Маленький мальчик нашел пулемет

Глава XIII Голубые глаза на сосне

Напрасно Сережа, собрав волю в кулак и с улыбкой глядя в лицо Любочке, ждал страшного удара упавшего в шахту лифта. Мягко разъехались блестящие двери, и взору Сережи открылся просторный вестибюль и выход на улицу с будкой вахтера.

— Ой, сантехник Потапов! — выйдя из лифта, воскликнула Любочка и со всех ног бросилась к перемазанному пыльной паутиной и мазутом сантехнику.

— А, ребята! — обрадовался он. — Ну что, неужели вас вылечили и отпустили?

— Да! — в один голос ответили ему Любочка и Сережа.

— А я вот из подвала. — сообщил сантехник и хотел что-то добавить, но ребята уже смотрели в ту сторону, откуда появились люди с носилками.

На носилках лежал мальчик, обмотанный кучей проводов и подсоединенный к сложному аппарату.

— Кого несут? — тревожно спросил Сережа.

— Мы со слесарем Синицыным нашли того мальчика, которого в подвале Ледок-Белые Штанишки к стене приморозил. — ответил Потапов.

— Он живой?

— Живой, разморозили. — вместо сантехника ответил врач, сопровождающий носилки. — Но ещё чуть-чуть — и не успели бы. Так что повезло мальчишке.

— Ура! — обрадовались Сережа и Любочка.

Носилки скрылись, смешался с толпой сантехник Потапов.

— Неужели мы до конца излечились? — спросила Любочка.

— А давай проверим? — предложил Сережа.

— Как? К добренькому дяденьке отправимся? Вот уж ни за какие коврижки!

Сережа усмехнулся:

— Нет! Давай расскажем по стишку из его репертуара. Если с нами начнет что-нибудь происходить, значит, ничего мы не вылечились и искаженная реальность все ещё командует нами.

— Ага, очень надо! — фыркнула Любочка.

— Ну а мне придется.

— Может, не надо! — взмолилась Любочка. ей было жалко Сережу.

— Да ладно, мы же в институте аномалий! — попытался успокоить её Сережа. — Если что со мной случится — ты беги сразу за подмогой к профессору. Меня спасут.

— Ой, опасно…

Сережа некоторое время стоял, крепко задумавшись. Он тер нос, морщил лоб, чесал в затылке.

— Да что ж такое! — воскликнул он. — Ни одного стишка вспомнить не могу! Как нарочно! Вот это меня вылечили, так уж вылечили!

Любочка тоже принялась вспоминать. Ей это удалось гораздо быстрее.

— Я вспомнила! — крикнула она и собралась произнести стишок вслух, но осеклась. Вспомнила бешеную гонку и скотч, плотно заклеивший ей рот — чтобы оттуда невзначай гнусный стишок не вырвался.

— Вспомнила? Какой?

Но Любочка отрицательно покачала головой, оглянулась по сторонам и молча указала Сереже пальцем на розетку, торчащую из стены.

— Отлично! — щелкнул пальцами Сережа. — Я тоже его вспомнил! Не бойся, Любочка! а, если что, соберешь?

— Соберу. — всхлипнула Любочка.

Сережа глубоко вздохнул, замер, собираясь с духом, и четко произнес:

Ребята стояли, ожидая, что произойдет. Но ничего не происходило стена не подъезжала к Сереже, розетка не затягивала его пальцы. И даже ни одной газетки, в которую пришлось бы собирать прах и пепел, во всем вестибюле видно не было. Сережа оглянулся по сторонам и решительно подошел к розетке. Раз гора не идет к Магомету, значит, Магомет идет к горе. Он, конечно, понимал, что совать пальцы в розетку — дурь беспросветная. Нормальный человек этого делать не будет. Но ради науки люди шли и не на такое… «Меня коллеги-ученые поймут и спасут. — подумал Сережа, подходя к розетке.» Резким движением он ткнул указательные пальцы в пластмассовые дырочки. Любочка пронзительно завизжала. Около Сережи тут же возник какой-то дядя.

— Ты что же это, мальчик, вытворяешь? — набросился он. — Как же тебе не стыдно? Такой большой мальчик, а не знаешь, что пальцы в розетку нельзя совать! Оттуда током может ударить! Понимаешь? Электрическим током!

Сережа пристально посмотрел на дядю. А тот продолжал:

— Твое счастье, что эта розетка давным-давно обесточена! Никто ей не пользуется, вот и отключили. А так бы знаешь, что с тобой было?

— Ох, дяденька, очень даже хорошо знаю… — с облегчением вздохнул Сережа.

Он терпеливо слушал нотации, которые взахлеб читал незнакомый дядя. Наконец, тот успокоился и, представившись местным вахтером, предложил ребятам немедленно покинуть здание института. Сережа и Любочка заверили его, что уже уходят.

— Значит, полностью излечились! — потерев ладонью взмокший лоб, сказал Сережа.

— Не возникает искаженная реальность. — добавила Любочка. — Так что добренький дяденька теперь в пролете! Не доберется до нас со своими стихами. И они не имеют силы…

— Хорошо-то как! Так что? По домам? — вздохнул Сережа и попросил. Тогда, Любочка, оставь мне свой телефон, а? Я тебе позвоню.

— Зачем?

— Чтобы узнать, что с тобой все хорошо. — ответил Сережа.

— Тогда и ты мне свой оставь. Только мне написать не на чем. спохватилась Любочка.

— Мне тоже. — усмехнулся Сережа. — Да это и не важно. Мы постараемся так запомнить. Ведь память нужно постоянно тренировать.

— Это уж точно!

Любочка назвала номер своего телефона, а Сережа своего. Семизначный номер Сережа запомнил моментально. На всю жизнь. Во всяком случае, так ему показалось.

— Я позвоню! — крикнул он вслед Любочке, которая мчалась к выходу из института.

— Звони! Счастливо, Сережа! — с этими словами она выскочила на улицу. Дверь за ней захлопнулась.

Сережа тоже побежал к выходу. Он толкнул тяжелую дверь — и оказался прямо напротив двери деревенского бабушкиного дома…

«Вот это да! — удивлению Сережи, много повидавшего за это время, не было предела. — Как же это получилось? Тоже, что ли, искаженная реальность действует?» Он оглянулся по сторонам. На улице поливал дождь, наливал во двор глубокие лужи. Сережа подергал дверь. Но она не поддалась, потому что была закрыта на засов. Сережа дернул дверь ещё раз и с удивлением пригляделся к себе: он был опять одет в свою куртку. Да и в майку тоже. Словно никогда и не снимал их, не запихивал туда злобных пупсиков и не бегал по институту изучения аномалий в одних джинсах. К тому же, Сережа помнил, что майку добренькие дяденьки изодрали в клочки. А сейчас она была совершенно как новая. Да и на куртке спина была в нескольких местах прокушена. Сережа специально куртку снял и проверил. Сейчас не было ни дырочки.

«Чудеса! — подумал он. — Сплошные аномалии. Но так даже лучше. И бабушка волноваться не будет.» Сережа громко постучал. За дверью послышалось шебуршение и встревоженный бабушкин голос:

— Кто там?

— Бабушка, это я, Сережа!

— Ах, Сережа! — приговаривала бабушка, отодвигая засов.

Дверь открылась, и Сережа радостно бросился навстречу бабушке. Как же он, оказывается, по ней соскучился.

— Вот он какой у тебя неслух! — тем временем причитала Антонина Тихоновна, то с одной, то с другой стороны подбираясь к Сереже. — Хоть кол ему на голове теши — все равно по-своему сделает!

— Как же тебе не совестно! — говорила бабушка Матрена. — Ты почему без спросу на улицу выскочил? Мы и не видели! И как он только проскочил?

— Бабушк, я… — начал было Сережа, но Тихоновна перебила.

— В окошко, злыдень, вылез!

— Да не в окошко я!

— Опять врать и огрызаться! — бабушка схватила половую тряпку. — В дождь ему гулять приспичило! И бабку обманывать! А вот я тебя тряпкой, вот я тебя тряпкой!

С этими словами бабушка погналась за Сережей, не переставая лупцевать его тряпкой. Сережа кинулся от неё в комнату. Но бабушка не отставала. Ее верная подруга с руганью бежала следом. Тогда Сережа, чтобы перекричать их дуэт, с налета бросился рассказывать недавно выученную поэму «Мороз красный нос». Хотя такого поступка от себя он не ожидал. Прослушав несколько первых строф, старушки сначала опешили, потом рядком уселись на диван и принялись слушать. А Сережа, стоя посередине комнаты, с чувством продолжал читать. На словах:

Антонина Тихоновна пустила первую слезу. «Все про нас, про нас прописано, Матрешенька… Мы такие, женщины в русских селеньях!» Бабушка Матрена Петровна от неё не отставала — она всхлипывала, сопереживая героям поэмы, и утирала слезы половой тряпкой. Той же самой, которой только что охаживала феномена-внука. К концу поэмы обе старушки рыдали в голос. А когда Сережа умолк, бросились обнимать и целовать его.

— Сереженька! — дрожащим голосом повторяла бабушка. — Да милый ты мой! Я тебя тряпкой! А ты такие стихи знаешь… Говори, специально для бабки выучил?

— Конечно, для тебя, Петровна! — с уверенностью заявила Тихоновна, продолжая висеть у Сережи на шее. — Ты ж наша умница!

— А стих-то хорош! — верещала бабушка. — Да длинный какой! Ну порадовал, так порадовал! Получше любого сериала будет! Правдивый, жизненный стих…

— Вот они какие дети сейчас развитые! — приговаривала Тихоновна и противоречила сама себе. — Да, не то, что мы… Что мы видели. Эх…

— Сереженька! — спохватилась бабушка. — Да ты ж до сих пор и не ел ничего! Сейчас я тебе соберу! Давай, садись за стол!

— Да не хочу я, ба… — затянул старую песню Сережа.

— Как это — «не хочу»? — удивилась бабушка, выставляя перед Сережей тарелку борща. — Стихотворение длинное читал, переутомился…

Пока бабушка Матрена хлопотала вокруг Сережи, её подруга незаметно испарилась из дома. А Сережа принялся есть, хоть и плотно обедал в научно-исследовательском институте. «Кстати, почему они меня не хватились раньше? — подумал Сережа, вспоминая, какие удивленные лица были у бабушки и Антонины Тихоновны. — Если бы меня долго не было, они б по всей деревне с собаками и милицией искали… А сколько я от дядьки бегал? Сутки? Больше? День кончался, ночь наступала. А они не хватились… Все понятно. Искаженная реальность. Там и время по-другому шло. А когда я обратно сюда попал, оно как бы склеилось. И здесь прошло всего ничего. Вон, и альбом с фотографиями до сих пор на октябрятах открыт, и чашки чайные… Ну и хорошо. Про мое приключение никто не узнает.»

— Сережа! — раздалось вдруг на весь дом. — А смотри-ка, что я тебе принесла!

На пороге стояла Антонина Тихоновна. В руках у неё была телескопическая удочка.

— Это тебе! Дарю! Так уж ты меня, старую, порадовал! Держи!

— Спасибо. — проговорил Сережа, получая удочку.

— Это где ж ты взяла, Тихоновна. — удивилась бабушка.

— Да это моего сына Алексея — бизнесмена. — ответила Тихоновна. Бери, Сереженька, а сын себе ещё купит! Ой, Матреша, я тут по дороге твоего соседа деда Ваню встретила. Ну и рассказала, как у тебя внук отличился! Так он сейчас придет! Очень уж хочет такого умненького мальчика послушать!

— Дедушка Ваня? — Сережа выронил удочку.

Но было уже поздно. Раздался стук, и в дом, громыхая хорошо знакомыми Сереже стоптанными ботинками, вошел дедушка Ваня с корзиной мелких скороспелых яблочек.

— Ну-ка, где тут великий артист? — весело спросил дедушка Ваня. — Здорово, сосед! Вот тебе гостинец. Что, порадуешь публику?

— Расскажи ещё раз, Сережа, не стесняйся. — попросила бабушка.

Она вывела чудо-внука на середину комнаты. Сережа покосился на дедушку Ваню, который смотрел на него с умилением, словно никогда не целился в него из обреза. И начал рассказывать свое спасительное заклинание.

Второе прослушивание поэмы прошло с неменьшим вниманием. Бабушки все так же плакали навзрыд, а дедушка Ваня то и дело качал головой и повторял: «Да… Бывает…»

Когда восторженные зрители наконец-то отпустили Сережу с концерта, он еле добрался до кровати, с трудом разделся и заполз под одеяло. За окном как раз стемнело, приближалась ночь. Засыпая, Сережа думал о том, что завтра в деревню приедут его родители, по которым он очень соскучился. Они привезут мобильный телефон, и Сережа обязательно позвонит с него в Москву Любочке домой. Как она там? Тоже, наверно, радует родственников, поэму рассказывает… Он представил себе Любочкину милую физиономию, широко раскрытые голубые глаза. И с ужасом подскочил на кровати! А вдруг все-таки сбудутся последние слова добренького дяденьки? И ему приснятся ночью её глаза? И не просто глаза, а круглые глазные яблоки с яркими голубыми зрачками! Висящие на ниточках жил — высоко, на ветке сосны…

Едва он это подумал, как, сквозь дробь дождя по оконному стеклу, кто-то тихонько, но настойчиво поскребся. А затем послышался тоненький голосочек:

— Эй, мальчик! Ты, главное, не забудь! Хи-хи-хи-хи….

— Что? Кто это?

— Приятных сновидений! — вновь раздался голосок. — Не забудь: глаза! На сосне-е!

— Ты где, гад? — бросился к окну Сережа.

Но за окном ничего нельзя было разглядеть. Да и незачем. Потому что этот противненький голосочек Сережа узнал бы из миллиона. Конечно, это он, кровавый поэт под окошко прибегал. «А вот шиш тебе с маслом! — подумал Сережа, забираясь под одеяло. — Ты до меня теперь не доберешься! И кошмарные стихи твои не сбудутся!» Подумав так, Сережа усмехнулся, сложил из пальцев фигу и сунул руку с фигой под подушку. Чтобы поскорее уснуть и избавиться от наваждения, Сережа ещё раз прокрутил в голове свою волшебную поэму, а затем, для профилактики, ещё и таблицу умножения. Где-то между семью-шесть и семью-восемь он уснул.

Во сне Сережа видел, как они вместе с Любочкой подбирают в поле вкусные, но совершенно не опасные для жизни ананасы, катаются на лодочке по спокойной речке без крокодилов, ездят на лифте, забираются на крышу… И все хорошо, ничего не взрывается, никто не сжирает, не тащит в огонь. А ещё приснились Любочкины голубые глаза. Только не на сосне, а на улыбчивой Любочкиной мордашке.