Марианна — королева океанов. Марианна — африканская богиня

Глава IV ЧЕРЕЗ ПРЕРИИ

Бешеная скачка продолжалась около получаса, и наконец карета остановилась. Марианна осторожно уложила на подушки сиденья заснувшего мальчика и вышла наружу. С козел спрыгнул Лейтон — его каблуки глухо ударили о землю.

В темноте безлунной ночи лицо доктора было неразличимо, и у Марианны появилось ощущение, будто она обращается к призраку:

— Где мы, Джон?

— Трудно сказать. На дорогу в Чарльстон прорваться было невозможно, и я правил к западу. Плантации мы миновали. Нужно дождаться рассвета. Что с мальчиком?

Марианна хотела съязвить относительно неожиданного человеколюбия Лейтона, но на иронию не было сил.

— Кажется, с ним все в порядке. Испугался, наглотался дыма…

— Ну, слава Богу.

Измученная женщина присела на подножку кареты, свесив руки между колен:

— Вы видели, что они сделали с Пилар?

Лейтон скрипнул зубами и выдавил:

— Я не успел…

Говорить было больше не о чем: случившееся — необратимо, будущее, даже самое ближайшее, — непредсказуемо.

Марианна думала о странных превратностях судьбы: по стечению обстоятельств ее похититель и тюремщик выступил в роли ее же спасителя. Или он рисковал собой только ради мальчика? Но что значит чужой ребенок для такого бездушного существа, как Лейтон… Это все слепая игра фатума, и счет в этой причудливой игре идет не на очки, а на человеческие жизни.

— Посмотрите-ка… — сказал Лейтон.

Сначала женщина не поняла, к чему именно он хочет привлечь ее внимание. Но, оглянувшись в ту сторону, где, по ее расчетам, находилось разоренное поместье, Марианна увидела небольшое зарево у самого горизонта.

— Усадьба горит, — кивнула она.

— Да я не о том! — резко бросил Лейтон.

И тут наконец она поняла, что имеет в виду ее спутник. В том же направлении мелькали в темноте несколько разрозненных огоньков — на расстоянии приблизительно в полторы мили.

— Что это? — спросила Марианна, догадываясь уже, впрочем, об ответе.

— Погоня. Быстрее в карету!

И еще около часа мучительной тряски по бездорожью. Марианна пыталась заснуть, но стоило ей смежить веки, как перед глазами вставала сцена кровавой казни Пилар… Время от времени она выглядывала в окно кареты: огоньки то приближались, то отдалялись — но упорно продолжали следовать в их направлении.

— Что делать, Лейтон? — крикнула она вознице. — Лошади не выдержат такой гонки.

— Мы приближаемся к лесу, — отозвался он с козел. — Попробуем укрыться там!

Достигнув мрачного леса, который казался еще чернее, чем окружающая ночь, Лейтон завел карету под укрытие деревьев. Загнанные лошади с облегчением остановились, шумно отфыркиваясь.

Теперь вновь приходилось полагаться только на милость судьбы.

Прислонившись к шершавому стволу, Марианна наблюдала, как постепенно приближается цепочка огоньков. Вот они уже в полумиле, вот еще ближе…

— К лошадям! — скомандовал Лейтон. — Нельзя, чтобы они заржали не вовремя.

Уже доносился стук копыт со стороны темной равнины. Марианна подошла к одной из лошадей и обхватила руками ее теплую влажную морду. То же сделал и Лейтон, стоявший с нею плечом к плечу.

Спустя самое малое время ближайшая пара преследователей приблизилась настолько, что Марианна могла хорошо рассмотреть их: размахивающие факелами полуобнаженные негры верхом на неоседланных лошадях. Перейдя с галопа на рысь, они несколько раз продефилировали вдоль кромки леса, а затем, обменявшись гортанными возгласами, двинулись на воссоединение со своими товарищами. Огоньки факелов сбились в кружок, помаячили на месте — и, вытянувшись в цепочку, стали удаляться.

— Кажется, пронесло… — с облегчением выдохнула Марианна.

Но у Лейтона было другое мнение на этот счет:

— Эти коварные бестии так просто не отстанут. Жажда крови для них превыше всего. И когда рассветет, они смогут найти следы нашей кареты. Так что рано радоваться. Сколько факелов вы насчитали?

— Семь или восемь.

— Значит, кроме этих у них в запасе еще пять лошадей, — констатировал Лейтон.

— У вас есть какое-нибудь оружие?

— Только два пистолета. И очень небольшой запас пороха и пуль.

Они замолчали. Постепенно начали просыпаться птицы, пробуя свои голоса в ожидании рассвета. Темнота медленно серела, все более отчетливо стали проступать очертания деревьев. Марианне наконец стало видно лицо Лейтона: и без того мертвенно-бледное, оно теперь приобрело выражение застывшей скорбно-желчной маски, высеченной из мрамора. Эта окаменевшая гримаса была столь тягостна, что Марианна предпочла отвернуться.

Из-за дальней кромки лугов медленно выползало золотистое солнце. Новый день выглядел внешне так праздно, лениво, безмятежно…

Лейтон открыл дверцу кареты и внимательно осмотрел спящего мальчика.

«Может быть, за спасение этого малыша ему на том свете спишут какие-нибудь грехи… — подумалось Марианне. — Хоть одно доброе дело за всю жизнь».

— Я вынуждена поблагодарить вас, Джон, — произнесла она вслух. — Хотя это звучит довольно странно по отношению к человеку, принесшему мне столько горя. Но что сделано — то сделано.

— Не стоит благодарности, княгиня, — процедил Лейтон. — Считайте, что тут мы квиты: вы спасли мальчика, — а я помог вам. А общий счет у нас прежний.

— Что ж, согласна… Жаль Педро — теперь он остался круглым сиротой.

— М-да… — неопределенно буркнул собеседник.

Внезапно внимание Марианны привлекла какая-то движущаяся точка у самого горизонта.

— Посмотрите, Джон: кажется, там всадник.

Лейтон козырьком приложил ко лбу ладонь:

— Действительно…

Конник определенно двигался по направлению к лесу, в котором нашла убежище их карета. Медленно тянулись минуты ожидания — и вот уже он в четверти мили.

— По-моему, это белый, — заметила Марианна. — Может быть, кто-то из надсмотрщиков уцелел?

— Возможно, — проворчал Лейтон.

Он вытащил из-за пояса пистолет и зарядил его. Затем всмотрелся в приближающегося всадника:

— Да, я узнаю его: это Абрахамс. Я прошу вас оставаться здесь.

Лейтон вышел на опушку и призывно замахал рукой. Пистолет он держал за спиной.

«Зачем ему оружие, если он узнал того человека?» — удивилась Марианна.

Заметив Лейтона, всадник направился в его сторону. Но его лошадь, видимо, была загнана до предела: не доскакав пятидесяти ярдов до поляны, она захрипела, колени ее подломились — и бедное животное обессиленно рухнуло в росистую траву. Кубарем скатившийся с нее всадник тут же вскочил и, прихрамывая, направился к Лейтону.

— Вы живы, Джон? — крикнул он с радостной улыбкой. — Мне вот тоже повезло.

— Тебя преследовали, Абрахамс? — холодно осведомился Лейтон.

— Да, трое черномазых сидели на хвосте моей лошадки. Но спасибо ей — мне удалось оторваться.

— Что в усадьбе?

— Ничего, кроме головешек, — невесело усмехнулся Абрахамс.

— А черная шваль?

— Как я понимаю, они двинулись на Чарльстон. Так что к ночи там может завариться жуткая каша.

— Вот, значит, как…

— У вас нет воды, Джон? Я просто умираю от жажды, — устало проговорил надсмотрщик.

— Нет, — коротко ответил Лейтон.

Он поднял руку с пистолетом, грянул выстрел — и Абрахамс повалился как подкошенный. Убийца круто развернулся на каблуках и зашагал к карете.

Марианна находилась в полном замешательстве: что это — неудержимая страсть к насилию? Сведение старых счетов? Мотивы поступка Лейтона были для нее загадочны.

— Зачем вы застрелили этого человека? — в недоумении спросила она.

— Лишний рот, ненужная обуза, — спокойно отозвался зловещий доктор. — У нас слишком мало воды и провизии, чтобы брать пассажиров.

— Но это же чудовищно… Вы могли бы его прогнать — но, во всяком случае, оставить в живых.

— Чтобы он навел черномазых на наш след? Вот уж совсем ни к чему.

Марианна не стала спорить: стоит ли вообще горевать, если один паук пожирает другого?

— Меня, видимо, ждет такая же участь? — спросила она. — Экономя заряды, просто придушите?

Лейтон покачал головой:

— Вы мне еще пригодитесь. Зачем терять такой козырь, верно?

— Ах, так игра продолжается… Значит, крести — козыри, если учесть, что я — трефовая дама? А меня вы не опасаетесь, пиковый валет?

— Отчего же не туз?.. Вас же я не боюсь — вы не из тех, кто способен убить из-за лишнего глотка воды. И потом — вместе нам будет легче спастись, разве не так? Моя смерть вам пока что невыгодна.

— Резонно, — согласилась Марианна. — Но куда же мы теперь направимся?

Лейтон помедлил с ответом. Затем задумчиво произнес:

— Прежде всего учтите, что вы отвечаете за мальчика головой. Если с ним что-либо случится — я немедленно вас уничтожу, несмотря ни на что. А что касается маршрута… Путь на Чарльстон отрезан. На юг, к Миссисипи, мы не пробьемся — там сплошные леса. Чтобы добраться до Нового Орлеана, нам придется сделать порядочный крюк. Насколько я ориентируюсь в здешних местах, нам нужно пока что двигаться на запад, с тем чтобы потом взять круто на юг. Учитывая, конечно, проходимость… Я объясняю это на тот случай, если со мной что-нибудь вдруг случится и судьба Педро будет целиком зависеть от вас.

— В вас очень странным образом сочетаются жестокость и сентиментальность. Вы так любите детей?

Лейтон промолчал. Взяв лошадей под уздцы, он принялся выволакивать карету на открытое место. Это оказалось довольно непростым делом — и от резких толчков мальчик проснулся. Заслышав его голосок, Лейтон распахнул дверцу экипажа. Педро щурился от света и сонно тер глазенки.

— А где мама? — сразу же спросил он.

Лейтон беспомощно обернулся на Марианну.

— Мама осталась дома, — с принужденной улыбкой ответила она. — А мы с тобой покатаемся в карете — правда, интересно?

— А ты кто?

— Я Марианна…

Мальчика вполне удовлетворил такой ответ.

— Нужно его покормить, Джон.

Лейтон достал свои запасы. Они были невелики: копченый окорок, десяток лепешек, полмешка сушеного чернослива, несколько вяленых рыбин и небольшой бочонок с водой.

— Все, что было в закутке у конюха, — словно оправдываясь, пояснил он.

Позавтракав, беглецы двинулись в путь.

То ли Педро от природы был замкнутым, то ли еще не оправился от пережитого шока, но разговорами он Марианне не докучал — сидел, забившись в уголок, и даже не смотрел в окно.

Впрочем, пейзаж там открывался достаточно однообразный: слева тянулись густые заросли, остальное же пространство представляло собой сплошную травянистую равнину. Спустя пару часов пришлось взять круче к северо-западу, поскольку колеса кареты начали увязать в грунте, становившемся все более вязким. Прилегающая к лесу полоса болот становилась все шире, и путники поневоле углублялись в прерию.

Усталые лошади плелись еле-еле, и ближе к полудню пришлось сделать вынужденную остановку. Марианна вышла из кареты, разминая затекшие ноги. Сочная трава доходила ей до колен.

— Великая американская равнина, черт бы ее побрал, — буркнул Лейтон.

Он выпряг лошадей и пустил их попастись, предварительно стреножив.

— Надеюсь, нам недолго придется любоваться этими просторами, — заметила Марианна.

Но ее предположение оказалось неверным. Больше недели провели они в пути, но его завершение по-прежнему оставалось проблематичным. Приходилось продвигаться все дальше на запад, потому что дорога на юг была непроходимой для кареты: болота кончились, но на смену им пришли непролазные заросли кустарника.

Подходил к концу скудный запас провизии, и Марианна с Лейтоном предельно ограничивали себя в еде, чтобы маленький Педро не страдал от голода. В довершение ко всему в бочонке почти иссякла вода, уже начавшая отдавать гнильцой. И ни реки, ни даже небольшого ручейка на пути им не попадалось.

Мальчик переносил тяготы дороги очень терпеливо: не капризничал, не хныкал — лишь изредка спрашивал, скоро ли они вернутся домой. Марианну это не удивляло: не мог быть иным сын Язона и Пилар, которым, несмотря ни на что, нельзя было отказать в мужестве и чувстве собственного достоинства.

На ночлег Марианна и Педро устраивались в карете, а Лейтон, завернувшись в попону, спал снаружи. И без того неразговорчивый, он с каждым днем становился все скупее на слова. Впрочем, у Марианны и не было охоты общаться со своим врагом, который волею судьбы стал ее спутником.

Несмотря на недоедание и постоянную жажду, молодая женщина чувствовала себя все лучше. Вероятно, благотворно сказывалось то, что Лейтон больше не имел возможности пичкать ее своими снадобьями. Постепенно спадала липкая паутина пассивности, все яснее работало сознание. Потрясение, пережитое в страшную ночь невольничьего бунта, дало толчок к душевному возрождению.

Лейтон же, как заметила Марианна, поддерживал свои силы тем, что время от времени прикладывался к карманной фляжке. Поначалу она предположила, что это коньяк либо бренди. Однако спиртным от Лейтона никогда не пахло. Значит — наркотик?

Мало-помалу Марианна убедилась в справедливости своей догадки. Средство, употребляемое Лейтоном, очевидно, плохо ложилось на голодный желудок — и к вечеру его движения становились развинченными и не вполне уверенными, глаза рассеянно блуждали по сторонам, а их зрачки заметно расширялись. И наконец наступил момент, когда наркотик одолел его волю, сломав лед бесстрастия.

Случилось это поздним вечером, когда Педро уже улегся спать, а Марианна и Лейтон сидели у догорающего костерка, сложенного из сухих веток низкорослого степного кустарника. Перед этим Лейтон долго возился с расшатавшимся колесом кареты, что-то недовольно бормоча. Заодно он несколько раз доставал свою фляжку, делая по глотку. И, устроившись наконец у костра, имел уже совершенно больной и разбитый вид.

— Как вы себя чувствуете, Джон? — озабоченно спросила Марианна.

Вопрос этот был вызван не душевным участием, а исключительно прагматическими соображениями: если с Лейтоном что-либо случится, это значительно осложнит положение Марианны.

— Отлично, — отозвался человек в черном. — Лучше не придумаешь.

— Вы уверены?

— Несомненно, несомненно, несомненно, — несколько раз кряду повторил Лейтон, сосредоточенно стирая с рук следы колесной смазки.

— Вы помните все же, что судьба ребенка зависит только от нас с вами…

Лейтон поднял на нее мутный взгляд, который едва ли можно было назвать осмысленным.

— Вы меня не поняли? — уточнила Марианна в легком испуге.

«Еще бы не хватало, чтобы он тронулся рассудком», — мелькнула у нее опасливая мысль.

— Как же я могу не думать о сыне? — произнес Лейтон.

До женщины не дошел сразу смысл его слов — ей показалось, что собеседник просто не закончил фразу.

— О сыне Пилар, — добавила она.

— О нашем с Пилар сыне, — проронил Лейтон. — О моем сыне Педро.

Если бы луна сейчас свалилась с неба, то Марианна, наверное, поразилась этому куда меньше, чем признанию Лейтона.

— Педро — ваш сын? — переспросила она, все еще не веря собственным ушам.

— А то чей же еще, — сказал Лейтон, доставая заветную фляжку.

«Боже мой, и действительно… Как же я не догадалась раньше, что навряд ли у родителей брюнетов может быть белокурый ребенок…»

— Мне кажется, что вы хотите ввести меня в заблуждение, Джон, — осторожно сказала она. — Вот только не знаю, зачем вам это понадобилось…

Марианна опасалась, что Лейтон замкнется в себе, но он уже явно не контролировал расторможенное наркотиком сознание.

— Это чистая правда, Марианна…

«Кажется, он вообще впервые назвал меня по имени», — отметила женщина.

— Но ведь мальчик всегда называет вас просто Джон, и никак иначе…

— Естественно. Откуда же ему знать, кто его настоящий отец?

— А Бофор — знал ли он об этом? — продолжала допытываться Марианна.

— Наверняка — нет. Хотя, возможно, кое-что он и подозревал… Но это не имело значения.

Порывшись в памяти, Марианна попыталась связать воедино некоторые события семи-восьмилетней давности. Отчасти это ей удалось.

— То есть вы встречались с Пилар в ту пору, когда она коротала дни в испанском монастыре?

— Именно так, — размягченно подтвердил Лейтон. — Именно так.

— Как же вы узнали о ее местонахождении?

— О, я много чего знал о Пилар… Я помню ее еще совсем ребенком… Я ведь хорошо был знаком с ее отцом, доном Агостино Эрнандецем де Кинтана. Он был человеком большого ума.

Марианна была полностью озадачена услышанным. А Лейтон продолжал говорить — на него напала совершенно не свойственная ему болтливость:

— Конечно же, я должен был разыскать ее в Испании — и я сделал это, черт возьми! Она была разозлена на Бофора как тысяча фурий разом. И если бы не это… А Язон никогда не любил ее, никогда! Он взял Пилар в жены только из дурацкого чувства долга, из-за слюнтяйской благотворительности! Конечно, это спасло ее от тюрьмы, — но она же гордая женщина, и ее постоянно оскорбляла эта милостыня! И, будь оно все проклято, одновременно Пилар любила Бофора — и не могла пробудить в нем ответного чувства…

— А вы — любили ее? — тихо спросила Марианна. — Ведь так, да?

— Да, — со вздохом ответил Лейтон. — Я всегда любил только ее. И — такая глупость — сохранял верность этой любви, верность, в которой Пилар совершенно не нуждалась и которая даже тяготила ее…

На мгновение Марианна испытала даже что-то похожее на жалость к этому странному, страшному человеку, который, оказывается, тоже мог мучиться и страдать от неразделенной любви.

— И этот ребенок, — продолжал Лейтон возбужденно, — был ее местью Бофору! И я являлся лишь орудием мести. Что ж, я был готов и на это! Да, разумеется, роль едва ли не унизительная, — но если вы когда-нибудь любили по-настоящему, то поймете меня. Так появился на свет Педро, — а этот дурак не усомнился в своем отцовстве: его гордыня, его самовлюбленность и уверенность в собственном превосходстве сделали свое дело.

Но кое-что для Марианны пока оставалось непонятным. Она недоверчиво спросила:

— Но как же Язон мог так опростоволоситься? Ведь он знал дату рождения — а потом ему стоило лишь отнять от нее девять месяцев… У природы в этом смысле ведь очень простая арифметика.

Лейтон злорадно ухмыльнулся.

— Что ж, у него действительно хватило ума загнуть девять пальцев, но это только убедило его в собственном отцовстве!

— Не понимаю.

— Да очень просто! Он же прибыл в Испанию на пару недель позже меня. Там-то мы с ним и соединились, ну как же — старые друзья, радостные объятия… Пилар была совершенно ошарашена его появлением: она-то думала, что Язон тихо-мирно гниет на брестской каторге Зная о происках Пилар, которая норовила спровадить его на гильотину. Бофор решил отплатить ей по-своему задал хорошую трепку в постели… Глупый самец! Но это мой ребенок — мой, мой и только мой! Запомните это!

— А затем, стало быть, вы вместе с Язоном отправились на «Волшебнице моря» в Венецию? — уточнила Марианна с дрожью в голосе.

— Именно так. Корабль ждал Бофора в Кадисе, — подтвердил Лейтон.

Ошеломленная женщина пыталась собраться с мыслями. Вот значит, как: на словах Язон утверждал, будто спешит к ней на крыльях любви, а сам попутно тем не менее вступил в связь с Пилар… Да, Лейтон прав: самец, всего лишь самовлюбленный самец! И этому человеку она была готова отдать себя целиком, безраздельно… Лицемер, какой же лицемер…

Последние слова Марианна незаметно для себя произнесла вслух.

— Вам ли осуждать Бофора? — тут же отозвался Лейтон. — Вы ведь тоже скрыли от него свою беременность. И если бы я не вывел вас на чистую воду…

Марианне хотелось сказать какую-нибудь резкость, но она опасалась спугнуть неожиданную разговорчивость Лейтона.

— И с тех пор вас привязывали к Бофору не только дружба или деловое партнерство? — спросила она.

— Разумеется. Якшаясь с ним, я имел возможность время от времени видеть Педро…

— Но вы же могли попросту устранить его — ведь для вас такие вещи не составляют проблемы…

— Вы забываете одну деталь: этого человека по-прежнему продолжала любить Пилар. Конечно, она всячески маскировала это чувство, — но я-то знал, как все обстоит на самом деле. И нанести ей удар собственной рукой было, поверьте, выше моих сил…

— Надо же — какая неожиданная щепетильность, — не удержалась от иронии Марианна.

Но Лейтон пропустил эту шпильку мимо ушей.

— Но фатум, как видите, поработал за меня: Бофора больше нет. И у меня появился наконец шанс… Рано или поздно Пилар забыла бы его — и тогда… Но фортуна, оказывается, только решила поиздеваться надо мной — и отняла Пилар.

«Но вы же сами накликали беду на свою голову, — мысленно произнесла Марианна. — Если бы не ваша жестокость по отношению к невольникам, то не случилось бы этого ужасающего кровавого бунта. И Пилар была бы жива…»

Но говорить этого вслух она не стала, не желая раздражать собеседника. Тем более что на языке у нее вертелся чрезвычайно интересующий ее вопрос:

— Если я правильно понимаю, вы самолично никогда не покушались на меня плотским образом именно из-за чувств, которые испытывали к Пилар?

— Естественно. Я же не такая тупая скотина, как Санчец, — подтвердил Лейтон. — Я старался беречь вас…

Речь его постепенно замедлялась, становилась все более бессвязной. Было такое впечатление, будто Лейтон впадает в забытье. Марианна поняла: ей нужно поторапливаться, если она хочет выяснить еще что-либо интересное.

— Но зачем я вам нужна, Джон?

— Вы — мой козырь, — пробормотал Лейтон. — Мой последний козырь…

— Каким образом вы хотите использовать меня? — настаивала Марианна.

Но человек в черном явно впадал в ступор.

— Использовать… Есть шанс использовать… Чертов Сант-Анна…

«Наверное, он все-таки хотел шантажировать Коррадо, — лихорадочно соображала Марианна. — А еще он спрашивал у меня про Африку. Упоминал какое-то странное название… Совсем выскочило из головы… Ах да: Зоуги!»

— Джон, а что такое — Зоуги? Не засыпайте — ответьте мне!

— Зоуги, озеро Зоуги… — слабеющим голосом почти шептал Лейтон.

— Где оно, где?

— Гвинея… Озеро Зоуги… Сант-Анна… Зоуги… Сокровища… Зоуги…

Лейтон замолк, голова его обессиленно повалилась на грудь.

— Лейтон! Лейтон! Что вы знаете про князя Сант-Анна? — затормошила его Марианна. — Говорите!

Но ее усилия были бесполезны. Лейтон открыл осовелые глаза, поднялся на ноги, затем, ступая, словно лунатик, стянул с козел конскую попону, завернулся в нее, заполз под карету и там затих.

Почти до самого рассвета Марианна не могла уснуть, потрясенная услышанным. Тихо всхрапывали спросонок лошади, лунный свет заливал бескрайнюю прерию мерцающим серебром. Мысли теснились в беспорядке и наконец усталая женщина, освежив запекшиеся губы предутренней росой, отправилась на покой.

Следующий день поначалу не отличался от предыдущих. Все то же однообразие дороги, наводящее тоску поскрипывание колес…

Внезапно послышались щелчки бича, и карета резко прибавила ходу.

Марианна высунулась в окно:

— Что случилось, Лейтон?

— Вода! — коротко ответил тот.

Им повезло: на пути оказался наконец узенький ручеек. Люди и лошади жадно припали к нему, торопясь утолить иссушающую жажду. Тут же решили сделать и привал.

— Скверно, — сказал Лейтон, передавая мальчику кусочек засохшей лепешки и горсть чернослива. — Наши запасы кончились.

— Что же будем делать? — спросила Марианна.

— Зарежем одну из лошадей. Это единственный выход. Узнаете, какова на вкус конина без соли…

— Но одной лошади будет трудно везти карету — она долго не выдержит.

— Тогда и ее пустим на антрекоты, — пожал плечами Лейтон.

До сих пор Марианна не решалась напомнить ему о вчерашней беседе, опасаясь вызвать ярость Лейтона. Но он сам обратился к этой теме, спросив с ноткой подозрения:

— Вчера вечером — я что-нибудь говорил вам?

— Нет, — после секундного замешательства ответила Марианна.

«Он ничего не помнит», — поняла она.

Ей пришлось выдержать пристальный взгляд Лейтона, но в конце концов он отвел глаза в сторону.

— А вы хотели мне что-либо сообщить? — поинтересовалась Марианна.

— С чего вы взяли? — холодно отозвался Лейтон. — Вовсе нет.

— Ну, как знаете…

Лейтон достал из кареты бочонок и принялся наполнять его водой из ручья. И тут раздался громкий крик Педро:

— Смотрите, смотрите: там человек!

Мальчик указывал рукой на север. Там, почти у самого горизонта, виднелся темный силуэт всадника.

— Дьявол! — выругался Лейтон. — Эти черномазые все-таки не отстали от нас!

— Неужели вы думаете, что негры до сих пор продолжают преследование?

— От этих бестий всего можно ожидать… Так или иначе, я предпочел бы, чтобы этот тип нас не заметил Желудки наших лошадей полны сейчас водой до отказа, и нам вряд ли удастся уйти от погони.

Лейтон достал пистолеты и проверил, хорошо ли они заряжены.

Марианна почувствовала себя крайне неуютно. Ей отчетливо вспомнились оскаленные черные физиономии, дикие пронзительные вопли, растерзанное тело Пилар… Неужели этот кошмар может повториться?

— Педро, полезай-ка в карету! — распорядился Лейтон. — Мы едем дальше.

Мальчик, с расширенными глазами слушавший разговор взрослых, встрепенулся и послушно вскарабкался в экипаж.

— Что бы ни случилось — будь рядом с сеньорой Марианной, малыш! — крикнул ему вслед Лейтон.

В его голосе проступала неподдельная тревога.

— Может быть, вы дадите мне один из пистолетов, Джон? — попросила Марианна.

Доктор заколебался.

— Я стреляю весьма прилично, — заверила Марианна. — Или вы боитесь получить от меня пулю в спину? — Что ж, даю слово этого не делать.

— Да ну вас к черту, — буркнул Лейтон. — Если бы я вас опасался, то, уж наверное, принял бы соответствующие меры. Я думал, не отдать ли мне вам оба пистолета, вот что. Я-то смогу отбиваться хлыстом, если дойдет до рукопашной схватки… Ладно, один пистолет я все же оставлю себе. Может быть, нам удастся дотянуть до леса, прежде чем появится эта банда…

Обпившиеся лошади тронулись с места нехотя и неторопливо. Погонять их смысла не имело — в таком состоянии животные просто не были способны на хороший ход.

Марианна то и дело обеспокоенно выглядывала в окно кареты. Робкая надежда на то, что все, может быть, обойдется благополучно, улетучилась довольно скоро: вдалеке показались две цепочки всадников, несущихся, как можно было понять по скорости их передвижения, отчаянным галопом.

— Смотрите, Лейтон: вот они!

Доктор, изрыгая проклятия, защелкал бичом, но это мало приободрило отяжелевших лошадей.

Конники быстро настигали беглецов. Когда они приблизились настолько, что их можно было видеть более отчетливо, Марианна рассмотрела головные уборы из перьев, луки в руках, круглые щиты… Нет, то были вовсе не чернокожие мстители.

— Джон, это индейцы!

Преследователей было около трех десятков. Марианна сразу же отметила их непривычную посадку: корпус откинут назад, ноги — при отсутствии стремян — плотно сжимают бока лошадей.

— Педро, ложись на пол и не поднимай головы! — сказала она мальчику.

Предупреждение было своевременным: сразу несколько стрел с отрывистым стуком ударили в стенку кареты, причем две из них прошили ее насквозь. С козел послышался выстрел Лейтона. Индейцы ответили протяжным улюлюканьем.

«Зачем он стрелял — нужно было подпустить их поближе, — подумала Марианна. — А впрочем, все равно бесполезно — мы уже не успеем перезарядить пистолеты и бессильны противостоять такой ораве…»

Перестук копыт индейских лошадей приближался. Вот уже один из всадников поравнялся с каретой — на полном скаку он натягивал лук. Марианна отчетливо видела его лицо, разукрашенное белыми и черными полосами. Она вскинула пистолет и выстрелила, но индеец резко поднял своего коня на дыбы. Пуля угодила в шею животному, ударила алая струя крови. Всадник же, легко спрыгнув с падающей лошади, несколько раз перекувырнулся в траве и тут же оказался на ногах.

Индейцы плотно окружили карету, которая замедляла свой ход. Они издавали торжествующие гортанные крики, потрясая копьями. Марианна крепко прижала к себе Педро, прикрыв его своим телом.

— Не бойся, малыш, не бойся… — машинально приговаривала она.

В любую секунду женщина ожидала смертельного удара стрелы, — однако этого не случилось. Сильные руки оторвали ее от мальчика, выдернули из кареты и швырнули на траву. Марианна еще успела увидеть, как отчаянно барахтается Педро в руках у рослого индейского воина, пытаясь его лягнуть.

Сыромятными ремнями ей связали руки и ноги и перекинули через лошадь, подобно переметной суме.

«Где же Лейтон?» — подумала Марианна.

На лошадь вскочил индеец — и она тут же припустила бодрой рысью. Голова Марианны с копной распущенных волос безвольно моталась в воздухе, прямо перед лицом ерзала обутая в мокасин нога всадника. Ощущение было не из приятных: хребет коня больно впивался в живот, толчки отдавались во всем теле, в ушах стоял стук копыт. Очень скоро Марианна оказалась в полуобморочном состоянии — и наверняка грянулась бы оземь, если бы не уверенная рука индейца, придерживающего ее за поясницу.

Окончание пути воспринималось как в тумане: женщину сдернули с коня, небрежно проволокли по траве и затащили в какое-то непонятное помещение. Измученная пережитым Марианна перестала воспринимать окружающее…

Когда она очнулась, кругом царила полутьма. Ее руки и ноги были освобождены от пут Приглядевшись, Марианна обнаружила, что находится в своего рода круглой палатке, стены которой сходятся на конус. Вверху светился узкий просвет, сквозь который проникал пучок солнечного света. Диаметр помещения составлял примерно двадцать футов. К шестам, играющим для стен роль каркаса, были подвешены самые разнообразные предметы: кожаные мешочки, пара томагавков, лук, кожаные украшения, пестрые связки перьев и прочие диковинки.

Особое внимание Марианны привлек большой круглый щит, украшенный пучками длинных черных волос. Поначалу ей показалось, что это — подрезанные конские хвосты, но внезапно она осознала страшную истину: то были скальпы врагов, убитых воином, добычей которого оказалась княгиня…

Итак, она снова пленница. И еще неизвестно, что хуже: находиться под присмотром безжалостного циника Лейтона и пышущей ненавистью Пилар или угодить в руки краснокожих дикарей. Самые подлые и жестокие поступки людей цивилизованных можно, по крайней мере, понимать и предвидеть, — а вот что ждать от этих детей прерий? Марианна терялась в догадках и предположениях…

Полог, прикрывавший вход в типи, отодвинулся, и перед княгиней предстал стройный индеец. Одетый в кожаные штаны и мокасины, расшитые бисером и иглами дикобраза, он был обнажен по пояс. На мощной выпуклой груди красовалось ожерелье, в котором чередовались клыки какого-то зверя и разноцветные камешки, длинные смоляные волосы были перехвачены на лбу узким кожаным ремешком. Раскраска на лице индейца отсутствовала. Марианна с удивлением заметила, что кожа его была отнюдь не медно-красной, как могла она предполагать, а имела смугловато-коричневый оттенок.

Не обращая внимания на женщину, индеец подошел к щиту со скальпами и прикрепил к нему что-то светлое. Марианна с ужасом узнала длинные волосы Джона Лейтона…

Обернувшись на ее невольный вскрик, воин произнес что-то на непонятном языке.

— Я не понимаю тебя, — покачала головой Марианна.

Тогда индеец указал на скальп Лейтона, затем ткнул себя в грудь. Его объяснения не нуждались в переводе…

Испуганная Марианна отползла к самой стене и попыталась зарыться в ворохе лежавших там одеял. Хозяин же типи сел, скрестив ноги, напротив нее и воззрился на смятенную пленницу.

«Из моих волос может получиться совершенно роскошный скальп…» — в панике подумала Марианна.

Индеец смотрел на нее совершенно невозмутимо, на его бронзовом лице не дрогнул ни один мускул. Это непонятное созерцание продолжалось около получаса. Наконец мужчина встал и, взяв Марианну за руку, вывел ее наружу. У нее и в мыслях не было оказывать какого-либо сопротивления.

Теперь княгиня имела наконец возможность внимательнее разглядеть индейский лагерь. Он состоял из трех-четырех десятков типи, крытых бизоньими шкурами. Кое-где горели костры, у которых хлопотали женщины, бегали голопузые ребятишки, одетые в некое подобие набедренных повязок, напоминавших небольшие юбочки. Взрослых же мужчин почти не было видно. На окраине поселения виднелся огромный загон с лошадьми.

Индеец окликнул одну из женщин, затем, указав на Марианну, повелительно что-то произнес. Та поманила княгиню за собой. Марианна послушно последовала за индеанкой. К ее недоумению, женщина привела ее обратно в то же самое типи. Развязав один из лежащих там тюков, она достала одежду — подобие длинной рубахи из тонкой, хорошо выделанной кожи, напоминавшей замшу. Поблагодарив ее, Марианна хотела было уже переодеться, но индеанка жестом остановила ее. Выскользнув из типи наружу, она вскоре вернулась с большой кожаной миской, наполненной теплой водой. Это было именно то, чего больше всего желалось сейчас Марианне: она сбросила свою пахнущую гарью, изодранную и перепачканную холщовую рубашку и с наслаждением вымылась. Индеанка принялась терпеливо расчесывать костяным гребнем ее густые спутанные волосы, что-то ласково приговаривая, затем перевязала их кожаным ремешком. Она с нескрываемым интересом оглядывала белоснежное тело Марианны, осторожно прикасаясь к груди и бедрам.

— Я тебе нравлюсь? — невольно рассмеялась княгиня, польщенная таким благоговейным вниманием.

Потом индеанка окурила Марианну душистым дымом каких-то трав и лишь после этого жестом предложила одеться.

И только тут скиталица почувствовала острый приступ голода. Она знаком показала индеанке, что хочет есть. Та достала из одного из мешков, привязанных к стенным шестам, кусок вяленого мяса — и Марианне показалось, что никогда в жизни она не пробовала ничего аппетитнее. Напитком послужила вода, имевшая приятный мятный привкус.

Когда Марианна наелась, индеанка отвела ее к костру и усадила рядом с другими женщинами. Они занимались тем, что нарезали куски вяленого мяса на тоненькие полоски, измельчали их, а образовавшиеся крошки растирали до состояния пасты, добавляя в нее жир. В результате получалось то, что индейцы, как позже узнала Марианна, называли пеммикан: приготовленное таким образом мясо могло долго храниться и не теряло отменных вкусовых качеств.

Понаблюдав некоторое время за действиями женщин, Марианна тоже включилась в работу. Это вызвало одобрительные взгляды товарок. Княгиню же удивило, что индеанки трудились молча и сосредоточенно, не переговариваясь и не пересмеиваясь, как то присуще белым женщинам.

Марианна то и дело оглядывалась по сторонам, надеясь найти Педро, — но мальчика нигде не было видно.

«Если они пощадили меня, то наверняка не причинили вреда и ребенку», — успокаивала она себя.

Ближе к вечеру в лагере появились мужчины. Индианки тут же стали собирать ужин. Сами же они принялись за трапезу лишь после того, как насытились воины. Когда стемнело, мужчины расселись у костров, а женщины расположились чуть поодаль.

Марианна ощущала себя довольно странно: ей недоставало жестов для того, чтобы хоть как-то объясниться. Впрочем, женщины почти не обращали внимания на пленницу. Они тихонько переговаривались между собой, изредка отпуская смешки и подталкивая друг друга.

Мужчины у костра вели себя еще более сдержанно: говорили строго по очереди, то и дело замолкая, словно обдумывая услышанное.

«Такой чопорности могли бы позавидовать даже самые отъявленные английские снобы», — не удержалась от улыбки Марианна.

Она совсем уже было заскучала, но тут произошло нечто, заставившее ее напрячь внимание. Один из индейцев, сидящих у ближайшего костра, достал толстую потрепанную книгу и, положив ее на колени, принялся монотонно, постоянно делая паузы, что-то говорить. При этом он смотрел в открытую книгу, на страницы которой падал колеблющийся свет пламени.

«Это что же — он читает?! — изумилась Марианна. — Интересно, с каких же это пор индейцы занялись книгопечатанием?»

Она от души рассмеялась такому предположению. Соседки удивленно покосились на странную бледнолицую.

Марианне было ужасно любопытно узнать, какая же книга находится в руках у чтеца. Но она понимала, что запросто подойти к костру и поинтересоваться этим совершенно невозможно.

«Интересно, на каком языке написана книга? — размышляла она. — Если этот индеец и впрямь переводит ее, а не корчит умника перед соплеменниками, стало быть, он хоть как-то знает английский либо французский… А может, испанский? Господи, да какая разница: главное, чтобы была возможность хоть как-то быть понятой…»

Трудно было понять: то ли индейцы очень внимательно слушают, то ли они погрузились в дрему. Лишь один из них — Марианна узнала в нем своего «хозяина» — проявлял определенные признаки интереса то покачивал головой, то односложно восклицал.

«Было бы забавно, если б эта книга оказалась французским любовным романом…»

Наконец чтение завершилось, и индейцы встали от костра. Одна из женщин — та, что помогала Марианне привести себя в порядок, — отвела ее в знакомое типи. Следом за ними проследовала еще одна индеанка. Все трое улеглись, завернувшись в одеяла. Чуть позже пришел и хозяин, тут же уснувший.

«Наверное, это его жены, — размышляла Марианна, смежая веки. — А я теперь, надо полагать, — тоже? Очень оригинально… А этот дикарь и не подозревает, что заполучил настоящую княгиню. По их меркам князь — это, видимо, что-то вроде вождя…»

На следующий день Марианна поставила себе задачей непременно найти вчерашнего чтеца — она хорошо запомнила его скуластое лицо с перебитым носом. Но искать его не пришлось: он сам подошел к ней в сопровождении обладателя лейтоновского скальпа.

— Женщина, Парнитакои говорить тебя, — произнес грамотей на ломаном английском. — Ты понимать?

Марианна радостно кивнула. Ее губы расплылись в улыбке.

«Хозяин» стукнул себя кулаком в грудь и произнес короткий монолог. Толмач принялся переводить:

— Парнитакои сказать, белый женщина — его жена. Его дом — твой дом. Когда ночь, Парнитакои брать тебя. Твой имя Вулиадживеши: Утренний Стрела. Ты понимать?

— Да, — ответила Марианна.

Новое имя ей вполне понравилось, чего нельзя было сказать о скорой перспективе стать наложницей могучего дикаря. Но более всего княгиню Вулиадживеши беспокоило сейчас совсем иное.

— Где мальчик? — спросила она.

— Парнитакои все сказать, — ответил переводчик.

Свежеиспеченный муж и впрямь повернулся и зашагал прочь.

— Эй! Эй! — закричала Марианна.

— Малантивоте объяснять, — успокоил ее толмач. — Вулиадживеши слушать.

— Так где же мальчик?

— Белый мальчик хорошо. Белый мальчик — сын Вулиадживеши?

— Нет, он не мой сын. Просто я волнуюсь за него, — объяснила Марианна.

— Белый мальчик хорошо, — повторил кривоносый.

— Послушай… Э-э… Как, ты сказал, твое имя?

— Малантивоте, — напомнил толмач. — Английский — Красный Ворон.

«Ага, это уже понятнее, — подумала Марианна. — А то ведь черт ногу сломит в этих заковыристых именах».

— А мой муж? — поинтересовалась она. — Как ты сказал: Парни… Повтори, пожалуйста.

— Парнитакои. Сломанное Перо.

Марианна, она же Утренняя Стрела, в замешательстве провела рукой по волосам. Накануне ей казалось, что она засыплет переводчика вопросами, но сейчас никак не могла решить, с чего же начать. Красный Ворон терпеливо ждал с невозмутимым выражением лица.

— Откуда ты знаешь английский язык, Малантивоте? — спросила наконец Марианна.

— Торговать белый люди. Много говорить. Малантивоте быть плен. Учить говорить. Учить читать буква. Хорошо понимать.

— Это ты молодец, — похвалила Марианна. — У тебя замечательно получается.

Красный Ворон коротко кивнул — то ли соглашаясь, то ли в знак благодарности.

«Хотя вряд ли у них принято благодарить женщин…» — смекнула Марианна.

— Как вы называетесь? Какое имя у вашего народа? — медленно проговорила Марианна, стараясь выбирать слова попроще.

— Мы дакота.

— И вот это — все ваше племя? — описала Марианна круг рукой, указывая на составляющие лагерь типи.

— Дакота — большой племя. Большой прерия — везде дакота. Дакота — великий племя.

— Охотно верю, — вздохнула женщина.

Все возможные вопросы показались ей вдруг бессмысленными. Надо же — Утренняя Стрела… Но одна вещь все же чрезвычайно занимала Марианну.

— Какую книгу ты читал вчера? — спросила она.

— Малантивоте читать бэйбели, — гордо произнес Красный Ворон.

«Ага, это же Библия!» — не сразу дошло до Марианны.

— А ты хорошо ее понимаешь?

— Каждый вечер читать бэйбели. Много понимать. Жизнь белый народ.

Марианна все-таки никак не могла поверить услышанному.

— И про что же именно ты читал вчера? — осведомилась она скептически.

— Самсон убивать лев. Самсон убивать тысяча человек. Самсон пить вода, — сообщил Красный Ворон.

Ошеломленная Марианна только покачала головой. Без труда припомнив соответствующее место из Книги Судей, она решила проэкзаменовать эрудита из прерий:

— Скажи, Малантивоте, а чем Самсон убил тысячу человек?

Красный Ворон ответил без малейшего замешательства:

— Самсон брать ослиный хвост.

Марианна не смогла удержаться от смеха:

— Хвост? Да нет, ты не понял. Самсон воспользовался ослиной челюстью. Челюсть — понимаешь? Вот — где зубы растут.

Красный Ворон серьезно потрогал пальцем десну и кивнул:

— Малантивоте понимать. Самсон брать ослиный челюсть. Самсон храбрый белый человек.

— Ты молодец, Малантивоте, — похвалила Марианна. — А скажи мне: Парнитакои — храбрый человек?

— Парнитакои — лучший воин, хороший охотник, — заверил читатель Библии.

«Что ж, на этот раз мне опять повезло с мужем», — мысленно констатировала Марианна.

— Вулиадживеши — красивый белый женщина. Жена Парнитакои нужно работать, — сообщил Красный Ворон.

Ни с тем, ни с другим Утренняя Стрела-Марианна не сочла нужным спорить.

День ее снова прошел за приготовлением пеммикана. Княгиня не считала это занятие оскорбительным для себя: если сама мысль о том, чтобы оказаться в служанках у Пилар, была для нее нестерпимой, то здесь она трудилась наравне с другими женщинами, принимая равноправное участие в борьбе племени за существование. Хотя, конечно, работа угнетала Марианну своей монотонностью.

Она на все лады перебирала свой короткий разговор с Красным Вороном — и чем дальше, тем больше впадала в уныние. Жизнь в прериях совершенно не прельщала ее. Они были для нее очередной тюрьмой — огромной, бескрайней, но тем не менее тюрьмой. Да еще этот могучий молчун Сломанное Перо в качестве супруга… Стоило ли испытывать столько передряг ради того, чтобы в конце концов стать одной из жен дикаря-дакота?

После ужина, когда индейцы, по обыкновению, расположились у костров, Марианна принялась пристально наблюдать за Сломанным Пером. Его гордая осанка, широкие плечи и пристальные черные глаза чрезвычайно ей импонировали, однако этого было слишком мало для того, чтобы вызвать искреннюю симпатию. Стать объектом страсти человека, с которым даже словом не можешь перемолвиться, — что за нонсенс? И самое обидное, что это должно произойти не по принуждению, а как бы добровольно с ее стороны, просто в силу стечения обстоятельств. Нелепейшее положение…

Тем временем Красный Ворон приступил к чтению Библии. Марианна вслушивалась в обрывки доносившихся до нее незнакомых слов, дивясь тому, как справляется краснокожий переводчик со сложным текстом Писания.

«Этот Малантивоте — человек совершенно неординарный. Овладеть не только разговорной речью, но и наловчиться читать на английском — нечто феноменальное», — с уважением думала она.

Сломанное Перо слушал столь же внимательно, как и накануне. Героическая история Самсона определенно производила на него глубочайшее впечатление. Обычно непроницаемо-невозмутимый, он даже несколько раз хлопнул ладонями по коленям, негодующе вскрикивая. Другие слушатели тоже не оставались безучастными.

Марианне, по вполне понятным причинам, совсем не хотелось торопиться на ночлег, — но все рано или поздно кончается. Красный Ворон закрыл книгу, мужчины стали расходиться, и белокожая Утренняя Стрела поплелась в свое жилище.

Завернувшись в одеяло, она лежала, широко открыв глаза, и ждала. Но новоявленный муж отнюдь не торопился с исполнением супружеских обязанностей: прошло не менее часа, когда он наконец появился в типи.

«Ну вот, начинается моя индейская брачная ночь…» — тихонько вздохнула Марианна.

Сломанное Перо нагнулся к ней, потрогал за плечо и что-то строго сказал. Марианна недоуменно смотрела на него: смутно вырисовывающееся в полутьме лицо мужчины было хмурым и суровым.

«Что-то не очень он похож на пылкого любовника, жаждущего предаться наслаждениям…»

Индеец сделал энергичный жест — и тут она поняла, что от нее требуется покинуть свое место и лечь у самого входа в типи. Марианна исполнила приказание. А Сломанное Перо расположился на своем лежбище и, как могла заметить женщина сквозь полусомкнутые веки, долго настороженно наблюдал за нею. Так и не дождавшись ничего иного, она в конце концов уснула.

Наутро Марианна долго ломала голову над случившимся. Почему Сломанное Перо повел себя так странно? В глубине души она испытывала даже некоторую обиду: получалось, что ею, женщиной, сводившей с ума самых блестящих мужчин, благородных джентльменов, едва ли не побрезговал охотник из прерий…

Самолюбие княгини не могло примириться с такой неприятной мыслью. Наверняка у Сломанного Пера были какие-то иные резоны — да вот только как до них докопаться?

От этих тягостных размышлений ее отвлекло появление Педро. Вместе с несколькими индейскими мальчишками он несся наперегонки между палатками. Глаза паренька радостно горели, щеки раскраснелись. Марианна окликнула его, — но Педро, обернувшись на бегу, только махнул рукой. У нее отлегло от сердца: с пареньком все в порядке — и это главное. Увлеченный играми, он меньше будет грустить по родному дому, от которого осталось только пепелище.

Ближе к вечеру Марианна приметила Красного Ворона, несколько раз продефилировавшего мимо группы женщин, среди которых она сидела. Вид у знатока английского был вполне индифферентный, однако Марианна подумала, что прогуливается он здесь неспроста. И действительно: стоило ей отойти в сторонку, как тут же Малантивоте оказался рядом. На его некрасивом лице читался намек на интерес.

— Ты хочешь поговорить со мной, Малантивоте? — спросила Марианна.

— Малантивоте говорить английский. Мы вместе говорить английский, — готовно отозвался Красный Ворон.

Она задала первый пришедший в голову вопрос:

— Сколько тебе лет?

— Сорок семь лун. Долгий жизнь для дакота. Скоро старик.

— Какой же это старик — сорок семь лет? — удивилась Марианна.

— Для дакота скоро старик, — повторил Красный Ворон. — Белый люди жить долго.

— Тебе интересно разговаривать с белыми людьми, читать про их жизнь?

— Белый люди — умный люди. Много знать, много уметь, — уважительно произнес Малантивоте. — Немного помолчав, добавил: — Дакота — великий люди.

— А вчера ты опять читал про белых людей, Малантивоте? Про Самсона, да?

Красный Ворон явно оживился:

— Самсон верить белый женщина Далила. Далила обрезать его волосы. Самсон попадать в плен.

— Ну, что ж, белые женщины и действительно бывают очень коварными, — рассеянно улыбнулась Марианна. — Попадаются такие бестии…

На ум ей пришла Пилар, которую так неотступно снедало чувство мести. И вот как оно аукнулось: ее настигла чужая месть, кровавая и беспощадная…

— Белый женщина — опасный женщина, — с авторитетным видом подтвердил Малантивоте.

— А ты-то откуда знаешь?

— Малантивоте читать бэйбели. Белый женщина Далила обмануть Самсон.

— Да! — охотно подтвердила Марианна. — Далила была изрядная стерва.

Она усомнилась, знакомо ли Красному Ворону последнее слово, но, кажется, для индейца это не имело значения — он так или иначе придерживался сходного мнения.

— Парнитакои сердиться Далила, — многозначительно, как показалось Марианне, сообщил Малантивоте. — Он жалеть Самсон.

— Ну, конечно, ведь Самсон был великий воин, — поддержала она.

— Партинакои думать белый женщина, — продолжал Красный Ворон. — Он думать Вулиадживеши.

И тут Марианну осенило: так вот почему Сломанное Перо вел себя так настороженно — история Самсона, как видно, изрядно впечатлила его! Она едва сдержалась, чтобы не рассмеяться, но ее собеседник сохранял прежнюю серьезность и даже строгость.

— Ты хочешь сказать, что Партинакои меня боится? — впрямую спросила Марианна.

— Партинакои никого не бояться, — возразил Красный Ворон. — Партинакои не хочет терять свой волосы, терять свой сила. Далила резать волосы Самсон.

«Что за глупость!» — хотела было выпалить Марианна, но вовремя осеклась. Если Сломанное Перо так уверовал в опасность, исходящую от белых женщин, то вовсе не стоит разубеждать его в этом. Хотя, с другой стороны, дело может плохо обернуться, если индеец будет подозревать в ней врага. Не станет же он караулить белую пленницу каждую ночь. И тогда — кто знает, на что способны краснокожие по отношению к недругам… Значит, нужно выбрать какой-либо приемлемый вариант трактовки этого библейского эпизода: чтобы, с одной стороны, Сломанное Перо предпочитал бы держаться подальше, а с другой — постараться не перегнуть палку во избежание нежелательных последствий…

— Видишь ли, Малантивоте, — осторожно начала Марианна, — тут все не так просто. Ты хорошо помнишь то, что читал вчера в Библии?

— Помнить, — подтвердил Красный Ворон.

— Так вот: Далила отрезала волосы Самсону после того, как он лег с нею. Ты понимаешь?

Индеец с минуту помозговал и без колебаний признал:

— Да. Быть так.

— Вот в этом-то и дело, — внушительно сказала Марианна. — Белые женщины опасны только тогда, когда мужчина ложится с ними. А вообще их не надо бояться.

— Малантивоте понимать. Он говорить Парнитакои, — ответил Красный Ворон.

— Ты хорошо понял? — наставительно произнесла Марианна. — Опасно именно в том случае, если мужчина ложится с белой женщиной. Самсон лег с Далилой — и вот что в результате получилось.

— Самсон был дакота? — осведомился Малантивоте.

— Нет-нет, — заверила Марианна. — Но Самсон был отважный воин.

— Малантивоте понимать, — кивнул Красный Ворон. — Нельзя воин ложиться Далила.

— Именно так, Малантивоте…

В течение всего разговора Марианну не оставляло ощущение, что собеседник наконец улыбнется, и тогда они смогут вместе посмеяться над забавной нелепостью обсуждаемого вопроса. Но оказалось, что наивным детям природы чужды как чувство юмора, так и недоверие к словам, произнесенным либо написанным. О том, что это именно так, она могла судить по поведению Сломанного Пера: индеец не только не посягал на исполнение интимных супружеских обязанностей, но и вообще упорно сторонился Марианны. Ей же оставалось только благодарить мудрость Библии и вероломство любовницы бедолаги Самсона…

Живя в индейском лагере, княгиня изо дня в день предавалась совершенно не свойственным ей прежде занятиям: шила одежду и покрышки для типи, готовила, мыла посуду… Она собственноручно изготовила себе мокасины, разукрасив их бисером, — это оказалось не столь уж и трудным делом. Любая работа была ей только в радость, потому что отвлекала от томительных воспоминаний и бесплодных мечтаний.

Но вот что упорно не давалось Марианне — так это язык дакота. Редкие разговоры с Красным Вороном давали слишком мало практики, а общаться с индеанками она так и не приучилась: тут ей хватало обмена жестами. Зато малыш Педро очень быстро освоился в новой среде и вовсю лопотал по-индейски. У Марианны сердце радовалось, глядя на мальчика: он очень быстро перенимал повадки своих ровесников — и если бы не белокурые волосы и светлая кожа, его смело можно было бы принять за юного дакота. К Марианне он не испытывал никакой привязанности, это слегка огорчало ее, но, с другой стороны, она была довольна, что мальчуган воспринимает жизнь в индейском племени как совершенно естественную.

В Месяц, Когда Созревает Черемуха, а именно в июне, племя начало собираться в дорогу. Марианна вместе с двумя другими женами Сломанного Пера выполняла чисто индейские супружеские обязанности: разбирала типи, упаковывала припасы, одежду, одеяла. Из разговоров с Красным Бороном она узнала причину предстоящего кочевья: ежедневно высылаемые разведчики — эта миссия возлагалась на самых опытных воинов племени — около двух месяцев провели в поисках бизоньего стада и наконец-то смогли его выследить. Теперь предстояла большая охота: нужно было сделать запасы провизии на будущую зиму.

Переход занял пять дней: мужчины перегоняли основную часть табуна, индеанки же сопровождали лошадей, впряженных в волокуши. Спать ложились под открытым небом, чтобы не тратить время на установку типи. Не раз и не два вспоминала Марианна о таком достижении европейской цивилизации, как конный экипаж: передвигаться приходилось пешком, постоянно заботясь о детях, которые, впрочем, стоически переносили тяготы пути.

Никогда прежде ей не доводилось испытывать такого единения с людьми: чуть ли не физически испытывала она ощущение коллективной воли. Никогда — ни во Франции, ни в России, ни в Италии — не рождалось в ее душе подобного чувства.

Накануне охоты племя устроило временный лагерь. Марианна с удивлением отметила, что мужчины всю ночь просидели у костров — ни один из них не зашел в только что поставленные типи.

А потом наступил день ожидания. В лагере остались одни женщины и дети — и не было привычного гомона и суеты.

Когда солнце начало клониться к закату, появился первый вестник удачной охоты: во весь опор скачущий молодой воин, грудь которого была вымазана бизоньей кровью. Спустя полчаса цепочкой потянулись охотники: усталые, пропыленные, волокущие за собою тяжелые бизоньи туши.

Марианне пришлось освоить новую профессию: вместе с другими женщинами она рассекала тяжелыми ножами тела животных, в первую очередь извлекая почки и печень, которые почему-то особенно ценились индейцами. А далее предстояла еще более тяжелая работа: очистка шкур от мездры. Теперь-то она по достоинству оценила свою одежду: мягкое замшевое платье, выделанное из трубой шкуры бизона.

Красный Ворон, который обычно предпочитал говорить о своей излюбленной «бэйбели», теперь занимался исключительно описанием состоявшейся охоты. Марианне очень живо представлялись могучие животные, несущиеся сплошным потоком, и отчаянные охотники, на полном скаку выпускающие стрелы из своих сильных луков.

«Как странно, — думала Марианна, — я, княгиня Сант-Анна, превратилась в индейскую скво — и почему-то не ощущаю никакого сожаления по этому поводу. Моя прежняя жизнь словно растаяла в тумане. Как далеко остались Париж, Венеция, Москва…»

Она была почти счастлива, познав прелесть естественной жизни. Но в месяц Желтеющих Листьев случилось то, что резко изменило жизнь племени дакота…

Набег кроу состоялся под утро. Марианна проснулась от дикого визга женщин — и увидела, как Сломанное Перо, схватив один из своих томагавков, выбегает из типи.

— Кроу! Кроу! — слышались крики в лагере.

Марианна выскочила наружу — и ей показалось, что наяву происходит какой-то страшный сон: по лагерю неслись с устрашающим воем полуобнаженные всадники. У нее хватило сил для того, чтобы отбежать в прерию и уткнуться лицом в горькую полынную траву…

Рассвет был ужасен. Истекающие кровью воины дакота лежали на руках у своих жен, терпеливо снося боль от ранений. Произошло самое ужасное, что может случиться в жизни индейского племени: был угнан весь табун лошадей…

Сломанное Перо тяжело пострадал в ночной схватке: две стрелы угодили ему в спину, и могучий воин превратился в немощного ребенка. И впервые Марианна ощутила нечто подобное любви к нему, своему случайному мужу…

Приближалась осень. Разоренное племя могло рассчитывать только на те запасы провизии, которые были сделаны во время большой летней охоты, а их могло не хватить до весны. И если бы не Красный Ворон, который имел опыт общения с белыми людьми, многие не смогли бы дожить до месяца Больших Листьев…

— Вулиадживеши, — сказал однажды Красный Ворон Марианне, — дакота идти большие горы.

— Ты имеешь в виду — воины дакота?

— Воины идти. Ты идти. Парнитакои брать тебя с воинами.

— Зачем нам идти в горы, Малантивоте? — спросила недоумевающая Марианна.

— Малантивоте знать белых людей. Белый люди любить желтый камень. Малантивоте знать, где есть желтый камень. Дакота давать желтый камень белый люди. Дакота иметь ружья, порох, огненная вода.

Сердце Марианны встрепенулось: неужели она наконец-то сможет увидеть людей себе подобных? Но почему воины хотят взять с собой ее, женщину?

— Скажи мне, Малантивоте: почему Парнитакои берет меня с собой?

— Ты быть жена Парнитакои. Он брать тебя с собой, — сказал Красный Ворон.

Это объяснение показалось Марианне несколько странным: оно очень походило на уклон от настоящего ответа. Но темные глаза индейца смотрели на нее спокойно и уверенно, как будто речь шла об элементарной бытовой вещи вроде приготовления жареного мяса или пошива новой кожаной рубахи для мужа.

Отряд, отправившийся в горы, состоял из двадцати воинов, и возглавлял его Сломанное Перо. Шесть лошадей тащили волокуши, нагруженные провиантом и прочей поклажей. Путь очень утомлял Марианну: выносливые индейцы, казалось, не знали усталости — на сон они оставляли себе только пять часов и в течение дня позволяли лишь один короткий привал.

На тридцатые сутки пути вдали показались горы. Для обессиленной Марианны они представлялись знаком какой-то новой жизни после однообразного пейзажа прерий.

Красный Ворон, с которым Марианна разговаривала по вечерам, объяснил ей:

— Мы подходить великие горы. Желтый камень быть там в реках. Малантивоте знать, как добывать желтый камень, который любить белый люди.

Красный Ворон знал, что говорил, — и к предстоящему предприятию он начал готовить своих спутников заранее: ежевечерне воины усаживались за самую что ни на есть женскую работу — из припасенных шкур шили некое подобие лотков. Марианна, принимавшая участие в общей работе, поражалась терпению, с которым гордые индейские мужчины старательно орудовали костяными иглами со вставленными в них бизоньими сухожилиями, выполнявшими роль ниток.

И настал наконец день, когда маленький отряд вступил в леса, окаймлявшие горы. Красный Ворон, руководствуясь ему одному понятными приметами, вывел индейцев к небольшой речушке, пробившей свое русло по скалистому склону. Лагерь был разбит у небольшого затона.

— Скажи мне, Малантивоте: что ты имеешь в виду под желтым камнем? — спросила Марианна у Красного Ворона, когда усталая экспедиция расположилась на отдых под сенью развесистых елей.

— Белые люди любить желтый камень, — задумчиво ответил индеец. — Завтра дакота искать желтый камень.

Наутро Сломанное Перо, руководствуясь советами Красного Ворона, расставил своих воинов на отмели. Одетые в одни набедренные повязки индейцы начали промывать речной песок в сточной воде. На днах лотков оседали тяжелые желтые крупинки.

— Это же золото, Малантивоте! — обрадовалась Марианна. — Это же настоящее золото!

— Дакота звать это желтый камень, — пояснил Красный Ворон.

Индейцы трудились с рассвета до заката — на долю же Марианны выпали приготовление пищи и забота о лошадях. Крупицы «желтого камня» укладывались в кожаные мешочки, которые хранились во вьюках Сломанного Пера.

Странное чувство не покидало княгиню, по прозванию Утренняя Стрела: привыкшая видеть золото в форме украшений, она с удивлением перекатывала на ладонях тяжеленькие песчинки, за которые люди готовы отдавать свою жизнь. И эти крохотные частички металла составляют гордость и славу человеческого рода…

Наступил месяц Падающих Листьев, студеной стала речная вода, и под утро легкая изморозь выпадала на траву. Индейцам приходилось подолгу отогревать замерзшие ноги у костра. Но уже пятнадцать мешочков, наполненных золотом, составляли добычу дакотов.

И в один из промозглых октябрьских вечеров Сломанное Перо сказал своим спутникам:

— Мы нашли много желтого камня. Мы пойдем к белым людям.

Марианна уже достаточно хорошо знала язык дакотов, чтобы понять эти слова.

Наутро отряд вышел в путь. Измученная Марианна уже не надеялась на встречу с «белый люди»: дорога была ужасной — приходилось карабкаться по отвесным кручам — и уже через три дня половина лошадей вышла из строя. Им перерезали горло, чтобы избавить животных от лишних мучений.

Марианне оставалось только удивляться выносливости своих спутников: люди прерий, они стоически переносили тяготы пути. И каждую ночь ей казалось, что вряд ли она проснется наутро, — но вставал рассвет, и молчаливые краснокожие продолжали упорно отмеривать милю за милей, не сетуя на усталость.

Красный Ворон, видимо, знал эти места: отряду удавалось миновать гибельные перевалы, на которых уже начинали задувать студеные метели. Но силы Марианны были не беспредельны: однажды утром она не смогла встать. Ее тело горело, лицо покрылось густыми каплями испарины.

— Тебе плохо, Вулиадживеши? — расслышала она словно сквозь сон.

С трудом подняв веки, она увидела внимательные глаза Красного Ворона.

Размыкая пересохшие губы, Марианна промолвила:

— Утренняя Стрела не хочет умирать…

— Ты не умрешь, — ответил индеец. — Дакота скоро быть у белый люди. Ты пить огненная вода — ты быть здорова.

— Я не хочу умирать… — прошептала Марианна.

Теряя сознание, она еще успела заметить усталое лицо Сломанного Пера, выглядывающее из-за плеча Красного Ворона.

Марианна не помнила, сколько она пробыла в состоянии забытья, — и первое, что она ощутила, приходя в себя, — шум морского прибоя.

«Неужели я снова в океане? — пронзила ее странная мысль. — И усадьба в Луизиане, прерии, скальп Лейтона, бизоньи туши — это только видение? Сейчас я открою глаза — и окажусь на борту «Ласточки», в дверь каюты раздастся стук: это Лаура либо Жоливаль… А может быть — Коррадо?»

Марианне понадобилось сделать усилие, чтобы поднять ресницы, — и она чуть не вскрикнула от изумления: перед ней действительно расстилался океан.

— Парнитакои!.. — позвала она слабым голосом. — Парнитакои…

Невозмутимое лицо Сломанного Пера наклонилось над нею.

— Вулиадживеши, мы дошли, — сказал индеец.

— Где мы? — прошептала Марианна.

— Большая вода. Русский дом.

— Русский? — не веря своим ушам, переспросила женщина.

Сломанное Перо радостно закивал:

— Русский дом! Огненная вода!

Марианне показалось, что она сходит с ума.

— Я не понимаю тебя, Парнитакои! Объясни мне где мы находимся.

Индеец приподнял женщину за плечи и указал вдаль:

— Русский дом!

Марианна проследила взглядом за его рукой: на расстоянии полумили виднелся высокий деревянный частокол, из-за которого выступала маковка церкви, увенчанная крестом. Подобные купола ей доводилось видеть в России…

— Позови Малантивоте, — проговорила Марианна. — Пусть он скажет, где мы.

— Малантивоте здесь, — послышался голос Красного Ворона.

Марианна повернула голову к нему:

— Я не понимаю, Малантивоте: океан, русская церковь… Это не сон?

— Это не сон, Вулиадживеши, — покачал головой индеец. — Наступать время прощаться. Мы отдавать белый русский люди желтый камень. Мы отдавать тебя.

Собрав все свои силы, Марианна полуприподнялась с влажного прибрежного песка.

— Не отдавайте меня никому, — забормотала она растерянно, — не отдавайте…

Волна болезненного жара снова накатила на нее — и последнее, что услышала княгиня, были слова Красного Ворона:

— Белый женщина возвращаться белый люди…