Маша без медведя

22. СУДЬБЫ У ЛЮДЕЙ РАЗНЫЕ

СУББОТА НОМЕР ДВА

В субботу проверяющая классная (которая Домна, как печь) заглянув в мой шкаф, изумлённо спросила:

— А это что у вас?

— Где? — не менее изумлённо в ответ спросила я.

Домна подошла вплотную к шкафу и озадаченно покрутила головой, но это, понятное дело, не помогло ей пробиться сквозь «тень».

— Показалось… — растерянно пробормотала она. — Ничего, всё в порядке.

А я подумала, что конфеты давно пора было съесть. Вон, хоть на эту дурацкую вальсовую дорожку с собой прихватить, девчонки так стараются. Но это всё потом, а пока нас бегом-бегом погрузили в автобусы и повезли в этнографический музей.

Ехать пришлось весьма прилично, почти час, всю дорогу Домна читала нам лекцию про то, куда мы едем, как там, что и почему, и на что обратить внимание. А музей оказался совсем не городской, а составленный из старинных деревянных домов, выкупленных и свезённых в живописное место на берегу большого озера. Вокруг стоял сосновый лес, да и почти всю дорогу мы ехали через лес — мне очень понравилось. Установились тёплые осенние погоды, и так приятно было погулять среди всех этих домов, напоминающих картинки в сказочных книжках. Сюрпризом (опять же для меня) оказалось, что обед нам устроили прямо на территории музея, в просторном ресторанном зале, обустроенном под старину. Под богатую старину, понятное дело. Наверное, так обедали какие-нибудь купцы или бояре лет двести-триста назад.

Под конец нас красиво выстроили на фоне большого терема, и одна из воспитательниц начала бегать вокруг и щёлкать коробочкой с большим круглым окуляром посередине.

— Хоть бы одну фотографию на выпуск подарили, — проворчал кто-то из старших, и ещё одна рыбка памяти проклюнулась из памятной икринки. Это аппарат — он каким-то образом делает картинки. Не сразу, и, видимо, каким-то опосредованным способом, но мы с мамой, помнится, ходили в фотографическое ателье за неделю перед школой, старательно позировали перед дядькой с подкрученными усиками, а через несколько дней мама принесла домой красивое и очень детальное фото, выполненное в бело-коричневых тонах. Эта фотография была бережно помещена в наш семейный альбом. Там, кажется, были ещё другие, но я их плохо помню…

— Маш, ты чего задумалась? — Маруся взяла меня под локоть. — Пошли, до берега прогуляемся? Сказали, двадцать минут — и едем.

— Сейчас, одну секунду!

Я настроилась и неторопливо обернулась вокруг себя. Приедем в гимназию, я ненадолго закроюсь в своей кабинке и сделаю небольшой памятный шарик. И в нём будет всё — и эти нарядные дома, и лес за ними, и кусочек озера, и радостная, улыбающаяся Маруся…

— Смотри, чайки! — удивлённо восклицает она, и это тоже будет в моём памятном шаре.

На обратном пути многие уснули, а по приезде наш семнадцатый класс встретила Агриппина, потащила всех (включая Шурочкину сестру) в музыкальный кабинет, где мы сперва с Анечкой спели «акации», после которых все взбодрились и начали энергично бегать со своими баснями. И пока они репетировали, я сходила в отделение, принесла докторскую коробку конфет и всех угостила. Доктор шикарно угадал, всем досталось по конфетке, последняя — Агриппине, и шоколад был прямо вкусный.

Ещё из прекрасного — после вторничной дружной распевки в душевой и сегодняшней прогулки по лесу, патина на моей риталидовой оправе восстановилась окончательно. Теперь нужно было озаботиться собственно восстановлением выгоревших структурных элементов металла — задачка на пару порядков сложнее и масштабнее. Но, тут уж глаза боятся, а руки делают.

Проблема только в том, что для качественной работы требовалось часа три-четыре максимального сосредоточения. А времени, чтобы посидеть и как следует сконцентрироваться, не опасаясь превращения оправы в бесформенный кусок металла, катастрофически не оставалось.

И что делать, когда девчонки со своими предстоящими танцами и выступлениями как с ума посходили? До вечера осталась неделя, и все репетировали всякую свободную минуту. Расстраивать и подводить их мне тоже как-то не хотелось, и я, скрепя сердце, отложила восстановительные работы на «после танцев». Хуже, что меня со своими вальсами они тоже гоняли всякую свободную минуту, но да Бог с ним. Ладно уж. Все танцуют, и я потихоньку смирилась.

УТРО ВТОРОГО ВОСКРЕСЕНЬЯ

Двадцать третье сентября.

На службе я совершенно выпала из реальности и не сразу поняла, что меня зовут, и даже ведут под локоть. Потом голос воспитательницы сказал:

— Мария! — а батюшки:

— Тело и кровь Христовы…

Про причастие я вчера читала, и мне стало ужасно страшно. Я думала, оно сожжёт меня прямо там, на месте. Но обошлось.

— Ты у нас сегодня прямо именинница! — сказала Маруся, когда мы после воскресной беседы чинно шли на завтрак. — Старших к причастию допускают только в большие посты.

— Это почему, интересно, мне такое исключение?

— Как болящей, наверное, — обернулась идущая впереди нас Шура. — Болящих всегда дополнительно причащают. Наверное, докторша попросила.

Зд о рово. Но я всё ещё боялась, что оно проплавит меня насквозь.

ЕЩЁ «РОДНЯ»

В это воскресенье я снова уселась на прежнее место в учебке, намереваясь продолжить свои конспекты, но в этот раз поработать мне удалось ещё меньше. Прибежала та же горничная, что и на прошлой неделе:

— Барышня! Снова к вам!

— Что — опять он⁈ — не поверила я. Не может же быть!

— Да нет, нет! — всплеснула руками горничная. — Женщина пришла. Такая… в возрасте уже. Сказалась вам кумой.

— Хорошо, сейчас я спущусь.

Я пошла к своему комоду, достала папку с картинками. Что у меня есть тут из небольшого? Я за эти дни почти и не рисовала ничего… Выбрала два рисунка, пошла вниз.

У самого входа в гостиную, на маленьком диванчике, вытянувшись в струнку испуганным зайцем, сидела самая тепло мной вспоминаемая больничная медсестра.

— Ой, тётя Таня, здравствуйте! — я приобняла её и села рядом. — Что-то случилось?

— Машенька, — из глаз её вдруг потекли крупные слёзы, — Машенька, помоги, Христом Богом…

Я прикрыла нас лёгкой тенью и твёрдо взяла женщину за руку:

— Тётя Таня, что случилось? Говорите.

Она вытащила из кармана смятый платок и высморкалась, тыльной стороной ладони вытерла глаза:

— У сестры мальчонка… Последненький. И где он ту заразу подцепил, — она снова горько заплакала в платок. — Всё говорили, надежда есть, есть… Ждите… А сёдня с утра пришла с больницы, плачет… Мальчишка-то вставать уж перестал, одной кровью кашляет…

В местных болезнях я понимала мало. Да магии, если честно, было почти всё равно. Кашляет кровью. Зараза. Похоже, что-то с лёгкими? А если уж вставать перестал…

— Тёть Таня, у вас ведь, кажется, есть бусы?

— Е-есть, — удивилась она. — Так они ведь простенькие, стекляшки.

— Неважно. Они сейчас с вами?

— Да, — она схватилась за шею.

— Давайте.

Я посмотрела бусы на свет. Действительно, стекляшки. Но довольно чистого стекла, не мутные, и гранёные, не круглые, а это уже огромный плюс! И довольно длинная нитка.

— Теперь молчите и ждите.

Я закрыла глаза и сосредоточилась, настраиваясь на оправу и на бусины, вливая, упрессовывая в стеклянном хранилище энергию, настраивая её на исцеление…

Открыла глаза. Мир показался мне потускневшим. Ничего, это временно.

— Возьмите эти бусы и бегите. Может быть, вы успеете. Надеть мальчику на шею. Если нет возможности — на руку привяжите, на ногу — лишь бы прямо к телу, не на одежду, понятно? И вот ещё, рисунки возьмите, поставьте у кроватки или на стенку… — голова у меня вдруг закружилась. — И завтра к двум часам приходите к ограде или пусть мать придёт. Позовёте меня, я ещё кое-что передам. Бегите, тётя Таня.

Я привалилась к спинке сиденья, кивнула на торопливое «спасибо!» и подумала, что если бы не сегодняшнее причастие, я бы ни за что не смогла запитать эти бусы за такой короткий срок. Всё-таки это аккумулятор…

ВАМ НЕХОРОШО?

— Воспитанница Мухина, вам нехорошо?

Надо мной склонилась завучиха.

— Да, немного. Голова закружилась.

— Таисья! Таисья! — Иллария Степановна выглянула в коридор: — Таисья, сюда!

Затопали шаги, и в гостиную влетела давешняя горничная:

— Слушаю!

— Таисья, сопроводите барышню к доктору, срочно!

— Не ст о ит, — попыталась вяло отказаться я.

— Никаких возражений! — строго пресекла моё вялое сопротивление завучиха, и мы пошли.

Ближний путь к докторскому кабинету лежал мимо столовой. И тут я вспомнила про замечательный тамбур с пожарным выходом!

— Тася, давайте откроем дверь.

— Зачем же, барышня?

— Душно мне, откройте. Я минутку постою.

Таисья покачала головой, но отперла засов, и я аккуратненько, по стеночке, выползла в обводную галерейку, а оттуда — на улицу. А на улице был ветер! Ветер с реки!!!

Мне стало легче просто мгновенно! Я развернулась лицом к ветру и раскинула руки, вдыхая глубоко, с наслаждением…

— Барышня… — осторожно позвала горничная.

— Вы отвели меня куда было велено, всё хорошо. Идите, двери не трогайте.

Я стояла долго. Минут двадцать, наверное, пока мир вокруг не сделался глянцевым и слегка сияющим по краям предметов. Вот теперь отлично!

ЗАДУМКА

Я тщательно закрыла все пожарные двери, взбежала по лестнице на третий этаж и влетела в спальню, словно подгоняемая всё тем же ветром. Подбежала к комоду, резво выдвинула ящик и выхватила начатый шарф.

— Что случилось? — спросила Маруся, наблюдающая за мной, слегка приподняв брови.

— Дело срочное! — ответила я и засела вязать. И вязала как заведённая полтора часа, до самого обеда.

После обеда мы два часа гуляли, и моя вытянутая до дна оправа немного наполнилась.

Потом было свободное время — я снова вязала-вязала-вязала, аж с непривычки к таким скоростям палец намозолила. Это, конечно, мой собственный недосмотр, и я его (палец) тут же полечила, но сам шарф тревожил меня чрезвычайно. И мальчик. Я почему-то так близко к сердцу его восприняла, как родного. Успели ли они, с этими бусами? И не нашёлся бы в больнице не в меру ретивый дурак, который эти бусы с мальчишки снимет…

А вот после вечернего чая нас внезапно (для меня) повезли в театр. Я очень боялась, что не успею довязать шарф до завтра, и поэтому взяла его с собой. Да-да, со всеми этими спицами, мотками пряжи и так далее. Под тенью же.

И правильно сделала! Театр оказался не драматический, а музыкальный, и я совершенно спокойно провязала весь концерт. Это ещё даже полезней вышло, с музыкой-то!

Ездили мы на гимназических автобусах. Их было четыре штуки, по числу отделений, и кроме дежурной классной дамы с каждым отделением ехала горничная, а с младшими — по двое помощниц. И сидели в этот раз в специальных ложах. Подозреваю, что всё ради исключения неконтролируемых бесед. Девочки были не очень довольны, честно скажем, особенно вертлявые пятнашки, которые ожидали новых захватывающих приключений — а тут на тебе!

Вернулись мы прямо к ужину, после которого полагалось снова свободное время, и весь вечер я вязала, вязала, вязала… потому что изо всех сил надеялась, что к прогулке придёт кто-нибудь, кто скажет мне, что тот неизвестный мне мальчик всё ещё жив.

ШАРФИК

Гулять в понедельник я пошла со свёртком. Шла и переживала — придёт ли кто-нибудь? И всё тянула Марусю к самым дальним дорожкам, проходящим как можно ближе к чугунной ограде.

— Машенька!

Я увидела тётю Таню и побежала к ней прямо через газон:

— Ну⁈ Ну как, успели⁈

— Успела, успела… — она снова заливалась слезами. — Докторша-то ругалась, говорит: «Чего ещё надумали в больнице!» — так мать на ножку надела, под носочек спрятала.

— Правильно. Главное — не снимать, а если кто снимет — как можно быстрее назад надеть. Не выпускают, говорите, его из больницы?

— Опасно, говорят. Слаб. Да и зараза.

— Ах, если бы выпустили, хоть на часок, да вы бы его сюда привезли! Мне бы хоть за ручку его подержать!

Тётя Таня закусила губу:

— Ох, матушка, не знаю, удастся ли…

— Если получится — лучше бы в воскресенье, так же, часа в два. А уж если не пускают — вот, — я просунула в зазор между чугунными завитками скрученный моточком шарф, — пусть носит. Можно так через шейку, и чтоб на грудку, крестиком завязать, где лёгкие.

— Спасибо! Спасибо! — тётя Таня закланялась. — Как благодарить-то, отдариваться будем?

И в этих словах было что-то, что я поняла: не просто так, она действительно хочет что-то принести взамен. Я вздохнула, предполагая, чем всё это в конце концов закончится. Как бы я ни пряталась.

— Принесите бусин мне. Можно самых простых, стеклянных. Только чтоб гранёные и прозрачные, не мутные.

Тётя Таня выпрямилась и закивала:

— Поняла, матушка!

— Да уж матушкой-то меня не навеличивайте. Маша я. И… сильно про меня не рассказывайте. А то будут сюда за всякой ерундой бегать, с простудами и пальцами отбитыми. Да шарфик прямо сегодня отнесите.

— Сделаю, Машенька, прямо сейчас побегу! А тебе-то, тебе самой что принести? От души?

— Да всё у меня есть. Кормят, одевают. А так… Помолитесь обо мне. И об отце моём, без вести пропавшем. Я всё-таки надеюсь, что он жив…

— Ах, ты, Господи, — тётя Таня перекрестилась, — помолюсь, Маша, и сестре скажу. Зовут-то как?

— Баграр.

— Запомню!

— Вот и спасибо. Ну, идите!

Она заторопилась к трамвайной остановке, качая головой и крестясь.

— Это та женщина, которая вчера прибегала? — спросила Маруся.

— М-гм. Мы с ней в больнице познакомились. Тоже беда у людей…

Я, не знаю зачем, рассказала Марусе историю тёть Таниного племянника. В ответ послушала, что за страшная болезнь такая — туберкулёз. И что не так давно появились лекарства, которые некоторым помогают. Но отчего-то не всем. То ли слишком та болячка в организм уже въелась, то ли сами микробы злее…

Вот оно как, оказывается.

А ещё я раздумывала над тем, что дети — удивительные. Иногда нам кажется, что всё кончено, что от ухода за край их отделяет только невидимая грань, полшажочка… А им, чтобы вернуться, не хватает только правильно приложенной силы. Каждую подобную ситуацию я представляла себе как пробитый воздушный шар. Знаете, такие — с корзинами? Вот он порван и лежит на земле грудой тряпок. Он даже сам себя поднять не способен, сколько ты его не наполняй горячим воздухом или специальным газом — всё как в прорву. Хотя, почему «как»? Именно в прорву. Всё утекает в эту дыру. Но ст о ит на дыру наложить хорошую заплату — и вот он уже снова летит! И не просто летит, а ещё и поднимает приличный груз.

Такие вот аналогии.

ПОНЕДЕЛЬНИЧНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

Послеобеденными уроками в понедельник стояли два часа рукоделия. Я подумала что глупо будет не воспользоваться моментом, и достала из комода очередной моток шерсти. Если маленький мальчик выживет, у ограды гимназии появятся и другие просящие мамы. Не могут не появиться, как бы я ни просила молчать. Кто-то начнёт расспрашивать, выпытывать. Кому-то из жалости подскажут, сочувствуя горю, подобному собственному пережитому. Я ведь не смогу их выгнать, отвернуться…

Лучше бы мне быть готовой. Пока лишних бусин нет, буду хотя бы вязать.

А вечером, сразу после ужина, когда большинство девочек нашей спальни сидели, отгородившись в своих закутках (мы с Марусей, например, решили почитать), в стойку моей кабинки тихонько постучалась горничная Тома и зашептала:

— Барышня Мухина! К вам женщина приходила. Сказалась кумы вашей сестрой.

Я удивилась до крайности, выглянула и также тихо спросила:

— Выйти?

— Что вы! Не положено сегодня! Она ушла сразу же. Вот, пакетик вам. Гостинцы и там ещё… Не положено, но очень уж просила оставить.