Глава 10

На другой день Стоичев пригласил Вязова к себе домой. Перед этим у них произошел разговор в отделении. Стоичев не хотел разговаривать откровенно с Вязовым об анонимном письме, решил присмотреться к лейтенанту внимательнее, взглянуть на него, так сказать, со стороны. Он вызвал его в кабинет и, улыбаясь, ласково попрекнул:

— Что ж, Михаил Анисимович, мой дом вам надоел? Почему не заходите?

— Ваша семья мне никогда не надоедала, — ответил Вязов, продолжая стоять, хотя и получил приглашение садиться.

— Тем лучше. Так я ожидаю вас вечерком? Шахматная доска уже запылилась, и вообще жизнь в доме установилась без всякой борьбы. Мне стало скучно. Меня даже не ругает Надя за беспорядок. — Он закурил папиросу, помолчал и добавил:- Надо поговорить с вами по весьма важному делу.

Первая мысль у Вязова была отказаться. Причин он нашел бы много: занятость розыском преступников, дополнительные занятия по партийной учебе и, наконец, назначенное свидание. Но он вдруг отбросил все оправдания, усмехнулся и сказал:

— Не могу, Николай Павлович, отказаться от такого лестного приглашения. Борьба и любопытство — моя стихия.

— Вот и прекрасно, — обрадовался Николай Павлович.

Стоичев уже собирался домой, когда в кабинет вошел участковый Трусов.

— Разрешите, товарищ капитан, доложить: я разругался с женой… и чуть не побил…

— Это еще что за безобразие! — сказал Стоичев, поднимаясь со стула.

— Я ей предложил перед вами извиниться за вчерашнее поведение, — хмуро продолжал Трусов, не замечая злых глаз капитана, — а если не извинится, я с ней разведусь…

— К чему мне ваши извинения?! — не сдерживаясь, закричал Стоичев. — Я вас просил поговорить с ней и… зайти ко мне.

— Мы пришли вместе, — тихо сказал Трусов, опуская руку от фуражки. — Пусть она не признает вашего мундира, но признает человека…

Все это было так неожиданно и так неприятно, что Стоичев не находил слов для возмущения. «По виду такой тихий, скромный, а смотри, как зыкомаривает…» Он почти с ненавистью досмотрел на молодого участкового.

— Просите вашу жену, — сказал Стоичев и устало опустился на стул.

Когда женщина вошла, Николай Павлович с тревогой посмотрел на нее: он думал, что сейчас увидит заплаканное лицо, слезы, синяки… Но ничего этого не было. Женщина твердой походкой прошла к столу и отрывисто поздоровалась. Трусов отошел к стене, сел, но тотчас же вскочил, потому что жена сказала:

— Я не собираюсь извиняться, товарищ капитан.

Трусов стоял бледный со сжатыми кулаками. «Еще начнет потасовку в кабинете…» — подумал Николай Павлович, но женщина коротко бросила мужу, даже не повернувшись в его сторону:

— Не прыгай, посиди! Сама разберусь. — И обратившись к Стоичеву, резко заговорила:-Извиниться легче всего — буркнул, а там хоть трава не расти. Я эту ночь не спала, решала, как бьпь. Мой муж уверен, что привел меня сюда. Да если бы я не захотела, меня и на аркане не притащили бы. Раньше я думала: Петр слабохарактерный, нерешительный, не сумеет он работать в органах милиции, убьют его бандиты в первой же переделке. Поэтому противилась. А сегодня ночью, после вашего посещения, пришла к другому выводу: пусть поработает, обтешется. А попадет в переделку — вынужден будет не только защищаться, но и нападать. Может быть, настоящим человеком станет. Я надеюсь, вы понимаете меня, товарищ капитан. Нужно ли мое извинение?

— Не обязательно, — согласился Николай Павлович.

— Вот и прекрасно. А скандал, который он мне сегодня закатил, я ему как-нибудь на досуге припомню, сама отплачу, когда найду нужным… — И она улыбнулась, показав белые, мелкие и острые зубы.

Николай Павлович теперь с удовольствием смотрел на эту своеобразную и упорную женщину. Трусов тоже радостно улыбнулся, на щеках его снова заиграл румянец.

— Вы пришли к правильному выводу, — сказал Стоичев, — но к нему можно было прийти и без скандала.

— Совершенно верно. Но у Пети это получилось случайно, он неспособен драться, особенно с женщинами, и я думаю, мы ему простим, — она ласково посмотрела на мужа.

— Хорошо, — опять согласился Стоичев, — на первый раз простим.

— Теперь приходите к нам в гости, Николай Павлович, — пригласила Трусова, поднимаясь. — Муж нас не познакомил… Меня зовут Ольгой. Приходите.

И она энергично и крепко пожала Стоичеву руку.


По дороге к Стоичевым Вязова застал дождь. Лохматые тучи плотно закрыли небо, стало душно. Внезапно налетел ветер, дождь усилился, и Михаил прибавил шагу, не замечая темных крапинок, появившихся на белом кителе от грязных капель дождя.

Когда Михаил вошел в дом, Надя стояла у зеркала спиной к двери. Знакомое «здравствуйте, Надежда Николаевна» прозвучало, как гром, и она несколько секунд не в силах была повернуться к нему лицом. Взяв себя в руки, она обернулась, продолжая заплетать косы, и сдержанно ответила:

— Здравствуйте, Михаил Анисимович.

Ее строго сдвинутые брови, казалось, говорили: «Зачем ты пришел? Ведь все уже сказано». Михаил прошел к столу. Испытание надо было выдержать, и он, беззаботно посмеиваясь, сказал:

— На улице прекрасная погода, дождь хоть немного смоет с деревьев пыль и дышать будет легче. Я люблю, когда у нас летом идет дождь.

— Согласен вполне, — поддержал его Николай Павлович, уже расставляя на шахматной доске фигуры. — Большой перерыв у нас был, теперь мы сыграем всласть.

— Не разучились ли мы играть за это время, Николай Павлович?

— Наоборот, я набрался сил, — сказал Стоичев.

Надя не знала, чем заняться. «Скорее бы пришла мама! Надо пойти вскипятить чай», — подумала девушка, но тут заметила грязные пятна па костюме Вязова.

— Миша, у вас китель какой грязный, — сказала она.

— Да? — удивился Михаил, попробовал смахнуть с рукава темные крапинки, но это ему не удалось. — Я и не заметил. Как же это так? — смущенно спросил он, взглянув Наде в глаза.

— Давайте, я его сейчас сполосну. Пока вы играете в шахматы, китель у плиты высохнет. Снимайте скорее, Миша. — Надя повеселела.

— Да что вы, — отнекивался Михаил.

— Снимайте скорей, снимайте! — поддержал дочь Николай Павлович.

Смущенно улыбаясь, Михаил снял китель и остался в майке-безрукавке. Руки у него были сильные, загорелые.

— Таких гостей, как я, хлопотно принимать, — сказал он смеясь.

Нади уже не было в комнате, а Николай Павлович промолчал, передвигая фигурки:

— О чем же вы хотели со мной поговорить, Николай Павлович? — спросил Михаил после длительной паузы.

— Видите ли, Михаил Анисимович, по моему мнению, в нашей партийной работе есть существенный недостаток, на один участок мы обращаем совсем мало внимания, — начал Николай Павлович, не поднимая головы. — Собственно, дело не в одном участке. Дело в том, что мы плохо боремся с пережитками в сознании наших людей, не выявляем конкретные признаки этих пережитков.

Вязов насторожился. Неспроста капитан начал такой серьезный разговор, да еще у себя в доме. Чем это вызвано? Он заметил, что Стоичев играет рассеянно, почти механически переставляя фигуры.

— Согласен с вами, Николай Павлович, — сказал Вязов. — Я тоже об этом думал, мы в душу людям редко заглядываем.

— Наши сотрудники облечены немалой властью, действуем мы на основании указаний правительства, и если к нам попадают не совсем честные люди, они начинают злоупотреблять служебным положением, используют власть в корыстных целях. — Николай Павлович говорил тихо, словно рассуждал сам с собой, по-прежнему не отрывая взгляда от шахматной доски. — Больше всего этот пережиток проявляется во взяточничестве. К сожалению, оказывается, и у нас нашлись такие работнички, а мы их терпим. — Николай Павлович поднял голову и пристально посмотрел на Вязова. Они встретились взглядами. Лейтенант смотрел на капитана все так же серьезно и озабоченно.

«Оперативные работники обладают сильной волей, смутить их почти невозможно», — подумал Николай Павлович.

«Значит, о ком-то у капитана есть сведения, — догадывался Михаил, но спросить не решался. — А если все-таки спросить? Как парторг, я имею на это право, но… неужели капитан сам не назовет имен?»

— Года полтора назад мы разбирали дело одного человека, случайно попавшего в ряды партии, — сказал Михаил. — Это было задолго до вашего прихода к нам. Конечно, исключили из партии и уволили. После него в отделении взяточничества не замечалось. Грубость и ротозейство еще есть.

Вошла Надя с чайником и вазой в руках.

— Опять накурили, — шутливо упрекнула она. — Давайте лучше чай пить с конфетами. Это полезнее, чем курить. Вы согласны, Миша?

— Я согласен, — поспешно ответил Михаил и неловко улыбнулся.

Надя посмотрела на него внимательно, затем перевела взгляд на отца и, видимо поняв, что между ними произошел какой-то значительный разговор, сказала:

— Вот и прекрасно. Вы пейте, я скоро вернусь.

За чаем Михаил вдруг решился,

— У вас есть какие-нибудь материалы? — спросил он.

— Кое-что есть, но не проверено, — отвечал Николай Павлович, глядя в окно. — Проступки, вроде взяток, подрывают авторитет милиции, — продолжал он, помолчав. — Они как ложка дегтя в бочке меда. Больно становится, когда вместе с десятком благодарностей от граждан мы получаем хотя бы один упрек.

— Вы хотите сказать, что я как парторг чего-то недоделал или не увидел… — сердито сказал Вязов.

Непонятный уклончивый разговор Николая Павловича и ласковая услужливость Нади-все стало нестерпимым Вязову. Он несколько раз с надеждой поглядел на дверь-не несет ли Надя китель. — Что ж! Помогите мне советами, я сделаю все, что в моих силах. Сам не сумею — коммунисты помогут. Я уверен.

Вязову хотелось сказать Николаю Павловичу, что подобные разговоры не ведутся в гостях и он не заслужил оскорбления amp;apos;, но по своей профессиональной привычке он подавил это желание. Можно будет поговорить более резко в других обстоятельствах.

— А как вы думаете, Поклонов чист? — спросил Стоичев.

— Не знаю, — не раздумывая, ответил Вязов.

Надя появилась в дверях с долгожданным кителем в руках, и Михаил, вскочив со стула, бросился ей навстречу. Поблагодарив, он поспешно оделся и неожиданно начал прощаться.

— Куда же вы торопитесь, Михаил Анисимович? — спросил Николай Павлович и сказал, обратившись к дочери:- Ты, Надя, с нами и не посидела, не поговорила.

Молодые люди переглянулись. Надя смутилась, а Михаил нахмурился.

— Да что вы, как сычи! — воскликнул Николай Павлович. — Что между вами произошло?

— Взглядами не сошлись… — проговорил Михаил, подмигивая Наде так, чтобы заметил отец.

Дождь не переставал. Шума его не было слышно, только вода, стекающая с крыши по желобу, журчала в луже. Михаил стоял у крыльца, с надеждой поглядывая вдоль улицы — не покажется ли какая машина.

Надя выскочила с зонтом.

— Миша, куда же вы пойдете в такую погоду? И китель… Вот зонтик возьмите.

— Я жду машину, — не взглянув на нее, ответил Вязов.

Долго стояли молча. Однотонно сеял дождик. На свету блестели мокрые листья, словно покрытые лаком, а дальше, за деревьями, была непроглядная тьма. У Вязова не было желания разговаривать с Надей, каждое слово ее болью отзывалось в сердце: перед глазами стоял тот злополучный вечер. Чего еще она от него хочет? Неужели она не понимает, как ему тяжело?

А Надя стояла и думала: «Признаться, что я ждала его?.. Но он может не поверить, или… уже совсем перестал думать обо мне…»

«Победа» осветила улицу и резко остановилась, когда Вязов поднял руку. Он выбежал на дорогу, не успев попрощаться с Надей.

Николай Павлович встретил дочь вопросом:

— Что же, наконец, произошло у вас с Михаилом?

Она, не ответив, закрыла лицо ладонями и убежала к себе в комнату.

— Черт знает что такое! — выругался Николай Павлович и зашагал по комнате из угла в угол.

Загрузка...