Лепрозорий

#33. Я хочу быть, как ты

Ева посильнее закуталась в кимоно Хайме и закрыла глаза. Люция еще не вернулась с дровами для новой нодьи, а значит, до ее прихода будет довольно прохладно. Поежившись, паучонок укрылась воротом кимоно с головой.

До чего же странно пахло одеяние кота. У телицы Мерура были темные, почти черные плитки с похожим запахом, но она никогда не делилась своим лакомством. Разве что однажды один из ее многочисленных сыновей стащил кусочек, но тут же выплюнул и заявил, что не стоит даже пробовать – гадость была горькой.

Вытащив руки по локоть из-под кимоно, Ева принялась растягивать паутину. Каждый раз ее все еще била дрожь при мысли, что паутина будет розовая, а дикая боль снова пронзит кончики пальцев. Но, обработанные облепихой, пальцы зажили, а паутина сияла белизной. Ева уже успела несколько раз перелатать Люции щеку, вспоротую, наверное, вражеским копьем. Несколько дней назад решительно разделась, пока Люция уходила на охоту, и, дрожа от холода, как осиновый лист, залатала саму себя — пару ссадин, ушибов, царапин и просто слезшей сморщившимися кусками кожи. Пора было менять паутинные заплатки, но не хотелось снова раздеваться. Может, когда Люция сложит большой костер и уйдет охотиться, она наберется смелости.

Тонкая полупрозрачная паутина подрагивала на коченеющих пальцах Евы, такая уже не годилась для провидения, разве что на жалкую перевязку. Но Химари перевязывали утром, очень долго провозившись с раной на боку и у бедра, а Люции еще не было. Ева схлопнула ледяные ладони, смяв паутину. Выкинула мягкую пластинку к маленькой горке точно таких же, под которыми угадывался отрезанных хвост седых волос Хайме.

Мизинец к мизинцу, большой палец к большому, и растянуть две прочные нити основы. Указательным к мизинцу, безымянным к большому, и другой рукой, растянуть. На перекрестке нитей развести их средним, закрепить. Указательными, безымянными, средними, подтягивая предыдущие нити, вплести новые. От одних пересечений нитей к другим, растягивая паутину все шире, расплетая ее в блюдце. Почувствовав, как пульсирует паутина в такт ее сердцу, Ева сосредоточилась на Хайме, закрыла человеческие глаза, оставив только серп паучьих, видевших весь мир иначе.

Кот был жив. В новом, темно-каштановом кимоно и плаще, остриженный коротко. Стоял на парапете, посреди осколков мраморной статуи, решительный, сосредоточенный, и отдавал целой толпе кошек, поделенной на отряды, приказы. Стальной нагрудник поверх его кимоно поблескивал пластинами, отражая свет полной луны. И все, как завороженные смотрели на него, молча кивали и покорно следовали его воле.

Мир снаружи зашевелился, и Ева открыла глаза, сминая паутину. Люцифера пришла с тремя огромными, с Еву ростом, бревнами. Паучонок было расстроилась, что не успела увидеть про кота больше, но, с другой стороны, она узнала, что он жив и занят делом. И этого было достаточно.

— Я разожгу нодью и пойду спать к Химари, ты опять за главную, — отозвалась фурия, укладывая три бревна пирамидой.

Ева кивнула - все как всегда. Люция посторожит, пока нодья начнет прогревать окружающий воздух, уйдет в навес к Химари и пробудет с ней пару часов, подтянув кошку к себе и уложив головой на колени. Как обычно, заснет ненадолго, а потом уйдет на охоту, и в это время Ева должна будет сторожить Химари и томящуюся пламенем нодью. Прошло больше недели, и Ева даже привыкла, но скука одолевала безумно. Неужели они будут здесь, пока Химари не очнется? Это может затянуться. Даже залезть в голову кошки паучонок не могла, ее встречала абсолютная белизна. Точно так же реагировала и паутина, стоило спросить провидение о Химари. Это всегда значило лишь один ответ — контрольная точка, с этого момента будущее не известно, нужно ждать, пока человек выберет дорогу. Но как выбрать будущее может полуживая кошка?

Пока Люция была занята обустройством теплого ночлега, Ева растянула паутину по-новой. Ей было интересно знать, когда абсолютно одинаковые дни закончатся, и они пойдут дальше. Ева не знала, куда им предстоит идти и за чем, но все лучше, чем повторять одно и то же.

В будущем в их маленький лагерь должны были прийти волки, много волков. И Хайме не должен был бы до них добраться. Ева свернула паутину и задумалась. Огляделась, но времени в окружающем мире прошло больше, чем в паутине, и Люция уже полулежала, привалившись к дереву, и, засыпала, поглаживая Химари по волосам.

Паучонок раздумывала, рассказать ли Люции о том, что случится этой ночью, или нет. Страх в ней боролся с желанием спасти дорогих женщин самой. И Ева решилась. Встала, запахнув кимоно, чтобы не волочилось, и прокралась к вещам Химари. Забрала все иглы, что были, и пустые пузыречки кошки, спряталась от кемарившей Люции, чтобы та ничего не заметила. Поводила языком по небу и внутренней стороне клыков, приставила пузыречек и зажмурилась. Заставлять яд течь без ухищрений кошки было сложно — он не тек. Тогда Ева представила, что ей нужно убить кролика ядом, но это тоже не помогло. Едва не плача от обиды, она вообразила, как вгрызается клыками в глотку волка, собирающегося убить спящую Люцию. И это сработало, скулы запекло, а о дно пузыречка тихо застучали янтарные капли. Заполнив все пузыречки, паучонок перевела дух. Она сама не ожидала от себя такого. Впиться в чью-то шею? Это же кошмар. Но дело было сделано, оставалось только наполнить иглы ядом.

На поверку не все иглы оказались полыми, и поэтому Ева отложила отдельно цельные, отдельно пустые. На одну с ядом приходились две литые, не так уж и плохо.

— Ева?

Люция проснулась и собиралась на охоту.

— Я здесь! — отозвалась паучонок, вскакивая и бросая свое занятие.

— Что ты там делаешь? — подозрительно спросила Люция, укладывая Химари на подвернутый край шатра.

— Тут муравьи бегают, — ляпнула она и тут же прикусила язык. Какие муравьи в такой холод? Но Люция не обратила внимания та подобную глупость, только усмехнулась бестолковым развлечениям паучонка.

— Иди сюда, у Химари отклеилась паутина с уха и щеки, стоит поправить, — позвала она, поправляя арбалет. — Я ухожу, постараюсь вернусься до заката.

Ева дождалась, когда фурия уйдет, торопливо залатала царапины Химари, экономя паутину, и вернулась к своему занятию.

Взяла в охапку все иглы, что могла унести, и решительно двинулась в лес. Она оплела все на двадцать метров вокруг лагеря, больше не хватило паутины, она снова пошла розовая, а от режущей боли на глаза навернулись слезы. Но и того было вполне достаточно, и Ева расставила ловушки — по три иглы. Они сработали бы, задень волк тонкую нить паутины, стелющейся по-над землей, чуть повыше, чем бегают звери. Единственным местом без ловушек была тропа, ведущая к лагерю, по которой всегда возвращалась сама Люция — такова была договоренность, чтобы Ева не паниковала. От ловушек Ева протянула уже розовые нити поближе к костру, и спрятала там, где Люция не станет искать — у Евиной подстилки.

Фурия вернулась быстро, подозрительно глянула на паучонка, прищурившись.

— Почему вокруг лагеря паутина? — спросила она, усаживаясь у костра и ножом сдирая с бело-серого зайца шкуру.

— Я, — Ева запнулась, ее ошарашил сам факт, что Люция заметила, ведь паутину она плела тонкую, едва заметную, — я играла, — ляпнула и закусила губу.

Но Люцию это устроило, и Ева облегченно выдохнула в ворот кимоно.

Как и неделю до этого, они поели в тишине, напоили кошку кровью, потому что так и не смогли придумать, как ее кормить, и разошлись по своим подстилкам.

Люция уснула быстро, растянувшись возле спящей Химари. А Ева морщила нос, мечтательно поглядывая на узел паутины от ловушек. Она чувствовала себя безумно счастливой. С нетерпением ждала, что волки нападут и, сраженные иглами, приползут умирать к ногам Люции. А та непременно поблагодарит храброго паучонка, скажет, что гордится ею! И Ева нетерпеливо ждала, упиваясь мечтами.

***

Волки пришли перед рассветом, паутина под пальцами Евы задрожала, оповещая о гостях. Паучиха вскочила, скинула кимоно, приготовившись метать кошкины иглы в любой движущийся объект. И прижухла, осматриваясь. Люция спала, громко посапывая; Химари все так же лежала, закутанная в несколько слоев шатра, нодья тлела, а полутьма вокруг скрывала непрошенных гостей.

Ловушки сработали, узел паутины раскачивался над землей, подрагивая, как задетый болванчик. Волки падали, выли, рычали, скулили. Но их было много, и они стремительно приближались. Ева видела их, каждого, рвущегося сквозь кусты и сломанные деревья. Метала иглы, как учила Химари, но по три, дрожала от страха и пятилась к Люции. Что бы ни случилось, волки не должны навредить никому из ее близких. Даже если придется пожертвовать жизнью, она согласна!

Ева не успевала, метать иглы быстрее она не могла, и от этого было слишком обидно и горько.

— Я так и знала, что паутина была неспроста! Чем ты думала?! — прогремел над паучонком голос Люциферы. Фурия за шкирку отвела ее за спину и грубо осадила рядом со спящей Химари. — Только попробуй встать! — рыкнула, уже заряжая арбалет.

И Ева легла, ползком забравшись под кошкин бок. Страх пропал. Люция все исправит, Люция со всем справится. Но он мысли, что потом эта Люция сделает с ней самой, Еве захотелось удавиться.

***

Люция машинально сунула руку в колчан, нащупывая оставшиеся болты. Их оставалось совсем мало, а дальше бой перешел бы в рукопашный. Черт бы побрал эту провидицу, ребенок же, что она о себе возомнила?!

— Стой! — вопль Евы перешел в хрип. Паучонок повисла на ее руке, не давая выстрелить. — Там кот! Стой!

Люция отвела колодку арбалета в сторону и присмотрелась. Нет, Хайме она решительно не видела. Но и стрела была последняя, если Ева и видела кого-то, стоит приберечь ее.

— Все? Меня уже не хотят убить? — послышался насмешливый мурчащий голос с теми же нотками издевки.

— Не стрелой точно, — процедила сквозь зубы Люция, опустив арбалет и воткнув стременем в землю.

Хайме вышел из-за дерева, сделал знак рукой, и еще с десяток кошек показались следом. Пока он медленно подходил к Люции и осматривался, его отряд успел повязать выживших и проверить все трупы.

Люция огляделась, врагов больше не ожидалось. Силой отцепила Еву от себя и пошла навстречу коту, посматривая на трупы. Тут не было воинов — женщины, дети, старики. Что все они тут делали? И почему даже без малейшей охраны? Безоружные, гражданские.

— Мы гнали их из города, чтобы они своим маленьким числом создали коммуну и жили там. Мы не думали, что они попадутся тебе, — отозвался кот, выглядывая из-за Люции.

Ева вскрикнула и рухнула на колени. Ее била дрожь от охватившего ужаса.

— Я убила последних волков! — рыдала она, стиснув виски ладонями.

Хайме мотнул головой.

— Часть все равно разбежалась. Еще несколько групп мы выгнали за пределы округа. Не вини себя, Ева, ты уже ничего не исправишь, — его голос казался утешающим, но это не могло помочь паучонку. Ева выла, сложившись пополам на земле, беззвучно кричала, царапая лицо, и не могла успокоиться.

Люция отвернулась, она не считала нужным успокаивать паучонка, резонно считая, что та виновата сама. Но кот подошел к Еве и крепко обнял, принялся что-то шептать на ухо и покачивать ее, успокаивая. И девчушка в его руках обмякла, опустив голову на плечо, и только тихо скулила под нос.

— Что тебе принести? — услышала Люция его тихий вопрос.

— Сапоги и плед, я мерзну ночью, — громко шмыгая носом, отозвалась Ева. — Котелок, от жареного мяса тошнит. Соли, перца, — она перечисляла ему, загибая черные пальцы, а он честно слушал и кивал, запоминая. И это успокаивало лучше всего остального. В конце беседы кот поставил Еву на землю и потрепал по волосам, паучонок уже не выглядела подавленным и разбитым зверенком.

А кот вернулся. Люция все еще некомфортно себя чувствовала после их прошлого разговора, и понимала, что не может это скрывать.

— Это нормально, что тебе что-то нужно. И нормально, что я могу тебе помочь. Потому что я — мужчина, и ты можешь на меня положиться, — кот наклонил голову, с насмешкой глядя на фурию.

Люция скрипнула зубами от злобы, но уступила.

— Жена твоя мерзнет. Спирт я уже извела на ее лапы и руки, нужны теплые вещи, пледы, — она принялась вспоминать, чего ей так не хватало всю неделю. Часть и без того попросила Ева. — Добудь кошкину косметику и кимоно, если она очнется — попросит же. А еще мы не знаем, чем ее кормить. Она ведь не совсем дикая кошка, ей крови мало будет. Мы таких солдат молозивом поили, найдешь?

Кот только кивнул, запомнив или сделав вид, что все запомнил.

— Это все?

Люция кивнула в ответ.

— Хорошо, я принесу, — от равнодушно отвернулся и направился к своим кошкам.

— А если нет? — выпалила Люция ему в спину.

— Я же сказал, что принесу. Значит, так и будет, — отчеканил он каждое слово. — Тебе самой что-нибудь нужно? Лично тебе.

Люция запнулась. Да как у него вообще язык поворачивается?! Но он обещал, что принесет, клялся, что на него можно положиться.

— Портянки стерла. И под курткой у меня один корсет, мне бы майку, — пробурчала она, отвернувшись.

— И портянки принесу, и кофту тоже, — отозвался он и ушел с котами и заложниками в лес.

***

Стоило кошкам уйти на достаточное расстояние, как Люция направилась к Еве. Приперла ее к дереву и наклонилась, заглядывая в глаза. Ева вжала голову в плечи и захлюпала носом.

— Что это, черт возьми, было? — зашипела фурия, заставляя паучонка смотреть ей в глаза.

— Волки, — промямлила Ева.

— Ты ведь знала, что они придут, бестолковая ты провидица! Почему мне не сказала? — она была в бешенстве. Этот же взгляд паучьих глазенок был ей чертовски знаком, догадка пришла сама собой. — Что, захотелось побыть спасительницей? Убийцей? Сильной и способной защитить остальных? — рыкнула она, задирая Евину голову за подбородок.

Ева испуганно зажмурилась и с усилием кивнула.

Люция обреченно выдохнула и отпустила перепуганного паучонка. Что делать дальше, она не знала. Ее все бесило и обижало до глубины души. Она понимала, что не стоит срываться на Еве. Махнула рукой и ушла в лес собирать стрелы, целые еще могли пригодиться. Паучонок потопталась у дерева и кинулась следом.

Вытаскивать болты из трупов было неудобно, приходилось проворачивать по оперению и, упершись ногой, тянуть. Но это успокаивало, а испорченные стрелы, угодившие в кости, можно было ломать голыми руками — от этого становилось еще лучше. Ева волочилась следом, подбирая иглы, что-то бормотала, бурчала, и, наконец, не выдержала.

— Я хотела быть похожей на тебя! — выпалила она, сжав кулаки.

Люция выпрямилась, неторопливо осмотрела стрелу и сунула в колчан. Глубоко вздохнула и повернулась к Еве.

— Ты понимаешь, что в убийствах нет ничего прекрасного? — тихо спросила и поджала губы. — Это чья-то смерть. Кто-то жил, мечтал, верил, пока тебе не захотелось это изменить?! — с грустью посмотрела на Еву. Неужели она не понимала этого? Ведь это даже не воины были — обычные люди, мечтающие о спокойной жизни, не более.

Но Ева понимала, прекрасно понимала. А вот нотация ее злила.

— Но ты сама ведь любишь убивать! Ты любишь войну! Ну, скажи, что нет?! — паучонок швырнула иглы в землю и пошла обратно к нодье и кошке.

— Да, люблю, — честно призналась Люция, помогая ногой себе вытащить очередной болт.

Ева остановилась. Потопталась на месте, обернулась.

— Я просто хотела быть, как ты, — развела руками, боясь поднять глаза.

Люция понимающе кивнула, поджав губы. Паучонок продолжала.

— Я хочу такую же жизнь, как у тебя! — она умоляюще посмотрела на небо сквозь верхушки елей, словно только оно и могло это исправить. — Не бояться ничего и никого! Не бояться, что кто-то сделает больно. Защищать тех, кто дорог! Отстаивать свои права! Быть важной! Быть известной! Чтобы одно мое имя вызывало у людей восхищение! — тараторила она, вытирая слезы. — Я хочу быть такой же сильной, чтобы на меня можно было положиться! Такой же храброй.

— А я хочу такую жизнь, как у тебя! — огрызнулась Люция.

Ева опешила.

— Что? — переспросила, не веря своим ушам.

Люцифера с треском сломала стрелу о колено, хмыкнула, глядя на застывшую Еву.

— Я хочу знать родителей, произведших меня на свет, какими бы они ни были, — пожала плечами. — Я хочу жить, зная, что будет завтра. Даже если там снова придется делать то же, что и вчера — говорить идиоту, что его ждет. Я хочу, чтобы ради меня сама госпожа Химари билась насмерть! — вскрикнула она, махнув рукой в сторону лагеря. — Я хочу быть любимой. Чтобы меня не использовали каждую минуту моей жизни, не вили веревки, не пытали, не травили, не мучили. Я хочу, чтобы мне не снились кошмары, которые не описать словами, — ее била дрожь. — Я не хотела убивать, воевать, бороться. Но у меня не было шанса выжить иначе. И это — все, что я умею, — она запнулась, подняла руки к глазам и стала перечислять, загибая пальцы. — Я умею читать, немного медленно, правда. Писать, шевеля непослушными пальцами. И лишать жизни — мастерски. В шахматы играю неплохо. Вот и все, что я могу, — усмехнулась, глянув на Еву. — Люблю ли я это? Люблю, потому что не знаю ничего иного. А если не любить то, что у тебя есть — лучше и не жить вовсе.

— Прости, — Ева опустила глаза. Ей стало все понятно. И безумно стыдно.

— Что? – не расслышав, переспросила Люция.

— Прости. Я, наверное, не хочу твоей жизни, — паучонок опустила глаза и стала перебирать в руках комок паутины. Успокаивало, занятые руки отвлекали. И это искусственное спокойствие придавало сил. — Я просто внимания хотела. Ты игнорируешь меня. Я, — она запнулась, вытерла рукавом глаза. — Я хотела, чтобы ты заметила меня, похвалила, полюбила, словно я тебе дорога. Мама никогда меня не любила. А ты... ты забрала меня, кормила, давала кров. Ты была мне как мать или старшая сестра. Я думала...

— Иди сюда, — Люция опустила стрелы и протянула Еве руку. — Не бойся, я редко кусаюсь.

И паучонок подошла, захлебываясь от душащих слез. Люция подхватила ее одной рукой за талию и подняла. Ева обняла ее ногами, обхватила за шею и взвыла, уткнувшись в плечо. А Люция гладила ее по спутавшимся волосам и смотрела за деревья на спящую кошку. Она вспоминала ее слова. Кошка искренне считала, что империя, лепрозорий бога — цирк несчастных уродов. И бескрылую не покидала эта мысль. Кошка, пережившая столько веков, наверняка знала, что говорит. И вполне могла быть чертовски права. Люция неловко коснулась губами мокрой и соленой щеки паучонка и понесла Еву назад, в тепло и покой.

- Ева, пожалуйста, никогда не проси силы. Никогда не желай ее. Никогда не мечтай о ней, - грустно шептала она паучонку на ухо. – Ты получишь ее, и тебе придется ее использовать. Поверь мне, лучше быть слабой и довольствоваться этим – тогда никогда-никогда не придется быть сильной. Пожалуйста, не повторяй моих ошибок.