К. С. Гото ИСПЫТАНИЕ ВОИНОВ-БОГОМОЛОВ[9]

Во мраке висела тонкая световая дымка, отчего сводчатая комната казалась наполненной призрачной и недоброй жизнью. В полутьме плясали пылинки, смешивая тени и интерференционные полосы. С вершины купола падал единственный сноп света, целя точно в вырезанного на палубе золотого имперского орла. В сиянии этого столпа истины остальная часть зала меркла, растворялась в густых тенях, скопившихся по краям очерченного стенами круга. В тенях чудились очертания суровых лиц. Глаза магистра ордена Неотеры, стоявшего между крыльями двуглавого орла и словно замурованного в световую колонну, горели непреклонной решимостью и неверием. Как могло дойти до такого?

Осанка магистра, невзирая на унижение, оставалась горделивой. Неотера смотрел прямо вперед, не показывая вида, что прислушивается к обвинительному шепотку, проносящемуся по темным закоулкам Совета Правосудия. Стоя в луче света, придававшего его доспехам блеск отполированного изумруда, он не видел лиц призрачных судей. Но все равно магистр их узнал. Они не могли изменить голоса, да и не пытались. Это был суд чести, и темнота служила не для того, чтобы скрыть от магистра участников судилища, а скорее для того, чтобы помочь ему самому спрятать свой стыд. Неважно, кем были они, — важно, кем был он и что он сделал.

На магистре ордена Воинов-Богомолов не было оков — никто не опасался, что он попытается ускользнуть от судьбы. Шлем Неотера держал под мышкой, так что его длинные черные волосы свободно рассыпались по плечам. Узоры затейливых татуировок обвивали его шею, а бледно-голубые глаза магистра в луче света мерцали аквамарином. На боку Неотеры висел Метасомата — почитаемый, искусно изогнутый клинок, известный в Регионах Религиоза как Яд Тамула. Меч, казалось, чуть подрагивал, переняв напряжение и жесткий самоконтроль своего хозяина, чьи пальцы замерли всего в нескольких миллиметрах от рукоятки. Среди преданий Легиона Богомола лишь сага Маэтра «Основание Богомолов» могла сравниться с величием «Очищения Мордрианы». Легенда гласила, что Неотера очистил джунгли наводненного захватчиками родного мира так, как делали это прежде: без доспехов, лишь с мечом за спиной и верой в сердце.

Члены Совета были хорошо знакомы с магистром и признавали в нем Астартес несравненной чести. Им ни к чему было опасаться его смертоносного клинка или прославленного мастерства в бою на мечах. Многие сражались на его стороне в предыдущих кампаниях, и не один из них был обязан ему жизнью. Автопушки, встроенные в стены как мера предосторожности против преступников, буйных убийц или безумцев, были деактивированы. И все же, несмотря на все это, великий Неотера стоял сейчас перед судьями как пленник. Они могли видеть его взгляд, устремленный прямо вперед, твердый и непоколебимый. Магистр не пытался оскорбить судей своим вниманием, пока ожидал их приговора по обвинениям в измене и бунте. Он ждал, уже готовый умереть по их слову и вынести свой позор на суд самого Императора, готовый искупить грехи своих боевых братьев в очистительном огне. Никто другой не понесет наказания за его преступления.

— Вам нечего сказать, магистр Неотера?

— Неужели вы ничего не скажете?

Безликие голоса, доносящиеся из теней, были суровы, однако Неотера уловил звучавшее в них сочувствие. Он знал, что многие из Совета хотели бы понять то, что он совершил. Они желали, чтобы подсудимый объяснился, — как будто объяснение могло хоть что-то изменить. В Совете были и те, кто некогда звал его братом, кто последовал бы за ним даже в глубины Мальстрима, неся праведный гнев Императора в самое сердце Хаоса. Они видели, как ядовитое лезвие Метасоматы рассекает мрак миров, потерявшихся на кромке Мальстрима. Они хотели бы верить, что у его падения есть причина: что его сломила некая необоримая магия, что он уже не тот космодесантник, каким был прежде. Они желали обрести в его объяснении часть былого Неотеры — человека или легенды о нем, которую можно было бы сохранить для архивов или хотя бы для их собственного душевного равновесия. Но их сострадание обесценивал страх — страх, что такого объяснения не существует, что другие поддадутся искушению и сделают тот же выбор, какой сделал он. Они боялись, что с Неотерой ничего, в сущности, не произошло. Что на его месте мог бы оказаться любой из них.

Страх ведет к отрицанию. А отрицание вызвало гнев, прозвучавший в их словах:

— Ты насмехаешься над Советом, Воин-Богомол?

Ты считаешь, что мы недостойны твоих речей?

— Неужели даже сейчас ты осмеливаешься презирать нас?

Голоса и мысли кружились вокруг него, испытывая его гордость, соблазняя нарушить молчание и вступить в спор. Следователи-псайкеры вторглись в его разум, вызывая головокружение и тошноту. Душа Неотеры возопила в гневе и ужасе, требуя, чтобы он обрушил негодование на своих обвинителей, и одновременно умоляя их прекратить расспросы и просто вынести приговор. Ему нечего было им сказать. Слова не могли ничего исправить.

Своим молчанием магистр не пытался еще больше оскорбить это благородное, окутанное сумраком собрание. Он также не хотел, чтобы его втянули в спор. Его преступления были выставлены на всеобщее обозрение; он ничего не отрицал. Он не собирался ухудшать и без того скверное положение своих боевых братьев или подвергать испытанию честь Воинов-Богомолов, ввязавшись в никчемную перепалку. Неотера — Адептус Астартес, один из избранных слуг Императора, так что дешевые словесные игры рабов, арбитров и инквизиторов были не для него. История сурово осудит его за сегодняшнее молчание, но никто не мог осудить магистра строже, чем он сам. История волновала его меньше всего. Неотера оставил всякую надежду на благополучный исход: он предпринял шаги, после которых нет возврата, и не опозорит свое имя попытками вымолить прощение. Он принял свое проклятие, так что осуждение этого благородного собрания его не пугало. Когда падение началось, впереди остаются лишь пламя и меч.

Твои преступления столь чудовищны, что у нас нет им объяснения.

— Вы должны помочь нам понять, магистр Богомолов.

Неужели ты ничего не скажешь, Неотера? Ты не хочешь помочь нам?

— Если вы продолжите молчать, мы не сможем проявить милосердие.

Последовала долгая, томительная пауза — судьи ожидали без надежды услышать ответ. Слушание длилось уже три дня, и Воин-Богомол все еще не сказал ни слова, за исключением подтверждения своего имени и ранга в тот день, когда впервые предстал перед Советом. Он даже не воспользовался правом узнать, кто его обвинители, магистры и старшие библиарии каких великих орденов составляют Совет Правосудия. За все три дня он не пошевелился. Не дрогнул палец, не дернулось веко, а широкие изумрудные наплечники церемониального доспеха покрыл тонкий слой пыли. Он казался статуей, образцом безупречного и преданного воина. Тем не менее он стоял перед трибуналом, который не собирался уже в течение столетий, лишенный защиты от обвинений или надежды на освобождение. Он был виновен.

В последние три дня он погрузился в себя. В его голове постоянно крутился один и тот же вопрос, не имевший ни малейшего отношения к тому, чего допытывались судьи.

Как до этого дошло?

Вопрос преследовал Неотеру, словно вплелся в самую ткань его бытия. Он был совершенно уверен в себе. Он был прав. И все же как до этого дошло?

Не в первый раз за свою долгую и суровую жизнь Неотера осознал, что его душе присуща фанатичная целеустремленность и бездумная преданность Богомолов Религиоза. Он чувствовал, как легко будет отбросить последние остатки самосознания — до сих пор приносившие лишь вред — и целиком раствориться в ослепительном и ужасающем величии Императора. Религиоза теряли себя и обретали спасение в Императоре, сменив человеческие потребности на абсолютную верность Имперской Воле.

Бесстрашный и благочестивый капитан Маэтр из Второй роты лишь недавно обнаружил возможный источник этой особенности некоторых Воинов-Богомолов. Он предположил, что это как-то связано с уникальной мутацией преомнора в геносемени ордена и, как следствие, с изменением его нейротоксической активности. Однако Маэтр не считал это проклятием, обрекавшим его жертвы на жизнь, состоящую из бесконечного и фанатичного служения, — нет, он утверждал, что это награда за преданность. Усиленная концентрация и сжатое восприятие пространства и времени, сопровождавшие подобное состояние, обостряли рефлексы космодесантников до невероятной степени — вплоть до того, что можно было бы назвать предвидением. В течение последних военных лет Маэтр уговаривал Неотеру создать специальное подразделение космодесантников, способных контролировать это благословенное проклятие. Капитан считал, что подобные меры могут склонить чашу весов в пользу Воинов-Богомолов в их казавшейся бесконечной войне со Звездными Фантомами и Новадесантом. Маэтр хотел назвать их Молящимися Богомолами, однако затянувшаяся кампания довела орден практически до предела — и в конце концов до сокрушительного поражения, — так что Неотера не смог предоставить Маэтру нужных для этого предприятия воинов.

Неотере хотелось закрыть глаза, отдавшись на волю сожалений и отчаяния. Как же до этого дошло?

Почти невозможно было противостоять искушению предаться этому неистовому свету. Он ощущал подобное и прежде. Это состояние помогало ему выбраться и из более отчаянных ситуаций, чем нынешняя. На краткий, но ужасный миг Неотера задался вопросом: позволит ли окутавшая его дымка боевого безумия обрушить Яд Тамула на сидящих перед ним судей? Их было только двенадцать — раньше он побеждал и при худших шансах. Возможно, это они согрешили против Императора? Возможно, правота была все же на его стороне и его святая обязанность состояла в том, чтобы поразить этих еретиков и лицемеров, осмелившихся творить над ним суд.

Однако со следующим ударом сердца минута слабости прошла. И без того обремененная душа магистра содрогнулась от тяжести ужасного стыда. Неотера знал, что был не прав, что развязанная им война против слуг Империума явилась ошибкой, что его собственное суждение оказалось неверным и что его падение навлекло позор на всех Воинов-Богомолов. Он, и он один, должен принять на себя всю ярость, боль и стыд. Попытка уцепиться за слабую надежду, что он был прав, а вся Имперская доктрина ошибочна, лишь добавляла вопиющую гордыню к списку его преступлений. Магистр не мог даже допустить подобной идеи — она подрывала самые основы его существования.

Запертый в пределах собственных мыслей, Неотера ощущал, как преступления его растут, а душа стонет от боли. Но собравшимся в зале он казался воплощением выдержки и самоконтроля. Взгляд магистра был немигающим, а дыхание едва различимым. Уверенность в собственной вине укрепила его решимость, и он чуть заметно стиснул зубы.

Как до этого дошло?

В то время как глаза Неотеры, не мигая, смотрели на аквилу, его разум мучительно пытался отыскать ответы. Магистру не нужны были объяснения для Совета, но какая-то часть его желала знать, когда именно все пошло не так. Как он этого не заметил?

Неотера осознал, что Маэтр первый разглядел правду. Проницательный капитан отправил Неотере сообщение как раз перед тем, как Звездные Фантомы прорвали защитные баррикады вокруг Бадаба. Когда десантные капсулы Фантомов обрушились на Терновый Дворец, Маэтр уже знал, что сердце Гурона черно и исполнено скверны Хаоса. Неотера в это время отчаянно удерживал позиции на своей боевой барже, вступившей в смертельный поединок с коалицией Астартес. Коалиция напала на орден Астральных Когтей, возглавляемый командором Гуроном. Неотера увидел, как Маэтр нарушил строй и обратил орудия своего крейсера «Мятежный дух» против кораблей в рассыпающихся оборонительных порядках Гурона. Маэтр направил огонь на союзников. Расколов формацию Воинов-Богомолов надвое и присоединившись к бомбардировке Звездных Фантомов, он пробил коридор для десантных капсул. Неотера был способен лишь орать в негодовании, проклиная нарушителя приказов и предателя. Даже тогда магистр не понял правды. В горячке сражения Маэтр ничего не стал объяснять. Он просто сказал, что «полагал, будто магистр Неотера поступит так же». В конце концов, когда собственный крейсер лорда Гурона выскочил из атмосферы и прорвался сквозь блокаду Экзорцистов, до магистра что-то начало доходить. С медленно пробуждающимся пониманием он смотрел, как Маэтр направил «Мятежный дух» в погоню и ушел в Мальстрим, паля из всех орудий вслед убегающему тирану. Тогда, и только тогда Неотера понял, что совершил. Его охватил невыразимый ужас — словно сама галактика исчезла, оставив его в одиночестве на руинах. Он упал на колени и обратил глаза к небесам, чтобы узреть вечный, ослепительный свет Императора, — но увидел лишь тьму.


Посадочный пандус грянулся о землю, выбив из лунной поверхности огромное облако пыли. Окруженный грязноватой дымкой, Шайдан стоял на пандусе и изучал обстановку. Посох Богомола с двумя устрашающими лезвиями он держал прямо, чуть отведя руку в сторону. Шайдан не был здесь с тех пор, как его посох отковали в одной из тайных и полузаброшенных кузниц в ядре спутника. Но не такого возвращения он ожидал.

За кромкой кратера, служившего убежищем для его «Громового ястреба», Шайдан заметил штрихи болтерного огня и вспышки энергетических разрядов. Пыльные облака дрожали от взрывов, а земля ходила волнами, словно серая поверхность океана. Гигантские пороховые султаны врывались в разреженную атмосферу, скрывая звезды и отмечая бомбовые попадания за сильно выгнутым горизонтом. Отряды космодесантников укрепились в импровизированных бункерах справа, взяв в осадное кольцо невидимую отсюда базу Астартес, находившуюся слева, в пещере у подножия горы. Над окопами в безвоздушной атмосфере сотрясались от взрывов штандарты — поле, разделенное на четверти синего цвета и цвета слоновой кости. Ясно были видны хоругви с двенадцатиконечными звездами Новадесанта, гордо и дерзко водруженные на этом куске скалы, вращающемся вокруг Бадаба.

Пока его корабль спускался к поверхности спутника, Шайдан быстро нашел замаскированный вход в пещеру — взорванный в скалах проход к жерлу одного из тех вулканов, которые усеяли темную сторону Луны. Несмотря на усилия Астральных Когтей сохранить в тайне местоположение своей базы, острые глаза Шайдана заметили тусклые красные огни и колебание горячего воздуха, струящегося из устья пещеры. Туннели спускались прямо вниз, к заполненным магмой полостям в центре вулкана, в течение веков служившим источником энергии для базы и расположенной под ней шахты. Затем коридоры уходили еще ниже, к самому сердцу Луны и ныне заброшенным шахтам. Библиарий Богомолов с давних лет помнил лабиринт переходов, заполненных красными тенями. Теперь из устья пещеры вырывались орудийные залпы, превращая ее в пасть огнедышащего дракона, выползшего из древних и пламенных недр. Огонь освещал вход в засекреченную базу, как луч маяка.

Три отделения Воинов-Богомолов высадились из «Громового ястреба», обходя Шайдана с двух сторон и перестраиваясь в шеренгу у кромки кратера. Когда сам Шайдан сошел с трапа вслед за космодесантниками, двигатели «Громового ястреба» взревели. При взлете боевой корабль сделал разворот, чтобы прикрыть Воинов-Богомолов огнем основных батарей. Гигантские струи огня вырвались из лазпушек «Ястреба» и тяжелых болтеров. Земля вокруг окопавшихся Новадесантников, осаждавших базу, взметнулась фонтанами, вынуждая бойцов нырнуть в укрытие. Это дало Воинам-Богомолам достаточно времени, чтобы пересечь кратер и начать атаку.

Когда Шайдан перебрался через кромку кратера, игнорируя проносящиеся над головой нити болтерного огня, он увидел, что Воины-Богомолы уже перестроились в боевой порядок. Они прибыли на эту маленькую Луну для встречи с союзниками из ордена Астральных Когтей, которые уверили солдат Шайдана, что Бадаб Прим практически не привлекает внимания вражеской коалиции. Еще на «Мятежном духе» капитан Маэтр отнесся к этим известиям с характерной для него подозрительностью и выделил Шайдану для сопровождения три тяжеловооруженных отделения, чтобы их не застали врасплох из-за наивности или чрезмерной самоуверенности союзников.

Какое-то время Шайдан наблюдал за тем, как отделение опустошителей приспосабливается к низкой гравитации, прежде чем открыть огонь из реактивных гранатометов и плазменных пушек. Присоединившись к бомбардировке и лазерным залпам «Громового ястреба», опустошители превратили импровизированные баррикады новадесантников в мешанину из пламени и бушующей энергии. В то время как яростный поток бичевал вражеские ряды, два отделения Богомолов-штурмовиков оторвались от земли. Из их прыжковых ранцев вылетели струи пламени, и воины со свистом понеслись над лунной поверхностью, поливая противника залпами болтерного огня и швыряя гранаты в траншеи, прорытые за баррикадами. В разреженной атмосфере штурмовые отделения двигались со сверхъестественной скоростью. Уже через секунду они оказались над потрепанной линией осаждавших.

Но что-то было не так. Атака Воинов-Богомолов прошла гладко, как по писаному: они обрушились на порядки Новадесанта внезапно и с сокрушительной силой и сейчас должны были уже завершать схватку. Вместо этого, над театром военных действий повисла странная тишина. Отделения штурмовиков парили над баррикадами. Болтеры космодесантников молчали, и цепные мечи оставались в ножнах.

Со своего места на краю кратера, где они совершили посадку, Шайдан увидел, как сержант Треомар из первого штурмового отделения нырнул в невидимую отсюда траншею. Несколько секунд спустя он вновь появился над баррикадой. Без усилий паря в воздухе, сержант развернулся к Шайдану. Вокс в ухе библиария зашипел:

— Библиарий Шайдан, окопы покинуты. Предатели-новадесантники бежали.

Развернувшись на каблуках, Шайдан немедленно осознал, что произошло.

— Шахты! Луна изрыта туннелями, пролегающими прямо под поверхностью. Они ушли в шахты!

Пока он говорил, в кратере у него за спиной в небо взвился гигантский столб пыли — прямо под зависшим на небольшой высоте «Громовым ястребом». Шайдан увидел, как в земле внезапно появилась дыра, из которой вырвалось отделение новадесантников. Их болтерные пистолеты ревели, а мечи яростно рубили воздух. Развернув свой силовой посох и устремившись обратно в кратер, чтобы проследить за перемещениями противника, библиарий заметил другую группу новадесантников. Эти тащили реактивные гранатометы и продвигались следом за авангардом. За ними из пыли показались громоздкие очертания «Громобоя» и силуэт управлявшего им технодесантника. Против воли Шайдан вынужден был признать, что восхищен планом новадесантников и его безукоризненным исполнением.

Несколько широких шагов и один прыжок — и Шайдан оказался в самом сердце группы новадесантников. В ту же секунду Посох Богомола полыхнул энергией. Библиарий взмахнул им по широкой дуге, вспоров живот первого из противников одним из лезвий, в то время как вырвавшаяся из руки Шайдана молния впилась в шлем второго новадесантника. Оба врага отшатнулись, пытаясь избежать атаки. Их тела обмякли и, отлетев, врезались в строй боевых братьев. Новадесантники отшвырнули трупы и поспешили занять их место между библиарием и карабкающимся из дыры отделением опустошителей.

В эту секунду над краем кратера с ревом появились Богомолы-штурмовики, вернувшиеся от покинутых баррикад на равнине. Они открыли огонь из болтерных пистолетов, но гранаты метать опасались, пока Шайдан оставался в центре схватки. Однако новадесантники быстро сориентировались в ситуации. Они поспешно установили «Громобой» на гусеничную платформу, и четыре ствола пушки нацелились на вогнутую стену кратера. На краткую секунду стволы орудия окрасились пламенем — и все стихло. Какое-то мгновение казалось, что пушка дала осечку. Однако уже в следующий миг земля содрогнулась, словно спутник скорчился от боли, и сокрушительный подземный взрыв разнес стенку кратера и ландшафт за ней.

Земляная насыпь, окружавшая кратер, пошла трещинами и обрушилась под зависшими над ней штурмовыми отделениями Богомолов. Равнину, где оставались Богомолы-опустошители, рассекли гигантские разломы, мгновенно поглотившие трех космодесантников. В воздух взвились облака пыли, а из заполненных магмой полостей в глубине вулканов ударили струи лавы.

Под прикрытием «Громобоя» ракетчики выпустили залп. Снаряды попали в брюхо маневрировавшего «Громового ястреба», который пытался выбраться из кратера. Ракеты безжалостно били в обшивку корабля, поражая одну и ту же точку рядом с двигателями. Броня не была предназначена для такого яростного обстрела с близкой дистанции. Шайдан заметил, как по адамантию побежала трещина. Следующий залп пробил пластины брони и ударил в двигатель.

В течение долгой, мучительной секунды «Ястреб» сотрясала дрожь. Затем он дал крен. Из хвостовой части корабля показались клубы дыма. Между растрескавшимися пластинами брони появилось пламя. Корабль резко завалился набок. Мгновенно потеряв высоту, «Ястреб» врезался в спутник сразу за кратером, рухнув неподалеку от отряда Богомолов-опустошителей. От удара поверхность, уже дестабилизированная взрывами, содрогнулась и начала проваливаться внутрь. Какую-то долю секунды «Громовой ястреб» покачивался, пытаясь обрести опору, но затем земля под ним расступилась, и корабль полетел вниз, в текущий на стометровой глубине лавовый поток. Вместе с ним исчезла половина уцелевших опустошителей. Когда корабль погрузился в бушующую реку пламени, оболочка реактора окончательно расплавилась. Прогремел взрыв, и «Громовой ястреб» превратился в пылающий огненный шар.


С мостика «Мятежного духа» казалось, что атмосферу Бадаба охватил огонь. Планета пылала, словно миниатюрная звезда, — это выгорал кислород в озоновом слое. Капитан Маэтр наблюдал, как корабли боролись за преимущество в высоте на разных орбитальных уровнях. Его собственный крейсер застрял между двумя флотилиями: судами Астральных Когтей, занявших оборону на низкой орбите — на самой границе термосферы, где их могли поддерживать наземные батареи, — и осадным флотом Экзорцистов, который пытался отсечь Бадаб от остального сегментума. Две шеренги огромных кораблей постоянно обменивались бортовыми залпами, бичуя космическую черноту огненными плетями лазерных излучателей и торпедных выстрелов. Между ними носились быстроходные штурмовики и истребители, маневрируя вокруг больших кораблей и пытаясь подобраться достаточно близко к вражеским крейсерам, чтобы выпустить абордажные команды.

Первая рота возглавляла резервные силы, защищавшие их родной мир, где две битвы — с Новадесантом и Воющими Грифонами — слились в одну. Между тем почти половина обескровленного флота Воинов-Богомолов входила в последний рубеж обороны Бадаба — единственного устоявшего оплота восстания и цитадели лорда Люфта Гурона, магистра Астральных Когтей, самого верного из слуг Императора. Вторая рота, как обычно, находилась в авангарде, в центре самого яростного сражения. «Мятежный дух» почти не выходил из боя последние восемь лет. Маэтр был на капитанском мостике, когда они захватили «Пламя восторга», принадлежавшее ордену Огненных Ястребов, и вовлекли Воинов-Богомолов в войну, продолжавшуюся все эти годы. Но даже это древнее и заслуженное судно не могло выстоять в обрушившейся на него бомбардировке. Великий дух корабля остался целеустремленным и несломленным, но его системы постепенно отказывали под напором вражеской артиллерии. Палубы сотрясались от взрывов, а по залам разносился топот бегущих ног: сервиторы и космодесантники пытались взять под контроль выходящее из строя оборудование и устранить повреждения. На ряде палуб целые секции охватило пламя, которое невозможно было погасить, а другие были разгерметизированы взрывами и открыты космическому холоду.

За время войны почти все компоненты корабля неоднократно заменялись, чтобы обеспечить надежную работу судна и способность выдержать даже самую сокрушительную атаку. Но сейчас в запасе ничего не осталось. Серьезный удар по системе управления, жизнеобеспечения или даже по двигателям оставил бы великолепный корабль практически беспомощным.

На контрольной панели вспыхнул новый световой индикатор. Взвыла сирена, почти неслышная в шуме аварийных сигналов и грохоте сражения. Маэтр оторвал взгляд от горящей планеты на экране и заметил тревожный огонек. Кто-то пристыковался к кораблю и начал высадку. Учитывая количество дыр в корпусе, попытка абордажа со стороны Экзорцистов или Звездных Фантомов была лишь вопросом времени.

— Сержант, — почти неслышно пробормотал Маэтр, будто произносить слова вслух было необязательно, — возьмите два отделения, спуститесь к пробоине и отразите атаку абордажников. Когда библиарий Шайдан вернется с Бадаба Прим, я отправлю его вам на подмогу. А теперь идите.

Шлем сержанта Одина чуть наклонился в знак того, что космодесантник понял приказ. Затем сержант поспешно развернулся и вышел с мостика. Когда дверь открылась, в помещение просочились клубы дыма и запах обожженного металла.

Маэтр вновь переключил внимание на обзорный экран. Группа фрегатов перестраивалась в сложную наступательную формацию вокруг «Разящей сверхновой», одного из штурмовых крейсеров Астральных Когтей. «Сверхновая», являясь частью оборонительных сил, была неважно оснащена, и ее команда вряд ли привыкла отражать столь мощные атаки. Штурмовые крейсера Астартес предназначались для захвата планет, а не для их обороны. Но у Астральных Когтей не оставалось выбора — бомбардировка осаждавших планомерно вколачивала защитные рубежи Бадаба в землю.

Битва за Бадаб практически завершилась — теперь это было лишь вопросом времени. Сквозь блокаду Экзорцистов не могли пробиться подкрепления или корабли с военными поставками. Большинство космодесантников из ордена Палачей покинули свои посты. Палачи бежали в родной мир, пытаясь защитить его от мести Империума, а воля Плакальщиков была сломлена почти четыре года назад, когда они угодили в засаду Минотавров. Плакальщики совершили немыслимое — они сдались. Альянс Бадаба рассыпался. Воины-Богомолы сейчас оставались единственной надеждой лорда Гурона на спасение, и Маэтр знал, что эта хрупкая надежда зависит от его Второй роты.

О таком зрелище Адептус Астартес могли только мечтать. В небесах полыхала война: огромные, устрашающие силы объединились в битве друг против друга, и только преданность и героизм отделяли смерть от славы. Вся планета лежала в руинах. Ее атмосфера превратилась в огненный ад, окутанный раскаленными тучами. В этой полыхающей геенне разворачивалось последнее сражение, а вокруг кружили превосходящие, исполненные злой решимости силы, намеренные уничтожить его людей. Его орден. В этой битве надежды на победу практически не оставалось, но у Маэтра не было ни малейшего желания отступить — даже если бы удалось как-то пробиться сквозь железный строй Экзорцистов, взявших систему в блокаду. Капитан больше не думал о победе или поражении. Он вступил в войну, не веря в возможность победы. Маэтр верил лишь, что война справедлива. Иногда честь не в том, чтобы победить, а в том, чтобы правильно умереть. Для него, понял Маэтр, в этой войне речь с самого начала шла о смерти. Это была длинная, омытая кровью дорога к его гибели.

Размышления капитана прервал грандиозный взрыв. Один из основных кораблей Звездных Фантомов содрогнулся и разлетелся на части. Обломки и крутящиеся куски металла пронеслись сквозь поредевшие порядки Астральных Когтей и рухнули в атмосферу планеты. Это был «Призрак страха» — крейсер, на который Маэтр отправил последнее отделение Богомолов Религиоза. Капитан знал, что его воины не вернутся, но также не сомневался, что они не умрут бесславно. Гибель ударного крейсера — достойное свидетельство их мужества. Религиоза каким-то образом сумели высадиться на борт поврежденного судна и, вероятно, проложили путь к его двигателям. Там они перевели реактор на критическую мощность и держали оборону, пока тот наконец не взорвался. Однако на исход сражения это никак не повлияет.

— Дайте мне дюжину отделений этих космодесантников, и я выиграю для вас любую битву, — пробормотал себе под нос капитан.

Глаза его восхищенно блестели.

— Если бы мы дали вам дюжину отделений Религиоза, капитан, Воинам-Богомолам очень быстро пришел бы конец.

Ответ Шайдана прозвучал неожиданно:

— Тогда нам следует найти способ использовать эту мощь, не позволяя космодесантникам полностью отдаться бездумной вере, друг. Представь Религиоза, сумевших вернуться. Шайдан, а когда ты возвратился? — спросил Маэтр, разворачиваясь на каблуках при звуках голоса Шайдана.

— Только что, капитан. И принес новости с Бадаба Прим.

Шайдан откинул псайкерский капюшон, и его длинные черные волосы свободно рассыпались по плечам. Лицо библиария было покрыто потеками грязи и крови, но, когда Шайдан склонил голову в знак почтения, взгляд его пронзительных зеленых глаз проник, казалось, в самое сердце Маэтра. Библиарий еще никогда не видел, чтобы дух капитана был погружен в такое уныние.

— Я предпочел бы плохие новости, — отозвался Маэтр. — Битва близится к грандиозному финалу, Шайдан. Хорошие новости просто отсрочили бы момент славы. Если у тебя в рукаве не найдется чуда, сообщи мне плохие новости.

— Мои новости не повлияют на исход сражения, капитан. Но, несмотря на это, вы вполне можете назвать их плохими.

Маэтр вгляделся в лицо библиария — постаревшее раньше срока и исполненное боли, которую дарят власть и мудрость.

— Собираешься сказать мне, что Гурон сдался? — Капитан безрадостно рассмеялся. — И что он требует от союзников сложить оружие?

— Такого сообщения я не принес, капитан. Скорее, у меня есть отчет. — В голосе Шайдана, до сих пор дружелюбном, зазвучали стальные нотки. — Я встретился с отрядом Астральных Когтей на спутнике Бадаб Прим, как вы и приказывали, капитан. Они не ошиблись, предположив, что Звездные Фантомы и Экзорцисты сейчас настолько поглощены штурмом родного мира Гурона, что добраться до меньшей планеты должно быть сравнительно легко.

— Должно быть?

— Да, капитан. Вы также были правы, заметив, что в сражение за эту локацию могут быть вовлечены другие силы. Мы столкнулись с некоторыми затруднениями из-за небольшого контингента новадесантников. Они были… настойчивы.

— По-моему, тебе следует перейти к сути дела, Шайдан, — с мягкой иронией перебил Маэтр, кивнув на обзорный экран с разворачивающимся на нем яростным сражением.

Капитану нравился этот библиарий, и в его тщательном отношении к делу скрывались явные перспективы карьерного роста. Но не сегодня.

— Сейчас у меня масса других дел. А ты нужен Одину, который как раз в эту минуту отражает атаку абордажников.

Шайдан кивнул, отметив в выражении лица Маэтра смесь уважения и вынужденной торопливости.

— Воля лорда Гурона не сломлена. Он будет сражаться до последнего воина в ордене. — Несмотря на спешку, Шайдан на минуту замолчал, подбирая правильные слова. — Но Астральные Когти уже не те, капитан.

— Шайдан, оставь свои загадки. Сейчас для них неподходящее время.

— Маэтр, я почти не узнал то отделение, с которым должен был встретиться. Вместо гордых цветов Астральных Когтей каждый космодесантник заляпал свои доспехи беспорядочными пятнами краски, скрыв символику ордена и даже имперских орлов.

— Это были ренегаты? Дезертиры?

— Нет, капитан, это было одно из элитных отделений дворцовой гвардии Гурона. То самое отделение, с которым вы поручили мне встретиться.

Маэтр изумленно уставился на библиария.

— Что ты хочешь сказать, Шайдан? — В голосе капитана прозвучал гнев. Непонимание происходящего вызывало раздражение. — Они совершенно утратили порядок и дисциплину? Не могу в это поверить.

— Я не могу сказать наверняка, капитан, но мне кажется, что это и есть новый порядок. Похоже, Гурон уверил своих боевых братьев, что Осада Бадаба — это свидетельство того, что Император их предал. Он утверждает, что взгляд Императора затуманен бюрократами и что он более не видит разницы между верностью и тиранией. Ходят слухи, что лорд Гурон вытравил знак аквилы со своего наплечника и поклялся, что будет продолжать свой праведный бой за Императора, пусть уже и не во имя Императора. Согласно рассказам космодесантников, Гурон настаивает на том, что, раз уж Император не в состоянии отличить врага от друга, единственный способ продемонстрировать свою лояльность — это перестать служить безумцу и показать ему истину, которую он утерял. Это, по словам Гурона, наиболее самоотверженное и беззаветное служение. Он рискует подвергнуть свою душу проклятию ради того, чтоб Император вновь увидел свет. Услышав обо всем этом, отделения Астральных Когтей осквернили свои доспехи схожим — или не совсем схожим — образом.

Маэтр продолжал недоуменно глядеть на библиария, в то время как его мозг пытался переварить информацию. Война всегда способствовала распространению слухов и небылиц, а эта война тянулась уже десять лет, бросив орден Астральных Когтей в битву против лицемерного и продажного Империума Человечества. Капитан понимал, что напряжение в ордене велико, но никогда не слышал, чтобы воля Астартес была настолько сломлена стрессом или военными неурядицами. Во имя Императора, космодесантники не какие-нибудь гвардейцы! Адептус Астартес созданы для вечной войны, в этом смысл их существования. Маэтр не мог поверить, что Гурон или его Когти сломлены. Это было просто-напросто невозможно. Они должны наслаждаться предвкушением героической и праведной смерти, а не сетовать на то, что их покинули.

«Если только… — нерешительно мелькнуло у Маэтра в голове, — если только Гурон не знает, что он не прав».

Как только капитана осенила эта идея, Маэтр почувствовал заключавшуюся в ней истину. «Гурон не прав. И он знает, что не прав. Он сознательно ввел нас в заблуждение, преследуя собственные корыстные цели. Он… — Маэтр с трудом смог завершить последнюю мысль. — Он заставил нас обратиться против Императора! И мы поверили ему… Мы были слишком доверчивы, чтобы распознать правду. Желая помочь этому ордену, в котором увидели так много от самих себя, — ордену, стремившемуся к совершенству в галактике, которая не понимала и страшилась нас, мы ошибочно посчитали их своими — и навеки потеряли себя. И Гурон знал, что у нас отнимает. Он знал и отобрал у нас души, и его порядочности не хватило даже на то, чтобы открыто показать когти. Да у агентов Хаоса больше чести, чем у этого властолюбца и политикана, — по крайней мере, они хотя бы искушают людей обещанием сверхъестественного могущества».

Внезапно все предстало в ясном и недвусмысленном свете, и Маэтр понял, что подсознательно всегда ощущал что-то неправильное в этом восстании. Он полагал, что щемящий сердце ужас вызван свирепостью войны, раздирающей в клочки сегментум, — но сейчас понял, что причина его страха намного проще и примитивнее. Восстание было неправедным.

— Капитан? — спросил Шайдан, глядя, как лицо Маэтра постепенно наливается яростью.

— Библиарий, вы должны помочь отразить атаку абордажников. Однако вам следует знать, что, если вы и сержант Один желаете предотвратить мятеж, через десять минут вам нужно вернуться на командную палубу и обратиться к солдатам.

— Прежде чем действовать, вы сообщите о своем решении магистру Неотере?

Вопрос Шайдана прозвучал формально, как будто он просто следовал протоколу. Соблюдение протокола успокоило рвущийся в бой дух библиария. В душе он чувствовал справедливость решения Маэтра — справедливость, которой не ощущал уже целое десятилетие.

— Конечно.

Ответный взгляд капитана был спокойным. Его ярость превратилась в твердую решимость.

— Значит, мы вернемся за дальнейшими указаниями, когда отряд абордажников будет уничтожен, капитан.

С этими словами библиарий Шайдан коротко кивнул и развернулся к выходу. Крутанув в руке искусно украшенный, увенчанный двумя лезвиями посох, он, не оглядываясь, вышел с мостика.

— Руин!

Дежурный космодесантник шагнул вперед со своего поста у дверей командной палубы.

— Капитан?

— Вы слышали отчет библиария Шайдана, сержант?

— Да, капитан.

— Тогда вы понимаете, что я должен передать сообщение магистру ордена. Мне не нужен ответ, и у нас нет времени, чтобы его дожидаться. Я полагаю, что вы сможете вовремя передать мое сообщение? — Маэтр окинул его внимательным взглядом.

— Да, капитан. Конечно.

В голосе космодесантника не было и тени сомнения. Маэтру даже показалось, что он заметил проблеск гордости и облегчения, словно воин внезапно излечился от болезненной и изнурительной раны.

— Сообщите магистру Неотере, что «Мятежный дух» немедленно разворачивает орудия против Астральных Когтей. Не запрашивайте разрешения и не извиняйтесь, но, пожалуйста, уведомите магистра, что я считаю: он на нашем месте поступил бы так же. Более того, я полагаю, что так он и поступит.

Маэтр отвернулся от Руина.

— Сержант Сорон! Наведите орудия правого борта на «Разящую сверхновую» и подготовьте бомбардировочную пушку для обстрела планетарных укреплений. Мы превратим предательство в праведную смерть, даже если это станет последним, что мы сделаем!

* * *

Когда «Громовой ястреб» взорвался, земля в кратере начала осыпаться. Шайдан устремился вперед в редеющем облаке пыли. Он врезался в ряды новадесантников, собравшихся вокруг тяжелого орудия в самом центре кратера и пытавшихся отступить обратно, в подземные туннели и шахты спутника. Посох Богомола вспыхнул фосфорической ядовитой зеленью, напоминавшей смертоносную ауру самого Готтентота. Библиарий наносил размашистые удары и уколы прославленным посохом, пронзая бело-голубую броню в приступе праведной, мстительной ярости. Продвигаясь вперед сквозь стену болтерного огня и ревущих цепных мечей, он бормотал древнее машинное проклятие. Сила его мыслей ударила в «Громобой» в тот момент, когда орудие неуклюже накренилось над входом в туннель. Пушка вздрогнула, как будто расслышав оскорбление. Стоявший за ней технодесантник резко оглянулся, словно его ударили. А затем орудие со скрипом остановилось, заблокировав отходной путь новадесантников.

В то время как штурмовые отделения Богомолов полукругом приземлились на дальней стороне кратера, образовав перекрывающийся огневой рубеж на более устойчивой поверхности вала, Шайдан выбрал цель. Его посох как магическое копье пронесся сквозь остатки отряда новадесантников и вонзился в огромный ствол «Громобоя». Последовала вспышка и беззвучный треск немыслимого энергетического заряда — а затем пушка взорвалась, рассыпав во все стороны раскаленные осколки и снаряды, словно гигантский дробовик. Вся сила взрыва досталась уцелевшим новадесантникам, а технодесантник, управлявший оружием, сгорел на месте. Подземный туннель — единственный выход новадесантников из кратера — полностью обрушился.

Пока организованные залпы болтерного огня штурмовиков косили оставшихся новадесантников, Шайдан сконцентрировался на «ускорении». Пятном изумрудного света он пронесся через кратер и уже в следующую секунду вытащил неповрежденный Посох Богомола из обломков орудия. Еще через секунду библиарий вновь оказался на другой стороне кратера, перед последним выжившим новадесантником.

Штурмовые подразделения Богомолов прекратили огонь. Все взгляды обратились на Шайдана, властно вставшего перед побежденным врагом. На броне новадесантника были знаки различия сержанта-ветерана, и пластины доспеха носили следы бесчисленных сражений. Сержант гордо и вызывающе стоял перед библиарием Богомолов, не отводя визор шлема под цепенящим изумрудным взглядом псайкера.

Шайдан внимательно изучил противника. По узлам псайкерского капюшона, закрывавшего затылок библиария, пробегали бледные огоньки. Войны Бадаба, известные праведным как Освободительные Войны, стоили Астартес многих жизней. Он сам убил бесчисленное количество космодесантников и видел гибель множества своих священных братьев. И все же до сих пор библиарий Богомолов не мог поверить, что кто-нибудь из Адептус Астартес способен легко к этому относиться или испытывать радость от подобных побед. Каждая победа означала потерю драгоценного геносемени, и каждая смерть становилась раной на теле самого Императора.

Но природа Астартес была такова, что в их сражениях редко брали пленных. Не потому что космодесантникам несвойственны сочувствие и милосердие — напротив, Воины-Богомолы гордились способностью к сопереживанию, — скорее, они не привыкли сдаваться. Не важно, каковы шансы победить или выжить: сражение являлось сущностью Астартес. Как бы космодесантник смог продемонстрировать свою преданность долгу, если не в бою? А без долга и служения Астартес были ничем, и даже хуже. Милосердие предназначалось другим, но не себе.

Так что Шайдан с интересом оглядывал последнего новадесантника на Бадабе Прим. Библиарий порадовался бы, сложи тот оружие, но также был вполне готов к тому, что сержант будет сражаться до последнего, невзирая на десяток направленных на него болтеров и стоявшего перед ним могущественного псайкера.

Библиарий смотрел прямо в глаза космодесантнику, с легкостью пронзая взглядом непрозрачный визор шлема. В этих глазах Шайдан не увидел ни страха, ни отчаяния, ни лихорадочных усилий отыскать путь к спасению. Взгляд сержанта был спокойным и ровным, полным глубокой искренности. Но было и кое-что еще: новадесантник его ненавидел. Воины-Богомолы вызывали у него отвращение, словно олицетворяли нечто искаженное и омерзительное. На какую-то долю секунды сила этой ненависти заставила Шайдана попятиться. Библиария потрясло то, что он увидел подобное чувство в глазах Астартес. Собравшись, Шайдан углубился чуть дальше. Пройдя сквозь нуль-зону разума сержанта, он обнаружил бесконечные истории кошмарных извращений и злодеяний, совершенных Астральными Когтями и их союзниками на этой войне. Сержант верил, что Император на его стороне.

Шайдан кивнул сержанту. Он понял, что двигало новадесантником: заблуждения, порожденные лживыми сведениями о ходе войны. Библиарий развернулся спиной к побежденному противнику. В ту же секунду тот выхватил болтерный пистолет из кобуры и выстрелил в спину Шайдану.

Однако Шайдан исчез прежде, чем снаряд ударил в цель. С молниеносной быстротой «ускорения» библиарий растворился в воздухе. Сержант понял, куда делся Шайдан, лишь когда двойное лезвие Посоха Богомола опалило его своим холодом, с легкостью разрубив затылок. Новадесантник инстинктивно попробовал развернуться, чтобы грудью встретить врага. Даже когда двойные лезвия рассекли его позвоночник, он ухитрился вывернуть болтерный пистолет и выстрелить в последний раз. Голова сержанта упала на землю, а снаряд пробил его собственный доспех и живот и врезался в нагрудник Шайдана. Там болт застрял, не в силах преодолеть еще один слой брони.

В тот момент, когда жизнь сержанта красным потоком выплеснулась в серую лунную пыль, Шайдан ощутил его удивление и благодарность. Новадесантник не рассчитывал на подобную честь, и его смерть была омрачена внезапным, но глубоким сомнением. Но и сам Шайдан был удручен тем, что Астартес ожидал столь малого от Воинов-Богомолов. Как же до этого дошло?

Бусинка вокса в ухе библиария внезапно ожила и прошипела:

— Воин-Богомол. Мы ждали тебя.

Шайдан поглядел вверх, на кромку кратера, и увидел выстраивающийся отряд космодесантников. Их силуэты резко выделялись на фоне звездного неба. Библиарий перевел взгляд на сержанта Треомара, который стоял на склоне. Тот кивнул и подтвердил, что это были те самые Астральные Когти, с которыми им предстояло встретиться. Однако в подтверждении чувствовалось колебание, словно сержант не был до конца уверен, кто перед ним.

— Как хорошо, что вы соизволили присоединиться к нам, Астральные Когти, — ядовито ответил Шайдан, взбираясь по откосу навстречу гостям.

Библиарий недоумевал, почему Когти не послали предупреждения или не помогли им в стычке. Однако не в обычаях Воинов-Богомолов было жаловаться или упрекать и уж тем более признавать, что им не помешала бы помощь в сражении, которое они и без того выиграли.

— Вы подоспели как раз вовремя, друг, — саркастически заметил Шайдан.

— Нам многое надо обсудить, библиарий, — отозвался голос. — А времени мало.

Когда Шайдан выбрался из кратера, он впервые смог рассмотреть космодесантников из ордена Астральных Когтей. И невольно вытаращил глаза. Воины выстроились перед ним во всем великолепии древних доспехов Адептус Астартес, которые поблескивали в звездном свете, словно разноцветные драгоценные камни. Но цветов было слишком много. Великолепные золото и чернь Дома Гурона, о котором Маэтр так много рассказал библиарию после визита в Терновый Дворец, были скрыты и лишь робко выглядывали из-под аляповатых пятен краски, размывов черного и уродливых кроваво-красных разводов. Космодесантники выглядели как ублюдочное потомство Астартес и арлекинов эльдар, хотя сама мысль о подобном попахивала ересью. И хуже того: Шайдан заметил, что имперские аквилы были отбиты с доспехов у одних космодесантников и покрыты краской или осквернены у других.

Библиарий стоял на самой кромке осыпающегося кратера, переводя взгляд с отряда загадочных Астральных Когтей на погибших славной смертью новадесантников, чьи тела усеяли дно воронки. Он отметил, как неловко переминаются бойцы из штурмовых отделений и сержант Треомар. Воины-Богомолы словно не были уверены в том, что делать дальше. В их позах чувствовалось напряжение и готовность к любому повороту событий.

— Да, времени осталось немного, друг, — в конце концов произнес Шайдан. — И я вижу, что вам действительно есть что сообщить. В первую очередь позвольте нам собрать геносемя наших павших братьев, а затем мы поговорим.

Библиарий повел головой в сторону входа в подземную базу, куда они пытались добраться, и передернулся, обнаружив, что высеченный в скале двуглавый имперский орел обезглавлен.

— Мы также будем благодарны, если вы предоставите нам «Громовой ястреб» или другое транспортное средство, которое позволит нам вернуться к флоту. Я уверен, что капитан Маэтр и магистр ордена с большим интересом выслушают мой отчет.


— Магистр Неотера, Совет ничего не пытается от вас скрыть. Мы должны сообщить вам, что полностью осведомлены о ходе войны, которую вы развязали в этом секторе. Можете не утруждать себя рассказом о том, как вы в конечном счете сдались объединенным силам новадесантников, Экзорцистов и Звездных Фантомов, после того как Минотавры сокрушили Плакальщиков. Мы не ждем детальных показаний по тем событиям, когда вы разгромили Странствующих Космодесантников на Калибе Четвертом, или чудесным образом ускользнули от Саламандр при Осаде Комсила, или даже ухитрились захватить «Пламя восторга» Огненных Ястребов в девятьсот четвертом. Мы не требуем от вас этой информации — все уже задокументировано. Пробелы могут быть заполнены другими свидетелями. Мы не просим признаний, поскольку свершившееся — бесспорный факт. Кровь пролилась, космодесантники были убиты, а целые планеты подверглись разорению. Всё — по вашим приказам. Нам не нужны подробные описания или опровержения.

Однако мы не можем решить почему. Мы требуем от вас объяснения. Чего вы пытались добиться? Почему вы отвергли свет Императора и вступили в союз с тираном Бадаба? Что двигало вами, когда вы впервые напали на Огненных Ястребов, зная, что подобные действия втянут легионы в войну, равной которой не было со времен Ереси? Даже сам Гурон не решался ударить по братьям-космодесантникам. Лишь после того, как вы присоединились к нему, незначительный бунт перерос в полномасштабную войну. Что убедило вас отринуть честь и преданность Астартес? Какими посулами можно купить душу Хойзана Неотеры, магистра ордена Воинов-Богомолов и хранителя Мордрианы и Оотеки?

«Что трусливый перевертыш предложил тебе, Воин-Богомол? Он обещал тебе место по правую руку тирана или свободу от уставов Астартес? Или он соблазнял тебя артефактами своих союзников-ксеносов? А может, искушал запретным знанием братьев, совращенных Хаосом? Как он направил твою волю против нашего общего отца и склонил твой дух к предательству? Или ты предпочитаешь, чтобы мы думали, будто он ничего подобного не совершал… что ты уже был потерян, что ты обрел в Гуроне Черное Сердце родственную душу? Неужели великое наследие Воинов-Богомолов — всего лишь иллюзия, маска, скрывающая порченое геносемя? Неужели вы, как трусы, в течение тысячелетий скрывали свою истинную сущность, живя лицемерием и обманом и считая всех нас глупцами? Неужели ты хочешь быть не только приговорен, но и проклят, владыка Богомолов?»

— Ты должен объясниться, Неотера. Собравшимся здесь не чуждо милосердие.

В словах, доносящихся из тени, даже слышалась доброта.

«Разве вы совершенно меня не знаете?» Фраза прозвучала лишь у него в голове.

«Конечно, вы не знаете меня. Я сам себя не узнаю. У меня нет ответов на ваши вопросы, и я бы не стал произносить эти ответы, даже гори они у меня в мозгу огненным клеймом. Мы вышли за рамки слов и объяснений. Поступки совершены; мы должны быть судимы по ним и должны понести за них ответ. Как вы можете искушать меня угрозой милосердия? Неужели вы считаете, что мне нужно ваше милосердие или ваше прощение? Неужели вы полагаете, что я смогу жить дальше, зная, что я совершил, что я позволил себе совершить? Ваше милосердие унижает меня и оскорбляет вас; не позорьте нас всех подобными речами. Я не заслуживаю вашей доброты, и вы должны понимать, что даже Император в своей бесконечной мудрости не удостоил бы меня ничем, кроме осуждения. Вынесите приговор и избавьтесь от меня».

— Я не ищу милосердия.

Это прозвучало не громче вздоха. Неотера даже не был уверен, что произнес слова вслух, однако они разнеслись по залу как ядовитое дыхание.

О, наш тихоня-Богомол наконец-то заговорил.

Бестелесные мысли были пропитаны ядом. Над ним насмехались, как будто с самого начала не сомневались, что он сдастся.

Стоило нам только поманить тебя призраком слабой, эгоистичной надежды — и твоя решимость затрещала по швам. Милосердие и предательство — какая несравненная пара! Гурон предложил тебе милосердие? Или, может, ты услышал шепот самого Хоруса, обещавшего взять тебя обратно под свое покровительство? Вот и все, что тебе потребовалось, ничтожное насекомое? Твою душу можно купить за разменную монетку милосердия?

«Я не ищу милосердия», — мысленно повторил он и скрипнул зубами, осознав, что сам себя предал.

Воин-Богомол не собирался говорить, но решимость его была столь сильна и настолько его поглотила, что заговорила без согласия Неотеры.

«Я не ищу милосердия».

Мысль повторялась у него в голове снова и снова, как мантра, и лишь однажды за три дня вырвалась наружу. Будто бы он сам превратился в эти слова — все, что от него осталось, явилось их живым воплощением.

Но как же легко извратить и переврать даже эти четыре коротких слова! Как только они сорвались с его губ, их чистота была опорочена и запятнана. Даже прежде чем они достигли ушей судей, их ментальный резонанс был искажен зловредным сознанием безымянного библиария. Тот желал ни много ни мало, чтобы Воины-Богомолы сгинули в преисподней, чтобы они были обесчещены и память о них осталась запятнанной. В его сознании ощущалась подлинная ненависть, ядом сочащаяся в мозг Неотеры. Магистр ордена различил в этом психическом вторжении жажду личной выгоды и понял, что не все судьи собрались здесь во имя справедливости, мести или ради знаний, — кое-кто охотился за кораблями и мирами.

— Итак, ты не раскаиваешься, Неотера?

Даже непредвзятые судьи не понимали его. Как могли они считать Неотеру нераскаявшимся, когда само его существо вопило от ужаса при мысли о совершенных деяниях? Если бы он только мог взять обратно эти четыре коротких слова, чтобы его упорное молчание осталось ненарушенным. Слова не объяснят того, что он натворил, и, любые произнесенные вслух, они лишь еще больше исказят веру, сохранившуюся в его сердце. Их будут мучить и извращать, пока они не станут собственной противоположностью, и тогда Неотера уже не сумеет отличить правду от лжи. Он знал, в какой момент сделал свой выбор, и постепенно начинал понимать, что шел неверной дорогой уже многие годы. Но также он знал — в самой глубине души, — что его намерения всегда оставались чистыми.

Намерения ничего не значат. Слугу Императора судят по поступкам. «Я не ищу милосердия. Я не плету паутину из слов и оправданий. Я готов вынести невыносимое».


Терновый Дворец вполне соответствовал их ожиданиям. Потрясающий воображение оплот власти в родном мире гордого ордена космодесанта, помпезный и заполненный военными регалиями. Ворота охраняли огромные статуи, воздевающие руки к аркам сводчатого потолка. Стены были расписаны красочными фресками, изображавшими самые впечатляющие и легендарные победы Астральных Когтей: зачистку Бадаба, очищение Теслайна и обретение Мундуса IV. Почетная гвардия магистра Гурона несла дежурство в коридорах и залах — великолепные воины в церемониальных доспехах, сверкающих полосами золота и черни. Они напоминали царственных тигров, озирающих свои владения. И имперский орел — универсальный символ преданности Императору — гордо венчал верхушку каждого из грандиозных, возносящихся в небо шпилей.

На Воинов-Богомолов, направлявшихся к тронной комнате, великолепие дворца не произвело особого впечатления. Их собственный монастырь-крепость на Оотеке был не менее впечатляющим, и даже дворец, расположенный в джунглях Мордрианы III, мог внушить благоговение. Однако по делегации, прибывшей во дворец, это сложно было сказать. Всего лишь четыре отделения космодесантников исполняли роль почетного караула при личном отряде командующего, выделяющемся необычной мрачностью и суровостью: сам магистр ордена шагал по переходам Тернового Дворца. Боевая броня его сопровождающих отсвечивала изумрудом. Доспехи Воинов-Богомолов были отполированы до блеска, приличествующего церемониальному маршу, — однако в манере космодесантников проглядывала настороженность, выдававшая скрытое недоверие. В знак доброй воли лорд Гурон разрешил им войти во дворец в полном вооружении. Воины-Богомолы, не склонные к ответной демонстрации дружелюбия, в полной мере воспользовались его предложением. На посадочном поле расположилась группа темно-зеленых «Громовых ястребов» Богомолов, в которых дожидалось приказа тяжеловооруженное подкрепление.

На подходе к системе Бадаба Воины-Богомолы могли сами наблюдать следы недавней деятельности Гурона. Они слышали сплетни и рассказы о происходящем, но увиденное собственными глазами придавало официальным отчетам о восстании намного больший вес. Соседние космические коридоры были запружены обломками и корпусами подорванных грузовых судов, не поддающихся ремонту. Прежде чем Воины-Богомолы согласились посетить Бадаб, Гурон предупредил их, что они увидят и как могут это воспринять. Владыка Бадаба ничего не пытался отрицать и лишь приглашал их в качестве свидетелей.

Он объяснил, что многие из этих гражданских на вид кораблей на самом деле боевые суда Империума со стертой маркировкой, отправленные сюда, чтобы шпионить за системой Бадаба. Он утверждал, что подобные корабли всегда сопровождают торговые караваны, направляющиеся в подконтрольные Астартес звездные системы, и предлагал Богомолам устроить принудительную проверку всех космических трасс в районе Оотеки, если братья сомневаются в его словах. Он хладнокровно уверял, что в Империуме есть влиятельные силы, ненавидящие Астартес и не доверяющие им, завидующие близости космодесантников к священному духу Императора и их физическому сходству с ним. Эти силы набирали все большую власть в связанной с Террой области Сегментума Ультра, где страх перед Мальстримом смешался с недоверием к славе Астартес и породил докучливое внимание и подозрения. Гурон сообщил магистру Неотере, что и за Воинами-Богомолами тоже следят.

Когда «Ядовитый клинок» проник на окраины системы Бадаба, Неотера заметил среди обломков грузовых судов оторванную носовую часть имперского крейсера. В космическом мусоре мелькнули искореженные орудийные батареи и обгоревший символ аквилы. Похоже, что Гурон не солгал насчет присутствия имперских наблюдателей в этом секторе.

Едва лишь «Клинок» пересек границу системы, как сканеры дальнего действия зарегистрировали широкий спектр сигналов. Флот боевых кораблей выстраивался в пространстве между Бадабом и Ригантом. Большая часть энергетических подписей была слишком неотчетливой, чтобы точно их идентифицировать, но в авангарде неслось несомненное и грозное эхо штурмовых крейсеров и фрегатов космодесанта.

Необычный силуэт «Пламени восторга», легендарного штурмового крейсера Огненных Ястребов, который пережил гибель родного мира ордена, Зороса, более пяти тысячелетий назад, двигался в центре формации. Корабли медленно перемещались и маневрировали. До них было меньше одного варп-прыжка, но на обычном ходу потребовалось бы несколько дней. Они чего-то ожидали. Присутствие флота в этом районе заставляло предположить, что объектом их внимания является Бадаб. Возможно, паранойя Гурона не лишена оснований? Неужели Империум снова решился послать космодесантников против своих? Какой же орден подчинится такому приказу?

В одном из своих первых посланий, еще до того, как трения между Бадабом и Империумом переросли в кровопролитие в районе Сфанту, Гурон спрашивал Неотеру, как часто Адептус Механикус требуют пробу геносемени Воинов-Богомолов. Поначалу Неотера не понял, зачем другому ордену потребовалась подобная информация; это показалось ему неуважением, граничившим с оскорблением. Мотивы Гурона вызывали у него подозрения. Кроме того, он опасался, что слух о легионе Богомолов распространился по окрестным системам. Капитан Маэтр из Второй роты, известный также как Капитан-Пророк, неоднократно предупреждал, какие кривотолки могут пойти об ордене, если психическое состояние Богомолов Религиоза ошибочно посчитают дефектом геносемени. Маэтра особенно беспокоило то, что обостренные рефлексы Религиоза, на взгляд стороннего наблюдателя казавшиеся чуть ли не предвидением, можно принять за внезапное пробуждение псайкерских способностей. Учитывая близость территорий ордена к Мальстриму и непрекращающиеся внутренние войны в части подвластных Богомолам планетарных систем, таких как Мордриана, Адептус Механикус вполне могли стремиться ужесточить контроль над их геносеменем. И все же Маэтр упорно настаивал, что состояние Религиоза не выходит за пределы нормы, и был намерен создать учебную программу, которая позволила бы всем Воинам-Богомолам освоить их природный дар.

В любом случае Неотера не собирался откровенничать с Гуроном, пока тот открыто не признает, что в дальнейшем отказывается отправлять геносемя Астральных Когтей на проверку. Владыка Бадаба горячо говорил о том, что притязания Адептус Механикус утратили законность с тех пор, как те с какой-то стати объявили себя генной полицией Империума. Механикус следили за орденами Астартес, угрожая им роспуском в случае, если геносемя не соответствует неким произвольным критериям. Гурон назвал это притеснением. Он заклеймил поведение Механикус как злодеяние против духа Императора: никто никогда не пытался контролировать генетические эксперименты Императора и ограничивать его развитие. Империум нуждался в свободном развитии Астартес, так же как некогда нуждался в свободном развитии Императора. Именно его генетические разработки позволили возникнуть Империуму Человечества, желает нынешняя администрация признать это или нет.

Хуже того, Гурон попытался убедить Неотеру, что кое-какие продажные ордена космодесанта знают об этом новом порядке и стремятся использовать его для личной выгоды. Он опасался, что Империум не погнушается обратить этих негодных космодесантников против их братьев-Астартес, столкнув ордена в чудовищной гражданской войне, лишь бы правда не выплыла наружу. И с едва скрытым отвращением Гурон упомянул Ультрамаринов и Имперских Кулаков. Учитывая их тесные связи с Администратумом, эти два ордена с наибольшей вероятностью обратятся против свободно мыслящих Астартес — тех, кто хранит в своих генах истинное наследие Императора.

Неотера слушал Гурона со смесью ужаса и сочувствия. Его предположения были небеспочвенны. Воинам-Богомолам, как и многим другим орденам, знакомы были тоска и неуверенность, порожденные темными тайнами, — но Неотера все же колебался. Однако присутствие Огненных Ястребов на границе системы Бадаба, казалось, подтверждало подозрения Гурона.

И вот теперь, когда тяжелые сверкающие двери тронной комнаты медленно распахнулись, Неотера впервые оказался перед Люфтом Гуроном. Магистр ордена Астральных Когтей находился на другом конце зала. Он восседал на самом искусном троне, какой когда-либо видел Неотера. Трон стоял на возвышении, а за ним полукругом выстроились двенадцать космодесантников — личная гвардия Гурона. Каждый держал болтер перед пластиной нагрудника, застыв в церемониальной позе. Вдоль стен длинной комнаты, как на смотровом плацу, двумя рядами замерли космодесантники в полной боевой броне. Зал сверкал золотом и чернью.

Неотера приостановился в дверях, искренне восхищаясь величественным зрелищем. Пауза постепенно переросла в колебания, когда магистр Воинов-Богомолов пересчитал собравшихся в зале вооруженных бойцов и соотнес их число с донесениями о мятеже Гурона. Несмотря на увиденное им по пути к планете, Неотера не был до конца убежден, что может доверять Гурону, предполагаемому тирану Бадаба. Однако магистра Богомолов сопровождали тридцать космодесантников из Первой и Второй рот — лучшие из лучших, ветераны и герои, которых не так-то легко было запугать. В то же время Неотера осознал, что эта демонстрация силы свела к нулю все «доверие», которое Гурон якобы оказал им, впустив во дворец в полном вооружении.

— Магистр ордена Хойзан Неотера, владыка Воинов-Богомолов и хранитель Мордианы и Оотеки, прошу пожаловать в мои чертоги.

Сказав это, Гурон поднялся с трона. Его официальные слова эхом раскатились под высоким потолком зала. Хозяин дворца начал спускаться с возвышения, словно намеревался приветствовать Неотеру на равных.

— Я благодарен тебе за то, что ты совершил это путешествие. Связь ненадежна, а мне с некоторых пор нелегко покинуть эту систему, как ты мог заметить.

— Магистр Гурон, — ответил Неотера без лишних церемоний, — ваше приглашение было для меня честью.

Он шагнул вперед по вымощенному мраморной плиткой полу. Остальные Воины-Богомолы выстроились шеренгой за спиной магистра.

— Нам многое надо обсудить, Хойзан, — начал Гурон, когда они встали лицом к лицу и приветственно склонили головы.

Глаза владыки Бадаба горели потаенным внутренним огнем.

— Серьезные дела, касающиеся всего Империума. Спасение наших братьев-Астартес у нас в руках. Мы — последняя надежда Императора. Могу я рассчитывать на тебя, брат?


Неотера уже не был уверен, сколько прошло времени. Отсутствие сна начало сказываться: голова отяжелела, словно после сотрясения мозга, а мысли кружились призраками в дыму. Он не чувствовал усталости, но за долгие годы научился распознавать легкую дымку, заволакивающую разум, — признаки активации каталептического узла, берущего контроль над сознанием и позволяющего обходиться без сна. Судя по туману, окутавшему его мысли, как осевшая на наплечниках доспеха пыль, Неотера стоял на вырезанном в полу изображении аквилы около семи дней. За все это время он не пошевелился и — насколько мог припомнить — неосмотрительно произнес лишь четыре слова. В голове гудели вопросы и обвинения Совета. Их настойчивая психическая осада постепенно подточила железную стену его решимости. Магистр чувствовал тошноту от проникавшей внутрь ядовитой смеси злобы и снисходительности, источаемой судьями. Но он знал, что не сломается. Во второй раз этого не произойдет.

Вопросы погрузили Неотеру в размышления, и некоторое время он блуждал в прошлом. Но как долго? И сколько его мыслей открылось судьям? Возможно, они просто подталкивали его разум к воспоминаниям, а затем наблюдали, как собственные мысли магистра предают его. В тенях, скрывавших безликих судей, наверняка было немало мощных библиариев — но Неотера не знал, каковы пределы их власти. Возможно, его решимость молчать в конечном счете ни к чему не привела. Возможно, Совет мог добыть нужные ответы без помощи слов. Но к чему тогда задавать вопросы? Зачем вообще нужен был этот суд, если они могли просто вывернуть наизнанку его мозг и прочесать воспоминания?

Если только это не было испытанием. Судьи хотели узнать, что скажет Неотера, как он станет оправдываться, а затем сравнить произнесенные вслух слова с внутренним голосом его души. Будет ли он говорить искренне? Скрывается ли в его сердце обман? Попытается ли он выгородить себя или перевалить вину на других? Осталась ли в нем хоть капля чести после тех ужасов, что он совершил на просторах галактики, после того, как нарушил самые священные клятвы верности?

Но он ничего не сказал. Лишь те четыре слова: «Я не ищу милосердия». Он не пытался объясниться. Однако Неотера знал, что все это время его разум напряженно искал ответы. Ответы на вопросы, заданные судьями, совпадавшие с тем вопросом, который он непрерывно задавал сам себе: «Как до этого дошло?»

Получили ли члены Совета Правосудия нужные им ответы? Сумели ли отделить правду от его лихорадочных измышлений? Могли ли объяснить случившееся ему? Правда нужна была ему не меньше, чем им, — ведь это его душа рушилась в преисподнюю.

Если его разум открылся им, они обязаны сказать. Неотера должен знать. Он заслужил это знание. Его душа изнывала от желания понять истину.

«Как до этого дошло? Я имею право знать». Мысль вырвалась наружу, словно газ из треснувшего баллона.

Ты не заслуживаешь ничего, владыка Богомолов.

Мысли, отдающие горьким привкусом желчи, высмеивали его негодование и сочились презрением. Но Неотера знал, что так и есть: он ничего не заслуживает. Протест, хотя и предназначенный лишь для него самого, а не для членов собрания, недостоин магистра ордена Богомолов. Насмешки библиария были абсолютно оправданны.

И снова душа его содрогнулась от боли измены себе самому. Эта боль могла сравниться лишь с безграничным ужасом, который испытал Неотера, предав все, что было для него свято и дорого. Боль казалась нестерпимой, однако он вытерпел. Он даже не мог быть уверен теперь в том, кто он такой. Как до этого дошло? Как он дошел до этого?

Громкий скрежет известил его о том, что главные врата зала открываются. Не поворачивая головы, он проследил за звуком шагов. Шаги замерли в тени колонн, поддерживающих сводчатый потолок. Впервые с начала слушания двери открылись и кто-то вошел или вышел. Но даже в этом незначительном факте Неотера не мог быть уверен — он потерял веру в надежность собственного разума. Сходит ли он с ума? Или был безумен с самого начала? Был ли он вообще когда-нибудь верен Императору?

— Хойзан Неотера, магистр ордена Воинов-Богомолов и хранитель Мордрианы и Оотеки. Этот Совет признает вас виновным в самых ужасных преступлениях против Империума Человечества.

Голос, низкий и хриплый, непривычный к дипломатическим речам, окатил Неотеру темной волной. Жестокая безнадежность, заключавшаяся в этих словах, пролилась на его душу бальзамом. Он был осужден. Его не пощадят. Облегчение оказалось почти физическим.

— Вы вступили в заговор против Света Императора. Вы пролили кровь его верных слуг и принесли Хаос в самое сердце Империума. Вы не предоставили никаких оправданий, никаких объяснений своим поступкам, и вы не просили о снисхождении. Этот Совет намеревался приговорить вас к смертной казни. Ваше геносемя должно было быть рассеяно. Кроме того, мы намеревались распустить Легион Богомола, лишить ваших космодесантников оружия и доспехов, изолировать ваш родной мир, Оотеку, и обречь оставшихся Воинов-Богомолов на жизнь сервиторов, дабы они восстановили разоренные ими миры.

Голос замолчал, и Неотера почувствовал, как на него изучающе уставились десятки глаз. Он не дрогнул, даже не моргнул. Сжав зубы, магистр Богомолов сосредоточился на словах. Ему необходим был ясный рассудок, чтобы выслушать приговор. Неотера чувствовал: за этими словами последует что-то еще. Внезапно его охватила паника при мысли, что судья отменит обвинительное заключение. Затем паника сменилась шоком: он ощущал страх впервые с тех пор, как после Испытаний Крови в Оотеке вступил в ряды космодесантников. Что с ним стало? Неужели предательство действительно столкнуло его в бездну безумия?

Мы отберем у тебя Оотеку, повелитель тараканов. Твои сородичи больше никогда не осквернят ее леса. Теперь она моя!

Мысль была неотчетливой и рваной, словно ее искромсала злоба. Даже пребывая в своем лихорадочном состоянии, Неотера снова ощутил присутствие корыстной ненависти.

— И все же, Хойзан, в этом Совете есть и те, кто не считает, что ваше молчание говорит о недостатке раскаяния. Те, кто не находит ваше поведение дерзким. Те, кто верит, что ваши вопиющие злодеяния не были мотивированы ненавистью или личными интересами, и полагает, что вас ввело в заблуждение коварство других.

Слова обожгли его как огонь. Что они говорят? Неужели они пытаются найти способ спасти его после всего, что произошло? Неужели они сохранили веру в него — ту веру, которую сам он давно утратил? Они назвали его по имени. Никто не называл его Хойзаном больше сотни лет. Неужели они стремятся выразить ему симпатию?

«Я Воин-Богомол. Мне не нужна ваша любовь. Я не ищу милосердия».

Мысли отчаянно метались в его мозгу.

— Тем не менее, магистр, — раздался другой голос, — ваши поступки красноречиво говорят сами за себя. В конечном счете нас не интересуют ваши побуждения — лишь в той мере, в которой они объясняют, как некто подобный вам мог столь окончательно отвернуться от света. И вы нам в этом не помогли.

«Я не ищу милосердия».

— Магистр Богомолов. — Еще один голос, на сей раз женский. Инквизитор или сестра из Адепта Сороритас. — Этот Совет полагает, что Воины-Богомолы не полностью испорчены. Мы считаем, что они верно следовали приказам своего магистра и что сам их магистр был убежден, что исполняет волю Императора. Орден будет отлучен на сто лет. Мы ожидаем, что в течение этого времени Воины-Богомолы продемонстрируют верность и раскаяние, достаточные, чтобы вернуть орден обратно пред лик Императора. Что касается Оотеки, магистр, ни один Богомол больше не будет рожден в ее стенах. Если твой орден переживет изгнание, им придется искать другое пристанище. Им предстоит не только искупление, но и новое рождение.

Она моя.

Взгляд Неотеры не дрогнул. Магистр ничего не сказал. Образ Оотеки, великого монастыря-крепости, мелькнул перед его внутренним взором. Ее стены поглотило пламя, а изумрудные стяги Легиона Богомола рассыпались пеплом и развеялись на ветру. Потеря родного мира очень ранила душу Неотеры. Боль была так сильна, что заставила вспомнить о почти утраченной человечности. И все же это оказался не конец. Сквозь угли пожарища он видел крохотный проблеск надежды, пережившей огонь. Искупление, дарованное его преданным боевым братьям, принесло магистру радость и глубокое облегчение. По шрамам на его щеке скользнула единственная, едва заметная слеза.

«Я не ищу милосердия. Для себя я ничего не прошу. Я не ищу милосердия. Вы и без того сделали слишком много».

«Но еще остаешься ты, Богомол. Даже если тебя запутали и ввели в заблуждение, словно смертного глупца, которого Хаос прельстил обещаниями богатств, славы или власти, — даже и в этом случае ты не более чем жалкая пародия на Астартес, с хлипкой волей и замутненным рассудком. Твое легковерие оскорбляет Императора. В его свете нет ни малейшей двусмысленности — нет, он ясен, чист и не запятнан сомнениями или двоякими толкованиями. Даже если изначально у тебя и не было злого умысла, твоя наивность дала пищу злу. И хуже того: ты заставил других неосознанно творить зло. Твои приказы втянули Воинов-Богомолов в войну и обратили против их веры. В конечном счете даже верный капитан Маэтр взбунтовался против тебя.

Пойми, владыка Богомолов, что твои заблуждения вырвали из наших рядов целый орден. Ты восстал против самого Императора. Это уже не просто мятеж — это ересь. А затем самый преданный из твоих капитанов восстал против тебя. Гражданская война посреди гражданской войны. Как нам понимать эти действия? Должны ли мы счесть поведение Маэтра свидетельством того, что в твоем ордене сохранился истинный дух Астартес, несмотря на то что сам капитан исчез? Или нам следует заключить, что у всех Воинов-Богомолов проблемы с верностью, что это дефект вашего геносемени? Может, ваша генная линия ненадежна, Богомол? Есть ли вам место в Империуме Человечества? Может ли Император взирать на вас без жалости, презрения или отвращения?»

— Тебя не казнят, магистр Неотера.

Голос показался знакомым, но после обвинений псайкера голова у Неотеры так кружилась, что имя не приходило на ум. А теперь произнесенный вслух приговор поразил его как громом. На Воина-Богомола обрушилось беспросветное отчаяние, словно целый мир упал ему на плечи. Неужели они намерены его пощадить?

— У тебя отберут доспехи и заключат в Пенитенциаконе. Там ты будешь влачить жизнь во тьме и одиночестве. Оставшись один на один со своей совестью, ты либо осознаешь истинную цену совершенного тобой предательства, либо умрешь в неведении.

Сознание Неотеры помутилось. Мир, рухнувший магистру на плечи, вдавил его в символ аквилы на полу. Его неизменно прямой и решительный взгляд поплыл, прежде чем воин сумел невероятным усилием воли преодолеть взметнувшийся ужас. Он скрипнул зубами, еще не веря в страшный приговор. Его не казнят — но как он сможет жить дальше?

«Ты не просил о милосердии. И мы немилосердны».

Загрузка...