Маленькие труженики пустыни

Не боящиеся смерти

Тетрамориус цеспитус едва ли не самый многочисленный из муравьев южных районов нашей страны. Кажется, нет места на земле, где бы не жили эти неприхотливые создания, неторопливо и как всегда настойчиво обследующие все закоулки. Они очень нетребовательны в еде и в равной степени охотно пьют нектар прелестных цветков, сосут соки растений, грызут трупы погибших насекомых, собирают зерна трав. Они непомерно плодовиты, совершенно бесстрашны и поразительно настойчивы. Свои жилища они устраивают в земле, охотно используя трещины и мелкие норки. Жилища, в общем, лишены строгого плана и представляют собой небольшие камеры с длинными ходами. В их гнездах живут многочисленные самки, беспрерывно кладущие яйца, и муравейники всегда полны детворы. И на смену погибшим приходит еще более многочисленная рать новорожденных, готовая к самым различным похождениям на благо своей успешно растущей семьи.

Поскольку тетрамориусов очень много, часто трудно решить, где кончаются владения одного муравейника и где начинается другой. Муравьи-соседи, казалось, не обращают внимания друг на друга. Но этот нейтралитет очень неустойчив. Наступает время, когда один из муравейников засылает в жилище соседа разведчиков. Их вскоре ловят бдительные сторожа. Прежде чем казнить чужаков, их растягивают за ноги, и тогда возбужденные члены семьи то и дело подбегают знакомиться с обликом врага. Появление разведчиков — многозначительное событие. Когда выдается влажная ночь, жители обоих муравейников собираются на открытой площадке и начинают деловито и неторопливо истреблять друг друга. Для побоища выбирается обычно площадка, свободная от растений, на нейтральной земле. Иногда баталия разыгрывается у гнезда подвергнувшихся нападению. Не спеша муравьи расчленяют друг друга на части, отсекают головы, грудь, брюшко. Иногда на одного воина нападают пять-шесть противников, в свалку ввязываются спасители, клубок принимает самые сложные формы.

Обычно массовое побоище тянется всю ночь, продолжается весь день, если он пасмурный, и только горячее солнце, выглянувшее из-за туч, прекращает это ожесточенное сражение, после которого на поле бранит остаются горы погибших воинов.

После побоища, будто завершив очень важный и непременный обычай, муравьи мирно расходятся, энергично принимаются за будничные дела, со свойственным им усердием воспитывают свое потомство, новую армию для взаимного уничтожения. До очередного сражения муравьи прекращают какие-либо враждебные действия. Наступают недолгие мир и покой.

Сражения тетрамориусов настолько часты, что их нередко можно наблюдать там, где обитает это воинственное насекомое. Слаженная организованность этих деловитых взаимных уничтожений вида каждый раз производит на меня большое впечатление.

Иногда в поселениях тетрамориусов вспыхивает эпизоотия заразной болезни, и тогда дни и ночи напролет члены большого общества сносят трупы умерших в общие кучки на кладбище. В это время не затеваются войны, забываются даже родительские заботы, и воспитание детей сразу прекращается. Болезнь обычно долго и упорно не желает покидать муравейники и часто от многочисленного и процветающего муравьиного государства остаются жалкие группки обитателей, вяло бродящих по поверхности опустевших поселений среди аккуратно сложенных горок трупов собратьев. И внезапные самоуничтожения и страшная болезнь, возможно, представляют собой тысячелетиями сложившиеся особенности жизни этого самого многочисленного муравьиного племени, регулирующие его численность.

Я хорошо знаком с этим муравьем, наблюдаю его около двадцати лет и бьюсь над загадками поведения тетрамориусов, но не могу найти ключа к их расшифровке.

Помню один из весенних дней в пустыне. Вокруг небольшой глинистой площадки полыхают красные маки, в понижениях между холмами их красное зарево сменяют голубые покрывала незабудок. На синем небе ни облачка, щедро греет южное солнце, раскаляя землю, кверху струится горячий воздух, отражаясь озерами-миражами.

На краю площадки творится что-то непонятное. Из многих дверей большого муравьиного дома наверх высыпало все многочисленное население — несколько тысяч крошечных и деятельных тетрамориусов. В их жизни произошло что-то важное. Обычно спокойные, муравьи были непомерно возбуждены, быстро метались из стороны в сторону, но никуда не расползались. Темное пятно их скопления в диаметре около полуметра колыхалось, кипело, буйствовало телами в каком-то ажиотаже. Странно: здесь не было ни враждующих, ни занятых каким-либо делом. Понаблюдав за беснующимся скопищем час, я должен был отправиться по делам.

На следующее утро я увидел необыкновенное: на глинистой площадке текла обыденная будничная жизнь, разведчики и охотники бродили в поисках добычи, строители выносили наружу комочки земли, но рядом со входом зловеще чернела большая кучка мертвых тетрамориусов. Трупов было несколько тысяч, добрая треть жителей всего муравьиного городка или даже больше. Они лежали друг на друге в одинаковых позах, свернувшись колечком, будто скрюченные в предсмертных судорогах, и солнечные лучи играли бликами на их лакированных панцирях. Нигде ни на одном погибшем не было признаков насильственной смерти, тела всех были целы, нежные усики, ножки — в полной сохранности. Не было и признаков инфекционной болезни.

Что произошло с муравьями, отчего внезапно погибла значительная часть населения, что побудило муравьев собраться на глинистой площадке? Уж не ради ли того, чтобы проводить в последний путь обреченных или подвергнуть массовой казни тех, кто не в силах был вынести горячего солнца. Или, быть может, это был своеобразный массовый стресс, направленный на отсев слабых, старых и немощных? Вопросы возникали один за другим, но не было на них ответа… Потом я часто встречал весной такие кучки погибших муравьев…

Прошло несколько лет. Как-то егерь Бартогойского охотничьего хозяйства возле своего кордона срубил старый тополь. Под его корнями жил большой муравейник тетрамориусов. Гибель дерева не отразилась на нем и жизнь текла по обыденному руслу.

В этом году выдалась долгая затяжная весна. С запозданием распускались деревья и цвели травы. Позже обычного прилетели миниатюрные совки сплюшки, огласив лес Бартогоя мелодичными криками. Но сейчас, казалось, пришло жаркое лето. Столбик ртути подскочил до тридцати градусов. Ожили насекомые, отогревшись, заметались по земле и беспокойные муравьи.

На чистую белую древесину комля срубленного тополя неожиданно высыпали муравьи-тетрамориусы, и он, покрытый их многочисленными телами, стал серым. Проходя по тропинке мимо срубленного дерева, я невольно обратил внимание на необычно возбужденных муравьев, крошечные тельца их вздрагивали в необычном ритме странного танца.

Весь день метались муравьи и поздно вечером ствол дерева все еще был покрыт ими. На следующий день еще жарче грело солнце, муравьи все так же метались и, казалось, нет конца их непонятному беспокойству. В двенадцать часов дня, утомив глаза, истощив все запасы терпения, оставив бинокль и походный стульчик возле поваленного дерева, я побрел в лес. Через четыре часа возвратился и был поражен происшедшим на поваленном дереве. Там все еще продолжалось безумство крошечных созданий, а чуть ниже, на широком выступе куска коры, чернела большая, в несколько тысяч, кучка крошечных бездыханных тел. Сюда со всех концов широкой светлой площадки древесины, с этой арены пляски смерти, текли нескончаемой процессией похоронщики с трупами собратьев.

С муравьями происходило что-то совершенно непонятное. Вот неожиданно один из тетрамориусов остановился на месте. Возле него тотчас собралась толпа. Наперебой они гладили его усиками, ощупывали со всех сторон, трогали челюстями. Усики муравья поникли, постепенно медленно и плотно сложились вместе ножки, голова пригнулась к груди, подвернулось кпереди брюшко, стройное продолговатое тельце скрючилось в плотное колечко. Еще не прекратилось подергивание скрюченного тельца, как из окружавшей толпы один, примерившись, ухватил погибающего за челюсти. В носильщиках же не было недостатка, они толкались, мешали друг другу, каждый желал принять участие в похоронах, тянул умершего в свою сторону. Но вот, наконец, все разбрелись и тот, первый, решительно поволок безжизненное тельце на свалку.

Мгновенная гибель муравья, произошедшая всего за какие-нибудь две-три минуты, была непонятна и загадочна: насекомым неприсуща быстрая смерть, обычно жизнь постепенно оставляет их тело. Все дальнейшее оказалось однообразным. Из толпы мечущихся муравьев смерть без устали вырывала избранников и все участники безумной пляски, будто обуреваемые непреодолимой жаждой поисков очередной жертвы, подскакивали друг к другу, отвешивали легкие тумаки челюстями, как бы спрашивая: «Кто следующий?»

Иногда кто-либо, ошибочно заподозрив начало агонии своего собрата, хватал его, но тот вырывался и мчался дальше, показывая всем своим видом бодрость духа. Иногда же прозорливость не обманывала похоронщиков и схваченный за челюсти поникал, а вокруг него собиралась толпа любопытствующих.

Наступил вечер. Зашло за горы солнце. Затих ветер, и лес погрузился в ночную дремоту. Угомонились скворцы, замолкли соловьи, запели сплюшки, закричали лягушки. Белый комель поваленного дерева опустел. Муравьи опустились в свое подземелье, оставив снаружи черную горку трупов, — свидетельство загадочного события. Пора идти домой и мне — невольному свидетелю одной из многочисленных тайн муравьиной жизни, разгадать которую я пока не в силах.

Какова все же причина подобной повальной гибели муравьев? Большую плодовитость муравья тетрамориуса сдерживает грибковая болезнь. А когда ее нет, муравьи устраивают взаимные истребления. Иногда же их дополняет периодическое самоуничтожение, механизм которого загадочен.

Каков он, этот механизм, на наш взгляд? Необычное состояние возбуждения муравьев представляет собой не что иное, как резко выраженный стресс. Это состояние, с одной стороны, своеобразный экзамен на выносливость, с другой — способ регуляции численности членов большой семьи. Если это предположение верно, то сам факт муравьиного стресса представляет собой исключительный интерес.

Муравьиное общество очень древнее. Судя по палеонтологическим данным, уже 25 миллионов лет назад муравьи были общественными насекомыми. В обществе муравьев много чисто внешних аналогий с обществом человека. А некоторые закономерности заставляют даже задуматься. Весьма вероятно, что инстинктивно используемый муравьями стресс как мера регуляции их численности может сыграть ту же роль в человеческом обществе. Впрочем, это должны решить социологи.

Наспех выбранное место стоянки в горах Анархая оказалось неудачным. Голые склоны, вытоптанные овцами, обглоданные кустики пустынной вишни, колючки, мелкий щебень, острые камни да сухая опаленная зноем земля.

Рано утром я тихо, чтобы никого не разбудить, выскальзываю из палатки и, быстро одевшись, спешу на разведку. Может быть, встречу что-нибудь интересное. Через два небольших перевала в крохотном, сглаженном годами ущелье свежая зелень, такая необычная среди красных скал, голой земли и серой полыни. Зелень расцвечена белыми, желтыми, красными, фиолетовыми цветами, и над всей этой яркой роскошью застыли, как факелы, высокие, почти в рост человека, желтые цветы коровяка. Сбоку миниатюрной зеленой долины выстроились кусты шиповника с белыми пятнами цветов. Какая замечательная долинка! Скорее переехать сюда! Я спешу к биваку и поднимаю всех на ноги. Через час мы с наслаждением бросаемся на мягкую траву. Лежа на земле, я слежу за дикими пчелами, вижу ос-аммофил, деловито вышагивающего палочника и в это время чувствую сразу несколько болезненных уколов. Кто здесь оказался такой неприветливый?

Подо мной копошится множество мелких муравьев. Я узнаю тетрамориуса цеспитуса. Это их царство. Земля кишит ими, они везде: под каждым камешком, цветком, кустиком, в каждой ямке. Все зеленое пятно растительности диаметром около двухсот метров занято муравьями. Они даже выходят за его границы: гнезд тетрамориусов много под камнями и на склонах сухих красных гор. И все это — одно сплошное, без разделения на изолированные муравейники общество, единое государство с множеством миллионов жителей. Весь зеленый распадок безраздельно принадлежит им, они его хозяева и, быть может, живут здесь очень давно.

Тетрамориусы вытеснили из долинки всех муравьев других видов. Мало здесь и саранчовых, почему-то совсем нет тлей и божьих коровок. Как видно, зеленая долинка — неподходящее место для других насекомых. Для всех, кроме тетрамориусов.

Я брожу по траве и присматриваюсь к жизни многомиллионного народца. Влажная почва да тепло способствовали процветанию этого вида. Но процветание относительное. Всюду темнеют кучки мертвых тетрамориусов. Это муравьиные кладбища. Колонию постигла заразная болезнь. Она косит маленьких жителей зеленой долинки, и оставшиеся в живых без устали сносят мертвецов в кучки.

Местами кладбища достигают гигантских размеров. Вот среди высокой пахучей полыни их скопище — слой диаметром почти в полметра и высотой не менее пяти сантиметров. Мы заполняем мертвыми муравьями две литровые банки, подсчитываем, сколько их в десяти кубических сантиметрах, делаем расчет. Только на одном этом кладбище находится около одного миллиона мертвых муравьев! Влажная, теплая зеленая долинка, этот «рай», оказалась коварной, губит жителей какой-то страшной болезнью. На сухих же склонах гор, где жизнь проходит в постоянной и жестокой борьбе за пищу, нет никакого мора! В чем же дело?

Крошечные жители зеленой долинки доставляют нам массу хлопот. Они быстро добираются до кожи и жалят, жалят… Но самое скверное — охрана наших продуктов. Муравьи объявили аврал, отряды маленьких добытчиков забираются всюду: в кружку со сладким чаем, в бидон со сливочным маслом, в мешок с сахаром. И мы тоже объявляем аврал и все доступное муравьям прячем наверх, в машину.

После жаркого дня плохо спится. В сумерках загудели хрущи. Их много, от них шевелится трава. Вскоре хрущи смолкают, и в воздухе начинают мелькать белые бабочки. Вместе с ними трепещут таинственные аскалафы. Потом запевают сверчки, и горы звучат их песнями. Душно. Сквозь сон я чувствую, как по телу ползают наши маленькие мучители и деловито жалят, слышу, как ворочаются мои товарищи. Сегодня 21 июня, самая короткая ночь. Но какой длинной кажется она нам!

Как будто посветлело. Может быть, рассвет? По черному ущелью ползут белые полосы. Они появляются в одном месте, гаснут в другом. Никакого рассвета! Это взошла луна и осветила ущелье. Вот ее лучи упали на склон горы и сверчки на нем начинают неистовствовать, они словно обезумели от лунного света, от жаркой и душной ночи. Муравьи жалят все безжалостней.

Рано утром мы быстро и молча упаковываем вещи и с облегчением уезжаем из зеленой долинки, подальше от этого громадного муравейника.

Через несколько лет, проезжая через Архарлы, я заглянул в знакомую долинку и не узнал ее. По ее дну бежал заболоченный ручей, со склонов струились маленькие ключики, вся почва сочилась водой, поросла высоким бурьяном. Прекрасный куст шиповника бесследно исчез. В траве шмыгали маленькие жабы. Их было очень много. Самые смелые забирались на сухие склоны гор и прыгали по камням в поисках добычи.

Что же стало с колонией муравьев? Она погибла, затопленная водой. Но по сухим склонам под камнями остались муравейнички. У них не было недостатка в питании, заболоченные владения погибших собратьев в изобилии снабжали их всяческой снедью, и муравейнички были до отказа набиты детворой. Придет время, подземные воды иссякнут, заболоченная долинка подсохнет и вновь будет заселена маленькими воинственными муравьями.

Солнце клонилось к горизонту. Мы съехали с дороги к горам Анархая и забрались в пологий распадок. По его дну весело журчал тонкий ручеек. Вокруг все зеленело, хотя и было только начало июня. В этот необычный дождливый год все еще цвела пустыня. Но растительность распадка основательно объели овцы. К счастью, нашли совсем нетронутый уголок — небольшой уютный зеленый мысок, который огибал ручеек. Хоть его пощадили овечки! Напротив мыска на другой стороне ручья на почерневших скалах виднелись древние рисунки. Отсюда открывался вид и на обширную долину Копсан с красными островками цветущих маков. Какое чудесное место для бивака!

Но повторилась давняя история. Земля на мыске была слегка влажная, с отличной травой и просто кишмя кишела муравьями тетрамориусами. Всюду виднелись комочки земли, вынесенные наружу. Здесь испокон веков обитала громадная колония муравьев. Это была их обитель, недоступная более никому из насекомых да, пожалуй, и многим животным.

Атаки тетрамориусов становились все настойчивей. Наверное, доставалось всем, кто пытался здесь остановиться. Даже овцы обошли стороной этот зеленый мысок. Кому хочется связываться с храбрыми, неустанно жалящими дьяволятами! Через полчаса мы с облегчением уезжаем из муравьиного царства.

Много лет подряд я посещаю урочище Чингильсу. В нестерпимый зной здесь всегда прохладно, чистый прозрачный ручей струится среди пустынных выгоревших на жарком солнце гор. Под развесистыми ивами глубокая тень, масса трав, цветов, насекомых. На угрюмых скалах перекликаются кеклики, в небе кричит пустельга и еще много разных обитателей в этом царстве зелени, живительной влаги и покоя.

Но так было раньше. В последние годы Чингильсу невообразимо изменилось. До земли съедены растения, поломаны деревья, общипаны кусты, голая пыльная земля покрыта овечьим пометом. Заметно убыла и вода в ручье.

Раньше скот приходил в Чингильсу только на зимовку. Ранней весной, чтобы сохранить место для предстоящей зимовки, животных угоняли на лето в горы. За лето растительность здесь возрождалась. Сейчас же неразумно длительное использование маленького пастбища сделало свое недоброе дело. По выражению животноводов, урочище Чингильсу постиг перевыпас. Чудесный оазис потерял свое очарование, да и хозяйственное значение. Безнадежно искать здесь и насекомых. Исчезло все. Даже муравьи. Одни бегунки носятся с невероятной быстротой по бесплодной голой земле, как будто сознавая, что только неуемная энергия да быстрые ноги помогут выжить в этой суровой обстановке.

Исчезли и многие так хорошо знакомые деревья. От них остались лишь жалкие пеньки. Но уцелело самое большое, в несколько обхватов (может быть, потому, что спилить его или срубить не так просто), дерево. Вот оно стоит, зеленое, нетронутое, как зеленый островок среди серого безмолвия. И кто только здесь ни живет! Под его морщинистой корой масса куколок бабочек, на ветвях сидят тли. Их сладкие выделения кормят муравьиную семью. Много живности и на больших мохнатых галлах — ведьминых метлах, и на листьях.

У самого корня старой ивы обосновалось гнездо мелких муравьев — тетрамориусов. От него к дереву тянется торная тропинка, на которой непрерывное движение. Так и связали муравьи свою судьбу со старой ивой. И хотя они типичные обитатели почвы, здесь поневоле стали муравьями-древесниками. Ничего не поделаешь. Как-то надо жить в это тяжелое время, наступившее в урочище Чингильсу.

Кончилась необычно богатая дождями весна, наступило жаркое лето. Пустыня еще зелена, красуется высокой сизой полынью. Мы едем по пустыне вдоль гор Чулак, по пути останавливаемся возле сухих дождевых русел и весенних потоков. Здесь в почве еще есть влага, зеленеют карликовые кустики пустынной вишни, усеянные красными ягодками, кое-где цветет адраспан, голубеет цветами богородская травка, растет полевой осот. Но крупных муравьев мало. Сильные весенние потоки воды занесли мелким гравием и щебнем землю, разрушили их муравейники. Другое дело муравьи-малышки. Они уцелели, и сейчас — безраздельные хозяева сухих русел. Кардиокондиллы, плагиолепусы, тетрамориусы — для них всюду дом — под камешками, крупными песчинками.

По земле ползают в блестящей коричневой одежде тетрамориусы. Интересно заглянуть в их жилище. А вот и вход — небольшая круглая дырочка. Он немного странен: великоват, аккуратно округленный. Что бы это могло значить? Осторожно начинаю вести раскопки. Вход неожиданно расширяется, за ним открывается аккуратный с гладкими стенками колодец. Из колодца выскакивают толпами потревоженные тетрамориусы. Еще глубже неожиданная находка — два полувысохших трупа пчелок-галикт. Еще глубже — ярус ячеек и в каждой белая с черными точечками глаз куколка пчелы. Куколки недовольны: их покой нарушен. Они медленно ворочают головами, как бы с недоумением рассматривая неожиданно открывшийся перед ними мир, сверкающий голубизной неба и жаркими лучами солнца. Одна ячейка уже разорена муравьями и куколка уничтожена, к другой почти закончен подкоп.

Теперь все понятно: муравьи — не хозяева этого жилища, а бессовестные грабители. Понятна и история этой норки. Ранней весной две пчелки-галикты (они часто работают сообща) вырыли подземные ходы, выгладили стенки, сделали ячейки, запасли в каждую пищи — пыльцу цветов, замешанную на нектаре, а закончив дела, закупорили изнутри свое жилище и замерли у входа стражами. И было бы все хорошо: из колыбелек бы в свой срок вылетели маленькие трудолюбивые пчелки-галикты. Но эти пронырливые тетрамориусы! Они нашли дом, убрали стражу, а затем проникли к запасам. Настоящие разбойники!

Заброшенная полузаросшая проселочная дорога у края посевов пшеницы близ реки Или. Рядом межа в густых травах. На дороге множество норок, возле которых суетятся многочисленные тетрамориусы. По кучкам выброшенной земли видно, что муравьи перешли на дорогу недавно, когда напоенные обильными дождями травы затенили землю. Кучек земли много, в центре самая большая и старая. Это — главная резиденция, вокруг же — строящиеся дома.

У главного входа на земле копошатся три плотные кучки муравьев. Что там случилось? В центре каждой кучки самка. Каждая пытается вырваться из окружения. Одной удалось: улучила момент и помчалась в заросли, на ходу сбрасывая с себя прицепившихся малюток-рабочих. Двум другим не повезло, их волокут в гнезда. Через несколько минут из муравейника вновь вырывается самка, но чуткая свита насела со всех сторон и опять вежливо препроводила ее в подземное царство. Почему самки тетрамориусов рвутся из гнезда? То ли их слишком много и они не у дел, то ли самки намереваются принять участие в брачных полетах. Кстати, сейчас самое время для этого.

В царстве зелени мало солнечного света и все небольшие прогалинки заняты муравейниками. Я устраиваюсь на одной такой прогалинке, веду наблюдения и записи. Полчаса назад из муравейника выбралась самка. Ссутулившаяся, озабоченная она неторопливо направилась в заросли трав. Вскоре я потерял ее из виду. В гнездо забирается другая самка. Потом из гнезда снова вышла самка. И так все время взад-вперед снуют они, как неприкаянные. Сколько перевидел колоний этого муравья — такое встречаю впервые. Что с царицами многочисленного племени? Быть может, в этом небольшом оазисе, заселенном муравьями-крошками, обмен родительницами — давняя и устоявшаяся традиция? Она, конечно, не случайна, полезна. Благодаря ей все многочисленные гнезда объединились как бы в одно многомиллиардное государство, между семьями которого невозможны враждебные действия.

Нечто подобное я наблюдал в Сибири у рыжего лесного муравья формика поликтена. Он живет множественными содружественными муравейниками. Осенью, незадолго до ухода в зимнюю спячку, когда закончены все дела, жители муравейников толпами расселяются по соседним муравьиным кучам. Благодаря такому обмену жителями, наверное, предотвращаются междоусобицы, и во владениях этого лесного жителя царит покой. А что может быть важнее взаимопомощи и дружелюбия!

Опять заброшенная проселочная дорога, но уже в предгорьях Заилийского Алатау. На ее крутом повороте я вижу оживленно снующих возле входов в свои подземные жилища муравьев-тетрамориусов. В одном входе творится что-то неладное, муравьи сильно возбуждены, беспокойно мечутся, некоторые в спешке вытаскивают из гнезда комочки земли, соринки. Вскоре из входа появляется толпа. В ее центре самка. Рабочие оттаскивают ее подальше от жилища. Она же вырывается и стремится скрыться в гнезде. Все это происходит так быстро, что я не успеваю навести на все это столпотворение фотоаппарат. Вытащить из гнезда грузную царицу маленьким рабочим нелегко. Она не желает этого и упорно цепляется ногами за шероховатости земли. И, будто понимая сложность задачи, рабочие расширяют вход, убирают вокруг него все лишнее.

В течение часа эта история с самкой повторяется несколько раз. Вот упрямую родительницу отнесли почти на десять сантиметров от жилища. Но она ловко вывернулась и снова молниеносно исчезла под землей…

А время идет. Солнце все сильнее пригревает землю. Истошно закричали опаленные зноем цикады. Муравьи выбились из сил и скрылись в своих прохладных подземных ходах. История с самкой закончилась. Почему бедняжку выдворяли из муравейника? Может быть, она была предназначена выполнить эту самую миссию дружелюбного обмена? Очень может быть…

На полянке в тугае всюду холмики муравейников и на них масса муравьев. Но, к счастью, им не до нас. У них горячая пора. Все заняты, возбуждены, спешно расширяют входы в жилище. Кое-где в темноте поблескивают крылья самочек, юных воспитанниц хлопотливых тружеников.

На следующее утро на муравейниках еще больше суматохи. Все, кто мог, выбрались наверх сопровождать крылатых сестер. Самки же неторопливо ползают по гнезду, взбираются на ветки чингиля. На них уже проторена дорожка. Но почему они не торопятся покидать родительские гнезда? Лишь кое-кто, взмахнув крыльями, уносится вдаль, в брачный полет.

Секрет скоро открывается. Муравьи-тетрамориусы живут большими колониями. Иногда тугаи почти полностью заняты муравейниками этого многочисленного жителя наших краев. В таких муравейниках живет много самок. Кое-где валяются выброшенные трупы старых самок. Ряды родительниц нуждаются в пополнении и, будто зная это, крылатые самки не собираются покидать родную обитель. Они, оказывается, ползают в ожидании своих крылатых кавалеров и те не заставляют себя долго ждать.

Вокруг оплодотворенной самки тотчас же появляется масса рабочих. Это уже ценность семьи. Муравьи бережно берут ее за крылья и ноги, несут домой, в темные ходы. А самка противится, не торопится расстаться с этим миром, сверкающим солнцем, небом, зеленью. Но разве поспоришь с целой толпой? И как только оторвано первое крыло, сопротивление кончается. Покорная, отдается она во власть суетливых рабочих. Она так и не поднялась в воздух, не испытала счастья полета. Бесполезные у нее были крылья.

Самцы меньше самок. И не случайно: им полагается много летать, искать муравейники, где выпущены на свободу крылатые самки. К самцам относятся с уважением. Их гладят усиками, но не разрешают прятаться в муравейник, вытаскивают оттуда. Своих же самцов в муравейнике нет. Вся колония вокруг нашей полянки воспитывает только самок, это ее «специализация». Самцы рождаются где-то в другом месте, в других гнездах. Иногда самца убивают, отрывают ему ноги, крылья, отбрасывают его искалеченный труп в сторону. Так поступают с отслужившими свой век, чтобы не путались под ногами. Пройдет несколько дней, брачные дела тетрамориусов закончатся и в муравейниках все станет по-прежнему.

В пустынных горах Архарлы недалеко от асфальтового шоссе расположена замечательная долинка. Она скрыта за крутым перевальчиком и вся заросла травами и цветами. Небольшой ручеек выбивается из-под красного утеса и течет среди скал. Проезжая эти горы, мы всегда наведываемся в приглянувшуюся долинку и останавливаемся на ночлег на облюбованной нами полянке.

На камнях блестят паутинные нити. Я сразу же узнал эти упругие и беспорядочно переплетенные тенета. Они принадлежат ядовитому каракурту. Паука не видно. Он в глубоком и темном логове. Я бросил на тенета кобылку. Но каракурт был, видимо, сыт и не пожелал выбираться из своего убежища. Пришлось переворачивать камни. Самка паука оказалась очень полной, ее раздутое брюшко лоснилось. Тенета были сплошь усеяны панцирями жуков-чернотелок. Паук неплохо рассчитал, выбирая это место для своего поселения: на чистой площадке насекомые в поисках укрытия сами заползали в жилище разбойника.

Три аккуратных светло-желтых кокона покачивались на паутинных нитях. Они показались необычными, так как черные пятнышки покрывали их со всех сторон. Под лупой выяснилось любопытное: пятнышки были муравьями тетрамориусами. Немало мертвых тетрамориусов торчало на тенетах, на камнях, окружающих логовище, и на высохших трупиках жуков. Видимо, эти не знающие страха муравьи, любящие бесцеремонно соваться решительно во все, основательно докучали пауку. И ему пришлось тратить паутинную жидкость и припечатывать нарушителей покоя к окружающим предметам, в том числе и к собственным коконам.

Сейчас муравьев не было в жилище паука. Но под камнем рядом с логовищем ядовитого паука располагалось большое гнездо тетрамориусов, до отказа набитое многочисленными личинками. Находка оказалась необычной. Пауки и муравьи были соседями поневоле. Тетрамориусы, очевидно, постепенно убедились, что следует уважать права своего соседа, умерили свои притязания на чужую территорию и перестали беспокоить паука.