10

— Мне в нем как-то неловко, — сказал Макс, с неудовольствием завязывая галстук.

В последний раз он надевал костюм, когда ходил к управляющему банком с просьбой о займе.

— Мы уже это обсуждали, — ответила Тесс. — Мы делаем это для Лары. Мы же договорились.

— Знаю, но ведь она сейчас в школе. Ее же не выгонят из-за того, что мы не ходим в церковь. Мне кто-то сказал, что так не делают. Поступил в школу, значит, учись.

Тесс нахмурилась:

— Мы обещали мисс Блоуэрс, что будем ходить в церковь, да и Джону я это сказала. Будет несерьезно, если мы откажемся.

— Джону? С каких это пор священников называют по именам? И с каких пор мы вообще знакомы со священниками?

Тесс благоразумно пропустила его вопрос мимо ушей. Лара бегала по квартире в поисках своей любимой ленты для волос.

— Там все соберутся, мама. Вот здорово! А потом будут пирожные!

Макс вздохнул и проводил жену и дочь до двери.

«Обычно в воскресное утро я позволял себе полежать. После шести дней раннего подъема, когда нужно было работать в магазине, это была моя единственная возможность поспать подольше. Тесс приносила мне кофе, тосты и воскресные газеты, потом они с Ларой тихо чем-нибудь занимались внизу до обеда.

Сегодня первое воскресенье после напряженной недели, а я иду в церковь. Я даже газеты не просмотрел. Неужели нет ничего святого?» — размышлял он.

Снаружи церковь выглядела обыкновенно, что действовало успокаивающе — классическая старая кирпичная кладка, прямой шпиль, витражи и доски объявлений с религиозными текстами, которые могли понять только посвященные. Входя в массивные дубовые двери, Тесс с Максом соответственно настроились, однако представшее их глазам необычное зрелище поразило их.

Они были изумлены при виде толпы, заполнявшей церковь. Люди не сидели на аккуратных скамеечках, склонив головы в молитве, а разговаривали и перекрикивались со знакомыми.

— Ты уверена, что это англиканская церковь? — прошептал Макс. — Здесь не очень-то торжественно. Клянусь, у них тут и тамбурины есть. Я слышал о таких местах.

— Смотри-ка, мама, а вон Рути!

Лара замахала рукой своей новой подружке и побежала к группе детей, сидевших впереди.

— Не может же она там сидеть, она должна быть с нами, — встревоженно сказал Макс.

— Почему? — спросила Тесс.

— Нас увидят без ребенка и решат, что мы здесь по своей воле. Еще подумают, что мы ходим в церковь.

Тесс ободряюще похлопала его по руке:

— По-твоему, нам надо было повесить на шею плакаты: «Мы нечестивые грешники и гордимся этим»?

— Можешь сколько угодно насмехаться, но я не люблю церковь, — сказал Макс. — И особенно мне не нравятся вот такие церкви. Совершенно непонятно, как себя вести, когда все вокруг ходят? И органа нет.

Тесс подвела его к сиденьям и мягко усадила на одно из них. Макс пребывал в самом мрачном расположении духа. Оба вздрогнули, когда звуки органолы заполнили церковь, после чего впечатляюще забили барабаны в стиле «рок». Все тотчас поднялись, повернулись лицами в одну сторону и запели.

Макс и Тесс посмотрели, нет ли где-нибудь книжки с гимнами, но тут кто-то обернулся к ним и указал на большой экран, который спускался с потолка. Слова вспыхивали на экране, но от этого было мало толку, потому что песня была им совершенно незнакома. Они с удивлением смотрели на собравшихся, которые хлопали в ладоши и приплясывали в такт веселой музыке. Тесс поймала себя на том, что тоже притопывает, пока Макс не сверкнул глазами в ее сторону.

Все дети, веселые и шумные, собрались впереди вокруг огромного ящика с музыкальными инструментами — тамбуринами, трещотками и колокольчиками.

— Говорил тебе, что у них есть тамбурины! — прошипел Макс.

Тесс с удовольствием смотрела на оживленных детей. Особенно радовало ее то, что весело Ларе. Она подтолкнула Макса локтем, чтобы и тот посмотрел на свою дочь, и увидела, как его лицо смягчилось.

И тут появился Джон. К облегчению Тесс, священник не был облачен в костюм клоуна, как предсказывал Макс. Он был похож на нормального человека. Его светло-каштановые волосы были аккуратно уложены, но не прилизаны, что тотчас наполнило Макса завистью, а лицо у него было ребяческим и улыбчивым. Ему было лет тридцать пять, а неизбежные стрессы, оставившие следы вокруг глаз Макса и его ровесников, казалось, не тронули Джона, чему Макс также позавидовал. Его успокоило то, что Бесподобный священник по крайней мере имел приличествующий сану вид.

Тесс с Максом только хотели сесть, как снова заиграла музыка. Они вскочили, не зная, что их ожидает. На этот раз всем пришлось не только подпевать, но и выполнять какие-то упражнения. Макс с удивлением смотрел, как взрослые мужчины и женщины трясут руками, то поднимая их, то опуская, вертятся на месте и издают радостные возгласы. К его ужасу, то же самое стала проделывать и Тесс, явно получая от этого удовольствие. Руководил этими действиями Бесподобный священник.

— Тамбурины ведь используют в культовых обрядах, — прошептал Макс жене.

Тесс захихикала при этих словах, решив, что он пошутил. Это еще больше вывело его из себя.

Макс решил было уйти, но пришедшие после него загородили путь к выходу. Они стояли плотными рядами и восторженно пели.

Наконец, к огромному облегчению Макса, прихожане сели. Все стихло, хотя обстановка по-прежнему царила чересчур неформальная. Вслед за тем детей повели в воскресную школу, Лара, проходя мимо родителей, радостно помахала им. Она шла рядом с другими девочками, взяв их под ручки.

Как только дети ушли, Джон стал больше походить на традиционного священника. Он прочитал проповедь, которую Макс и Тесс нашли интересной, хотя и несколько наставительной и даже местами смешной.

Прослушав несколько отрывков из литургии, показавшихся им бессмысленными, хотя и настраивающими на возвышенные думы из-за архаичного языка, оба спели гимн, который знали.

— Ну вот, наконец-то, — прошептал Макс, охотно присоединяясь к песнопению во славу Господа.

Время пролетело довольно быстро, и их вместе с толпой скоро вынесло в ризницу, где, как и предсказывала Лара, были выставлены пирожные с чаем и кофе.

— Может, сразу пойдем? — тихо спросил Макс, надеясь, что Тесс его не услышит.

— Нужно, чтобы нас увидели, — прошептала она в ответ. — Иначе не было смысла приходить. Кажется, я заметила мисс Блоуэрс. Пойду поздороваюсь с ней, а ты поговори со священником. Как только наше присутствие обозначится, мы сможем уйти.

Она оставила Макса в одиночестве с чашкой чая, пирожным и без какого-либо намерения разговаривать со священником — Бесподобным или любым другим.


— Как тебе удалось улизнуть, ведь сегодня воскресенье? — спросила Элисон.

— У меня не много времени, — нервно ответил Тим. — Я сказал Милли, что мне нужно заскочить в офис и взять компьютерные диски, с которыми я должен поработать в выходные. На это у меня есть только пара часов. Я сказал, что это займет столько времени, потому что общественный транспорт по воскресеньям ходит плохо.

— Времени достаточно, — сказала Элисон, как бы нечаянно беря его под руку и ведя через Баттерси-парк. — Я подвезу тебя поближе к дому. Тем самым мы еще немного выиграем.

Тим был рад, что Элисон опирается о его руку, но все еще чувствовал себя нехорошо оттого, что солгал не только Милли, но и детям.

— Но, папа, ты же говорил, что поиграешь с нами в «Монополию»! — заплакала Карли.

— А мне сказал, что починишь велосипед, — обвинил его Натан.

— И мы собирались сделать робота, — сквозь слезы проговорила Люси.

— А мне обещал помочь с докладом о Христофоре Колумбе! — прибавила Элли.

Милли ничего не сказала. Если уж его не тронули слезы детей, если уж он так легко их подводит, то его наверняка оставят равнодушным и ее обещания обидеться на него.

Воскресенье — день семейный. Так было всегда, это было правилом. Иногда они проводили его вместе с близкими друзьями, но это все равно что расширить понятие «семейный». Тим никогда, никогда не ходил на работу в воскресенье. Да и никто из его коллег тоже, насколько было известно Милли. Ей было ясно, что он лжет, но она боялась узнать правду.

Она понимала, что он обескуражен известием о двойне, — она и сама была этому не очень-то рада — и надеялась, что ему просто нужно какое-то время побыть одному. Пройдет несколько месяцев, и они больше не будут принадлежать себе. Другого варианта она не рассматривала.

Но когда Милли думала об этом, перед глазами у нее возникал образ Тима и другой женщины. Та, другая, была красивой и серьезной, с совершенно плоским животом. Тим — спокойным и расслабленным. Детей на этой картине не было, именно поэтому, как подозревала Милли, она и возникала. Милли никогда не видела фотографий Элисон, и Тим никогда не описывал ее, так что она могла воображать самое худшее.

Вывод было сделать нетрудно: Тим несчастлив. Пару недель назад он обедал с женщиной, которую когда-то любил, теперь начинает уходить из дома и находит для этого причины, которые никак не назовешь убедительными.

Милли было тошно весь день: утром от токсикоза, остальное время от страха. Она по-прежнему боялась заговорить с ним. Поэтому она прикусила язык, не расспрашивала и не пилила его и продолжила свою плохо спланированную кампанию по разжиганию в нем ревности из-за воображаемого любовника.

Когда он собирался уходить и делал это, как заметила Милли, слишком уж тщательно, она как бы между прочим зашла в спальню, чтобы взять какие-то выглаженные вещи.

— Да, пока не забыла, завтра вечером я опять уйду.

Тим с удивлением посмотрел на нее и заметил:

— Это второй раз за неделю.

— Неужели?

— И опять с… э-э-э… Дэниэлом?

— Да.

Милли вышла из комнаты. Ее односложные ответы сводили Тима с ума. Подобная стратегия произвела бы впечатление даже на такую опытную и ловкую интриганку, как Элисон. Однако Милли все упрощала, потому что была не в самой лучшей форме для игры, во всяком случае не теперь, когда в ней бились три сердца.

Тим не стал давать волю воображению, но задумался, отчего Милли смотрела на него в это утро с незнакомым выражением лица. Он решил, что это подозрение. А может, что-то другое. Он не знал, чем она живет сейчас. У него не было ни времени, ни желания разбираться в этом, но он знал, что она действительно страдает физически. Он тоже чувствовал себя плохо, возненавидев себя за то, что предает семью. И за то, что ее предает.

— Ты винишь себя за то, что подводишь свою семью? — спросила Элисон.

Тим вздрогнул:

— Ты всегда догадываешься, о чем я думаю!

Элисон улыбнулась про себя. Она была рада, что Тим женился совсем молодым, не имея большого опыта общения с женщинами. Это значит, что он все еще невинен и им легко управлять. Она подумала, что Милли повезло и надо быть дурой, чтобы не понять этого и не найти способа удержать его.

— Я всегда видела тебя насквозь, — мягко произнесла она. — А знаешь, не вини себя. У тебя ведь есть право распоряжаться собой. Ты всю неделю работаешь, а потом все выходные посвящаешь семье. Даже Милли находит время для себя, когда дети в школе.

— Вот именно! А я и не думал об этом, — с возмущением произнес Тим. — Она только и говорит, что у нее не хватает времени, чтобы успеть все сделать за день, а вот на обед или кофе с приятельницами часок-другой у нее всегда находится.

— Тогда и ты можешь пойти выпить кофе со своим другом.

— И то верно. Разве у меня не может быть друга? Я вполне могу распоряжаться своими выходными, как хочу.

— Тебя что-то тревожит? — спросила Элисон, решив, что он имеет в виду возрастающий объем работы.

Тим отвернулся. Он вспомнил, что так и не сказал Элисон о беременности Милли, сам не зная, почему. Инстинктивно он чувствовал, что Элисон это не понравится, но сказать ей об этом он должен. Ему необходимо откровенно поговорить с кем-нибудь. А она оказалась с ним рядом в этот момент.

— Милли беременна, — сказал он. — Двойней.

Элисон вдруг почувствовала, что у нее перехватило дыхание. Пациенты часто говорили ей о том, что такое случается, а она всегда отвечала, что они себе это воображают. Но теперь она поняла, что это правда. Ее сердце перестало биться, голова отказывалась соображать.

Это не входило в ее планы. Что он там написал в своей биографии на сайте? «Четверо детей до десяти лет, но последний с радостью пошел в школу. Собираюсь вновь начать цивилизованную жизнь».

Она бы ни за что не вышла на него, если бы знала, что будет еще один ребенок. А особенно двойня. И не потому, что у нее слишком высокие принципы, чтобы красть мужа у беременной женщины, а потому, что это самый настоящий вызов. Соблазнительница из нее не бог весть какая. Тим был единственным мужчиной, который находил ее красивой. Гэбриэл всегда говорил ей, что любит ее за дух. Она надеялась, что старая влюбленность поможет ей вновь обрести Тима, поскольку он теперь не так связан детьми и намерен начать новую жизнь. Это вытекало из его биографии.

Но тот Тим, которого она помнила, был слишком порядочен, чтобы уйти из семьи, где должны появиться еще двое детей. Элисон молча шла рядом с ним.

Ему нравилось это молчание. Как это чудесно, особенно в сравнении с семейной кутерьмой, которая обычно сопровождает их воскресные прогулки по парку. Один ребенок залезет на дерево, другой попытается столкнуть его, третий начнет кидать мячом в хрупкую пожилую женщину, а четвертый исчезнет из виду, и Милли, истерически крича, будет бегать вокруг.

Элисон тоже нравилось молчание, потому что у нее была возможность привести в порядок свои мысли.

— Знаю, о чем ты думаешь, — гордо произнес Тим.

Элисон насторожилась, однако ей тут же пришло в голову, что он никак не может этого знать. Будучи подростком, он не отличался проницательностью и, видимо, не приобрел это качество и в последующие годы.

— Ну и о чем же?

— Ты думаешь, как могла бы сложиться твоя жизнь, если бы ты осталась со мной вместо того, чтобы ехать в Азию.

— Ты прав, — тепло улыбнулась Элисон. — А как ты догадался?

— Я думал о том же. Спрашивал себя, чем бы мы с тобой занимались в эту самую минуту, если бы ты тогда сделала другой выбор.

— И чем же, по-твоему?

— Мы были бы в таком месте, которого нет на карте, вдвоем, в палатке. Мы смотрели бы на удивительных птиц, пролетающих над головой, которых никогда не фотографировали. Был бы закат, красок которого мы никогда не видели прежде. Мы бы забыли о том, какое сегодня число, забыли бы о времени. И держались бы за руки. Мы всегда держались бы за руки.

«Вау, — подумала Элисон. — Ему все еще восемнадцать, он никогда не повзрослеет».

— И мы все еще были бы вместе? — беззаботно спросила она.

— О да! Мы бы никогда не надоели друг другу, ведь мы бы все время путешествовали.

— А четверых детей ты не видишь на этой картине?

— Нет! Дети нам с тобой были бы не нужны. Мы были бы счастливы друг с другом.

Они продолжали идти рядом. Тим был рад, что может поделиться своей мечтой с Элисон, надеясь, что это короткое ощущение счастья поддержит его в последующие годы. С шестью детьми.

Элисон удовлетворенности не испытывала. Ей нужно было все переосмыслить. Жену Тим ни за что не оставит. Но даже если бы он и сделал это, Элисон не верилось, что она сможет жить с ним. Он оставался все таким же слезливо-сентиментальным, каким был прежде, когда она знала его.

В школе он обратил на себя ее внимание только потому, что она переживала период подросткового самоутверждения. Было что-то вызывающее в том, что она в шестом классе приударила за самым непопулярным мальчиком. Он играл на саксофоне, что было довольно мило, но совершенно не сочеталось с постером группы «Осмонд»[31] на стене его спальни.

Надо признаться, что впоследствии она и вправду увлеклась им. Он был настолько предан, что ей это льстило, и она знала, что после школьных выпускных экзаменов уедет за границу, прежде чем влюбленность начнет раздражать ее.

Она и сама не понимала, почему попросила его поехать вместе с ней. Наверное, ради компании. Она была уверена, что бросит его, как только встретит более интересных товарищей по путешествию. Но он тогда отверг ее предложение, и это изумило ее. Он сказал, что пойдет за ней на край света, но она не смогла заставить его поехать с ней даже до Болоньи.

То, что ее отвергли, — а это было уже дважды в ее жизни, — заставило ее еще сильнее упрашивать его, хотя он и не поддавался на уговоры. Его решимость была первым привлекательным качеством, которое она в нем разглядела. Но этого было недостаточно, чтобы ей захотелось остаться. И теперь она видела, что он успокоился; она с облегчением поняла, что так было лучше для обоих.

Значит, Тим ей не достанется. Но даже если бы и достался, он ясно дал ей понять, что не хочет больше детей. А ей хотелось ребенка, на горизонте никого не было. Думай, Элисон, думай!

Она пришла к единственно верному, как ей казалось, решению: у нее будет ребенок от Тима, но она ему об этом не скажет. Она мягко откажет ему, и он сможет возвратиться к своей жене и огромной семье. Восстановив силы после небольшого загула, он проведет остаток жизни, счастливо сознавая, что наконец-то разделался со своим прошлым.

И никто не пострадает. Все будет замечательно.


Только не ко мне. Только не ко мне. О Боже, сделай так, чтобы он пошел в другую сторону… Слишком поздно.

— Вы, должно быть, Макс Кин? — спросил священник и протянул ему руку.

Макс осторожно пожал ее и заговорил:

— Я потрясен! Вот что называется мастерством священника. Уж не свыше ли вам дан эпитет Бесподобный?

«Что за глупости я говорю?» — спросил Макс у самого себя.

— Боюсь, ничего особенно умного. Ваша жена направила меня к вам.

Макс оглянулся через плечо на Тесс, которая озорно помахала ему рукой. «Ну вот, — подумал он, — к такому наказанию я не готов. Может, я и испортил ей жизнь, но священника она не должна была посылать. Долг теперь выплачен сполна».

Внешний вид Тесс на минуту сбил его с толку. Утром он был сильно огорчен необходимостью идти в церковь и не заметил, что на жене новая одежда, весьма отличающаяся от ее обычного стиля.

Накануне утром она почти полностью вычистила свой гардероб и отнесла его содержимое прямиком в секонд-хэнд.

— Возможно, вещи продадут только через несколько недель, а пока мне нужна какая-то другая одежда.

— Никаких проблем, — ответил Макс. — Вчера был хороший день. На, возьми.

И он достал из заднего кармана пачку купюр. Тесс уставилась сначала на банкноты, потом на него.

— Сколько у тебя тут? — с изумлением спросила она.

— Двести пятьдесят фунтов, — гордо ответил он. — Я работал больше четырнадцати часов, дважды ночью съездил в аэропорт. Похоже, Арчи сейчас придерживает для меня самые выгодные заказы. Он мне очень помогает с тех пор, как я стал членом клуба. И я все рассказал ему о своем рухнувшем бизнесе. И о том, как пытался вызволить семью из неприятностей, скрывая все от тебя. И о том, что больше всего хочу доказать моей жене, что могу защитить ее. И о том, что моя жена не знает и половины проблем, от которых я пытаюсь ее защитить.

Он и сам не мог понять, как все это из него выплеснулось. Но с начала кризиса ему не с кем было поделиться. Говорить об этом с Грэмом или Тимом он стыдился. В основании их дружбы лежали одинаковые интересы, а делились они успехами и планами на будущее. Он чувствовал, что друзья так же не готовы к неудаче, как и он.

А вот Арчи и другие мужчины в клубе посочувствовали ему и оказались людьми практичными. Арчи собирался еще больше загрузить его работой, при условии, что Макс докажет свою надежность, а Картер как-то вклинился в их беседу и сказал, что хотел бы переговорить с Максом насчет пары идей, которые у него возникли.

И у Макса появились надежды, он буквально переполнился ими. А то, что он смог дать своей жене деньги, заработанные честным образом, чтобы она потратила их на одежду, доставляло ему такое же удовольствие, как и тогда, когда он купил ей «кольцо вечности»[32] за пять тысяч фунтов на рождение Лары. С другой стороны, он помнил, что это кольцо — знак любви и благодарности, тогда как сейчас, когда он давал ей деньги, им руководило прежде всего чувство вины.

— Вот здорово, — захихикала Тесс. — Лара! Хочешь пойти со мной в магазин?

Не успела она закончить фразу, как дочь была тут как тут и уже в пальто. У нее было шестое чувство на то редкое сочетание, когда слова «мать», «полный кошелек» и «магазин» выстраивались в один ряд.

— И деньги есть? — нетерпеливо спросила Лара.

Тесс переживала за своего ребенка, которому то и дело приходилось сталкиваться с очередной трудностью. На смену радостному известию о переезде быстро пришло сознание того, что она лишается почти всего, чем увлекалась раньше. От занятий в спортзале пришлось отказаться, закончились балетные классы, и ей перестали давать десять фунтов на блестки для волос, объясняя, что надо подождать.

Макс понимал, почему не обратил внимания на новую Тесс до того, как они пошли в церковь. На ней не было ни лайкровой мини-юбки, ни топика с блестками, едва прикрывающего грудь. Но она явно ушла от классических канонов, которых придерживалась так много лет.

Она надела черную широкую юбку и красный джемпер, придававшие ей несколько богемный вид. Прическу удерживали два украшенных разноцветными камешками зажима, а не привычный коричневый деревянный обруч.

В ней было нечто неукротимое, напоминавшее Максу ту Тесс, которую он встретил впервые, Тесс задолго до рождения Лары и последующих десяти лет умиротворенности, которое, как они полагали, будет сопровождать их до выхода на пенсию.

«Интересно, знает ли она, что одевается теперь так же, как и раньше», — размышлял он.

Макс сделал еще глоток чая и тут сообразил, что стоявший рядом с ним священник, вероятно, пытается вести с ним какую-нибудь нравоучительную беседу, которую Макс пропустил, пока любовался своей женой.

Он решил искупить свою неучтивость заинтересованностью.

— Значит, нынче все церкви такие? — спросил он.

— Какие? — откликнулся Джон. — Популярные? Шумные? Веселые? Процветающие?

Макс был обескуражен:

— Нет, я хотел сказать… современные.

Джон рассмеялся:

— Вам, полагаю, не нравятся все эти новые песни или то, что дети танцуют?

— Просто я не понимаю, чем плохи обычные церкви, где поют обычные гимны, а дети сидят со своими родителями. Думаю, люди вроде меня чувствуют себя более уверенно, когда преобладает традиция. Это взывает к нашему чувству истории.

Он был весьма горд, обнаружив подобное красноречие.

— Значит, обычно вы в такие церкви и ходили? — весело спросил Джон.

Макс пожалел, что вообще затронул эту тему.

— Нет, но если бы и ходил, то определенно выбрал бы что-нибудь в этом духе.

Он ощущал неловкость от сознания того, что Бесподобный священник загоняет его в угол.

Джон кивнул:

— Так всегда говорят те, кто не ходит в церковь.

Макс покраснел, а Джон рассмеялся и покачал головой:

— Простите, это неучтиво с моей стороны. Знаю, вас притащили сюда помимо вашей воли, к тому же вы еще, наверное, боялись, что вас загонит в угол священник. Обычный кошмар.

— Нет-нет, вовсе не так, — запинаясь, заговорил Макс, тогда как мысленно он взывал: «Помогите! Тесс, спаси меня! Интересно, уместно ли в подобных обстоятельствах начать читать любую молитву, не относящуюся к какому-либо вероисповеданию, чтобы в этот раз испросить освобождения от мучений, которые доставляет мне общение со священником англиканской церкви?»

Но он не был уверен, как у Бога англиканской церкви обстоят дела с юмором, поэтому решил отказаться от своей затеи.

— Мне пора, — сказал Джон и еще раз пожал Максу руку.

«Ну и ну, — подумал Макс. — У меня что-то стало получаться. Стоит мне только о чем-то подумать, как это тотчас происходит. Даже «аминь» не надо говорить. Жаль, я этого не знал, когда мой бизнес начал разваливаться».

— До свидания, — сказал он, на сей раз теплее, поскольку священник уже уходил.

— Быть может, увидимся как-нибудь у Картера, — прибавил Джон.

— Что вы хотите этим сказать?

— Разве Арчи не говорил вам? Я один из членов-основателей мужского клуба.

«Замечательно, — мрачно подумал Макс. — Теперь остается только принять туда Дафну, эту старуху с косой, и моя радость от пребывания в клубе будет полной».


— Прости, мама, что ты сказала? — Фиона уставилась на свою мать, будто та заявила, что собирается голосовать за партию зеленых.

— Я сказала, что позднее за мной заедет Арчи и возьмет меня на прогулку. Ты оглохла или поглупела?

Дафне хотелось, чтобы дочь оставила ее одну и дала ей спокойно собраться. Она распределила прием болеутоляющих средств таким образом, чтобы чувствовать себя комфортно час-другой, пока будет вне дома. Теперь ей нужно было подобрать подходящую для свидания одежду и немного подкраситься, чтобы выглядеть прилично.

— Но ты же не знаешь его, — возразила Фиона.

Дафна вздохнула:

— Ты ведь и сама его видела. Он обедал с нами. Приятель твоего мужа работает у него. Он предложил мне прогуляться по Баттерси-парку и выпить чашечку чая в кафе. Долго мы отсутствовать не будем, потому что ему нужно вернуться на работу. Если к вечеру не возвращусь, можешь считать меня убитой и причитать: «Я ведь ей говорила». А пока не могла бы ты выйти и дать мне собраться?

Фиона в изумлении спустилась вниз.

— Ты слышал? — спросила она у Грэма.

— По-моему, это замечательно, — ответил он. — Как только твой отец наконец развелся с ней, я говорил, что самым лучшим для нее будет снова выйти замуж. Да и у тебя гора с плеч.

Он едва не сказал «у нас» и поздравил себя с самоконтролем.

— Да что ты такое говоришь? По-твоему, мама должна выйти замуж за водителя такси? Ты в своем уме?

— Он не водитель, а диспетчер. На самом деле он владеет этой фирмой, за обедом он рассказывал мне про нее. Это делает его местным предпринимателем, если по-твоему это звучит лучше.

Грэм нежно поцеловал жену и поспешил наверх, чтобы разрешить яростный спор относительно того, кто взял чей носок.

Фиона решила, что во всем виновата Тесс. Если бы она не притащила Дафну в пятницу в это заведение, то ничего подобного не случилось бы. Она подняла трубку и набрала новый номер подруги. Заговорил автоответчик, и Фиона положила трубку.

Да куда они все подевались в воскресное утро, черт побери?


— Хитер!

Тесс увидела свою приятельницу, выходящую из церкви, и окликнула ее. Они тепло обнялись.

— Я не видела тебя внутри, — сказала Тесс.

— На мне были ясли. Я занимаюсь этим раз в месяц. Рекомендую это как лучшее средство от молчаливости. Сюда приносят около двадцати грудных детей, и кажется, будто все подпевают гимнам!

Тесс вежливо улыбнулась. У нее было правило — держаться подальше от грудных детей, поскольку она чувствовала, как в ее сердце открываются ноющие раны. Она никогда не говорила об этом с Хитер и не собиралась начинать этот разговор сейчас.

— А что ты теперь будешь делать? — спросила Тесс.

— Обычно мы все идем обедать. Почему бы тебе не пойти с нами?

Тесс вопросительно посмотрела на Макса:

— Э-э-э… нет, мы решили устроить семейный день. Это наше первое воскресенье в новой квартире.

— Разве я не говорил? Я буду работать всю вторую половину дня, — сказал Макс, удивленный тем, что Тесс не поняла его.

— Нет, не говорил, — строго ответила Тесс. — Ты что, вечно собираешься работать семь дней в неделю?

— Если придется, то да. Я привел семью к такому положению, я и выведу из него. Арчи хочет, чтобы я руководил конторой, когда он отлучится. За это мне заплатят дополнительно. К тому же по воскресеньям хорошо работать ночью: на всех маршрутах расценки на двадцать процентов выше.

Тесс почувствовала себя неловко. Похоже, с этого момента они начали двигаться в обратном направлении. Как и в первые годы супружества, когда оба делали карьеру и пытались завести ребенка. У них не было времени, чтобы просто побыть вместе и поговорить. Тесс про себя заключила, что они намеренно ушли в работу, чтобы не изливать друг другу свои проблемы. Если бы не появилась Лара, они бы почти наверняка разошлись.

Потом Лара стала ходить в школу на целый день, и они попали в очередную яму, из которой выкарабкались, начав бизнес. Они снова погрузились в работу, дабы избегать друг друга. Все те годы, что был открыт «Органик», Тесс и Макс говорили, наверное, только о работе и Ларе.

«Неужели тебе не знакомо все это, глупец? — произнесла Тесс про себя. — Ведь опять то же самое. Мы снова не бываем вместе, и ты стараешься вызволить нас из трудного положения… упорным трудом, таким упорным, что у нас вообще не остается времени поговорить друг с другом. Отличная мысль, Макс».

— Ты могла бы пообедать с Хитер, — сказал Макс. — Я перехвачу что-нибудь в клубе.

При упоминании о клубе Тесс нетерпеливо закрыла глаза. Ей представлялось, что там очень мило, когда Макс впервые рассказал о нем. Теперь же все это казалось ей смешным.

— Отлично, — разочарованно произнесла она. — Делай что хочешь.

Макс пожал плечами, поцеловал Тесс и ушел. Это было ужасно, точно поцелуй Иуды.


Макс сидел в конторе и размышлял, как бы получше выкрутиться из этого положения, надеясь, что поступает правильно. Проблема в том, что он лгал Тесс. И довольно часто. Его, так же как и ее, шокировали все эти счета, пришедшие на прошлой неделе. Его, наверное, даже больше, потому что он успел перехватить и спрятать гораздо большее их количество.

Он совершенно запутался. Он не знал, где ошибся, но где-то в своих расчетах перепутал цифры и вычел, когда нужно было прибавить. Тесс предлагала ему просмотреть бумаги, все перепроверить, но он отказался, поскольку еще не отошел от провала бизнеса. Он надеялся, что при продаже магазина на аукционе сумма будет гораздо больше их расчетов. Это помогло бы немного. Но разница стала катастрофой.

Он не знал, как сказать ей об этом, о том, как обстоят дела: если только они не заработают много денег и очень быстро, их объявят банкротами. Если это произойдет, дом перепродадут с убытком вместе со всеми их вещами, оставленными на хранении. Вот почему он стремился продать как можно больше, прежде чем у них все это отберут.

Если в ближайшем будущем не произойдет чуда, они окажутся в положении, из которого даже Бесподобный священник не сможет их вызволить.


Грэм услышал писк своего мобильного телефона, давший ему понять, что пришло сообщение. Он настроил его так, чтобы телефон предупреждал его всякий раз, когда в течение рабочего дня приходит электронное письмо, которое он может потом прочитать дома на компьютере.

Он вздохнул и достал телефон, чтобы выяснить подробности. Ничего важного он не ждал, но иногда возникали проблемы на иностранных биржах, о которых он мог узнать не иначе как после выходных.

Между тем это сообщение не имело никакого отношения к работе. Кристина снова написала ему. И он удивился тому удовольствию, которое испытал, увидев это.

— Что там?

Он вздрогнул, услышав голос Фионы за спиной, и быстро удалил послание на трубке.

— Ничего, это по работе. Лучше бы ты не подкрадывалась ко мне сзади.

Фиона быстро нашлась:

— А ведь когда-то тебе нравилось, что я подкрадываюсь сзади. Разве не помнишь?

Грэм все еще был под впечатлением того, что ему пришло сообщение. Дома он старался даже не думать о Кристине. Это было меньше похоже на предательство, когда он скрывал все, что касается ее, от Фионы и семьи. Ему всегда довольно хорошо удавалось раскладывать все свои затруднения по отдельным полочкам. В отличие от Фионы, которая выкладывала все на стол, а потом выставляла напоказ всякому встречному-поперечному, приговаривая: «Видите? Все здесь! Все обо мне! Хотите — любите меня, хотите — оставьте!»

В случае с Фионой это срабатывало, потому что большинство любило ее; он точно любил. Но сам побаивался, что если он когда-нибудь закричит: «Вот я каков! Хотите — любите меня, хотите — оставьте!», то Фиона действительно может его оставить. Поэтому он не был готов к тому, чтобы рисковать.

— Прости, — сказал он и потянулся к ее руке, которую она убрала.

— Забудем об этом, — сказала Фиона и зашагала на кухню, где заварила своей матери чай из пакетика, просто чтобы досадить ей.

Успокоившись, она поняла, что не может больше откладывать то, что должна была сделать.

«Завтра, — решила она. — Завтра так его удивлю, как он еще в жизни не удивлялся».


Хитер была совсем не рада тому, что ей пришлось стать свидетельницей семейной сцены:

— Прости, что я наговорила лишнего.

— Не надо извиняться, — сказала Тесс. — Это не твоя вина. Да и потом, не хочу, чтобы сегодняшний день был испорчен. Пошли. И куда вы ходите обедать? Нет, позволь, сама отгадаю. К Картеру?

— Правильно! А где дети?

Они поискали глазами и увидели Лару и двух сыновей Хитер, которые играли в футбол шоколадной булочкой.

— Пошли, ребята! — крикнула Хитер.

Дети подбежали к ней, и все отправились к Картеру.

— Один человек составит нам компанию, — сказала Хитер. — Надеюсь, ты не будешь возражать.

Тесс взглянула на Хитер:

— Ты имеешь в виду мужчину?

Хитер кивнула, почувствовав неловкость.

— Да ведь это замечательно! — вскричала Тесс. — Кто это? Когда вы с ним познакомились? Чем он занимается?

Хитер застонала под градом вопросов:

— Не надо поднимать столько шума. У нас все еще только начинается. Я знаю его целую вечность, но встречаемся мы только пару месяцев.

— А почему ты раньше ничего не говорила?

— Хотела подождать, пока не станет ясно, что он не отступит перед первым же препятствием. Но у меня появляется ощущение, что он именно тот, кто мне нужен.

— Да ведь это здорово! Я очень рада за тебя.

— К черту, — рассмеялась Хитер, увидев мужчину, который вышел из-за угла и направился к ним.

Тесс собиралась хорошенько рассмотреть человека, который, как она надеялась, сделает Хитер счастливой. И тут же нахмурилась, прищурив глаза, чтобы убедиться в том, что не обозналась. Но ошибки не было. Бой-френдом Хитер, «тем, кто нужен», оказался Джерри Ньютон — учитель, пришедший Тесс на помощь после ее первого занятия по йоге. Ее первый друг-мужчина. Тот, о ком она старалась не думать целую неделю.

Без особого успеха.

Загрузка...