Ловушка для стервы

Глава 2 Еврейский выход из безвыходной ситуации

Мила порылась в богатом гардеробе и нашла прелестное белое платье из хлопка с кружевами ручной работы. Подобрала волосы, закрепила их заколкой, оставив кокетливые небрежные пряди у висков, и вышла в холл. Спускаясь по лестнице, услышала разговор между дядюшкой и Маняшей, полноватой женщиной пятидесяти лет, уроженкой соседней деревни.

Говорили о ней, а потому Мила задержалась, чтобы подслушать и подглядеть сверху. Привычка на уровне инстинкта, которая не раз выручала, позволяя тайно выведывать из первых уст хорошо скрываемую информацию.

– Уже семь. До вечера проспала, сердешная. Работает много, а отдыхает – никак. – Дядюшка вздохнул и прислушался. – Нет, еще не встала.

– Может, пойти разбудить?

– Да нет же, пусть понежится. Дело-то молодое.

– Не такое уж и молодое, все-таки тридцать третий годок пошел, – не утерпела Маняша.

– А ну цыц! Не тебе судить.

– А я что? Я – молчу.

– Вот и молчи!

– Я и молчу. – Маняша обиженно отвернулась и принялась смотреть в окно. – Погода-то до чего расчудесная: солнышко светит, травка зеленая, мягкая… Детишкам бы босыми ножками бегать по этой травке.

– Ты опять за свое!

– А что я-то? Не мне наследника рожать, а ей. Еще чуток – и поздно будет. Девка – товар скоропортящийся.

– Да не каркай ты!

– Так и помру, не понянчив наследника, – пустила скупую слезу Маняша.

– Да тьфу на тебя! Замучила ты меня своими разговорами.

– Не дело это, без наследника-то, – жужжала Маняша надоедливой мухой. – Промотает нажитое непосильным трудом, все прахом пойдет. Нельзя нам без наследника, никак нельзя.

– Слушай, шла бы ты…

– Это куда же? – насторожилась Маняша.

– На кухню! И носа не смей оттуда показывать.

Мила, слушая весь этот привычный разговор, только улыбалась. Она прекрасно выспалась и чувствовала себя превосходно: ясная голова, отдохнувшее тело, жизнерадостное настроение и огромное желание жить той жизнью, какая нравится ей. А не той, которую ей сейчас начнут навязывать.

Кстати, о наследничках. Мила не хотела ни говорить, ни думать на эту тему. Детки-конфетки, спиногрызики мелкие! Конечно же, она их имела в виду. Где-то там, в глубине подсознания, Мила допускала их появление. Но только не сейчас. У нее так много грандиозных планов, что, кажется, земля горит под ногами. Именно теперь, когда Мила полна сил и желания править балом светского мира и быть его королевой. Кто, как не она, великолепная Мила Миланская, королева королев, законодательница мод и нравов, способна стать во главе великосветского королевства!

Она вышла из вынужденного укрытия и спустилась с лестницы.

– Я все слышу.

– Ну вот, доболталась своим длинным языком, – недовольно пробурчал дядюшка, сердито глядя на Маняшу. – Пошла вон отсюда, пошла вон! Ты свое черное дело уже сделала.

– Опять я во всем виновата! Ходишь-ходишь за всеми, а слово сказать – не моги, – бурчала под нос обиженная Маняша, удаляясь от греха подальше.

– Во-он! – нетерпеливо прикрикнул дядюшка.

– Да ушла уже! – слышался голос настырной Маняши из кухни, оставившей последнее слово за собой.

– Добрый вечер! – Мила подошла к дядюшке и поцеловала его в щеку.

– Добрый! Всегда добрый, когда ты рядом. Я так рад тебя видеть! Редко очень приезжаешь.

– Приезжай не приезжай, у вас тут одни разговоры – про наследника. Доведет она тебя своим нытьем. Выгони ее!

– Ах, Людмилочка, ну что ты такое говоришь, дорогая моя! Да добрее и безобиднее Маняши на всем белом свете не сыскать. Ведь у нее за тебя вся душа изболелась, вот она и говорит, что думает. Своей-то семьи нет, так она о нас и печется. Мы – ее семья и самые дорогие и близкие люди.

– А она не слишком здесь вольничает?

– Да нет же, уверяю тебя! Прости ее, дуру деревенскую. Что на уме, то и на языке.

– Это как у пьяных, что ли?

– А ты хочешь, чтобы все люди были такими, как дипломаты и политики: думают одно, говорят другое, а делают третье? Нет, Людмилочка, мир держится на добродетельных и открытых. Ну, пойдем за стол. Проголодалась небось? Маняша, неси горячее, – заглянул дядюшка на кухню, где сердито гремела кастрюлями незаслуженно обиженная домработница.

В мгновение ока на красиво и богато сервированном столе появились всевозможные яства, приготовленные умелой и заботливой Маняшей: пельмени из кабанятины и лосятины, рябчики со сливами, гигантский жареный осетр, белые жареные грибочки, неизменный яблочный пирог, вафли боярские и кисель из черносмородинового сиропа, который очень нравился Миле.

Ее всегда удивляло такое обилие еды всего для двух персон. Но Мила здесь самая любимая и долгожданная, потому ей и предлагается на выбор множество блюд в надежде, что она хоть что-нибудь да отведает.

– Я не хочу ничего… разве что самую малость, – поломалась Мила, радуясь недовольному пыхтению глубоко оскорбленной Маняши, которая весь день простояла у плиты, лишь бы угодить привередливой наследнице.

– Не выдумывай, голодать будешь за пределами этого рая.

Мила с удовольствием съела кусочек осетрины со специями, приготовленной на вертеле, и принялась за любимый яблочный пирог, который Маняша пекла лучше всех на свете. Она уже насытилась, но, чтобы поддержать компанию и не обидеть дядюшку, усердно делала вид, что продолжает есть.

– Между прочим, английские и американские ученые доказали, что если человек вдыхает запах яблочного пирога со специями, то это оказывает на его организм столь же расслабляющее воздействие, как и лечебные процедуры от стресса, – произнесла Мила, засовывая в рот маленький кусочек пирога.

– Чудаки, право дело! Пирог для того и готовится, чтобы его есть, а не для того, чтобы нюхать. Одними запахами сыт не будешь. Сколько ни говори: «Халва-халва», во рту слаще не станет… Сколько ни говори: «Ребенок-ребенок», а род Миланских все равно без наследника прервется.

– Кто о чем, а вшивый о бане, – ехидно улыбнулась Мила.

– Да хотя бы и так, а что толку-то? «Asino lira superflue canit» – «Для осла звуки лиры излишни». Вернее, для ослицы.

Мила посмотрела на дядюшку и вздохнула. Разговоры-разговоры, и все об одном и том же – когда же она, наконец, порадует старика и выйдет замуж, а затем родит ему внуков и наследников великого и славного рода Миланских.

А за кого замуж-то? За этих ряженых с серьгами в ушах, множеством перстней на пальцах, с цепочками, бантами и шарфиками на шее? За того, кто фактически больше заботится о собственной внешности, чем о женщине рядом и своих мужских обязанностях? За этих кукол, не способных на истинно мужские поступки, дела и мысли? За лицедеев, у которых не жизнь, а праздник жизни – шоу, карнавал без забот, без обязательств, одна мишура вокруг? И сами они не мужчины, а сплошная бутафория.

– Дядюшка, а тебе не кажется, что ты пытаешься всю ответственность за продолжение нашего рода переложить на меня? Род заканчивается на тебе, а не на мне.

– Если бы я мог, дорогая! Если бы я мог! – задумался ненадолго дядюшка.

– Я – женщина, а род продолжается только по мужской линии.

– Правильно понимаешь. Читаем Ветхий Завет: «Авраам родил Исаака». Родил! – Дядюшка многозначительно поднял указательный палец. – И при чем тут, спрашивается, женщина? Здесь же безапелляционный приоритет мужского начала.

– Ну вот видишь, я совсем ни при чем.

– А сейчас человек считает себя евреем, – не слушая племянницу, продолжил дядюшка, – если у него мать еврейка. Отец же вроде как и вовсе все одно что мимо проходил. Еврей – это ведь не столько национальность, сколько религия. Евреем можно стать, приняв иудаизм. А если отец вдруг откажется от иудаизма и перейдет в другую религию? Так вот, если бы национальность определялась по отцу, то в таком случае дети уже не были бы евреями. Мать же останется еврейкой, даже если она сменит религию. Поэтому для сохранения еврейского народа национальность всегда привязывали не к отцу, а к матери.

– При чем здесь евреи? Ты собираешься принять иудаизм? И при чем здесь я?

– Ничего-ничего, сейчас и ты будешь «при чем». Мы с тобой поступим так же, как поступили мудрые евреи для сохранения своего еврейского народа. Ради спасения рода Миланских примем за аксиому, что в данный момент наш род продолжается по женской линии. А дальше – видно будет.

– Я не согласна!

– А тебя никто и не спрашивает. Это нужно не мне лично, а для спасения рода Миланских.

– Ты думаешь, так будет правильно?

– «Dum spiro, spero» – «Пока дышу, надеюсь».

– Дядюшка, у меня есть я, и мне этого довольно. Я сама для себя ребенок, единственный, неповторимый и самый любимый.

– Людмилочка, я очень хорошо тебя понимаю. Ты хочешь жить без забот и хлопот, в свое удовольствие. Но эти самые удовольствия и наслаждения лишают энергии, если делаешь их своей целью. Женщина, думающая лишь о собственной красоте и желаниях, постепенно превращается в вампира. А чтобы выжить – забирает энергию у других. Причем энергию отрицательную, которая совсем непригодна для рождения здорового и счастливого ребенка. Разве что для какого-нибудь злобного и кровожадного вампиреныша. А ты знаешь, что вопрос выживания или гибели человечества в основном зависит от женщин, от их внутреннего состояния?

– Пойдем погуляем перед сном, – предложила Мила, не желая больше говорить на неприятную тему.

Они вышли из дома и направились по аллее парка, сопровождаемые борзыми. Солнце клонилось к закату, лишняя жара спала, дышалось легко и свободно.

Мила подозревала, что яростное сопротивление естественным жизненным процессам с ее стороны – лишь бравада, защита от той тревоги, что поселилась в душе и гложет вот уже несколько лет. Главная проблема заключалась не в том, что она не хотела иметь детей, а в том, что не могла.

Она судорожно перебирала претендентов на роль мужа для себя и достойного отца для ребенка. В многочисленное окружение Милы входили достойные, умные, образованные, интеллигентные и страстно влюбленные в нее мужчины. Просто до неприличия помешанная на чувственных удовольствиях, она осознавала, что ни один из них не устраивает ее как любовник, но вот в качестве мужа и отца ребенка кого-то выбрать все же получится. Ради такой благой цели, как стать матерью, можно и замуж прогуляться.

И только одно препятствие отделяло ее от звуков вальса Мендельсона, а также от незабываемого, роскошнейшего и богатейшего торжества, которое останется в памяти многих как волшебное и незабываемое зрелище, – невозможность забеременеть. После непродолжительной связи один за другим менялись намеченные счастливчики, а долгожданного зачатия так и не происходило. Тогда какой смысл вообще выходить замуж?

Да, у Милы была серьезная причина впасть в депрессию. Она, конечно, понимала, что ее избранники все как один не могли быть бесплодными. Значит, дело в ней самой. Пройдя в лучших клиниках – своих и зарубежных – обследования и заручившись уверениями медицинских светил в том, что она благополучно может зачать и выносить здоровое дитя, Мила успокоилась и с еще большим энтузиазмом продолжила поиски счастливейшего из смертных.

Однако шли годы, а долгожданная беременность не спешила ее порадовать. Обращение к другим известным специалистам также не дало никаких результатов. Все в один голос твердили, что Мила абсолютно здорова. И настал момент, когда она отказалась от мечты о ребенке.

Мила перестала в дни предполагаемой овуляции превращать кровать в испытательный полигон для обретения вожделенного материнства. И больше не носилась как угорелая с тестами, на которых никак не желали появляться долгожданные полоски. Она снова превратила секс в источник наслаждений. Несбывшиеся надежды и бесконечные беспокойства по поводу своих физических возможностей, вернее невозможностей, сделали ее злобной и циничной.

Пропаганда на телевидении и в печати веселой, богатой и счастливой жизни, где царит погоня за удовольствиями, стала ее визитной карточкой. Только так она могла заглушить нестерпимую душевную боль.

Отныне в этом мире страстей нет места ни детскому смеху, ни детскому счастью, ни тем более – детскому крику и детским слезам. Дети лишь препятствие к достижению гармонии, совершенства, красоты и телесных удовольствий, а также помеха для манящей и сладострастной свободы.

Телевизионные проекты Милы теперь воспевали и восхваляли лишь красоту лица, тела, чувственные наслаждения потрясающей в своей вседозволенности обеспеченной, сытой жизни. И в этом прекрасном мире уже не осталось места для материнства, так как «беременность портит фигуру, выбрасывает женщин из истинного мира совершенства, где царят только красота, богатство и роскошь».

Да, Мила беспринципная и страшно эгоистичная стерва: если она не может иметь детей, пусть и другие женщины забудут о деторождении и радуются жизни, упиваясь восторгом от собственного совершенства, достигаемого пластическими операциями, всевозможными диетами и голоданием. А так как совершенству нет предела, то нет конца и женскому стремлению быть красивыми, богатыми и знаменитыми, и у прекрасных дам высшего света, постоянно занимающихся собственными персонами, не остается времени даже подумать еще о ком-то, кроме как о себе, любимых.

Да здравствует совершенство во всех его проявлениях! Слава силиконовым губам и имплантам в груди, которой никогда не кормить дитя, так как ему нет места в этом красивом искусственном мире. «Не мне – значит, никому!» – думала мстительно Мила.

Зависть – вот главная движущая сила. Без нее человек ничего не добьется в своей жизни. Мила насквозь пропиталась этим чувством, поэтому искренне верила, что всеми без исключения людьми движет и управляет зависть. А если нет, то должна управлять.

Поэтому все телепрограммы Милы Миланской созданы для рекламы и пропаганды образа жизни элиты высшего света с великолепием домов, роскошных яхт и эксклюзивных автомобилей, а также собственной идеальной красоты их владельцев. По правде сказать, эти сказочные богатства не имели бы никакого значения и жизнь их обладателей оставалась бы пустой и никчемной, если бы им никто не завидовал. Если бы они не завидовали друг другу. Если бы они не завидовали самим себе. Так да здравствует зависть во всех ее проявлениях!

После долгих лет упорной борьбы со своим капризным и не желающим оплодотворяться телом Мила уже с ужасом думала о ребенке. Она представляла его себе непременно орущим днем и ночью и требующим к себе внимания, которое она способна уделять только себе. А потому – никаких детей! Она сама у себя дитя, самое прекрасное, самое чудесное, самое преданное и самое неповторимое. Мила так к себе привыкла и так себя полюбила, что изменять себе не собирается.

«Да здравствую я! – с пафосом думала она, и все угрызения совести, все тревоги меркли перед этим утверждением. – «Sui amans sine rivali» – «Любящий себя не имеет соперника».

И напрасно дядюшка так беспокоится о наследниках. Даже когда умирает самый одинокий на свете человек, всегда, откуда ни возьмись, тут же, словно черти из преисподней, появляются какие-то дальние родственники, которые устраивают бесконечные бои, многолетние судебные тяжбы за наследство. И в конечном счете все наследство идет прахом.

Так зачем переживать и беспокоиться о том, что будет? Живи и радуйся здесь и сейчас белому свету, собственной красоте и богатству, известности и славе. Если тебе, конечно, позволит твоя зависть.

Но и с ней очень даже можно договориться. Зависть всегда подскажет, как ее удовлетворить, чтобы не портила тебе жизнь. Для этого нужно только сделать какую-нибудь гадость тому, кому ты завидуешь. И твоя зависть успокоится, будет некоторое время сидеть тихо и не беспокоить. Пока снова не поднимет голову. Но ты ведь уже знаешь, что нужно делать?

Так что все хорошо, прекрасная маркиза высшего света, все просто замечательно! А раз завидуешь сама, дай возможность позавидовать и другим.

Вот Мила и старается. Она совсем не считает себя жадной, поэтому щедро делится чувством зависти со всяким желающим. А желающих хоть отбавляй. Ее телепередачи имеют самые высокие рейтинги, глянцевые журналы раскупаются, как горячие пирожки, а желтая пресса приносит очень приличные доходы. Заработать можно на чем угодно, было бы желание. А у Милы оно есть, и не одно.

– Пеленки, распашонки – не хочу, – прервала молчание Мила, вдыхая прохладу вечернего воздуха и искренне радуясь своей прекрасной свободной жизни.

– Людмилочка, душечка, ну какие пеленки в наше-то время! – возмутился дядюшка. – Сейчас для детей придумали много всяких изобретений, лишь бы освободить мамочек от лишних хлопот. И нянек у тебя будет видимо-невидимо.

– Это я образно. Ты думаешь, мне легко дается такая фигура? Да я только посмотрю на тортик, и уже толстею.

– Какая фигура, деточка! Раскрой пошире глазки-то, посмотри на себя внимательно: Кощеиха бессмертная.

– Вот ты сам и ответил на свой вопрос. Именно – «бессмертная», а значит – всех переживу.

– С тобой спорить…

– Вот и не спорь.

– Так что же делать прикажешь, с непутевой-то?

– Любить меня!

– Ты прекрасно знаешь, что никто тебя не любит больше, чем я.

– Вот и хорошо. Тогда перестань меня мучить.

Дядюшка почему-то считает, что Мила предвзято относится к мужчинам, презрительно и уничижительно, даже ненавидит их. Но ведь это же совсем не так.

Когда ей хочется нравиться, она становится милой и ласковой, очаровательно улыбается, говорит нежно-чувственным голосом и готова кружить головы налево и направо. Мила же не виновата, что очередной избранник ей быстро надоедает, становится скучным. В нем обязательно находятся некие слабости, изъяны – как умственные, так и физические, – которые так и хочется поковырять, осознанно причиняя новоявленной жертве боль и обиду.

Да, это было и есть. Но она же просто проверяет их, представителей так называемого сильного пола, на прочность. Вернее, на вшивость – так будет более точно. И правильно делает. Потому что пока ни одна особь этой проверки не прошла.

А в кого влюбляться-то? Времена изменились, и теперь считается дурным тоном и неизменной простоватостью, если у мужчины отсутствует педикюр и маникюр, прическа не от модного стилиста и совсем не надлежащего оттенка волосы, если он не элегантен, не изящен, да и одет как-то банально, короче, похож на мужика. Некоторые даже пол не прочь поменять, лишь бы выглядеть нежнее, изысканнее, грациознее и красивее.

Нет, подобные голубоватые личности точно не в ее вкусе. А других на горизонте пока нет. Разве что в сновидениях.

Мила взяла дядюшку под руку и склонила голову к его плечу.

– Ты напрасно переживаешь. Вот встречу мужчину, похожего на тебя, сразу же выйду за него замуж. А пока такие настоящие, как ты, мне в моей жизни не встретились.

– Балаболка, – грустно вздохнул дядюшка, собираясь вновь вернуться к разговору о ребенке, ведь без наследника его жизнь все равно что коту под хвост.