Марко Поло

Прощание с Хубилай-ханом

Перед самым отъездом венецианцев Хубилай-хан, продемонстрировав благородство, вручил им новые пайцзы, гарантировавшие путникам безопасность. Написано на них было, чтобы «всюду трех послов почитали и служили им, как самому владетелю, давали бы лошадей, продовольствие и провожатых»^{324}.

На самом деле у Хубилай-хана имелись свои планы на венецианцев: он решил превратить их поездку в международную миссию большой важности. «Он доверил им многое от своего имени — по-видимому, письма и другие личные вещи, а также поручения к римскому папе, к королю Франции, к королю Англии, к королю Испании и к другим коронованным особам христианского мира»^{325}.

Было снаряжено 14 судов. «На каждом судне было по четыре мачты, и зачастую они ходили под двенадцатью парусами»^{326}. Китайские паруса тогда делались из бамбуковых дощечек. Они были похожи на циновки и никогда не опускались. «На каждом корабле служили от двухсот до трехсот моряков»^{327}.

На прощание Хубилай-хан устроил у себя во дворце пышную церемонию.

Лоуренс Бергрин пишет: «На этой церемонии они последний раз видели Хубилай-хана. После двадцати лет, проведенных в дальних странах, начался долгий путь к дому; главное приключение их жизни приближалось к концу»^{328}.

Марко Поло рассказывает, что «пустились они в море, плыли три месяца и пристали к острову Ява, на юге. Много на том острове диковин. <…> Оттого острова туда, куда шли, плыли они по Индийскому океану осьмнадцать месяцев и много всяких диковин насмотрелись»^{329}. Судя по всему, плавание через океан оказалось трудным испытанием.

Как мы уже говорили, было 600 человек провожатых, но во время морского путешествия «перемерло много; всего только восемнадцать человек осталось в живых»^{330}. Умерли и персидские послы Улатай и Апушка (Апуска). Только один из послов по имени Коджа (Кожа) продолжил путь. Вероятно, причинами всех этих бедствий стали болезни, кораблекрушения и пираты, однако Марко Поло по своему обыкновению не вдается в объяснения.

Япония (Чипингу)

По какому же маршруту они плыли? Через какие моря проходили на долгом пути от Китая до Персии? Какие встречали на пути острова и страны? И прежде всего откуда и когда они вышли?

Считается, что они начали свое обратное путешествие в начале 1292 года и вышли из крупного торгового порта Зейтун. Чтобы было понятно: Зейтуном арабские и персидские мореходы называли порт города Цюаньчжоу, что находится ныне на западном материковом берегу Тайваньского пролива.

В связи с этим выглядит довольно странным тот факт, что Марко Поло описывает заход в Японию, которую он называет островом Чипингу (Чипунгу или Чипанго).

В книге Марко Поло сказано: «Остров Чипунгу на востоке, в открытом море; до него от материка тысяча пятьсот миль. Остров очень велик: жители белы, красивы и учтивы; они идолопоклонники, независимы, никому не подчиняются. Золота, скажу вам, у них великое обилие: чрезвычайно много его тут, и не вывозят его отсюда: с материка ни купцы, да и никто не приходит сюда, оттого-то золота у них, как я вам говорил, очень много»^{331}.

Далее Марко описывает диковинный дворец местного царя, крытый чистым золотом, рассказывает про обилие жемчуга и других драгоценных камней на острове. Но вот был ли он в Японии сам?

А. А. Бушков в одной из своих книг не скрывает иронии: «Это в Японии-то золотые рудники?! Впрочем, касаемо Японии Марко Поло не успел нагромоздить особенных баснословии. Разве что поведал очередную “правдивую” историю…»^{332} Ирония эта понятна, ведь рудник Садо Киндзан, долгое время бывший крупнейшим в Японии золотым прииском, начал работать лишь с начала XVII века, а другое крупное открытие золотых залежей (рудник Кономай) было сделано на Хоккайдо в 1915 году. Что же касается золотоносного месторождения близ Хисикари, считающегося сейчас одним из лучших золотых рудников в мире, то оно было обнаружено вообще лишь в 1982 году.

Так что ответ на вопрос, был ли Марко Поло в Японии, однозначен. Конечно, не был. Как мы уже говорили, Зейтун находился точно напротив острова Тайвань. То есть до Японии от него — 1350 километров на северо-восток. А это значит, что плыть нужно было в противоположную от главной цели их путешествия сторону…

Да, наш герой знал о существовании богатого острова Чипингу (Чипунгу или Чипанго), но по рассказам других людей.

Лоуренс Бергрин отмечает: «Хотя Марко и стал первым, познакомившим недоверчивого читателя с населением этого острова, его отчет полон неточностей, потому что сам он никогда там не бывал»^{333}.

Разделяя это мнение, Генри Харт констатирует: «Марко посвятил целую главу Японии. Сам он там не бывал, и его описание Японии, которую он называет Сипанго (или Чипингу), представляет собой смешение реальных фактов и вымысла — останавливаться на этом здесь нет нужды»^{334}.

К сожалению, в очередной раз мы здесь сталкиваемся с ситуацией, когда Марко Поло описывает какую-то страну живо и уверенно, однако в своем повествовании он ни разу не утверждает: «Я лично видел это».

И все же даже такое «смешение реальных фактов и вымысла» сыграло в свое время огромную роль, и вот что в связи с этим пишет академик В. И. Вернадский: «Созданная капризом истории легенда о Зипангу есть одна из тех форм человеческого мечтания о силе, счастье и могуществе, которые сыграли и, может быть, играют в истории научных исканий крупную роль. Они заставляют напрягать волю, подыматься мысль. Проходят поколения упорных стремлений, пока человек убеждается в призрачности сверкающей перед ним цели. Но попутно при этих исканиях делаются великие открытия, и под их влиянием, за их реальным содержанием более или менее быстро блекнет и теряется вызвавший эти открытия призрак.

Такую роль в астрономии играли гороскопы, в химии — искания философского камня и эликсира жизни, в физике — задания магии, в математике — задача квадратуры круга. Такую роль в открытиях географии играли различные причудливые легенды, одной из которых была легенда о Зипангу. Она получила в глазах европейцев нового времени большее значение, чем придавал ей Марко Поло, передававший преувеличенные рассказы о богатстве Японии, которые были распространены при дворе монгольских владык Китая, пытавшихся завоевать Зипангу.

За золотом Китая и Зипангу шел еще Колумб. За ним стремились все те испанские, английские, голландские, французские моряки и искатели приключений, которые подымались с юга в Тихий океан или пытались проникнуть в него с севера»^{335}.

Кстати сказать, стареющий Хубилай-хан, стремясь доказать, что он всё еще остается великим и могучим, попытался покорить Японию, и Марко Поло стал для нас единственным по тем временам источником информации об этом военном конфликте с японцами — малоизвестной, но могущественной островной нацией.

Первая попытка завоевания имела место в 1274 году, а вторая — в 1281 году. По словам Марко Поло, японцы были не менее свирепы, чем монголы, но при этом их защищало бурное море, которого монголы почти не знали.

Про первую попытку завоевания Японии Марко Поло пишет так: «Когда великому хану Кублаю <…> порассказали об этих богатствах, из-за них захотел он завладеть этим островом. Послал он сюда двух князей со множеством судов, с конным и пешим войском. Одного князя звали Абатан, а другого — Вонсаничин, были они и разумны, и храбры. Что же вам сказать?

Вышли они из Зайтона и Кинсая, пустились в море, доплыли до острова и высадились на берег. Захватили они много равнин да деревень, а городов и замков не успели еще взять, как случилось с ними вот какое несчастье; зависть была промеж них, и один другому не хотел помогать; подул раз сильный ветер с севера, и стала тут говорить рать, что следует уходить, не то все суда разобьются; сели на суда и вышли в море; не проплыли и четырех миль, как прибило их к небольшому острову; кто успел высадиться, спасся, а другие погибли тут же.

Высадилось на остров около тридцати тысяч человек, да и те думали, что погибли, и очень тосковали; сами уйти не могут, а уцелевшие суда уходят на родину»^{336}.

В действительности при первом нападении монголы разбили японские отряды на островах Цусима и Ики, а после этого они подошли к острову Кюсю и начали атаку, но тут начался сокрушительный шторм, и завоеватели вынуждены были отступить.

Что же касается тех воинов, что остались на острове, то они находились в полном отчаянии, ведь они прекрасно понимали, что им уже не вернуться на родину.

А о том, что было дальше, Марко Поло рассказывает так: «И так-то они поживали на том острове. Услышали царь большого острова и его подданные, что войско рассеяно и разбито, а кто спасся — на маленьком острове; услышали они это и обрадовались; как только море успокоилось, сели они на свои суда и прямо поплыли к маленькому острову; высадились на берег, с тем чтобы захватить всех, кто там. А те тридцать тысяч воинов увидели, что враг высадился на берег и сторожить суда никто не остался; как умные люди, пока враг шел захватывать их, прошли другою стороною, добрались до судов, да и забрали их. А так как суда никто не сторожил, то и нетрудно им было это сделать.

Что же вам еще сказать? Сели они на суда и от этого острова поплыли на другой. Высадились на берег со знаменами и значками тамошнего царя, да так и пошли к столице; народ видит свои знамена, по истинной правде, думает, что царское войско идет, и впускает врага в город. В городе оставались одни старики. Взял враг город, всех повыгнал, оставил себе только красивых жен. Вот так-то, как вы слышали, рать великого хана захватила этот город.

Узнал царь со своим народом, что город взят и дела пошли так, и жизнь стала ему не мила. Вернулся он на других судах к себе на остров, обложил город со всех сторон, и никому нельзя было ни взойти в город, ни выйти оттуда. Что же вам сказать? Семь месяцев держалась рать великого хана в том городе, днем и ночью ухищрялись воины известить великого хана о своем деле и ничего не могли поделать. Видят воины, что делать им нечего, и заключили мир с осаждавшими: спасая свою жизнь, сдались все»^{337}.

После этого Хубилай-хан отправил в Японию послов с требованием сдаться без боя и платить ему дань. Но японцы казнили всех послов, а затем, готовясь к худшему, послали на Кюсю самурайское войско. И самураи начали возводить на острове каменные стены на случай вторжения монголов.

В 1281 году новое войско Хубилай-хана, насчитывавшее около ста тысяч человек, вновь было посажено на корабли и отправлено на Кюсю. Оно находилось под командованием «трех военачальников: монгола Хинду, китайца Фан Вэнь-ху и корейца Хонг Тагу»^{338}.

Войско было разделено на две части, которые должны были позднее соединиться в одну армию. Но согласовать действия не удалось, и китайский флот опоздал к месту намеченной высадки десанта. Ждать было нельзя, и монголы с корейцами начали атаку.

Японцы мужественно отбивали их атаки, не пуская противника вглубь своей страны. Кровопролитная битва длилась целый день. А потом всё повторилось, как в первый раз: налетел страшный ураган и уничтожил около тысячи судов из невиданной по тем временам армады Хубилай-хана. Отметим, что этот ужасный шторм, вызванный тайфуном (разновидностью тропического циклона) и спасший Японию от завоевания, вошел в историю: японцы дали ему название «камикадзе», что значит «божественный ветер».

Эти две попытки Хубилай-хана ввести Японию в состав Монгольской империи оказались, пожалуй, самыми жестокими неудачами его царствования. Во все времена правители в подобных ситуациях начинали искать «козлов отпущения». Не стал исключением и великий Хубилай. И, разумеется, он их быстро нашел. Узнав о раздорах между своими военачальниками, он немедленно велел одному из них отрубить голову, а другого сослал на пустынный остров, оставив там умирать.

В 1283 году, вопреки мнению советников, Хубилай-хан начал готовить третье вторжение в Японию, но всеобщая оппозиция этому оказалась настолько сильной, что ему пришлось отказаться от своей затеи.

В целом же можно сказать, что поражения в Японии сильно ослабили авторитет Хубилай-хана. А от этого пострадала и вся его империя. По сути, «неудачные походы в Японию развеяли в Восточной Азии миф о непобедимости монголов»^{339}.

Вдоль берегов Индокитая

Но вернемся к Марко Поло и его спутникам. На самом деле корабли с монгольской принцессой Кокачин не были в Японии, а поплыли вдоль побережья Китая на юго-запад. Соответственно, первая страна, которую Марко Поло реально описывает после рассказа об отплытии из Китая, — это царство Чианба (Чамбо). Судя по всему, это место находилось где-то на юго-восточной окраине современного Вьетнама. О нем в книге Марко Поло сказано не так много: «Страна большая, богатая. Здесь и свой царь, и свой особенный язык. Живут там идолопоклонники; великому хану каждый год платят они дань слонами; кроме слонов, другого не дают»^{340}.

В те времена правитель Чианбы считался вассалом Монгольской империи, и дань он действительно платил только живыми слонами, которые издавна использовались в Китае в качестве «боевых машин».

Острова Ява и Суматра

Далее у Марко Поло следует описание острова Ява: «То самый большой на свете остров, в округе более трех тысяч миль; владеет им большой царь; живут здесь идолопоклонники и никому в свете дани не платят»^{341}.

Затем Марко Поло говорит об островах Сондур и Кондур, что якобы лежат они «на юге и юго-востоке от Явы, через семьсот миль»^{342}. Один из них якобы «побольше, другой поменьше»^{343}.

Если допустить, что Марко Поло реально был на Яве, то на юге и юго-востоке от нее лежат острова Сумбава, Сумба и Тимор, а дальше уже идет Австралия. Но это явно не то. Значит, Марко Поло не был на Яве, а подразумевал под «Явой» что-то другое.

Некоторые историки уверены, что Кондур Марко Поло — это нынешний остров Пуло-Кондор (Poolo-Condor). Точнее, это группа вулканических островов в Южно-Китайском море. По-малайски он называется Пулау-Кундур, что означает «Остров тыкв». А вот отождествить Сондур Марко Поло с каким-либо реальным островом представляется затруднительным.

Венецианец утверждает, что в 500 милях от Сон-дура и Кондура лежит «большая и богатая область Лошак; владеет ею великий царь, а живут тут идолопоклонники, язык у них свой собственный»^{344}. Как видим, опять стандартные слова о великом царе, идолопоклонниках и необычном языке. Так можно было написать практически о любом месте в Азии… Скорее всего, Лошак — это какой-то район нынешнего Таиланда, но определить это точно не представляется возможным.

Итак, на Яве Марко Поло не был. Из нынешнего Южно-Китайского моря он направился через Малаккский пролив к Суматре, а потом к Цейлону, то есть он описал Яву по сведениям, которые ему удалось собрать в других местах.

Генри Харт в связи с этим пишет так: «Нет необходимости задерживаться на том, что пишет Марко о Яве и других островах и землях, которые он видел на пути к Суматре. На этом острове — Марко называет его “Малой Явой” — суда, которыми он плыл, подолгу стояли в различных портах. Суматре у Марко посвящено несколько страниц, Марко пишет, что он побывал в шести царствах из восьми, составлявших весь остров»^{345}.

Далее Марко Поло переходит к описанию царства Суматра, но это название ко всему острову в те времена не применялось. У Марко Поло Суматра — это Малая Ява. С другой стороны, очевидно, что Суматра по размеру больше, чем Ява: площадь Суматры составляет около 435 тысяч квадратных километров (это шестой по площади остров в мире), а площадь Явы — всего 132 тысячи квадратных километров.

Суматра в те времена была разделена на несколько мелких княжеств, которые номинально числились в зависимости от Монгольской империи. И Марко Поло утверждает, что в шести из них он побывал.

Наверное, самым первобытным из них было царство Басман (Басма). О нем в книге Марко Поло рассказывается так: «Язык тут особенный; люди, точно звери, никакого закона у них нет»^{346}.

А еще Марко Поло говорит о виданных там «единорогах». Оказывается, это азиатские носороги, что становится ясно из следующего описания: «Шерсть у них как у буйвола, а ноги слона, посреди лба толстый и черный рог; кусают они, скажу вам, языком; на языке у них длинные колючки, языком они и кусают. Голова как у дикого кабана и всегда глядит в землю; любит жить в топях да по болотам. С виду зверь безобразный»^{347}.

Но еще больше Марко Поло поразили «обезьяны» Басмана (Басмы): «Водятся тут очень маленькие обезьяны с человеческим лицом; наловят их да выщипывают им волосы; на бороде да на груди оставляют только волоса. А потом их высушивают, набивают да вымазывают шафраном и кое-чем другим, и делаются они точно люди. И это большой обман; делают их вот так, как вы слышали. Таких маленьких людей, как эти, ни в Индии, ни в какой самой дикой стране не видано было»^{348}.

Лоуренс Бергрин в связи с этим рассуждает так: «Марко имеет в виду не обезьян, а пигмеев — низкорослых людей ростом менее шестидесяти дюймов. Их обычно связывают с Африкой, однако общины пигмеев или их остатки можно было найти в Индонезии и по всей Юго-Восточной Азии. Азиатских пигмеев называли “negritos”, в отличие от африканских “negrillos”, но в последнее время оба названия вышли из употребления»^{349}.

Кстати сказать, племя очень маленьких пигмеев и сейчас вроде бы живет на юго-востоке принадлежащего ныне Индонезии острова Суматра. Во всяком случае, в джунглях у подножия горы Нило на территории национального парка Керинчи Себлат в провинции Джамби были обнаружены отпечатки их ног. Рост этих пигмеев, судя по всему, достигает 70—75 сантиметров (это самые низкорослые люди на Земле), но проблема заключается в том, что до последнего времени исследователям не удавалось найти этих людей, ибо племя ведет кочевой образ жизни в совершенно нетронутых цивилизацией лесных районах.

Что же касается Марко Поло, то ему в данном случае можно верить, ибо корабли Хубилай-хана простояли на Суматре несколько месяцев, ожидая попутного ветра.

В связи с этим Марко Поло весьма подробно описывает отвратительные обычаи людоедов в царстве Даграиан, затем рассказывает о «хвостатых людях» в царстве Лабрин (Ланбри). Чтобы было понятно, Даграиан — это область в центре Суматры, а Ланбри — это мусульманское государство на северо-западе Суматры. Что же касается «хвостатых людей», то, возможно, в данном случае Марко Поло имел в виду крупных орангутангов. В связи с тем, что легенды о хвостатых людях существовали у всех народов от Китая до Европы, разбирать этот вопрос подробно здесь вряд ли стоит.

Андаманские острова

От острова Суматра корабли вполне логично пошли в нынешнее Андаманское море и достигли Андаманских островов. Эти острова находятся на востоке Индийского океана и сейчас принадлежат Индии. А во времена Марко Поло царя там не было. Более того, по словам путешественника, у местных жителей были собачьи головы и лица («у всех здешних жителей и головы, и зубы, и глаза собачьи; у всех них головы, как у большой собаки»^{350}), и там вовсю процветало людоедство («иноземцев, коль поймают, поедают»^{351}).

Странно, но в книге Марко Поло это место называется Ангаман и речь идет не о группе островов, а как бы об одном острове. На самом же деле все Андаманские острова расположены очень близко друг от друга и разделены мелководными проливами. Что же касается людей с собачьими головами, то рассказы о народе так называемых «псоглавцев» встречались и до Марко Поло: например, у античных писателей Геродота, Мегасфена, Плиния Старшего и других. До венецианца и после него встречаются упоминания о них и у индийских, персидских, египетских, китайских и прочих авторов. А из византийских источников «псоглавцы» перешли и в древнерусские сказания. Кстати сказать, области, отмеченные как «населенные псоглавцами», присутствовали на многих средневековых картах.

Скорее всего, все эти «псоглавцы», «киноцефалы» и прочее — всего лишь облаченные в легенды отражения собакоголовых обезьян, к числу которых относят павианов, бабуинов и гамадрилов. В любом случае в XIII веке подобные описания не могли не привлекать внимание читателей.

Цейлон и Индия

От Андаманских островов, следуя либо вдоль берега, либо строго на запад, корабли дошли до Цейлона (нынешней Шри-Ланки). Там Марко Поло увидел «самый красивый в свете рубин». В его книге он описывается так: «Самый красивый в свете рубин у здешнего царя; такого никто не видел, да и увидеть трудно; он вот какой: в длину он с пядь, а толщиною в человеческую руку. На вид самая яркая в свете вещь, без всяких крапин, и красен, как огонь, а дорог так, что на деньги его не купить»^{352}.

В своей книге Марко Поло уверяет, что видел этот рубин своими глазами и даже держал его в руках. Что касается последнего, то тут, возможно, венецианец всё же несколько преувеличивает.

Биограф Марко Поло Генри Харт утверждает: «От Цейлона корабли поплыли к Индии, впервые причалив к индийской земле у Малабарского (юго-западного) берега. Здесь Марко видел и подробно описал лов жемчуга»^{353}.

Это место сам Марко Поло называет Маабаром или Великой Индией. По сути, это так и есть, ибо Маабаром арабы называли восточный берег полуострова Индостан (в буквальном переводе Маабар — «Место переправы»).

Некоторые авторы называют это место Малабаром, но это неверно. В действительности Малабарский берег — это длинное и узкое побережье на юго-западе Индостана, расположенное к югу от Гоа. Корабли же с нашими путешественниками от Цейлона пришли к восточному берегу Индии, то есть к Маабару. Потом они обогнули южную оконечность полуострова Индостан и вышли в Аравийское море.

Из главных впечатлений Марко Поло об Индии можно отметить процесс добычи жемчуга, который описывается у него так, словно он видел всё своими глазами: «Нанятые купцами люди садятся в маленькие лодки и оттуда ныряют под воду, иной уйдет вглубь на четыре шага, а то на пять, и так до двенадцати, и сколько вытерпят, столько времени и остаются там; на дне морском они подбирают раковины, что называются морскими устрицами. В этих устрицах находится жемчуг всех родов, крупный и мелкий; жемчужины в мясе этих раковин. Вот так они ловят жемчуг; и не пересказать, какое его тут множество. Здешний жемчуг расходится по всему свету. Собирает с него здешний царь большой налог и великое богатство. А с половины мая, скажу вам по правде, больших раковин с жемчугом уже более нет; подальше, в трехстах милях, они есть, и ловят их там с сентября до половины октября»^{354}.

А вот еще одно весьма любопытное наблюдение венецианца: «Во всей стране Маабар никто не умеет кроить и шить; круглый год люди ходят тут нагишом. Погода тут завсегда славная, и не холодно, и не жарко, поэтому-то и ходят они голыми; одни срамные части закрывают лоскутом полотна. Как другие, так и царь ходит, но есть на нем вот еще что; ходит он голым, только свои срамные части хорошим полотном прикрывает, да на шее у него ожерелье из драгоценных камней; тут и рубины, и сапфиры, и изумруды, и другие дорогие камни. Стоит это ожерелье дорого»^{355}.

И правда, климат этого региона таков, что средняя температура воздуха там колеблется от 25 °С до 28 °С, а осадки выпадают в основном в конце лета. Но в той же главе книги Марко Поло почему-то сказано: «И такая тут жара, просто диво! Поэтому-то народ и ходит нагишом»^{356}. Согласимся, это как-то не очень вяжется с заявлением, что «погода тут завсегда славная, и не холодно, и не жарко».

Возвращаясь еще раз к описанию острова Цейлон, Марко Поло довольно подробно рассказывает о жизни Будды, которого именует Сергамоном Борканом, что означает «Святой Сергамон» (вторая часть этого имени явно произведена от монгольского слова «бурхан», означающего «бог», «божественный» или «святой»).

«Сергамон, — объясняет Марко Поло, — был первый человек, ему первому сделали идола»^{357}. За время пребывания на Востоке Марко Поло видел множество изображений Будды — деревянных, каменных и нарисованных. И он всех их называет идолами.

Буддизм, как известно, дошел до Хубилай-хана, и тот принял эту веру наряду с другими религиями своей империи. Так вот в Индии Марко Поло познакомился с более древней формой буддизма и был очарован ею. Как пишет Лоуренс Бергрин, «подобно хамелеону, он вновь сменил окраску: Марко-монгол трансформировался в Марко-буддиста»^{358}.

А после этого он попытался передать людям Запада значение Будды, которого он называет столь необычным именем — Сергамон (или Сергамум) Боркан. По мнению Лоуренса Бергрина, «первая часть этого имени — это транскрипция слова “Шакьямуни”. Этот термин из санскрита означает: “святой из царского рода Шакья”»^{359}.

Марко рассказывает: «Был он сыном богатого и сильного царя; жизнь вел прекрасную, ни о чем мирском слышать не хотел и царствовать не желал. Узнал отец, что сын царствовать не желает и ни о чем мирском слышать не хочет; стало ему досадно, и чего только он не предлагал сыну; говорил, что венчает его на царство и полновластным государем сделает; отдавал ему царский венец и одно только требовал, чтобы сын стал царем. А сын в ответ говорил, что ничего не желает.

Увидел царь, что не хочет сын царствовать, разгневался и с горя чуть не помер; да и не диво, другого сына у него не было, и некому было оставить царство. Задумал тогда царь такое: решил он про себя, что заставит сына полюбить всё мирское и возьмет царевич и венец и царство. Поселил он его в прекрасном дворце, а в услужение приставил тридцать тысяч красивых да милых девиц; мужчин там не было, одни девы; они укладывали его в постель, служили ему за столом, по целым дням были с ним, пели ему, плясали перед ним и, как умели, потешали его по царскому приказу; но и они не могли сделать царевича сластолюбивым; остался он целомудренным и жил строже прежнего. Жил он, по-ихнему, свято; был юноша строгий; из дворца никогда не выходил, мертвых не видывал и никого, кроме здоровых; не пускал к нему отец людей старых и расслабленных. Случилось раз, что ехал этот юноша по дороге и увидел мертвеца; ничего такого он не видел, а потому и испугался.

— Что это такое? — спросил он тех, кто был с ним.

— Мертвец, — отвечали ему.

— Как, — сказал царевич, — разве люди умирают?

— Да, воистину умирают, — отвечали ему. Ничего не сказал юноша, задумался и поехал вперед. Проехал он немного и повстречал старика; еле он двигался, ни единого зуба не было у него во рту, растерял он их от старости.

— Что это такое? — спросил опять царевич. — Отчего не может он ходить?

Отвечали ему те, кто был с ним:

— От старости не может он ходить, от старости зубы растерял.

Услышал царевич о старости и смерти и поехал назад во дворец. Решил он про себя, что не будет жить в этом злом мире, а пойдет искать того, кто не умирает и кто его сотворил. Ушел он из дворца и от отца в высокие и пустынные горы и прожил там всю жизнь честно и целомудренно, в великом воздержании; будь он христианин, то стал бы великим святым у Господа нашего Иисуса Христа. Как умер царевич, принесли его к отцу, и, нечего спрашивать, увидел тот сына, которого он любил больше самого себя, мертвым и сильно огорчился. Много он его оплакивал, а потом приказал сделать образ и подобие сына из золота с драгоценными камнями, и велел он всем в своей стране почитать его за бога и молиться ему.

Рассказывают, что умирал царевич восемьдесят четыре раза; в первый раз по смерти, говорят, сделался он быком; умер еще раз и стал конем; и умирал он так восемьдесят четыре раза, и всякий раз делался или собакою, или чем другим, а умер в восемьдесят четвертый раз и стал богом. За лучшего и за самого большого бога из всех своих почитают его язычники. Был он, знайте, первым идолом у язычников; другие идолы от него произошли. Случилось это на острове Цейлоне в Индии. Так произошли идолы»^{360}.

Рассказывая о Малабаре (Мелибаре), Марко Поло предупреждает европейцев об опасности — о местных «морских разбойниках». Кстати, он очень подробно описывает их образ действий. Очевидно, по собственному неприятному опыту: «Из области Мелибар, да еще из другой, что подле и зовется Гузуратом, каждый год более ста судов выходят другие суда захватывать да купцов грабить. Болыиие-они разбойники на море; и жен, и детей берут с собою; все лето в плавании; купцам они много убытков делают. Иные из этих судов отделяются от других, плавают и там и сям, выжидают да подсматривают купеческие суда и всякие гадости чинят. Соберутся словно отряд; один от другого станет милях в пяти; и так расставится судов до двадцати, миль на сто займут море, и как завидят судно с товарами, зажигают огни и подают друг другу знаки; и оттого ни одному судну тут не пройти, всякое перехватят.

Купцы знают разбойнические обычаи, знают, что должны их повстречать; снаряжаются и изготовляются хорошо и не боятся повстречать разбойников; защищаются храбро и разбойникам вред наносят, а всё-таки и те кое-какие суда захватывают»^{361}.

А вот еще одна весьма любопытная деталь о методах пиратов: «Здешние морские разбойники самые злые в свете. Делают они вот какую мерзость: как захватят купцов, так начинают поить их морскою водою с тамариндами[37], с чего купцов сильно слабит и совсем опорожняет живот; а разбойники соберут испражнения да разглядывают, нет ли там жемчужин или каких дорогих камней. Они рассказывают, что когда купцы попадаются в плен, то глотают жемчужины и дорогие камни, чтобы разбойники не отыскали их, и вот поэтому-то злодеи и поят купцов тем питьем, с чего у купцов делается эта хворость»^{362}.

Сокотра (Скотра)

Как подчеркивает Жак Хеерс, рассказ Марко Поло о Цейлоне и Индии является «одним из самых богатых, самых живописных моментов его книги. Так как нам не удается найти ни одной причины этого, можем предположить, что эти красивые куски были потом составлены на базе сведений, собранных там и здесь либо вообще взятых из других трактатов»^{363}.

А вот дальше логика рассказа Марко Поло совершенно нарушается и он начинает описывать остров Сокотра, который находится в западной части нынешнего Аравийского моря у входа в Аденский залив.

Если посмотреть на карту, то двигаться корабли Хубилай-хана должны были вдоль побережья нынешних Индии и Пакистана на северо-запад. Сокотра же находится на западе, уже у берегов Африки.

Сокотра (Марко Поло называет этот остров Скотрой) в те времена была населена христианами, и у них даже был свой архиепископ, который, впрочем, подчинялся не римскому папе, а архиепископу из Багдада.

«Мужской» и «Женский» острова

Параллельно Марко Поло начинает описывать острова «Мужской» и «Женский». В его книге сказано: «В пятистах милях на юге от Кесмукарана в море — Мужской остров»^{364}.

Но Кесмукаран (Кесмакоран) — это нынешний Макран, то есть северное побережье Оманского залива и Аравийского моря. Если в 500 милях к югу, то Мужским и Женским островам вполне могут быть острова Куриа-Муриа в Аравийском море, что расположены у южного побережья Аравийского полуострова и составляют ныне, как и Сокотра, часть территории Народной Демократической Республики Йемен.

Очевидно, что логика морского путешествия здесь нарушается. Зачем кораблям было идти на юг, в сторону Африки? Зачем было делать огромный крюк?

Об этих странных островах Марко Поло рассказывает так: «Жители — крещеные христиане, в вере крепки; живут по обычаям Ветхого Завета: когда жена беременна, пока она не родит, муж не живет с нею и потом еще сорок дней не трогает ее, а спустя сорок дней, коль пожелает, живет с ней.

На этом острове ни жены и никакие другие женщины не живут; живут они на другом острове, и зовется он Женским. Мужья уходят с этого острова на Женский и живут там три месяца: март, апрель, май. На эти три месяца ходят мужья на тот остров жить с женами, и все три месяца они наслаждаются, а через три месяца идут к себе, на остров, и девять месяцев занимаются делом»^{365}.

На вопрос, почему так происходит, венецианец отвечает следующим образом: «От этого острова до того, где жены живут, около тридцати миль. Не живут там мужья потому, что коли стали бы круглый год с женами жить, так и жить бы нечем было. Сыновей кормят матери на своем острове, а минет сыну четырнадцать лет, мать отсылает его к отцу, на тот остров. Вот таковы, как вы слышали, нравы и обычаи на этих двух островах. Жены, по правде, только детей выкармливают да плоды собирают на своем острове»^{366}.

По всей видимости, история эта получена Марко Поло «из вторых рук», ибо это — один из вариантов древнего мифа об амазонках, но у разных авторов страна (или остров) женщин-амазонок показывалась в различных точках земного шара.

Мадагаскар, Занзибар и прочие места, где Марко Поло не был

Биограф Марко Поло Генри Харт пишет: «В повести о странствиях трех венецианцев по пути на родину известный интерес представляет собой и рассказ о том крупнейшем острове, на котором они не бывали, — о Мадагаскаре. Хотя Марко, что следует отметить особо, упомянул и описал этот остров первым из всех путешественников, рассказ его полон ошибок: они порождены, надо думать, теми слухами о Мадагаскаре, которыми он пользовался при составлении своих записок»^{367}.

У Марко Поло Мадагаскар назван Мадейгаскаром, а остров Занзибар — Зангиборой (Кангибаром), и о последнем Генри Харт говорит как об «острове, на котором он (Марко Поло. — С. Н.), по всей видимости, не бывал»^{368}.

Чтобы было понятно: Занзибар — это остров в тысяче километров от Мадагаскара, ныне принадлежащий Танзании. То есть к Индии это не имеет никакого отношения. И тем удивительнее выглядит следующее заявление Марко Поло: «Рассказывали мы, по правде, о самых прекрасных странах, царствах и островах; но всей правды об островах Индии никто в свете не расскажет»^{369}.

Генри Харт в связи с этим отмечает: «После Занзибара Марко описывает Абиссинию, которая названа у него частью “Средней Индии”. Такая путаница при описании Северо-Восточной Африки является обычной, начиная со времен классической древности вплоть до тех пор, пока эти страны не были, наконец, исследованы и нанесены на карту»^{370}.

Эту страну Марко Поло называет Абасия (Абиссиния, от арабского слова «хабеш» — черный). То есть Абасия — это территория современных Судана и Эфиопии, но, согласно книге Марко Поло, Абасия — это большая область в Средней Индии (что, видимо, не нужно путать с так называемой «Великой Индией», то есть Индией нынешней).

Что касается Занзибара, то Лоуренс Бергрин пишет: «Часто говорят, что первым европейцем, посетившим Занзибар, был Васко да Гама в 1499 году, однако Марко, если верить его рассказу, побывал на этом острове за 205 лет до португальского мореплавателя. Если это правда, Марко Поло был первым европейцем, ступившим на берег Занзибара — или, по крайней мере, написавшим о нем»^{371}.

А вот биограф Марко Поло Жак Хеерс уверен, что «Марко никогда не доходил до Мадагаскара, которому он тем не менее посвящает длинную главу, полную описаний животных и растений»^{372}.

К сожалению, в этом своем рассказе Марко Поло вновь позволяет себе «смешение реальных фактов и вымысла». Вот, например, такое «свидетельство»: «Есть там птица гриф, появляется в известное время года, и во всём гриф не таков, как у нас думают и как его изображают; у нас рассказывают, что гриф наполовину птица, а наполовину лев; и это неправда. Те, кто его видел, рассказывают, что он совсем как орел, но только, говорят, чрезвычайно большой. Кто его видел, описывают его, как я слышал, так: рассказывают, что гриф очень силен и очень велик; схватит слона и высоко-высоко унесет его вверх, на воздух, а потом бросит его на землю, и слон разобьется; гриф тут клюет его, жрет и упитывается им. Кто видел грифа, рассказывают еще, что если он расправит крылья, так в них тридцать шагов, а перья в крыльях двенадцати шагов; по длине и толщина их»^{373}.

А еще удивительно, что Марко Поло вдруг начинает весьма подробно описывать малоизвестные войны татар. По мнению Генри Харта, эти страницы не делают его книгу «интереснее и никак не освещают ни личность Марко, ни виденные им страны»^{374}.

Но еще невероятнее то, что дальше у Марко Поло вдруг идет описание России и Сибири.

Биограф Марко Поло Лоуренс Бергрин в связи с этим недоумевает: «В заключительных главах своей хроники Марко в ненасытной любознательности занимается столь малоизвестной страной, как Россия. В действительности маршрут обратного пути не пролегал ни мимо России, ни мимо других северных стран, неожиданно возбудивших его интерес»^{375}.

Генри Харт также отмечает: «Хотя нет буквально никаких данных о том, что Марко был в России, глава, посвященная этой стране, полна подробностей, частью верных, частью совершенно ошибочных»^{376}.

Соответственно, и нам нет никакого смысла останавливаться на этом.

Ормуз

Как бы то ни было, корабли Хубилай-хана всё-таки пришли туда, куда требовалось, то есть в нынешний Оманский залив. В месте его перехода в Персидский залив находится остров Кешм. Это самое узкое место между двумя проливами.

Это значило, что наши венецианцы завершили, наконец, свое «кругосветное плавание» и добрались до города-порта Ормуза, лежащего в восьми километрах от Кешма.

И тут опять невольно возникает вопрос. От Цейлона до Ормуза — 3325 километров по прямой на северо-запад. Зачем же Поло нужно было делать огромный «крюк» к Мадагаскару, Занзибару и Абасии? Ведь это же почти девять тысяч километров, что удлиняет путь домой на пять с половиной тысяч километров!

Ответ на этот вопрос прост: скорее всего, они этот «крюк» и не делали. Именно по этой причине, кстати, Жак Хеерс называет их обратный путь «вымышленным кругосветным плаванием (periple imaginaire)»^{377}. Вероятно, они просто проплыли вдоль западного побережья Индии и повернули в Оманский залив, не выходя за пределы Аравийского моря.

С другой стороны, В. Б. Шкловский в своей книге о Марко Поло пишет: «Корабли заблудились. Компас не помогал: капитан давно умер»^{378}. И добавляет: «Я смотрел на карту морских течений и, кажется, понял, почему попал Марко Поло на занзибарский берег. Корабль, идущий почти без экипажа, увлечен был экваториальным течением»^{379}.

Наверное, в XIII веке можно было заблудиться и так. Но как-то сомнительно, ведь корабли Хубилай-хана не были приспособлены для океанских переходов, и экспедиция явно должна была двигаться вдоль побережья.

Итак, корабли оказались в Ормузе. Как уже говорилось, путешествие по морю продолжалось 18 месяцев, и из шестисот человек, сопровождавших принцессу Кокачин, в живых остались немногие. В том числе только один из персидских послов по имени Коджа (Кожа), а также Никколо, Маттео и Марко Поло и монгольская принцесса.

Биограф Марко Поло Генри Харт отмечает: «Высадка в Ормузе ничем не напоминала те дни, когда венецианцы, стремясь добраться до Китая, по каким-то неведомым причинам отказались от мысли плыть из Ормуза на корабле. Теперь, когда Поло приехали в качестве послов великого хана, они взирали на город гораздо радостнее. Они любовались множеством кораблей, которые нагружались и разгружались у причалов Ормуза — тут были китайские джонки, персидские корабли всех типов и размеров, быстрые суда арабов — арабы постепенно захватывали в свои руки все морские торговые перевозки между Красным морем и китайскими берегами»^{380}.

От себя добавим, что торговля с Индией и Китаем до открытия португальцами морского пути вокруг Африки осуществлялась исключительно через Ормуз, который в те далекие времена был ключом к Персидскому заливу.

«Главным предметом вывоза из Ормуза <…> и других пунктов в Индию, в обмен на индийские товары, были лошади»^{381}.

Здесь было много европейцев: генуэзцев, пизанцев и венецианцев. Здесь звучали практически все языки мира: персидский, арабский, индийский, китайский… Все причалы в Ормузе были буквально завалены товарами: пряностями, финиками, изюмом, мускатным орехом, сандаловым деревом, всевозможными тканями, розовым маслом, сахаром, рисом и т. д.

В Ормузе путешественники узнали, что правитель Аргон к тому времени уже умер (возможно, он был отравлен врагами, и произошло это 10 марта 1291 года).

Как рассказывает сам Марко Поло, «Аргон умер, и невеста была выдана за Казана, его сына»^{382}. Точнее, за Газана, который правил потом с 1295 по 1304 год (он был воспитан в буддизме, но впоследствии принял ислам и имя Махмуд).

Теперь венецианцы были уверены, что дело сделано и они могут, наконец, считать себя свободными от службы Хубилай-хану. Но их ждало жестокое разочарование: отпускать их никто не собирался. Более того, юная принцесса Кокачин стала кричать, что не останется одна в незнакомой и опасной стране, а раз она была принцессой — ее слово было равносильно закону. И сколько венецианцы ни умоляли, сколько ни обещали вернуться — всё было бесполезно…

Так наступил новый, 1294 год. А через несколько месяцев венецианцы узнали, что Хубилай-хан умер в своем роскошном дворце. Произошло это 18 февраля 1294 года, и ему было в тот момент 78 лет.

Когда точно Поло получили весть о смерти Хубилая — об этом можно только строить предположения. Как бы то ни было, они явно испытали чувство горя, но одновременно «они и радовались и поздравляли себя с тем, что избежали гибели, которая грозила бы им, останься они при дворе великого хана дольше. Благосклонная судьба не отвернулась от них и на этот раз, она умудрилась вновь спасти им жизнь и имущество в тот момент, когда они уже оставили всякую надежду добраться до родных краев»^{383}.

В самом деле, теперь наши путешественники были свободны. Когда они прощались, принцесса Кокачин «на расставании горько плакала»^{384}.

Кстати говоря, ее дальнейшая судьба достойна сожалений. Как отмечает Лоуренс Бергрин, «несчастная Кокачин, рискнувшая всем ради путешествия в далекую страну, умерла очень скоро, в июне 1296 года. Наиболее вероятное объяснение ее безвременной кончины — отравление противниками Хубилай-хана»^{385}.

Перед отъездом венецианцев Гайхату (в некоторых источниках — Киакату или Квиакату), брат Аргона, правивший до самой своей трагической смерти 24 марта 1295 года[38], подобно Хубилай-хану, щедро одарил их, благословил и снабдил пропусками-пайцзами.

Охранные дощечки, как водится, были выполнены из золота: две из них украшали изображения кречетов, на одной был выгравирован лев, а четвертая была гладкая. На них было написано, чтобы их подателей всюду «почитали и служили им, как самому владетелю, давали бы лошадей, продовольствие и провожатых»^{386}.

Тебриз

Генри Харт пишет: «Гайхату, вероятно, был тогда в Тебризе. Тебриз находился как раз на пути к дому_г и уставшие после долгого плавания венецианцы были рады отдохнуть в этом сравнительно благоустроенном и спокойном городе»^{387}.

Они «провели девять месяцев у Гайхату, и мы не знаем причины этого»^{388}. «Может быть, — предполагает Генри Харт, — их по каким-то соображениям государственного порядка не отпускал Гайхату. Возможно, что они поджидали какие-либо отставшие суда, где были их товары или слуги. Не исключено, что из-за каких-нибудь военных действий караванный путь оказался закрытым и ехать было нельзя. Может быть, путешественники ждали писем из Венеции или других мест или болели. А может быть, все трое задерживались здесь по торговым соображениям: или представился случай округлить капиталы, чем пренебречь было невозможно, или требовалось обратить громоздкий товар во что-то такое, что было легче перевезти и укрыть от грабителей. Чтобы объяснить задержку венецианцев в Тебризе, можно брать любую из этих причин, ибо истинной причины мы не знаем и едва ли когда-нибудь будем знать»^{389}.

От Ормуза до Тебриза — полторы тысячи километров, если двигаться на северо-запад. Ныне Тебриз — это четвертый по величине город Ирана, центр провинции Восточный Азербайджан. А в XIII веке это был большой торгово-транзитный центр, игравший важную роль в международной торговле.

Трапезунд

Казалось бы, от Тебриза до Средиземного моря — рукой подать. Но двигаться надо было на юго-запад. Однако наши герои пришли на северо-запад. Почему?

Генри Харт отвечает на этот вопрос так: «К сирийскому побережью, где венецианцы предполагали сесть на корабль и плыть в Италию, караванной дорогой ехать было нельзя из-за постоянных военных раздоров между Персией и Египтом. Пробираться к портам Сирии напрямик было бы безумием: ими владел в тот момент египетский султан. Поло избрали хорошо объезженный караванный путь, идущий гораздо севернее. В результате Марко заехал в совершенно новые для него земли, описание которых составило в его книге несколько интересных глав. Караван медленно двигался к Понту Эвксинскому (Черному морю. — С. Н.) <…> Здесь, вблизи Понта Эвксинского, с тех пор как человек появился на земле <…> Восток вечно вступал в соприкосновение с Западом, и они почти незаметно переходили друг в друга»^{390}.

Так наши герои оказались в Трапезунде (нынешнем Трабзоне), городе на южном берегу Черного моря. Теперь это были просто «два старика да Марко Поло, которого здесь никто не называл господином. У города Трапезунда долго торговались и плакали, сговариваясь с капитаном о месте на палубе»^{391}.

Почему плакали? Да потому, что на берегу Черного моря наших венецианцев постигла беда — их обворовали. Действие «пропусков», выданных им Гайхату (не говоря уже о «пропусках» Хубилай-хана), здесь закончилось. Точнее, здесь они никого не волновали вообще, а посему местные власти конфисковали у них многое из того, что у них было. Вернее, у них банально отобрали то, что венецианцы не смогли надежно спрятать. Как пишет Лоуренс Бергрин, «их лишили значительной части состояния, ради которого они рисковали жизнями и потратили два десятилетия»^{392}.

Константинополь и Негропонте

В результате из Трапезунда путешественники кое-как добрались морем до Константинополя, из Константинополя — до Негропонте, то есть до острова Эвбея в Эгейском море. Ныне это территория Греции, а тогда это была венецианская колония. Точнее, в 1204 году, после падения Константинополя, этот остров был отторгнут от Византийской империи крестоносцами, а потом на нем при непосредственном участии западноевропейских рыцарей и Венеции возникла так называемая сеньория Негропонте (Signoria di Negroponte)[39].

Из Негропонте они благополучно прибыли в родную Венецию, и было это в 1295 году от Рождества Христова. Так закончилась 24-летняя экспедиция Никколо, Маттео и Марко Поло. За это время они много раз оказывались на волосок от смерти, занимались торговлей и выполняли важные дипломатические миссии в разных странах. Они сильно изменились и их практически невозможно было узнать, ибо и одеждой, и манерами они больше походили на монголов, чем на венецианцев, да к тому же почти забыли родной язык.

Короче говоря, Марко Поло, его отец и дядя, сумевшие много лет быть своими в далекой империи Хубилай-хана, вернувшись в Венецию, обнаружили, что стали совсем чужими у себя на родине.