Любовь нельзя купить

9

— Хорошо, что мы здесь собрались, — сказал Макс, снова чувствуя себя душой компании среди своих старых друзей. Все сидели за столиком в ресторане «У Картера», стоящим в самом центре заведения: Тесс и Макс, Фиона и Грэм, Милли и Тим. И Дафна.

— Вечером здесь все совершенно по-другому, правда? — сказала Тесс, обращаясь к Максу.

Макс огляделся:

— Не знаю. Я был только наверху в клубе.

Тесс хихикала всякий раз, когда он говорил «клуб», а Макса это раздражало.

— Я же не издеваюсь над вами, дамами, когда вы занимаетесь физкультурой и называете это йогой?

— Ты только это и делаешь.

— Ну да, — согласился Макс. — Так что мы квиты.

В зале неожиданно громко зазвучала песня в исполнении Наны Мускури[30], которая пела… впрочем, никто не понял, о чем она пела. Компания дружно решила, что все песни Наны Мускури одинаковы.

— Лучше обрати внимание на то, что слушают твои дети, — осуждающе заметила Дафна Фионе и повернулась к Милли. — А вот мне кажется, что Нана Мускури очень хороша. У нее ведь была серия передач по телевидению, вы это знаете?

Милли вежливо кивнула, не зная, за какие прегрешения ее посадили рядом с возмутительницей спокойствия и знатоком телевизионной чепухи.

— Теперь я знаю, что тогда предвещала песня «Альбатрос», — прошептал Макс жене, заметив, что Дафна испортила настроение собравшимся не только за их столиком, но и за соседним.

— Мама, неужели ты не можешь хотя бы попытаться сделать вид, будто тебе весело? — прошипела Фиона.

— А я не просила, чтобы меня сюда приводили. Я говорила, что вполне могу и с детьми посидеть.

И она была права. После нескольких дней пребывания дома ее боли уменьшились. Она с радостью осталась бы в своей комнате до конца жизни. Она даже старалась казаться более оживленной и не жаловалась, надеясь, что ее оставят одну.

Но эффект оказался противоположным. Утром она подслушала разговор Грэма и Фионы.

— Мы не можем оставить ее одну, — прошептала Фиона.

— Она и не будет одна, ведь здесь же дети, — резонно заметил Грэм.

— Да, но в этом случае ей придется присматривать за ними, а я не знаю, справится ли она.

— Мне кажется, что справится.

У Грэма появились подозрения, что Фиона думает о матери только с худшей стороны. Если откровенно, он был рад ослаблению напряженности в последние несколько дней и отказывался верить в заговор, замышлявшийся в тиши.

— По-моему, она что-то скрывает от нас, — твердо заявила Фиона. — Мне кажется, она больна, очень больна и не хочет тревожить меня.

— Не говори глупости. Просто она пытается притереться к нам.

«Твоими бы устами, Грэм», — подумала Дафна.

Фиону это не убедило.

— Не забывай, что я знаю ее лучше тебя. Последний раз она обнаружила сговорчивость, когда папа бросил ее. Но даже тогда не сумела долго продержаться и заставила нас всех почувствовать, что он ушел из-за нас.

«Неправда! — подумала Дафна, хватаясь за перила — Это так несправедливо! Я все сделала, чтобы защитить детей. Каждый день говорила, что они тут ни при чем. А они сами брали вину на себя. Дети всегда так ведут себя, воображая, будто они центр вселенной. Теперь, став матерью, Фиона и сама должна это понимать».

Но хотя Фиона и была матерью четверых детей, она оставалась ребенком для своих родителей и по-прежнему воображала себя центром мироздания. Она все еще верила, что все, что происходило когда-то, затевалось ею или ее братьями (и, естественно, не думала, что понесет наказание, поскольку она единственная девочка и самая любимая).

Дафна была старше и мудрее Фионы и вынуждена была признать, что представление ее дочери о детстве и истории семьи не меняется со временем. И ей это не нравилось.

Она громко откашлялась, предупреждая о своем появлении, и вслед за тем вошла на кухню.

— Привет, мама, — радостно произнесла Фиона.

Дафна сверкнула глазами в ее сторону, после чего медленно подошла к столу, чтобы взять чайник.

— Я сделаю тебе чаю, — предложила Фиона, забрав его из рук матери. — Иди, садись.

Дафна выхватила у нее чайник:

— Я вполне могу вскипятить воду сама, большое тебе спасибо.

Грэм предостерегающе взглянул на Фиону, и та неохотно отступила.

— Мы как раз разговаривали о сегодняшнем вечере, — сказала Фиона.

— А что будет сегодня вечером? — спросила Дафна, наливая чай и сосредоточившись на том, чтобы ничего не уронить. Ей становилось все труднее удерживать что-либо в руках. «Черт, — думала она, — я разваливаюсь на части. Жаль, не могу свалить вину на Фиону, потому что она, кажется, и так готова принять на свой счет все, что я делаю».

— У нас вечеринка с друзьями, ты их знаешь — Тесс с Максом и Милли с Тимом.

— Хорошо. Желаю приятно провести время. Я присмотрю за детьми, так что вы сможете сэкономить на сиделке, — заговорила она слащавым голосом, насторожившим Фиону.

— Вообще-то мы с Грэмом думали, что было бы замечательно, если бы и ты пошла с нами. Ты никуда не ходила с тех пор, как переехала сюда. Тебе бы пошло на пользу, если бы ты встряхнулась немного.

— Лучше я останусь.

Фиона посмотрела на Грэма, ища у него поддержки, но он на сей раз предпочел держаться подальше.

— Дело в том, что мы уже давно наняли сиделку и не можем так сразу ей отказать. Нам все равно придется платить. Мы хотим сказать, то есть я хочу сказать, что мне бы хотелось, чтобы ты пошла с нами.

— Хорошо, — коротко ответила Дафна.

— Что-что?

— Я сказала «хорошо». Я пойду, если ты настаиваешь на том, что я не способна сама присмотреть за своими внуками. А могла бы.

Она не стала говорить, что ей хочется остаться потому, что дома она лучше себя чувствует, ибо это усилит подозрения Фионы в том, что ее мать действительно серьезно больна. Плохо, когда узнаешь, что твоя мать права насчет чего-то, но еще хуже удостовериться, что права твоя дочь.

И Дафна согласилась пойти с ними.

— А тебе даже «спасибо» сказать не за что, — проворчала Фиона Грэму после того, как ее мать поднялась наверх, чтобы злиться там на всех.

Грэм оторвался от газеты:

— Я на твоей стороне, ты это знаешь, но раз уж ты ведешь себя неправильно, то скажу тебе следующее. Ты упоминала, что проблема твоей матери состоит в том, что твой отец никогда не говорил ей, что она ведет себя неразумно, так что это вошло у нее в привычку. Из-за этого он ее и оставил, а меняться ей было уже слишком поздно.

«Ну вот еще, — подумала Фиона. — Хочет, чтобы я вела себя разумно. Это железное доказательство того, что семейные отношения дали трещину. Разговаривает со мной, как пожилой мужчина с пожилой женщиной. Скоро будет называть меня «дорогая» и подавать халат, когда мне станет зябко».

Она очень гордилась тем, что обнаружила проблему в своем браке, прежде чем та разрослась. Теперь пришло время действовать. «У меня все будет не так, как у Милли и Тима, — решила она. — Мне нужно провести отпуск в Европе, чтобы освободиться от всего того, что меня сдерживает.

Спонтанность — вот чего мне недостает. И элемента неожиданности. В нашем браке должно быть больше сюрпризов. Мне нужно показать ему, что он не все обо мне знает, что я еще в силах удивлять его».

И Фиона начала думать, как, где и когда она сможет поразить своего мужа.

Подобного Тесс никак не ожидала. Она бы меньше изумилась, увидев своего мужа, склонившегося над гладильной доской.

— Четыре с половиной тысячи, — сказала Тесс, по-разному повторяя эту сумму, как бы проверяя, не звучит ли она менее устрашающе, если менять голос. — Как мы могли задолжать кому-то четыре с половиной тысячи помимо всех других долгов, с которыми едва ли сможем расплатиться?

— Это не моя вина, — ответил Макс, проклиная себя за то, что ему в очередной раз пришлось прибегнуть к этой присказке, ставшей уже такой знакомой. — Мне дали цены на то, что было в магазине, но поскольку вещи были проданы на аукционе, нет никакой гарантии, что все полностью окупится.

— И что же нам делать? — произнесла она.

Макс решил, что Тесс обращается к нему, и его воодушевило, что она по-прежнему рассчитывает, что он выпутается из трудностей, которые сам же и создал.

— Работа в такси идет хорошо. Я легко могу заработать сотню фунтов в день, насчет налогов нам какое-то время не надо беспокоиться, потому что это все наличные. Еще есть твоя йога…

— Макс, все это вместе не поможет нам расплатиться с долгами и не позволит жить здесь хорошо. Кроме того, нам нужно достать эти деньги быстро. На свое преподавание я не возлагаю больших надежд. Я купила учебник, видеокассету, потом потратила двадцать три фунта в аптеке «Бута» на массажную щетку, мочалку и средства от боли. Все это мне необходимо.

Она в отчаянии опустилась на диван. Макс бросился к ней.

— Все будет хорошо, — заговорил он.

— Каким образом? — закричала она. — Каким образом все будет хорошо?

Она вскочила на ноги и начала ходить взад-вперед, впервые осознав, как мало можно сделать шагов в крошечной гостиной.

— Я должна найти другую работу — в магазине, в пабе, любую. Завтра же начну искать.

Макс покачал головой:

— В этом нет смысла. Не можем же мы работать целыми сутками, мы ведь и Ларе нужны. И ты никогда не сможешь заработать быстро столько, сколько нужно, во всяком случае, пока делаешь неквалифицированную работу.

— Тогда что же нам делать? Все аукционы закончились. Мы продали все, что у нас было. А процент будет расти с каждым днем.

Макс удержался от того, чтобы сказать очевидное. Он не знал, как она к этому отнесется, поэтому только сидел и смотрел на нее. Она готова была расплакаться, и он знал, что решение за ним. Проблемы возникли из-за него, и ему нужно найти выход. Ей наверняка не понравится, что он собрался предложить, но ничего другого он придумать не смог.

— Мы еще не все продали, — тихо произнес он.

— О чем это ты? — резко спросила Тесс. — Надеюсь, ты не рассчитываешь, что я продам свои кольца! Даже если бы нас объявили банкротами, у меня бы все равно оставалось право оставить себе кольца, ты и сам меня в этом уверял.

— Разумеется, я не хочу, чтобы ты продавала кольца!

Тесс успокоилась. Почти. Макс колебался, стоит ли ему высказывать свое предложение, но если он этого не сделает, Тесс может подумать, что он все-таки собирался продать ее драгоценности.

— У нас есть и еще кое-что для продажи, — сказал он.

Тесс пристально посмотрела на него и обвела рукой спартански обставленную квартиру:

— Мне больше ничего не приходило в голову. Да ты сам посмотри.

— Не здесь. У нас ведь есть много такого, что мы с собой не захватили.

Тесс не понимала, что он имеет в виду, однако он решил дать ей возможность догадаться самой. И тут до нее дошло.

— Уж не говоришь ли ты обо всех наших вещах, находящихся на хранении? Обо всех?

Макс кивнул, а Тесс в изумлении уставилась на него:

— Но мы не можем все продать.

— Почему?

Тесс вздохнула. Его непонятливость раздражала ее.

— Потому что они нам понадобятся, когда…

И вот тут она окончательно все поняла.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что они нам не понадобятся, потому что мы не собираемся возвращаться?

Макс сел рядом с ней и крепко стиснул ее руки.

— Если ты можешь предложить что-то другое, тогда так и сделаем. Но я не думаю, что есть какое-то другое решение.

Тесс постаралась осмыслить ситуацию. Все, через что они прошли, было терпимо, потому что глубоко внутри они надеялись, что это всего лишь временно. Она всегда думала, что они вернутся в свой старый дом, даже если это произойдет через несколько лет.

К тому же простое сознание, что все их вещи по-прежнему принадлежат им, где-то находятся, служило свидетельством того, что они не совсем расстались со своим прошлым. Для Тесс это было утешением, и, как она надеялась, для Макса тоже. Они об этом не говорили. Нужно было решить столько практических проблем, что не оставалось времени на обсуждение эмоциональных затруднений.

— Все? — слабым голосом спросила Тесс.

Макс вздохнул:

— Разве ты забыла, что мы уже прошли через все это на прошлой неделе?

Боже, это же было всего лишь на прошлой неделе. Было такое чувство, будто они стали на несколько лет старше.

— Все, что важно для нас, мы взяли с собой, — продолжал Макс. — Если мы собирались прожить без остальных вещей несколько лет или даже больше, то, может, нам это вообще не нужно?

— Нужно нам это или нет, не имеет значения, — с необычным для нее раздражением проговорила Тесс. — Просто мне радостно сознавать, что они есть.

— Мне тоже, — терпеливо произнес Макс. — Но другого выбора у нас нет. Совсем нет.

Тесс обдумывала эту фразу и так, и этак, пока не закружилась голова и не подступила тошнота. Она глубоко вздохнула и огляделась.

— У нас не так-то много и останется, чтобы показать, что мы накопили за пятнадцать лет, правда?

Макс улыбнулся:

— Если не считать Лару и брак, который пережил самые тяжелые времена. Не так уж и плохо, а?

— Может быть. А я все думаю, что бы нам еще продать.

Макс поднял руку:

— Из того, что здесь, ничего продавать не надо. Ни твои драгоценности, ни подарки, которые я тебе дарил…

— Я не об этом говорю. Ты помнишь тот магазин, что неподалеку от «Органик»?

Макс непонимающе смотрел на нее.

— Почему я должен помнить о каком-то магазине? Если там не продавались экологически чистые бананы, которые могли составить конкуренцию нашим, то меня он не интересовал. Ну и что этот магазин?

— В основном это модный секонд-хэнд. Но в отличие от благотворительных магазинов, человек, который избавляется от своих вещей, получает процент от проданного товара. Но там дорогая одежда.

— А еще говорят, что филантропия умерла, — скривив губы, заметил Макс.

Тесс не обратила внимания на его сарказм.

— Дело в том, что у меня целый гардероб, полный вещей, которые стоят, наверное, кучу денег. Я надевала эту одежду, только когда ходила в магазин или выпить с кем-то кофе.

— Но не можешь же ты продать свою одежду. Нужно ведь что-то и оставить.

— Да, но я могу купить что-нибудь новое, более практичные вещи, чем те, которые есть у меня сейчас. И поверь мне, я получу хорошие деньги, я знаю, сколько платят за такие наряды.

Макс покачал головой:

— Я не позволю тебе делать это. Эти вещи — часть тебя.

«Потому-то я и хочу избавиться от них», — подумала Тесс.

— Я уже решилась, — твердо заявила она. — Но поступаю я так из эгоизма, поэтому не волнуйся.

Макс приподнял бровь и пошутил:

— Но должен же я хоть из-за чего-то волноваться.

«Мы живем здесь еще только несколько дней, — подумала Тесс. — Полагаю, со временем у тебя будет еще много поводов для беспокойства».

— Чего бы хотели прекрасные дамы?

Фиона, Тесс и Милли жеманно улыбались, пока не догадались, что Картер обращается к Дафне. И тотчас истерически захихикали.

— Фиона, над твоей матерью издеваются! — прошептала Тесс.

— Тсс! — прошипела Фиона. — Она улыбается впервые за десять лет. Не мешайте ей.

Дафна из кожи вон лезла, стараясь не показать, что она польщена вниманием со стороны Картера, но остальных не так-то легко было провести. Румянец появился на ее щеках, чего не было с пятидесятых годов.

— А что вы посоветуете? — спросила она, пробежав глазами огромное меню. Надевать очки она не захотела.

Картер погладил подбородок и посмотрел на Дафну оценивающим взглядом:

— По-моему, вы женщина с утонченным вкусом. Могу я предложить вам палтус с овощами?

— Звучит заманчиво.

— Наверное, это замороженный горошек и морковка, — сказал Тим Грэму.

Тесс посмотрела на него:

— Ты не прав. У Картера договор с фермером в Кенте. Тот доставляет овощи дважды в неделю. Если они и заморожены, то это потому, что выпал снег.

Тим принял упрек. Он не доверял ценам в этом заведении. Даже если учитывать значительное повышение расценок в вечернее время, здесь все равно на удивление дешево. Он попробовал найти что-нибудь еще, к чему можно было придраться. Все, что угодно, лишь бы только отвлечься от мысли о том, что скоро он станет отцом шестерых детей.

— Шестеро детей? Шестеро?

«Уж не произошло ли у мужа какого-то отклонения в психике?» — подумала Милли.

Он не шевелился и не моргал. Просто стоял посреди комнаты и без конца повторял:

— Шестеро детей?

— Я была удивлена не меньше, чем ты, — сказала Милли.

Она надеялась, что поступает правильно, разговаривая с ним. Должно ведь быть какое-то руководство для подобных душевных расстройств, как, например, совет не будить лунатика. Ей не хотелось, чтобы он терял голову, во всяком случае, не сейчас, когда дети в соседней комнате смотрят сериал «Симпсоны». Происходящее казалось ей заимствованным из бульварной газетенки.

— Шестеро? — еще раз повторил Тим.

— Да прекрати ты, ради бога, талдычить одно и то же! — крикнула вышедшая из себя Милли, которую больше не тревожило его душевное состояние. — У меня тоже будет шестеро, и все заботы лягут на мои плечи. Ты все равно будешь уходить каждое утро в офис на девять-десять часов, и никаких хлопот с детьми.

— Помолчи, я должен подумать.

Милли ущипнула его за руку, притом не очень игриво.

— Тогда хорошенько подумай, в ближайшие полгода у тебя будет для этого не очень много времени.

«Не хочу их, — хотелось сказать Тиму. — Совсем не хочу. Хочу исчезнуть отсюда, поездить по миру и вернуться, когда все дети встанут на ноги. Мне нужна такая семейная жизнь, когда один ребенок по вечерам играет на фортепьяно, другой вышивает малиновку, сидящую на бревнышке, а третий восторженно переводит латинскую поэзию. Последний же сидит возле меня и просто молчит, льнет ко мне, любит меня. Разве я многого хочу?»

Он благоразумно оставил этот вопрос при себе, наверное, потому, что знал на него ответ. Но как бы ни был он несчастлив со своей семьей с четырьмя детьми, семья с шестью детьми — это что-то немыслимое.

— Они же не поместятся в машину, — сказал он, когда шок миновал и в голову полезли всевозможные доводы против. — И спален у нас не хватает. Да и детских вещей. У нас их вообще нет. Мы же все раздали после того, как родился Натан.

— Кое-что я оставила, — тихо произнесла Милли.

Тим дернул головой:

— Оставила? Это еще зачем? Мы же решили, что четверых вполне достаточно для любой пары, считающей себя в здравом уме.

— Просто я оставила лучшие вещи, чтобы передать их знакомым, а может, и нашим внукам. Многие из них о чем-то напоминают. Я не могла все отдать в благотворительный магазин.

У Тима задергался левый глаз. Он пристально вглядывался в лицо Милли в поисках доказательств того, что его обманывают.

— Значит, это было запланировано?

Милли захотелось ударить его, но вместо этого она стала просто кричать на него:

— Нет! Если помнишь, это ты тогда увлекся, а не я!

Тима обескуражило это обвинение. Он такого не помнил, да и не хотел. Он уже давно решил, что во всем виновата Милли, и ничто не заставит его изменить это мнение.

Самое скверное, что он ничего не мог с этим поделать. Выбора у него нет. Хотя он и лелеял мечты насчет того, чтобы убежать с Элисон и еще раз пережить молодость, он знал, что это всего лишь фантазия. И все-таки он питал смутную надежду, что пройдет не так уж много лет, прежде чем его дети достигнут возраста, когда он будет не очень им нужен.

И дело не в том, что он сколько-нибудь серьезно раздумывал над тем, чтобы оставить их, хотя мог безболезненно поразмышлять и над такой возможностью. Шестерых детей не оставишь. Они будут нуждаться в нем целую вечность. Как только образование лишит его последнего заработанного им пенса, они начнут жениться, или же им понадобятся залоги на покупку домов, которые нормальные люди не смогут позволить себе купить.

Он будет работать до девяноста лет и даже после этого вынужден будет пойти на неполный рабочий день в магазин «Сделай сам» только для того, чтобы оплачивать подарки на дни рождения для своих семисот внуков и правнуков.

Он видел свое будущее. Оно представлялось ему как дорожка из подгузников, обрывающаяся только у могилы.

— Ты куда? — спросил он у Милли, которая бросилась к двери с прытью, на какую только способна испытывающая тошноту женщина, беременная двойней.

— Я уже говорила тебе, у меня встреча со старым приятелем.

— С каким еще старым приятелем? — настаивал он, раздраженный ее уклончивостью.

— Его зовут Дэниэл, — вылетело у нее.

Милли вспомнила имя мальчика, в которого влюбилась, когда ей было шесть лет. И с этими словами она удалилась.

«Что еще за Дэниэл, черт бы его побрал?» — весь вечер думал Тим.

— Просто здорово, — восторженно произнес Грэм, приступая к огромной порции. — И совсем недалеко от нас. Как так вышло, что мы никогда не слышали об этом месте?

Несколькими неделями раньше кто-то из них отпустил бы очень остроумный комментарий насчет Дерьмовой долины, но теперь они старались тщательнее подбирать выражения. Это же район, где живут Тесс и Макс, их дом.

— Привет, Тесс!

Тесс вздрогнула. Она и забыла, что живет рядом и существует весьма большая вероятность того, что здесь можно встретить человека, с которым она успела познакомиться за короткое время пребывания в Хивербери. Она тотчас пожалела о том, что остановила свой выбор на этом ресторане.

— Привет! — ответила она, узнав женщину, которая приходила на занятия по йоге.

Тесс не знала, как ей выйти из этого положения. Все собравшиеся за столом ждали, когда им представят эту даму.

Незнакомка избавила ее от смущения:

— Тесс не знает моего имени. Меня зовут Сэнди.

Все вежливо пробормотали «здравствуйте, Сэнди», после чего умолкли, ожидая, когда Тесс объяснит им, как они познакомились. Делать было нечего.

— Сэнди ходит со мной на занятия по йоге, — объявила она.

Все закивали, точно это что-то им объясняло. Тесс решила, что друзьям не придет в голову, что она преподает на этих занятиях. С какой стати? Ну вот и все.

— Тесс — отличная преподавательница, — сказала Сэнди.

А вот и не все.

Фиона и Милли смотрели на Тесс в ожидании объяснений. Грэм был слишком поглощен едой. Тим, казалось, разговаривал со своей тарелкой, а Макс был оживлен.

— Потом расскажу, — небрежно бросила Тесс. («Когда подберу нужные слова, чтобы не показаться авантюристкой».)

Как нельзя кстати Картер явился с вином, предоставив ей передышку.

— Не помню, чтобы я заказывал вино, — сказал Макс.

Картер улыбнулся:

— Это от вашего друга.

И он указал на столик возле окна, за которым сидел Рав с двумя аккуратно одетыми детьми, которые образцово себя вели. Рав посмотрел на Макса и поднял бокал, а тот в ответ поднял два больших пальца. Макс заметил, что на Раве в этот вечер не было его фирменного свитера. Вместо этого он щеголял в азиатской рубашке, щедро расшитой золотом и серебром и усеянной блестками.

Пока Картер разливал вино, Грэм попытался прочитать название на этикетке. Он нахмурился, засомневавшись в том, что увидел.

— Да, ты прочитал верно, оно из Бомбея, — произнес Макс со знанием дела.

Грэм посмотрел на него:

— А Бомбей — это где?

— В Индии, глупец, — сказала Дафна.

— Где красота, там и ум, — проворковал Картер, а Дафна кашлянула от смущения.

— Наверное, это какой-то другой Бомбей, — сказал Грэм подчеркнуто терпеливо. — В Индии не делают вино.

— Пойди скажи это моему другу Раву, — предложил Макс.

Все наполнили бокалы и подняли их, чтобы посмотреть, какого вино цвета. Знатоки медлили с оценкой, но не потому, что в ресторане царил полумрак или бокалы были неподходящие, а потому, что никто толком не знал, что нужно было увидеть.

— На вид ничего, — высказал свое мнение Грэм.

Это, видимо, нужно было понимать следующим образом: «Ничего лишнего в нем не плавает, и вино явно красное». Согласившись с этими очевидными фактами, все сделали по глотку.

Никому не хотелось первым выносить суждение. Макс чувствовал, как Рав с волнением наблюдает за дегустацией, и понимал, что должен взять инициативу в свои руки, прежде чем кто-либо из компании скажет что-нибудь такое, что может огорчить его нового друга.

— По-моему, оно весьма… грубое, — сказал Грэм, сделал еще один глоток и ощутил, как сходит с его зубов эмаль и слезает кожа с языка.

Почувствовав, что Макс пристально смотрит на него, Грэм понял намек. Он проглотил вино, надеясь, что еще сможет что-нибудь съесть после того, как эта смесь доберется до его желудка, и прошептал:

— М-м-м… Выдержанное. Много… выдержки.

Тим залпом выпил бокал и объявил:

— На вкус ничего.

— С Тимом что-то случилось? — прошептала Тесс, обращаясь к Фионе.

— Потом расскажу, — так же тихо ответила та.

— А что это Милли так смотрит? — с любопытством спросила Тесс.

Фиона взглянула на Милли, которая отчаянно пыталась взглядом что-то ей напомнить. И тут ее осенило: она же обещала заговорить об отпуске, чтобы проверить, не обидится ли Тесс на то, что две другие пары уезжают без нее.

Фиона была не в ладах с дипломатией. Она скорее являлась человеком, который сначала говорит, потом извиняется. Но она знала, что должна сделать это. Милли рвалась в отпуск до рождения двойняшек, и ей не хотелось ехать только с Тимом и детьми.

Фиона решила пойти напрямик:

— А вы задумывались об отпуске в этом году?

Тесс рассмеялась:

— Мы не задумывались даже о том, что будет через неделю! Прошли времена, когда мы строили планы. Хотя с каждым днем все выглядит менее безнадежно, чем накануне.

Перед этим Тесс думала о том, как бы ей побыстрее освободить гардероб. Однако Фиона истолковала ее задумчивость как возможность того, что они все-таки смогут поехать вместе. Она откинулась на стуле, довольная тем, что сможет потом немного обнадежить Милли. Она чувствовала, что поступала непорядочно, но они с Грэмом уже решили, что лучше не поедут ни с теми, ни с другими. Это было бы неправильно.

Но даже если поездка в Прованс снова стала на повестку дня, Фионе не следовало забывать о Дафне. Та не выдержала бы двенадцатичасовое путешествие на машине во Францию.

— Макс!

Все вздрогнули, услышав этот голос.

— Привет, Арчи! Иди сюда, познакомься с моими друзьями.

Макс поднялся, тепло приветствуя члена своего клуба. Он представил его собравшимся за столом и сказал:

— А ты не говорил, что собирался зайти сюда.

— Да я бываю здесь каждый день. Какой смысл готовить для самого себя, к тому же у меня с Картером особая договоренность: бесплатная еда за бесплатное такси. Еще я вожу фургон, когда ему нужно привезти много продуктов.

— Не можешь же ты ужинать один, — сказал Макс. — Присоединяйся к нам.

Он намеренно не замечал предостерегающих взмахов ресницами, с помощью которых Тесс посылала ему сообщения в разработанной ими за годы супружества системе шифровки.

— Наверное, я буду лишним.

— Ерунда, тут хватит места.

Макс принес стул и поставил его рядом со своим. Не прошло и нескольких секунд, как Картер принес стейк с картошкой и морковью и пирог с почками для Арчи.

— Обслуживают здесь замечательно, — заметил Макс.

— Я всегда беру это по пятницам, — сказал Арчи. — И всегда прихожу сюда в восемь сорок пять. Не могу надолго отлучаться из офиса. У нас это самое напряженное время.

— А чем вы занимаетесь, Арчи? — вежливо спросил Грэм.

— Я диспетчер в такси. Макс недавно начал работать у меня, но уже становится лучшим водителем. За пять дней ни одной жалобы на него — это, можно сказать, рекорд в Южном Лондоне.

Тим уставился на Макса:

— С каких это пор ты водишь такси?

— Арчи только что сказал: пять дней. Почему вы не слушаете? — сказала Дафна, удостоив Тима своего фирменного взгляда, в котором можно было прочитать: «Меня считают дурой, потому что я старая, но я, по крайней мере, слежу за разговором».

«Интересно, — задумался Тим, — а такие люди, как Дафна, не попадались Элисон во время ее путешествий? Возможно, их особо почитали среди первобытных народов. Должна ведь быть причина, в силу которой эволюция дала им возможность выжить, даже размножиться. Не исключено, что в ней есть какая-то изюминка, о которой мы еще узнаем. Пожалуй, я не стану ее трогать, вдруг врачи обнаружат, что ее язвительность может излечивать рак или еще что-нибудь».

— Может кто-нибудь налить мне еще этого вкусного вина? Пожалуйста.

Собравшиеся закрутили головами, чтобы рассмотреть, кто произнес эти волшебные слова. Все считали себя людьми и учтивыми и остроумными, но не до такой же степени.

Оказалось, это снова Дафна.

— Мама, умерь свой сарказм! — прошипела Фиона.

Дафна уставилась на нее:

— Да какой там сарказм! Мне правда хочется еще этого вина. Ты затащила меня на ужин, хотя я вполне счастливо могла бы провести время дома, теперь я прошу — вежливо! — еще немного вина, а ты меня обвиняешь в ехидстве. Теперь я понимаю, как чувствуют себя подростки, когда взрослые постоянно обращаются с ними несправедливо.

— То есть ты действительно считаешь это вино вкусным? — недоверчиво спросила Фиона.

— А зачем я стала бы это говорить, если бы думала иначе? Сарказм — удел молодых людей. С возрастом понимаешь, что жизнь слишком коротка, чтобы пытаться все время умничать и играть словами.

«Неужели она поумнела?» — подумал Грэм, вспомнив, какие глупые и жестокие вещи Дафна говорила Фионе совсем недавно.

Макс заказал Картеру еще одну бутылку.

— У вас очень тонкий вкус, если позволите так выразиться, — заметил Картер, обращаясь к Дафне. — Не всем нравится бомбейское. Тут нужен особый нюх.

Дафна смущенно улыбнулась и опустила глаза. Вообще-то она была согласна с другими, что на вкус вино было совершенно отвратительным. Но после первого бокала по телу разлилась теплота, и ее боль постепенно ушла (вероятно, вместе с онемением основных органов). Не иначе как чудо.

— Вы позволите выпить вместе с вами? — обратился к ней Арчи. — Обычно я не пью по вечерам, потому что не хочу, чтобы Картер открывал бутылку ради одного бокала. Но если я куплю ее и вы окажете мне честь…

Фиона в изумлении смотрела на мать. Она взяла ее с собой, чтобы та убедилась, насколько она слаба, а между тем эта женщина привлекает внимание мужчин, точно постаревшая красотка из журнала. Все принялись меняться местами, чтобы Арчи мог сесть рядом с Дафной.

Грэм направился в туалет и, проходя мимо Фионы, прошептал ей:

— По-моему, нам нужно приходить сюда каждый вечер. К Рождеству можно было бы выдать ее замуж.

Фиону это позабавило, или, во всяком случае, она приняла веселый вид. На самом деле она чувствовала себя неловко. Ее мать выходила за рамки, очерченные для нее. А ей следовало бы оставаться там, пока Фиона не разрешит с ней противоречия, накопившиеся за всю жизнь. Только потом дочь сможет ее отпустить.

«На этот раз я его точно не отпущу», — думала Элисон.

Она сидела у окна своего коттеджа и смотрела в сад. Прежде чем уйти, Гэбриэл наладил освещение вокруг клумб.

— Ничего сажать я не буду, — сказал он тогда, — потому что это затронет корни. Но мы можем любоваться тем, что уже есть.

Они нередко сидели вечерами в саду, наслаждаясь тишиной и бесконечно разговаривая о путешествиях, прежних и будущих. Иногда они прихватывали с собой глобус, крутили его и то и дело останавливали пальцем, а потом гадали: куда лучше поехать — в это место или в то? В их жизни никогда не было покоя, было только движение вперед.

— Гэбриэл, — спросила его Элисон как-то вечером, — а что мы будем делать, когда состаримся?

Он взглянул на нее, словно не понял вопроса.

— Это вполне западное представление, — ответил он. — Ты полагаешь, что с возрастом все должно измениться. А причина тому — странная система выхода на пенсию в шестьдесят или шестьдесят пять лет. В других странах люди работают, пока не умирают или не становятся немощными.

Элисон пожала плечами:

— Хорошо, и что будет, если мы станем немощными прежде, чем умрем? Что мы тогда будем делать?

Гэбриэл участливо погладил ее по руке:

— Мы с тобой всегда будем полны сил. Я видел тебя в горах и в пустыне. Ты боец, вроде меня! Поэтому я и люблю тебя.

И на этом тема была исчерпана, во всяком случае, так считал Гэбриэл. Но Элисон все время думала об этом. Да, она полна сил, она боец, но в последнее время чувствует усталость. Не физическую, просто она устала от необходимости играть, будто она все тот же человек, каким была пятнадцать лет назад.

После возвращения в Англию она читала много женских журналов, стараясь наверстать все те сведения из области массовой культуры, что прошло мимо нее. Казалось, все сводится к одному всеохватному посылу: женщина должна оставаться молодой по крайней мере до шестидесяти лет.

Ей было тридцать восемь, она поднималась на Эверест, многого достигла и заслужила право где-то осесть, начать полнеть и чувствовать умиротворение. Она хотела, чтобы ей было столько, сколько есть, а не столько, сколько было тогда, когда она встретила Гэбриэла. Она не хотела тратить по двадцать минут в день на то, чтобы делать макияж и тем самым скрывать предательские морщинки. И еще она хотела ребенка.

Потребность в ребенке — а это, определенно, была скорее потребность, нежели просто желание родить его, — росла в ней, точно болезнь. Она причиняла ей настоящую боль, унять которую мог только ребенок. Разумеется, она поднимала эту тему в разговорах с Гэбриэлом, преподнося ее с разных сторон, но он и не собирался менять свою позицию.

— Мы же в самом начале договорились, — настаивал он. — Никаких детей. Я ведь весьма ясно дал это понять.

— Но ведь это ничего не изменит, — умоляла Элисон. — Мы могли бы взять ребенка с собой. Вспомни обо всех этих ребятишках, которых мы встречали во время путешествий. У них же чудесное детство — своими глазами познавать мир. И мы могли бы сделать то же самое!

Но Гэбриэл оставался непоколебим:

— Это не то же самое. Мы ведь не можем взять малыша в зону военных действий, а мы договорились, что это будет нашим следующим шагом.

Словно подталкивая ее к принятию окончательного решения, Гэбриэл стал наводить справки насчет рабочих мест во «Врачах без границ» для них обоих. Эта организация с радостью принимала добровольцев, предлагавших свои услуги на неопределенное время в самых опасных регионах.

Элисон отправилась вместе с ним на собеседование, равнодушно выслушала все предостережения, сопряженные с самыми настоящими опасностями, посмотрела документальную съемку о работе, которую вели врачи по всему миру, после чего категорически решила, что не поедет.

— Я уже немолода, — сказала она.

Гэбриэл презрительно посмотрел на нее:

— Не смеши. Ты совсем не старая. Там есть врачи гораздо более преклонного возраста, ты же видела это в фильме.

— Сейчас я еще не состарилась, но наверняка буду старой, когда вернусь. Ты видел, как изматывает эта работа?

Гэбриэл ухватился за эту мысль.

— Но тем-то она и привлекательна, — живо заговорил он. — Нам не нужно возвращаться. Никогда Мы можем все время быть в пути. Люди дряхлеют, когда остаются на одном месте и сравнивают себя с окружающими: они видят, как старятся их дети, как умирают старики.

Однако эти слова убедили ее не поехать, а остаться.

— А я хочу сравнивать себя с другими. Не желаю вечно жить в изоляции. Люди не для этого созданы. Мы ведь именно это поняли, побывав во многих местах по всему миру? Я хочу видеть, как люди старятся. Я хочу и сама чувствовать, как старятся. Я хочу видеть, как растут дети. Больше всего я хочу видеть, как растут мои дети.

Расставание было недружелюбным. Гэбриэлу казалось, что Элисон вышла за него из неискренних побуждений. Он не допускал того, что она могла просто изменить свое мнение.

«Ну вот, — думала она. — Скоро мне сорок, одна и без детей». Было естественно, что она вспомнила о Тиме и связалась с ним, раз это оказалось так легко. Она нашла его в сети и улыбнулась тому, насколько предсказуемо скромная у него биография. Но одно обстоятельство обратило на себя ее внимание. Четверо детей! У него четверо детей.

«А ведь их матерью могла бы быть я, — с горечью подумала она — Я могла бы выйти за него замуж, и у меня было бы четверо детей. Мы жили бы с ним в доме с садом, в котором растут цветы, даже деревья, которые я бы сама и посадила. Я могла бы уставать настолько, насколько захотела, потому что у меня был бы Тим, который ухаживал бы за мной. Он всегда умел это делать. А я смотрела бы, как растут мои дети, и больше ничего бы не делала потому что это было бы моим самым большим достижением».

Она не собиралась разрушать его семью, не собиралась красть Тима у жены и детей. Она была хорошим человеком. Просто она была одержима потребностью иметь детей. И поскольку, как когда-то заметил Гэбриэл, всю свою жизнь она провела в изоляции от других людей, общаясь только с мужем, у нее так и не развилась социальная ответственность. Или бескорыстие. Она никогда не думала о последствиях, да и теперь не брала их в голову. Ей нужны были только Тим и ребенок.

Только Тим и ребенок.

Принесли счет и положили его перед Максом. Начался обычный спор насчет того, кто будет платить.

— Мы берем это на себя, — сказал Грэм. — И никаких разговоров!

Макс, услышав это, покраснел. То, что он не может рассчитаться за ужин, оскорбляло его. Расплатиться, конечно, ему было нечем, но не в этом дело. И еще ему не понравилось то, что Тесс забрала счет. Уж не собирается ли она его полностью оплатить?

Тесс между тем рылась в своей сумочке, пока не извлекла оттуда горсть газетных вырезок. Все с интересом смотрели, как она раскладывает их перед собой на столе.

— Так. Вот реклама: «Закажите основное блюдо, еще одно получите бесплатно». Это относится к нам с Максом. Далее: «Одна бесплатная бутылка бомбейского вина на каждых четверых обедающих, независимо от выбора основного блюда». Вы, четверо, можете отнести это на свой счет. Однако это можно сочетать со следующим: «Десятипроцентная скидка для группы более шести человек», так что разделим это на всех. А вот еще: «Два бесплатных десерта, если два человека потратили больше десяти фунтов». Мне кажется, Тим с Грэмом, пожалуй, потратили больше десяти фунтов, потому что они заказывали стейк, так что если мы и это примем в расчет…

Все смотрели на нее так, будто она вырвала свои глаза из глазниц и теперь катала их по столу. Ее маниакальная одержимость этими бумажками повергла всех в изумление. Макс был до того поражен, что у него было лишь одно желание — смахнуть их со стола, самому заплатить за все и немедленно отвезти Тесс к психиатру.

Но она еще не закончила:

— Поскольку мы впервые пришли сюда вечером, то можем попросить карточку постоянного клиента, которая сразу же даст нам скидку еще на два с половиной процента от общего счета. А Дафне больше шестидесяти лет, так что она получает скидку в пять процентов с еды, но не с вина. Да! Вот еще кое-что любопытное. Тут говорится: «Гости, рассевшиеся до половины седьмого, платят по дневным расценкам за блюда, заказанные до семи часов вечера». Знаю, это к нам не относится, но может пригодиться в следующий раз. Еще мы брали чесночный хлеб, но он бесплатный, если два человека делали заказ по итальянскому меню, не включая эскалоп из телятины…

Прежде чем она прочитала что-то еще из вороха газетных вырезок, который не уменьшался, Грэм спокойно взял счет, приложил к нему свою кредитную карточку «Америкен экспресс» и отнес ее Картеру, который стоял возле кассы с калькулятором.

Перекинувшись с ним несколькими словами, Грэм вернулся.

— Здесь не принимают карточки, — коротко бросил он. — Только наличные.

— А я что говорила? — спросила Тесс.

Ее друзья покачали головами. Им хотелось, чтобы она засунула эти объявления…

Прежде чем они домыслили это пожелание, к ним подошел Картер.

— Можно, я это возьму? — сказал он и, аккуратно собрав в кучу рекламные объявления, возвратился на свое место возле кассы.

Все в страхе следили за тем, как он быстро стучит на своем калькуляторе и записывает каждую сумму на клочках бумаги. Наконец он вернулся и протянул Тесс несколько отдельных счетов, исписанных сложными арифметическими расчетами. В начале каждого было название основного блюда.

— Так, — бодрым голосом заговорила Тесс. — Кто заказывал стейк с перцем? Грэм? С тебя восемь фунтов двадцать четыре пенса. Лазанья?

На это ушло еще пять минут, в продолжение которых Тесс доставала счета один за другим, и лишь раз возник неприятный спор, когда выясняли, ел ли Тим чесночный хлеб.

Все снова превратились в студентов, споря насчет каждого пенса.

— Дело в том, — твердо проговорил Тим, — что за мной записан чесночный хлеб, но я его не ел. Я заказал его для Милли, так что надо переписать хлеб на ее счет.

— Да это неважно, — сказала Дафна, — потому что за него не надо платить, если заказывали два основных итальянских блюда.

Бестолковость Тима вызывала у Дафны раздражение. Ей было все ясно, да к тому же и показалось разумным. Арчи похлопал ее по руке в знак того, что она обнаруживает здравый смысл. Ему это нравилось. Он надеялся, что ему не придется больше жаловаться на то, что ест в одиночестве, раз происходит такое, когда ужинаешь с друзьями.

Когда у всех на руках оказались счета, заговорил Грэм:

— Э-э-э… мне несколько неловко, но при мне нет наличных.

— У меня тоже нет, — сказал Тим, а потом то же самое повторили и Фиона с Милли.

— А мне хватит только чтобы расплатиться за Тесс и за себя, — извиняющимся тоном проговорил Макс.

— Пусть вас это не беспокоит, — сказал Картер. — Я запишу это за вами. Расплатитесь в другой раз. Макс — член этого заведения. Я ему верю.

Тим возмущенно повернулся к Грэму и сказал:

— За мной никогда ничего не записывали. А теперь выясняется, что я еще раз должен сюда прийти! Не думаю, что выдержу еще одно испытание с этими рекламными объявлениями!

Грэма же все это весьма позабавило. Такого еще не было, чтобы он полностью отвлекся и целый вечер не думал о Кристине. До этого момента.

Рав наблюдал за ними, сидя за своим столиком. «Такие милые люди, — думал он. — Приятно видеть друзей, собравшихся вместе. У меня таких друзей нет. Только семья. И члены клуба. И как хорошо, что они пригласили с собой эту пожилую даму. Страдает ужасно, я это вижу, но это даже красит ее. Наверное, ноги, а может, еще и спина. Однако мое вино помогло! Надеюсь, она скоро вернется. Мне бы хотелось еще раз ее увидеть, может, поговорить с ней, выпить вместе».

Заметив катавасию из-за счета, он отвел Картера в сторону:

— Я за все заплачу. Но не говорите, что это сделал я, им будет от этого неловко. Пусть думают, что за ними записано, чтобы им пришлось вернуться.

Картер согласился. А Рав стал с нетерпением ждать новой встречи с интересной дамой.