Любовь слепа

ГЛАВА VII

Через три дня они возвратились в Лондон. Отчужденность Губерта нисколько не уменьшилась — он был вежлив, учтив и холоден как лед. Недоумение Ванессы перешло в страх. Очевидно, то, что называют браком, — только короткий момент среди обыкновенных обязанностей жизни. Она встречалась с мужем за едой, и они очень сдержанно разговаривали перед слугами. Между трапезами они посещали на автомобиле представляющие интерес места по соседству или же Губерт исчезал в западном крыле замка, где Ванесса еще никогда не была. Она знала, что там находятся его личные комнаты. Однажды, когда она осмелилась зайти на луг и бродила около этой части дома, она увидела через открытое окно, как он писал за покрытым бумагами столом. Губерт тоже посмотрел в окно, и, прежде чем он успел подавить в себе это движение, брови его нахмурились.

После этого случая Ванесса никогда не заходила за угол террасы. И с каждым часом она все сильнее любила его. Ланселот ведь тоже не был особенно нежен с Еленой, вспоминала она, но там была ведь Гиньевера [2].

Гиньевера… Не является ли герцогиня Линкольнвуд Гиньеверой Губерта?

Лорд Сент-Остель теперь совершенно освободился от чувства стеснения и нервозности. Девушка была пустяком, который не должен смущать его. Он редко смотрел на нее, без всякого интереса слушал то, что она говорила, а когда ему на память приходило воспоминание о брачной ночи, он испытывал отвратительное чувство унижения и презрения. При таких обстоятельствах даже сирена не могла бы привлечь мужчину.

Ко времени переезда в Лондон Ванесса чувствовала себя глубоко несчастной. Значит брак — среди аристократии по крайней мере — это ничего, пустой звук, и оставляет после себя только мимолетное воспоминание?

Она никогда не читала романов, они были ей строго запрещены отцом. С тех пор как Ванессе исполнилось пять лет, в ее воспитании не была упущена ни одна деталь, могущая обеспечить полное подчинение с ее стороны. Вы можете достигнуть какого угодно результата на живых людях, если у вас есть достаточно денег, чтобы нанять подходящих менторов, способных внушить нужные вам идеи в тот период, когда молодой мозг впитывает в себя все, как губка.

Однако Вениамин Леви, останавливаясь на лорде Сент-Остеле как на своем будущем зяте, сделал слишком общий расчет и не принял во внимание его индивидуальных особенностей. Он не мог представить себе, чтобы мужчина, обладающий Ванессой, этой замечательной красавицей, не поддался во время медового месяца ее очарованию.

Ванесса же была слишком горда и самолюбива, чтобы довериться кому-нибудь, так что, встретив в день своего приезда в Лондон отца за завтраком, она проявила по отношению к нему обычную уважительность и ничего больше. Почтительность и повиновение, оказываемые всей прислугой Сент-Остеля, придали ей уверенность в себе. И Леви был доволен делом своих рук. Его зять обходился с ним с той же безупречной вежливостью, которую он выказывал ему все время после заключения сделки. То, что его обращение с кузеном, полковником Донгерфилдом, возвратившимся из Парижа, совсем иное, казалось в порядке вещей. Мистер Леви был прежде всего умным человеком и понимал, что будь он сам на месте человека, загнанного в угол, вряд ли он сумел бы вести себя лучше.

— Это продолжится недолго, — сказал он сам себе, отправляясь по улице Сент-Джемс в контору.

Ральф Донгерфилд за завтраком внимательно разглядывал Ванессу. Он заметил ее болезненную гордость и ее побеждающую красоту. Губерт должен быть камнем. Он ознакомится с положением и посмотрит, нельзя тут чем-нибудь помочь.

В следующий вечер старая маркиза должна была представить Ванессу ко двору, и, так как медовый месяц уже прошел, Губерт не считал себя обязанным бывать в обществе жены. Воспоминание о своей слабости каждый раз вызывало в нем чувство брезгливости.

Тетка Констанция и остальные его родственники взяли Ванессу под свое покровительство. Бесчисленные приглашения посыпались на них, некоторые из них надо было принять. Несколько минут утром для обсуждения этого и неизбежные визиты — вот все, что от него потребуется. Ему и в голову не приходило, что Ванесса тоже может иметь желания. Для него она была только девушкой, захотевшей сделаться графиней и согласившейся для этого принять участие в тяжелой для него сделке, устроенной ее отцом. И она получила те внешние привилегии, которых добивалась. Но поскольку она носит его имя, ей следовало оказывать подобающее уважение.

Губерта совершенно не интересовало, как Ванесса будет выглядеть, отправляясь ко двору. Та же обязательная леди, которая выбирала ей приданое, позаботится, конечно, о том, чтобы она имела надлежащий вид. Все драгоценности семьи Сент-Остель хранились в сейфе. Ванесса имела от него ключ — она их наденет, думал он. Он сидел в кафе Уайта около девяти часов вечера, когда Чарльз Ланглей предложил ему отправиться к Пел-Мелю [3]. Сестра Ланглея, молоденькая хорошенькая девушка, тоже в этот день представлялась ко двору, и брат хотел ее подбодрить.

То, что он увидит жену в полном блеске ее красоты, не интересовало Губерта. Оба молодых человека бродили в толпе зевак, обычно собирающихся в дни приемов возле Пел-Меля. Они шли вдоль ряда автомобилей, в которых сидели приглашенные на прием, останавливаясь, чтобы приветствовать друзей, и, наконец, увидели Алису, герцогиню Линкольнвуд, блиставшую своими изумрудами, с перьями и вуалью, приехавшую с неприметного вида племянницей.

— Губерт, — сказала ее светлость, — вы уже вернулись из свадебного путешествия?

— Как видите, моя прелесть.

— Ваша жена, кажется, тоже будет здесь сегодня?

— Да, она с теткой Констанцией.

— Значит, мы с ней позже встретимся. Китти и я приедем к ней после приема: Китти хочет показать свое платье Варваре и Лили.

Губерт взглянул на нее своими притягательными синими глазами, казавшимися, как всегда, полунасмешливыми, полупечальными. Ему хотелось, чтобы она снова показалась ему прекрасной. Он жаждал вновь ощутить обаяние красавицы-блондинки — черные волосы подавляли его. Он улыбнулся.

Автомобиль маркизы Гармпшир, безукоризненный «роллс-ройс» с безукоризненными слугами при нем, находился всего на два автомобиля позади лимузина герцогини, и Ванесса, сидевшая с левой стороны машины, могла видеть профиль своего мужа, разговаривавшего через окно с кем-то из своих друзей. Как сильно отличался его беззаботно дружеский и веселый вид от всегдашней церемонной вежливости, которую он проявлял по отношению к ней… Ее щеки внезапно вспыхнули и снова побледнели. Она была слишком возбуждена и чувствовала себя глубоко уязвленной тем, что Губерт даже не пришел взглянуть на нее перед уходом. Ее сердце забилось. Пройдет ли он еще немного дальше и увидит ли ее? Кто заинтересовал его в том автомобиле?

Чарльз Ланглей, обернувшись назад, заметил прекрасное бледное лицо и огромные нежные глаза. Он указал на нее Губерту.

— Посмотри на это божественное создание, к которому мы подходим, — сказал он. — Боже, что за кожа! Клянусь, если то, что мы видим, так белоснежно, каково должно быть все остальное!

Лорд Сент-Остель взглянул в окно, они как раз поравнялись с ним, и затем с чувством внезапно пробудившейся ярости коротко бросил:

— Это моя жена…

Чарльз Ланглей торопливо извинился, он жаждал быть ей представленным. Губерт исполнил это и поздоровался со своей теткой. У него было достаточно времени, чтобы заметить, что на голове Ванессы — бриллиантовая корона, которой он никогда не видел, и ожерелье великолепнее тех, которые он знал. Она не надела ни одной из его фамильных драгоценностей, и все же ее сверкающие украшения указывали на тонкий вкус. Сардонический огонек зажегся в глазах Губерта. «Мистер Леви поддерживает достоинство графини», — с горечью подумал он, и затем обратил внимание на восхищение своего друга Чарльза: самый вид его спины, склонившейся перед окном, выражал преклонение перед очарованием этой женщины. Губерт задрожал от злости — он мог бы ударить своего старого товарища!

И внезапно увидел Ванессу другими глазами. Действительно, она была царственно хороша и имела необыкновенно благородный вид. Гораздо более аристократический вид, чем остальные женщины в этом ряду автомобилей. Это его рассердило. В его памяти снова воскресли вещи, которые ему почти удалось забыть…

Может быть, сознание великолепия своего наряда придало Ванессе некоторую храбрость или, возможно, это сделали взгляды Чарльза Ланглея — во всяком случае, когда Губерт оттеснил своего приятеля и занял его место, она в первый раз за всю их совместную жизнь без страха встретила его взгляд.

— Вы шикарны, — сказал он.

Это необдуманное выражение уязвило ее. Чтобы угодить отцу, она надела все свои драгоценности. Не находил ли муж ее излишне разодетой? Она вспыхнула.

Чарльз Ланглей перешел на другую сторону кареты и разговаривал с леди Гармпшир, так что Губерт и Ванесса оказались наедине.

— Не надето ли на мне слишком много драгоценностей? — ее голос дрогнул. — Я думала, что для двора…

— Они великолепны, — он улыбнулся слегка насмешливо, — но графини Сент-Остель надевают обычно фамильные драгоценности.

— Я не хотела их трогать, ведь вы мне об этом ничего не сказали.

— Большая оплошность с моей стороны. Я знал, что у вас ключи от сейфа, но, во всяком случае, ваш отец доблестно выручил вас.

Было ли это сказано саркастически? Ванесса почувствовала, что оживление и храбрость покидают ее, но шевельнувшееся чувство злости придало ей силы возразить:

— Не правда ли, как удачно это вышло?

Губерт был удивлен. Она до сих пор не обнаруживала ни малейших признаков остроумия. Он только взглянул на нее, но его глаза сказали ей многое. Казалось, они выразили презрение и какое-то особенное, непонятное ей чувство. Что это значило?

Ванесса не имела представления о том, что ее муж и его родственники могли считать неподходящим его брак с дочерью еврея и банкира. Она была воспитана в уверенности, что тоже принадлежит к знати, как дочь своей матери, синьоры из гордого дома Монтаньяни. Она не задумывалась над значением отцовской стороны в ее происхождении, но если бы это и сделала — было нечто в ее характере, что заставило бы ее и здесь найти достаточно знатности. Отец вел свой род на протяжении столетий из Португалии, откуда вышли представители его расы; он был банкир, о ростовщичестве она ничего не знала. Все уважали ее отца. Он был самым умным и самым милым из людей. Откуда в таком случае презрительный взгляд Губерта?

В эту минуту весь ряд автомобилей тронулся по направлению к дворцу. Подняв шляпу, лорд Сент-Остель поклонился своей жене и, бросив веселое замечание тетке, отошел и присоединился к Чарльзу Ланглею.

Чувство беспокойства не покидало его все время, пока он переодевался к обеду, и после, когда он отправился на Белджирев-сквер в дом своей тетки, чтобы дождаться там их возвращения из дворца. Он не хотел сознаться самому себе в том, что ему любопытно увидеть Ванессу без горностаевого манто и при лучшем освещении.

Никто в толпе не заметил фигуры Оскара Изаксона, смотревшего полными ненависти и страсти глазами на дочь своего патрона в чудесном наряде.

Губерт, его дядя — старый маркиз, Ральф Донгерфилд и Чарльз Ланглей разговаривали в бальном зале гармпширского дома, когда доложили о приходе мистера Леви. Это было его первое посещение. Хорош был ум Вениамина Леви, но едва ли не лучше — его спокойствие и чувство юмора. Он считал большинство людей пешками и невозмутимо смотрел на них и на свет. С ним было нетрудно иметь дело — надо было только неизменно идти своей дорогой, соблюдая при этом «общую справедливость», а дисконтирование как раз и есть наиболее подходящее занятие для применения этого коммерческого принципа. Он завоевал себе уважение в обществе — много разоренных знатных семейств он спас, многим младшим сыновьям помог стать на ноги. Его манеры обнаруживали в нем добродушно-циничного философа. Если есть безумцы, которые проигрывают свое состояние в карты или закладывают поместья, то не лучше ли, если они обращаются к честному человеку, а не к мошеннику? Личная жизнь Леви протекала среди книг, а его дом в Париже был местом встречи ученых, и не происходило в Европе ни одного политического события, которое застало бы его врасплох.

Лорд Сент-Остель был не в состоянии чувствовать неприязнь к этому человеку, прижавшему его к стенке. Что-то общее, какая-то симпатия связывала их. Они видели это в глазах друг друга. Ведь Вениамин Леви никогда не говорил глупостей, что так часто делали многие из аристократических друзей Губерта. Дело было сделано — он принужден был жениться на его дочери — и теперь им лучше жить в мире. Итак, он встретил своего тестя приветливо, хотя и без излишнего энтузиазма. Они заговорили.

Общество дисконтера было горькой пилюлей, которую приходилось проглотить старому маркизу, но Ванесса произвела на него самое лучшее впечатление, и он был любезен с ее отцом.

«Настанет день, — сказал про себя Вениамин Леви, — когда в их манерах не останется и тени той надменности, которую они не могут скрыть теперь. Для того, кто обладает миллионами, все является только вопросом времени».

Две школьницы, отпрыски гармпширского дома, с нетерпением ожидали прибытия подруги, желая увидеть ее в парадном убранстве, так что когда герцогиня Линкольнвуд вошла со своей племянницей, они с восторгом бросились ей навстречу.

Ее светлость была образцом изящества, девочки расправили ее бледно-зеленый бархатный трен, и Губерт сказал ей:

— Вы просто божественны сегодня, моя прелесть.

И как раз в ту минуту, когда он наклонился к ней, открылась дверь и вошла его тетка с Ванессой.

Герцогиня была любимицей леди Гармпшир. Она подошла к ней, и они оживленно заговорили. Ванесса на несколько минут осталась одна в конце огромного зала. Великолепие двора привело ее в возбужденное состояние — она не почувствовала себя там не на своем месте, напротив, как это ни странно, ей казалось, что она была там в обстановке, для которой рождена. Она выглядела, словно молодая королева из сказки, в своем великолепном серебристом платье, ее драгоценности своим блеском превосходили украшения других женщин. Отец Ванессы усмехнулся, увидев, что его желание исполнилось. Но сердце ее упало, когда она мгновенно заметила позу Губерта, и дикая ревность пронзила ее. Сейчас же она была окружена старым маркизом и восхищенными девочками, отец подошел и поцеловал ее в щеку, в то время как Чарльз Ланглей галантно расправлял ее трен. Один Губерт не двинулся с места, пока не окончил своего разговора с герцогиней на другом конце зала. Затем леди Гармпшир подвела Алису и познакомила двух женщин. Глаза их встретились — каждая из них сознавала, что ненавидит другую.

Робости Ванессы как не бывало, она говорила с церемонной вежливостью, не спуская глаз с Алисы.

— Ванесса, вы должны помочь мне уговорить герцогиню приехать к нам в Сент-Остель на выставку лошадей, которая состоится в конце сентября.

В голосе Губерта слышался какой-то оттенок пренебрежения.

Ванесса испытывала сильное искушение заявить, что вовсе не желает этого! Но отец смотрел на нее, ее собственная гордость диктовала ей необходимость сдержанности, и она ответила с непринужденным видом, что, конечно, будет счастлива видеть у себя ее светлость.

Губерт переводил взгляд с одной на другую. Невозможно было не заметить царственную красоту Ванессы и ее воспитанность. Алиса рядом с ней бледнела и становилась незначительной, она вдруг показалась Губерту побледневшей и постаревшей, ее подрисовка бросалась в глаза, тогда как белоснежная кожа его жены сверкала молодостью и чистотой.

Игривая мысль пришла в голову Губерту: если бы они поменялись ролями, какую бы из них он выбрал? И тут же, рассердившись на себя за то, что чувствует интерес к женщине, по вине которой очутился в тупике, Губерт отвернулся и встретился с умным взглядом своего тестя.