Львив

22. Покаяние рабби Нехемии Коэна. Армянская служба доставки

Когда семейство Коэнов рыдало по нелепо погибшему Менделю, рабби Нехемия рискнул провести все 7 дней траура вместе с Леви, виновником смерти сына. Непримиримый враг Шабтая Цви, львовский раввин Коэн в приватной беседе даже сожалел, что в 1666 году разыграл перед султаном дешевую комедию, приведшую к непоправимым последствиям.

— Это было так, тихо признался Нехемия Леви, сидя в разорванной рубахе на грязном, усыпанном печной золой, полу. Губы его были мертвенно бледны, лицо желто, борода за эти дни стала еще седее. — Рано утром я позвал первого попавшегося турка и дал ему золотой динар за турецкое платье с тюрбаном. Переодевшись, побежал просить аудиенции у султана. Это обошлось мне еще в десяток золотых монет.

— Дело государственной важности, свет правоверных! — сказал я ему. — Разрешите открыть глаза на злодеяния одного моего соплеменника, измирского раввина Шабтая бен Мордехая Цви?

— Разрешаю, презренный еврей — ответил мне султан.

И я наплел ему… Господи, чего же я наплел! И что Шабтай Цви чернокнижник, и что он отдал турецкий престол своему брату Эли, собираясь свернуть султана, и что призывает всех евреев ехать в Иерусалим, где на камнях мечети Омара обещает за 3 дня возвести иудейское святилище, Бейт-ха-Микдаш.

— На камнях, говоришь? — султан меня едва за плечи не схватил, душу вытрясая, — на мечеть Омара покушался?

— Да, — говорю, — он еще давно в Иерусалиме это пытался вытворить, такую истерику закатил: разрушу все до основания, камня на камне не оставлю!

А сзади мне в ухо шипит еврей, Хайяти-заде — тварь, мол, сволочь сволоченная, Иуда из Киръята какого-то, и за полу халата утаскивает, а то повелитель правоверных за себя не отвечает, разозлил ты его страшно.

Я этому Хайяти-заде объясняю: ни разу не был в твоем Киръяте, и я не Иуда, а не Нехемия из Львова, Лембергер фамилия моя.

— Это у христиан такой злодей есть, Иуда из Киръята — ухмыльнулся Леви, — что Иешуа из Нацерета римлянам выдал за 30 шекелей. Он потом удавился — совесть замучила — на иудином дереве с фиолетовыми цветками. Простите меня, но на вашем месте я сделал бы тоже самое. Деревьев в Львове растет достаточно, выбирайте любое. Лучше всего вешаться на конском каштане. Неплохо еще висеть на липе: дерево крепкое, приятно пахнущее. Похороны я оплачу. Вы жить с этим дальше не сможете. А веревку — так уж и быть — дам свою, принесу с Поганки, шелковую, с цветными нитями…

— А 30 шекелей?! — с рабби Нехемией случился припадок. — У меня 11 детей! Как же мне вешаться?! Кто о них позаботится?!

Он истерически хохотал, катаясь по полу, выл и скребся, точно пес, без конца поминая эти злосчастные 30 шекелей. Леви безучастно наблюдал за ним.

— Успокоитесь, и я скажу, как можно это исправить — утешил его Леви. — Не валяйтесь по полу, здесь кругом просыпана зола.

— … Простите меня, если сможете — Нехемия упал перед Леви на колени.

— Я давно простил вас, рабби — ответил Леви.

Леви получил все рукописи Эзры д’Альбы — и «Эц даат»[28], и «Пардес римоним»[29], и даже те, о существовании которых слышал впервые.

Все это, аккуратно завернув в талит, он отнес на Армянскую улицу.

Там сидел старый купец Ованес, отправляющий подарки с торговыми караванами. Маленькое помещение под вывеской «Международная армянская доставка» было завалено почти под потолок тюками, ящиками и коробками.

— В Стамбул? — привычным голосом спросил Ованес у Леви, покосившись на его тюрбан.

— Чуточку подальше, в Албанию — ответил он.

— Адрес? — Ованес вынул заложенное за ухо перо и обмакнул его в чернила.

— Ульчин, двор Балшича, для Азиз Мухаммеда Цви.

— Двор Балшича я не знаю, — возразил армянин, — это где? Южнее мечети холостяков?

— Нет, это тюрьма — признался Леви. — Каменная башня.

— В места заключения отправка дороже — предупредил его армянин.

— Ничего, я заплачу — улыбнулся Леви и выложил мешочек золотых монет.

Армянин пересчитал монеты, положил их обратно, добавив: через месяц, не беспокойтесь, доставим в целости и сохранности.

Леви не знал, что Шабтай Цви умрет за день до того, как получит трактаты д’Альбы, потому что в Бессарабии разразятся сражения с турками и купеческий караван пойдет в обход, застрянет на Балканах. Тюки с посылками пролежат все лето в овчарне серба Миленовича, спрятанными в грудах состриженной шерсти. Вместо месяца посылка проблуждает почти год. Но армянские купцы в этом нисколько не виноваты.

Все во власти Аллаха, и армянская служба доставки тоже.