Леди-послушница

Глава 3 Шропшир, март месяц, монастырь Св. Марии в Шрусбери

В полночь под моросящим дождем монахини попарно проследовали в церковь. По уставу Святого Бенедикта, ночная служба должна быть самой продолжительной, ибо спящий мир нуждается в большей защите от происков слуг дьявола. И все же в этот раз аббатиса сделала знак священнику, чтобы он не особенно тянул с проповедью, и сама первая покинула здание церкви, чего обычно за ней не водилось.

Казалось бы, подобное поведение настоятельницы Бенедикты можно объяснить: уже не первую ночь в Шрусбери было неспокойно в связи с возможным наводнением. И хотя сам город, расположенный на холме в излучине мощной реки Северн и окруженный кольцом каменных стен, был вне опасности, окрестные земли, усадьбы и большое аббатство Петра и Павла в предместье могли пострадать из-за поднявшейся воды. Долго лившие в Уэльсе дожди переполнили реку, воды ее разливались, и вот уже не первые сутки городские службы спасали окрестных жителей и стремились укрыть всех, кому угрожало наводнение. Поэтому и в столь поздний час в городе не смолкал шум: раздавался цокот копыт, окрики, скрип тележных колес. Монахини обители уже спокойнее относились к происходящему в городе, а вот настоятельница на какой-то миг замерла посреди двора и, несмотря на холодный дождь, вглядывалась в сумрак. Ее рука нервно сжимала нагрудный крест, сама она была напряжена, а на калитку у ворот смотрела так, словно ожидала, что вот-вот в нее кто-то войдет.

Но все оставалось по-прежнему, и мать Бенедикта поднялась в свои покои, где запалила от лампады у иконы Божьей Матери свечу, и принялась нервно расхаживать по опочивальне, пока не замерла у слабо поблескивавшего хрусталиками стекол окна, вглядываясь во мрак и прислушиваясь к звукам извне.

Мать Бенедикта была женщиной в летах, невысокой и коренастой, и темные одежды бенедиктинского ордена умела носить с некоторым изяществом. Обрамлявший ее полное лицо и шею апостольник был из белейшего сукна, длинное головное покрывало ниспадало шелковистыми складками, а четки, какие она нервно перебирала, были из гладко отполированных аметистов. Глаза аббатисы казались почти черными, лицо не отличалось приятностью черт, но в нем отражалась та особая внутренняя красота, какую с возрастом придает людям сила духа и разум.

За окном шумел и шумел мартовский дождь. Под такой монотонный звук хорошо свернуться калачиком под шерстяным одеялом и сладко спать. Мать Бенедикта не сомневалась, что так и поступили все вверенные ее опеке сестры обители, послушницы и воспитанницы. Но она спать не могла. Она ждала вестей…

Из-за дождей, разлива Северна и суматохи последних дней в Шрусбери была отложена казнь прославленного разбойника Черного Волка, который столько раз с валлийцами[23] совершал набеги на окрестные земли. Но именно об этом человеке сейчас молилась настоятельница почитаемой обители. Ибо тот, кого окрестные жители нарекли Черным Волком, ранее известный как Гай де Шампер, приходился ей родным братом. Он родился под несчастливой звездой, спокойная жизнь не была его уделом. Но мать Бенедикта, в девичестве носившая имя Ригины де Шампер, давно простила его, а весть, что ее брата собираются повесить на потеху толпе, стала для нее огромным горем. Сейчас же она благословляла ненастье, видя в нем перст Божий, дающий приговоренному надежду на спасение.

Чтобы отвлечься от горестных раздумий, аббатиса подошла к пюпитру и стала разбирать накопившиеся бумаги. Счета за ремонт кровли в странноприимном доме при монастыре, доходы от продажи остатков шерсти, письмо от покровителя аббатства, графа Честерского, племянница которого, Тильда ле Мешен, проходила обучение в уважаемой Шрусберийской обители. Знатные лорды весьма охотно отдавали своих родственниц под покровительство матери Бенедикты, и сейчас, перебирая бумаги, она не удивилась, когда прочитала прибывшее с голубиной почтой послание от бывшего деверя Эдгара Гронвудского. Он тоже хотел, чтобы мать Бенедикта приняла в обитель в качестве воспитанницы его дочь Милдрэд. В иное время настоятельница была бы рада подобному известию как новому подтверждению того, что ее связь с родичем из Восточной Англии не прервалась за все эти годы. Ныне же она лишь на миг задумалась, отчего ее славный родич из Денло[24] отправляет единственное дитя именно сюда через всю неспокойную Англию. Но потом свиток с шуршанием свернулся в ее руке и она опять подошла к окну. Этой ночью… Ей сказали, этой ночью. О Пречистая Дева, помоги им!

Она упала на колени и принялась жарко молиться.

– Помоги им, Приснодева! Он ведь не всегда был такой плохой! Это рок, его прокляли в детстве, с тех пор на его груди всегда этот знак проклятия… знак изгнанника.

Да, злая судьба отметила Гая де Шампера с самого появления на свет. Родился он во время страшной бури. Риган, старшая сестра, помнила, какое тогда было ненастье, как бесновалась вьюга. Нянька поставила ее на колени и сказала, что им следует молиться. А она не молилась, а больше наблюдала за нищими, которые, узнав, что у лорда в имении Орнейль рожает жена, напросились на ночлег в надежде, что в честь радостного события хозяин угостит их от своего стола. Но леди умерла в муках, лорд был в горе и даже не взглянул на долгожданного сына. Присутствие же в доме такого количества попрошаек вдруг привело его в ярость, и он велел выгнать их всех прямо в пургу. Они не ушли далеко – некуда было идти сквозь снег и холод, – и все позамерзали вкруг его усадьбы. Кроме одной старухи, которая необычно зычным голосом выкрикивала через метель, что сын барона рожден для бед и нигде на земле ему не будет пристанища.

Однако сначала казалось, что детям могущественного приграничного лорда ничего не угрожает. Даже когда умер их отец, детей удалось устроить при дворе правившего тогда короля Генриха I Боклерка. Вернее, это она, звавшаяся тогда Ригиной, стала фрейлиной у принцессы Матильды, а Гай вскоре был отправлен пажом ко двору графа Анжуйского. Долгое время им не случалось увидеться, но Ригина не сильно жалела об этом, ибо Гай был несносным мальчишкой, они не ладили, и ей часто приходилось поколачивать брата, когда он дразнил ее и называл дурнушкой. Да, красавицей она никогда не была, это правда, зато умом ее Бог не обидел. Она сумела так расположить к себе свою госпожу Матильду, что та взяла ее в свиту, когда уезжала в Германию, чтобы стать императрицей. Этот титул она сохранила до сих пор, несмотря на то что давно овдовела, вышла потом за графа Анжуйского и позже предъявила права на корону Англии. Но это уже было без Ригины, ибо фрейлина успела выйти замуж за молодого саксонского лорда из Денло. Со временем овдовев, она не пожелала жить в доме мужнего брата Эдгара Гронвудского и решила вернуться в графство Шропшир, где у нее были богатые маноры. Там она стала сначала монахиней в Шрусбери, а после поднялась до положения настоятельницы. Свою жизнь она могла бы считать сложившейся благополучно, если бы не Гай.

Вести о нем она получала постоянно, и они ее не радовали, ибо брат то и дело умудрялся попадать в самые неприглядные истории. Сначала он оскандалился при дворе своего благодетеля графа Анжуйского, и его изгнали. Потом ему улыбнулась удача: он сумел возвыситься в Святой земле, служил охранником у самого Иерусалимского короля Бодуэна, но однажды он попал в плен к арабам, вынужден был сменить веру, стал изгоем, разбойником, грабящим караваны купцов в Святой земле. После такого уже не поднимаются, а вот ее брат смог. Добравшись до Рима, он добился прощения от самого Папы, вернулся к английскому двору, где и поступил на службу. Но опять не сумел удержаться. Бенедикта не знала, что на этот раз натворил неугомонный Гай, но он был объявлен личным врагом короля Генриха, его повсюду ловили, и за его голову назначили награду. В то время она уже стала монахиней в Шрусбери, и тревоги мирской жизни, казалось бы, не могли ее задевать. Но испытания подстерегли и ее.

Патроном обители Святой Марии, в которой она пребывала, являлся настоятель могущественного аббатства Святого Петра отец Гериберт, алчный и решительный человек. И он, узнав, что новая монахиня Бенедикта является наследницей богатых маноров в пограничье – Тевистока, Круэла и самого внушительного имения Орнейль, – потребовал, чтобы она написала дарственную, передав эти земельные угодья его аббатству. Если Бенедикта хотела возвыситься на стезе монашества, ей было выгодно так и поступить. Однако, прибыв из Денло, она уже внесла значительный денежный вклад, как и подобало богатой даме, но вот отписать монастырю еще и свои земли решительно отказалась. Она заявила, что покуда ее брат Гай жив, по нормандскому закону он является владельцем маноров рода де Шампер и она не имеет права распоряжаться ими.

Началась долгая и неприятная тяжба. Настоятель Гериберт требовал дарственную на том основании, что Гай де Шампер объявлен вне закона, а это все равно, что умер. Она же считала, что человеку со столь непростой судьбой, как у ее брата, еще может улыбнуться удача, и всячески затягивала дело. Положение особенно осложнилось, когда Гай прибыл в Шропшир, а потом смог укрыться в соседнем Уэльсе, где всегда с охотой принимали беглецов из Англии. Более того, Гай ухитрился собрать отряд из валлийцев и силой вернул свои имения, выгнав уже пытавшихся распоряжаться там людей аббата Гериберта.

Вот тогда-то они и встретились, брат и сестра, не видавшиеся долгие, долгие годы: Бенедикту отправили уговорить Гая отдать завоеванные им земли. Ее привезли едва ли не под конвоем. Она опасалась, что Гая возмутит ее вмешательство в это дело, однако их встреча оказалась неожиданно теплой. Гай сразу же заключил сестру в объятия, благодарил ее за стойкость, с которой она смогла сохранить ему земли. Она же просто растаяла перед добротой и обаянием своего мятежного брата. Ибо такой человек, как Гай де Шампер – привлекательный, яркий, энергичный, – мог завоевать любое сердце. Жаль только, что из-за своего непокорного характера он с одинаковой легкостью наживал как друзей, так и недругов. И в последних числился даже сам король Генрих.

Об этом она и сказала ему при встрече. В ответ Гай удивил ее известием, что, оказывается, король Генрих Боклерк уже почил в бозе, теперь власть перейдет к его дочери Матильде, а уж Матильда никогда не назовет Гая де Шампера своим врагом. И он так был в этом уверен, что его вера передалась Бенедикте, и об этом же она рассказала аббату Гериберту.

Однако вышло не так, как ожидалось. Вместо Матильды править в Англии стал племянник Генриха I, Стефан Блуаский. Сначала новому королю вроде бы не было дела до волнений на далеком западном пограничье. Зато аббат Гериберт не хотел смиряться: он развязал против Гая де Шампера настоящую войну, выставив того перед новым королем Стефаном как зачинщика смут и пособника разбойных валлийцев. С этого все и началось. Гай и впрямь вынужден был то отступать в Уэльс, то вновь собирать отряды и отвоевывать свои маноры. Он заслужил прозвище Черный Волк пограничья, его дружба с не покорными Англии валлийскими принцами стала притчей во языцех, и теперь уже король Стефан объявил Гая вне закона и назначил за его голову награду.

Правда, одно время мать Бенедикта надеялась, что ее брату повезет. Это было, когда перевес в нескончаемых войнах за корону стал склоняться на сторону Матильды. Гай так и писал сестре, что с восшествием императрицы на престол его положение в корне изменится. Но потом сама Матильда оказалась в осажденном Оксфорде, и Гай вдруг бросил все дела и кинулся ей на помощь. Именно он способствовал ее невероятному побегу из осажденной крепости.

Можно было надеяться, что после этого его ждет награда. Но вышло иначе. Мать Бенедикта по сей день не знала, что там произошло, но Гай вернулся в Уэльс подавленным и мрачным. На все вопросы сестры он отмалчивался и только один раз сказал, что прошлого не воротишь, к тому же Матильда лучше умеет наживать врагов, чем друзей.

Так оно и было. Непримиримый характер императрицы отвратил от нее многих сторонников. Все же были такие, кто остался ей верен и считал, что именно она законная наследница английской короны, но Гай больше себя к таковым не относил. И кто бы ни приходил к власти – Стефан или Матильда, – он больше не вмешивался в их разборки, оставшись просто грозой пограничья, Черным Волком.

Вот тогда-то мать Бенедикта окончательно разуверилась, что ее брат даст покой этому краю. За что он сражался? Ведь земли рода де Шампер из-за постоянных стычек уже пришли в полный упадок, оставаясь спорной, а по сути, ничейной землей.

И вот недавно местному шерифу Пайну Фиц Джону удалось схватить Черного Волка. Гай был заточен в шруйсберийском замке Форгейт, и его собирались повесить, как обычного преступника. Мать Бенедикта попыталась спасти брата, для чего обратилась к единственному, на ее взгляд, человеку, который мог помочь Гаю. Дело было безумно рискованным, и сейчас, опустившись перед иконой Богоматери на колени, она истово молилась, а по щекам ее текли бесконечные слезы.

– Святая Дева, молись о нас, грешных, теперь и в час смерти нашей! – почти стонала она. Ибо самой ей было так страшно, что сердце леденело в груди, в горле давил ком.

И вдруг она вздрогнула. Словно не веря самой себе, оглянулась. Показалось ли ей или в ее окошко и впрямь постучали? Там, под ее покоем, проходила крыша галереи, обхватывающей внутренний дворик. И она помнила, кто порой приходил к ней этим путем.

Аббатиса кинулась к окну, дрожащими руками нервно рванула крючок задвижки. За окошком она различила два силуэта. Два! Значит, они оба живы и невредимы!

Ночные гости – мокрые, тяжело дышащие, холодные – проскользнули в узкий проем окна; она металась между ними и обнимала то одного, то другого.

– Силы небесные! Все получилось!.. Получилось!

Тот, что был помоложе, беззвучно смеясь, выскользнул из ее объятий и прошелся по опочивальне, почти пританцовывая. Прищелкнул пальцами, как кастаньетами.

– А то! Вот, полюбуйтесь теперь на вашего смертника. Цел, целехонек, даже шею мне намял, когда я помогал ему взбираться на монастырскую ограду. Откармливали его, что ли, в подземелье Форгейтского замка?

Аббатиса снова обняла брата. Гай выглядел отнюдь не так хорошо, как уверял его спутник, – в изодранной одежде, небритый, растрепанный. Он поцеловал руку сестры, которой она гладила его покрытую темной щетиной щеку.

– Сама Дева Мария прислала нашего Артура в Шрусбери в это ненастье! И не иначе как все святые надоумили тебя просить его о помощи, сестрица. Благослови тебя за то Бог!

Он устало подошел к столу, где стояла вечерняя трапеза аббатисы, к которой она так и не притронулась. А вот тот, кого звали Артуром, сразу же откинул с блюда салфетку, отломил кусок пирога и с удовольствием впился в него зубами. Жевал и улыбался как ни в чем не бывало. Гай же, опираясь руками на стол, серьезно смотрел на него сквозь нависающие на глаза темные пряди.

– Я так еще и не поблагодарил тебя, малыш. Отныне я твой должник.

– Аминь, – согласно кивнул юноша. – Когда-нибудь я тебе напомню, Волк, эти слова. Мало ли что случится – все под Богом ходим. Да, матушка Бенедикта?

Настоятельница смотрела на них обоих, и по ее щекам текли счастливые слезы. В покое было полутемно, но даже этого слабого света хватало, чтобы заметить, как похожи эти два человека. Оба рослые, поджарые, разве что Гай несколько шире в плечах, более налит силой. А вот Артур еще по-юношески изящен, худощав, но эта его кажущаяся хрупкость не вводила в обман аббатису, которая знала, кого отправить на такое сложное дело, как освобождение пленника из Шрусберийского замка. В Артуре таились такие сила и ловкость, что он без труда мог пройти там, где не справилась бы и дюжина обычных молодцов. Ее брат Гай был таким же в двадцать лет. Вернее, в двадцать один год. Бенедикта точно знала, сколько лет этому юноше, которого двадцать один год назад подкинули к дверям аббатства Святого Петра и в судьбе которого она приняла столь живое участие. Ибо нечто не давало ей покоя: Артур был словно одной с нею и Гаем породы – такой же темноглазый и черноволосый, так схожий с ее братом чертами и статью. Вот только родней им он не мог быть, ибо когда появился этот подкидыш, ни ее, ни Гая не было в этих краях. Она все еще жила в Восточной Англии, а Гай скитался по дорогам Европы. И все же в Артуре крылось нечто, благодаря чему мать Бенедикта сразу выделила его из прочих, интересовалась им, а потом привязалась всем сердцем одинокой женщины, у которой никогда не имелось своих детей.

Да и самому Гаю он нравился: когда Бенедикта отправила к нему подросшего мальчишку, они очень привязались друг к другу. Немудрено, что Артур сразу откликнулся на просьбу настоятельницы освободить Черного Волка.

Бенедикта заставила себя опомниться: ведь дело нешуточное. Она не ожидала, что Артур приведет Гая прямо к ней, но, несмотря на опасность, была рада, что оба они тут. При ее репутации вряд ли на аббатису падет подозрение в пособничестве побегу, к тому же она громогласно объявляла, что отреклась от брата: иначе ей не удалось бы сохранить свое положение.

– Рассказывайте, как все произошло, – уже своим обычным голосом сказала она, достав из сундука у стены два куска сухого холста, чтобы мужчины могли вытереться – с обоих прямо лило. Подавая полотно брату, она слабо ахнула: весь бок светло-рыжей куртки Гая был темен, как будто от грязи… или от крови. – Ты ранен?

– Это не моя кровь. – Гай невозмутимо растирал свои длинные черные волосы. – Это кровь шерифа. Артуру пришлось проткнуть его своим крюком для лазания по стенам. Тот помер прямо на вздохе – выдохнуть не получилось, крюк глубоко вошел в тело. Ну, что ты так глядишь, сестрица? – Он бросил полотно Бенедикте. – Сама знаешь, на какое дело снарядила мальчишку. И что нам надо было – с шерифом в туфлю по кругу играть[25], когда мы столкнулись с ним в переходах замка?

Настоятельница проглотила ком в горле.

– Понятно. Но ведь я слышала, что шериф Пайн Фиц Джон отправился в аббатское предместье – проследить, как переселяют от наводнения местных жителей. Да и люди его в основном там.

– Я тоже так думал, – дожевывая пирог, отозвался Артур. – Но кто мог предугадать, что старый боров что-то заподозрит и возникнет перед нами собственной персоной? Ну и впрямь не в туфлю же по кругу было зазывать его сыграть. Хотя… Гм. Забавно было бы.

И он как ни в чем не бывало налил себе в кубок вина.

Мать Бенедикта прижала руки к груди. Этот юноша… ее милый воспитанник, мальчик, которого она пестовала с детских лет, сейчас невозмутимо убил человека, а сам… еще и шутит.

– И как это было? – произнесла она столь спокойно, будто спрашивала привратника, кто насорил у входа в монастырь.

Начало истории она знала. В замке оставалось мало людей – все были заняты спешным выводом мастерового люда из предместья, а что шериф отправился за городскую стену, они сами видели сегодня с Артуром. Это и натолкнуло парня на мысль договориться с женой шерифа, леди Кристиной Фиц Джон, чтобы та оставила открытой калитку в замковой стене Форгейта. Их связь длилась уже более года, и мать Бенедикта была об этом прекрасно осведомлена.

– Кристина и впрямь сделала все, как мы условились, – рассказывал Артур, и на его красивом выразительном лице промелькнула смущенная улыбка: он сам понимал, как сегодняшнее происшествие скажется на судьбе любовницы. – Попав внутрь, я обогнул казармы, где было не так и людно, потом проскользнул вдоль стены и конюшен к главной башне. Там у сторожки горел свет, вот я и воспользовался веревкой с крюком. Из-за шума дождя стражники не услышали, как крюк чиркнул о каменный зубец парапета над их головой. А я полез вверх – скользко было, но взобрался.

Артур обладал сильным, ловким, удивительно тренированным телом. Некогда он считался одним из лучших учеников в приюте аббатства Петра и Павла, и способному мальчику, к тому же имеющему поддержку со стороны богатой настоятельницы монастыря Святой Марии, было уготовано блестящее будущее. Но однажды вдруг он отказался от спокойного и сытого удела и ушел в мир с толпой бродячих фигляров. Чему только он у них не научился! Возможно, и лазить по веревке, как показала сегодняшняя ночь. Аббатиса с замиранием сердца слушала рассказ о том, как ее воспитанник крался по стене к главной башне, как проник сквозь оставленную леди Кристиной дверь, но не пошел в верхние покои, а спустился в подземелье. Стражник что-то напевал и не услышал сзади шаги; Артур оглушил его, не дав оглянуться. Осталось плевое дело: снять ключи с его пояса и выпустить пленника. Они усадили обмякшего бесчувственного стража под коптившим факелом у входа, чтобы со стороны тот был похож на задремавшего. Но когда стали подниматься и уже оказались в коридоре, навстречу к ним вышел сам шериф. Ну и…

Дальше в разговор вступил Гай: рассказал, как тащил на себе тело шерифа и как его скинули в ров перед плацем для воинских упражнений, после чего спустились сами и забросили труп в реку. Но выбраться из окруженного стенами Шрусбери у них не было возможности, вот они и прокрались к монастырю.

– Понятно, – кивнула аббатиса, когда брат умолк.

Да, они все сделали правильно, и теперь мать Бенедикту волновало, как скоро сменяется стража в подземелье. Гай успокоил ее: когда все заняты борьбой с наводнением и полно забот, смена караула произойдет только под утро. Если до этого не случится нечто неожиданное.

И он еще говорит о неожиданном! Сбежал важный преступник, оглушен страж, погиб сам шериф графства… Но ведь и впрямь вся эта суматоха с разливом Северна и затопленной округой может отвлекать людей до самого рассвета. Но еще один вопрос особенно волновал настоятельницу: как поведет себя в дальнейшем леди Кристина Фиц Джон?

– Она просидит нарядная и надушенная у себя в опочивальне, – блеснув в улыбке белыми зубами, усмехнулся Артур. – Будет ждать меня. Ну а потом… Думаю, она и потом не выдаст.

Мать Бенедикта с укором посмотрела на него. Даже при слабом свете свечи было видно, насколько привлекательно его лицо – с правильным носом, темными глазами и длинными, как у девушки, ресницами; небрежно разметанные черные волосы ниже плеч, сильный подбородок. Хорош, уверен в себе, дерзок. Поэтому мать Бенедикта и не осуждала леди Кристину за то, что та, будучи замужем за суровым, грубым шерифом, стала тайком принимать это живое воплощение силы, красоты и веселья. Но настоятельница понимала, что одно дело – утехи с пригожим любовником, другое – положение жены шерифа, спокойная и безбедная жизнь в почете. И она спросила, не обольщается ли Артур насчет леди Кристины.

– Она не предаст, – ответил Артур после недолгого молчания. – Может, Кристина еще и поблагодарит меня за оказанную услугу. Ведь жизнь со старым Фиц Джоном была не как в эдемском саду. Поверьте, я знаю тело моей сладкой Кристины и знаю, что синяки на нем не сходили ни во время постов, ни на празднества. А теперь, как вдова шерифа и мать их сына, она станет во главе обширных земельных владений. Быть молодой свободной вдовой, жить без побоев и грубости – это ли не мечта?

– И все же мне будет спокойнее, если у тебя появится поручитель, способный подтвердить, что ты не выходил этой ночью и не приближался к Форгейту, – заметила настоятельница, и Гай поддержал сестру.

Артур призадумался.

– Брат Метью и малыш Рис сейчас спят на сеновале в доме перчаточника Уилфреда. Вы же знаете, матушка, что Уилфред покровительствует нам, и он с готовностью предоставил нашей троице ночлег на сеновале из расчета, что через неделю мы будем веселить гостей на свадебном пиру его сына.

Артур упомянул своих друзей, но Бенедикта посоветовала молодому человеку немедленно отправляться к ним: тогда наутро и мастер Уилфред сможет подтвердить, что вся троица ночевала у него на сеновале. И чем скорее юноша окажется на месте, тем лучше. Когда Артур уже стал выбираться в окошко, настоятельница только и успела его упредить, чтобы был осторожен. Дождь стихает, но на улице по-прежнему темно, и важно, чтобы его не заметила ни единая живая душа.

Когда ловкий и гибкий юноша растворился во мраке, она повернулась к брату и заметила, что тот задумчиво улыбается.

– Весь в меня, право, – ответил Гай на вопросительный взгляд сестры. – Везде у него есть приятели, что поддержат его и даже поклянутся на Библии, если понадобится.

– Весь в тебя? – изогнула темные брови аббатиса. – Ты не оговорился, Гай? Ведь ты всегда уверял, что в Артуре нет ни капли твоей крови.

– О, не начинай сызнова эту песню, сестра. Мне нравится твой бойкий воспитанник, но я уже не единожды говорил, что он не может быть мне сыном.

– Да, говорил, – сокрушенно вздохнула аббатиса.

На лице Гая отразилось привычное раздражение, какое обычно возникало, когда она донимала его подобными разговорами.

– Милая, – сдержанно сказал он, – когда под двери приюта для подкидышей принесли этого мальчишку, я блуждал невесть где. Да и до этого я был возлюбленным только одной дамы, которая никак не могла родить от меня. Она слишком на виду, чтобы подобное осталось незамеченным. Так что… Даже если ты скажешь, что Артура принесли эльфы, это покажется более вероятным, чем все твои намеки о нашем родстве.

Оба немного помолчали, а потом заговорили уже о другом. Было очевидно, что какое-то время Гаю придется укрываться в обители, пока не уляжется шумиха, вызванная побегом. Вряд ли сейчас, даже несмотря на ночной мрак, ему удастся выбраться из Шрусбери, – в округе все залито водой, всюду разъезжают люди шерифа, да и жители снуют на лодках, стараясь прибрать добро, еще не смытое наводнением. Поэтому Гаю следует затаиться. Старушка сестра Осбурга, служившая еще роду де Шампер и теперь оставшаяся при Бенедикте, не выдаст Гая, а больше никто не имеет доступа в покои аббатисы.

– А у тебя тут даже уютно, – Гай обвел взглядом опочивальню настоятельницы.

Да, по своей роскоши этот покой напоминал обиталище скорее светской дамы, чем святых сестер: здесь имелось обрамленное витыми колоннами окно, богатый камин с вытяжкой, покрытые ковриками из светлой овчины половицы. О том, что это жилище духовной особы, свидетельствовал только эбеновый аналой и распятие сбоку от ложа. Само ложе выглядело поистине великолепно: установленное на возвышении, оно было столь широким, что могло вместить и четверых, а чтобы уберечь настоятельницу от сквозняков, со всех сторон кровать была задрапирована занавесями, на которых умелыми руками сестер обители были вытканы сцены на библейские сюжеты.

Гай бесцеремонно поднялся по ступеням ложа и, примяв высокие перины, покачал головой.

– Да, что ни говори, ты всегда умела хорошо обустраиваться в жизни, сестра.

– В отличие от тебя, – сухо ответила она. – Но я надеюсь, что присущее тебе умение влезать в неприятности не коснется меня. Если, конечно, ты испытываешь ко мне благодарность и будешь вести себя тихо.

По усталому лицу Гая промелькнула горькая усмешка.

– Ну уж опыт, как тихо сидеть в узилище, у меня имеется. Да и не так плохо провести немного времени в обществе единственного родного мне человека.

Его последние слова вызвали в груди настоятельницы прилив нежности, и она тепло посмотрела на брата, который опустился в край ее высокого ложа и устало вздохнул, отводя пряди волос с глаз. Он выглядел измученным, затравленным, но не утратившим силу – как уставший после охоты хищник. Да он и был хищником, всю жизнь проведшим в скитаниях и невзгодах. Однако несмотря на все, в свои года Гай по-прежнему оставался привлекательным мужчиной: сильный, сухопарый, с породистым смуглым лицом, правильными чертами, какие не портила даже покрывавшая щеки после заточения темная щетина. Чувственный рот обвивала полоска длинных усов, а темные глаза под красивыми ресницами сводили с ума немало женщин. Скольких он любил в своей неспокойной жизни? Так уж вышло, что вся красота их рода досталась именно брату, а не сестре. Или… Артуру? Уж слишком они были похожи. Но раз Гай так уверен, что они с мальчиком чужие…

– Я давно хотела тебе кое-что показать, – произнесла Бенединкта, подходя к небольшому ларчику и поднимая крышку. – Взгляни, это было с Артуром, когда его нашли у дверей приюта.

В слабом отсвете жаровни на крошечном крестике ярко блеснули алмазные искры. Какое-то время Гай рассматривал его, а потом вернул сестре.

– Искусная работа. Говоришь, это было на Артуре? Выходит, нашего шалопая произвела на свет знатная дама, ибо вещичка очень дорогая. Как получилось, что она у тебя?

– Досталась от прежней настоятельницы монастыря, – со вздохом произнесла Бенедикта, пряча украшение обратно в ларец. Она ожидала от Гая совсем иной реакции. Что ж, значит, ее подозрения и впрямь беспочвенны. – В Шрусбери принято, что кормилиц для подкидышей подыскивают сестры из нашей обители. Вот тогдашняя аббатиса и не удержалась, чтобы не прибрать к рукам столь изящное украшение. Перед смертью она вручила его мне, сообщив, что это крестик Артура, негодного шалопая, с которым столько бились монахи в аббатстве Святых Петра и Павла, – добавила она с нежной улыбкой.

Гай заметил выражение ее лица.

– Риган, – обратился он к сестре, назвав ее прежним мирским именем. – Господь не дал тебе своих детей, а к Артуру ты привязалась просто из-за того, что он похож на нашего отца. Но мало ли бастардов наплодили де Шамперы в округе? Успокойся. Я сам привязан к парню, но даже если в нас и есть общая кровь, – тут он устало зевнул, – то родство может быть самым отдаленным.

Настоятельница видела, что Гая сгибает усталость, настигающая человека после напряжения всех сил. И хотя не все еще беды и тревоги остались позади, самое время было лечь передохнуть. И они заснули вдвоем на ее широкой мягкой постели – как в те давние годы, когда были детьми.

На рассвете покой обители Святой Марии потревожил один из сержантов Форгейтского замка, Джоселин де Сей. Явившись к аббатисе, он внимательно вглядывался в ее немного опухшее со сна лицо.

– Этой ночью из крепости сбежал опасный преступник, Черный Волк. Что вы можете сказать об этом?

– Значит, мне надо быть осторожной. – Она только осенила себя крестным знамением. – Я говорила, что отрекаюсь от брата, и он может мне это припомнить. Не считаете ли вы, сержант, что следует увеличить охрану нашей обители? Я опасаюсь какого-нибудь подлого поступка со стороны Черного Волка.

Но Джоселин де Сей в ответ только поглубже натянул на глаза свою каску и что-то пробурчал о том, что сейчас у него мало людей. Да и шериф Пайн Фиц Джон куда-то запропастился, и все тяготы по поимке разбойника ложатся на его сержанта.

Однако он еще пару раз наведывался к аббатисе и расспрашивал. Но ее поведение не вызвало у него подозрений, а вот требование увеличить охрану обители в конце концов заставило прекратить визиты: слишком много сил и времени отнимали поиски и сбежавшего преступника, и невесть куда пропавшего шерифа. Одновременное исчезновение этих двоих порождало недобрые подозрения, поэтому были разосланы вооруженные патрули, чтобы перекрыть все дороги на Уэльс, да и в самом городе методично обшаривали каждый дом. Через неделю паводки вокруг города спали. Отправившись по делам в аббатство Святых Петра и Павла, мать Бенедикта заметила в толпе перед собором Артура. Парень держался как ни в чем не бывало, даже подходил выказать соболезнования вдове шерифа. Ибо теперь, когда схлынули воды Северна, тело Пайна Фиц Джона выловили у одного из быков моста и леди Кристина уже считалась вдовой – причем вдовой богатой. Мать Бенедикта наблюдала со стороны, как леди Кристина держится с Артуром, но не заметила ничего подозрительного: та отвечала на соболезнования, не поднимая глаз, куталась в траурное покрывало, даже вроде как похудела от переживаний.

В самом же Шрусбери все больше людей склонялись к мысли, что это верные Черному Волку валлийцы пробрались в город, пользуясь сумятицей и связанными с паводком хлопотами, освободили Гая из Форгейтского замка и отбыли с ним в свои края. Ведь всем известно, что принц Поуиса[26] Мадог ап Мередид считал его своим другом, а такой упорный и решительный валлиец не оставит приятеля в беде.

Все эти новости мать Бенедикта сообщила брату, который по-прежнему отсиживался в ее покоях. Ее это даже забавляло: надо же, вся округа бурлит, по дорогам вплоть до валлийской границы разъезжают стражники в надежде выйти на след беглеца, а он вон, сидит себе у ее пюпитра и даже помог ей подправить кое-какие счета.

Гай слушал сестру с легкой улыбкой. Какая же она у него все-таки храбрая и хитрая, эта святоша, правящая в своей обители, как иная королева. Но он не имел привычки кого бы то ни было хвалить, поэтому только указал ей на один из свернутых свитков.

– Взгляни, что я тут у тебя обнаружил. Это письмо от Эдгара из Гронвуда. Твой деверь спрашивает разрешения прислать к тебе малышку Милдрэд.

– Она уже давно не малышка – ей лет семнадцать, не менее. И не в монастырь ее надо посылать, а замуж отдать поскорее.

– Эдгар знает, что делает, – усмехнулся Гай, припомнив своего друга сакса, с каким некогда свела его судьба. – Ты уже ответила ему?

Вот что его волновало, когда весь Шрусбери и все Шропширское графство с ног сбиваются, чтобы разыскать беглеца.

Аббатиса сердито вырвала у него письмо.

– Еще не ответила. И это преступное легкомыслие с моей стороны, раз я забыла отписать доброму родичу из-за волнений, связанных с тобой.

Она отточила перо и уже подвинула чернильницу, как вдруг сказала, не глядя на брата:

– Мне непросто и далее скрывать тебя в обители, где двадцать семь монахинь, больше дюжины послушниц, пятнадцать воспитанниц, да еще служки, приходской священник и сторож. Так что готовься, Гай. Вода в Северне спадет, все успокоится через пару дней, а я пока отправлю Артура в Поуис, чтобы валлийцы подготовились тебя принять.

– Да, пора уже, – оживился Гай. – У меня есть кое-какие дела.

В его голосе Бенедикте послышались некие странные интонации, но брат поспешил ее успокоить:

– Не волнуйся, сестренка. Мадог ап Мередид обещался отдать за меня свою дочь Гвенллиан, и мне надо поспешить, пока эта валлийская красотка не засмотрелась на Артура, мое более молодое подобие. Ибо сколь бы хорошо я ни относился к нашему шалопаю, как бы ни был ему признателен за все, но делиться с ним невестой не намерен.

А Бенедикта только и подумала, что, возможно, ее брат хоть теперь обретет семью, а родство с принцем Мадогом поможет остепениться. Ей хотелось в это верить.