37


Зайдя в гараж, он взял дубликаты своих номеров и положил их в портфель. Запер гараж и пошел между домами на выход к трамвайной остановке.

Ждал трамвая и не смотрел на людей, смотрел на тополя, на горы. Природа успокаивала.

Смеркалось. Последние лучи солнца недолго продержались на вершинах гор и погасли.

В трамвае он стал на задней площадке, в самом углу, от всех отвернувшись. Если человек не захочет быть замеченным, узнанным, он может этого добиться даже на виду у своих знакомых. Надо отвернуться, сделать отрешенное лицо, погрузиться в себя, ссутулиться. Кому захочется отвлекать его своим приветствием, задерживать на такой фигуре пристальный, бесполезный взгляд?

Он сошел на углу Пастера и Дзержинского и пошел вверх по улице в сторону центральной бани. Вот чего ему не хватало для последнего раза, для концовки — замкнуть круг. От бани до бани.

Он постоял в тени аллеи, наблюдая за стоянкой машин. «Волга», два «Москвича», мотоцикл с коляской. Владельцы их моются, парятся, стоят под душем. Кто из них выйдет первым и когда выйдет, Решетов не знает, и потому машины на стоянке его не интересуют.

Он отошел на квартал, следя издали за стоянкой. Терпеливо дождался, когда подошла еще одна «Волга» с багажником наверху, и не спеша направился туда, не сводя глаз с этой «Волги». Вот зажглись фонари стоп-сигнала, затем погасли. «Волга» сдала назад, уперлась шинами в невысокий бордюр. Вышли двое, на одну сторону — грузный мужчина в летней шляпе, на другую — полная пожилая женщина с кошелкой. Мужчина запер дверцу, подергал ручку. Женщина подергала ручку со своей стороны. Не спеша зашагала ко входу в баню.

Судя по тому, что водитель не делал лишних движений после остановки, противоугонного устройства в машине не было.

Вот они поднялись по ступенькам, не спеша, размеренным шагом, о чем-то мирно переговариваясь. Ни разу не оглянулись, спокойны. Решетов поднялся за ними. Очереди в кассу не было, над оконцем висел плакат: «В человеке должно быть все прекрасно — и душа, и тело, и одежда. А. Чехов».

Решетов прошел мимо кассы к автомату с газированной водой, нашарил в кармане монету, опустил. Долго, по глотку, пил воду, следя за тем, как эта пара прошла в номера. Там они пробудут не меньше часа. Пожилые, медлительные, спешить им некуда, домой ехать легко. В автобусе не толкаться, своя машина.

Выждав еще минуты две-три, он вышел на улицу. Стало совсем темно, стоянка слабо освещалась длинной лампой дневного света на изогнутом металлическом столбе. Решетов неторопливо прошел туда, доставая на . ходу кожаный мешок с ключами. Тяжелый и теплый комок, как живая птица в руке. Вынул связку с тонким металлическим штырьком, зажал его между двумя пальцами. Он шел, не озираясь, не оглядываясь, но видел все и слышал — и отдаленные одинокие голоса, и слитный гул машин на ближней и дальней улицах. Он подошел спокойно, будто к своей машине, чуть пригнулся и мягко вставил в замок приготовленный стальной штырек. По едва слышному звяку запорных личинок он определял примерную форму ключа...

Вставил штырек — и тут же мерзкое ощущение охватило его, оно возникало всякий раз, как только он начинал отпирать чужую машину. Будто вот-вот сейчас, в это самое мгновенье, кто-то схватит его сзади за штаны могучей лапой и оторвет от земли.

В детстве, когда они еще жили на Грушовой, в большом собственном доме, он полез в чей-то сад за малиной. Он собирал ее не в рот, как другие пацаны, а в стеклянную банку, и не заметил, как сзади подошел хозяин, схватил его за штаны, крепкие вельветовые штаны до колен, и ноги маленького Решетова заболтались в воздухе. Штаны врезались в промежность, прищемили мошонку, и он заверещал так пронзительно, что могучая лапа тут же и разжалась. Решетов шмякнулся оземь, но сразу вскочил, как кошка, и бросился наутек...

Он нащупал нужный ключ, плавно скользнул им в скважину, повернул, ощущая, как все больше ноет в промежности от страха — вот-вот, — ощутил зуд в пятках, потянул дверцу на себя. И услышал стрекот мотоцикла. Ближе, ближе, как на Джандосова, когда он проехал на желтый свет. Он застыл, но уже было поздно, дверца была открыта, и Решетов медленным движением поставил на чужое сиденье свой портфель, надеясь сразу сообразить, что сказать, если спросят. Мотоцикл смолк за его спиной, в трех шагах.

— Как сегодня, парилка работает? — услышал он : мужской голос.

— Не знаю, — ответил Решетов, не оборачиваясь. — Я в душ ходил.

Достал платок из кармана, сел и стал вытирать лицо медленными движениями, прикладывая платок ко лбу, к одной щеке, к другой, прикрывая свое лицо и наблюдая искоса, как мотоциклист в светлом шлеме и в лыжной куртке, соединяет запасное колесо и руль цепью с замком.

Решетов вставил ключ зажигания, завел, включил фары.

Через несколько минут, уже на окраине города, он свернул в темный безлюдный проулок, где частные домики утопали в садах и улица из окон не проглядывалась совсем. Быстро вышел с номерами под мышкой и с плоскогубцами в руках. Присел возле переднего номера, отвернул гайки, снял прежний номер и поставил свой — 09-76 АТЖ, тот, что указан в его техталоне. Прошел к багажнику, быстро сменил задний номер. Сложил старые номера, прошел к арыку в двух шагах и бесшумно засунул их в трубу под пешеходной дорожкой.

...Еще не поздно на себя оглянуться и увидеть, понять, убедиться — дремала готовность, всегда жила в нем жажда предельного действия, стоило только включить пуск. Керим включил.

Если бы не Керим... кто-то другой включил бы.

Спокойно выехал на проспект, ведущий к выезду на автомагистраль Алма-Ата — Фрунзе.


Загрузка...