Любовь будет вечной...

Глава 18.

- А ты не мог ему отказать? Ну, можно же было придумать какую-нибудь вескую причину или извиниться, и сказать, что планы изменились и встреча переносится на более поздний срок. А еще лучше – встретиться с ним в Москве и все детально обговорить. Сережа? Ты тормоз? Быстрые решения – это не твой конек, однозначно.

- Ой, ну хватит! Меня извиняет, то, что я совершенно забыл про него и был не готов, в тот момент. А потом, Саша Гольдберг такой человек, который не принимает отказов и носом почувствует подвох. И я думаю, что именно сейчас, он приехал бы в любом случае.

- Саша Гольдберг понимает, когда ему не дают очухаться, и отказывают без всяких подходов и объяснений, прямо в лоб, раз и все. Остальное он сам все додумает и сделает правильные выводы.

- Как у тебя все просто, Женя! - язвительно подкусил ее Сергей.

- А, что усложнять-то все? Эта ситуация не требовала глубокого, тщательного, фундаментального анализа и изучения. От тебя требовалась мгновенная реакция, смоделированная на ходу, по наитию, а ты облажался, Сережа. Ладно, что теперь-то кудахтать? Будем принимать гостя дорогого, с пассией его очередной. Господи, как вы меня все бесите, ты себе даже представить не можешь! Надоели уже до чертиков!

- Стоп, Женька! Дай мне сказать. А, что, если он зацепился за наше приглашение, как за предлог приехать сюда, потому что знает – Вика здесь.

- Ну, тогда… Ну, тогда, братец, я беру все свои слова обратно. Если это так, то он пропустил бы мимо ушей любой отказ. Он - игрок и едет отыгрываться. А девка, его очередная, для эффектности и антуража. Тучи начинают сгущаться, господин Воронов. Что, играем в одной команде, без обид? Или каждый сам за себя? – выжидательно смотрела на брата Женька.

- Когда тучи начинают сгущаться, госпожа Воронова, все обиды посылаются в задницу. В вдвоем мы сильнее и будем играть в одной команде, а после финала, Женька, когда неприятель будет разгромлен и посрамлен, будем каждый за себя, впрочем, как обычно это всегда и происходит. Устроит тебя такой ответ, сестрица?

- Абсолютно. Другого от тебя и не ожидалось. Одна голова хорошо, а две еще лучше. Быстрая реакция, неординарные решения, смелые, но оправданные риски с вдумчивостью, занудством, анализом и мозгоедством в любых ситуациях нас спасали. Так, что давай думать, брат! Времени мало.

- Это точно… Ну, что, за работу!

Александр Гольдберг захлопнул дверь своей машины и с раздражением в голосе бросил, замешкавшейся с посадкой девушке:

- Ира! Ну, долго еще? Сколько можно копаться?

- Сашенька, дорогой, называй меня Ирсен. Мне нравиться, когда меня зовут именно так. Ирсен, меня зовут Ирсен! Тебе так сложно это произносить? - надула губы, обиженная хорошенькая девушка, пристраивая последнюю, самую драгоценную сумку, на заднем сидении. – Я уже всё, всё…

- Я буду называть тебя, как мне нравиться, лапочка моя. Хоть Ирой, хоть Иркой, а захочу назвать Степашкой – будешь Степашкой. Так не нравится?

- Ф-у-у-у! Так не нравится.

- Закрывай дверь да поживее. Ехать пора, не хотелось бы, выбиться из графика с твоими копошениями, - проворчал он и, как только, за Ириной захлопнусь дверь – сорвал машину с места, словно дьяволы гнались за ним. Он очень спешил. Ирочка была хороша, глупа и раздражала его своим щебетанием и чтобы не слышать ее, он включил любимый диск, совершенно не заботясь о том, как она это расценит и как отнесется к его игнорированию. Кто она для него? Да никто… Очередная красивая девочка, которая задержалась около него чуть дольше, чем другие такие же, не потому что он испытывал к ней какие-то исключительные чувства или она зацепила его чем-то, нет. Она была похожа на Вику. До оригинала она, естественно, не дотягивала, и не было в ней ничего от его Виктории, кроме какого-то едва уловимого внешнего сходства. Однажды, случайно, краем глаза увидев ее на вечеринке у друга, он почувствовал, как сердце пропустило удар, а потом с бешеной скоростью застучало в груди – бог мой, Вика? Он помнил, как рванулся к ней, через толпу веселящихся людей, но, увидев ее вблизи – разочаровался и выругал себя. Господи, как можно было так обмануться! Жалкая подделка, второсортная копия. Но, не имея возможности обладать оригиналом, он решился на этот шаг – пусть лучше она, чем бесконечная череда новых и однообразных лиц. Так, она оказалась с ним, и теперь он испытывал бешенство и раздражение гораздо чаще, чем хотелось бы. Ну, почему она – не Вика? Виктории он простил бы все – бесконечные опоздания, их дурацкие, надуманные причины, идиотскую болтовню и птичье щебетание в машине, которое он терпеть не мог. Впрочем, Вика, знала его привычки, и не в ее характере было вести себя подобным образом, она была идеальна для него во всех отношениях. Даже ее недостатки были для него продолжением ее достоинств, он любил их и старательно потакал им. Рядом с ней он испытывал комфорт, спокойствие, уверенность и гордость, а теперь вот – раздражение и бешенство. Господи, как же это угнетало! Он уверенно гнал машину и слушал любимый диск, подарок Виктории, и внутренне настраивался на долгожданную встречу с ней. Как давно он ее не видел! Он уже давно научился жить без нее, но какая-то сосущая тоска в сердце никогда не отпускала его. Все, что он делал, он делал вопреки, на злости, на обиде, на разочаровании и на зыбкой надежде, что когда-нибудь она услышит о нем, только в превосходных степенях и будет сожалеть о своем поступке. Никто и никогда не узнает, как ему было больно наступать на горло собственной лебединой песне и отпустить ее от себя, но он это сделал. Он перешагнул через себя, растоптав собственное счастье, и остался при этом таким же холодным, расчетливым Александром Гольдбергом, только более циничным, озлобленным и несчастным. Но, кого интересовало его душевное состояние? Никого. Все искали другие причины в их расставании, копались в грязном белье, придумывали нелепые слухи и сплетни, считали его деньги, его потери и жаждали, что он совершит какую-нибудь ошибку или проявит слабость и вся его, так тщательно и продуманно выстроенная империя, пошатнется и развалится вдребезги. Но, он выстоял и стал еще сильнее. Она дала ему эту силу, бросив и отвергнув его. Она была для него той точкой опоры, точкой отсчета и просто само знание того, что она есть где-то, пусть и не с ним, но есть, делало его сильным. Он долго копался в своей душе, чтобы понять, какие чувства Виктория до сих пор вызывает в нем, и единственным чувством, была признана любовь - безумная, несчастная, приносящая боль и страдания, даже не любовь, а скорее любовная зависимость. Безответная любовь. Она не имеет ничего общего с высоким, жизнеутверждающим чувством - настоящей любовью. Любовная зависимость - это абсолютный голод, жажда обладания, это аналогия наркомании, которая может затягиваться на годы, это болезнь практически неизлечимая и он ею заразился, причем прекрасно осознавая это. Бороться со своим недугом он не хотел, легкомысленно уповая на время, которое лечит. Может быть, когда-нибудь оправдается мудрое высказывание, высеченное на кольце царя Соломона, и это тоже пройдет. А, пока, он гнался, не щадя свою машину, ради мимолетной встречи с ней или скорее, летел, окрыленный надеждой на встречу с той, кто носил такое победоносное имя – Виктория. Сам он себя прекрасно понимал, а в объяснения, с другими прочими, вступать не желал и черт с ними, пусть думают, что хотят, это его болезнь и даже от нее он получит удовлетворение, пусть такое садистское и сомнительное.

Когда она попала в аварию и была на грани жизни и смерти, он чуть с ума не сошел. Во всем случившемся он винил только себя самого и горел в таком аду, который сам устроил своей душе, который средневековой инквизиции, с ее тогдашним методиками, и не снился. Он не мог спать, не мог есть, не мог думать ни о чем, кроме гримасы отвращения на ее лице и потоков горьких слез, от бессилия и унижения, при их последней встрече. Как он ненавидел себя за это, господи, как ненавидел! Оправдать его могла только его болезнь – любовная зависимость, но и это было слабым утешением и смехотворным оправданием, если она… если вдруг…Господи, если она умрет, в чем смысл его жизни? Как он будет жить? Зачем? Он никогда не простит себя, за то, что выступил в роли спускового крючка, в механизме ее смерти. Ее отец не подпускал его близко к больнице, ничего не говорил ему, не отвечал на звонки и молча ненавидел его. А ее мать, не удосужила его даже мимолетным взглядом, когда он ждал ее во дворе их дома. Он изводил врачей, персонал, пытаясь через них узнать, хоть что-то о ней, любую информацию. И, вот однажды, они же сообщили ему, что Виктория, слава Богу, жива! Она жива. Она захотела жить и остаться в этом мире, значит, есть смысл жить и ему. Он сидел в машине и плакал от радости, благодарности и облегчения. Господь Бог сжалился над ним! Она жива! Его девочка, его радость, его жизнь. Он пускался на немыслимые ухищрения, чтобы знать о ней все: как она приходит в себя, как проходит реабилитацию, результаты ее обследований. Ей становилось лучше, она поправлялась, набиралась сил и жила. Он не мешал ей, он просто знал, что она в полном порядке и от этого ему хотелось жить самому. Может быть, когда-нибудь это пройдет…Да, возможно.

Он, все же, встретился с ее матерью, и она пощадила его, уделив ему время для беседы. Этот разговор навсегда отпечатался в его памяти, потому что затронул самые тонкие струны, его изломанной, искореженной, но крепко залатанной, души.

- Саша…Мальчик, мой… Сейчас я уже могу с тобой разговаривать. А раньше, прости, я не могла даже думать об этом тяжелом для меня разговоре. Я – мать и мой ребенок умирал.

- Илана Александровна! О чем вы? Спасибо, вам, огромное, за то, что решили принять меня сейчас. Я очень ждал и…очень боялся нашей встречи. Илана Александровна… - он судорожно сглотнул и, не поднимая глаз, произнес – Простите меня, пожалуйста. Простите, за то, зло и боль, что я причинил вашей дочери. У меня нет никакого оправдания, абсолютно.

- Ты любишь ее! Ты всегда любил ее, и тебе было достаточно только этого, ничего не прося и требуя взамен от Вики. Это разве не оправдание, Саша? Я знаю все о тебе, мой мальчик, и я прекрасно знаю Викторию. Она и ты, вы были бы великолепной парой, Саша. Все могло быть совершенно по-другому, если бы она… любила тебя, сынок. Ваш брак устроили мы с твоей матерью, собственно, зная все и не видя в этом большой проблемы. Когда девушка молода, что она может понимать в любви и знать о ней? Ничего. Ты не виноват ни в чем, Саша. Я видела, как ты ее любишь, видела, как ты смотришь на нее и твой взгляд, говорил мне гораздо больше, чем все слова вместе взятые. Я видела все. Но, я видела, что она несчастна и… молчала. Мне, казалось, что еще чуть-чуть, и она поймет и оценит тебя по достоинству, но этого не случилось. Мне так жаль, Саша! – она влажными от слез глазами посмотрела на него и продолжала. - Отпусти ее из своего сердца, сынок! Отпусти ее и прости, пожалуйста. Это мой грех! Не твой, слышишь? Мой! И только я знаю, что чувствуют матери, когда обрекают своих дочерей на подобную жизнь.

- Илана Александровна… Мы виноваты оба. Мне было очень нелегко, поверьте, отпустить ее от себя. Я вырвал ее из своего сердца и простил, я думал, что смогу легко избавиться от нее, но это, оказалось, не так просто. В тот вечер, я был пьян и ноги сами несли меня к ней. Я не должен был видеть ее, не должен был приближаться к ней, потому что, я теряю силу и самообладание… Она действует на меня, как наркотик… Я допустил страшную ошибку, чудовищную ошибку, за которую мне нет прощения – я совсем слетел с катушек и … я взял ее силой, Илана Александровна… - еле слышно сказал он, не поднимая головы. – Я изнасиловал Вику… Я! Я, человек, который трясся над ней, как над хрупкой, драгоценной вещью! И я поступил с ней так… Она не хотела меня, она сопротивлялась и плакала, но меня даже это не остановило. Вот почему она села в машину и ехала к вам. Я причинил ей такую боль и страдания, что она понеслась в ночь, лишь бы не переживать их снова и снова, оставаясь одна в квартире. Она ехала к вам, потому что искала защиту и утешение. А, потом, эта жуткая авария. Я виноват во всем, только я! Вот за это я прошу прощения. Я чуть не убил ее своей любовью…

- Господи! – тихо прошептала Илана Александровна. – Боже мой! Вика не говорила мне об этом… Господи! Я не знала… Я ничего не знала… Как ты посмел? Как ты мог, так поступить с ней, Саша? – она закрыла глаза, пряча слезы. – Мой бедный ребенок… Девочка моя… Такое жестокое разочарование… - она вытерла мокрые щеки и посмотрела на него. – Что сделано, то сделано, Саша. Я думаю, что она уже справилась и с этим. То, что я услышала от тебя, я не скажу никому и ты, я надеюсь, тоже будешь молчать. Каких только сплетен не сочинили про эту аварию!? Не будем давать пищу для свежих небылиц.

- Разумеется, - согласился Александр. – Вы можете, Илана Александровна, поступить со мной как угодно. Я заслужил это. Но, чтобы не выглядеть окончательным подлецом и мерзавцем в ваших глазах, я скажу, что в то время, когда Вика лежала в реанимации, я готов был сам сесть за руль, разогнаться и сдохнуть в аварии. Может быть, от этого вам станет легче.

- Мне станет легче, Саша, если я услышу от тебя, что ты никогда больше не причинишь Вике, не то, что проблем и неприятностей, боже упаси тебя от этого, а малейших намеков на душевное переживание, связанное с твоей персоной. Я хочу услышать от тебя, что ты не будешь прямо или косвенно искать с ней встреч, и домогаться ее. Я не хочу тебя стращать, и пугать, но то, что я могу очень и очень осложнить тебе жизнь, мальчик мой, ты и сам прекрасно знаешь. Так, что дай мне слово, и покончим с этим неприятным разговором, - она выжидательно посмотрела на него. – Я жду. Твоего слова, данного мне, будет достаточно, чтобы я с легким сердцем отпустила тебя из этого дома, Александр Гольдберг.

- Илана Александровна… - прошептал он. – Я не могу…

- Что? – жестко проговорила она, глядя ему в глаза. – Я не расслышала, Саша?

- Я могу обещать и дать слово, что я больше никогда не причиню Виктории ничего, что могло бы ей повредить или создало бы ей проблемы, любой степени сложности. Но, что за нелепость - прямо или косвенно искать с ней встреч, и домогаться ее? Что можно отнести к встречам? Мы люди одного круга и можем часто встречаться друг с другом, да мало ли где? Не порядок, Илана Александровна! Меняйте формулировку. А на счет - домогаться ее. Тоже не совсем понятно. Что можно считать домогательством. Если я, предположим, как это принято в обществе, при встрече обниму ее и поцелую – это что? Не дружеский знак внимания, а домогательства? Или, например, я ей поцелую руку, как знак восхищения? Вы будете настаивать, что это чистой воды домогательство?

- Саша! Не умничай! Всему есть разумные пределы.

- Так нужно уточнять, Илана Александровна! Встречи и оказание внимания, не выходящие за пределы разумного…

- Очень обтекаемая формулировка! Совершенно не соответствует тому смыслу, что я хотела в нее вложить, Саша.

- Все вам не нравится! Илана Александровна, я скажу просто и емко – я не сделаю ничего против воли Виктории, не причиню ей ничего плохого, правда. Я сам, словно, тоже пережил клиническую смерть и стал другим человеком.

- Тогда, зачем, пытался юлить?

- По привычке! – невесело усмехнулся он.

- Береги ее, Саша! Заклинаю тебя. Крепко береги, если в тебе еще осталась, хоть капля страха за нее, как было когда-то, когда ты не знал, жива она или умрет.

- Где она? – как стон, раздался его голос. – Скажите, мне. Я вас умоляю, Илана Александровна!

- Нет! – жестко парировала она.

Она не сказала ему больше ничего, но он и сам нашел следы Виктории. Он сам устроил встречу у Вороновых и теперь летел туда, чтобы просто увидеть ее и узнать, что она жива, здорова и счастлива, без него, вдали от него и не благодаря ему. Что это? Садизм чистой воды? Заболевание? Безответная любовь? И да, и нет… Все вместе, переплетенное и цветущее буйным цветом – это и есть его жизнь, которая течет и развивается вопреки, на злости, на обиде, на разочаровании и на зыбкой надежде, что когда-нибудь она услышит о нем, только в превосходных степенях и будет сожалеть о своем поступке…

Глава 19.

Виктория не находила себе места. Ее охватило странное, гнетущее беспокойство и тревога. Бывает такое ощущение, когда все в душе всколыхнется, превратившись в хаос, и давит своей тяжестью и пугает своим беспорядком, и разбродом. Предчувствие или ожидание беды… Вот-вот должно случится что-то недоброе, скверное, но что это – совершенно непонятно, и хочется заглушить, загладить или убаюкать свой душевный страх. Он, как червяк, точил и точил ее изнутри, доставляя дискомфорт и заставляя нервничать. Слишком много всего, будоражащего ее нервы и чувства, пришлось пережить в последние дни. Одни события, стремительно накладывались на другие, которые она не успела толком осмыслить и обдумать, следом накатывали третьи, как волна за волной, принося сумятицу и переживания. Их было слишком много, а времени слишком мало. Она практически не оставалась одна, чтобы спокойно сесть и подумать. Виктория знала один-единственный выход, который подсказывала ей интуиция, древний звериный инстинкт самосохранения и ее жизненный опыт – надо исчезнуть на время - убежать, улететь, спрятаться, испариться или просто - сесть в машину и уехать на выходные в город. И, там, постараться выключить все эмоции, не ощущая давления со стороны заинтересованных сторон, детально проанализировать все, сделать правильные выводы и только тогда, прислушиваясь, исключительно, к своему сердцу, принять решение, в каком же направлении ей двигаться дальше. Кроме этого, внутреннее чутье подсказывало ей, что расставание, вызванное какими-то непреодолимыми трудностями и внезапная разлука, привязывает влюбленного человека гораздо крепче любых свиданий и словно лишает его рассудка. Уговорить тетушку уехать в город на несколько дней ей удалось легко, тем более и повод нашелся – магазины и покупки, что-то из их дачных припасов требовало срочного пополнения, нашлась и куча важных мелочей, которые просили немедленного решения. София Александровна, обладающая каким-то звериным чутьем, с напором и энтузиазмом направила свои силы на земное и суетное – со списком продуктов и важных дел укатила по своим нуждам, оставляя племяннице, возможность пребывать в эмпириях более тонких, воздушных – любовь не терпит суеты. Не просто так она, стрекоза, сбежала от котла кипящих страстей в душный, расплавленный город, пусть успокоится и подумает! Не зря же она, Соня Ртищева, все благодаря своей тонкой интуиции и жизненной опытности, позвонила Васильевне, а не ближайшим соседям, чтобы та присмотрела за домом и за скотинкой ее, докладывая по телефону обстановку во вверенных ей владениях. Очень была горда собой София Александровна и хвалила себя за предусмотрительность, и смекалку. Такую тетушку еще надо поискать!

Между тем, действуя по наитию, Виктория, даже не догадывалась, что своим исчезновением, с одной стороны – спутала все карты и уничтожила старательно возводимые планы, а с другой – значительно облегчила жизнь и упростила неординарную ситуацию. Когда Женька, решившая предупредить Викторию о приближающемся визите и посвятить ее в план действий, утром приехала к их дому, то увидела снующую по двору Валентину Васильевну.

- Доброе утро, Валентина Васильевна! – удивленно приветствовала ее Женя.

- Доброе, Женечка, доброе! – весело откликнулась та.

- А хозяева где же?

- В город уехали. Вот уж час, как уехали, Женечка. Так, что мы с Костиком тут теперь хозяева. Сам-то на рыбалке, к вечеру заглянет, а я вот побуду тут маленько, да к себе пойду.

- Что же это, София Александровна, нас не попросила? Мы же ближе…

- Так у нас с ней отродясь так было. Доверяет нам она, мы уж не первый год знакомцы. А потом, Костика вся деревня боится. Знают, что он десять шкур сдерет с каждого, если случись чего. Он такой! Вот и сторожаться, не балуют. Ты, Женечка, в понедельник к вечеру приезжай, или лучше во вторник…

- Во вторник? – удивленно проговорила Женя и загрустила. – Что же так долго? Сегодня только – только суббота началась. Суббота, воскресенье, понедельник… Три дня! - вздохнула она, с тоской представляя, как она будет жить эти три дня.

- А ты не грусти, Женечка! Я тесто поставила, пирогов напеку, рыбник сделаю. Приезжай к нам, я тебе и с собой гостинцев дам, родителей порадуешь, - успокаивала ее на свой манер Васильевна. – А не хочешь ехать, так Костик привезет.

- Ой, спасибо, вам, Валентина Васильевна! Там посмотрим… - скомкано поблагодарила ее Женька, заводя мотоцикл. – Спасибо и до свидания!

- До свидания! – крикнула та, махнув рукой на прощание.

Женя испытывала какое-то внутреннее опустошение, как будто ее ограбили, обманули или хитроумным способом выманили у нее дорогую вещь. Хотя, внутренний голос подсказывал ей, что это самый лучший вариант из всех. Лучший, безусловно, но… три дня! Для нее сейчас – это целая вечность. Но, ведь чем хорошо расставание? Тем, что есть ожидание встречи. Оно будет, с каждым днем приближать нас друг к другу, и встреча будет желанной и радостной… Все так! Но, какие долгие, тоскливые и пустые три дня! Быть без нее и развлекать ее бывшего мужа. Гаже не придумаешь!

Она доехала до знакомой, памятной для нее поляны, и остановилась, глуша мотор. Вот здесь они целовались с Викой, здесь она сыпала ей в лицо страшные ругательства и обвинения, здесь она приоткрыла свою душу, здесь… Женя судорожно сглотнула и мотнула головой, словно отгоняя видения. Господи! Так мало времени прошло с этого момента, а кажется, промелькнула целая жизнь. Я, как будто, только-только начала просыпаться: сперва тело, нетерпеливой ломотой тянувшееся навстречу ей, а затем рассудок. Расслабленности и дремы, созерцания и осторожности, как не бывало, внутри меня зарождается сладостный, постепенно нарастающий звон, когда я думаю о ней. Когда-то, очень-очень давно, в другой жизни, мы любили друг друга - то жадно и просто, то неспешно и изощренно, но тогда наши тела были другие и смерть не страшила нас. Никто и никогда, пока он счастлив и молод, не думает о смерти, но она пришла незваной гостьей и разрушила все. Смерть есть! Женька всегда знала, что жизнь тела невозможна без жизни души - этому учила вера, этому учили строгие наставники и этому научила ее жизнь воина, каждый день, находя подтверждение этому, закрывая глаза мертвым товарищам по оружию. Но теперь, в своей новой жизни в женском слабом теле, перенеся многие тяготы и неудобства в нем, она поняла, что верно и обратное: душа без тела тоже жить не станет. По крайней мере, в этом существующем, понятном и доступном нам мире. Не будет ни воскресения, ни ангелов, ни долгожданной встречи с Богом - будет нечто совсем другое, а, может, и вовсе ничего не будет, потому что души без тела не бывает, как без тьмы не бывает света. И удивительнее всего то, что есть кто-то, кто решает каким душам дается шанс на встречу в новой жизни и в новом теле, а каким-то – нет. Поразительно то, что наши с ней заблудшие и потерявшиеся души, пусть в других телах, но вспомнили, нашли, узнали и отозвались друг другу! Неужели смешная преграда в виде ее… не мужского тела, оттолкнет Вику и разрушит чей-то божественный замысел? Женька таким смелым и широким жестом дала понять, что выбор остается за ней, за Викторией, что теперь ей становилось страшно и холодно от мысли, а вдруг, он будет сделан не в ее пользу. И, что тогда? Она упрямо стиснула зубы и вскинула голову.

- Бог - не выдаст, свинья – не съест! Значит, будем вместе в следующей жизни. А, пока воспринимаем эту, как данность.

Она нервно завела мотоцикл и сорвалась с места. Виктория умная девушка, не напрасно она так вовремя уехала. Она обратила время себе в союзники, и дала им с братом возможность остудить головы, и трезво подумать обо всем. Господи! Она еще долго продержалась под их мощнейшим натиском с двух сторон, ведь они же давили на нее без передышки, как танки. Принимать решения надо подальше от них. Она правильно сделала, что уехала. Повеселев и успокоившись, Женька быстро ехала домой, и ее мысли уже были светлее и радостнее. Загнав мотоцикл в гараж, она поднялась к себе. Ее совершенно не интересовало, приехали гости или нет, не к ней же они спешили и не она их звала. Разберутся как-нибудь и без нее. Другое беспокоило ее, смешное, досадное недоразумение – она до сих пор не знала Викин номер мобильного телефона, а ей именно сейчас захотелось услышать ее голос, просто услышать и больше ничего. Женя решительно села в кресло и открыла ноутбук. В двадцать первом веке такие вещи решались гораздо проще и легче, тем более, когда ты знаешь что, как и где надо искать.

- Женька! Ты где? – через какое-то время услышала она голос брата. Пряча драгоценный листок с заветным номером в карман джинсов, она быстро позакрывала все окна и захлопнула бук.

- Здесь я! Что ты кричишь? – подала она голос, поднимаясь с кресла, и быстро подошла к двери комнаты. Сергей был внизу. – Что случилось?

- Ничего не случилось, Женя. Всего лишь приехали гости, которые хотят с тобой поздороваться. Спустись, хотя бы для приличия. А потом, наш план. Ты помнишь о нем, надеюсь?

- Она уехала в город, Сережа. Вики здесь нет, и, слава Богу. Наш план останется не осуществленным, к счастью или к огорчению, – проинформировала она брата.

- Уехала? Откуда ты знаешь? Ты, что была у нее?

- Да, была. Решила предупредить о грядущих событиях, но ее нет. Они с тетушкой уехали. Васильевна и Костик там теперь всем заправляют, до вторника.

- До вторника? Их не будет до вторника? С ума сойти. Это значительно меняет дело. Но, три дня? Что ей делать в Черновецке три дня?

- Вот уж, не знаю, Сережа. Сие мне неведомо. Так, что можешь расслабиться и получать удовольствие, видя разочарованное лицо Саши Гольдберга. Шашлыки уже скоро будут? Я совершенно готова к приему пищи.

- Скоро будут готовы, но ты спустись, все же. До вторника? Это долго, до вторника. Черт! – пробормотал он, выходя на улицу.

- Ага! – крикнула ему вдогонку Женя. Она взяла мобильный и вытащила бумажку из кармана. Быстро набрав номер, она с замиранием сердца стала слушать веселую музычку, заменявшую однообразные гудки. Женя закрыла дверь в комнату и подошла к окну. «Возьми трубку! Возьми! Вика, пожалуйста! - уговаривала она издалека Викторию. – Черт! Ответь мне!»

- Да? Кто это? – раздался знакомый голос, от которого сразу стало тепло и спокойно на душе.

- Вика, это я! – все, что могла выдавить из себя Женька.

- Женя? – воскликнула удивленная и обрадованная Виктория. От этой радости в ее голосе, Женька мгновенно ощутила мощный приток какого-то невысказанного счастья. Она рада ее слышать и это уже не маловажно!

- Да, это я. Прости, что звоню и достаю тебя снова, но мне так захотелось услышать твой голос…

- Перестань, слышишь! Я рада твоему звонку. Как ты меня нашла? Насколько я помню, свой номер я тебе не давала?

- О, да! Для людей ищущих, откроются все двери. Номер телефона я нашла в базе оператора, методом научного тыка и при помощи ловких рук. Прости, что так, но другого способа я не придумала. Я просто хочу знать, что ты в порядке и у тебя все хорошо.

- Со мной все в порядке и у меня все хорошо, Женька, – еле слышно сказала Виктория в трубку.

- Что? Я не расслышала, Вика! Что ты сказала? – громко крикнула Женя.

- У меня все хорошо. Правда! В полном порядке! – чуть громче сказала Виктория. – А у вас?

- У нас Гольдберг приехал на пикник. Так, что твой отъезд был очень кстати, Вика. Не переживай, мы с ним справимся: и накормим, и напоим, и развлечем, и домой спровадим, все как, в пятизвездочных отелях, хороший сервис ему обеспечен.

- Совершенно не переживаю. Не зря у меня было неспокойно на душе, какое-то недоброе предчувствие. Теперь понятно! Я рада, что уехала, по крайней мере, одной проблемой меньше. Бог с ним! Надеюсь, что сложностей у вас с ним не будет. Я не держу на него зла – все что было, все уже давно прошло. Разошлись, как в море корабли, чего уж ворошить прошлое? И не хочу я про него говорить. Он выполнил свою функцию катализатора, и в какой-то мере помог мне понять саму себя. Все что произошло, было как предтеча главного события в моей жизни. Женька, как же здорово, что ты мне позвонила! Услышала тебя, и так хорошо стало, как будто радугу увидела, - засмеялась Вика. – Я приеду в понедельник вечером. Тебе что-нибудь привезти из города?

- Да. Себя привези и больше мне ничего не надо, - тихо проговорила Женя и усмехнулась. – В понедельник вечером, говоришь? Понятненько…

- Я тебе еще позвоню, Женя… - с какой-то странной интонацией произнесла Виктория.

- Я буду ждать… - с грустью ответила она и закончила разговор, нажав на кнопку. Внизу послышались шаги, и раздался строгий голос мамы:

- Евгения! Ну, это уже совсем неприлично! Они сейчас в дом будут подниматься. Ну, выйди, оторвись уже от своих занятий, дочь!

- Иду! Иду! - закричала она и, распихивая по карманам телефон и бумажку с номером, рванулась из комнаты. Женя довольно давно была наслышана и заочно знакома с Александром Гольдбергом, и вот теперь ей представился случай познакомиться лично. Она быстро спустилась по ступенькам, пересекла холл и вышла на улицу. Шумная, говорливая компания встретилась ей прямо на лужайке у дома. «Боже! И ляльку свою притащил! Ничего себе такая лялька… - принялась она разглядывать Ирину, ловя себя на том, что где-то уже ее видела, может быть, они раньше где-то встречались. Рядом с ней стоял высокий, по-спортивному подтянутый молодой человек, загорелый, улыбчивый, темноволосый, с очень короткой стрижкой, идеально подчеркивающей большие залысины на лбу, грозящие вскоре, превратиться в настоящую доброкачественную лысину. Он шагнул к ней и широко улыбаясь, заговорил:

- Вы – Евгения! А я - Александр Гольдберг, можно просто Саша.

- Очень приятно, Саша. Извините, что замешкалась. Прием гостей, такое ответственное дело! – с невозмутимым видом, словно она только, что выполняла работу горничной и грузчика, а за одно и повара, проговорила Женя. Мама сделала страшные глаза, Сергей - незаметно ухмыльнулся, а отец - захохотал во весь голос.

- Труженица наша! – весело сказал он, и приобнял дочь. – А это Ирина, познакомься.

- Ирсен! – поправила его девушка и улыбнулась. Женя кивнула ей головой.

- Очень приятно, Ирсен. Вы из Исландии? Или из Норвегии? Какое-то скандинавское имя…

- Скорее, клубная кличка! – жестко выпалил Саша и невесело засмеялся. – А родом она из Бирюлево, но это не мешает ей быть Ирсен.

- Прошу вас, проходите. Я покажу вам наш дом и вашу комнату, - стараясь сгладить неловкость, заворковала Людмила Сергеевна, жестом приглашая гостей пройти в дом. Саша, Ирсен и Сергей, на правах принимающей стороны, последовали за ней.

- Правда, она чем-то похожа на Викторию? – невозмутимо сказал отец.

- Что? – не сразу поняла его Женя. – Ты хочешь сказать, на Вику Марголину, нашу соседку, племянницу Софии Александровны? На нашу Викторию?

- Да. А, что здесь другие есть? Есть какое-то отдаленное сходство, правда ведь? – настаивал он.

- Кстати, да. Ну, только очень-очень отдаленное, папа. Ирсен, мне тоже сначала показалась знакомой, но с первого взгляда и издалека. Может быть рост, фигура и волосы. Но, в остальном, сходства с оригиналом я не нахожу. Значит, вот так он решил проблему замещения. Что же, ему можно только посочувствовать!

- О чем ты, Женя? – удивился отец. - Сравниваешь? Бывшую жену и очередную любовницу?

- Ага. И должна сказать, что почему-то мне вдруг стало его безумно жалко. Он вызвал бы во мне больше уважения и сочувствия, если бы гордо приехал один, и вел себя достойно. Унижать девушку, только за то, что она не Вика, это омерзительно и не по-мужски, папа. А это отдаленное сходство между ними, навевает что-то из садо-мазо. Он приехал увидеться с ней, папа. Летел сюда, как заполошный, из Москвы, а Виктории-то и нет. Уехала она в город, с тетушкой. Скажи ему, как-нибудь при случае. Нет ее! Опять она от него сбежала. Бедняга! Короче, я увидела, все что хотела, и он мне больше не интересен. Ты рассердишься на меня, если я не буду с ним больше пересекаться, ну, кроме совместных трапез, конечно?

- Нет, не рассержусь. Есть еще мама, Сергей и я, конечно. Ты свободна от показных выказываний радушия и гостеприимства, но… Намеренно его не задевай и не обижай, он нам нужен. Пусть развлечется, отдохнет, но у меня к нему есть дело, причем выгодное, и я найду момент к нему подобраться. Договорились?

- Да, папа. А что делать с Ирсен этой? Она тоже требует, какого-то участия с моей стороны или нет?

- Она тебе интересна, как собеседница, как новый человек, как девушка, в конце концов?

- Абсолютно не интересна. Ты же знаешь, я не переношу таких … клубных девушек.

- Ну, тогда, веди себя, как хорошо воспитанная девочка из приличной семьи. Только, чтобы не у кого, среди здесь присутствующих, не было на тебя ни обиды, ни злости. Ага? В общем, не хочешь помогать, тогда не мешай, Женя. Все, свободна!

- Я тебя услышала, я поняла. Спасибо, папа. А шашлыки когда?

- Имей терпение. Пойдем, поможешь мне с ними…

Глава 20.

«Да что же мы от счастья-то своего бегаем, Алешенька! Вот же оно: направо пойдешь – женатому быть!» - вертелся у нее в голове пискляво-пронзительный голосок Любавы, невесты Алеши Поповича. Полчаса назад они с тетушкой смотрели эту сказку по кабельному телевидению, и с того момента Виктория мучилась мечтой Любавы, причем ее же интонациями. Хотя Вику всегда больше воодушевляла другая сцена, где бабуля добрым голосом расписывала все прелести замужней жизни за другим, не любимым, не желанным: вот и будешь всю жизнь от него лицо воротить и по ночам в подушку плакать, что с того? Действительно! Что с того? Только на секунду представив себе это, захочется заплакать и произнести: - Ой, не могу я без него, не могу! Люблю я его, ирода! Ой, люблю!

Разлука и расставание всегда служат главным индикатором в яркости проявленных чувств. И стоит только мысленно спросить свою душу и сердце, к кому же они хотят вернуться, как тут же, словно лакмусовая бумажка, окрашиваясь в правильный цвет, встает перед глазами тот, кто действительно дорог и необходим, как воздух. Виктория не могла себе представить, что когда-нибудь ее будет тянуть к кому-то обратно с такой силой, как сейчас. Ей хотелось бросить все сию же секунду и уехать. Она все решила. У нее было достаточно времени, чтобы невероятное стало очевидным, таким очевидным, что яснее и быть не может. Как же медленно тянулось время… Был вечер воскресенья, длинный, тягостный и вязкий. Она не могла больше ждать. У нее закончилось терпение, и та правда, что открылась ей, рвалась наружу и требовала, требовала свободы. Вика скучала. Тоска, поселившаяся в сердце, не давала ей покоя. Это не каприз, не прихоть, нет – это как откровение, как озарение! Внезапно для себя самой, как-то вдруг, она поняла, что только с этим человеком готова прожить всю свою жизнь, во всех ее проявлениях и быть при этом счастлива. Что есть любовь? Любовь - это высшая струна Души, высшая вибрация, которая наполняет все пространство, все мироздание, все, что живет и развивается. Она поет о счастье, о великом блаженстве, о радости и о вечной жизни. Виктория любила! Любила женщину… Она никогда не была лесбиянкой и даже бисексуалкой не могла себя назвать. Ее всегда привлекали только мужчины, и она нравилась им, свободно общалась с ними, но сейчас она вдруг поняла, что любит женщину. Она любит не женщин вообще, а вот только эту одну - единственную, и сексуально ее влечет не к женщине, как таковой, а именно к конкретной, своей любимой - к Женьке. Внутреннего табу на такие отношения у нее нет, их эмоциональная привязанность уже давно существует, и все больше и больше набирает силу, так что сексуальные отношения оказываются всего лишь маленьким дополнением к тому большому чувству, которое между ними сложилось уже очень давно. Бог знает, в какой жизни. Виктория не искала себе оправдания, она была с собой честна и откровенна. Она вот такая… Она не первая и не последняя, кто, считая себя абсолютно нормальной и адекватной женщиной, предпочла любить, все же, представительницу своего пола. Все это уже было и было всегда. Можно и так сказать. Несколько столетий для короткой человеческой жизни - это почти что вечность. В средние века существовало религиозно-философское учение, считавшее однополую любовь наиболее приемлемой формой сексуальных отношений, потому что с точки зрения ее основоположников, грехом является, как раз деторождение. Эта религия, основателем которой был житель Ктезифона по имени Сураик, прозванный Мани, появилась в Персии, в III веке. Термин «лесбиянство» произошел от названия греческого острова Лесбос в Эгейском море, где родилась и жила древнегреческая поэтесса Сапфо, чьи стихи позже нередко воспринимали, как воспевание однополой любви между женщинами. Лесбиянство было широко распространено на Востоке и юге Азии, еще со времени Ассирии, Вавилона и Древней Индии. Также оно существовало и в Древнем Египте. Уже оттуда оно распространилось в Древнюю Грецию и Рим, а затем уже в Западную Европу и Америку. Золотым веком однополой любви считается Древняя Греция. Все боги греческого Олимпа, за исключением бога войны Ареса и бога подземного царства Аида, любили юношей. А любвеобильный Геракл увлекался и женщинами, и юношами. Великие философы древности – Сократ и Платон, также являлись гомосексуалистами, причем Платон видел в однополой любви, прежде всего обмен духовными ценностями. Вот, как сам Платон объясняет происхождение однополой любви: «Первоначально на земле, кроме мужчин и женщин, жили двуполые существа - андрогины, но затем боги разрезали всех людей пополам, так что каждый теперь обречен искать свою прежнюю половинку, ибо «любовью называется жажда целостности и стремление к ней». При этом мужчины, представляющие собой половинку прежнего андрогина, охочи до женщин, а женщины андрогинного происхождения - падки до мужчин. Женщины, представляющие собой половинку прежней женщины, к мужчинам не очень расположены, их привлекают другие женщины». Интересно заметить, что красота обнаженного мужского и женского тела широко представлена в древнегреческой скульптуре, в то время как в римской скульптуре, вся нагота прикрыта. И, если в Афинах однополый секс был привилегией свободных людей, то в Риме его законными объектами были только рабы и проститутки. Однополую любовь недаром называют «греческой любовью». Отношение общества к женским однополым сексуальным отношениям в разных странах Европы было различным. Если в Австрии женская однополая любовь считалась тяжёлым уголовным преступлением, то во Франции в 1881 году дамы официально получали право на посещение специальных домов терпимости для трибадии – лесбийской любви. Это было всегда! История беспощадна своей правдой и прямотой. На протяжении тысячелетий люди любили, страдали и искали счастья. Однополая любовь, во всех ее проявлениях, всегда присутствовала в жизни общества. Нет никакого "гена", "тяжелого детства", "гормона", "первого опыта", либо другого однозначного фактора, который показал бы – эти девочки станут натуралками, эта будет стопроцентной лесбиянкой, а вот эта в тридцать лет влюбится в подругу и бросит ради нее мужа. Великая Октябрьская революция жестко прервала процесс развития нетрадиционной сексуальной культуры в России. Хотя до этого момента, она имела место быть даже в патриархальной и такой святой Руси. Даже те, кто были приближены к Богу, и гордились своей непогрешимостью, не считали большим грехом прикоснуться к запретному плоду, который сами же осуждали. Большевики дико ненавидели всякую сексуальность, которая не поддавалась государственному контролю и не имела репродуктивного значения. Демографический вопрос и однополая любовь совершенно не могут сосуществовать вместе. В современном мире, путь женщины к осознанию себя лесбиянкой может происходить по самым разным и непредсказуемым траекториям. Поэтому, Викторию нисколько не смущал выбор своего пути, пусть и несколько отличный от общепринятого в обществе, но для нее он был очевиден. Она внутренне была готова к непониманию, отторжению и удивлению ее семьи, друзей, знакомых, но это ее жизнь, и только ей решать, как ее прожить и с кем. У нее хватит внутренней силы, ума, тонкости, изворотливости, осторожности и лукавства, чтобы никто и никогда не посмел унизить ее, распять ее душу и чувства. Она прекрасно осознавала, что им придется жить, как вампирам, маскируясь в реальной жизни, и соблюдать свои законы камуфляжа и наводить «тень на плетень». Что же? Где-то не любят негров, арабов, евреев… Геи и лесбиянки тоже относятся к этой категории. Может быть, когда-нибудь они выйдут из тени, наплевав на непонимание и осуждение, может быть. Виктория взяла мобильный телефон и позвонила. Она долго слушала тревожные гудки и умирала от страха: «Почему она не отвечает? Господи! Что случилось? Возьми трубку, Женя!». Она не отвечала. Вика нервно нажала на кнопку. «Что не так? Что произошло? Ладно. Позвоню позднее. В конце концов, могут быть разные моменты жизни». Она села на диван, подобрав по дороге стопку каких-то старых журналов, и начала их быстро перелистывать. Успокоившись и увлекшись процессом, и уже зачитавшись какой-то статьей из области познавательной психологии, Виктория буквально подскочила на месте, когда зазвонил телефон. Она выдохнула и взяла трубку. Звонила Женька.

- Вика?

Виктория, как-то вдруг растеряв свою решительность, молчала. Она так много хотела сказать Жене, хотела услышать ее, но язык, словно присох к небу. Все мысли в ее голове смешались.

- Я люблю тебя! – выдохнула она и испугалась своей смелости.

- Что? – растерянно переспросила Женя, боясь ошибиться и поверить своим ушам. – Что ты сказала? Повтори, Вика?

- Я люблю тебя, Женька… - тихо прошептала она в трубку.

- Ты любишь меня? Это правда, Вика? Ты не шутишь, ты вменяема и трезва? Если это шутка, то очень жестокая и я…

- Я не шучу. Я трезвая, и вменяемая, наверное… Я люблю тебя, Женя! Как мне надо еще сказать, чтобы ты поверила? Я люблю тебя… - по буквам проговорила Виктория. – Я все обдумала и решила…

- Подожди! - бесцеремонно прервала ее Женя. – Это не совсем телефонный разговор. И он требует гораздо больше времени, чтобы ты сама поняла всю серьезность сказанного, Вика.

- Почему ты так говоришь со мной? – удивилась ее тону Вика. – Я, в здравом уме, и отдаю отчет своим словам, Женя. Поверь мне, чтобы сказать тебе эти три слова, я очень много думала, и я представляю все сложности, принятого мною решения…

- Даже я их не представляю, в полной мере, Вика! Я! А что ты можешь представлять о том, чего не знаешь? Я скажу тебе сейчас ужасную вещь. Прости меня за нее, Виктория. Я не хочу портить и ломать тебе жизнь. Мне не нужно было давать тебе повод и вселять надежду на что-то большее, чем дружба. Я сваляла дурака, потому что эгоистично думала только о себе и своем счастье. Вика, прости меня! Прости, если сможешь… - потухшим тихим голосом проговорила Женя.

- Я что-то ничего не понимаю, Женя. Ты пытаешься меня отшить таким образом? Почему? Что изменилось сегодня? Что произошло такого, отчего сегодня я вдруг стала не нужна? Почему ты молчишь? Почему?

- Мне страшно, Вика… - еле слышно прошептала Женя в трубку. – Страшно начинать строить наши отношения. Мне не нужна девушка-подружка для плаканья в жилетку о неудавшейся жизни, мне не нужна партнерша для секса, мне не нужно быть куклой-марионеткой в чьих-то руках, мне не нужно жить и тяготиться такой жизнью - мне не нужно все это – у меня все это было в большом количестве, Виктория.

- А что тебе нужно, Женя? – также тихо спросила Вика.

- Мне нужна … семья. Мне нужна моя вторая половинка, жена, супруга, постоянная, на всю жизнь, мне нужна любовь и понимание с ее стороны, и я хочу любить ее и быть счастливой. Вот так все банально и неинтересно.

- А чем же я тебя не устраиваю, Женя?

- Тем, что в нашей совместной жизни будет много подводных камней и непредвиденных осложнений, и я не хочу впутывать тебя во все это, Вика. Потому, что я тебя, действительно, люблю, - горько произнесла она. – Прости меня за это.

- Ты все решила за меня. Потому что, считаешь, так мне будет лучше и моя дальнейшая жизнь сложиться, как в детской сказке, идеально и безупречно? И я никогда-никогда не столкнусь с проблемами, сложностями, неприятностями и избегу подводных камней, только лишь потому, что рядом со мной будешь не ты, а кто-то другой? Ты серьезно в это веришь, Женя? Я что, похожа на идиотку? - возмутилась Вика.

- Нет, ты не похожа на идиотку, Виктория. Я пытаюсь объяснить тебе, да, наверное, плохо у меня получается. У нас, разумеется, будут проблемы, какие бывают в жизни каждой нормальной семьи и нам придется их решать, но, Вика, помимо них, нас ожидает масса проблем, очень специфичных, которые в обыкновенных семьях не происходят, их нам тоже придется решать каким-то образом, и порой не всегда легальным, так сказать. О, разумеется, если мы решим шокировать народ и выйти из сумрака, тогда проблем появится еще на порядок больше, а это все действует угнетающе, и очень разрушительно сказывается на отношениях в таких парах. Я так не хочу, Вика! Я не хочу, чтобы твоя жизнь превратилась в ад, и ты когда-нибудь пожалела о своем поступке и решении, которое так скоропалительно приняла. Когда я говорила тебе, чтобы ты подумала прежде всего о себе, своей собственной дальнейшей жизни, о своем будущем, то я не вкладывала в эти слова никакого скрытого подтекста, подразумевающем меня. А теперь, получается, что я каким-то образом, подтолкнула тебя к принятию именно такого решения, Вика, но это же не так! – ее голос дрожал, и она пыталась, как могла, скрыть эту предательскую дрожь.

- Я решила поступить подобным образом, Женя, только лишь потому, что я думала, исключительно, о себе, о своем будущем, своей дальнейшей жизни и четко следовала твоим словам: слушать свое собственное сердце и не смотреть ни на что. Только этим я руководствовалась, и ни чем больше. Страх и здоровая осторожность должны присутствовать в человеке, но не диктовать ему условия. Ты думаешь, мне не страшно? Страшно, безумно страшно. Я, может быть, не в полной мере осознаю все сложности нашего союза, но кто сказал, что выбери я другую жизнь, с другим партнером, этих сложностей не будет? Я была замужем и знаю, что значит быть несчастной, при всей правильности и однозначности нашего брака. Я проживала не свою жизнь – чужую. На моем месте должна была быть другая девушка, и она, скорее всего, была счастлива и любима, если бы кто-то однажды не внушил Гольдбергу мысль об исключительном счастье именно со мной. А мне, давно следовало быть сильнее, и не бояться ничего, когда речь заходила о моем будущем. Я больше не хочу быть куклой-марионеткой и слепо следовать чьим-то увещеваниям, осуществляя чьи-то грандиозные планы и не сбывшиеся мечты. Я хочу прожить свою жизнь, Женя. Я не буду торопить события и не буду торопить тебя. Произнеся фразу: "Я тебя люблю!", я просто озвучила свои чувства к тебе. Вот и все… Господи, я ничего не требую от тебя, сию секунду, а значит немедленно. Нет! Я сделала для себя грандиозное открытие и поделилась им с тобой. Ведь ты же любишь меня? Не отталкивай меня, пожалуйста, Женя! – тихо молила она. – Я не приставлю нож к твоему горлу и не накину петлю, чтобы заявить на тебя свои права. Не бойся меня. Слышишь? И не бойся своих чувств. Этот страх … Его нам тоже внушили, как впрочем, и многое другое. Законы, догмы, заповеди – с их помощью так легко управлять умами людей. Не хочу, чтобы мной управляли, не хочу быть безответной овцой в стаде и тебе не дам. Слышишь?

- Слышу… Вика? Спасибо тебе. Теперь мне стало спокойнее, самую малость. Раз нож и аркан мне не грозят, значит можно вздохнуть свободно! – попыталась пошутить она. – Я жду тебя. Приезжай, скорее.

- Я скоро буду, Женя. Ничего не бойся… Пока!

- Пока!

Глава 21.

- Уехали? Вот незадача. А я хотел нанести визит вежливости, так сказать. Не судьба, значит. Что ж… Жаль! – стараясь скрыть разочарование в голосе, произнес Александр. – С Софией Александровной я не был знаком, хотел вот, наверстать упущенное, но видно и правду говорят, все надо делать вовремя. Мое время прошло окончательно и бесповоротно. И не будем сожалеть об этом, - усмехнулся он.

- Конечно, Саша. Да и зачем тебе это? – стараясь успокоить его, произнесла Людмила Сергеевна. – София Александровна - своеобразная женщина и язычок у нее, ой какой острый! Бьет не бровь, а в глаз. Причем, совершенно не заботясь, о какой бы то ни было, субординации. Вот такая она дама, наша соседка. Так, что Саша, не переживай. Ты избавил себя от ненужных треволнений, – продолжала дипломатничать она. – А Виктория? Думаю, под стать своей тетушке. Этакая дикарка… - аккуратно продолжала она, боясь сказать лишнее.

- Дикарка? – удивленно спросил Александр. – Интересное определение, Людмила Сергеевна. Впрочем, есть в ней что-то необузданное и шальное, как у дикой рыси. Вроде кошка, а такая опасная и непредсказуемая, что совершенно не знаешь, даст погладить себя по шерсти или вцепится в шею, неожиданно спрыгнув с ветки, когда ты стоишь к ней спиной и не ждешь ничего подобного.

- И, что больно покусала? – вежливо спросила Женя, внимательно слушая гостя и желая продлить интересную ей беседу.

- Больно, Женя, но не смертельно, - усмехнулся он. – У кошачьих есть один нюанс. Они, когда кусают и царапают, выделяют специфический фермент, отчего их раны долго не заживают. Так вот и мои долго затягивались, но сейчас им и след простыл.

- А визит вежливости к означенным дамам был нужен, чтобы раны разбередить? Или новые получить от неприрученной рыси? Садо-мазо, Александр? – улыбнулась Женя, в душе жалея его и, в какой-то мере, понимая.

- И да, и нет. Не знаю. Просто я не видел ее после аварии и после… всего, что с ней случилось, вот и решил убедиться, что с ней все в порядке. Так, что, скорее садо-мазо, Женя, – засмеялся он.

- О, не беспокойся о ней, Саша! – промурлыкала Людмила Сергеевна, косясь на Женьку и делая ей страшные глаза. – Выглядит она великолепно, вполне здорова и счастлива. Она же молодая, сильная женщина, у нее прекрасные гены и жизненной энергии ей не занимать. С ней все в полном порядке, уверяю тебя!

- А вы видели ее, Людмила Сергеевна?

- Да, конечно. Мы приглашали ее на шашлыки, по-соседски, запросто. Очень милая, интересная и достойная девушка.

- Достойная? Для чего или для кого достойная девушка, Людмила Сергеевна? – с прищуром глянул на хозяйку дома Александр, и взгляд его стал подозрителен.

- О!... Просто такое выражение. Милая, интересная, достойная, во всех отношениях девушка. Как еще говорят о современной, образованной девушке из хорошей семьи? Культурная, воспитанная, умеет себя подать…

- Подать? И кому она себя тут подавала в лучшем свете? – вкрадчиво переспросил он.

- Саша, что за болезненное восприятие всего, сказанного о Виктории? Не понимаю? Она свободна, вольна в своих поступках и ей уже двадцать лет. И потом, она приехала сюда отдыхать, а на отдыхе мы все позволяем себе немножко расслабиться и общаться легко, непринужденно, по-соседски, избегая сложностей столичного этикета, – пожурила его Людмила Сергеевна.

- Да, конечно. Извините меня.

- Ничего, ничего. Тебе надо чаще отдыхать, Саша. Очень ты напряжен и сосредоточен. Пожалей себя!

- Ой, Людмила Сергеевна, голубушка! Вашими бы устами… - широко улыбнулся он. – Не до отдыха. Работать надо, работать. Вот, с мужем вашим и с сыном, мы чудесно поработали на досуге, то бишь на отдыхе. Пойду их найду да собираться в обратную дорогу надо. Женя, пожалуйста, найди мне Ирину. Она после обеда загорает где-то. Поищи! Ладно?

- Угу, - коротко произнесла Женя и поднялась с шезлонга. – Прямо щас и пойду, - она улыбнулась и медленно пошла по дорожке сада. – Ира, ты где? Ирина-а-а-а-а! – начала она поиски.

- Что же, так скоропалительно, Саша? Вы вполне могли бы остаться до завтрашнего утра. Еще только три часа.

- Нет, нет, Людмила Сергеевна, спасибо за приглашение. Мы и так доставили вам столько хлопот.

- Ах, Саша! О чем ты? Я люблю принимать гостей, тем более, таких желанных, как вы.

- Спасибо. Польщен. Вы разрешите?

- Конечно, конечно! Ступай, Саша. Они ждут тебя в холле, – и Людмила Сергеевна махнула ему рукой в сторону дома. – А Ирину я пришлю!

Он медленно шел по дорожке мощенной камнями, причудливой и какой-то неправильной формы, и досада мучила его. Опять она сбежала, обвела вокруг пальца, чертовка! Она всегда предугадывала его действия, интуитивно опережая его на шаг. Неужели он так предсказуем? Или предсказуем только для нее? Он не увидел ее, но узнал, что она жива, здорова и счастлива без него, вдали от него и, совершенно, не благодаря ему. Господи! Что за муки терпеть все это! В который раз он обратился к Богу с мучившим его вопросом: что это? Что это, господи? Садизм? Заболевание? Безответная любовь? Ответь мне, что это? «Все вместе, - отвечал ему в очередной раз внутренний голос, который так легко спутать с божественным, - переплетенное и цветущее буйным цветом – это все твоя жизнь, которую ты создал сам для себя, которая течет и развивается вопреки, на злости, на обиде, на разочаровании и на зыбкой надежде, что когда-нибудь она услышит о тебе, только в превосходных степенях и будет сожалеть о своем поступке…».

Женя издалека созерцала все сборы, танцы с бубном вокруг гостей, все принятые в таких случаях правила и традиции проводов в обратную дорогу. Ей тоже пришлось поучаствовать в этом спектакле, и она внесла свою лепту, как-то: сделать ручкой, радушно улыбнуться и сказать дежурную фразу «Мы всегда вам рады! Приезжайте к нам еще!». Когда машина Гольдберга скрылась за деревьями, она облегченно вздохнула и позволила себе немного расслабиться.

- Мам! Я пойду, искупаюсь! Слышишь, мам? Не теряй меня, я буду на речке.

- Иди, иди, Женя. Я слышу.

Вдоволь наплававшись и набродившись по лесу, в раздумьях, Женька решилась на один шаг, который она и хотела, и боялась сделать. Ей был нужен совет, хороший, дельный совет. Совет человека, который знал о жизни практически все и не раз вытаскивал ее из неприятностей. Была у нее одна замечательная знакомая, с которой они повстречалась года четыре назад. Звали ее странно: Гекта. Настоящее это имя или нет, Женька не знала, а Гекта смеялась и увиливала от ответа. Было Гекте тридцать пять лет, она была чертовски умна, проницательна, полна жизненного опыта и она была лесбиянкой изначально, когда в отрочестве поняла, что она из себя представляет. И вот с этого самого момента, началась у Гекты странная, страшная, бурная, но несчастливая жизнь. У нее было много в жизни всего: хорошего, плохого, она много раз влюблялась, страдала, много раз ее сердце было готово разорваться от боли и от счастья. Она жила, искала, находила и теряла, но сейчас в возрасте тридцати пяти лет, она по-прежнему была одинока, несчастна и продолжала жить под прикрытием своей легенды. Женька очень ценила ее и стопроцентно доверяла - то, что знала Гекта, знала только Гекта и больше никто. Они никогда не были любовницами, а были просто подругами, подругами по несчастью, скорее даже друзьями. Они обе обладали ярко выраженной маскулинностью. Внешне она, естественно, проявлялась у них по-разному, потому что были они разными, но и общего хватало. Они обе предпочитали такой своеобразный культ тела и духа, очень напоминающий мужской, когда посещения спортзалов, бассейна, турпоходы, сплав по рекам, увлечение альпинизмом, лыжами, происходит от внутреннего желания и меньше всего, как дань моде и выпендреж. С детства, поощряемые заметившими их способности спортивными тренерами, они имели большие шансы попасть к серьезную секцию по плаванию или силовым видам спорта, потому что были поджарые, крепкие и выносливые - словом, далеко не кисейные тургеневские барышни, увлеченные вышиванием. Но каждая из них сделала свой выбор в профессиональном плане, не переставая лелеять в душе культ тела. Как следствие, в повседневной жизни и в быту, они также предпочитали не входить в сильный конфликт с собственными мироощущениями и телесным комфортом. Вряд ли кто-то уговорил бы их нацепить непрактичные колготки, бесчеловечное изобретение человечества - обувь на шпильках, если специально для них есть более удобная и комфортная спортивная одежда. Они обе родились такими и никогда не понимали, как можно с глубокого детства предпочитать рюшечки-кружавчики-куклы-бантики, а потом как-то вдруг стать автомехаником или компьютерным гением, равно как и капитаном футбольной команды - как-то совершенно неправдоподобно. Женя и Гекта не были классическими буч и никогда не относили себя к ним. Да и как можно четко классифицировать свою индивидуальность, опираясь на грубые стереотипы, навязанные прессой и обществом? Они обе были уверены совершенно точно, что делить и соотносить нужно не по внешнему виду, а, скорее, по душевному настрою. А в душе они предпочитали: спортивный стиль унисекс, но могли себе позволить одеться элегантно и презентабельно, были красивы и ухожены, но без кукольности и гламурности. Они стремились сделать карьеру, материально обеспечивать себя и семью, быть поддержкой для своей второй половинки, и при этом, удивительным образом сочетали женскую мягкость и мужскую твердость, кокетство и сдержанность, желание завоевать и быть завоеванными. Они постоянно мимикрировали, но никогда не переступали ту черту, которую сами же себе и провели. Можно сказать, что ничего сверхъестественного, все точно так же, как и у обыкновенных людей. С одной лишь разницей – любили они женщин. Поэтому, они были на одной волне и понимали друг друга с полуслова, но общались крайне редко, чаще по телефону, интернету или скайпу. Вот и сейчас возникла неотложная нужда в мудром совете от Гекты. Женька, настроенная на долгий и серьезный разговор, устроилась на поваленном дереве, каких много было в лесу, и взяла телефон. Гекта ответила не сразу, но когда отозвалась на звонок, радости ее не было предела. Соскучившись, она говорила и говорила о себе, но потом, словно спохватившись, начала интересоваться Женькиной жизнью.

- Жизнь моя замечательна и разнообразна, Гекта. Впрочем, как и всегда! – звонко засмеялась она. - Я, собственно, и звоню, чтобы решить с твоей помощью, как же мне теперь поступить, чтобы не встать на очередные грабли. Ты же умная, Гекта.

- Да! Я очень умная. И на счет граблей ты обратилась по назначению: на сколькие я наступала – теперь уж и счет им потеряла, Женька. До сих пор, наверное, потому и живу одна, что лоб ими расшибла, - грустно пошутила подруга. – Ой, да ладно! Что у тебя-то?

- Я нашла ее… - вкрадчиво проговорила Женя.

- С ума сойти! Кто она? Фэм?

- Перестань, пожалуйста. Меня всегда бесила эта классификация, как будто мы не люди, а какие-то жужелицы. Что значит фэм? Она, прежде всего женщина. У нее столько сил, жажды жизни, темперамента и нерастраченной любви, что я не решусь называть ее как-то иначе. Женщина! А уж у нее хватит и обаяния, и красоты, и харизмы быть кем угодно, если тебя беспокоит внешняя сторона медали.

- Ну, что ты кипятишься? Это жаргон, чтобы сразу было понятно, что за птица, твоя девушка. Сколько ей лет? Как зовут? Она знает про тебя все? И, как? Ну, говори же, Женька! – закричала Гекта.

- Ты не даешь мне слова вставить. Ее зовут Виктория, она мне ровесница. Она знает обо мне все и … в нее влюблен мой брат, Гекта, - печально проговорила Женя. – И я тоже люблю ее. Она очень умна и, скорее всего, догадалась о наших чувствах. Сейчас она уехала на несколько дней, от нас подальше, чтобы окончательно разобраться в себе. Что мне делать, Гекта? Мне так страшно. Что будет со мной, если она любит брата и выберет его? Скажи?

- Господи, боже мой! – выдохнула Гекта. – Не нервничать и не расстраиваться, в первую очередь, это в любом случае. А во вторых, ты бойся другого. Если она выберет Сергея, то здесь ты знаешь, что делать, как это ни печально. Не ты первая, не ты последняя – справишься со временем, и лоб крепче будет, как у меня. Я помогу тебе, чем смогу, Женя. Бойся другого… Вдруг она выберет тебя и разобьет тебе сердце? Она ведь натуралка, не так ли?

- Да, натуралка. И насколько я знаю, у нее всегда были только мужчины. Она была замужем. Тут такая запутанная история, Гекта. Я себя ощущаю настоящей душевнобольной…

- Не переживай, у меня часто бывает такое ощущение. Ты любишь ее? – аккуратно спросила Гекта.

- Я люблю. Понимаешь, это пришло ни как-то вдруг, а словно всплыло и материализовалось, как факт, откуда-то из глубины души. Как будто оно там всегда было, жило само по себе и пряталось, и вот появилась она. И раз! Люблю ее и никого другого не надо. Бывает такое? Как ты думаешь? – с надеждой в голосе, прошептала Женя.

- Бывает, Женька. И счастливцы те, у кого оно бывает и ему отвечают взаимностью. Я по-хорошему тебе завидую, правда. Тебя я уже четыре года знаю, и скажу, что на моей памяти, такого с тобой еще не было. Ты влюбилась по-настоящему. Это большая редкость. Надеюсь, что она нормальная, адекватная девочка. Подумает и решит все правильно. Я бы очень хотела, чтобы она выбрала тебя и оценила, как следует, потому что другой такой, как ты, нет больше нигде. А я уж всяких перевидала, можешь поверить моему сексуальному и жизненному опыту. Скажи мне, только честно, у тебя есть шанс? Как ты сама думаешь?

- Думаю, что шанс есть.

- Хорошо. Предположим, что она выберет тебя. Что ты будешь делать? Нет, не правильный вопрос. Что бы сделала я, на твоем месте, уже имея за плечами опыт и хорошо зная особ такого рода? Я бы всячески убедилась, что ее решение – это не сиюминутный порыв, извращенное любопытство и желание попробовать в жизни все. Как бы я это сделала? Я бы спровоцировала ее, оттолкнув для начала. Я была бы очень осторожна и дала бы ей возможность оценить то, что она приобретет, находясь с тобой, и что потеряет, выбрав тебя. Ведь, как я понимаю, ты хочешь нормальную семью, в общепринятом понимании этого слова, партнерские отношения, а не кратковременные встречи-перепихи?

- Ты же знаешь, Гекта. В этом мы схожи. Только семья, другие варианты отметаются напрочь. Зачем мне другое?

- Вот и я о том же. Значит, если она кинется к тебе на шею в страстном порыве со словами «Я тебя люблю!», ты голову не теряй, а очень тихонько дай ей понять, что ты ее тоже любишь, но быть с ней не можешь, потом, не приукрашивая сообщишь, что ты ей, собственно, предлагаешь, сильно впрочем, красок не сгущая, а по существу. Потом ты должна обязательно сказать, что ты ждешь от нее и как, где, по какому принципу, вы будете с ней жить. В общем, фактически, ты ей расставляешь знаки «стоп» и смотришь на ее реакцию. Это все надо сразу обговорить и решить на берегу, а, не потом, отправившись в плавание. И все время держи ее слегка на расстоянии, если ты ей действительно нужна, она сама постарается убедить тебя, что это именно так, а не иначе. Поняла?

- Ага! – проговорила Женя, старательно вдумываясь в слова Гекты.

- Сама понимаешь, что такие браки и такие отношения строятся исключительно на доверии, поэтому прежде, чем жить вместе, научитесь доверять друг другу, заботиться друг о друге и лучше, по своему опыту знаю, в кругу себе подобных не вращаться совсем. Позавидуют и разрушат отношения стопроцентно! Придумайте себе легенду и бывайте там же, где бывают обычные люди, не лесби, а как себя вести в их обществе решите сами, интуитивно. Ну, что бы я еще сделала? Я бы, после того, как убедилась в серьезности ее намерений и расстановке всех точек над «и», занялась бы с ней любовью и заставила бы ее стонать, извиваться, корчиться от наслаждения, и кончать, кончать, кончать. Самый лучший аргумент из всех возможных аргументов. Вот, собственно, и все, Женя.

- Гекта, спасибо тебе. Вот уж наговорила! Как-то очень конкретно и по-деловому у тебя все получается. Скажи, а как ты думаешь, у нас все сложится?

- Женька, этот вопрос ты задай себе. И если ответишь утвердительно, верь, все время и всюду в свою правоту, и тогда все получится. Я хочу, чтобы ты была счастливее меня и удачливее. Мне не повезло в этой жизни … пока, но я верю, что однажды повезет, должно повезти, потому что я жду, верю и надеюсь. Надежда – это то, ради чего живет человек, - с затаенной грустью проговорила Гекта. – Поступай честно и откровенно, чтобы она потом не упрекнула тебя ни в чем, будь осторожной и реалистичной, чтобы не вселять неосуществимых и ненужных желаний, будь самой собой и ничего не бойся. Я так хочу, чтобы ты была любима и счастлива. Ты достойна любви. Не упусти свой шанс и будь, что будет! – Гекта тяжело вздохнула, будто собираясь с силами. - А потом, Женька, что ты у меня спрашиваешь? По большому счету, я – неудачница. Все, что я наговорила тебе – это мой печальный опыт, я всю свою жизнь хотела найти понимающего и верного человека, но так и не нашла. Это все теории и горькие разочарования жизни. Не слушай никого, а поступай так, как подскажет твое сердце. Хотя… Мое сердце мне тоже подсказывало, и слушала я только его, но ты же знаешь мою печальную историю. У меня не получилось. Семь лет совместной жизни! Семь лет и… крах. Не знаю, Женька. Это все очень индивидуально и безумно сложно. Дружба и любовь отличаются лишь присутствием обоюдного влечения или полным его отсутствием. Встречаться время от времени или жить вместе семьей – это огромная разница. И потом, мы с тобой не классические буч и имеем к ним весьма отдаленное отношение, хотя что-то от них, безусловно, присутствует и в нас. Я к тому, что не известно, как все может повернуться, Женя… Но пробовать стоит. Иначе, ты проживешь пустую, глупую жизнь в ожидании чуда, которого все нет и нет, а так хочется. А потом, на старости лет, и вспомнить будет нечего, и порадоваться или погоревать будет не о чем. Да и ты уже будешь старая и никому не нужная уродка-лесбиянка, которой все будут сторониться и незаметно покручивать у виска, сомневаясь в твоей вменяемости. Бабий век не долгий – раз и отцвела! Ты сейчас в поре цветения. Цвети и пахни. И будь, что будет, Женя. Жизнь, такое говно, если ей основательно не пользоваться, правда-правда, засосет и уничтожит. Так, что пробуй, ошибайся, греши, но только живи, Женька. А как это у тебя получится – расскажешь в глубокой старости. Вот тогда волосики растреплем – похихикаем!

После этого разговора Женя еще долго сидела и думала. Ее размышления прервал громкий звонок Виктории. Боже! Как она испугалась! Как у нее забилось сердце, едва не выскочив из груди. Ей стало страшно. Она боялась взять трубку и услышать ее голос. Она любила Викторию, но неуверенность и страх заставляли ее трепетать. А вдруг, этот звонок разрушит ее надежды и ожидания? Вдруг, она не сумеет справиться с собой, и покажет свою слабость, и разочарование? Вдруг, этот звонок разобьет ее сердце? Как же тогда? Господи! Как много неопределенности. Гекта ни чем не помогла ей, а только еще больше внесла сумятицы и сумбура в ее душу. Как подскажет сердце… Пока оно ничего не подсказывало, а билось, как у испуганного зайца, часто и гулко. Женя поднялась и пошла домой. «Я смалодушничала. Я пошла на поводу у страха и смалодушничала. И пусть! Слишком много поставлено на кон, и мне есть что терять. Назову это осторожностью и успокоюсь на этом» - нашла она себе оправдание. Чем ближе подходила она к дому, тем больше и больше отступал страх и нерешительность. Сделав над собой усилие, Женя достала из кармана телефон и глубоко вздохнув, и также глубоко выдохнув, позвонила Виктории. «И будь, что будет! - бешено пронеслась эта мысль в ее голове, прогоняя все сомнения и домыслы. – Перед смертью не надышишься».