворения деятельностью Кутузова-дипломата. Он сумел защитить российскую торговлю и обеспечить ее безопасность на просторах Средиземного моря.

Михаилу Илларионовичу, пребывая в столице Блистательной Порты, приходилось много заниматься польскими делами. В отношениях Турции с Россией Польша играла немаловажную роль. В случае войны она могла оттянуть на себя часть войск русской армии. С мая 1792 года на польской территории стояла Украинская армия под командованием генерал-аншефа М.В. Каховского. Императрица Екатерина II активно вмешивалась в решение судьбы Польского государства.

Прусский король Фридрих-Вильгельм III тоже направил в Польшу свои войска, «забыв» о своих обязательствах перед поляками. Австрия, имевшая во владении часть польских территорий, поддержала договор России и Пруссии, заключенный в январе 1793 года, о втором разделе Польши. В июне 1793 года польский сейм, собравшийся в городе Гродно, вынужден был санкционировать присоединение к России части украинских и литовских земель: воеводств Киевского, Волынского и части Виленского с населением около 4 миллиона человек.

Решение польского сейма в Гродно разрушало военнополитические замыслы Турции в отношении Польши. Французские дипломаты, особенно Декорш, попытались наладить отношения польских оппозиционеров с султанским правительством. Более того, Декорш обещал ему в случае новой войны Турции с Россией «диверсию 100 тысяч поляков».

Дипломатическая деятельность М.И. Голенищева-Кутузова заметно охладила интерес Оттоманской империи к Польше, к ее второму разделу и рассеяла надежды на успехи польской оппозиции.

Однако в марте 1794 года в Польше вспыхнуло восстание под предводительством Тадеуша Костюшко, который в середине апреля отправил в Стамбул «Отчет нации». В Турции возродились надежды на Польшу как военного союзника. Послу удалось узнать, что молдавскому господарю М. Драко-Суцо передано «от Порты повеление доставить сто двадцать тысяч червонных к мятежнику Костюшке» через львовских купцов.

Поражение польских повстанцев в том же 1794 году от русских войск вновь расстроило военно-политические замыслы султанского окружения. Т. Костюшко был взят в плен, посажен в Петропавловскую крепость и освобожден оттуда уже в 1796 году. Официального вмешательства Стамбула в политику России во время второго раздела Польши не произошло.

Деятельность генерал-поручика М.И. Голенищева-Кутузова на посту чрезвычайного и полномочного посла России в Оттоманской империи была высоко оценена императрицей Екатериной II. Результаты его деятельности выглядели впечатляюще. Имя Кутузова-дипломата впервые получило широкое признание в политических и дипломатических кругах Санкт-Петербурга. Его успехи при дворе султана Селима III поражали воображение дипломатического корпуса, аккредитованного в Константинополе.

В своих воспоминаниях С.И. Маевский писал: «Можно сказать, что Кутузов не говорил, но играл языком: это был другой Моцарт или Россини, обвораживавший слух разговорным своим смычком. Но, при всем его творческом даре, он уподоблялся импровизатору; и тогда только был как будто вдохновен, когда попадал на мысль, или когда потрясаем был страстью, нуждою, или дипломатическою уверткою…

Никто лучше его не умел одного заставить говорить, а другого — чувствовать, и никто не тоньше его не был в ласкательстве и в проведении того, кого обмануть или обворожить принял он намерение…»

5 декабря 1793 года М.И. Голенищев-Кутузов получил указ Коллегии иностранных дел, в котором ему было предписано передать посольские архивы и дела камер-юнкеру В.П. Кочубею, назначенному посланником и полномочным министром в Константинополе, помочь ему в аккредитации при султанском дворе и возвратиться в Россию. В феврале 1794 года Михаил Илларионович на отпускной аудиенции у султана Селима III получил разрешение на обратный путь сухопутьем к русско-турецкой границе по Днестру, опять к Дубоссарам.

Совсем иных результатов в ранге полноправного посла Блистательной Порты в Санкт-Петербурге добился Рассых Мустафа-паша. Он по указанию своего министра иностранных дел (реис-эфенди) Решида-эфенди Мустафы своим поведением оскорблял «не только порядки благочиния, но и самодержавие благоустроенного государства». Протесты по поводу его поведения в России стали причиной ареста Рассых Мустафы-паши в Бендерах. Своей секретной миссии в российской столице он явно не выполнил.

Прибыв в столицу, М.И. Голенищев-Кутузов подал ходатайство о награждении многих чинов российского посольства, отличившихся при выполнении дипломатической миссии. Это ходатайство было удовлетворено осенью 1794 года.

Результаты деятельности М.И. Голенищева-Кутузова в ранге посла России в Стамбуле были впечатляющи. За короткий срок своего посольства он сумел упрочить позиции Российского государства в Черном и Средиземном морях и предотвратить реальную угрозу новой войны с Турцией, расстроить ее вмешательство в решение польского вопроса.

Более того, Кутузов-дипломат умело подготовил почву для скорого в будущем временного военного союза России и Турции. Это позволило впоследствии прославленному русскому флотоводцу Федору Федоровичу Ушакову успешно провести Средиземноморский поход русского флота во время войны с Францией 1798–1800 годов и завоевать Ионические острова. Эпопея Средиземноморского похода ушаковской эскадры пройдет во многом благодаря дипломатическим трудам «генерал-поручика и кавалера Михайлы Голенищева-Кутузова».

Видный отечественный историк академик Е.В. Тарле так отзывался о деятельности М.И. Кутузова на дипломатическом поприще, давая ему самую высокую оценку:

«Можно сказать, что как государственный человек он принес России в области военной политики такую огромную пользу, которую не затмевает и не должна затмевать даже яркая слава полководца».

Бывший посол России в Оттоманской империи генерал-поручик М.И. Голенищев-Кутузов возвращался в Санкт-Петербург с естественным стремлением продолжить служение Отечеству в рядах русской армии. Однако судьба приготовила ему иное поле деятельности.

В мае 1794 года в столице скончался генерал-поручик и генерал-адъютант граф Ф.Е. Ангальт, президент Императорского вольного экономического общества, главный директор Сухопутного Шляхетского кадетского корпуса. Престижное военно-учебное заведение дало образование и путевку в жизнь прославленному русскому полководцу П.А. Румянцеву-Задунайскому, генерал-фельдмаршалам М.Н. Волконскому, A.A. Прозоровскому, М.Ф. Каменскому, М.В. Каховскому, генеральным прокурорам России A.A. Вяземскому и A.A. Беклешеву, известному дипломату А.М. Обрескову, знаменитому трагику А.П. Сумарокову, блистательному генералу-артиллеристу П.И. Мелиссино, прекрасным военным педагогам и воспитателям М.И. Мордвинову и И.Л. Голенищеву-Кутузову, многим военачальникам.

Генерал-поручик Ф.Е. Ангальт за восемь лет своего пребывания на посту главного директора Сухопутного Шляхетского кадетского корпуса лично много сделал для его процветания и нравственного воспитания учеников. Характерным для сына наследного принца Ангальт-Дессау, вступившего на русскую службу в 1783 году, было его выступление перед кадетами, выпущенными во флот: «Да будет первым побуждением и первым началом всех ваших поступков честность и доброе имя».

В столице среди преемников Ф.Е. Ангальта на посту главного директора военно-учебного заведения называли многих известных в обществе людей. Чаще всего мелькала фамилия М.И. Голенищева-Кутузова, человека достаточно известного в столичном обществе при дворе императрицы.

Этому в немалой степени способствовали положения Устава кадетского корпуса, которые определяли строгие требования к личности главного директора. Во главе управления корпусом, говорилось в высочайше утвержденном Уставе, должен стоять «человек, в воинских трудах состарившийся и искусный как в этих делах, так и в правилах, к гражданскому житию принадлежащих, радетельный, трудолюбивый, кроткий, ласковый и обходительный, но в высших воинских упражнениях вид строгости имеющий».

При назначении Михаила Илларионовича на новую должность исходили из того, что боевой, широко образованный генерал, тактичный и воспитанный, имел к тому же хотя и небольшой, но весьма полезный опыт преподавательской деятельности в Соединенной Артиллерийской и Инженерной школе, которую он успешно окончил чуть более 30 лет назад. Более достойных претендентов на должность главного директора кадетского корпуса не нашлось.

В именном указе Екатерины II от 15 сентября 1794 года говорилось: «Нашему генерал-поручику Михайле Голенищеву-Кутузову всемилостивейше повелеваем быть… главным директором Сухопутного кадетского корпуса под собственным нашим ведением».

Через два дня Михаил Илларионович доложил государыне, что он вступил в командование кадетским корпусом, приняв все его дела. Вместе с делами принималось и корпусное хозяйство.

Сухопутный Шляхетский кадетский корпус был создан в 1731 году, но его официальное открытие состоялось через два года. Созданный по инициативе одного из ближайших сподвижников Петра Великого, графа П.И. Ягужинского, корпус стал закрытым военно-учебным заведением для дворянских детей от 13 до 18 лет. Корпус расположили на Васильевском острове во дворце светлейшего князя А.Д. Меншикова, умершего в сибирской ссылке.

В разное время Сухопутный Шляхетский корпус возглавляли замечательные люди своей эпохи — граф Б. X. Миних, князь В.А. Репнин, князь Б.Г. Юсупов, И.И. Шувалов, И.И. Бецкой. Штат корпуса постепенно увеличился с 56 до 600 воспитанников, которые подразделялись на пять возрастов, обучавшихся по три года в каждой возрастной группе.

К первому возрасту причислялись кадеты от 5 до 9 лет, так как прием детей в корпус начинался в возрасте не старше шестого года. Ко второму возрасту относились воспитанники от 9 до 12 лет, к третьему — от 12 до 15, к четвертому — от 15 до 18, и, наконец, к пятому, выпускному — от 18 до 21 года.

Всего кадеты обучались в корпусе на протяжении 15 лет. Принимались не только дети дворян, но и старших офицеров — штаб-офицеров. Преимущество при приеме предоставлялось детям из неимущих семей и тем, чьи отцы были ранены или убиты на войне. Родители будущих кадет давали подписи в том, что они добровольно отдают детей в учебное заведение сроком не менее 15 лет.

Сухопутный Шляхетский кадетский корпус среди прочих военно-учебных заведений являлся основным поставщиком офицерских кадров в армию. Его выпускники служили на флоте и чиновниками в гражданских ведомствах. Императрица Екатерина II, посетившая кадетский корпус, назвала его «рассадником великих людей».

С первых дней своего появления в кадетском корпусе М.И. Голенищев-Кутузов привлек всеобщее внимание — корпусных офицеров-воспитателей, преподавателей, воспитанников. Этому в немалой степени способствовала та громкая слава, которая ходила за ним буквально по пятам после двух тяжелейших ранений в голову и подвига при легендарном штурме крепости Измаил.

Сам по себе Кутузов стал примечательным человеком для юных кадет. Один из воспитанников Шляхетского корпуса генерал-майор артиллерии И.С. Жиркевич в своих воспоминаниях так описывал прибытие нового главного директора: «Вид грозный, но не пугающий юности, а более привлекательный. Кутузова я и теперь очень помню и живо представляю в голубом плаще, три звезды — две на левой, одна на правой стороне, и шляпа на голове…»

Новый главный директор сумел с первых же дней «прийтись ко двору» большому коллективу кадет, их воспитателей и преподавателей. Да иного и быть не могло — доблестный генерал-поручик имел многолетний опыт командования полком и егерским корпусом. При первой же встрече с корпусными офицерами он предложил им высказать свои жалобы и предложения. Их оказалось немало, и не только личного характера. Михаил Илларионович постарался разрешить большинство из них.

М.И. Голенищев-Кутузов вновь показал себя заботливым начальником. Он подает представление на присвоение секретарю Совета корпуса Ивану Кремпину чина коллежского асессора. Затем следует прошение в Военную коллегию о награждении генерал-майора К.П. Ридигера, подполковника кадетского корпуса, орденом Святого Георгия 4-го класса за 25-летнюю безупречную и усердную службу. Хлопочет главный директор и о назначении пенсии вдове умершего поручика П. Леонтьева, 26 лет безупречно прослужившего при корпусе.

Новый начальник проводит реорганизацию Сухопутного Шляхетского кадетского корпуса, приблизив его структуру к армейской организации. Корпус был разделен на пять рот — четыре мушкетерские и одну гренадерскую. В ротах числилось 480 рядовых и 53 унтер-офицера. К ним добавлялось еще 84 воспитанника малолетнего отделения. Прием и выпуск из кадетского корпуса стали производить не через три года, а ежегодно. Окончательно новая организация корпуса вводилась с января 1797 года.

Кутузов решительно повернул учебный процесс от увлечения теоретическими курсами в сторону их практической направленности. Большое внимание стало уделяться обучению кадет отработке тактических приемов, ориентированию на местности, владению личным оружием, маршевой подготовке. Больше учебного времени было выделено на практические занятия по фортификации и артиллерийскому делу.

Главный директор стремился во всем подавать личный пример старшего воспитателя и педагога. Сильное впечатление на кадет производили читаемые им лекции по военной истории. Он не только со знанием предмета излагал военные события недавнего прошлого, анализируя боевые действия русской армии, но и столь же интересно и поучительно говорил о сложном пути, пройденном военным искусством.

Михаил Илларионович старается как можно больше времени проводить среди своих воспитанников — в учебных классах, жилых помещениях — «каморах», на строевых смотрах и утренних подъемах, «вечерних зорях».

По воспоминаниям бывшего кадета И.С. Жиркевича, Кутузов «с кадетами обходился ласково и такого же обхождения требовал и от офицеров. Часто являлся между ними во время наших игр, в свободные наши часы от занятий, и тогда мы все окружали его толпой и добивались какой-нибудь его ласки, на которые он не был скуп».

М.И. Голенищев-Кутузов высоко ценил тех, кто преуспевал в учебе. Наряду с поощрением кадет, он разрабатывает целую систему мер, способствующих повышению успеваемости воспитанников. Такая работа велась им настойчиво и последовательно. У тех воспитанников, кому трудно даются науки, Михаил Илларионович лично принимает экзамены, проводя предварительные собеседования.

Проявляется должная забота о чести «мундира» военноучебного заведения. Для наказания нерадивых кадет, лодырей и бездельников главный директор издает приказ по корпусу, в котором объявляет: «Из господ кадет и гимназистов великое число явилось ленивых, которым на поправление успехов даю месяц сроку; ежели и затем окажутся таковые, то унтер-офицеры будут разжалованы, а кадеты наказаны; ныне же явившихся ленивыми не отпущать со двора…»

Много труда отводится на повышение в воспитательном процессе роли корпусных офицеров, прямых наставников кадет. Ратным командирам вверяется в обязанность постоянный контроль за каждым воспитанником. Сообразно с армейскими правилами восстанавливается дисциплина в корпусе. Твердой рукой наводится должный порядок среди воспитанников, их начальников, казенных нижних чинов корпуса.

Вместе с тем Кутузов категорически запретил применение к кадетам каких-либо физических мер воздействия, обращая особое внимание на воспитательный метод убеждения с учетом возрастных особенностей кадет. «Когда наказания становятся частыми и чрезмерными, — говорил он, — худые поступки умножаются».

Новый главный директор сумел навести порядок в финансовом положении кадетского корпуса. Уже через месяц после своего назначения он «при сочтении казны» обнаружил, что учебное заведение должно «немалую сумму». Об этом генерал-поручик М.И. Голенищев-Кутузов донес рапортом императрице Екатерине И. Однако государыня заверялась, что с финансовыми долгами корпус может справиться самостоятельно путем строжайшей экономики по всем расходным статьям.

Чтобы рассчитаться с казенными долгами корпуса, главный директор принимает самые строгие меры по режиму экономии. Здесь его ближайшим помощником стал полковник Иван Андриевский, полицмейстер Сухопутного Шляхетского кадетского корпуса. Он взял на себя все вопросы, связанные с ремонтом старых зданий, проведением «каменных, плотничных и протчих работ». Регулярно проводились ревизии приходных и расходных сумм.

В должности главного директора кадетского корпуса Михаил Илларионович пробыл до середины декабря 1797 года. В одном из своих приказов он отмечал, обращаясь к кадетам: «Добрая воля и успехи господ унтер-офицеров, капралов и господ кадетов оправдывает доброе мое о них мнение с самого начала принятия, да благословит Бог течение их в сем благородном поприще. Надеюсь, что не погубят они в праздности драгоценного времени в классах, но приобретут знания, нужные благородному человеку во всяком состоянии…»

Михаил Илларионович имел полное право гордиться многими своими воспитанниками. Среди них были: генералы от инфантерии граф К.Ф. Толь и А.И. Хватов, боевые генералы М.Е. Храповицкий, А.К. Ридигер, A.B. Богдановский, A.A. Писарев, Ф.В. Сазонов, Я.А. Потемкин, другие воспитанники.

Многие из них стали активными участниками Отечественной войны 1812 года, георгиевскими кавалерами.

Исполнение должности главного директора престижного военно-учебного заведения стало важной вехой в кутузовской биографии. Прощаясь с воспитанниками Сухопутного Шляхетского кадетского корпуса при их выпуске, М.И. Голенищев-Кутузов говорил им: «…Я получал и чины, и ленты, и раны, но лучшею наградою почитаю то, когда обо мне говорят — он настоящий русский солдат. Господа! Где бы вы ни были, вы всегда найдете во мне человека, искренне желающего вам счастья, и который совершенно награжден за любовь к вам вашею Славою, вашею честью, вашею любовью к Отечеству».

Пройдет 15 лет и великий полководец России встретит многих своих воспитанников в рядах русской действующей армии, на полях сражений с Великой армией Наполеона в Отечественной войне 1812 года. Некоторые даже станут ближайшими помощниками «спасителя Отечества».

Императрица Екатерина II решила вернуть генерал-поручика М.И. Голенищева-Кутузова с его богатым боевым опытом в ряды русской армии. 14 (25) февраля 1795 года высочайшим повелением он назначается командовать сухопутными войсками в Финляндии. Исполнение этой должности Михаил Илларионович вынужденно совмещал с директорством в Сухопутном Шляхетском кадетском корпусе.

Подобное совмещение должностей, достаточно высоких, в екатерининское время практиковалось довольно широко. Поэтому местопребыванием военачальника частей, расквартированных недалеко от столицы Финляндии, так и остался Санкт-Петербург. Оттуда Голенищев-Кутузов выезжал на Карельский перешеек для инспектирования полков и крепостей, а затем вновь возвращался к исполнению обязанностей главного директора кадетского корпуса.

Государыня императрица не забывала благодарить по-монарши своих государственных мужей. В августе 1795 года Екатерина II пожаловала Михаилу Илларионовичу в потомственное владение земли польских поместий на Волыни, реквизированные у помещиков-шляхтичей, участвовавших в восстании Тадеуша Костюшко. Эти земли были пожалованы генерал-поручику в дополнение к имению Горошки на Волыни.

В число новых кутузовских наследственных владений вошли фольварки-хутора, мелкие усадьбы, поместья с хозяйственными постройками: Зубовщинское, Шершневское, Кропивное, Волянское, Челянщинское, Сколобовское, Краевщинское, Могилянское, Немеровское и местечко Райгородок. Общее число крепостных на землях исчислялось в 2667 человек мужского пола.

Одной из главных забот генерал-поручика Голенищева-Кутузова стало укрепление северных границ Российской империи. Он проводил проверки приграничных укреплений и местных путей сообщения, рекогносцировки местности на случай военных действий, поскольку пограничная со Швецией территория оказалась плохо изучена.

Им организуется топографическая съемка — «сочиняется карта Финляндии». Эта подробная карта впоследствии очень пригодилась Михаилу Илларионовичу, когда через три года ему поручили вести переговоры о демаркации линии границы со Швецией.

6 (17) ноября 1796 года неожиданно скончалась императрица Екатерина II, высоко ценившая Голенищева-Кутузова, покровительствовавшая ему в служебной карьере, и смерть ее, естественно, повлекла за собой изменения в судьбе будущего великого полководца.

Вступивший на российский престол ее 42-летний сын Павел I оказался противником многих из нововведений императрицы во внешней и внутренней политике России. К тому же он отличался неуравновешенным, взбалмошным характером, подозрительностью к окружавшим его людям, унижая их мелочной опекой.

В короткое царствование Павла I внешнеполитический курс России претерпел заметные изменения. В 1797 году умер прусский король и на королевский престол вступил его сын Фридрих-Вильгельм III, продолжатель династии Гогенцоллернов. Новый король отличался нерешительностью и вскоре попал под влияние статс-министра графа Х.А. Гаугвица, сторонника франко-прусского союза. Это делало Пруссию противником 2-й антифранцузской коалиции в лице Великобритании, Австрии и России.

Прусского короля стало привлекать предложение Франции участвовать в территориальном разделе Европы. Оценивая положение графа Гаугвица при королевском дворе, чрезвычайный посланник и полномочный министр России в Берлине Никита Петрович Панин писал: «К несчастию, известно положительно, что в прусском кабинете нельзя найти твердой почвы, покуда г. Гаугвиц будет занимать в нем первое место».

Сближение Пруссии и Франции ничего хорошего для России не сулило. Контакты прусского статс-министра с французским посланником в Берлине Кальяром зашли так далеко, что последний в одной из депеш своему правительству писал:

«Г. Гаугвиц до такой степени предан французской нации, что только от Директории зависит заключить договор о союзе. Он ожидает единственно новых инструкций для составления статей».

В Коллегии иностранных дел России забили тревогу. Задача стояла не только в ослаблении влияния Франции на внешнюю политику Пруссии, но и в привлечении короля Фридриха-Вильгельма III к новой антифранцузской коалиции. Н.П. Панину сделать это было не под силу, поскольку этикет прусского двора не допускал чинов иностранного дипломатического корпуса в общество короля. Следовало искать новые каналы воздействия на монарха Пруссии.

Панин, как опытнейший дипломат, обратился к вице-канцлеру князю А.Б. Куракину с предложением прислать в Берлин «доверенного агента без верительных грамот, без официального чина», но по чину и происхождению доступного в высшие круги королевского двора. Поводом для приезда такого агента он считал вручение королю Фридриху-Вильгельму III российского ордена Святого Андрея Первозванного, которым был награжден его покойный дед.

Этот агент, писал в Санкт-Петербург Панин, должен был стать «между королем и министрами; иметь возможность объяснять ему сущность дел, побудить его к работе, предупредить происки французов и разрушить их оковы».

События торопили с принятием такого решения. Приезд в Санкт-Петербург прусского генерал-адъютанта Ф.К. фон Клейста с официальным уведомлением о восшествии на престол Фридриха-Вильгельма III требовал ответного визита вежливости. Требовалось найти достойную кандидатуру для выполнения ответственной официальной миссии.

Выбор пал на генерал-поручика М.И. Голенищева-Кутузова. За него говорило успешное выполнение дипломатической миссии в Стамбуле, широкая известность как прославленного генерала русской армии и должность, не связанная с российским дипломатическим корпусом. Вице-канцлер Куракин обратился к императору с предложением послать в Берлин Кутузова.

Павел I утвердил это назначение. Согласно инструкции, генералу предстояло по прибытии в Берлин добиться аудиенции у короля, на которой выразить поздравления российского двора и вручить Фридриху-Вильгельму III грамоту, при этом уклоняясь от обсуждения политических вопросов с королевскими министрами.

Вице-канцлер написал Панину о назначении «агентом» М.И. Голенищева-Кутузова. «Покуда я думаю, генералу Кутузову будет дан приказ со своей стороны начать дело и предварительные к нему подступы, — писал А.Б. Куракин. — При его уме и способностях, вам известных, должно надеяться, что он будет действовать с уверенностью и с прилежанием и с искусством воспользуется хорошим расположением короля в нашу пользу…»

Получив приказ, Михаил Илларионович выехал в Прусское королевство. При подъезде к Берлину его догнала эстафета с рескриптом Павла I в том, что он назначен инспектором Финляндской дивизии и шефом Рязанского мушкетерского полка. Императорский рескрипт отменял совмещение М.И. Кутузовым директорства в Сухопутном Шляхетском кадетском корпусе с командованием сухопутными силами в Финляндии и подтверждал лишь второе назначение. Тем самым Кутузов отдалялся от Санкт-Петербурга.

Через одиннадцать дней после рескрипта император Павел I произвел М.И. Голенищева-Кутузова в генералы от инфантерии, то есть в полные генералы. Большой неожиданности в этом современники не увидели.

Прием в королевской столице Голенищева-Кутузова превзошел все ожидания. Известность Михаила Илларионовича «опередила его», и Фридрих-Вильгельм III отметил, что присылка к нему с поздравлениями такого боевого генерала есть лучшее доказательство дружбы российского двора. С первой же встречи с прусским монархом новоиспеченный генерал от инфантерии «имел честь ужинать с королевской фамилией». Хорошую службу сыграло и прекрасное знание немецкого языка.

Кутузов не стал ограничиваться только особым расположением короля к своей персоне. Он проводит несколько неофициальных встреч с влиятельными людьми из окружения прусского монарха: его генерал-адъютантом Кекрицем и генерал-фельдмаршалом И.Г. Меллендорфом, с другими лицами прусского двора.

В результате Михаилу Илларионовичу удалось добиться официального подтверждения правительства Пруссии о том, что в самое короткое время королевство сообщит решение о своем участии в антифранцузской коалиции. Это уже был немалый дипломатический успех. Влияние Гаугвица на короля стало падать. «Старому воину» королевское общество становится все более доступным.

Двухмесячная дипломатическая миссия Голенищева-Кутузова подходила к концу. Теплые отношения, установившиеся между ним и Фридрихом-Вильгельмом III, приводили в удивление иностранных дипломатов. После болезни корью король первым принял графа Панина и сразу завел с ним разговор о Кутузове. Затем аудиенцию получил английский посланник милорд Гоор. Уже одно это свидетельствовало об ослаблении позиций французской дипломатии.

По личному приглашению короля генерал Кутузов осматривал с ним замки в Потсдаме, получая при этом особые почести. После отпускной аудиенции министр иностранных дел Пруссии граф К.В. Финк фон Финкенштейн от имени короля подарил Михаилу Илларионовичу табакерку с портретом Фридриха-Вильгельма III и столовый фарфоровый сервиз берлинского изготовления.

В начале марта Голенищев-Кутузов выехал из Берлина в Россию. После отчета о выполнении дипломатической миссии и кратковременного отдыха в кругу семьи он отправился из Санкт-Петербурга к новому месту службы, в Выборг.

В апреле 1798 года Кутузов доложил императору Павлу I о вступлении в командование Финляндской инспекцией и подшефным полком. Высочайшим указом Рязанский мушкетерский был переименован в мушкетерский генерала от инфантерии Голенищева-Кутузова полк.

Основной задачей главы Финляндской инспекции стала подготовка войск на случай войны против Швеции. Очень внимательно отнесся Михаил Илларионович к полученному из столицы плану, разработанному с участием самого императора, в котором предусматривалась возможная боевая тактика четырех российских корпусов против шведской армии.

Кутузов, достаточно хорошо изучивший северный театр военных действий, быстро заметил просчеты и ошибки в этом плане. Хотя ему предписывалось сделать замечания и поправки только по операциям вверенного ему корпуса, Михаил Илларионович переработал весь план императора, составил летнее и зимнее расписания казачьих постов для усиления охраны границы — и выслал его на утверждение Павлу I. Самолюбие императора оказалось сильно задетым, и он в раздражении приказал генералу от инфантерии «исполнять то, что прежде предписано».

Монарх не мог не оценить военное дарование любимца своей матери, и это вызвало у него зависть и чувство недоброжелательства к Кутузову.

С воцарением Павла I русская армия скоро изменила свой внешний облик. Воспитанный в духе преклонения перед прусской военной организацией, император считал себя верным поклонником короля-полководца Фридриха II Великого. Новая форма одежды стала походить на прусскую: мундиры больше напоминали фраки, они дополнялись узкими панталонами и штиблетами, длинными перчатками и высокими треугольными шляпами. Военнослужащие носили усы, косы, букли. То есть форма становилась крайне стеснительной в походной жизни, в движениях.

Боевая, тактическая подготовка в армии все больше заменялась плац-парадами и каждодневной строевой муштрой. За малейшее нарушение формы одежды нижние чины наказывались шпицрутенами, а офицеры — выговорами.

Не избежал вспышек гнева императора, его наказаний, которые сменялись монаршими милостями, и Голенищев-Кутузов. С одной стороны, он жалуется высокими наградами — орденами Иоанна Иерусалимского большого креста и Святого Андрея Первозванного. С другой — получает выговоры за назначаемые в полку слабые наказания подсудимым, за откомандирование без личного разрешения императора офицера-квартирмейстера в столицу для полковых надобностей, за пропуск через границу графа Прованского (курьера короля Франции Людовика XVIII, во время эмиграции жившего в России с 1797 по 1801 год и с 1805 по 1807 год).

Отношение императора Павла I к Михаилу Илларионовичу было неровное, но не самое худшее по тем временам. Кутузов продолжал добросовестно исполнять служебные обязанности, укрепляя государственную границу со Швецией, одновременно заботясь о защите прав граждан сопредельных сторон.

М.И. Голенищеву-Кутузову вновь пришлось продемонстрировать свое искусство дипломата. Летом 1798 года он, по императорскому рескрипту, возглавил российскую сторону на переговорах с командующим шведскими войсками в Финляндии генерал-лейтенантом бароном М. Клингспором по вопросу демаркации спорной пограничной территории, не решенному еще со времен Абовского мирного договора 1743 года. Неясности со спорными территориями остались и после заключения Верельского мирного договора 1790 года, закончившего Русско-шведскую войну 1788–1790 годов.

Переговоры затянулись прежде всего по той причине, что стороны руководствовались прежде всего военными соображениями. Они стремились так разграничить местность, чтобы ее положение и естественные препятствия обеспечивали надежное прикрытие подступов к своей территории и позволяли контролировать проходы через границу. Особенно это касалось демаркации границы вдоль реки Кюмены.

Неясные положения Абовского и Верельского мирных договоров требовали компромиссных решений — на это Михаил Илларионович не раз указывал в ходе переговоров императору Павлу I. Но неуступчивость российского монарха привела к их прекращению. Он предписал Кутузову прекратить все переговоры. Затем последовало распоряжение Павла I о направлении в Финляндию дополнительных войск для устрашения Швеции и сосредоточение их напротив спорных территорий.

В Европе тем временем сгущались тучи, предвестники большой континентальной войны. Захват Наполеоном Бонапартом Мальты, его египетская экспедиция, упрочение французского влияния в Голландии и Швейцарии заставили 2-ю антифранцузскую коалицию активизироваться. В 1799 году Россия направляет в Голландию экспедиционный корпус для совместных операций с англичанами против французов.

Однако военные действия для союзников на суше сложились неудачно. В битве при Бергене был взят в плен командующий русскими экспедиционными войсками генерал от инфантерии И.И. Герман. Император Павел I назначает на его место генерала от инфантерии М.И. Голенищева-Кутузова.

Тот в конце сентября незамедлительно выезжает к войскам. В пути приходит известие, что главнокомандующий союзными войсками английский герцог Ф. Йорк заключил с неприятелем конвенцию о прекращении военных действий и выводе союзных войск с территории Голландии. То есть антифранцузская коалиция потерпела военное поражение.

12 (23) ноября 1799 года в Гамбурге, откуда до голландской территории было рукой подать, Кутузов получил рескрипт императора Павла I, предписывающий ему возвратиться в Россию. Там он должен был принять все должности у генерала от инфантерии Б.Р. де Ласси, попавшего в опалу, — литовского военного губернатора, инспектора инфантерии Литовской и Смоленской, шефа Поповского мушкетерского полка.

Оказавшись на западных рубежах Российской империи, М.И. Голенищев-Кутузов принял командование над стоявшими там войсками. Новое назначение было связано с проводимой Павлом внешней политикой. Он направил в Италию войска под командованием генерал-фельдмаршала Суворова для войны против французов. В Средиземноморье вышла эскадра адмирала Ушакова для завоевания Ионических островов и создания форпоста на острове Мальта.

Император Павел I в высочайшем рескрипте сообщал Суворову о том, что его Итальянский поход будет поддержан тремя русскими армиями, расположенными вдоль российской границы. Эти армии составляли вторую линию русских войск, предназначенных для подкрепления действующих суворовских частей в случае начала большой европейской войны. Командующими армиями император назначил генерала от кавалерии французского маркиза на российской службе Ж.Ф. де Бомона Дотишиана (де Отишана), генерала от инфантерии М.И. Голенищева-Кутузова и генерал-фельдмаршала графа И.В. Гудовича.

В феврале 1800 года Михаил Илларионович вступил в должность шефа Псковского мушкетерского полка. (Этот полк впоследствии более 100 лет с гордостью носил имя прославленного русского полководца, с честью оправдывал свое почетное наименование ратными делами.)

Пограничные армии так и не двинулись в Европу. После окончания Итальянского похода A.B. Суворова, теперь уже генералиссимуса всех российских войск, М.И. Кутузов заботится об укомплектовании полков, возвращающихся из-за границы, принимает меры по укреплению границы с Пруссией, ведает всеми гражданскими делами в Вильно.

В мае 1800 года Россия вновь оказалась на грани большой войны, на сей раз с Великобританией. После разрыва с ней дипломатических отношений Павел I начал подготовку к военным действиям с англичанами. На западной границе формируются две армии: в Литве — под командованием генерала от кавалерии П.А. Палена, на Волыни — под командованием генерала от инфантерии М.И. Голенищева-Кутузова.

Чтобы проверить обученность и слаженность войск, в сентябре 1800 года в Гатчине проводятся большие маневры. Командуя войсками на гатчинских маневрах, Михаил Илларионович был высочайше отмечен в приказе по армии следующими словами: «…Весьма утешно для его Императорского Величества видеть достижения войска такого совершенства, в каковом оно себя показало по всех частях под начальством таковых генералов, которых качества и таланты, действуя таковыми войсками к такой нации, какова российская, не могут не утвердить и не обеспечить безопасности и целостности государства…»

Всем нижним чинам, участвовавшим в армейских маневрах, император Павел I пожаловал обычное вознаграждение — «по рублю, по чарке и по фунту говядины на человека».

В связи с созданием двух действующих армий на западной границе и подготовкой их к военным действиям М.И. Голенищеву-Кутузову подчинили Украинскую, Брестскую и Днестровскую инспекции, а П.А. Палену — Финляндскую, Санкт-Петербургскую, Лифляндскую, Литовскую и Смоленскую.

Отношения между Лондоном и Санкт-Петербургом продолжали ухудшаться. В сентябре 1800 года англичане принудили голодом сдаться французский гарнизон на Мальте. Император Павел I приступает к созданию против «владычицы морей» новой Лиги вооруженного нейтралитета, в которую намечалось вовлечь Швецию, Пруссию и Данию. Одновременно в Париж отправляется генерал от инфантерии барон Е.М. Спренгпортен.

Официальная цель его миссии — переговоры о возвращении русских пленных, фактическая — восстановление дипломатических контактов с наполеоновской Францией.

М.И. Голенищев-Кутузов готовил свою армию для совместных действий с прусской. Согласно оборонительному договору, заключенному в июле 1800 года в Петергофе между Россией и Пруссией, обе стороны в случае нападения на них обязывались выставить подготовленные войска. В тот период Кутузов занимался еще и распределением бывших военнопленных, прибывших из Франции.

В конце 1800 года Павлу I удалось убедить прусского короля Фридриха-Вильгельма III заключить совместную Конвенцию морского вооруженного нейтралитета, направленную против Англии. Санкт-Петербург задумывал присоединить к этому союзу Швецию. Для дальнейших секретных переговоров с российским императором в город на Неве намеревался инкогнито приехать король Швеции Густав IV Адольф.

Для встречи шведского монарха и сопровождения его от границы до Санкт-Петербурга император Павел I направил генерала от инфантерии М.И. Голенищева-Кутузова, успешно действовавшего на дипломатическом поприще. Тот справился с поручением, оставив о себе самое лучшее впечатление у короля Швеции.

Густав IV Адольф в сопровождении М.И. Кутузова прибыл в Санкт-Петербург. Итогом переговоров двух монархов стало подписание ими 4 декабря 1800 года Конвенции о вооруженном нейтралитете. Таким образом, три государства выработали единую позицию в отношении к Англии и обеспечении благоприятных международных условий для свободной морской торговли.

За день до отъезда с королем Густавом IV Адольфом к русско-шведской границе Михаил Илларионович узнал о своем новом назначении. По приказу Павла I для подготовки к военным действиям против Англии формировались новые армии: в Брест-Аитовске под командованием П.А. Палена; во Владимире на Волыни под командованием М.И. Голенищева-Кутузова; в Витебске под командованием московского военного губернатора И.П. Салтыкова 2-го.

Конфронтация России с Англией грозила превратиться в настоящую войну. В Балтийское море вошла британская эскадра под командованием вице-адмирала Горацио Нельсона. Она остановилась у Ревельской гавани и готовилась бомбардировать Кронштадт.

Только убийство императора Павла I, совершенное в результате заговора в ночь с 11 на 12 марта 1801 года, предотвратило новую войну.